Схороните мое сердце у Вундед-Ни

На этот раз индейцы не привели с собой своих женщин. И ни один из них не взял с собой винтовки, но у каждого под одеждой был спрятан пистолет. Члены комиссии задерживались. (Винема все еще убеждала их не ходить.) Однако в начале двенадцатого генерал Кэнби и священник Томас подошли пешком, а за ними верхом - Л. С. Дайер, Альфред Мичэм, Винема и Франк Риддл. Комиссию и переводчиков сопровождали Чарли Бостонец и Фальшивый Чарли, ездившие в лагерь встречать членов комиссии. У обоих Чарли были винтовки, небрежно закинутые за плечо. Ни у одного из членов комиссии, по видимости, не было никакого оружия; однако в карманах у Мичэма и Дайера были короткоствольные крупнокалиберные револьверы.
      Кэнби принес с собой коробку сигар и, подойдя к палатке, тотчас дал по сигаре каждому из присутствующих. Прикурив от костра, они сели вокруг огня на камни и несколько минут молча курили. Как впоследствии вспоминал Франк Риддл, первым заговорил Кэнби. "Он сказал, что он имеет дело с индейцами вот уже тридцать лет и что он пришел заключить с ними мир и поговорить по-хорошему; что все обещанное будет выдано им под его присмотром и что, если они покинут цитадель и пойдут с ним, он приведет их в хорошую страну и устроит их так, чтобы они могли жить, подобно белым людям.
      Следующим говорил Мичэм. Он начал с обычного предисловия о том, что Великий Отец в Вашингтоне просил его смыть всю пролитую кровь. Он сказал, что надеется доставить их в страну, которая лучше этой, где у них будут хорошие дома, вдоволь пищи, одежды и одеял. Когда Мичэм кончил, Капитан Джек сказал ему, что не желает покидать страну модоков, и просил об устройстве резервации поблизости от озера Туле и Лава-Бедс. Он вновь повторил свое прежнее требование о том, что солдаты должны быть отведены, прежде чем они договорятся о мире.
      Очевидно, Мичэм был раздражен повторными требованиями Джека. Он повысил голос: "Будем говорить как мужчины, а не как дети". Затем он предложил тем модокам, кто этого пожелает, остаться в Лава-Бедс до тех пор, пока не будет найдена резервация, где они смогут жить мирно.
      Джон Из Шончина, сидевший в десяти футах от Мичэма, напротив него, сердито сказал на языке модоков, чтобы член комиссии замолчал. В этот момент Лодка Джим поднялся и побрел к лошади Мичэма, которая стояла рядом. Шинель Мичэма была перекинута через седло. Лодка Джим взял шинель, надел ее, застегнул доверху и, слегка кривляясь, прошелся перед костром. Все замолчали и наблюдали за ним. "Ну что, похож я на Мичэма?" - спросил он на ломаном английском.
      Мичэм пытался обратить эту заминку в шутку. Он протянул Лодке Джиму свою шляпу: "Надень ее, и ты станешь Мичэмом".
      Лодка Джим перестал кривляться. "Погоди немного. Шляпа и так будет моей".
      Очевидно, Кэнби понял значение слов Лодки Джима. Он поспешно возобновил переговоры, сказав, что только Великий Отец в Вашингтоне имеет власть отозвать солдат. Он просил Джека поверить ему.
      "Я хочу сказать тебе, Кэнби, - ответил Джек, - что мы не можем заключить мир, пока столько солдат окружает нас. Если ты можешь пообещать мне дом где-нибудь в этих краях, пообещай сейчас. Ну, Кэнби, пообещай же. Мне больше ничего не надо. Это твой шанс. Я устал ждать твоих слов".
      Мичэм почувствовал крайнюю напряженность в голосе Капитана Джека. "Генерал, ради бога, пообещайте ему", - воскликнул он.
      Прежде чем Кэнби что-либо вымолвил, Джек вскочил на ноги и пошел прочь от костра. Джон Из Шончина повернулся к генералу. "Уведи солдат, верни наши земли! - закричал он. - Мы пытались договориться. С нас довольно".
