Аромат счастья

Перегонный куб, сундучок с весами, ступками, щипчиками, пинцетами и пипетками да подмокшая книга рецептов составляли теперь весь багаж нашего аптекаря, когда он, покачиваясь после длительного пребывания на шаткой палубе корабля, сделал первые шаги по земле Гвианы.

Однако дельный человек никогда не останется голодным, поэтому через пять лет у мэтра Ордегри помимо аптеки близ гавани имелся небольшой заводик по производству «живой воды» из маиса и тропических фруктов в парфюмерно-ги-гиенических и культурно-стратегических целях, а юная мадам Ордегри, адвокатская дочка, ждала третьего ребенка. От супруги не отставала и ее любимая кошка Мруси, готовясь в очередной раз внести в семейный бюджет посильную лепту: редкие еще на просторах Америки котята пользовались огромной популярностью среди торговцев разнообразных направлений, потому что эти самые просторы кроме всех прочих богатств изобиловали также крысами и мышами.

И вот в один прекрасный день, как гласит семейное предание, от кого-то из своих клиентов наш мэтр Ордегри прослышал о том, что якобы где-то на просторах, а именно в поросших ливневыми лесами горах местности под названием Эмерийонс, проживает некое индейское племя элгва, которое вместе со змеями и крокодилами, мясом которых исключительно и питается, не признавая ни хлеба, ни даже местного маиса, хранит и бережет сокровища всех майя, инков и ацтеков, вместе взятых.

Движимый исключительно просветительскими целями — ведь нельзя же допустить, чтобы несчастные элгвы так и не узнали вкуса хлеба в век разума и просвещения, — а вовсе не жаждой сокровищ, как могло на первый взгляд показаться какому-нибудь алчному человеку, наш славный аптекарь отправляется разыскивать эл-гвов. Он вновь берет с собой мешок семенной пшеницы, свой сундучок, книгу рецептов, перегонный куб, а вместо саженцев лозы — детей, беременную жену и беременную кошку. Приходится признать, что в те далекие времена завидный авантюризм был присущ не только переселенцам, но и их животным.

Судя по всему, поиски элгвов продолжались не слишком долго, если исходить из того, что котята появляются на свет через пять недель после романтического свидания их родителей, потому что, когда мэтр Ордегри курил с вождем элгвов трубку мира, котята еще не родились.

Церемония проходила в исключительно теплой — тропический климат плюс костер — и домашней обстановке: мужчины задумчиво курили, жена вождя и мадам Ордегри, как и остальные индейские дамы, кормили грудью своих младенцев, а их более самостоятельные дети наблюдали за юным мсье Ордегри, который играл с кругленькой Мруси, заставляя будущую мамашу кротко ловить лапкой травинку.

Собственно говоря, невиданный зверек вызывал интерес не только самой молодой части племени, однако по правилам индейского бон-тона надлежало сохранять равнодушие и не задавать вопросов при любых обстоятельствах.

На небе светила луна, сияли звезды, джунгли полнились ночными ароматами, голосами, звуками и шорохами. Конечно, Мруси гораздо больше интересовали эти запахи и шорохи, она принюхивалась, поводила ушами, передергивала хвостом и шкуркой, но, как взрослая сознательная кошка, старательно развлекала детеныша своей хозяйки.

В те времена не только исконное местное население, но и вся американская фауна была еще не слишком хорошо осведомлена о том, кто такие «фелис катус» и что они едят. Поэтому какая-то наглая мышка вдруг высунула мордочку из травы, с веселым писком, не соблюдая ни малейшей субординации, метнулась прямо к вождю, остановилась возле его лежащего на траве кисета, пошевелила усиками и приготовилась юркнуть внутрь. Все участники мероприятия замерли. Надо было срочно прогнать мышь от священного кисета, но любой жест и даже слово нарушили бы торжественную

церемонию!

