– Ну, может быть, – сказала Рейчел и прикусила щеку изнутри. – Но тут больше никого нет.
– Значит, мы первые, – сказал Алан, симулируя беспечность.
– Странно просто – мы же «Надежна», а сидим тут, – вслух удивился Брэд. Верный корпоративщик, весьма компетентный молодой человек, которому, вероятно, до сего дня не приходилось отклоняться от внушенных и наизусть заученных сценариев.
– Новый же город. Неизведанная территория, – сказал Алан. – Вы узнавали про вай-фай?
– Пока нет, – сказала Кейли. – Вас ждали.
– И сигнал сначала был приличный, – прибавила Рейчел. С этими словами она отбыла в глубины шатра, будто надеялась, что сигнал вернется, услышав, что о нем заговорили.
Алан глянул в экран Кейли, увидел концентрические круги сигнала – в основном серые, не черные. Для голографической презентации нужен проводной канал или хотя бы мощный сигнал – слабого и тормознутого не хватит.
– Ну, я спрошу. Остальное-то уже ставите?
– Пока нет, – поморщился Брэд. – Мы типа надеялись, что это временно. Здесь презентацию проводить не очень.
– Вы тут сидели и ловили сигнал?
– Пока да, – сказала Кейли, только сей час, видимо, сообразив, что можно было и пора ботать.
Из темноты в углу вмешалась Рейчел:
– И сигнал сначала был приличный.
– Ага. С час назад, – согласилась Кейли.
VIII
Алан здесь не просто так, верно? В шатре, в сотне миль от Джидды, но и вообще – на Земле, в мире живых? Смысл так часто ускользал. Так часто требовал археологических раскопок. Смысл его жизни – юркие грунтовые воды в сотнях футов под землей, и порой он забрасывал ведро в колодец, наполнял, вытаскивал и пил. Но хватало ненадолго.
О смерти Чарли Фэллона говорили в новостях по всей стране. С утра одетым вошел в озеро. Алан видел его в воде по щиколотку и ничего такого не подумал. Трансценденталист лезет в грязь.
Алан уехал.
Но Чарли заходил глубже. Постепенно. Другие соседи видели его в воде по колено, по пояс. Никто ни слова не сказал.
Наконец он зашел в воду по грудь, и Линн Мальяно вызвала полицию. Полиция приехала, приехали пожарные. Стояли на берегу и орали на Чарли. Велели выходить. Но за ним никто не полез.
Потом полицейские и пожарные говорили, что из-за сокращения бюджета их не обучали проведению таких спасательных операций. Лезть в воду за Чарли – это большая ответственность. И кроме того, говорили они, он же стоял. Вроде все с ним нормально было.
Наконец какая-то старшеклассница подплыла к нему на покрышке. Чарли Фэллон уже посинел и не откликался.
Старшеклассница завизжала. Тут полицейские с пожарными достали инвентарь и вытащили Чарли на берег. Давили ему на грудь, но он уже умер.
– Алан?
Брэд смотрел на него в тревоге.
– Ага, – сказал Алан. – Давай снаружи глянем.
И пошел к выходу. Рейчел и Кейли двинулись было за ним, но Брэд их не пустил.
– Вам, – сказал он, – нельзя выходить в таком виде.
А они ответили, что им и внутри хорошо – хотя бы прохладно.
Алан и Брэд вышли из шатра. Сощурились под жарким солнцем, поискали что-нибудь похожее на вышку или провода.
– Вон там, – сказал Брэд и показал на розовый дом со спутниковой тарелочкой на боку.
Зашагали к дому.
– Нам что нужно-то? – спросил Алан.
Брэд – инженер, и технические вопросы Алан рассчитывал делегировать ему.
– Глянуть, подключена ли она? – отвечал Брэд.
Алан покосился на Брэда – он серьезно? Брэд серьезно.
Вроде подключена. Но от тарелки до шатра ярдов тридцать, – скорее всего, пользы не будет. Они еще постояли, щурясь и озираясь. Стайки рабочих в красно-фиолетовых комбинезонах укладывали кирпич на набережной, сметали песок.
