America Latina, или повесть о первой любви

Река несла огромные бревна, смытые с пляжей, но они двигались с той же скоростью, что и я, поэтому уворачиваться от них было несложно. Один раз высоченный «амазонский дуб» (Dinizia) рухнул в воду в сотне метров передо мной и поплыл, тяжело ворочаясь. Но вскоре опасный сосед застрял в стремнине, и я его обогнал. Час за часом я скользил мимо берегов под яростным ливнем, разглядывая фауну иногда с расстояния вытянутой руки: розовых колпиц (Platalea ajaja), лягушковых черепах (Phrynops), пятнистых оцелотов, енотов-крабоедов (Procyon cancrivorous). К полудню река начала быстро подниматься, течение заметно ускорилось, а вода стала мутнеть и постепенно остывать. Но тут дождь кончился. В наступившей тишине было слышно, как с шумом обваливаются подмытые течением береговые обрывы.

Обрадованная живность заполнила берега: я проплыл мимо колпы небольших зеленых синелобых ар (Ara nobilis), мимо молодого ягуара на бревне, мимо редкой тигровой выпи (Tigrisoma fasciatum). На пару часов выглянуло солнце, и тут я встретил двух ягуаров подряд — они блаженно грелись на бревнах, провожая меня сонным взглядом. Я завернул в маленький ручеек, чтобы отдохнуть немного, но там, кроме обычных в таких местах зеленых ножетелок (Apteronotidae), плавали еще электрические угри (Electrophorus electricus), так что пришлось двигаться дальше. Тут мне встретилась колпа маленьких попугаев: тысячи ярко-зеленых птичек рылись в береговом откосе и стаями носились вокруг.

Не успела вода снова прогреться, как опять пошел дождь. Река поднялась так сильно, что вошла в лес и косила бревнами растительность, выросшую за полгода на iapo и varza. Над исчезнувшими пляжами с горестным криком кружились кулики, рискнувшие загнездиться во второй раз. Их кладки давно оказались под водой. Я надеялся завернуть к туристам у Кочи Сальвадор, но там, как нарочно, никого не оказалось.

На закате солнце глянуло было сквозь тучи, и тут я увидел колпу обезьян.

Несколько ревунов, ярко-красных в лучах заката, встретились со мной взглядом и с криком взвились на деревья. Дождь полил с новой силой, и я начал не на шутку замерзать. Проплывая мимо берега, вдруг увидел торчащую из воды голову динозавра — правда, маленького. Не успел толком его рассмотреть, как он исчез. Тогда я не понял, что это за существо, и мысль о нем еще полгода занозой сидела в мозгу, пока я не выяснил, что это была редкая каймановая ящерица (Dracaena guianensis).

Когда начало темнеть, дождь перестал идти еще на час, и тут я снова увидел ягуара, а потом — здоровенную золотисто-рыжую пуму. В отличие от ягуара, который постоянно держится у воды, охотясь на кайманов, черепах, тапиров и капибар, пума (Felis concolor) предпочитает terra firma. Поэтому ягуаров туристы в Ману видят примерно в одном маршруте из десяти, а пуму за все годы массового туризма встречали только дважды, хотя по реке проходит несколько лодок в день.

Но на этом приключения не закончились. Прежде, чем совсем стемнело, я встретил редчайшую и совершенно не изученную крабовую лисицу (Dusicyon vetulus), а через пять минут — роскошного черного ягуара, жуткую зверюгу, мех которой так и переливался в свете луны, очень кстати проглянувшей сквозь тучи. Благодаря луне я смог обходить коряги на протяжении последнего километра, оставшегося до нижнего кордона Ромеро.

Пако и Кики слегка обалдели, когда я вылез из реки. Мне пришлось выпить целый чайник, прежде чем я отогрелся и смог объяснить, откуда я взялся. Руки у меня сморщились от воды, как у трехдневного утопленника. Мы связались по радио с верхним кордоном, и оказалось, что из-за поломки мотора лодка вышла только днем.