Однако эпохальное событие произошло столь молниеносно, что никто из элгвов даже не понял, как, собственно, оно произошло. Наглая мышка вдруг оказалась прижата лапами удивительного круглопузого зверька белых людей, который выглядел таким смирным, а сейчас вдруг сделался похожим на крошечного ягуара!

В следующее мгновение зверек схватил мышь зубами, но не разорвал, а лишь прикусил. Затем выпустил — мышь попыталась спастись бегством, но снова оказалась в когтях зверька, который опять подержал ее в пасти и снова выпустил, даже оттолкнув от себя лапкой. Мышь опять попробовала улизнуть, но она уже была слишком слаба, зверек играючи поймал ее вновь. Он действительно играл с ней! Наконец зверьку, по-видимому, это надоело, он окончательно придушил мышь, но не съел! А понес в зубах и положил возле ног белой женщины!

Женщина погладила зверька по голове и что-то очень тихо шепнула ему, зверек издал странный, но довольно мелодичный звук и потерся о ее колено, снова превратившись в безобидное мягкое существо. Но через мгновение это был опять маленький, приготовившийся к прыжку ягуар!

Зверек прыгнул в высокую траву, трава закачалась, и зверек вернулся с новой мышкой в пасти. Совсем недолго поиграл с ней и отнес хозяйке. Ласково потерся о колено, и опять ягуаром скрылся в траве, быстро возвратившись с новой добычей.

В нарушение всех правил, этикетов и традиций индейцы побросали все свои занятия вплоть до ритуального курения и следили только за зверьком и белой женщиной. Возле ее ног рядком лежало уже полдюжины мышей, а зверек охотился за очередной жертвой.

— Кто сей? — Вождь решил первым нарушить молчание, чтобы не дать совершить проступок никому из своих людей, заговорившему прежде вождя. — Говори, бледнолицый брат! — Он обратился к мужчине, прерывать церемониал вопросом к женщине было бы совершеннейшим кощунством.

— Это кошка моей жены, великий вождь, — честно ответил честный аптекарь.

Вероятно, помимо легендарного авантюризма первым переселенцам были также свойственны поистине легендарные лингвистические способности.

— Тебе повезло, бледнолицый брат, не нужно кормить жену, ей приносит добычу кошка.

— Спасибо, великий вождь, — с вежливой улыбкой поблагодарил мэтр Ордегри. Он ценил чувство юмора.

— Мыши очень вкусны. — Вождь, вспомнив о трубке, сделал затяжку и передал ее белому человеку, но вопреки традиции не удержался от гастрономического соображения. — Особенно молодые мыши, их можно даже не жарить на костре, но детям до года лучше не давать сырыми. Они не справятся с косточками.

Подавив подступивший к горлу комок, Ордегри затянулся и передал трубку шаману.

— Жена бледнолицего колдунья, — после затяжки не то утвердительно, не то вопросительно заметил вождю шаман и передал трубку главному советнику. — Невозможно заставить ни одно животное приносить человеку добычу.

— Я бы посоветовал великому вождю поподробнее ознакомиться с методами дрессировки, — сказал главный советник, передавая трубку старшему советнику. — Смею заметить, я слышал, что белые умеют охотиться даже при помощи птиц.

После этого случая прения во время церемонии «трубка мира» повсеместно войдут в моду, а тогда это было в диковинку и каждый стремился наиболее лучшим образом продемонстрировать свое красноречие.

Часа через два, когда трубка, неоднократно пополнявшаяся из сакрального кисета и раскалившаяся добела, дошла наконец до рядовых воинов, а вождь, шаман и советники заметно заскучали, потому что развлекавшей всех кошке надоело охотиться и она свернулась в корзине самого маленького мсье Ордегри, старший мсье Ордегри дерзко и вне очереди предложил совместить окончание процедуры с банкетом, выставив перед вождем несколько бутылочек «живой, или огненной, великий вождь, воды моего собственного изготовления».