– Это вон башня? – спросил Алан. На набережной высилась двухэтажная металлическая конструкция, помесь флюгера с нефтяной вышкой. Они подошли ближе и не увидели никаких проводов. Непонятно, будет ли толк. Они вернулись в шатер, так и не разобравшись.
Рейчел и Кейли сидели в темноте по разным углам, скрючившись над ноутбуками, точно мамаши над младенцами.
– Ну как? – спросил Брэд.
– Да так, – сказала Кейли. – То есть, то нет.
– Почту удалось отправить? – спросил Брэд.
– Пока нет, – сказала Рейчел.
После жары требовалось передохнуть; Алан взял складной стул, сел. Брэд сел рядом.
– Мы пытаемся Кариму написать – это наше контактное лицо, – сказал Брэд.
– А где он?
– Вроде бы где-то здесь.
– В корпусе? В Черном Ящике?
– По-моему, да.
– А сходить туда не пробовали?
– Пока нет. Я в эту жару не полезу, если не припрет.
И они остались сидеть в шатре.
IX
Эрик Ингвалл – дурацкая эта рожа. Сидит за длинным гранитным столом, читает отчет Алана, поджав уродские губки. Хотелось засандалить ему по морде. Лупить по этой приторной физии, пока уважать не научится.
– Ты уж в этот раз, пожалуйста, соберись, – сказал Ингвалл.
Ингвалл – чемпион среди дотошных. Если что ему не нравилось, лицо его тужилось мучительной гримасой. Отчет Алана по ЭГКА его не устраивал. Алану поручили что-нибудь подготовить перед командировкой – общий обзор ЭГКА, каковы перспективы «Надежны», – и Алан подготовил. Сдал отчет раньше срока, написал гораздо больше и подробнее, чем Ингвалл просил.
– Но у тебя столько вопросов осталось без ответа, – сказал Ингвалл, болезненно кривясь. – Это меня смущает.
Алан усмехнулся и объяснил, что в отчете нет ответов, потому что он еще не съездил в Саудовскую Аравию и не может гадать о реальном положении дел, не говоря уж о намерениях Абдаллы.
– Это продажи, – с улыбкой сказал Алан. – Прикидываешь, планируешь, потом едешь на место, все меняется, но ты продаешь.
Ингвалл не улыбнулся и не согласился.
– Докажи мне, что посылать надо тебя, – сказал он. – Ты уже давненько на скамье запасных, я хочу быть уверен, что ты в форме. Что ты игрок.
Алан глянул в окно на гавань.
Предки Алана приехали в Америку из Ирландии во время голода. Три брата отплыли из графства Корк и в 1850 году высадились в Бостоне. Сначала выпускали латунные пуговицы, пуговицы превратились в целую литейную в Южном Бостоне, где чего только не производили – трубы, клапаны, бойлеры, радиаторы. Нанимали других ирландцев, потом немцев, поляков и итальянцев. Бизнес процветал. Братья понастроили себе летних резиденций на побережье. Нанимали детям учителей, дети учили латынь и древнегреческий. Весь Бостон увешан табличками с их именами. Церкви, больничные корпуса. Потом Депрессия, все начали заново. У отца Алана не было дачи в Чэтеме. Он бригадирствовал на фабрике «Страйд Райт» в Роксбери. Неплохо поднялся, сбережений хватило на колледж для Алана. Но Алан бросил колледж, пошел торговать в «Фуллер Браш», потом велосипедами, и неплохо поднялся, все было прямо замечательно, пока он сотоварищи не решили нанять людей на другом краю земли – создавать то, что они тут продавали, и вскоре Алан остался без товара, а теперь вот сидит в конференц-зале над гаванью, смотрит, как морщится Эрик Ингвалл, который ему задолжал и сам это понимает.
– Я считаю, это верняк, – сказал Алан.
– Вот я о том и говорю, – ответил Ингвалл. – Твоя самоуверенность не внушает уверенности мне.
X
Кейли подтащила стул:
– Ну. Как думаете, он много народу с собой привезет?
