– Нет. Не хочу.
– Какие тогда у тебя планы?
– Отвечу, когда все будет позади.
Из «Цезаря» Грин позвонил Бенсону и Джимми и сообщил, что прилетит поздним рейсом.
– Какие новости? – любопытствовал Джимми.
– Поговорил с Паулой, – сказал Грин.
– А сейчас она слушает?
– Да.
– Господи! Ты что, все ей рассказал?
– Да.
Джим завизжал:
– Ты с ума сошел! Флойд, знаешь, что отколол этот ненормальный? Он все ей рассказал! Этот придурок выложил на стол все карты! Том, я уже тогда все понял, в «Драис», когда ты готов был расстегнуть ширинку перед этой красоткой, я уже тогда подумал, что ты теряешь голову, что ты позволишь себя облапошить, что ты не видишь разницы между тем, что важно сейчас и что можно отложить на потом! Идиот! Зачем ты это сделал?
– Паула меня узнала, – спокойно ответил Грин. – У меня не было выбора. Но мы кое-что получили взамен.
– Да уж, ты кое-что получил взамен, мой мальчик, – орал Джим в трубку.
– У Паулы находится ключ.
– Ключ? Откуда он у нее? Флойд, у нее ключ от сейфа!
– У них с Тино была какая-то договоренность? – раздался голос Бенсон на заднем плане.
– Слышишь, что Флойд спрашивает? – спросил Джим. – Они что, выступали отдельным дуэтом?
– Тино не доверял той компашке. Перед тем, как его убили, он успел отправить ключ в Вегас, на собственный адрес, где проживала и Паула. Он даже написал письмо, которое я сейчас держу в руке.
– Не прикасайся к этому письму! – закричал Джим. – На нем отпечатки пальцев Тино! Это вещественное доказательство!
– Я сразу же положил его в пакетик, – ответил Грин. Эта была неправда, но он хотел его успокоить.
– Во сколько ты прилетаешь?
– У меня рейс в половине двенадцатого. Авиакомпания «Дельта».
– Я тебя встречу, – сказал Джим. – А девушка?
– Паула останется в Вегасе. Согласно легенде, она навещает рожающую подругу. Лучше, если она пока побудет здесь. Я привезу ключ, и завтра мы заберем деньги.
– Откуда ты знаешь, что ключ подойдет к сейфу?
– Знаю.
– Может, она морочит тебе голову, так же как и Родни.
К Грину тоже было закралась такая мысль, но он не смел сомневаться в честности Паулы, когда она стояла рядом. Он был убежден, что ключ, который она ему дала, – необычно широкой формы с хитроумной системой желобков, – откроет сейф.
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ
После полуночи Грин приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса «Лакс». У выхода его ждал Бенсон. Он приехал один, потому что Джимми мучился похмельем. После их разговора о роли полицейского в доме Родни Джимми напился. «Нервы», – заключил Бенсон.
Бенсон попросил Грина сесть за руль «олдса», поскольку считал, что в его возрасте лучше воздерживаться от управления автомобилем и вообще желательно ездить в лимузинах, на заднем сиденье.
– Господи, как часто я это уже видел! – воскликнул Бенсон. – Некоторые люди настолько не уверены в себе, что тут же глотают что-нибудь или тянутся за бутылкой. Я знал, что Джим и раньше пил, чем сильно себе навредил, но что он до сих пор не бросил это занятие… Вы знали?
– Нет, господин Бенсон.
– Я помню Джима еще двадцать-тридцать лет назад. Тогда он не был таким. Прекрасный актер. Любимец Ли Страсберга. Выкладывался полностью. Даже когда играл в паре. Себя не щадил. Невероятно серьезный и невероятно честный. Никогда не искал легких решений и выворачивался наизнанку. После окончания съемок ему требовался месяц, чтобы прийти в себя. Когда он работал… Я вспоминаю, как он ходил по съемочной площадке. Сражаясь с демонами, которых он призывал, чтобы быть в состоянии играть. Очень методично. Каждую сцену он играл так, словно переживал собственную жизнь. У него был длинный список того, с чем ему приходилось считаться. На это уходила масса энергии. Сколько нужно мужества для того, чтобы таким образом по нескольку раз переживать свою молодость.
