Падение Башен

Оба соперника Кошера, торговцы импортной рыбы, за двенадцать минут до этого перестали существовать как конкуренты: им отказали в месте на складе и весь их груз (семь тонн мороженой рыбы) был выброшен на улицы гнить, потому что рефрижераторы были наняты у компании Решок, а никто не подумал прочитать это имя наоборот. В Военном министерстве майор Тумар и капитан Климен заканчивали эвакуацию четырех верхних этажей смежного служебного здания, чтобы разместить там новые группы инженеров, физиков и математиков, только что призванных в армию, но от этой работы их отозвали. На улицах вокруг старых зданий «Рефрижераторы Решок», похоже, начались беспорядки. Склады были всего в нескольких кварталах от официальной границы Адского Котла. Тумар и Климен были там через десять минут после получения ими приказа.

— Что тут, черт побери, происходит? — спросил Климен у шефа отряда городской полиции. За строем людей в униформе толкалась и кричала масса народу. — И откуда такая вонища?

— Рыба, сэр, — ответил начальник отряда. — Ее целые тонны по всем улицам. Люди пытаются унести ее.

— Ну и пусть берут, — сказал Климен. — И им хорошо, и улицы очистятся.

— Вы не понимаете, сэр, — сказал полицейский. — Рыба отравлена. Перед тем, как выбросить, ее залили барбицидом. А с полтонны этой гадости уже растащили.

Климен повернулся к Тумару:

— Майор Тумар, вернитесь в штаб-квартиру и постарайтесь, чтобы в городе было объявлено об отравленной рыбе. Сообщите медицинской службе, пусть найдут противоядие и информируют весь город.

Тумар так и сделал. Составленное им предупреждение гласило:

«Внимание! Граждане, взявшие рыбу с улицы в районе Рефрижераторы Решок» находятся в непосредственной опасности отравления. Рыба была обработана барбицидом. Можно есть только ту рыбу, что привезена прямо с Синтетических рынков.

Предупредите своих соседей!

Если рыба уже съедена, немедленно обращайтесь в здание Медицинской службы (следовал адрес).

Симптомы отравления: судороги примерно через час-два, рвота, жар, вздутие лимфатических узлов. Через двадцать минут после начала судорог наступает смерть. Пища с высоким содержанием кальция (молоко, толченая яичная скорлупа) отодвигает смерть максимум на полтора часа. В Медицинской службе вам сделают уколы, обезвреживающие яд».

Тумар лично послал это объявление в коммуникационный Сектор 27В, указав на его важность и срочность. Через десять минут позвонил инженер Сектора и сообщил, что 27В все утро барахлил так же, как и другие. В сущности, сказал инженер, работают только те Секторы, которые не имеют выхода в городскую линию. Тумар сделал три копии объявления и разослал по трем Секторам. Через полчаса ему позвонил главный инженер Коммуникационной службы и сказал:

— Майор Тумар, мне очень жаль, но из-за поломки я получил ваше сообщение только сейчас. По причине беспорядков мы получили инструкции допускать до Секторов только уполномоченных лиц, по специальному разрешению.

— К дьяволу уполномоченных, — закричал Тумар. — Если вы не передадите это быстро, то к вечеру умрет полгорода.

— Извините, сэр, но... Ну, ладно, я передам это самому инженеру Коммуникаций, когда он вернется.

— А когда он вернется?

— Не знаю.

— А кто уполномоченные?

— Только члены Совета, сэр, и то лишь те из них, кто непосредственно связан с военными действиями.

— Ясно, — сказал Тумар и выключил связь.

Он сделал семь копий с объяснительной запиской для семи членов Совета, когда позвонил главный инженер.

— Майор, в чем дело с этой рыбой?

— Видите ли, семь тонн этой дряни валяется на улицах.

— И вы говорите, она отравлена?

— Точно. Присмотрите, пожалуйста, чтобы это было объявлено по всему городу и как можно скорее. Вопрос жизни и смерти.

— Нам приказано работать по передаче военных сообщений. Но я понимаю, что ваше имеет приоритет. О, это объясняет некоторые сообщения, которые мы получили. Я уверен, что одно из них для вас.