– Кто? – спросил Алан.
– Король.
– Не знаю. Человек десять. Или больше.
– Думаете, он сам все решает по ИТ?
– Я почти уверен. Его именем весь город назван.
Подтянулась Рейчел.
– А вы с ним знакомы? – спросила она.
– Я? Нет. Я лет двадцать назад был знаком с его племянником.
– Он был принц?
– Ну да. И остается.
– А он сюда приедет?
– Он – нет. Он в Монако. Бизнес почти забросил. Летает по миру, деньги раздает на всякие полезные дела.
Алан вспомнил Джалави. Своеобразное лицо. Рот перекошен, будто нарисован дрожащей рукой, и от этого лицо насмешливо кривилось. Но он был очень искренний, очень любознательный и в любую минуту готов разрыдаться. Вечно плакал. Вдовы, сироты – от любой истории глаза на мокром месте, а бумажник нараспашку. Джалави рекомендовали ограничить общение с людьми. С кем ни столкнется, к любому привяжется, любого попытается преобразить. Говорят, умирает от рака кости.
– Но все равно, – сказал Алан. – Король Абдалла сегодня не приедет. Можете выдохнуть.
Они посидели молча. Рейчел и Кейли явно не терпелось вернуться к ноутбукам, но воспитание требовало побеседовать с Аланом, старшим членом команды, человеком таинственного происхождения, предположительно важной птицей.
– Джидду уже видели? – спросила Рейчел.
– Нет, пока не успел.
– Поспать удалось? – спросила Кейли.
Алан сказал правду: не спал почти шестьдесят часов, уснул около шести утра. Все трио посоветовало ему вернуться в отель и отдохнуть. Они тут сами сегодня управятся.
– Что-нибудь снотворное у вас есть? – спросила Кейли.
– Ничего. Побоялся, что меня на таможне расстреляют. А у вас?
У них тоже не было.
– Я тут подумал, – сказал Брэд. И глянул на Алана, словно сама эта концепция – думать – требовала полевых испытаний. Алан постарался изобразить ободрение. – Ну, я хотел сначала спросить вас, – пояснил Брэд, – но я подумал: может, звякнуть в центральный офис, сказать, что условия здесь так себе?
Алан посмотрел на Брэда – долго, молча. Как ему внушить, что это отвратительная идея? Надо как-то внушить.
– Отличная мысль, – сказал Алан. – Но давай пока отложим.
– Ладненько, – сказал Брэд.
– У меня в три встреча с Каримом аль-Ахмадом, – сказал Алан. – Наверняка там все и разъяснится.
Молодежь закивала, потом все посидели, ничего не говоря. Начало первого. А впечатление такое, будто они уже которые сутки торчат в этом шатре.
– А мы знаем, где тут едят? – спросила Кейли.
– Я не знаю, – ответил Алан. – Но я выясню.
Пытаясь, видимо, спасти настроение, Рейчел склонилась ближе:
– Но должна сказать, тут просто изумительно. Видели тренажерный зал в отеле?
Брэд видел, Кейли не видела.
– Там бедренный тренажер есть, – сказала Рейчел. – «Наутилус».
И так миновали еще двадцать минут – за разговором о том, почему их положение ново, странно, идеально, хотя, может, и не вполне. Они раздумывали, принесут ли им поесть. Не надо ли сходить за едой в Черный Ящик. Или стоило захватить еду с собой.
Кейли похвасталась, что у нее новый телефон, и всем его показала. Поведала, как искала, куда бы выбросить старый, и в конце концов просто кинула в мусорную кучу.
Алан вскоре потерял нить. Стал задремывать, загляделся в полиэтиленовое окошко. За окошком проступали бледные картинки – песок, море. Хотелось уйти туда, на свет, в жару.
Он поднялся.
– Пойду разберусь, что творится, – сказал он, одергивая рубашку. Пообещал, что решит проблему питания, вай-фая, их пребывания в виниловом шатре на морском берегу.