Память поколений не сохранила, была ли съедена на банкете кошкина добыча, а если была, то в жареном или в сыром виде. Однако на рассвете мсье Ордегри и великий вождь элг-вов совершенно индивидуально и конфиденциально сигарой из запасов аптекаря скрепили двусторонний договор о том, что бледнолицый брат с одной стороны передает потомство Великой Мышиной Охотницы другой стороне в лице великого вождя и брата-элгва, который отдает в обмен бледнолицему брату в вечное пользование — как им самим, так и потомками указанного бледнолицего брата, — данную лужайку возле реки, на которой и происходил вышеупомянутый банкет и то, что ему предшествовало.

Но это было еще не все! В случае, если потомство Великой Мышиной Охотницы окажется таким же способным, как и его мать, великий вождь и бледнолицый брат обменяются еще кое-чем, а именно: великой тайной бледнолицых, с одной стороны, и великой тайной элгвов — с другой.

Глава 24, в которой понятна великая тайна элгвов

— Великая тайна элгвов — это понятно, — сказала я. — Это местонахождение сокровищ. Но какая же «великая тайна бледнолицых» могла заинтересовать вождя?

— Технология изготовления «огненной воды». — Проницательный Игнасио усмехнулся. — Перегонный куб.

— Выходит, мы зря сюда приехали, — огорченно произнес Марега, — ваш предок, мсье Ордегри, давным-давно распорядился золотом индейцев.

— Если бы, амиго! — Лауренсья вздохнула. — Мы бы не жили здесь. Дед ведь считает себя наследником.

— Хранителем, — поправил тот внучку, — если сокровища действительно существуют.

— То есть вы даже не уверены в существовании того, что взялись охранять? — Марега громко расхохотался. — Вы могли бы сказать об этом еще в кафе, а не тащить нас сюда на ночь глядя.

— Уверен, — не сразу, но очень определенно проговорил старик. — Теперь особенно, когда я своими глазами увидел дневник Бонвояжа.

— Подождите, господа, — вмешалась я. — Но почему же аптекарь не узнал великую тайну? Неужели потомство легендарной Мруси не оправдало возложенных надежд?

— Оправдало, кошки — они и есть кошки. Что с ними будет! А вот дети Жака Ордегри заболели корью.

— Надеюсь, они выздоровели? — иронично предположил Марега. По-моему, это прозвучало неделикатно. — Иначе кто бы нам рассказывал сейчас занимательные истории?

— Я не имею никакого отношения к медицине, доктор Алекс, — я пристально посмотрела ему в глаза, — но даже я знаю, что у индейцев не было иммунитета к европейским болезням.

— Я сомневаюсь насчет кори. — Марега скривил губы.

— Может быть, это была не корь, а что-то другое, док, — виновато произнес папаша Ордегри, — но индейцы действительно заболели почти все поголовно. Мой предок не оставил мемуаров, а других аптекарей в нашем роду не было.

***

Когда заболел пятый взрослый индеец и несколько детей, честный мэтр Ордегри понял, что началась настоящая эпидемия. Значит, надо любым способом бороться с болезнью. А наш аптекарь знал их немало, тем не менее лучшим и наиболее действенным эликсиром-от-всего он считал «живую воду». И принялся гнать ее из оказавшихся под рукой бананов, манго и прочих экзотических фруктов, не находя нужным скрывать «тайну белых» в столь трудное для бра-тьев-элгвов время.

Вождь, будучи человеком передовым, сразу же разделил его взгляды. Аптекарь предполагал встретить сопротивление со стороны шамана, но тот рассудил на удивление здраво: раз это болезнь белого человека, то и лечить ее следует его же белыми методами. И так активно налегал на «белый» эликсир, что умудрился остаться единственным, кто не заболел.

А вот вождь заболел. Мэтр Ордегри плакал как ребенок, когда тот трудно умирал у него на руках, не приходя в сознание. Ведь всего лишь вчера они оба мечтали, как с большой помпой отметят изгнание болезни из племени, а потом вдвоем отправятся в путь, который приведет их в золотой тайный храм Великого Солнца, где они принесут жертву в знак вечного братства белого человека и элгва.

