Ребенок на заказ, или Признания акушерки

Чуть раньше в этот день, после занятий в школе, я поехала к Ноэль, чтобы помочь Эмерсон убраться в доме. Эмерсон ожидала меня на веранде и, как только я поднялась на верхнюю ступеньку крыльца, схватила меня за руку, потянула на диван и уселась со мной рядом. Лицо ее покраснело, и на нем блестели капельки пота. Я поняла, что она уже давно трудилась в доме. Но напряжение в ее лице было вызвано не физическими усилиями.

– Ты не поверишь, каков оказался результат вскрытия, – сказала она.

– Она была больна, – сказала я. Мне хотелось, чтобы так и было. Смертельная болезнь, при которой не могло быть другого исхода. Я могла представить себе, как она пришла к решению покончить с собой, чтобы не подвергать нас необходимости переживать с ней затянувшуюся мучительную болезнь.

Но это оказалось нечто совсем иное.

Я сидела сейчас за столом, глядя на Йена.

– У Ноэль был ребенок, – сказала я.

Он недоуменно уставился на меня, а потом рассмеялся.

– О чем ты говоришь?

– Эмерсон получила сегодня результаты вскрытия. Причина смерти – передозировка наркотика, как мы и предполагали, но вскрытие показало, что в какой-то период ее жизни она была беременна и родила.

Все признаки легкомыслия исчезли с лица Йена.

– Когда?

– Не знаю. – Мгновение я поколебалась, а затем спросила: – Это мог быть твой ребенок?

Эта мысль его явно покоробила. Я была уверена, мы оба припомнили внезапный разрыв его помолвки с Ноэль. Была ли здесь какая-то связь?

– Не знаю, как это могло произойти, – сказал он. – Я… мы все заметили бы, если бы она была беременна. В особенности если бы беременность зашла уже далеко.

– Тогда, наверно, это случилось в ранней юности, – сказала я. – Прежде чем кто-либо из нас с ней познакомился. Эмерсон и я предполагаем, что она отдала ребенка в приемную семью. Может быть, все эти годы она переживала случившееся и никто из нас об этом даже не догадывался.

– Что же, – сказал Йен, – может быть, ты и права, а может быть, ребенок умер… теперь мы никогда этого не узнаем. Я думал, что хорошо знал ее, когда мы были вместе. Почему она не сказала мне?

– Почему она не сказала Эмерсон или мне? – прибавила я. – Своим лучшим подругам? – Я взглянула в свою тарелку, где еще оставались кусочки рыбы. Я сомневалась, что смогу доесть их. – В любом случае, это не могло иметь никакого отношения к причине ее самоубийства, – сказала я.

– Если только это не что-то, чего она не могла пережить, – сказал Йен. Вид у него был несчастный.

– Прости, что я заговорила об этом сегодня. Мне следовало бы помолчать.

– Нет, я рад, что ты мне сказала, – возразил он.

Я съела еще кусочек рыбы, не чувствуя абсолютно никакого вкуса. Я устала. Мы с Эмерсон упаковали все, что было у Ноэль в кухне, наполнив коробки тем, что Тед должен был забрать для женского приюта. Такого нашлось мало. Ноэль крайне обеднила свою жизнь. Она никогда не была скопидомкой, но меня удивило, насколько пусты оказались шкафчики в ее кухне. Несколько тарелок. Несколько стаканов, чашек и мисок. Ничего лишнего. В таком же состоянии были ее туалетный столик и гардероб, где хранилось только самое необходимое. Странно было видеть ее знакомые длинные юбки и просторные хлопковые блузки, зная, что мы никогда ее больше в них не увидим. По всему дому стояли еще черные мешки для мусора, наполненные детскими вещами. Тед и Эмерсон запихнули их в свою машину, чтобы отвезти их к себе домой, где Грейс и Дженни обещали привести все это в порядок и передать Сюзанне.