– Я был рядом, когда он окончательно загубил свою карьеру, – сказал Грин.
– Та история с полицейской машиной?
– Да. Он тогда тоже надрызгался.
– Ему завтра нельзя с нами, господин Грин. Нам нужен кто-то четвертый, ведь меня они знают. В их глазах я опустившийся актер, работающий электриком.
– Мы не можем брать другого, – сказал Грин решительно. – Нас трое. Так быстро мы никого не найдем.
* * *
Джим сидел на диване в гостиной Бенсона. Регулятор звука приемника стоял на максимуме – из колонок шипела тишина в доме Родни.
Джим поднял руку в качестве приветствия, сжимая между пальцами сигарету. Пепельницу на столе переполняли окурки.
– Я нес вахту, – сказал он. – Ничего не случилось. Никого нет дома. Как все прошло? Она брала в рот?
– Я не хочу, чтобы ты здесь курил, – сказал Бенсон. – Ты знаешь, что я не могу вышвырнуть тебя на улицу. Или позвонить в полицию.
– Всего одну сигаретку.
– Заработаешь рак легких.
Джимми усмехнулся и покачал головой:
– Ты скоро окочуришься от рака печени, но продолжаешь беспокоиться о раке легких. Может, ты еще и шампунем от перхоти пользуешься? У него рак, а он переживает по поводу белых чешуек на своих плечах!
Он разразился хохотом, отхаркивая вязкую мокроту.
– Сами видите, он не придет в себя до завтрашнего утра, – сказал Бенсон.
Грин убрал бутылку виски со стола.
– Эй, что это мы делаем? – сказал Джим. – Решил поиграть в сухой закон? Послушай-ка, мальчик. Ты еще в пеленках лежал, когда я уже стоял на съемочной площадке! Понимаешь? И твой член по сравнению с моим еще был жалким отростком, ясно? Поставь бутылку обратно, и закончим на этом, понял?
– Мы завтра собираемся украсть четыре миллиона долларов, – сказал Грин. – Для этого нам нужны ясные головы. Тебе особенно. Если хочешь пойти завтра с нами и получить свою долю, то сейчас же прекрати пить. Иначе для тебя, Джим, все кончено.
– Слушай, не вешай мне лапшу на уши, я знаю, что делаю.
– Хотите пива, господин Грин? – предложил Бенсон. Они оба стояли у камина и смотрели на Джимми.
Грин взял пиво и сказал:
– Только не говори, что мы тоже пьем, Джим. Это лишь баночка пива. Мы при этом не нажираемся. Мы не хотим все испортить.
– Я тоже не хочу. Мы возьмем свои денежки и сделаем ноги.
– В таком состоянии ты не добежишь дальше сточной канавы, – сказал Грин.
– Заткнись. Я просто немножко выпил. Чтобы расслабиться. В отличие от некоторых, я нигде не расстегивал штаны, я заменяю секс стаканом, понятно?
– Что ты вбил себе в голову? – спросил Грин. – Я к ней не притрагивался, осел.
– Прекрасно. Именно это мы, и хотели услышать. Голубочки вы наши.
Грин умоляюще посмотрел на Бенсона:
– Вы правы, тяжелый случай. Как нам его вернуть в нормальное состояние?
Бенсон бросил на него печальный взгляд.
– Как далеко мы пойдем? – спросил он.
– Что вы имеете в виду?
– Я знаю, как возродить Джимми Кейджа к жизни.
– Ха, – хмыкнул Джим, – только об этом я и мечтаю.
Бенсон вышел из комнаты.