К слезам белого брата шаман отнесся с пониманием и даже поделился своими мыслями о том, что теперь ему как собеседнику духов предстоят большие трудности с выборами нового вождя, так как покойный не успел назвать имя своего приемника. Сообщил также, что завтра на рассвете все племя понесет останки вождя в Долину Вечности, а когда они вернутся, шаман даже не предполагает, впрочем, они могут и не вернуться, все будет зависеть от воли нового вождя, имя которого шаману должны назвать духи.

— Возьми меня с собой в золотой храм Великого Солнца, — попросил шамана аптекарь. — Вождь обещал сводить меня туда, я же открыл ему тайну белых, чтобы мы смогли вылечить племя.

Но шаман отказался категорически, ссылаясь на то, что договор был не с ним, а с покойным вождем. Впрочем, вполне вероятно, что шаман просто не знал дороги. Ведь знаки и вехи, которые указывают и оберегают путь в золотой храм, умирающий вождь мог сообщить только непосредственно своему преемнику, которого он так и не успел назначить.

Глава 25, в которой мы молчали

Мы молчали. Шум далекого водопада словно приблизился. Так же громко шелестели крылья огромной ночной бабочки, залетевшей в дом. Она тяжело и неуклюже перепархивала от одной керосиновой лампы к другой, а потом облюбовала наконец самую большую посередине стола, присела на нее, как будто обняв огонь крыльями, и тут же упала на скатерть.

Мне вдруг сделалось ужасно жаль эту мохнатую дуру. Ее крылья еще трепетали и бились по столу, но было совершенно очевидно, что ей уже никогда не суждено вернуться в ночное небо. А ведь в те легендарные времена точно так же шумел водопад и точно такие же бабочки летели на огонь костров...

— Все-таки мне не верится, что шаман не знал дороги к золотому храму, — нарушил молчание насмешливый голос Мареги.

Какой же он несносный, подумала я. Игнасио, профессиональный историк, и то не позволяет себе подшучивать над семейным преданием. Даже в самых невероятных местах он тактично молчал и лишь улыбался мне одними глазами, когда мы невольно встречались взглядами.

Мсье Ордегри вздохнул, осторожно передвинул бабочку на бумажную тарелку, подошел к окну и выбросил ее наружу, очень быстро открыв и закрыв форточку. Мы все наблюдали за ним, словно в его действиях было что-то магическое.

— Священнослужитель не мог не знать дороги к храму, — повторил Марега.

— Священнослужитель — это жрец, но никак не шаман, — резко сказал Игнасио. — Разница между жрецом и шаманом примерно такая же, как между современным психоаналитиком и священником.

— Ты равняешь психоанализ и психиатрию с шаманством?! — вспылил Марега. — Хочешь сказать, что я, если психиатр, стало быть, шарлатан?

Мы все замерли от его неожиданного вывода и ярости.

— Какая муха его укусила? — испуганно прошептала Лауренсья. — Вроде культурный мужчина...

— Успокойся, Алекс, — сказал Игнасио.

— Я шарлатан? — не унимался культурный мужчина.

— Я вовсе не хотел обидеть твою профессию. Но если ты ставишь вопрос именно так, то посуди сам: разве одно исключает другое? Шарлатанов можно встретить даже среди...

— Среди историков их особенно много! — перебил Марега.

— Хорошо. — Игнасио миролюбиво кивнул. — Например, ненавистный тебе археолог Вонахью.

Марега стиснул зубы и сузил глаза от злости.

— Господа! — Я была вынуждена прикрикнуть на них. — Эту тему мы уже обсуждали. Она никому не интересна!

— Все равно не подеретесь, — со смешком добавила Лауренсья.

Марега тяжело дышал, Эньярош презрительно кривил губы. Тем не менее оба были неправдоподобно красивы!

— Пошли, я разведу вас по койкам. Берите лампы, — скомандовала Лауренсья. — Спокойной ночи, дед!

— Извините нас, мсье Ордегри, — виновато сказал Игнасио.

Все-таки Игнасио гораздо лучше, подумала я, деликатнее, а стало быть, умнее!