— Ну? — спросил Тумар после паузы.

— Мне не разрешено передавать ее вам, сэр.

— Почему?

— Вы не уполномоченный, сэр.

— Черт побери, возьмите ее прямо сейчас и прочтите мне.

— Ладно... вот оно, сэр. Оно от шефа отряда городской полиции.

Послание коротко говорило, что двадцать три человека, в том числе капитан Климен, были затоптаны насмерть примерно двумя с половиной тысячи голодных жителей Адского Котла, в основном иммигрантами с материка.

Полторы тонны рыбы были в конце концов убраны с улиц и уничтожены. Но пять с половиной тонн разошлись по городу. Главный инженер добавил, что пока они тут беседуют, меморандум пошел через Секторы, но пусть майор снова позвонит в 27В, может, они там наладились.

В аквариум прибыла вторая смена рабочих. В громадном плавучем здании тянулись ряды прозрачных пластиковых труб по три фута в диаметре, с тетроновыми поршнями в обоих концах. Вибраторные сети делили трубы на двадцатифутовые отрезки. Узкие мостики связывали шестиэтажную структуру, всю залитую красным светом от фосфорных стержней, выступающих из поршней. Свет синего конца спектра раздражал рыбу, которая должна была быть все время в движении и на виду, чтобы можно было заметить болезнь или деформацию. В прозрачных трубах рыба была в состоянии почти приостановленной жизни, она подвергалась вибрации, питалась, жирела, сортировалась по возрасту, размеру и породам, а затем шла на убой. Вторая смена рабочих сменила первую.

Приблизительно через два часа вспотевший рабочий явился с жалобами на слабость. Изнеможение от жары было частой жалобой в аквариуме, поэтому доктор велел ему полежать некоторое время. Через пять минут у рабочего начались судороги. Вероятно, ему уделили бы больше внимания, но несколько минут спустя с мостика на шестом этаже упала женщина и размозжила череп.

Рабочие собрались вокруг ее тела у конца разломанной трубы. В увеличивающейся луже слабо шевелила плавниками жирная краснокожая рыба.

Другие женщины, работавшие с погибшей, сказали, что она жаловалась на плохое самочувствие, а когда пошла по мостику, вдруг забилась в конвульсиях. Когда доктор вернулся в лазарет, рабочий был в жару, а сестра сказала, что его сильно рвало. А затем он умер.

В течение следующих двух часов около четырехсот рабочих упали в судорогах и умерли. Лишь одного, всегда выпивавшего за ленчем две кварты молока, успели перевести в челноке в Торон, в Медицинскую службу, но через десять минут он все-таки умер. Это был первый случай в Медицинской службе, лишь после шестнадцатого случая они составили окончательный диагноз — отравление барбицидом. И тогда кто-то вспомнил об утреннем запросе военного министерства о противоядии.

— Каким образом, — сказал доктор Уинтл, — эта гадость попала в пищу. Возможно, по всему городу.

Он сел за стол и написал предупреждение гражданам Торона, содержащее описание признаков отравления барбицидом, противоядие и рекомендацию немедленно принять пищу, содержащую большое количество кальция и обратился в Медицинскую службу.

— Как можно скорее пошлите это Военному министерству и по всем источникам информации, — сказал он своему секретарю.

Когда помощник главного инженера Коммуникаций (самого инженера не было) получил послание, он даже не потрудился взглянуть от кого оно, а с отвращением бросил его в корзину для ненужных бумаг, пробормотав что-то насчет неавторитетных писем. Если бы уборщицы удосужились подсчитать, они обнаружили бы в разных корзинах тридцать шесть копий приказа майора Тумара.

Лишь малая часть жертв отравления попала в Медицинскую службу, однако докторам работы хватало. Произошел один инцидент, но вопящие и корчащиеся пациенты не задумывались о нем. Двое мужчин, пришедших в самом начале потока пациентов, получили доступ в приемную и видели всех пришедших туда. Они обратили внимание на одну особенно страдавшую девушку лет шестнадцати со снежно-белыми волосами и сильным стройным телом, скрученным сейчас судорогами. Пот струился по ее лицу, в открытом вороте виднелось ожерелье из раковин.