      Капитан Джек резко повернулся, сказав на языке модоков: "Всем приготовиться!" Он вытащил пистолет из-под своей куртки и навел его прямо на Кэнби. Щелкнул ударник, но произошла осечка. Кэнби изумленно глядел на него, затем пистолет выстрелил, и Кэнби упал замертво навзничь. Чарли Бостонец выстрелил в священника Томаса и убил его. Винема спасла жизнь Мичэму, выбив пистолет из рук Джона из Шончина. Воспользовавшись замешательством, Дайер и Риддл бежали.
      Сняв форму с Кэнби, Джек увел модоков назад в цитадель ожидать прихода солдат. Главный спорный вопрос о выдаче Лодки Джима и его сторонников даже не обсуждался на этом последнем совете.
      Через три дня началось сражение. Батарея мортир обстреливала Лава-Бедс, и пехота волна за волной шла в атаку на скалистые брустверы. Когда солдаты наконец ворвались в цитадель, там было пусто. Модоки ускользнули по впадинам и ущельям. Не имея охоты разыскивать этих отчаянно сражающихся индейцев в их убежищах, армейское командование наняло семьдесят двух наемников из индейцев племени тенино, живших в резервации Уорм-Спрингс в Орегоне. Эти разведчики из Уорм-Спрингс нашли место, где скрывались модоки, но, когда пришли солдаты, чтобы захватить их, Капитан Джек устроил засаду и почти целиком уничтожил их дозор.
      Наконец численный перевес и огнестрельная мощь солдат принудили модоков рассеяться. Они были вынуждены зарезать своих лошадей для пропитания, и несколько дней им нечего было пить. По мере того как росло число потерь среди индейцев, Лодку Джима все более раздражала стратегия Капитана Джека. После нескольких дней, в течение которых они бежали, прятались и сражались, Лодка Джим и его группа покинули вождя, который предоставил им убежище и отказался выдать их Кэнби. Джек остался с тридцатью семью воинами, имея против себя более тысячи солдат.
      Вскоре отряд Лодки Джима сдался солдатам и предложил им выследить Капитана Джека в обмен на помилование. Новый командующий, генерал Джефферсон Дэвис, взял их под защиту армии, и 27 мая Лодка Джим и три члена его группы пошли предавать того вождя, который отказался предать их. Они нашли Джека поблизости от Клир-Лейк, договорились о переговорах с ним, и сообщили ему, что они посланы принять его сдачу. Они сказали, что солдаты отнеслись к модокам справедливо и дали им вдоволь еды.
      "Вы не лучше койотов, бегущих по долине, - ответил им Джек. - Вы прискакали сюда верхом на солдатских лошадях, вооруженные правительством. Вы собираетесь купить себе свободу, загнав меня в ловушку и выдав солдатам. Вы поняли, что жизнь сладка, но вы не считали так, когда вынудили у меня обещание убить этого человека, Кэнби. Я всегда знал, что жизнь сладка; вот почему я не хотел сражаться с белыми людьми. Я думал, что мы будем сражаться бок о бок и умрем, сражаясь. Теперь я вижу, что только мне придется расстаться с жизнью, расплачиваясь за убийство Кэнби, может быть, еще одному или двум индейцам. У тебя и у всех, кто сдался, дела идут хорошо, у вас вдоволь еды, по вашим словам. О, люди с птичьими сердцами! Вы пошли против меня..."
      Более всего уязвило вождя модоков, что именно эти отступники за несколько недель до этого бросили женскую одежду ему на плечи и назвали его женщиной с рыбьим сердцем, вынудив у него таким образом обещание убить Кэнби. Они знали не хуже его, что ему поздно сдаваться, что он будет повешен за убийство Кэнби. Он сказал им, что предпочитает умереть с оружием в руках, а не с веревкой на шее, и затем велел им возвращаться и жить с белыми, если они этого хотят. Но он поклялся им, что, если они еще раз подойдут к нему на расстояние выстрела, он пристрелит их как паршивых собак.
      Еще через несколько дней преследование возобновилось. Это "больше походило на преследование диких зверей, чем на войну, - рассказывал генерал Дэвис. - Отряды солдат состязались между собой, кто первым настигнет добычу".