Меня поразило, когда Грейс сказала, что собирается помочь с детской программой, как того желала Ноэль. Эмерсон отдала ей швейную машину Ноэль и показала, как подшивать одеяльца для детского приданого, предназначенного для больных или нуждающихся детей. Когда Грейс сказала мне, чем она собирается заняться, я приложила руку к ее лбу, как бы пробуя температуру.

– Ты здорова? – улыбнулась я. Это был неверный ход. Она рывком убрала мою руку со своего лба.

– Со мной все в порядке. Не делай из этого спектакль.

Я сомневалась, что она станет одним из волонтеров, доставляющих детские вещи в больницы. После гибели Сэма она не выносила больниц. Она сказала мне, что, если я когда-нибудь попаду в больницу, она не будет меня навещать. Я считала, что это моя вина. Я ворвалась в приемный покой в панике. Грейс следовала за мной по пятам. Даже я не могла вынести воспоминаний о том, что мы там увидели – прекрасное лицо Сэма, изуродованное и окровавленное. Грейс потеряла сознание, рухнув камнем на пол за моей спиной.

– Ты нашла у Ноэль что-нибудь, что показалось тебе… необычным, странным?

Я отрицательно покачала головой.

– Эмерсон осмотрела все в поисках ключей к разгадке, – сказала я. – Она думает, что в доме есть что-то, что откроет нам, почему она покончила с собой, или что случилось с ее ребенком, или почему она лгала нам, что продолжает быть акушеркой.

«Ноэль» и «акушерка». Эти слова сочетались одно с другим, как «тесто» и «молоко». В моем сознании она всегда была акушеркой. В сознании нас всех. Разве последние десять лет мы не представляли ее всем как акушерку, и она никогда ни разу нас не поправила? Это было ужасно странно.

Йен постучал кончиком пальца по краешку пустого бокала.

– Ноэль… – он задумчиво покачал головой. – Иногда невозможно было понять, что с ней происходит.

Мне было его жаль. Я знала, как он когда-то ее любил.

– Наверно, тебе было тяжело, когда она разорвала помолвку.

– Боже мой, Тара, – отмахнулся он. – Это было так давно. Где-то в другой жизни.

– Я не помню, чтобы тебя это очень рассердило. Полагаю, многие мужчины пришли бы в ярость.

– Я был больше обеспокоен, чем сердит. – Он поерзал на стуле и улыбнулся. – Давай перейдем на что-то полегче. Не будем весь оставшийся вечер говорить о Ноэль или о Сэме.

– Отлично, – согласилась я.

– Итак, – он разрезал пополам створки гребешка на тарелке, – когда ты последний раз ходила в кино?

Я перебрала в памяти последние месяцы и наморщила нос.

– Вообще не ходила после смерти Сэма, – сказала я.

– Ладно, попытаюсь еще раз. – Он взглянул на потолок, словно пытаясь найти там безопасную тему. За стеклами очков блеснули глаза. – Я хочу приобрести собаку, – сказал он.

– Ты шутишь! – Я знала, что он любил нашего пса, Твиттера, но не могла представить себе его хозяином собственной собаки. – Щенка или подберешь какую-нибудь старую…

– Щенка, – сказал он. – У меня был в детстве. Мне, наверно, какое-то время придется много работать дома.

– Прекрасная мысль, – сказала я. – Может быть, стоит завести двух, чтобы они развлекали друг друга, пока ты…

– Тара? – Подняв глаза, я увидела немолодую женщину, подошедшую к нашему столику. Я была так поглощена идеей Йена о щенке, что не сразу ее узнала.

– Барбара! – Я встала и обняла ее. – Рада тебя видеть. – Последний раз я видела Барбару Рид на вечеринке, когда отмечали ее уход на пенсию, два года назад. Йен тоже встал. – Йен, это Барбара Рид, – сказала я. – Она преподавала у нас математику.

– Садитесь, вы оба, – улыбнулась Барбара. Она выглядела великолепно, с коротко остриженными бронзового оттенка волосами и безупречной кожей. Отставка ей явно пошла на пользу.

– Рада видеть тебя в такой хорошей форме, – сказала она, когда я села. – Меня потрясло известие о Сэме. Бедняжка Грейс. Представляю себе, какое это было для вас с ней ужасное время.