— Это она, — сказал один из мужчин.

Другой кивнул, подошел к врачу, производящему инъекции, и что-то прошептал ему.

— Конечно, нет! — с негодованием сказал врач. — Пациенты нуждаются по крайней мере в сорокавосьмичасовом отдыхе и тщательном наблюдении после вспрыскивания противоядия. У них крайне низкая сопротивляемость и осложнения...

Мужчина сказал что-то еще и показал документ. Доктор подошел к постели девушки, быстро сделал два укола, записал ее имя — Алтер Ронайд — и сказал мужчинам:

— Должен вам сказать, что я категорически возражаю и буду...

— Ладно, доктор, — сказал первый мужчина, поднял Алтер и вынес ее из здания госпиталя.

У королевы-матери была своя приемная. Королева сидела на своем высоком троне и рассматривала фотографии. Две цветные показывали комнату кронпринца. На одной принц сидел на постели в пижамных штанах и прижимал пятки к боковине кровати, у окна стояла беловолосая девушка с ожерельем из раковин. Следующая фотография изображала принца, положившего руку на спинку кровати. Девушка отвернулась к окну. Третья, снятая как бы через замочную скважину, показывала страшно увеличенный человеческий зрачок! Сквозь радужную оболочку виднелись пунктиры и крошечные линии рисунка ретины. На подлокотнике трона лежала папка, озаглавленная АЛТЕР РОНАЙД.

В папке было свидетельство о рождении, четкая фотография того же самого рисунка сетчатки, контракт с бродячим цирком, нанимавшим на сезон детей-акробатов, диплом начальной школы, копии квитанции за трехлетний период обучения гимнастике, медицинский счет за лечение растяжения связок и два бланка смены адреса. Там также были сведения об Алине Ронайд (матери, ныне умершей), и Рэры Ронайд (тетке по матери, официальной опекунши).

Королева положила фотографии на папку, повернулась к четырем охранникам, стоявшим у стены, подняла тяжелый скипетр и сказала:

— Введите ее.

В другом конце комнаты открылась дверь.

Среди комнаты стояли два блока в четыре фута высотой. Они отстояли друг от друга на фут.

Стражники поставили Алтер между блоками, которые доходили ей до подмышек, растянули руки и привязали к блокам.

Королева улыбнулась.

— Это всего лишь предосторожность. Мы хотим помочь тебе. — Она сошла по ступенькам трона. — Мы кое-что о тебе знаем. Знаем, что ты кое-что знаешь, и если ты мне об этом расскажешь, я буду чувствовать себя намного лучше. Недавно я была очень расстроена. Ты это знаешь?

Алтер старалась сохранить равновесие. Блоки были чуть высоковаты для нее, она не могла полностью встать, не могла и повиснуть.

— Мы понимаем, что ты очень устала, и после барбицида чувствуешь себя плохо, верно? — сказала королева, подойдя ближе.

Алтер покачала головой.

— Куда ты девала моего сына? — спросила королева. Алтер закрыла глаза, снова открыла их и покачала головой.

— У нас есть доказательства. Хочешь посмотреть? — Королева протянула Алтер фотографии. — Мой сын снял и тебя, фото очень четкие. — Она убрала фотографии в карман. — Будешь рассказывать?

— Я ничего не знаю.

— Брось. В комнате столько же камер, сколько икринок у осетра. И десятки скрытых включателей. Сигнал тревоги, связанный с ним, почему-то не сработал, но сами камеры работали, как надо.

Алтер снова покачала головой.

— Не бойся, — сказала королева. — Мы понимаем, что ты устала, и хотим вернуть тебя в госпиталь как можно скорее. Ну, давай, что случилось с моим сыном, принцем?

Молчание.

— А ты очень миловидная девочка. И ты акробатка? Почему ты боишься ответить? Ты акробатка?

Алтер кивнула. Королева протянула руку и коснулась тройного ремешка ожерелья.