– Послушайте, что вы так волнуетесь? – спросил Джимми Грина. – Я немного выпил. Вот и все. Я в своей жизни еще не так пил, и все было в порядке, понимаешь? Завтра я буду как новенький. Помнишь того маленького толстого инспектора из «Полиции Нью-Йорка»? С польской фамилией, Слибович, или что-то в этом роде. Завтра я буду играть, как он. Безумно, понимаешь? Он играет в припадке бешенства, мне это знакомо. Этого бешенства у меня в избытке. Слышишь, Томми? Нужно найти такое чувство у себя внутри, в глубине своих кишок, понимаешь? Лишь тогда ты способен играть.
– Сейчас ты, по-моему, застрял в своих кишках, – отреагировал Грин.
Флойд Бенсон вернулся в гостиную. Он нес огромный цинковый таз.
– Отойдите в сторонку, господин Грин.
– Господин, господин, – пробурчал Джим. – Какие вы тут все вежливые! Прекрати эту ерунду!
Прежде чем до Джима дошло, что в гостиной мог делать таз, Бенсон уже отвел его назад для придания движениям большей силы.
Мощная струя воды окатила Джимми.
За какую-то долю секунды он был уже весь мокрый, с головы и лица капало, одежда насквозь пропиталась водой, так же как и диван и весь угол, где он сидел.
Промокший и ошарашенный, он не двигался с места, постоянно моргал, а когда медленно поднес руку ко рту, заметил, что сигарета между его пальцами погасла и развалилась.
– Я не хочу, чтобы здесь курили, – сказал Бенсон сдержанным тоном.
Очевидно, ему было все равно, что часть гостиной покрыта водой. Он поставил таз на пол, облокотился на камин и, расслабившись, сделал глоток пива.
– Извини, – тихо сказал Джим.
– Пойдемте в сад, – предложил Бенсон, – на дворе прекрасный вечер. Надень что-нибудь сухое, Джим.
– Да, с удовольствием, можно?
– Я помогу тебе, – сказал Грин.
Опираясь на руку, Джимми поднялся с дивана. Грин проводил его в комнату в задней части дома, около кухни.
Отрывистыми усталыми движениями, будто каждое прикосновение к коже причиняло ему боль, Джимми медленно разделся. Красивое тело для мужчины его лет, тренированное и мускулистое, лишь седые лобковые волосы выдавали истинный возраст. Почему он их не красил?
– Ты отдаешь всего себя, вживаясь в роль, но потом, когда все позади, ты снова возвращаешься в этот мир с голой задницей. Без текста, без сюжета, без морали рассказа.
Джим не реагировал. Он сосредоточился на выборе сухой одежды из своего чемодана. Еще не так давно его шкафы ломились от костюмов и рубашек, нижнего белья и носков, десятков пар обуви. В чемодане все было аккуратно сложено, с любовью и заботой.
– Джим, когда ты начал серьезно пить? Что послужило поводом? – спросил Грин.
– Я уже в порядке. Сейчас спущусь вниз, – ответил Джим.
– После смерти сына? – не отставал Грин.
Кейдж сглотнул и ничего не ответил, сконцентрировавшись на процессе надевания брюк.
– Что случилось тогда с твоим сыном, Джим?
Кейдж застегнул ширинку, вынул идеально выглаженную рубашку и спрятал что-то под свитер, избегая взглядов Грина. Но Грин успел заметить, что эта была пластиковая коробка от видеокассеты.
– Тогда, в гостинице, ты спас меня от белой горячки, теперь моя очередь.
– Спасибо. Не стоит. Я сам справлюсь.
Он расстегнул рубашку, повернувшись волосатой грудью к Грину, и осторожно надел ее, боясь посадить где-нибудь пятно.
* * *
Флойд Бенсон сидел на стуле в саду, возле потемневшего бассейна с водорослями и тиной.
– Что вы планируете завтра предпринять? – спросил он Грина.