— Да, ужасно глупо получилось. — Марега тоже изобразил вину на лице и прижал к груди руки. — Простите, мсье Ордегри, сам не знаю, что на меня нашло.

— Сынок, аромат золота сводил с ума мужиков и покрепче. — Папаша Шарло грустно усмехнулся. — Потеряете голову, парни, сгинете, как Бонвояж и его команда.

Игнасио замер на месте.

— Так вам известно, что произошло с ними?

— Этого не знает никто, сынок. Ваш Бонвояж был здесь как раз в тот год, когда строился этот дом. Говорят, его люди переночевали в палатках вместе с рабочими, утром перебрались через реку и ушли. Больше их никто не видел.

— Но как же тогда дневник попал в архив? — спросила я.

— Значит, как-то попал, дочка. Ложись-ка лучше спать, мы с тобой все равно вряд ли это когда-нибудь узнаем.

***

Поднимаясь по лестнице с лампами в руках, мы выглядели как небольшая торжественная процессия в каком-нибудь фильме про старину. Хулио шел за Лауренсьей и Биллом, который свободной от лампы рукой обнимал красотку вовсе не за талию, а гораздо ниже. За ними следовали помирившиеся Игнасио и Марега, вполголоса обсуждая завтрашний день. Потом свою лампу несла я, замыкал шествие, естественно, Педро. Хозяин «замка» устраивался на диване в гостиной. Между прочим, никто и не заикнулся о том, чтобы убрать со стола.

— Не нравится мне все, сеньорита, — очень тихо и очень неожиданно высказал свое мнение Педро.

— Почему? — Я взглянула на него.

— Лучше бы увезти сеньориту в безопасное место.

— В Эдуар?

— Нет, сразу в Кайенну.

Вероятно, последние слова получились у Педро громче, чем он предполагал, потому что Марега обернулся и иронично спросил, не собирается ли Педро похитить сеньориту.

— Не ревнуй, Алекс, — в тон ему ответила я. — Если кто надумает меня похитить, ты узнаешь об этом первым.

— Почему он, а не я? — весело полюбопытничал Игнасио.

— Потому что...

Я хотела сказать, что все похитители в первую очередь нуждаются в услугах психиатра, но это могло бы выглядеть напоминанием о недавней ссоре и, что хуже всего, напоминанием о Гарри...

— Потому что сначала кто-нибудь похитит меня! — голосом кокетливой ведьмы провозгласила Лауренсья и расхохоталась не менее нежно. — Мальчики — налево, девочки — направо!

Я направилась к ближайшей комнате справа.

— Нет, подруга, эти апартаменты мои. Все слышали? — Она открыла дверь и, призывно облизнув губы, добавила: — Можно уже начинать похищать меня!

— Потерпи десять минут, крошка, — совершенно незнакомым для меня голосом сказал Игнасио, — пока все заснут. Педро, ты рядом с сеньоритой, Билл...

— Билли будет спать здесь. — Лауренсья показала пальчиком на дверь слева от своей и адресовала Игнасио подчеркнуто лучезарную улыбку. — Милорд не возражает?

— Нет. Теперь ты, Алекс.

— О'кей. — Марега встретился со мной взглядом.

Переменой в Игнасио он был поражен не меньше меня. Я пожала плечами, ведь однажды я уже видела Игнасио в такой роли.

— Здесь буду я. Это помещение Хулио. Все ясно?

Лауренсья хмыкнула и демонстративно захлопнула дверь.

— Сеньор Главнокомандующий! — не выдержала я. В момент нашего знакомства, когда Игнасио выручал меня от своих же парней, подобный тон и поведение были уместны, а сейчас просто смешны. — На каком боку нам спать?

— Хулио спит на правом, Билл — на левом, чтобы лучше приглядывать за Лауренсьей, а Педро — на спине, — невозмутимо распорядился Игнасио, правда уже совсем другим тоном, и улыбнулся мне одними глазами.