XI
Вышел – шандарахнула жара – и зашагал к Черному Ящику По набережной, к стеклянному зданию, огибая недостроенные участки, кучи грунта, штабеля кирпича, груды инструментов. Перепрыгнул пальму, ожидающую посадки, пересек дорогу, остановился перед офисным корпусом. До двери – ступеней сорок, и когда Алан их одолел, впору было выжимать рубашку.
Вестибюль ярко освещенный, блестящий, кондиционированный, полы светлого дерева. Похоже на скандинавский аэропорт.
– Я могу быть вам полезна?
Справа за полукруглым столом черного мрамора сидела девушка в небрежно повязанном шарфе.
– Здравствуйте, – сказал Алан. – Как вас зовут?
– Меня зовут Маха, – сказала она. Черные глаза, орлиный нос.
– Здравствуйте, Маха. Меня зовут Алан Клей, я из «Надежна Системз». У меня в три часа встреча с Каримом аль-Ахмадом, и…
– Ой, вы слишком рано. Сейчас начало третьего.
– Да, я знаю. Но я из «Надежны», и мы сидим в шатре на берегу, и у нас нет вай-фая, а без него мы не можем провести презентацию.
– Ой, про вай-фай я ничего не знаю. Вряд ли в шатре будет вай-фай.
– В том-то и беда. Можно мне с кем-то это обсудить?
Маха энергично закивала:
– Да, это надо с господином аль-Ахмадом. Он отвечает за презентации в шатре.
– Замечательно. Он на месте?
– Боюсь, что нет. Он, наверное, прибудет к вашей встрече. Он почти весь день в Джидде.
Дискутировать бесполезно. До встречи с аль-Ахмадом всего час.
– Спасибо, Маха, – сказал Алан и ушел.
В шатер не вернешься. Новостей нет, но если не показываться молодежи на глаза до самой встречи, они подумают, что все это время Алан сидел и беседовал с аль-Ахмадом и проблемы были решены.
Вновь ступив под жаркий свет, он вспомнил про еду. Он не спросил про еду. Но теперь и в Черный Ящик не вернешься. Жалкое зрелище – настырный потный человек с кучей вопросов, к тому же забыл ключевую проблему питания. Нет, он обо всем спросит в три часа. А до тех пор молодежь пускай потерпит.
Он зашагал по набережной, по извилистой кирпичной инкрустации, размышляя. Ему пятьдесят четыре. Он в белой рубашке и хаки, идет по дороге – вероятно, будущему приморскому бульвару Он бросил свою команду, трех молодых людей, которым поручено установить и показать королю голографические коммуникации. Но короля нет, а они одни сидят в шатре, и неизвестно, когда же положение наладится.
Чуть не грохнулся. Наступил в дыру, куда еще не лег кирпич. Не упал, но вывихнул лодыжку – очень больно. Постоял, попытался стряхнуть боль.
Все тело в шрамах от аварий последних пяти лет. Алан стал неуклюж. Бился головой о шкафы. Прищемлял руки автомобильными дверцами. Поскользнулся на обледенелой стоянке и потом месяцами ходил как деревянный. А когда-то был элегантен. Ему однажды сказали, что он элегантен, – много десятилетий прошло. Стояло лето, теплый ветер, Алан танцевал. Пожилая женщина, незнакомая, но слово застряло в голове, дарило утешение. Если некогда пожилая женщина сочла его элегантным – это что-то значит?
Он вспомнил Джо Триволи. В первый день, у первой двери тот велел сообщить жилице, что к ней пришли с визитом. Алан инстинктивно потянулся к звонку.
– Нет-нет, – сказал Триволи и постучал – поспешный и жизнерадостный музыкальный рифф. Обернулся к Алану. – Чужак звонит, друг стучит, – пояснил он. Дверь отворилась.
За сеткой стояла растерянная женщина. Лет пятидесяти, седая и всклокоченная, очки на медной цепочке. Алан глянул на Триволи – тот улыбался, будто столкнулся с любимой училкой из первого класса.
– Здравствуйте! Как ватин дела?
– Нормально. Вы кто? – сказала она.