На следующее утро она благополучно добралась до Ромеро, а еще через час мы были в Боке Ману.

Половина жителей поселка сейчас в тюрьме. Три года назад армия Перу неожиданно высадила сюда десант. В сельве чуть ниже по реке обнаружились обширные плантации коки и потайной аэродром, самолеты с которого летали прямо в США. Все это пришлось брать с боем. Несмотря на неприятности, поселок остался единственным островком цивилизации на сотни километров вокруг. После облавы Боку включили в состав охранной зоны парка и отобрали у жителей оружие. Теперь здесь нет ни одной курицы: всех передушили margay gatos — дикие кошки Felis tigrinus.

Вода начала спадать, и мужское население сновало вверх-вниз на моторках, высматривая на отмелях бревна ценных пород. Набрав десяток-другой, они увязывали их в плот, вырезали на каждом бревне свое имя и сплавлялись на нем вниз до города Puerto Maldonado, откуда есть автомобильная дорога в горы.

Мадре-дель-Диос течет под большим углом к Андам, чем Рио Ману, поэтому здесь галечные берега и много перекатов. Если плотогон тонет в пути, деньги за плот достаются его семье благодаря имени, вырезанному на бревнах. Если сплав проходит нормально, то все возвращаются на одной моторке (до Пуэрто Мальдонадо больше 200 километров, и за такой путь тратится на сто долларов бензина).

Путешествие на плоту из «кедра» (Cedrella) или махогани (Switenia) — сомнительное удовольствие, потому что он низко сидит в воде. Мне удалось поймать попутный плот из бальсы (Ochroma pyramidale). Считается, что у нее самая легкая в мире древесина. Во время обеих мировых войн США делали из нее самолеты, и теперь бальсовые рощи, росшие по всему нижнему поясу андских лесов, уничтожены везде, кроме Ману. На самом деле древесина Cavanillesia platanifolia еще легче, но очень мягкая.

Сплав до частного заповедника Blankillo занял целый день. Как потом выяснилось, это был последний жаркий день перед сезоном дождей. Если летом (нашим) здесь бывает до 42оС, то зимой — не больше 29о. Сельва тут заметно отличается от Ману — вдоль реки растут пальмы Attleya (по-местному урукури), известные по одноименному рассказу Гаршина, а на terra firma из высоких деревьев остались только сейбы и Cedrelinga с дешевой древесиной. Леса и реки в этом районе сильно пострадали сначала от каучуковой, а потом от золотой лихорадки. За целый день пути мы не видели ничего, кроме пары обезьян, грифов и попугаев на двух колпах.

На первой собирались толстенькие зеленые Amazona, на второй — небольшие длиннохвостые Aratinga. Для меня осталось загадкой, почему каждая колпа привлекает попугаев только определенного вида или рода.

Бланкийо — маленький заповедничек на границе большого резервата Rio Tambopata.

Он принадлежит паре американцев, которые живут за счет продажи входных билетов туристам. Группы туристов заворачивают сюда, чтобы взглянуть на колпу ар. Меня высадили с плота прямо у колпы, так что платить не пришлось

— надо было только дождаться утра, а потом суметь выбраться. Я поставил палатку, съел последнюю банку консервов и успел до темноты пройтись по лесу, но встретил лишь одну носуху (Nasua rufa). Эти рыжие звери бродят по сельве, уткнувшись в землю любопытным носом и подняв, как знамя, длинный полосатый хвост.

Утром я едва успел выползти из палатки и искупаться, как над лесом разнеслись хриплые крики первых ар. В чистом свете восходящего солнца сотенные стаи попугаев волна за волной спускались к реке и облепляли высокий глинистый обрыв.