– Пойду один, – ответил Грин. – Паула утверждает, что полицейские так не поступают, но на Джимми рассчитывать сейчас не приходится. Он психически неуравновешен. Тогда, в истории с «кадиллаком» я тоже должен был это понять – ему требовалась профессиональная помощь, курс психотерапии с хорошим специалистом.
– А если они применят насилие?
– Возьму с собой пистолет Джима. У него есть пушка. Никогда не скажешь, что подделка.
– А каков глобальный план, господин Грин?
– Нужно, чтобы они покинули дом. Для этого мне понадобится не более двух минут. Вы останетесь у приемника. Мы должны поддерживать связь, поэтому мне, возможно, придется арендовать мобильный телефон. Сейчас нам надо обсудить, как вызволить этих типов на улицу.
– Пригласите прийти их в полицейское управление, – сказал Бенсон. – Вы позвоните в дом Родни, например, часов в девять и сообщите, что всех троих ожидают в главном управлении к одиннадцати часам. Я послушаю, как они на это прореагируют. У них не будет выбора, они подчинятся, поверьте мне. Прежде чем они поймут, что их обманули, пройдет примерно час, может быть, больше. Как только я услышу, что они покинули дом, вы войдете внутрь. И очистите сейф. После чего мы направимся на какой-нибудь остров в Тихом океане.
В саду появился Джимми Кейдж. На кухне и в гостиной горел свет, и он остановился, чтобы вытащить сигарету из пачки.
– Здесь можно, Флойд? – спросил он.
– Здесь можно.
– Прекрасно. Спасибо, Флойд.
Никакой иронии или безрассудства. Тихо и скромно.
Из зажигалки взметнулось пламя, он поднес ее к сигарете и выдохнул дым.
– У моего сына не складывалась жизнь, – сказал он. – Он не мог выйти из-под моего влияния. Был моей тенью. Он управлял небольшим архитектурным бюро, но дела шли неважно. Жестокий мир. И сложный одновременно. Он ничего не зарабатывал. Я ему помогал. Оплачивал его квартиру. Когда он переживал тяжелые времена, я подписывал ему чек. Он хотел сохранить независимость. Не желал работать на кого-то в крупном бюро. Я уважал его выбор. Он хотел жить по-своему, не идя на компромиссы и не делая уступок. У него была целая философия по поводу окружающей среды и экологически чистого строительства. Но его дела так и не пошли в гору. На рынке архитектуры так же сложно вырваться вперед, как и в мире кино. – Он ступил на траву, преодолевая невидимые барьеры, каменные глыбы из света. – В один прекрасный день я отказал ему в деньгах. Не потому, что я сидел на мели, и не потому, что я его больше не любил. Как отец ты имеешь на это право. Ты говоришь: для твоей же пользы, сынок, такой образ жизни заведет тебя в тупик, нужно остановиться, заняться чем-то другим, пойти работать в большую контору, чтобы набраться опыта, который может пригодиться в дальнейшем. Хватит, я больше не стану тебе помогать. Он разозлился. Счел меня предателем. Я сказал тогда: Яп – я назвал его в честь отца, голландским именем, – Яп, поставь точку в своем бизнесе, сделай выбор в пользу денег. Но он не хотел. Он не желал отказываться от мечты.
На секунду он замолчал, но было слышно, как он где-то внутри слушал голос своего сына.
– Он был отличным чертежником. Ему ничего не стоило подделать мою подпись, и он знал, где хранились мои чековые книжки. Когда он вышел, я обнаружил пропажу нескольких чеков. Но я не стал ничего предпринимать. Я подумал: чертов воришка, когда-нибудь это обернется против тебя. Он направился в Банк Америки, на углу Четвертой улицы и Санта-Моники здесь в деревне. И нашел там свою смерть. Шайка бандитов пыталась ограбить банк. Яп хотел обналичить подделанный чек, но должен был поднять руки. Он был в бешенстве. Начал кричать и ругаться. Это все записано на видеопленку. Я ее видел. Первоклассный материал. Мой сын лежит посреди пустого зала перед окошком номер восемь. Вы должны знать…
Тяжело дыша, он снова замолчал, чтобы успокоить свое колотящееся сердце.