— Прекрасное украшение. — Она подняла его с груди Алтер. — Тело акробатки должно походить на драгоценность, прекрасную, изысканную, совершенную вещь. И у тебя такое...

Ожерелье вдруг упало на пол.

Раковины слабо звякнули. Глаза Алтер следили за ними.

— Ох, извини, — сказала королева. — Жаль было бы разбить такую вещь. — Она подобрала платье и занесла ногу над ожерельем. — Ты скажешь, где мой сын?

Несколько секунд молчания.

— Прекрасно. — Королева опустила ногу. Звук раздавленных раковин был заглушен воплем Алтер, потому что королева с силой опустила скипетр на привязанную Алтер раз, другой. Комната заполнилась криком и треском сломавшегося скипетра. Затем королева ударила по повернутому вверх локтю Алтер.

Когда настала относительная тишина, королева снова спросила:

— Ну, где мой сын?

Алтер ничего не сказала, да и ничего не могла сказать — ничего хорошего это не дало бы.

— В рудники?

— Что она может сейчас там делать? — Королева вернулась на трон. — Унесите ее обратно в госпиталь. Мы всегда сможем взять ее оттуда, если понадобится. Она явно работает на кого-то. Может, на врага. — Королева взмахнула скипетром, и на ее голову посыпались капли. — Фу! Унесите ее отсюда!

Бесчувственную Алтер завернули в серое одеяло и отнесли в Медицинскую службу.

— Опять отравление? — спросил клерк.

Мужчина кивнул. Доктор, который был тут, когда Алтер уносили из госпиталя, еще работал. Отвернув одеяло, он узнал девушку. Когда он отвернул одеяло полностью, у него перехватило дыхание, и он прохрипел сестре:

— Несите в неотложную хирургию! Быстро!

В Адском Котле Тил только что оправился от поноса, из-за которого целый день ничего не ел. Чувствуя голод, он пошарил в холодном чулане гостиничной кухни, нашел остатки рыбы и отрезал кусок. Открылась дверь и вошла семидесятилетняя барменша. Она подскочила к Тилу и выбила рыбу у него из рук.

— Ты спятил? Хочешь, чтобы тебя вынесли отсюда, как других?

Тил растерянно смотрел на нее, а в кухню вошла Рэра.

— Умираю с голода, — заявила она. — Я продавала тоник, который сварила вчера, и около полудня все вдруг бросились покупать его. Люди хотели что-то от судорог, и я подумала, что мой тоник ничем не хуже чего-нибудь другого. У меня не было времени даже поесть. Эпидемия, что ли, какая? Эй, а ведь это неплохо выглядит! — и она потянулась к рыбе.

Старая барменша схватила блюдо и вытряхнула рыбу в мусорное ведро.

— Она отравлена, ты что, не знаешь? Из-за рыбы все и случилось! Всех, кто ее ел, унесли в госпиталь с судорогами. Куча народу умерла. Я и женщина, что живот через улицу, вычислили, что это от рыбы. Мы обе купили ее утром у одной бабы. Сама я никогда не ем эту дрянь, но подала ее па ленч.

— Ладно, но я все-таки голодный, — сказал Тил.

— Не съесть ли нам немного сыру и фруктов? — спросила Рэра.

— Я думаю, это не повредит, — сказал барменша.

— Л кого унесли? — спросил Тил.

— Ах, да, ты ведь был наверху весь день! — и старуха рассказала.

Примерно в то же время наблюдатель в самолете-разведчике заметил судно с военным оборудованием в шестидесяти милях от любого места, где могли принять такой груз. Вообще-то он должен был послать приказ, исправляющий типографскую ошибку в... ну, да, конечно, это то самое судно. Он пошлет приказ сегодня же через Сектор 27В. Судно недалеко от берега, от одного из немногих мест, где лес спускается к самой воде. Крошечный порт — единственное место цивилизации между зеленым морем и зеленью деревьев. Наблюдатель заметил также, что в доке стоит маленький тетроновый грузовоз. Но тот транспортный корабль... Наблюдатель окликнул пилота и попросил наладить связь с кораблем.