Больше всего было красно-желто-синих Ara macao и ало-зелено-синих A. chloroptera, но иногда их сменяли стаи сине-желтых A. ararauna или зелено-красно-голубых A. militaris. Наверное, нигде на свете не увидишь такого водопада фантастических красок. Я попытался подплыть к этому волшебному вихрю, но из-за паводка мне пришлось бороться с сильным течением, так что слайд получился смазанный. Теперь я всем говорю, что так и было задумано — снять не попугаев, а абстрактные цветовые пятна, как символ тропиков.

Через пару часов последние стайки покинули солонец, и их гнусавые голоса стихли вдали. Отдельные парочки еще появлялись над обрывом, покачивая в полете полуметровыми хвостами, но боялись оказаться на земле в одиночестве и, покружившись, улетали. Только в кронах деревьев ары чувствуют себя уверенно, не будучи под защитой стаи.

Тут на реке очень кстати появилась пирога. Я отчаянно замахал руками, и меня тут же подобрали. Лодка шла в Боку с грузом пива, так что мы заворачивали к каждой приречной забегаловке, чтобы выгрузить полные бутылки и забрать пустые.

Постепенно небо затянули тучи и резко похолодало, а потом хлынул дождь.

Волны холода приходят сюда из далекой Патагонии каждую осень, при этом температура нередко падает до 10-15оС. Дальше к югу, в сельве Боливии, известны случаи похолоданий до 0о. Для местных жителей, не имеющих теплой одежды, это настоящая катастрофа. По нескольку дней они вынуждены сидеть у костров, не отходя ни на минуту.

Постепенно мы набрали попутных пассажиров — дрожащих от холода индианок с детьми за спиной. Во время одной из остановок я с удивлением обнаружил, что даже «окультуренные» местные индейцы умеют есть только руками. Для них было откровением, когда я научил их есть с ножа.

В Боку Ману мы прибыли уже в сумерках, когда белые облачка козодоев кружились над рекой, а из лесу доносился слаженный лягушачий хор. Переночевав у знакомых, я поймал наутро туристскую пирогу до Шинтуйи, и мы под проливным дождем помчались вверх по вздувшейся реке.

Экологический туризм в парк Ману — самый прибыльный бизнес в Перу после выращивания коки. Недельная поездка стоит столько, что хватает на хорошую зарплату и лодочнику, и повару, и «лоцману» (человеку, который сидит на носу с шестом, измеряя им глубину и отталкивая встречные бревна). Правда, велика и ответственность. Как раз в этот день, как я потом узнал, одна пирога опрокинулась на перекате. Хотя никто, кроме рюкзаков, не утонул, лодочнику светил год тюрьмы.

Что касается «гидов-натуралистов», то их зарплата доходит до 100$ в день, так что сюда приезжают подработать даже американские биологи. Это тоже не столь легкая работа, как может показаться. Ведь туристы платят деньги, чтобы увидеть дикую фауну, а в сельве можно проходить целый день, не встретив ни одного крупного животного. Особенно если ходить с толпой туристов, которых совершенно невозможно заставить хотя бы не кричать друг другу и которые с ног до головы облиты сильнопахнущими комариными репеллентами. Интересные насекомые и растения, правда, встречаются на каждом шагу, но мало кому хватает квалификации, чтобы разобраться в их фантастическом многообразии.

В этой группе обязанности гида пришлось исполнять мне, потому что сопровождавший их американец слег с приступом укаяльской лихорадки. Ее симптомы напоминают малярию, но она вызывается другим видом простейших (Tripanosoma terbovii). Но мне не пришлось особенно утруждаться: туристы уже ехали обратно и мало интересовались встречной фауной. К тому же берега были на редкость пустынны.

Кроме пары аистов-ябиру и стаи огненных попугаев (Pyrrhura) на соответствующей колпе, мы встретили только семью гигантских выдр, деловито скакавших куда-то по пляжу. Видимо, река затопила их озеро, и они искали старицу с более прозрачной водой. В конце концов я взял у кого-то книжку про путешествие в Нуристан и читал ее, укрывшись от дождя брезентом.