— Хозяин, я не могу на спине, — виновато сообщил Педро. — На спине я шибко храплю.

Марега засмеялся, пожелал всем спокойной ночи и ушел в назначенную ему комнату.

— Спокойной ночи, господа! — сказала я и послала Педро воздушный поцелуй. — Спи на животе, Педро, я никому не скажу!

Глава 26, в которой мне удается заснуть сразу

Иногда мне удается заснуть сразу, решительно отогнав прочь все думы и сомнения. Именно так я и уснула в уютной старомодной комнате, с потрясающим видом на водопад, который я обнаружила, раздвинув пыльные бархатные портьеры.

У водопада среди лесистых гор возле костра сидел индейский вождь, настоящий нарядный вождь из вестерна — в мокасинах, кожаных штанах и пернатом головном уборе. Он курил трубку, передавая ее папаше Шарло. У них обоих были одинаковые лица, и я сразу поняла, что это сон, но вовсе не проснулась, а уселась рядом с ними на траву.

Однако они не замечали меня. Потом прилетела мохнатая бабочка и стала кружиться вокруг костра. Вождь прогнал ее, помахав трубкой. Бабочка полетела к водопаду. Я пошла за ней и увидела какого-то мужчину, склонившегося над сундуком с золотом. Золото мерцало и переливалось, а он набирал его в горсти и медленно высыпал обратно в сундук.

Я тоже захотела поиграть с золотом и протянула руки. Но мужчина проворно захлопнул крышку и обернулся. Я узнала Марегу. «А, это ты, — сказал он и поцеловал мои руки. — Смотри!» Он открыл сундук. Золото заблестело. Он посмотрел на меня, но теперь это был уже Игнасио. Я смутилась — неужели я сразу не узнала? И опустила глаза. Но когда подняла их, то передо мной снова стоял Марега. А золота в сундуке сделалось так много, что оно потекло через край, и мы уже тонули по колено в золоте, а оно поднималось выше и выше. «Уходи! — крикнул он. — Уходи!» И толкнул меня, опять оказавшись Игнасио. Но я не упала, а по глубокой воде быстро поплыла к водопаду. «Долина Вечности», — сказал индейский вождь, из его трубки вместо дыма вылетели серые мохнатые бабочки.

Чушь какая, подумала я, откуда в тропиках мог взяться североамериканский индеец? — и открыла глаза, сразу же сощурившись от лунного света, который падал прямо на мое лицо.

Зря я раздвинула портьеры и открыла настежь балконную дверь. Я села на кровати, чтобы спрятаться от луны. Конечно же трубки мира — кстати, с чего им было курить трубку мира, кто с кем воевал? — шаманы, посиделки у костра — это все знакомые по фильмам реалии из жизни каких-нибудь дакота, но никак не индейцев Южной Америки, и уж тем более — не населения городов древней цивилизации майя или ацтеков, живших к тому же не в Южной, а в Центральной Америке! Но ведь Лауренсья упоминала именно о городе за «бунгало» ее деда...

А в рассказе мсье Ордегри действовало именно кочевое, пусть даже по-своему утонченное племя, но никак не горожане! Я плохо представляю быт «античной» Америки, но, если рассуждать логично, там наверняка был не вождь, а какой-нибудь «мэр» или «губернатор», если не царь с министрами и советниками, и не единственный шаман, а достаточное количество жрецов в храмах. Потому-то Игнасио и заговорил о жрецах.

Скорее всего в памяти семьи нашего радушного хозяина причудливо перемешались события разных эпох. Вполне вероятно, что население целого города действительно страдало от какой-то болезни, завезенной белыми: дизентерии или холеры, раз уж так хорошо помогала спиртовая «дезинфекция». Если действительно существовал некий аптекарь с перегонным кубом.

Но реальнее, что город действительно вымер, здания и храмы постепенно поглощала буйная растительность. Потом в это место пришло какое-то дикое полуголое племя с вождем и шаманом, которых и потрясли способности кошки, если, конечно, кошка путешествовала с хозяевами, а не сама по себе.