– Мы представляем компанию «Фуллер Браш» из Ист-Хартфорда, штат Коннектикут. Вы слышали о «Фуллер Браш»?
Женщина развеселилась:
– Ну естественно. Но вас, ребята, я уже много лет не встречала. Всё бродите, а?
– Всё бродим, мэм. И я буду вам премного благодарен, если вы уделите нам буквально несколько секунд в такой прекрасный денек.
Триволи оглядел двор, деревья, голубое небо. Затем снова повернулся к двери и зашаркал ногами по коврику. Женщина машинально попятилась и шире открыла дверь. Она не приглашала Триволи и Алана в дом, но теперь пропускала – лишь потому, что Триволи вытер ноги. Будто на гипнотизера смотришь, на фокусника: Алан вдруг увидел, что в мире водятся люди, для которых прочие люди и вообще мир – всего-навсего объекты заклинаний.
Алан шел дальше по недоделанной дорожке. Приблизился к розовому дому, рассмотрел. Сотни раз видел такие на флоридских побережьях. Безликий, огромный; широкое плоское лицо уныло и упрямо взирало на море. Наверняка сотни три квартир.
Заглянул в окна – зрелище обнадеживало. Первый этаж нежилой, и будущие съемщики кое-где уже пометили территорию. Пиццерия «Уно», «Вольфганг Пак». Быть может, однажды здесь появятся люди – станут жевать, смеяться, изображать жизнь.
У него все получится. Он вспомнил свой серебристый велик – свой прототип. Красавец. Все серебристое и хромовое, даже трансмиссия, даже сиденье. Покажите мне творение прекраснее. Прототип так блестел, сверкал с таким вызовом – из космоса видно.
Алан привел Кит посмотреть на прототип.
– Это ты его собрал? – спросила она.
– Ну, его собрали для меня. Я помогал его сконструировать.
– Потрясающе, – сказала она. – И ты на нем можешь ездить?
– И не только я.
Она погладила прототип, попятилась, оглядела его целиком, оценила.
– Очень хорошо, пап.
Вернется в отель и напишет Кит письмо. Несколько дней назад она прислала великолепный трактат – шесть страниц аккуратным почерком, в основном проклинала мать, больше не желала с ней знаться. Теперь Алан в странном положении – вынужден защищать женщину, которая так часто и так бездумно пробивала в нем дыры, что ему еще повезло, если он хотя бы издали кажется целым. Кит обличала, выносила окончательный приговор – ее письмо документировало, оправдывало, прославляло финал ее отношений с матерью.
Так дело не пойдет. Нужно залатать дыру. Алан не желал быть отцом-одиночкой. И опасался – точнее, знал, – что, признав недостойной мать, Кит, используя те же инструменты оценки, сочтет непригодным и Алана. Всему есть предел. Надо поддержать Руби.
Алан и Кит переписывались годами. Первое письмо – когда Руби задержали за нетрезвое вождение. Алан хотел обрисовать дочери контекст. Хорошее письмо, пап, сказала она тогда. И с тех пор Алан записывал для нее свои мысли, по три-четыре страницы, и, как выясняется, не напрасно. Кит говорила, что во дни сомнений перечитывает эти письма. Они остужали ее злость, не раз уводили от края. Обычно она хотела расстаться с матерью, разорвать отношения. Они с Руби по-разному устроены, теперь это очевидно. Кит пошла в Алана флегматичностью – Руби назвала бы это буржуазностью, – но, так или иначе, дочь вымотали эти штопоры, она уставала от глубинной чистки, в которую Руби превращала каждый их разговор.
Но для начала Кит нужны стратегии защиты от хаоса. Ограничение контакта. Алан и сам лишь недавно научился. Спасение – в электронной почте. Они с Руби договорились свести общение к переписке, только о Кит, и не более трех строк. Помогло. Алан два года не беседовал с Руби по телефону, и после прекращения огня его нервы успели окрепнуть, а рассудок – слегка передохнуть. От громких голосов Алан больше не подскакивал.
– Алан!
Он обернулся. Брэд. Алан вздрогнул, но прикинулся невозмутимым.