Мы добрались до места, где река выходит из гор, и высадились на турбазе. Дождь кончился, и я, уложив туристов спать, сделал вылазку в горную сельву. Было еще светло, и сверкающие бабочки Morpho проносились над рекой. На склонах предгорий флора и фауна совершенно не похожи на равнинные, хотя климат здесь практически такой же. Колибри, например, совсем другие — тут встречаются великолепные Topaza pyra, причудливые «вымпеловые» Ocreatus, сказочные Popelaria и еще с десяток красивейших видов. Но по такому лесу очень трудно ходить без троп, а если все же пытаешься, лучше не приближаться к рекам — по берегам ветви кустов усыпаны жгучими голубыми гусеницами.

Ночные голоса в предгорьях тоже совсем другие. Из каждой лужи слышатся звонкие металлические удары — так поет квакша-кузнец (Hyla faber). А под утро, когда ярко-красные агути пасутся на лесных тропинках, можно найти по голосу редкого золотого квезала (Pharomachrus pavoninus).

Утром подошла машина, и мы покатили в гору. Я так увлекся обменом опытом с южноафриканским туристом (он в тот момент «косил» от армий ЮАР и Намибии, а я — от советской и израильской), что едва не проскочил свою «остановку» на высоте 1500 метров. Облачный лес встретил меня холодным туманом и шумом водопадов на прозрачных горных ручьях. Благодаря прошедшему холодному фронту туман остался только в чаще, а с дороги открывался вид на скалистые отроги над головой и беспредельное пространство Амазонской равнины далеко внизу.

Было воскресенье, так что машин на дороге не было. До полуночи я успел пройти километров двадцать, набрав около пятисот метров высоты. Кое-где ручейки текли прямо через дорогу, и там на черных скалах сидели россыпи маленьких лягушек — не менее 10 видов, и все разноцветные. Их так много в этом поясе, что есть даже один опоссум (Lestoros inca), питающийся лягушками, которых он находит по голосу.

В трещине скалы я нашел гнездо колибри. Если на равнине эти птички строят гнездышки размером с рюмку, то здесь это была тщательно сплетенная конструкция величиной с футбольный мяч. Кладку защищали от холода толстые стены из мха, паутины и растительного пуха. Всего за день я насчитал 17 видов колибри, среди них самого оригинального — крючкоклювого (Entoxeres).

За очередным поворотом дорога нырнула в ущелье небольшого ручья. Под скалой у водопада, обдирая мох с мокрых камней, стояло странное существо размером с агути. Едва я успел понять, кто это, как зверюшка подпрыгнула и юркнула в кусты по узенькой тропке.

Мне снова повезло — насколько я знаю, это было первое наблюдение в природе за северным пуду (Pudu mephistophelis), самым редким из американских оленей. Он известен по нескольким находкам в облачных лесах Перу, Эквадора и Колумбии, но о его образе жизни никто ничего не знает. Теперь я могу предположить, что этот маленький олешек с короткими рожками обитает в самых сырых местах, на дне узких каньонов, где деревья и скалы густо обрастают мхом и бородатыми лишайниками — вероятно, пуду питается ими, как наша кабарга. Подобно кабарге, он прокладывает в непроходимой чаще сеть узеньких тропинок, позволяющих быстро и бесшумно удрать при опасности.

Вскоре я добрел до таблички «Частный заповедник „Союз“ (La Union). Высота 2100 м. Вход без разрешения владельца запрещен. Штраф за вход 10 солей, за наблюдение за петушками 15 солей, за фотосъемку 20 солей». Поскольку вокруг никого не было, я забрался в стоявшую рядом будку на сваях и расстелил спальник. Туман закрыл луну, и повсюду светились микросветлячки (больших на такой высоте нет). Я нашел на дне рюкзака горсть макарон и схрумкал их на ужин с большим аппетитом.