– Вы должны знать, что я приверженец старомодной школы Станиславского. Хотел бы я играть так, как это делают англичане. Просто получать текст и играть. Они играют точно по написанному. Я так не могу. Для меня это должно быть по-настоящему. Я могу играть, только когда думаю, что все, что я делаю, – реально. У меня все наоборот. В свои лучшие времена я мог превратить самую ничтожную деталь в момент истины. Когда я снимался, для большинства людей я был невыносим. Я боялся растратить концентрацию. Я уходил в себя, вспоминая те вещи, от которых обычно убегал, – все, что находилось под коркой моего прогнившего черепа. А тогда, тогда все остановилось, понимаете? Для меня не было ничего более настоящего, чем смерть Япа. Я не мог играть. Не получалось. Я не мог играть, постоянно думая о Япе. Я сходил с ума от мысли, что отпустил его в банк с этим чертовым чеком. Яп зашел тогда ко мне в гости, а когда закрыл за собой дверь, я мог еще его остановить. В то время я еще жил в квартире на Уилшэйр и мог предупредить охрану внизу, чтобы те отправили его обратно ко мне. Я должен был сразу позвонить охране, понимаете? Ему было столько же лет, сколько тебе, Том, между вами разница в две недели.
Странной походкой – ноги его не слушались – он подошел к ним и присел на плетеное сиденье железного стула.
Его лицо блестело от слез, пока он неуверенно улыбался, пытаясь спрятать дрожащие руки и трясущиеся колени. Нервный нарыв, прорвавшийся наружу через конечности из живота и грудной клетки, – боль утраты.
– Джимми, подойди сюда, – пробурчал Бенсон. Он крепко сжал руки Джимми, как будто поймал птичку. – У тебя много грехов, но этот не на твоей совести, – сказал Бенсон. – То же самое могло бы случиться, если бы ты сам вручил ему чек. Не знаю, как точно это назвать, но ты не виноват.
– Ты хочешь сказать, что это судьба? – усмехнулся Джим. Его речь едва можно было разобрать, поскольку он стучал зубами. – Судьба – это глупости, недостаток таланта, способность в неправильный момент оказаться в неправильном месте. Кто желает стать жертвой судьбы? Невозможно. Мой мир выглядит по-другому. Смерть Япа началась с моих идиотских идей об отцовстве. Что мне надо проявлять больше жесткости. Что мне нужно поставить точку там, где сам он этого сделать не в состоянии. Я должен был дать ему денег по той простой причине, что они у меня были. У меня было полно денег. Я ни в чем не нуждался. Я хотел думать за него. Это не судьба. Это отсутствие понимания с моей стороны.
– И тогда ты начал пить? – спросил Бенсон.
– Лучше бы я повесился.
Бенсон почти шептал – раскаты грома, доносящиеся издалека:
– Тебе снова нужно начать играть. Помнишь, что говорила Стелла Юнг? Нужно заставить ситуацию работать на тебя! За все эти годы тебе не удалось найти способ справиться со своим горем и подобрать себе роль.
– Невозможно. Это меня убьет.
– Ты прирожденный актер. Поэтому с роковой гибелью Япа ты можешь справиться только на сцене. Твоя игра – источник твоего спасения.
– Абстракция, абстракция, – ответил Джим. – Япа застрелили в фильме. Я это так ощущаю. Такие вещи ведь не случаются в реальности?
Вдруг его глаза закатились, словно он потерял сознание, и все его тело сильно затрясло, сводя мышцы тяжелой судорогой.
Грин в панике схватил его за руку:
– Джим! Джим!
– Спокойно, – назидательно сказал Бенсон. – Это эпилептический припадок. Принесите мокрое полотенце, пожалуйста.