– Как там у вас продвигается? – спросил он.
– Нормально, – сказал Брэд. – Но уже почти три. Вы в офис? – Брэд, не оборачиваясь, указал подбородком на Черный Ящик.
Алан глянул на часы. 14.52.
– Ага, – сказал он. – Речь репетирую.
Вслед за Брэдом он пошел по набережной.
– Насчет еды не переживайте, – сказал Брэд. – У Рейчел в сумке нашлись крекеры. Так что мы в шоколаде.
Вялый сарказм. Алану не нравился Брэд.
У шатра Брэд остановился.
– Удачи, – сказал он. В лице его читались испуг и изумление. И в эту минуту Алан понял, каково оно будет, когда много лет спустя он станет слаб, не в состоянии о себе позаботиться, а Кит впервые заметит, что он гадит в штаны и пускает слюни. Она посмотрит на него, как сейчас смотрит Брэд, – воззрится на человека, от которого больше бремени, чем блага, больше вреда, чем пользы, зряшного, не нужного мировому прогрессу.
XII
Маха попивала чай со льдом.
– Ой, здравствуйте, мистер Клей.
– Здравствуйте, Маха. Карим аль-Ахмад появился?
– Боюсь, что нет.
– Мне подождать? У нас встреча в три.
– Да, я знаю. Но он сегодня сюда не выберется. Он, к сожалению, застрял в Джидде.
– На весь день застрял?
– Да, сэр. Но он говорит, что будет завтра. С утра до вечера, так что назначьте время сами.
– Вы уверены, что мне больше не с кем поговорить? Только про вай-фай, еду, такие вещи?
– Мне кажется, вам лучше с мистером аль-Ахмадом. Завтра в любое время. Наверняка все разъяснится.
Алан вернулся в шатер, где команда со своими ноутбуками сидела по углам. Рейчел смотрела ди-ви-ди – какая-то стряпня и бородатый шеф-повар. Алан объявил, что сегодня мистера аль-Ахмада не будет.
В Джидду доехали быстро – молодежь щебетала, точно походники. Алан в полусне глядел на дорогу; лодыжка ныла. Зайдя в номер, не смог вспомнить, попрощался ли с остальными. Правда, помнил, как вошел в темный вестибюль, пахнущий хлоркой.
Слишком долго пробыл на солнце и сейчас возрадовался тьме, прохладе, рукотворному уродству. Но тяжелые двери номера отбили конец дня, и капкан захлопнулся, накатило одиночество. В отеле нет бара, нечем отвлечься, нечем утолить нужду, какова ни есть нужда. Всего-то начало седьмого, а заняться нечем.
Думал было звякнуть кому-нибудь из юной троицы, но звать их ужинать не дело. Не положено. Женщинам не позвонишь. Разврат. Можно Брэду, но Алану не нравился Брэд. Если б они все ужинали и позвали его, он бы поел. Если б позвали, он бы пошел. Но к семи вечера никто не позвонил. Он заказал ужин в номер, съел куриную грудку и салат.
Принял душ. Потер шишку на шее.
Залез в постель и понадеялся уснуть.
Уснуть не смог. Открыл глаза, включил телевизор. Репортаж про утечку у «Бритиш Петролеум». Заметного прогресса не наблюдается. Пытались остановить – закачивали в скважину цемент. Смотреть невыносимо. Утечка убивала Алана. Ее которую неделю не могли прекратить, а ему и всем прочим оставалось лишь глазеть на фонтан нефти над океаном. Алана устроили бы самые экстремальные методы. Когда услышал, что один моряк предложил вдарить туда ядерной ракетой, подумал: точно, вот именно, вдарьте, уроды. Только хватит уже. Люди ведь смотрят.
Выключил телевизор.
Поглядел в потолок. Поглядел в стену.
Вспомнил Триволи.
– Есть всего четыре подхода, – говорил тот. – С ними продашь что угодно.
Девять утра, они стояли перед обшарпанным домишкой. Алан вырос в нескольких кварталах отсюда, но этот покосившийся вправо дом ни разу не тронул ни ума его, ни взгляда.