Очень может быть, что вождь индейцев действительно был единственным, кто знал о некоем храме, дворце или просто об обычном доме, например о жилище ювелира, уцелевшем от древнего города, который в глазах кочевых и более первобытных людей казался чем-то сверхъестественным и сакральным.

Я потянулась к висевшей на стуле юбке. История историей, а моя физиология настойчиво заявляла о своих правах. Я постеснялась сказать об этом после ужина, чтобы Лауренсья снова не устроила сенсацию со всеобщим волнением и провожатыми.

Не расстегивая пуговиц, я через голову натягивала юбку и вдруг почувствовала в ее кармане что-то твердое. Подарок Мареги! Как же я забыла о нем?

Перед сном я задула лампу, но и лунного света оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть колечко в виде хорошенькой змейки. Очень мило и трогательно, спасибо, Алекс, подумала я, примерив кольцо, хотя лучше пока не носить его, чтобы завтра у Игнасио не возникло лишних вопросов. Я вложила змейку обратно в крошечный футлярчик, решив оставить подарок Алекса здесь, чтобы случайно не потерять по дороге, тихонько вышла из комнаты и чуть не вскрикнула от неожиданности.

Возле моей двери на полу стояла лампа, слабо освещая привалившегося могучей спиной к стене спящего Педро. Только бы не разбудить, подумала я, торопливо направляясь к лестнице. Старые деревянные ступени заскрипели. Гостиную заливал лунный свет. Мсье Ордегри сладко всхрапывал. Я осторожно открыла дверь на улицу.

— Я здесь, сеньорита, — басовито прошептал Педро за моей спиной. — Я провожу.

— Педро, пожалуйста, не надо. Правда. Мне неудобно. Ты выгуливаешь меня, как собаку.

— Я должен охранять сеньориту.

Он был неумолим. Я вздохнула, представив, как мы сейчас поплетемся вдоль дома, завернем за угол, потом начнутся всякие постройки, службы, сараи, и в тени одного из них это жуткое сооружение... Я же все равно не смогу войти в него, придется моститься рядом, практически на глазах у Педро.

— Педро, давай не пойдем так далеко, ты постоишь тут, а я... Ну... в общем, в кусты!

Не дожидаясь ответа «телохранителя», я, досадуя на несовершенство человеческого организма, побежала в пальмовую рощицу, которая росла за домом.

Луна светила бестактно ярко, я была как на ладони. Я забралась уже в самую чащу — похоже, рощица плавно переходила в лес. То злобно, то интимно перекликались ночные голоса, кто-то из обитателей джунглей иногда подвывал, кто-то пощелкивал, взвизгивал и посвистывал. Ладно, будем считать, что здесь достаточно уединенно.

А потом среди ночных звуков мне послышался неповторимый смех Лауренсьи. Или не смех, а плач с надрывными вскриками? Я невольно направилась в ту сторону, разгребая заросли руками, и вдруг в паре метров от себя в траве увидела голую спину Лауренсьи, которая то сгибалась, то разгибалась, и взлетавшую в такт гриву ее волос. По гибкой спине метались полосатые тени стрельчатых листьев, в лунном свете делая ее похожей на зебру. Вместе с этими тенями по спине Лауренсьи активно перемещались мужские руки. Я замерла, затаив дыхание, намереваясь как можно скорее и незаметнее убраться отсюда, но Лауренсья, откинувшись назад, произнесла:

— Ты самый классный! Я сразу поняла! Ты, ты, только ты! Я даже глазам не поверила, когда увидела тебя снова!

Мужчина что-то ответил, но я не расслышала, потому что в эту минуту пронзительно заверещали птицы. А его лицо скрывала от меня спина и волосы Лауренсьи. Мари, как тебе не стыдно? — отругала я себя за любопытство. Уходи сейчас же! Но Лауренсья заерзала и, восторженно охая, заговорила снова:

— Еще! Еще! Кроличек мой! Как мы классно провели эту дуру и ее хмыря! Ха, даже дед ничего не заметил!