– Спасибо тебе. – Я кивнула в сторону Йена. – Йен был деловым партнером Сэма. – Я чувствовала необходимость объяснить, почему сижу в ресторане с другим мужчиной, попивая вино, всего шесть месяцев спустя после смерти Сэма. Я заметила улыбку Йена. Это относилось ко мне и моему чувству вины.

Барбара меня едва слушала.

– Я слышала о Ноэль Дауни, – сказала она. – Боже мой, какая трагедия.

Я кивнула.

– Это очень печально, – произнесла я.

– Я знаю, как вы были близки, – продолжала Барбара. – Она была такая замечательная. Пару раз в прошлом году я видела ее и Сэма в «Саут Бич Гриль». Трудно поверить, что их обоих уже нет. Он говорил тебе, что видел меня? Я просила его передать тебе привет.

Мне показалось, что я что-то не поняла.

– Ты видела Сэма и Ноэль в «Саут Бич Гриль»?

– Я очень люблю этот ресторан. А ты? Я часто там завтракаю. Не в сезон, конечно. Летом лучше держаться подальше от пляжа.

– Когда это было? – Я не хотела показаться огорченной или – что еще хуже – ревнивой, но все это было очень странно. Сэм и Ноэль были друзьями, но не такого рода друзьями, чтобы завтракать вместе в ресторане.

– Постой, дай мне подумать. – Почесав подбородок, Барбара посмотрела в окно на реку. – Наверно, весной. Может быть, в апреле?

– Сэм умер в начале марта. – Мной овладело нетерпение. Я взглянула на Йена и увидела у него между бровями складку.

– М-м-м, значит, зимой, или поздней осенью. – Барбара засмеялась. – Когда ты не у дел, календарь у тебя в голове сбивается. Вот доживешь – увидишь! Я помню, что видела их дважды. И оба раза я говорила с Сэмом. Я не была знакома с Ноэль, но все ее знают. Знали. Я подумала, что он как юрист занимается детской программой, которой она руководила.

– Вполне вероятно, – сказал Йен. Он посмотрел на меня, и я увидела в его глазах желание, чтобы я поскорее избавилась от нее.

– Барбара, было чудесно увидеться с тобой, – сказала я, – но нам с Йеном пора идти, а то мы опоздаем в кино.

– И мне тоже пора. – Она оглянулась в ту сторону, откуда появилась. – Мой муж, вероятно, думает, что я заблудилась в туалете. – Наклонившись, она похлопала меня по руке. – Замечательно было повидать тебя. И очень приятно познакомиться с вами, Йен. Желаю вам хорошо провести время.

Йен и я смотрели друг на друга, пока она не отошла.

– Детской программе нужен юрист? – спросила я.

– Я уверен, что тут дело не в этом, – сказал он, – но я просто хотел, чтобы она ушла. Я видел, что она тебя расстроила.

– Я не расстроена. Я сбита с толку.

– Послушай. – Йен облизнул губы и какое-то мгновение внимательно всматривался в свою тарелку. – Я думаю, речь шла о завещании. Оно было написано в феврале, и я уверен, Сэм и Ноэль должны были встретиться, чтобы обсудить его. Там были бумаги, связанные с уходом за ее матерью, которые Сэму пришлось составить и… он, вероятно, помог ей распределить средства.

– Но почему в ресторане, а не у него в офисе?

– А потому, что они друзья и решили устроиться поудобнее, чтобы заняться делами. Я так делаю, и Сэм тоже встречался со своими клиентами в других местах. – Он потянулся через стол и положил свою руку на мою. – Уж не думаешь ли ты…

Я покачала головой.

– Ноэль и Сэм? Никогда. Сэму она нравилась, но он считал ее немного не в себе. Просто было странно услышать такое, когда я и представления не имела…

Голос у меня оборвался.