      После изнурительного бегства пешком через острые скалы и густые заросли Капитан Джек с оставшимися при нем до конца тремя воинами был обнаружен небольшим отрядом солдат. Когда Капитан Джек вышел сдаваться, на нем был синий мундир, снятый с генерала Кэнби, он был грязен и изорван в клочья. Джек протянул офицеру свою винтовку. "Ноги больше не служат Джеку, - сказал он. - Я готов умереть".
      Генерал Дэвис хотел его немедленно повесить, однако военное министерство в Вашингтоне приказало провести суд. Суд происходил в форте Кламат в июле 1873 г. Капитан Джек, Джон Из Шончина, Чарли Бостонец и Черный Джим обвинялись в убийстве. У модоков не было защитника, и, хотя им было предоставлено право подвергать свидетелей перекрестному допросу, почти все индейцы мало что понимали по-английски, а говорить и вовсе не умели. Пока длилось судебное разбирательство, солдаты строили виселицы перед помещением, в котором содержались заключенные, так что не было никаких сомнений относительно того, каков будет приговор.
      Среди свидетельствовавших против обреченных индейцев были Лодка Джим и его сторонники. Армейское начальство освободило их за то, что они предали свой народ.
      После того как Лодка Джим ответил на вопросы обвинения, Капитан Джек не стал подвергать его перекрестному допросу, но во время своей последней речи в зале суда он сказал: "Именно Лодка Джим все время хотел сражаться и убивал умышленно и неумышленно. Жить мне осталось недолго. Не вы, белые люди, одержали надо мной победу; мои же люди победили меня".
      3 октября Капитан Джек был повешен. На следующую ночь после казни его тело было тайно вырыто, доставлено в Иреку и набальзамировано. Малое время спустя оно появилось в восточных городах в качестве ярмарочного аттракциона с входной платой 10 центов.
      Уцелевшие 153 модока - мужчины, женщины и дети, включая Лодку Джима и его отряд, - были сосланы на Индейскую территорию. Через шесть лет Лодка Джим умер, а почти все остальные модоки умерли до 1909 г., когда правительство наконец разрешило оставшимся в живых 51 модоку вернуться в резервацию на земле Орегона.
      XI. ВОЙНА ЗА СПАСЕНИЕ БИЗОНОВ
      Я слышал, что вы хотите поселить нас в резервации вблизи от гор. Я не хочу нигде селиться. Мне нравится бродить по прериям. Там я чувствую себя свободным и счастливым, но, когда мы начинаем вести оседлый образ жизни, мы бледнеем и умираем. Я отложил свое копье, свои лук и щит, и все же я чувствую себя в безопасности с вами. Я сказал вам правду. Я никогда не прячусь за мелкую ложь, но я не знаю, поступают ли так же члены комиссии. Чисты ли они, как и я? С давних пор эта земля принадлежала нашим отцам, но вот я поднялся вверх по реке и увидел солдатские лагеря на ее берегах. Эти солдаты валят мой лес, они убивают моих бизонов, и, когда я вижу это, мое сердце готово разорваться; я скорблю. Или белый человек уподобился безрассудному ребенку, ибо он убивает и не ест? Когда люди с красной кожей убивают дичь, они делают это, чтобы жить и не умереть с голоду.
      Сатанта, вождь индейцев кайова.