Скальные петушки (Rupicola andina), ради которых и была поставлена будка, появились перед рассветом. Десяток птиц «светящейся» красно-оранжевой с черным расцветки токовал прямо под окном, подпрыгивая и издавая странные гудящие звуки.

«Танцы» продолжались до тех пор, пока лужайку не осветило солнце. Тогда они улетели, а я пошел дальше вверх. Погода выдалась на удивление ясная, и колибри сверкали, как искры, зависая перед бесчисленными орхидеями. Такого разнообразия орхидей (как и колибри) нет, наверное, нигде на свете — одни только каттлеи попадаются дюжины разных цветов, в том числе сказочная Cattleya rex. На дороге виднелись следы очкового медведя, но довольно старые.

Подошедший джип подбросил меня до края леса, где я свернул на едва заметную колею и весело зашагал через парамо к видневшемуся вдали отрогу хребта. Словно волнорез, выдвигается этот кряж в сторону Амазонии, возвышаясь на 4000 метров над равниной. В конце июня сюда часто приезжают туристы, чтобы увидеть знаменитый на всю Южную Америку рассвет. В другое время года восточный склон Анд окутывает густая облачность, но изредка бывают ясные дни — как раз такой, как сейчас.

Удивительно, что даже на такой высоте дорога за три месяца совершенно заросла — дважды я чуть не потерял ее в высокой траве. Дальше к югу парамо уже нет — там восточная сторона гор становится все более сухой. У опушки леса паслись андские олени (Hippocamelus antiiensis), которые при моем появлении очертя голову бросались вниз по почти вертикальному откосу. Как они не ломают при этом ноги в кочкарнике, трудно понять. Ближе к вечеру из-под деревьев крадучись вышли самые маленькие олени — карликовые мазамы (Mazama bricenii).

Я нашел избушку на самом краю отрога Tres Cruzes de Oro (Три золотых креста), притащил из леса дрова и попытался развести костер. Гнилые сучья никак не хотели гореть — лишь последней спичкой мне удалось зажечь их, и ночь я провел в тепле в компании крошечной землеройки Cryptotis thomasi, единственной постоянной жительницы домика.

Знаменитый «рассвет Трес Крусес» не обманул моих ожиданий. Поднимаясь сквозь слои тумана, солнце так сильно искажалось, что принимало форму песочных часов, восьмерки и даже «делилось пополам». При этом на лесистые склоны гор ложились самые неожиданные краски. Когда солнце, наконец, вышло из облаков, пасшиеся на склонах белохвостые олени (Odocoileus virginianus) немедленно ушли в лес, а им на смену появились андские.

Не успел я вернуться к дороге, как небо затянули тучи и пошел снег. Я поймал машину «скорой помощи», ехавшую в Куско за лекарствами, и, несмотря на двукратные проколы колес, добрался в город засветло. Заходя по дороге во все кафе и ресторанчики, я дополз до своего отеля и повалился в койку, наевшийся, как удав (Boa constrictor).

Н. Гумилеву

Нет ничего красивей сельвы ранним утром,

Ее окутывает розовый туман,

И словно маленькие блестки перламутра,

Колибри вьются среди спутанных лиан.

Нет ничего чудесней сельвы в знойный полдень,

Когда под листьями кувшинок спит река

И хоровод над белоснежным пляжем водят

Веселых бабочек цветные облака.

Нет ничего прекрасней сельвы на закате.

Огнем пылает в небе перистый муар,

И ждет гостей, уютно спрятавшись в засаде,

Роскошнй призрак, желтоглазый ягуар.

Нет ничего волшебней сельвы ночью темной,

Звучат в ней сотни голосов и голосков,

А в глубине прохладных дупел потаенных

Сверкают россыпи малюток-светлячков.

Нет ничего на свете лучше сельвы дикой,

Но должен я, рожденный средь холодных стран,

Вернуться в скучный серый мир толпы безликой,

Покинув сказочный зеленый океан.