– У тебя не было такого представления, потому что Сэм соблюдал этику в отношениях с клиентами. Он не рассказал тебе о ней по той же причине, по какой я не рассказал тебе о завещании, когда нашел его в бумагах Сэма. Пока она была жива, тебе не было до этого никакого дела.

– Это правда, – сказала я. – Уже не впервые я обнаруживаю, что Сэм вел чьи-то дела, не рассказывая о них мне.

Официант принес наш счет, и Йен откинулся на стуле, доставая бумажник.

– Ну вот, – засмеялся он, – нам не удалось воздержаться от разговоров о Ноэль и Сэме. – Он положил на столик кредитную карточку.

– Да, – сказала я, кладя на стол салфетку. – Давай отвлечемся в кино.

– Договорились, – сказал он, и, пока мы шли от его машины до кинотеатра, я осознала, что позволила ему заплатить за мой ужин.

Все-таки у нас получилось свидание.

9

Эмерсон

Человечество потеряло кое-что, когда была изобретена цифровая фотография. Я сидела на полу в маленькой комнатке Ноэль, листая ее старые фотоальбомы. Как и в моих, в них было мало недавних фотографий. Все они хранились у нее в компьютере. Будущие поколения – например, мои внуки – никогда не станут перелистывать мой альбом и задаваться вопросом, кто этот парень и чем он был так важен для бабушки. Честно говоря, это грустно. Несколько недавних фотографий в альбоме Ноэль были не очень удачными снимками Дженни и Грейс, сделанными на благотворительных мероприятиях.

В любом случае, я сама точно не знала, что искала в альбоме. Ее фотографию с каким-то незнакомцем? Фотографию взрослого сына или дочери, которых она прятала от нас? Кого-то, кто знал ответы на наши вопросы? Я постоянно находила там снимки самой Ноэль, своей горькой сладостью вызывавшие у меня боль в груди. Я злилась на нее за то, что она ушла без всяких объяснений, и за ее ложь, но я ненавидела себя за эту злость. Единственный способ освободиться от моего гнева – это понять, почему она так поступила.

– Мне нравится эта фотография, – сказала я Теду, который вынимал из шкафов книги и паковал их в коробки. Он работал ищейкой, в то время как я играла роль детектива. Я знала, что он догадывался о моих мрачных размышлениях и жалел меня. Но он еще не врубился в мои намерения. Пока.

– Ага, – сказал он, опуская в коробку еще пару книг. Я упоминала о моем желании открыть тайны в жизни Ноэль, но он считал, что мне следует бросить эту затею, так что свои попытки расследования я держала про себя. У меня никогда не было таких близких – откровенно говоря, таких страстных – отношений с Тедом, как у Тары с Сэмом, но он был хорошим добытчиком, верным мужем и любящим отцом. Это были три моих основных требования, и он все их исполнял, поэтому я с ним и оставалась.

На одной фотографии Ноэль стояла у стены, на шее у нее висело украшение. Снимок был сделан со слишком большой выдержкой. Лицо было слишком ярко освещено. Светлая кожа Ноэль казалась алебастровой. В ушах висели серьги в виде простых колец. Яркий свет высвечивал голубизну ее глаз, но бровей было практически не видно. Она была стройная и худощавая еще до того, как стала строгой вегетарианкой. Я завидовала ее худобе, но слишком любила поесть – мой телевизор всегда был настроен на гастрономический канал. До конца дней я буду носить на себе лишнюю пару килограммов, но так тому и быть. У нас обеих были густые и непокорные волосы. Ноэль всегда зачесывала их назад ото лба. Непокорность ощущалась всегда, но оставалась под контролем. Именно так я бы описала Ноэль кому-то, кто ее не знал: непокорность, но под контролем. Это описание ей подходило. Она всегда поступала, как хотела, до самого конца.

Тед выпрямился, потирая спину.

– Эм, – сказала он, – мы отсюда никогда не уйдем, если ты будешь вглядываться во все, что найдешь.