Пилот дрожал и тряс головой. Второй пилот откинулся в кресле открыв рот и выпучив глаза.

— Я чувствую... — начал первый пилот и потянулся скомкать листок фольги в котором несколько часов па-зад лежал сэндвич с рыбным филе и был съеден обоими пилотами, по вдруг упал с кресла, задев рукоятку па контрольных панелях. Самолет накренился, наблюдатель в своем отсеке был выброшен из кресла, микрофон выпал из его рук.

Второй пилот открыл глаза, хотел схватиться за рукоятку, которая была не на месте, по промахнулся. Через сорок секунд самолет врезался в док в каких-нибудь тридцати ярдах от стоявшего там на якоре тетронового грузовика.

В воздухе стоял рев, Лит закричал и побежал через палубу. Затем тьма. Затем вода. Затем гром, потом визг. Что-то разорвалось пополам. Он поскользнулся и упал. Джон и Эркор подняли потерявшего сознание принца, прыгнули через борт и поплыли. В доке завыли сирены, когда они положили Лита на сухие листья лесной поляны.

— Мы оставим его здесь, — сказал Эркор.

— Здесь? — спросил Джон.

— За ним придут. А ты должен идти дальше. Мы оставим принца, и ты расскажешь мне о своем плане.

— Мой план... — сказал Джон, и они пошли между деревьями.

Глава 7

Одну щеку кололи сухие листья, а другую холодил ветер. Что-то коснулось его бока. Он задремал в маленьком парке за дворцом. Скоро пора идти ужинать. Запах листьев был свежее, чем когда-нибудь...

Что-то снова дотронулось до его бока. Он открыл глаза: он вовсе не в парке и не собирался идти ужинать, и кто-то громадный стоит над ним.

Лесной человек еще раз коснулся мальчика ногой. Мальчик откатился и замер. Гигант сказал что-то, помолчал и снова сказал то же слово:

— Курл...

Он произнес это в третий раз и показал на себя. Затем указал на мальчика и улыбнулся. Мальчик молчал.

Гигант снова хлопнул себя по груди и сказал «Курл», и опять протянул руку к мальчику, ожидая имени в ответ. Ответа не было. Он пожал плечами, сделал мальчику знак подойти. Тот медленно встал. Скоро они уже шли по лесу.

Пока они шли, мальчик вспомнил: тень от потерявшего управление самолета над ними, удар самолета о воду, поднявшаяся горой вода. Пожар. Что-то рвалось...

Все началось в его спальне во дворце, когда он в первый раз нажал пяткой скрытый выключатель. Камеры, вероятно, сработали, по не было ни сирены, ни стражи. Так же было, когда он нажал на второй выключатель на спинке кровати. И когда он постарался поставить девушку в нужное положение, чтобы сфотографировать ее глаз, не произошло ничего. Его увели, а мать спокойно оставалась в своей комнате. Как могло случиться, чтобы кто-то похитил принца?

Сбивало с толку и отношение к нему мальчика, рассказывавшего ему о море, и девушки, учившей его падать. Зачем тюремщикам, похитившим его, рассказывать принцу о красотах морского заката или учить его делать невероятные вещи со своим телом?

Когда девушка велела ему прыгать с крыши, он был уверен, что она хочет убить его. Однако, послушался ее. Он всегда слушался. И сейчас он шел за гигантом, потому что тот велел.

Если бы он остался там, больше разговаривая с мальчиком и девушкой, он мог бы что-то понять. Но черноволосый и гигант со шрамом увезли его. Он пытался свести воедино «есть» и «возможно» и рассказать черноволосому историю рудничных заключенных, настоящую, хорошую, «возможную» историю. А тот человек повернул ее на себя и сказал, что это не «возможно», а «было». И нить лопнула.

Пока они шли по лесу, вспыхнуло последней искрой воспоминание о ком-то умолявшем не забывать о чем-то, но о чем — он не помнил.

Дорога шла под уклон. Стали попадаться камни, обросшие мхом. Один раз Курл резко остановился и протянул руку, загораживая мальчику дорогу.