Выходит, дура — это я? А кто же мой «хмырь»? Но что должен был заметить дед? И почему именно «кроличек»? В этот момент «кроличек» опять что-то произнес, но мерзкая птица словно ждала, чтобы заорать обязательно вместе с ним!

— Да ладно, кроличек! У-у-у! Класс! Не ревнуй! Ты же сам велел Биллу приглядывать за мной!

Мужчина хлопнул ее по ягодицам и что-то сказал, но опять, естественно, одновременно с птицей! Однако я и так больше не сомневалась, что с Лауренсьей был тот, кого Гарри представил ей в качестве охранника: она увидела его снова и провела «дуру»... Марега! Нет, он же подарил мне кольцо. Вряд ли для отвода глаз. И парни, по-моему, все-таки подчиняются Игна-сио, а не Мареге, хотя Педро странно называет своего хозяина маленьким доном Рикардо... Неужели это Игнасио?! «Кроличек» несчастный! А если действительно Марега? Почему он так нервничал за ужином и затевал ссору?.. Пусть я буду выглядеть последней стервой, но сейчас я все узнаю и покажу, кто тут дура!

Я набрала побольше воздуху и приготовилась тигром броситься на них, но тут сильная рука зажала мой рот и кто-то уже не особенно церемонно волок меня прочь от этого места.

— Мари, извини. Это я. Умоляю, тише! — наконец зашептал он, касаясь губами моего уха.

Я так обрадовалась, узнав голос, что даже лизнула языком его ладонь.

— Что ты делаешь? — Он растерянно остановился и убрал руку от моего лица.

Я повернула к нему голову. Его губы были совсем рядом.

— Я так рада, что это именно ты. Очень! — «Очень» получилось у меня не особенно внятно, потому что мы одновременно прикоснулись губами к губам, ощутив дыхание друг друга. И это было так хорошо, что я побоялась, что сейчас умру, потому что лучше не будет уже никогда...

Он отстранился. Я открыла глаза. Он внимательно смотрел мне в лицо. Потом мы оба опять одновременно потянулись друг к другу и закрыли глаза, снова погружаясь в волны поцелуя...

«Теперь я точно не смогу без тебя» — я не знала, я подумала или произнесла это вслух. Но в ответ он без сомнения прошептал мне именно эти слова, а луна деликатно занавесилась облачком. Сразу громче зашумел водопад, и голоса джунглей стали таинственнее и слышнее.

— Что же нам делать? — тихо спросила я.

Он опять поцеловал меня, а потом сказал:

— Вот, — и полез в карман.

Понимая ответственность момента, луна отодвинула облако и старательно осветила маленькую кругленькую коробочку на его ладони. Он раскрыл ее.

— Это тебе.

Из прорези внутри бархатного донышка выглядывало колечко — маленькая золотая змейка, точно такая же, какую подарил мне Марега.

— Спасибо, Игнасио. — Я надела кольцо на безымянный палец. Оно болталось, но на средний пришлось точно впору! — Очень красивое, откуда оно у тебя?

Неужели то же самое? Нет, глупости! Он не мог зайти в мою комнату и переложить змейку из квадратной коробочки в круглую! То кольцо я обязательно верну изменщику! Пусть подарит своей хамке!

— Я купил днем в Кайенне, но никак не мог выбрать момент, чтобы подарить тебе. Мы все время были не одни.

— Ты мог бы постучаться в мою комнату.

— А вдруг бы ты не так поняла и прогнала меня? Как бы мы потом могли общаться дальше? — Он держал меня за руки и смотрел в глаза.

— А как я должна понять правильно?

Я погладила его волнистые волосы, еще окончательно не веря, что наконец-то все совпало: я без памяти влюблена в мужчину умного и красивого одновременно. А Марега — мерзавец, как все глупые красавчики, решил заполучить и меня, и эту Лауренсью! Как хорошо, что рядом вовремя оказался Игнасио, он самый лучший, самый воспитанный, самый деликатный, самый...