И буду видеть я в окне лишь снег и крыши,

И сном покажется мне в будничной Москве

Что где-то грохот ревунов под утро слышен

И грифы кружатся над лесом в синеве.

Глава седьмая. Золото инков

Мы должны очистить нашу землю от белых, ибо они — источник заразы. Они разносят болезни, поражающие тело. Хуже того, они разносят болезнь, поражающую душу — безумную страсть к золоту.

Тупак Амару.

Проснувшись утром, я обнаружил, что еле двигаюсь — после каждых нескольких шагов голова кружилась так, что я едва не падал. По-видимому, это была укаяльская лихорадка. Тем не менее нашел в себе силы плотно позавтракать (дважды) и побрел в город. К обеду приступ закончился, но я знал, что через день он повторится.

Я решил попытаться устроиться «гидом-натуралистом», чтобы съездить в Ману еще разок-другой и подзаработать. За месяц, проведенный в заповеднике, я перезнакомился со всеми гидами, а после вынужденного сплава по реке без лодки меня стали считать самым великим натуралистом всех времен и народов, поэтому я был уверен, что в любую туристическую компанию устроюсь без труда.

Действительно, во всех четырех компаниях, организующих турпоездки в Ману, мне были очень рады. Все предлагали хорошую работу, но только с апреля. Дожди означали конец туристического сезона, и компании ожидал простой до весны. Только владелец фирмы «Aventuras ecologicas» дон Алехандро предложил мне взять группу, которая должна была стартовать через два дня.

Проторчать лишних два дня в городе было малоприятной перспективой, но очень уж хотелось попасть в Ману еще хоть на недельку. Настораживало лишь одно: во время разговора дон Алехандро, узнав, что я из России, радостно сообщил мне:

— А я коммунист! Точнее, троцкист. Только учение Маркса-Троцкого приведет нас, людей труда, к победе и процветанию!

«Нельзя верить коммунистам» — подумал я и на всякий случай продолжал заглядывать в другие турбюро — «Expediciones Manu», «High Risk Travels» и «True Adventures», но безуспешно.

Любая туристическая фирма, которая хочет брать с клиентов действительно большие деньги, обязательно должна предлагать им «риск» и «настоящие приключения». При этом все должно быть организовано так, чтобы на самом деле с головы клиента не упал ни один волос. Собственно, именно того и ждут путешественники наших дней: побольше риска, опасностей и приключений, но домой вернуться потолстевшим и без единой царапины.

В промежутках между «деловыми визитами» я продолжал методично отъедаться, циркулируя между рестораном «У Атауальпы» и кафе-мороженым «Уаскаран». Вечером, когда температура резко падала, возвращался в отель, заворачивался в оба спальника и приступал к научным исследованиям. На этот раз сферой моей научной деятельности стала молодежная сексология.

Отель располагался в старинном доме, построенном еще при жизни Писарро на инкском фундаменте. Новые владельцы разделили его обширные залы фанерными перегородками, так что получилось множество крохотных каморок. Из своей комнаты я мог слышать одновременно несколько десятков пар в соседних номерах, так что накапливался определенный статистический материал. На основании исследования я могу констатировать полную несостоятельность некоторых распространенных в обществе мифов.

Первый — о высокой теоретической и практической подготовке современной молодежи.

Примерно у половины пар coitus длился меньше пяти минут. Только четверть женщин достигала оргазма (и столько же — симулировали), а успеть словить кайф дважды не удавалось почти никому. Многие мужики (в испаноязычных парах — больше половины) начинали акт без всякой подготовки.

Второй — о том, что обрезание повышает продолжительность. В отеле было много ивритоязычных парочек и одна арабская, но их результаты ничем не отличались от, прямо скажем, позорных средних показателей.