      Мой народ никогда первым не брался за лук, никогда первым не стрелял из ружья в белых. На границе меж нами случались неприятности, и тогда мои юноши собирались на пляску войны. Но мы не были зачинщиками. Это вы послали первого солдата, наш воин был вторым. Два года назад я подошел к этой дороге, следуя за бизонами, чтобы у моих жен и детей щеки были округлы, а тела теплы. Но солдаты стали в нас стрелять, и с той поры не прекращается шум, подобный шуму грозы, и мы не знаем, куда нам идти. Так было на реке Канейдиан. Но не единожды нам суждено было плакать. Солдаты в синей одежде и юты являлись среди ночи из тьмы и покоя и вместо лагерных костров зажигали наши вигвамы. Вместо того чтобы охотиться на дичь, они убивали моих юношей, и воины племени коротко обрезали свои волосы в память о мертвых. Так было в Техасе. Солдаты принесли скорбь на наши стоянки, и мы вступили в бой, подобно бизонам, защищающим своих коров. Где бы нам ни попадались солдаты, мы убивали их, и их скальпы висели в наших вигвамах. Команчи не слабы и не слепы, как щенки семи дней от роду. Они сильны и дальнозорки, как взрослые кони. Мы вышли на дорогу белых и пошли по ней. Белые женщины плакали, а наши женщины смеялись. Но кое-что из того, что вы сказали, мне не по душе. Ваши слова вовсе не сладки, как сахар, они горьки, как тыква. Вы сказали, что вы хотите разместить нас на землях резерваций, построить нам дома и сделать для нас лечебные вигвамы. Мне не надо этого. Я родился в прерии, где ветру вольно и ничто не застит солнечного света. Я родился там, где нет изгородей и где всё и вся дышит вольно. Я хочу умереть на просторе, а не среди стен. Я знаю каждый ручей и каждый перелесок между реками Рио-Гранде и Арканзас. Я жил и охотился на всей этой земле. Я жил, подобно моим отцам, жившим до меня, и, подобно им, я был счастлив. Когда я был в Вашингтоне, Великий Белый Отец сказал мне, что все земли команчей принадлежат нам и что никто не помешает нам жить на них. Так почему же вы просите нас оставить наши реки, и наше солнце, и наш ветер и хотите, чтобы мы поселились в домах? Не просите нас променять бизонов на овец. Юноши, слышавшие об этом, опечалились и разгневались. Не говорите больше об этом... Если жители Техаса будут держаться вдали от моей страны, возможно, будет мир. Но та земля, на которой вы уговариваете нас жить, слишком мала для нас. Техасцы отняли у нас те земли, где трава растет гуще всего и где лес - самый лучший. Если бы эти земли сохранились за нами, мы могли бы поступить по вашему совету. Но теперь слишком поздно. Землей, которую мы любили, владеет белый человек, и наше единственное желание - брести по прерии, пока мы не умрем.
      Парра-Ва-Семен (Десять Медведей), из ямпарика-команчей
      После битвы на реке Уошито в декабре 1868 г. генерал Шеридан приказал всем шайенам, арапахам, кайовам и команчам явиться в форт Кобб и сдаться; в противном случае им грозит истребление, так как его "синие мундиры" будут их преследовать и убивать (см. главу VII). Короткая Рубаха, ставший вождем шайенов после смерти Черного Котла, привел их в форт. Желтый Медведь привел арапахов. Несколько предводителей из команчей - в частности, Тосави, которому Шеридан сказал, что хороший индеец - только мертвый индеец, также привели своих людей сдаваться. Однако гордые и свободные индейцы кайова не выказали никакого желания иметь дело с Шериданом, и он приказал Крепкому Заду Кастеру либо заставить их сдаться, либо уничтожить их.
      Индейцы кайова никак не могли понять, зачем им надо идти в форт Кобб сдавать оружие и жить на подачки белых людей. По договору, подписанному вождями в Медисин-Лодж в 1867 г., индейцы кайова получили территорию, где они могли жить, и право охотиться на любой земле к югу от реки Арканзас, "пока бизоны будут водиться там в количестве, достаточном для охоты". Между рекой Арканзас и западными притоками Ред-Ривер равнины были черными от тысяч бизонов, вытесненных сюда с севера вследствие распространения цивилизации белого человека. У индейцев кайова было много быстроногих коней, а когда не хватало охотничьего снаряжения, они и с помощью стрел могли убить достаточное количество животных, чтобы обеспечить себе пропитание, одежду и кров.