Кусты перед ними раздвинулись, и вышли две женщины: темно-синие глаза, плоские носы, острые скулы. Двойняшки, подумал мальчик. У обеих женщин на левой стороне лица по тройному рубцу. Они не обратили внимания на Курла и мальчика, пересекли дорогу и скрылись за деревьями. Курл снова пустился в путь. Они прошли мимо двух высоких лесных жителей, но у них как и у Курла, не было шрамов.

Один раз встретилась группа приземистых созданий ростом даже ниже мальчика. Увидев Курла, они вроде бы собирались заговорить с ним, но поглядели на мальчика и не стали, а только помахали Курлу. Он улыбнулся им в ответ, и не было напряженности, как при встрече с женщинами.

Затем они свернули к небольшой скале. Возле толстого дерева была навалена куча веток. Курл раздвинул их и достал клетку из прутьев, связанных лианой. В ней что-то верещало. Курл открыл дверцу и сунул внутрь руку. Верещание сменилось визгом, а затем все стихло.

Курл вытащил зверька, похожего на ласку, со сломанной шеей. Мальчик со страхом посмотрел на руки гиганта. Курл поставил клетку обратно под ветки и пошел с мальчиком через поляну, где была спрятана другая ловушка. Когда он сунул туда руку, мальчик отвернулся.

Прикосновение к плечу заставило мальчика обернуться. Курл показал ему второго зверька, и они вернулись в лес. Позднее он развел костер и зажарил мясо. Когда оно было готово, Курл достал из кармана кожаный мешочек, вытряс из него на мясо немного белого порошка и протянул его мальчику. Тот высыпал немного на ладонь и лизнул. Соль.

— Тлото, — резко позвал Курл — как только они начали есть, в лесу стало прохладно и тихо, но тут же хрустнула ветка, и оба оглянулись.

У края освещенного костром места появилась высокая тень. Курл взял прут и взмахнул им. Тень отклонилась и слабо мяукнула.

— Уходи, Тлото, — сказал Курл. — Уходи.

Но Тлото двинулся вперед.

Может, он родился от родителей людей, но назвать его человеком... Он был голым, безволосым, белым, как раковина. Не было ни глаз, ни ушей, только безгубый рот и плоские ноздри. Ноги были кривые, изуродованные, на каждой руке только два пальца не были парализованы. Он с мяуканьем тянулся к кучке обглоданных Курлом костей. Взмахом руки Курл отшвырнул полупарализованную лапу. Тлото попятился и шагнул к мальчику, расширив ноздри.

У мальчика еще оставалась еда. Он всего на голову выше меня, думал мальчик. Если он из этой расы гигантов, он, наверное, еще ребенок. А может, моих лет, он посмотрел в пустое лицо и протянул Тлото остатки своей еды.

Лапа дернулась вперед, схватила и отлетела назад. Мальчик постарался улыбнуться, но Тлото все равно не видел, так что эго не имело значения. Он отвернулся к костру, и когда снова взглянул, Тлото уже исчез.

Пока Курл забрасывал угли землей, он говорил мальчику насчет Тлото. Мальчик внимательно слушал и кое-что понял, что Тлото все равно не оценил его заботы. Но речь имела мало значения для принца. В этом мире не было ничего знакомого, о чем можно было говорить, а о доме он не скучал.

Кто-то выдернул его из одного места и перенес в другое. Элементы одного места определяли другое. Но шок от перемещения был так велик, что определения не получалось. Лит пропускал слова. Он слушал Курла внимательно, но не ради слов, он исследовал их по тону, по интонациям, следил за лицом гиганта, за его громадным телом, за движениями плеча, руки, колена. Он пытался уловить намек на эмоции, которые он мог бы соотнести со своими. Кое-что он обнаружил.

Затем они улеглись на траву и заснули.

Было еще очень темно, когда рука гиганта потрясла мальчика за плечо. Стало холоднее, и ветер шевелил волосы. Над деревьями пронесся высокий звук и смолк. Курл взял мальчика за руку, и они пошли в темноте.