Третий — о том, что брюнетки темпераментнее блондинок. В ряде случаев при визуальном контакте мне удавалось иденцифицировать девушек, уровень реакции которых был мне уже известен по данным аудионаблюдений. Никакой корреляции с цветом волос и вообще типом внешности не отмечено.

На второй день приступ лихорадки повторился, но не так сильно. В довольно жалком состоянии я зашел в контору заповедника, чтобы отдать в «Бюллетень Ману» заметку о встрече оленя-пуду. Пока набирал ее на компьютере, из кабинета появилась начальница — сеньора Анна.

— Говорят, ты любишь приключения? — спросила она.

— А что? — осторожно переспросил я.

— Вот трое американцев, — она показала на группу гринго, сидевших в приемной. — Они отправляются искать золото инков, и им нужен проводник. Пойдешь с ними?

Я выслушал их план и схватился за голову.

Фантастические сокровища инкской империи завели в гроб не одну сотню кладоискателей. Сумма возможного «приза» так велика, что заставит потерять рассудок кого угодно. Ведь инки располагали богатствами, не имеющими аналогов в истории.

Всем известна участь Атауальпы, который, попав в плен к испанцам, в качестве выкупа заполнил золотом зал Храма Солнца (его потом все равно казнили). В том же храме был «золотой луг» — обширный двор, покрытый изготовленной из золота травой с цветами, птицами и бабочками. Золотые пастухи пасли на «лугу» золотых лам в натуральную величину. Все это испанцы переплавили в слитки.

Но еще Инка Гарсиласо де ла Вега, первый историограф империи, указывал, что основные сокровища хранились вне Куско и бесследно исчезли. Казнив Атауальпу, Писарро провозгласил инкой Тупака Амару. Тот не пожелал быть марионеткой, ушел на восток и начал освободительную войну. Сопротивление продолжалось несколько десятков лет. Последняя база повстанцев и, возможно, их сокровищница не найдены до сих пор — они скрыты где-то в поясе облачных лесов.

В Куско все уверены, что сокровища находятся под защитой инкских богов. «Боги прячут город в туман, — говорят местные жители, — поэтому его нет на космических снимках».

Конечно, найти город и вагон золота было бы замечательно, но в остальном предприятие оказалось совершенно идиотским. Трое американцев собирались пройти в парк через один из перевалов и сплавиться по Alto Manu (Верхней Ману) на надувных лодках. Но дело даже не в том, что резиновая лодка долго не протянет на местных реках с их бесчисленными корягами. Этот маршрут используется со времен каучукового бума, и прилегающая территория — одна из немногих более или менее изученных в горной части парка.

Сами «авантюристы» мне тоже не понравились. Типичная «золотая молодежь», пытающаяся на деньги родителей заработать репутацию крутых с минимумом риска и максимумом комфорта. Их сопровождали переводчик с манерами профессионального фарцовщика и радист перуанских ВВС — явный гомосек. Единственным нормальным человеком во всей шайке был повар-итальянец из «True Adventures».

Поэтому я хотел было отказаться, даже после того, как мне предложили платить сто долларов в день. Но сеньора Анна отвела меня в сторону и сказала:

— Владимир, я тебя очень прошу. Не все ли равно, удастся им сплавиться или нет?

У них безумное количество денег. За маршрут по парку они нам платят сумму, равную нашему бюджету за полгода. А если что-нибудь случится, — она многозначительно посмотрела мне в глаза, — ВВС вышлют вертолет. Летать над Ману запрещено, так что в этом случае они нам заплатят еще столько же. Постарайся только, чтобы никто не утонул и не общался с индейцами.

— Но как ВВС узнает, что нас надо забрать?

— Сообщите по радио.

— Так ведь радио утонет в первую очередь!

— Доберетесь до верхнего кордона, Панчо вызовет вам вертолет.

В конце концов я согласился, но при условии, что деньги за каждый день мне будут выплачивать с утра. Через час выяснилось, что старый троцкист действительно соврал насчет работы, так что наутро я сел на поезд и поехал в Мачу-Пикчу. С «клиентами» я должен был встретиться вечером в городе Quillabamba на реке Укаяли.