      И тем не менее длинная колонна верховых солдат в синих мундирах приблизилась к зимнему лагерю кайовов на реке Рейни-Маунтин-Крик. Не желая сражаться, Сатанта и Одинокий Волк в сопровождении эскорта воинов выехали на переговоры с Кастером. Сатанта был большим и сильным мужчиной с черными как смоль волосами, ниспадавшими на его огромные плечи. У него были мощные мускулистые руки и ноги, и на его открытом лице выражалась полная уверенность в своей силе. Его лицо и тело были покрыты блестящей красной краской, а к его копью были прикреплены красные вымпелы. Он любил отчаянную скачку и отчаянный бой. Он любил поесть и выпить со вкусом и посмеяться от души. Ему доставлял наслаждение даже вид его врагов. Подъезжая к великому Кастеру, он сиял от удовольствия. Он протянул Кастеру руку, но Тот погнушался коснуться ее.
      Сатанта достаточно часто бывал в фортах Канзаса и знал о предрассудках белых людей, потому он сдержал свой гнев. Он не хотел, чтобы его народ был уничтожен, подобно народу Черного Котла. Переговоры начались сдержанно. Два переводчика едва поспевали за обменом репликами. Поняв, что переводчики знают меньше слов на языке кайовов, чем сам он английских, Сатанта подозвал одного из своих воинов по имени Шагающая Птица, который знал много английских слов, научившись им у белых погонщиков скота. Шагающая Птица надменно обратился к Кастеру, но солдатский вождь отрицательно покачал головой - он не понимал выговора этого кайова. Шагающая Птица хотел, чтобы его поняли, он подошел к Кастеру и, поглаживая его руку, подобно тому как солдаты при нем поглаживали своих жеребцов, стал приговаривать:
      "Ну, ну, старая кляча, сухин сын, сухин сын".
      Никто не рассмеялся. В конце концов переводчикам удалось объяснить Сатанте и Одинокому Волку, что те должны привести своих индейцев кайова в форт Кобб или солдаты Кастера уничтожат их. Затем, в нарушение правила мирных переговоров, Кастер неожиданно приказал арестовать вождей и их эскорт, объявив, что они будут доставлены в форт Кобб, где будут содержаться в заключении до тех пор, пока их народ не присоединится к ним. Сатанта спокойно принял к сведению объявление об аресте, сказав только, что ему необходимо послать вестника, чтобы вызвать в форт свой народ. Он отправил своего сына в селение индейцев кайова, но вместо того, чтобы приказать своему народу идти за ним следом в форт Кобб, он велел им уходить на запад, в страну бизонов.
      Каждую ночь, пока колонна солдат Кастера двигалась обратно в форт Кобб, кому-нибудь из арестованных кайовов удавалось бежать. Однако Сатанта и Одинокий Волк слишком тщательно охранялись и не могли спастись бегством. К тому времени, как "синие Мундиры" достигли форта, все их пленники, кроме этих двух вождей, бежали. Разгневанный этим, генерал Шеридан объявил, что Сатанта и Одинокий Волк будут повешены, если их народ не явится в форт Кобб и не сдастся.
      Вот так обманом и вероломством народ кайова вынудили отказаться от его свободы. Только один из младших вождей по имени Женское Сердце бежал со своими людьми в Стейкид-Плейнс, где примкнул к дружественным команчи-квахади.
      Чтобы внимательно наблюдать за индейцами кайова и команчами, армейские власти построили новый солдатский городок в нескольких милях от пограничной реки Ред-Ривер, назвав его форт Силл. Генерал Бенджамин Грайерсон, герой Гражданской войны, командовал новыми войсками, состоявшими в основном из солдат-негров десятого кавалерийского полка. Индейцы называли их солдаты-бизоны из-за цвета их кожи и густоты волос. Вскоре с востока прибыл агент, который начал учить их, как жить обработкой земли вместо охоты на бизонов. Его имя было Ловри Татум, но индейцы называли его Лысый, поскольку на его голове вовсе не было волос.
      Генерал Шеридан по прибытии в новый форт освободил из-под ареста Сатанту и Одинокого Волка и держал с ними совет, на котором он бранил вождей за их прежние поступки и советовал слушаться присланного агента.