– Я знаю, – рассмеялась я. Все, хватит. Я закрыла альбом и наклонилась, чтобы положить его в коробку с вещами, которые мы решили оставить себе. С ее личными вещами я разберусь позже. Сейчас нам было необходимо очистить дом. Тед и я решили отремонтировать его, прежде чем сдавать. Мы обновим кухню, поцарапанные полы и краску снаружи и внутри. И будем ухаживать за садом, как просила Ноэль. Тара больше интересовалась садоводством, чем я, так что эту ответственность она взяла на себя. До весны для этого много труда не потребуется, а к тому времени в доме уже появятся жильцы. Сюзанна Джонсон уже проявляла интерес. После развода она арендовала жилье, а когда Клив поступил в колледж, захотела найти помещение поменьше. К тому же Сансет-Парк ей нравился. Мне нужно было только убедиться, что садоводством она тоже интересовалась. Мой гнев по отношению к Ноэль ни на сотую долю не уменьшил мою к ней любовь. Она хотела, чтобы кто-то позаботился о ее маленьком садике, и я прослежу, чтобы так и было.

Кошка теперь жила у меня и была отнюдь не в восторге от соседства с двумя собаками. Но она приспособится. Мне показалось странным, что Ноэль просила нас присматривать за садиком, не упомянув о кошке. Может быть, она надеялась, что ее возьмут соседи, когда узнают о случившемся. Но Ноэль любила эту кошку, и мне не хотелось оставлять ее у посторонних людей.

Я открыла новую коробку и приступила к книжному шкафчику слева от камина, а Тед занялся полками направо. Мы с Тарой потрудились утром на кухне и в спальне. Но гостиная и кабинет нуждались в больших усилиях. Нужно было освободить шкаф и ящики письменного стола. Я отложила это на потом, потому что они были полны бумаг и бог весть чего еще. Но мне не терпелось добраться до этих бумаг. Я знала, что Тед хотел бы выбросить все, но я намеревалась изучить каждый счет, каждую квитанцию, все до последней бумажки в поисках ответа на свои вопросы. Я также хотела проверить ее компьютер. Если бы я добралась до ее почты, может быть, я нашла бы ответ. А может быть, и нет.

Я взглянула на заглавие одной из книг, которые держала в руках. Книга называлась «Проблемы акушерки». Открыв ее, я обратила внимание на год издания: 1992. Давненько. Я вздохнула. Я искала причину, по которой она бросила акушерство всего два года назад. Мне не удалось обнаружить никаких сведений даже после того, как я позвонила в Комитет по сертификации и узнала, что Ноэль перестала продлевать свою лицензию одиннадцать лет назад. Одиннадцать лет!

– Я все-таки никак не понимаю, – сказала я Теду. – Зачем бы ей нам лгать?

Тед вздохнул. Эта тема ему надоела.

– Лгала она или просто утаивала информацию? – спросил он.

– Она лгала. Еще два года назад она постоянно говорила мне, что намечаются роды, или рассказывала какие-нибудь подробности о роженице. – Примеров я вспомнить не могла, но была уверена, что она говорила мне о своих пациентках. – И потом, все эти ее поездки за город, или в глушь, или… как она это там называла. Ты же знаешь, эта ее так называемая «сельская работа». Она жила там месяцами, принимая роды. Она нам об этом постоянно рассказывала.

– Не могла ли она практиковать незаконно? – спросил Тед.

– Не представляю себе. – При всем своем свободомыслии Ноэль была не из тех, кто нарушает закон. Она была строго профессиональна и осторожна. В сложных случаях она всегда убеждала пациенток не рожать дома. Мне это было хорошо известно, мой случай был как раз одним из таких. Тара и я должны были рожать через три недели одна после другой, и мы обе хотели рожать дома. Но у меня было два выкидыша перед тем, как я забеременела Дженни, и во время этой моей беременности тоже были проблемы, так что Ноэль запретила мне рожать дома и порекомендовала свою любимую акушерку. Она собиралась при этом присутствовать, но все пошло не по плану. Тед был в отъезде, а у меня начались роды на три недели раньше срока – в ту же ночь, что и у Тары, – и закончилось все кесаревым сечением. Так что Ноэль была у Тары, когда Дженни удачно и счастливо появилась на свет, но я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.