Железная дорога из Куско в Кийябамбу — одна из самых оригинальных в мире.

Сначала поезд долго ездит взад-вперед, поднимаясь зигзагом на перевал. Внизу расстилается панорама Куско — море черепичных крыш и соборов одного цвета с красноватыми горами вокруг. Потом дорога идет по широкой долине с бескрайними луковыми полями на древних террасах, где состав то и дело останавливается в маленьких деревнях. (Можно сесть в «туристский поезд», который гонит без остановок, но он в десять раз дороже.) В каждой группе деревень индианки ходят в других шляпах — они бывают похожи на вазы, каски, стол под скатертью или барабан. Головные уборы мужчин более однообразные — вроде лыжных шапочек-«петушков», но с наушниками. Долина сменяется узким каньоном, где в некоторых местах рельсы проложены по вбитым в скалу кронштейнам. На очередной станции все туристы помоложе выскакивают — здесь начинается «Inka trail», старая инкская тропа в Мачу-Пикчу через высокий перевал. Я тоже собирался по ней пройти, но поленился, и правильно сделал — ходу три дня, и всюду слишком много народу.

Дальше дорога спускается в глубокую теснину, по которой река Кийябамба (так здесь называют Укаяли) продирается через горы к Амазонской низменности. В каньоне мы остановились — впереди сошел с рельс «туристский поезд». Последние километры пришлось идти пешком, но это очень красивый участок, а на реке полно интересного — цапли, ручьевые утки (в деревнях их держат как домашнюю птицу) и так далее.

От станции до Мачу-Пикчу всего пять километров, но автобус стоит 10 $. Поперек серпантина вьется узкая стежка — последний участок «Инкской тропы», которой пользуются бедные местные жители, чтобы втащить на 800 метров вверх ящики с сувенирами и мороженым. Я полез по тропинке и не пожалел. Склон покрыт своеобразной растительностью — сухим облачным лесом. Над густой травой возвышались гигантские орхидеи Selenipedium с большими розовыми цветками, вокруг которых вился рой разноцветных колибри. Большие стаи черноголовых горных попугаев (Nandaya nanday) со свистом проносились над головой, пикируя к реке.

Machu-Picchu, священный город Империи, расположен в одном из самых красивых мест на Земле. Ко времени прихода испанцев он был уже покинут жителями, поэтому конкистадоры не смогли его найти и разрушить. Город открыли только в начале нашего века. Он сохранился полностью, разве что соломенных крыш на большинстве зданий уже нет.

Мачу-Пикчу построен на пологой седловине. С севера и юга его «охраняют» два острых скалистых пика. К западу и востоку седловина обрывается в бездонные ущелья — на дне одного из них едва виднеется белый квадратик станции. А вокруг вздымаются странные горы с почти вертикальными склонами, покрытыми густым лесом, и вершинами в виде клыков. «Частокол» гор тянется до самого горизонта, окутанного таинственной голубой дымкой.

В городе мало жилых домов, но множество храмов, дворцов, священных бань со сложной системой водоснабжения и площадей с алтарями. На самом главном алтаре возвышается камень странной формы — возможно, часть прибора для вычисления дат затмений. В другом месте стоит вертикально плоская гранитная плита со стертым рисунком. Первоначально на ней была высечена священная карта Империи, но потом государство инков стало так быстро расти, что карту приходилось без конца переделывать, и теперь она совсем неразборчива. И все постройки, вплоть до ступенек лестниц, выполнены в неповторимой инкской манере — исключительно аккуратно, со слегка сходящимися кверху стенами из больших гладких камней с закругленными углами.

Спустившись вниз, я добрался на попутном тепловозе до Кийябамбы, где мои «клиенты» как раз пытались поставить палатки на окраине.