      "Что бы ты ни сказал мне, - ответил Сатанта, - я буду держаться твоих слов. Я возьму их в руки и прижму к сердцу. Я не изменю ни на йоту своего мнения - протянете ли вы мне руку или потянете меня на виселицу. Мое мнение останется все тем же. То, что вы сказали сегодня, открыло мне глаза, и мое сердце тоже открылось. Вся эта земля отдана вам, чтобы вы проложили на ней путь, по которому мы пойдем. Теперь я намерен вступить на тропу белого человека, сеять и выращивать зерно... Больше вы не услышите о том, что индейцы кайова убивают белых людей... Я не лгу вам. Я говорю правду".
      Ко времени сева кукурузы две тысячи кайовов и две с половиной тысячи команчей были размещены в новой резервации. Команчи относились с некоторой иронией к тому, что правительство заставляет их отказаться от охоты на бизонов и заняться земледелием. Когда-то у команчей в Техасе было развито сельское хозяйство, но туда пришли белые люди, захватили их плодородные земли, вынудив индейцев охотиться на бизонов, чтобы выжить. Теперь этот добрый старик, Лысый Татум, пытался объяснить им, что они должны встать на путь белого человека и заняться земледелием, как будто индейцы ничего не знают о том, как выращивать кукурузу. Разве не индейцы научили белых людей сеять и выращивать кукурузу?
      С кайовами дело обстояло совсем иначе Воины смотрели на это ковыряние в земле как на женское занятие, недостойное наездника и охотника. Кроме того, если им бывало необходимо зерно, они могли обменять пеммикан и одежду из кожи на зерно у индейцев племени вичита, как это повелось искони. Вичитам нравилось выращивать зерно, и они были слишком жирными и ленивыми, чтобы охотиться на бизонов. В середине лета кайовы стали жаловаться Лысому Татуму на то, что их ограничили земледелием. "Мне не нравится кукуруза, сказал ему Сатанта - У меня от нее болят зубы". Сатанте также надоело жилистое мясо лонгхорнов, и он просил Татума отпустить ему оружие и охотничье снаряжение, чтобы кайовы могли отправиться охотиться на бизонов.
      Этой осенью кайовы и команчи собрали около четырех тысяч бушелей кукурузы. Зерна хватило ненадолго, после того как оно было распределено между пятью с половиной тысячами индейцев, которые к тому же кормили им несколько тысяч коней. К весне 1870 г. наступил голод, и Лысый Татум разрешил индейцам пойти охотиться на бизонов.
      В Месяц Лета 1870 г. кайовы устроили Большую пляску Солнца у северного притока Ред-Ривер. Они пригласили в качестве гостей команчей и южных шайенов. Во время церемоний многие разочарованные воины говорили о том, что им следует остаться на равнинах и жить, не нуждаясь, охотой на бизонов, вместо того чтобы возвращаться в резервацию и получать там жалкие подачки.
      Десять Медведей, из племени команчей, и Птица, Бьющая Ногой, из кайова, были против таких разговоров; они считали, что для племен будет лучше, если они по-прежнему будут держаться белого человека. Молодые команчи не осуждали Десять Медведей - в конце концов, он был слишком стар для охоты и боя. Но юноши кайова с презрением отнеслись к советам Птицы, Бьющей Ногой, ибо он был великим воином до того, как белые люди заперли его в резервации. Теперь он говорил, подобно женщине.
      Как только пляска кончилась, много юношей поскакало в Техас охотиться на бизонов и совершать набеги на техасцев, захвативших их земли. Они были особенно сердиты на тех белых охотников, которые приходили сюда из Канзаса и убивали тысячи бизонов; эти охотники брали только шкуры, оставляя окровавленные туши животных гнить на равнинах. Кайовам и команчам казалось, что белым людям ненавистна вся природа. "Это старая страна, - бранил Сатанта Громового Старца Хенкока, встретившись с ним в форте Ларнед в 1867 г., - но вы вырубили леса, и теперь эта страна вовсе ничего не стоит". В Медисин-Лодж-Крик он вновь жаловался комиссии, заключавшей мир: "Давным-давно эта страна принадлежала нашим отцам, но вот я поднялся вверх по реке и увидел солдатские лагеря на ее берегах. Эти солдаты валят мой лес, они убивают моих бизонов, и, когда я вижу это, мое сердце готово разорваться; я скорблю".