– Я не представляю, чтобы она практиковала без лицензии, – сказала я сейчас Теду. Но я не могла себе представить и то, что она покончит с собой. – Нам следовало знать, что с ней происходит. – Я потянулась за другой книгой.

– Пожалуйста, перестань обвинять себя. – Тед сидел на проваленной софе, потирая поясницу. – Ноэль была замечательный, но не самый уравновешенный человек в мире.

– Она была вполне уравновешенный человек. Непохожий на других? Это правда. Неуравновешенный? Нет.

– Какой нормальный человек ведет тайную жизнь, скрывая ее от любящих людей? У какого нормального человека окажется… сколько их там было? Двенадцать пузырьков с наркотиками, лежавшими в готовности до того дня, когда она покончила с собой? Какой нормальный человек кончает самоубийством, если на то пошло?

– Я думаю, эти пузырьки были у нее с тех пор, как она повредила спину. – Она возвращалась после ночного вызова, когда в нее у светофора врезалась другая машина. Я хорошо помнила этот давний период, когда она часто страдала мучительными болями. Но потом она организовала детскую программу и вернулась к жизни.

– А это что такое? – Тед снова встал и наклонился, чтобы поднять одну из толстых книг в кожаных переплетах с нижней полки книжного шкафа. Он сдул пыль с обложки и перелистал страницы.

– Какие-то записи от руки, – сказал он. – Дневник или что-то в этом роде? – Он передал книгу мне.

– Нет. – Я поняла, что это. – Это ее журнал. – Первая запись была от 22 января 1991 года. Пациентку звали Пэтти Робинсон, и Ноэль подробно, на четырех с половиной страницах описывала процесс родов. Я улыбалась, читая эту запись. – В ней была такая странная смесь всего, Тед, – сказала я. – Она приводит всякие медицинские подробности, а потом пишет: «Я оставила Пэтти и ее ангелочка в 10 утра, когда в открытое окно послышалось пение птиц и комната наполнилась запахом кофе».

Я увидела еще один том на нижней полке шкафа.

– Ой, дай мне вот этот. Там про Грейси!

Я села на пол и листала затхлые страницы, пока не нашла в сентябре рождение Грейс. Я изучала заметки Ноэль. Я знала, что роды у Тары были тяжелые и долгие. У меня они благополучно закончились кесаревым сечением.

Наконец я нашла: «Девочка родилась в 1.34 утра, рост девятнадцать дюймов, вес шесть фунтов и две унции, – прочитала я вслух Теду. – Она красавица! Ее назвали Грейс».

Тед наклонился и поцеловал меня в голову, хотя, я думаю, не слышал ни слова из того, что я прочитала.

– Хочешь закончить с этими полками, пока я займусь шкафом в кабинете? – спросил он. – Больше нельзя откладывать.

– Ладно, – сказала я, прижимая к себе книгу, как будто обнимала Грейс. – Я приду помочь тебе через минутку. Не выбрасывай ничего.

Два часа спустя я сидела за письменным столом в кабинете Ноэль, разбирая ее электронную почту. Там была переписка с Тарой, со мной, с Дженни и с Грейс, но большинство писем было от Сюзанны и других волонтеров. Ничего необыкновенного там не было. Ну просто ничего.

Тед выволок на середину комнаты огромную коробку из шкафа.

– Можем мы это все выкинуть?

Он открыл коробку, и я увидела там конверты, открытки, фотографии.

– Что это? – спросила я, вытянув пачку. Я положила ее на стол и взяла одну из открыток:

«Дорогая Ноэль!

Невозможно выразить словами, чем вы были для нас последние девять месяцев. Мне только жаль, что я не рожала всех моих детей дома. Это было потрясающе. Ваше тепло, и нежность, и то, что вы всегда были со мной, это просто что-то невероятное (даже когда я вызвала вас в три утра, и вы тут же примчались. Спасибо вам!). Джина сосет исправно и растет со страшной скоростью. Мы так благодарны вам, Ноэль, и надеемся, что вы навсегда останетесь частью нашей жизни. С любовью, Зоя».