– Первым делом анализируем клиента, ага?
Триволи в двубортном твидовом костюме. Начало сентября, в твиде жарко, но Триволи не потел. Алан ни разу не замечал, чтоб Триволи потел.
– Каждый клиент требует своего подхода, своего обращения, – сказал Триволи. – Всего их четыре. Первый – Деньги. Это просто. Апеллируй к бережливости. Продукция «Фуллер» сэкономит им деньги, сохранив вложения, – деревянную мебель, тонкий фарфор, линолеум. Практичного человека сразу видно. Простой ухоженный дом, удобное платье, фартук, сама стряпает, сама прибирается – тут нужна стратегия номер один. Второй – Романтика. Тогда продаешь мечту. Продукцию «Фуллер» превращаешь в грезу. Вместе с отпусками и яхтами. Я обычно говорю: «Шампанское!» Когда продаю спрей для ног, они снимают туфлю, и я говорю: «Шампанское!»
Алан не понял.
– Просто «Шампанское!»? С бухты-барахты?
– Ну да, и когда я это говорю, они себя чувствуют Золушками.
Триволи обтер сухой лоб шелковым платком.
– Третий подход – Самосохранение. Если у них страх в глазах, продаешь им Самосохранение. Тут все очевидно. Если она боится тебя впускать, говорит с тобой через окно, – тогда выбираешь этот подход. Говоришь ей, что эти продукты сохранят здоровье, спасут от микробов и болезней. Понимаешь?
– Да.
– Хорошо. Последний – Признание. Она хочет купить то, что покупают все остальные. Выбираешь четыре-пять имен самых уважаемых соседей, говоришь, что они у тебя уже купили. «Я только что от миссис Глэдстон, она очень просила зайти к вам».
– И все?
– И все.
Алан научился торговать хорошо – и научился быстро. Нужны были деньги, хотел съехать от родителей, что и проделал месяц спустя. Еще через полгода купил новую машину, а налички стало столько, что неясно, куда девать. Деньги, Романтика, Самосохранение, Признание: применял их ко всему подряд. Уйдя из «Фуллера» в «Швинн», те же уроки приспособил к торговле велосипедами. Принципы работали по-прежнему: велосипеды практичны (Деньги); велосипеды – красивые, блестящие вещи (Романтика); велосипеды безопасны и прочны (Самосохранение); велосипеды – знак семейного статуса (Признание). И в «Швинне» он тоже быстро шел в гору – от розницы на юге Иллинойса до регионального центра продаж, затем очутился за одним столом с чикагским руководством, сочинял стратегии, планировал расширение. Потом задавили профсоюз. Потом Венгрия, Тайвань, Китай, развод и всё вот это.
Снова включил телевизор. Репортаж про космический корабль многоразового использования. Один из последних запусков. Алан выключил телевизор. Этого он тоже видеть не хотел.
Надо же – набирает отцовский номер. На международном звонке разориться можно. Но из-за космического корабля он вспомнил Рона и решил ему позвонить.
Это была ошибка. Он понял, что это ошибка, на первом же гудке.
Вообразил отца на ферме в Нью-Хэмпшире. Последний раз виделись с год назад – отец поднабрался сил. Щеки румяные, глаза аж сверкают.
– Ты глянь на эту шавку, – сказал в тот день Рон.
Они, значит, сидели на веранде, пили скотч, глядели на трех собак Рона, склочных и грязных. Его любимицей была австралийская пастушья псина, ни минуты не сидевшая на месте.
– Вот это я понимаю – шавка на все времена, – сказал Рон.
Он жил на ферме под Уайт-Ривер-Джанкшн. Держал свиней, коз, кур и двух лошадей – на одной ездил, другую ему сбагрил приятель. О фермерстве Рон не имел ни малейшего представления, но, когда вышел на пенсию, а мать Алана умерла, купил 120 акров слякотной долины неподалеку от городка. Вечно жаловался – мол, эта дыра его убивает, – но эта дыра продлевала ему жизнь.