      Весь Месяц Лета 1870 г. воины, оставшиеся в резервации, немилосердно издевались над Птицей, Бьющей Ногой, который предпочитал земледелие охоте. Наконец, Птица, Бьющая Ногой не выдержал. Он организовал боевой отряд и включил в него главных своих мучителей - Одинокого Волка, Белого Коня и старого Сатанка, - они должны были сопровождать его в набегах на Техас. У Птицы, Бьющей Ногой тело было не таким большим и не таким мускулистым, как у Сатанты. Он был худощав, жилист, и кожа его была светлой. Возможно, он был чувствителен к упрекам отчасти и потому, что не был чистокровным кайовом; один его дед был из племени кроу.
      С сотней воинов, следовавших за ним, Птица, Бьющая Ногой переправился через пограничную реку Ред-Ривер и умышленно захватил почтовый дилижанс, бросив тем самым вызов солдатам из форта Ричардсон, штат Техас. Когда "синие мундиры" вышли сражаться, Птица, Бьющая Ногой продемонстрировал свое искусство ведения боя: завязав фронтальную схватку с солдатами и одновременно ударив двумя колоннами с фланга и с тыла, он взял противника в клещи. Потрепав солдат в течение восьми часов под палящим солнцем, Птица, Бьющая Ногой прекратил бой и с триумфом повел своих воинов обратно в резервацию. Он доказал свое право быть вождем, но с этого дня он намеревался радеть лишь о мире с белым человеком.
      С наступлением холодов многие бродячие отряды вернулись в свои лагеря вблизи форта Силл. Однако несколько сот кайовов и команчей остались зимовать на равнинах. Генерал Грайерсон и Лысый Татум бранили вождей за набеги в Техасе, но им нечего было возразить против сушеного мяса бизонов и одежды из шкур, привезенных охотниками для того, чтобы их семьи, получавшие скудный государственный паек, могли пережить еще один зимний сезон.
      В ту зиму вокруг костров в лагере кайовов много говорили о белых людях, наступавших со всех четырех сторон. Старый Сатанк горевал о своем сыне, убитом в прошлом году техасцами. Сатанк принес останки сына обратно в лагерь и поместил их на помосте в особом вигваме, и теперь он постоянно говорил о своем сыне как о спящем, не как о мертвом, и каждый день оставлял около этого возвышения еду и воду, чтобы сыну было чем подкрепиться при пробуждении. По вечерам старый Сатанк сидел, глядя сощурившись на пламя костра, и поглаживал костлявыми пальцами свои седые усы. Казалось, что он ждет каких-то событий.
      Сатанта беспокойно бродил по лагерю; он все время говорил, предлагая другим вождям различные решения их проблем. Отовсюду до них доходили слухи о том, что стальная колея для Железного коня дошла уже до страны бизонов. Индейцы знали, что железные дороги распугали бизонов на реках Платт и Смоки-Хилл, они не могли допустить, чтобы железная дорога прошла через их охотничьи угодья. Сатанта хотел поговорить с офицерами в форте и убедить их в том, что они должны увести прочь своих солдат и дать кайовам возможность жить как прежде, без всякой железной дороги, распугивающей стада бизонов.
      Большое Дерево был более непосредственным. Он хотел пробраться ночью в форт, поджечь тамошние постройки и перебить всех солдат, когда те станут из них выбегать. Старому Сатанку не нравились эти речи. Он утверждал, что переговоры с офицерами - это лишь пустая трата слов и что, даже если они убьют всех солдат в форте, на место убитых прибудут другие и их будет еще больше. Белые люди подобны койотам: сколько их ни убивай, их становится все больше. Если кайовы хотят изгнать белых людей из своей страны и спасти бизонов, они должны начать с поселенцев, которые продолжают огораживать траву, строят дома, железные Дороги и уничтожают дичь.
      Весной 1871 г. генерал Грайерсон разослал дозоры своих чернокожих солдат охранять притоки Ред-Ривер, но воинам очень хотелось вновь увидеть бизонов, и они сумели обойти этих солдат. Везде, где бы они ни оказывались этим летом на равнинах Техаса, они обнаруживали еще больше оград, еще больше ферм, еще больше белых охотников со смертоносными дальнобойными винтовками, Истребляющих редеющие стада бизонов.