– Это письма и открытки от благодарных пациенток, – сказала я. И выудила из коробки фотографию ребенка. – И фотографии детей, которых она принимала. – И ключи к ее тайне, подумала я про себя, хотя теперь уже сомневалась, что я что-нибудь узнаю. Я пересмотрела кипы записок, квитанций и всякого хлама и должна признать, что все это спокойно можно было выбросить.

– Выбрасываем? – с надеждой спросил Тед.

Я открыла еще одну карточку и прочитала:

«Я не могла поверить, когда мне в приют принесли чудесную одежду для меня и для ребенка. Спасибо, мисс Ноэль!»

– Нет, – сказала я. – Пока нет. Я не могу. Я заберу эту коробку с собой. Я просмотрю все это, когда у меня будет время.

– Когда оно у тебя будет? – рассмеялся Тед. – У тебя кафе, ты навещаешь деда два раза в неделю. А прием для Сюзанны у нас дома ты по-прежнему планируешь?

Я чуть не задохнулась. Прием для Сюзанны. Я схватилась за голову.

– Я об этом совсем забыла, – призналась я. Мы согласились устроить его у нас, потому что Ноэль хотела собрать толпы народа, а у нас было достаточно места.

– Отмени его, – сказал Тед.

– Невозможно, – покачала головой я. – Приглашения уже разосланы и…

– Я уверен, Сюзанна поймет, принимая во внимание обстоятельства.

Сюзанна мне ни слова об этом не сказала, возможно, не зная, как приступить к этому вопросу. Она была мать-одиночка, дважды перенесла онкологические операции, и ей уже стукнуло пятьдесят. Ноэль хотела бы, чтобы прием состоялся.

– Нет, – сказала я, – мы ничего не отменяем. Празднование состоится еще через три недели, и Тара поможет.

Если что-то нужно планировать или организовывать, Тара была незаменима.

– Ты уверена? – спросил Тед. – Мне кажется, ты слишком много на себя берешь.

Вероятно, он прав. Сейчас, с умирающим дедом, мне нужно было еще больше времени. Я не могла думать о нем без слез. Дженни и я посетили его позавчера в Джексонвилле. В огромной кровати в хосписе он выглядел таким изможденным, что я с трудом его узнала. Он был в сознании и очень обрадовался нам. Мои детские воспоминания были во многом связаны с ним. Отец постоянно разъезжал, а ездить на велосипеде, удить рыбу и даже готовить меня учил дед. Моей главной задачей было выбрать время для посещений.

Тем не менее, коробку я не бросила.

– Я хочу сохранить эту коробку, – сказала я Теду. – Мне хочется посмотреть, что писали ей все эти женщины.

– Лучше выбросить, – возразил Тед. – У нас нет места для всех ее вещей.

– Коробку я заберу, – упрямо повторила я, закрывая ее картонной крышкой. Может быть, в ней найдется что-то, что наведет меня на ее сына или дочь, и таким образом я, в каком-то смысле, продлю ее жизнь.

10

Ноэль

Университет Северной Каролины – Уилмингтон 1988

В последний день занятий Ноэль сидела в холле общежития. На следующий день прибудут первокурсники, и покой, окутывавший университетскую территорию, уступит место хаосу. Ноэль ожидала этого с нетерпением. Она любила свой факультет.

На столах были разбросаны пустые коробки из-под пиццы и банки из-под содовой. К пицце Ноэль не притрагивалась. Скинув сандалии, она сидела на софе, и длинная синяя юбка окружала ее, как море. Она ела морковь и миндаль, доставая их из сумки, которую таскала с собой повсюду. Она предложила пакетик одной из студенток, Луанне, сидевшей с ней рядом. Луанна взяла одну морковку. К Луанне Ноэль была ближе, чем к другим, но это мало что значило. Она нравилась своим однокурсникам, и они уважали ее, но она слишком отличалась от них, чтобы слиться с коллективом. Так было с ней всю жизнь, и она ничего не имела против. Она привыкла держаться в стороне от своих ровесников. Другие девушки тепло относились к ней и даже обращались со своими проблемами. Но ни с одной у нее не сложилось тесных дружеских связей, какие бывают у женщин с другими женщинами.