Свет появился в темноте. Утро? Нет. Всходила луна. Свет стал белым, затем серебряным. Они дошли до утеса, за которым было темное море. Скала раскрошилась уступами вниз. Там в ста футах над водой было каменное плато. Луна уже стояла высоко и освещала плато, и храм в конце его.

Перед храмом стоял высокий человек в черном и дул в изогнутую раковину. Жалобный звук летел над морем и лесом. Вокруг плато собирался народ. Некоторые парами, кое-кто с детьми, но больше всего поодиночке, мужчины и женщины. Были там только высокие люди. Мальчик стал было спускаться вниз, но Курл удержал его. По звукам вдруг мальчик понял, что тут есть и другие, и тоже смотрят сверху. Со скал наблюдали несколько неандертальцев. Волны на воде засверкали изломанными линиями, отраженными луной. Небо усыпали звезды.

Из храма на платформу вывели группу людей, в основном детей, но были также бородатый старик и величественная женщина. Все были связаны, все почти голые, и все, за исключением женщины, волочили ноги и нервно озирались.

Жрец в черном исчез в храме и появился снова, держа в руке что-то, что издали показалось мальчику чесалкой для спины. Он поднял это в лунном свете, и в конце людей возникло смятение. Мальчик увидел, что это был трезубец на рукоятке.

Жрец подошел к первой девочке, взял ее одной рукой за голову и быстро провел трезубцем по левой стороне ее лица. Она издала неопределенный звук, потонувший в шепоте толпы. То же самое он сделал со следующим. Женщина стояла совершенно спокойно и даже не вздрогнула, когда лезвия резали ей щеку. Старик боялся. Он хныкал и пятился. Из круга людей вышли мужчина и женщина и придержали старика. Когда трезубец прошел по его лицу, старческие хныканья сменились визгом. Мальчик вспомнил пойманных в западню животных. Старик отшатнулся от державших его, но никто уже не обращал на него внимания. Жрец снова поднес раковину к губам, и высокий чистый звук поплыл между скал.

Затем люди исчезли в лесу. Курл коснулся плеча мальчика, и они тоже вернулись в лес. Мальчик растерянно посмотрел в желтые глаза Курла, но в них не было объяснения. Один раз он увидел белую фигуру мелькнувшую слева. Тлото шел за ними.

Мальчик учился целыми днями. Курл показывал ему, как делать тетиву из кишок животных, сменить наживку в ловушках, сортировать хворост для костра, держать ветки, когда Курл связывал их для навеса в дождливую ночь, и многое другое.

Обучая, Карл пользовался немногими словами. Он называл типы ловушек, деревья, места в лесу, животных. Мальчик научился понимать, но сам пока не говорил.

— Ты идешь громко, как тапир.

Мальчик шел по сухим листьям. Он тут же послушно перешел на влажные листья, которые не хрустели.

Иногда мальчик ходил один вдоль ручья. Однажды за ним погнался кабан, и мальчик влез на дерево, сел на развилке ветки и смотрел на оскаленную морду со сломанным клыком. Затем он услышал мяукающий звук и увидел Тлото, бредущего к дереву. Мальчик закричал «уходи!» впервые с тех пор, как появился в лесу. Но Тлото не мог ни увидеть, ни услышать его.

Животное вдруг отвернулось от дерева и бросилось к Тлото. Тлото мгновением позже исчез. Мальчик слез с дерева и побежал по звуку кабана, продирающегося сквозь кусты. Он тоже пролез, выскочил на поляну и остановился.

Это была не поляна, а болото, покрытое плавающими листьями. Кабан наполовину увяз и отчаянно пытался выбраться. Тлото стоял на другом конце болота. Ноздри его дрожали, слепая голова поворачивалась то в одну, то в другую сторону. Каким-то образом этот урод заманил кабана в болото. Животное, видимо, бежало слишком быстро и не успело остановиться. Мальчик обернулся. Позади него стоял Курл. Визг, бульканье и тишина. Мальчик снова повернулся к болоту. Не было ни кабана, ни Тлото.

Курл повел мальчика обратно к их лагерю. Проходя мимо ручья, он увидел отпечатки ног мальчика и нахмурился.