Алан с годами стал медлительнее, латаный-перелатаный и весь в шрамах, а вот отец умудрился поздороветь. Алан предпочел бы поменьше пикироваться – это что, трудно? И насмешки тоже лишние. Алан, ты будда пеший! Рон вечно подкалывал его венгерским фиаско. Рон из профсоюзных. Да они, дескать, на «Страйд Райт» пятьдесят тысяч пар обуви в день выпускали! В Роксбери! Как заведет песню про фабрику да модернизацию – не остановишь. Первая компания, открывшая своим сотрудникам детский садик. А потом и дом престарелых! У Рона была полная пенсия. Правда, он ушел на покой еще до того, как компания разругалась с профсоюзами и перевела производство в Кентукки. В 1992-м это было. А спустя пять лет – в Таиланд и Китай. И потому Аланова работа в «Швинне» Рону как кость в горле. Потому что Алан – менеджер, подыскивал «Швинну» регионы, где нет профсоюзов, вел переговоры с китайскими и тайскими поставщиками, в немалой степени (это Рон так говорил) приложил руку к падению «Швинна» и 1200 его рабочих, – короче, это усложняло беседу. О чем ни заговори, все сводится к спорам о том, от чего недужит государство, и потому едва ли не любая тема под запретом. В общем, болтали о собаках и плавании.
Рон выкопал себе прудик и плавал там каждый день с апреля по октябрь. Холодрыга, полно тины, и Рон вечно ею вонял. Чума болотная, звал его Алан, но Рон не улыбался.
– Поможешь свинью зарезать? – спрашивал он.
Алан отказывался.
– Свежий бекон, малец, – говорил Рон.
Алан хотел в город, поесть по-настоящему. «Фермер Рон» – это отчасти спектакль. Рон неплохо разбирался во французской кухне, в вине, а теперь толкал телеги про мясо с картошкой. В городе Рон пялился на женщин:
– Ты вон на ту глянь! Небось муфточка хоть куда.
Пещерный житель – это что-то новенькое. Мать Алана не потерпела бы такого варварства. Но кто тут настоящий Рон? Может, таков он и есть – тот, кем был, пока жена, мать Алана, не перевоспитала его, не усовершенствовала? Может, теперь он вернулся в естественное свое состояние?
Гудки прекратились.
– Алло?
– Привет, пап.
– Алло?
– Пап. Это Алан.
– Алан? Ты что, с Луны звонишь?
– Из Саудовской Аравии.
А чего Алан ждал? Изумления? Похвалы?
Ни звука.
– Я думал про космический корабль, – сказал Алан. – Помнишь, мы на запуск ходили.
– Что ты забыл в Саудовской Аравии?
Похоже на провокацию, на приглашение похвастаться, и Алан рискнул:
– Да тут любопытная история. Работаю на «Надежну», продаем королю Абдалле информационную систему. Прекрасное железо для телеконференций, покажем королю презентацию, трехмерное голографическое совещание. Один наш будет в Лондоне, а как будто с нами в комнате, с Абдаллой…
Ни звука.
И затем:
– Знаешь, чего я по телику смотрю?
Примечания
1
Цитата из пьесы ирландского писателя и драматурга Сэмюэла Беккета (1906–1989) «В ожидании Годо» (1948–1949), пер. А. Михаиляна. – Здесь и далее примеч. перев.
2
Брукфарм, или Институт сельского хозяйства и просвещения Брукфарм (Brookfarm, 1841–1846) – колония социалистов-утопистов, основанная в 1841 г. под Бостоном, в Вест-Роксбери, американским философом-трансценденталистом Джорджем Рипли и его женой Софией; одним из сооснователей выступил американский писатель Натаниэль Готорн (1804–1864), с Брукфарм были так или иначе связаны многие члены литературно-философского движения трансценденталистов – Ралф Уолдо Эмерсон, Генри Дэвид Торо и т. д.
3
«Фуллер Браш» (The Fuller Brush Company) – компания, торгующая парфюмерией, галантереей и бытовой химией по каталогам и посредством личных продаж; основана в 1906 г. Алфредом Карлом Фуллером.