Что до парней… спортсменов и членов землячеств, они представления не имели о том, как общаться с такими, как Ноэль. В ней есть что-то странное, небрежно отзывались они, не умея преодолевать дискомфорт, который испытывали в ее обществе. Ее можно было увидеть бродившей по кампусу по ночам. Она была привлекательна на свой манер, но с ней трудно было познакомиться, и такое знакомство не стоило усилий. Она была как бы покрыта вуалью, под которую невозможно заглянуть. Просто она была им неровня, и в глубине души они это знали.

И все же она не страдала от недостатка любовников. Были среди молодежи и такие, кого она заинтриговывала, а не отпугивала. Это были интеллектуалы или субъекты с художественными наклонностями, которые стеснялись общаться с бойкими девицами, но видели в Ноэль родственную душу. Поэтому, хотя она не имела постоянного друга, первые три года в университете у нее были отношения, заходившие дальше дружбы, даже если эти отношения и не перерастали во что-то постоянное. Ее это вполне устраивало. Ее единственной целью было стать акушеркой. Остальная жизнь могла сложиться позже.

Ей предстоял старший курс, и она уже изучала программы по акушерству на следующий год. У нее не было проблемы с выбором будущего места работы. Она была отличницей. Она много и усердно работала, и профессора ее обожали. Она не соглашалась с некоторыми нелепыми правилами, которым должна была следовать на практике в больнице, но исполняла все, что от нее требовали. Когда ее это очень раздражало, она звонила матери, которая все еще работала у мисс Уилсон, и та всегда ее успокаивала. «Делай, что тебе говорят, и получи диплом, – говорила она. – Тогда ты сможешь вводить свои правила. Тебе нужно находить способы работать в системе».

Сейчас, сидя с другими студентами в холле, она остановила свое внимание на молодом человеке, сидевшем на одном из диванов, откинувшись на спинку. Он был выпускником факультета психологии и работал с ними последние два дня. «Завтра здесь будет хаос, – говорил он. – Через час после приезда новички начнут жаловаться на свои комнаты и на соседей. Лучше это заранее ожидать и не поддаваться хаосу. Если у вас возникнут проблемы, вы знаете, где меня найти». Каждый пробормотал что-то в ответ. Все устали, и Ноэль не была исключением. День выдался прекрасный, не слишком жаркий для конца августа, и ей хотелось выйти на воздух. Но им еще нужно было получить места в общежитии, и она не могла уйти раньше.

Она просила Гэллоуэй, где сейчас и находилась. Тут она провела свой первый год и помнила, с какой добротой и вниманием к ней здесь относились. Студент, занимавшийся распределением комнат, перебирал листы бумаги. Ноэль знала, что это были списки фамилий и комнат на этажах.

– Ноэль? – сказал он, протягивая ей листок. – Ты в Гэллоуэй. Третий этаж.

– Прекрасно. – Она встала, чтобы взять у него бумагу, а потом снова села рядом с Луанной.

– Я тоже в Гэллоуэй, – сказала Луанна, рассматривая полученный ею листок. – Классно.

– А какой этаж? – спросила Ноэль.

– Четвертый.

Ноэль прикусила губу, удивившись возникшему у нее вдруг желанию.

– Я жила там на первом курсе.

– У тебя ностальгия? – улыбнулась Луанна. – Если хочешь поменяться, мне все равно.

Ноэль поняла, что ей этого действительно хотелось. Она не могла сказать почему. Тот год был для нее таким счастливым. Она была одна, совершенно самостоятельна – вдали от дома, впервые в жизни жила в городе и наслаждалась каждой минутой этой жизни. Все этажи в Гэллоуэе были абсолютно одинаковы, так что меняться было глупо, и все же…

– Ты не против? – спросила она.