      Этой весной в Месяце Листьев несколько вождей кайовов и команчей собрали большую группу охотников на северном притоке Ред-Ривер, надеясь найти там бизонов, не покидая резервации. Но в этих местах было мало бизонов, почти все стада ушли далеко в Техас. Теперь по вечерам вокруг костров они вновь говорили о том, как белые люди, особенно техасцы, стараются стереть индейцев с лица земли. Скоро их Железный конь побежит через прерии, и все бизоны исчезнут. Маманти, Ступающий По Небу, Великий шаман, полагал, что настало время всем индейцам идти в Техас и самим стереть белых людей с лица земли.
      Они подготовились к походу, и в середине мая боевой отряд, избежав столкновения с дозорами, переправился через Ред-Ривер в Техас. Сатанта, Сатанк, Большое Дерево и многие другие вожди были в этом отряде, но, поскольку этот набег привиделся шаману Маманти, последний и стал его предводителем. 17 мая Маманти остановил воинов на холме, господствующем над баттерфилдской дорогой между фортами Ричардсон и Белкнап. Там они выжидали в течение ночи и до полудня следующего дня, когда увидели армейскую санитарную повозку в сопровождении верховых, направлявшуюся по дороге на восток. Некоторые воины хотели напасть на повозку, но Маманти отказался дать сигнал к атаке. Он убедил их в том, что вскоре за повозкой последует гораздо более богатая добыча, возможно даже обоз с винтовками и боеприпасами. (Индейцы не знали, что в этой армейской повозке находился не кто иной, как сам Великий Воин Шерман, инспектировавший юго-западные военные гарнизоны.)
      Как и предсказывал Маманти, через несколько часов индейцы увидели обоз из десяти груженных чем-то фургонов. В должный момент Маманти дал знак Сатанте, который держал наготове горн. Сатанта сыграл сигнал, и воины толпой бросились вниз по склону холма. Погонщики построили заслон из фургонов и оказали отчаянное сопротивление, но натиск кайовов и команчей был слишком силен. Воины прорвались через круговой заслон, убили семь погонщиков и дали остальным бежать в расположенные неподалеку заросли, пока сами грабили фургоны. Ни винтовок, ни боеприпасов, ничего, кроме зерна, они не нашли. Они выпрягли из фургонов мулов, привязали своих раненых к лошадям и поехали на север к Ред-Ривер.
      Через несколько дней Великий Воин Шерман прибыл в форт Силл. После того как генерал Грайерсон познакомил его с Лысым Татумом, Шерман спросил последнего, не отсутствовал ли кто-нибудь из кайовов или команчей в резервации в последнюю неделю. Татум обещал выяснить этот вопрос.
      Вскоре несколько вождей прибыли в резервацию получать свой еженедельный паек. Птица, Бьющая Ногой, Сатанк, Большое Дерево, Одинокий Волк и Сатанта были в их числе. Агент Татум вызвал их к себе в контору. С присущей ему добродушной серьезностью Татум спросил вождей, не слышали ли они о нападении на обоз в Техасе, и сказал, что, если кто-либо знает что-нибудь об этом происшествии, он охотно выслушает его рассказ.
      Несмотря на то что набег возглавлялся Маманти, немедленно поднялся Сатанта и заявил, что он был предводителем набега. Делались различные предположения, почему он так поступил. Было ли это тщеславием? Хвалился ли он попросту или чувствовал, что, будучи главным вождем, он должен принять всю ответственность на себя? Во всяком случае, он использовал эту возможность для того, чтобы упрекнуть Татума в дурном обращении с индейцами:
      "Я вновь прошу у тебя оружия и снаряжения, которое ты не поставляешь нам, отказывая нам и во многих других просьбах. Ты не слушаешь моих слов. Белые люди собираются провести железную дорогу через нашу страну. Этого нельзя допустить. Несколько лет тому назад нас за волосы притащили к этим техасцам, с которыми нам теперь приходится сражаться.