— Оставлять следы в мокрой земле опасно. Хищные животные придут пить, унюхают тебя и пойдут за тобой. Что, если вместо того, чтобы бежать в болото, этот кабан начал охотиться за тобой? Если уж ты хочешь оставить следы, делай их на сухой пыли. Но лучше не оставляй вообще.

Мальчик слушал и запоминал. Но в эту ночь он отделил от своей порции большой кусок и отдал Тлото, когда тот появился у костра.

— Он бесполезен, — сказал Курл — Не трать свою еду на него. Впрочем, мы все гистосенты.

Мальчик хотел спросить, но не сумел и засмеялся. Курл удивленно посмотрел на него. Мальчик снова засмеялся. И Курл засмеялся тоже.

— Ты научишься. Научишься в конце концов. — Гигант стал серьезным. — Знаешь, это первый гистосентный звук, какой я услышал от тебя с тех пор, как ты здесь.

Мальчик нахмурился, и Курл повторил фразу. По лицу мальчика он понял, какие слова оказались непонятными Он на минуту задумался.

— Ты, я, даже Тлото — гистосенты, деревья, камни, животные — нет. Ты смеешься — это гистосентный звук. Слово это исторически означало («чувствующий», и это значит, что ты знаешь, где ты был, где ты сейчас и куда пойдешь: оно также означает «оценивающий».

Мальчик посмотрел в ту сторону, куда исчез Тлото.

— Тебя интересует Тлото? Я расскажу тебе, как здесь живут, на материке, близко от радиации. Некоторые из наших племен ушли на тысячелетие вперед по цепи человеческой эволюции, другие пошли назад, но и те и другие — до той точки, где могли поддерживать какой-то вид генетической стабильности. Но Тлото — таких, как он, сейчас очень мало — случайный бросок куда-то в сторону от человеческого спектра. Когда я вижу, что неандертальские ребятишки дразнят его, я всегда останавливаю их. По тем же причинам, я хотел бы, чтобы ты прекратил оказывать ему помощь... Но сейчас эти слова тебе не нужны.

Мальчик задумался. Гистосент? Откуда-то пришло к нему другое слово, притянутое по ассоциации рифмы, и затем по значению. Он пытался поставить одно слово перед другим, чтобы понять, которое было первым. Так начался процесс определения.

Мальчик наблюдал за Курлом, когда они встречали других лесных жителей. Часто были дружеские слова и ощущение добра. Но если встречался кто-то со шрамами, Курл как бы застывал.

Однажды мальчик подошел к храму на каменной платформе, на камне были вырезаны фигуры. Может, это были люди, но такие искаженные и деформированные, что стали почти неузнаваемыми. Разглядывая их, он заметил, что из храма вышел жрец и наблюдает за ним. Мальчик убежал.

Потом он пытался взобраться на гору. Это было трудным делом потому что весенние ручьи разбухли и заливали камни, и опора часто уходила из-под ног. Он встал на камень и посмотрел вниз по склону горы. Он высоко поднялся.

Однажды он с Курлом ставил ловушки на краю луга, в другом конце которого стоял покосившийся фермерский домик. Людей в нем не было. В другой раз они ставили ловушки на краю джунглей, за которыми земля была серая и растрескавшаяся, и на ней рядами стояли среди папоротников шаткие хижины. Многие из живущих там лесных людей имели рубцы и держались большими группами. Мальчик подумал, не увидит ли он с горы тот пустой луг или ряды тюремных хижин.

Сначала он услышал, потом почувствовал. Он хотел спуститься на более твердую почву, но не успел. Камень наклонился, сорвался с места, и мальчик упал. Ему вдруг вспомнились слова: «...колени вверх, подбородок вниз, и быстро катись», давным-давно сказанные девушкой. До следующего ровного места было, вероятно, футов двадцать. Три ветки сломались при его падении, он ударился о землю и покатился. Что-то — камень или гнилой сук — стукнулось о то место, где он только что был. Затем он ударился обо что-то твердое и все вытянулось пеленой боли.