Грин бросился на кухню и подставил кухонное полотенце под кран. Когда он вернулся в сад, припадки ослабли. Тело Джима обмякло, и он, похоже, заснул. Они положили его на траву.
– Он принимает лекарства, – сказал Бенсон. – Я видел их в его комнате.
Грин повязал мокрое полотенце вокруг его головы.
– Вызовем врача?
– Не стоит, – ответил Бенсон. – Через несколько минут все пройдет. Думаю, что те таблетки просто не сочетаются с алкоголем.
Они сидел рядом с Джимом на траве, посреди газона между домом и бассейном. Высоко в небе под звездами виднелись огни пассажирского самолета, неслышно направляющегося в аэропорт.
– Вы в компании двух инвалидов, – сказал Бенсон.
– Инвалиды или нет, но завтра нам предстоит большая работа, – сказал Грин.
– Возможно, вам это идея не понравится, но я считаю, что нам все-таки нужно идти вместе, – предложил Бенсон. – Мы должны сделать это ради себя. Рано утром я позвоню Пэтти Хаммер. Она снабдит нас париками, усами и очками. Уверяю вас, в таком виде они меня не узнают. Джимми тоже что-нибудь наденет – очки, например. К полудню мы освободимся. Узнаем, где в округе можно взять в аренду патрульную машину и бляхи. Во второй половине дня мы отправимся к Родни и очистим сейф. Кто это там?
Флойд Бенсон бросил взгляд на ворота возле дома, где в сумерках стояла женщина.
Оттолкнувшись от земли, Грин поднялся. Женщина с дорожной сумкой по-прежнему ждала.
Он позвал ее по имени, и она направилась к нему. Свет из дома озарил ее лицо.
– Привет, Том, – сказала Паула и затем кивнула Флойду. – Господин Бенсон, какая честь с вами познакомиться. Он спит? – Она имела в виду Джима.
– Да, – сказал Бенсон. – Присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить?
– С удовольствием.
– Пиво?
– Охотно.
Бенсон вытянул руку, и Грин помог ему встать. Словно поднимал грузовик.
Когда Бенсон скрылся в доме, Паула сказала:
– Я больше там не выдержала.
– Ты хотела проверить, не обманул ли я тебя, – сказал Грин.
– Да.
– Я тебе поверил, а ты мне нет.
– Действительно, – сказала она. – Хотела воочию убедиться. Трое известных актеров, которые такое выделывают! Подслушивают и обманывают!
– Трое неудачников, которым нужны деньги, – подкорректировал ее Грин.
– Кейдж болеет? – спросила она.
– Он в порядке.
– Когда еще подвернется такой шанс, чтобы с Флойдом Бенсоном, Джимми Кейджем и Томом Грином разделить награбленное? – сказала она.
– Только завтра.
– Я не хочу его упустить, – сказала Паула.
ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ
Уитли-авеню берет свое начало в грязном, сером, спальном районе в центре Голливуда и ведет на вершину холмов, усыпанных роскошными виллами. Здесь в двадцатые-тридцатые годы жили звезды новой индустрии, только-только превратившейся из ярмарочных аттракционов в массовое художественное развлечение. Виллы являли собой пышные дворцы, любовно украшенные каждый на свой лад. Витиеватые железные ограды, заштукатуренные орнаменты в стиле арт-деко, черепица броских цветов, мексиканская плитка. Десять лет назад эту часть Голливуда обходили стороной – район с заброшенными старыми домами, давно покинутыми исполнительными директорами, которые отдали предпочтение Бел-Эйр и Беверли-Хиллс. Сейчас сюда нахлынула волна молодых адвокатов, менеджеров и импресарио. Наряду с более восточным районом Оакс, это место считались дешевой альтернативой недоступному по цене жилью на западе города.
Большие светлые особняки, утопавшие в зеленых садах со сверкающими бассейнами и участками земли в форме террас, покрывали холмы. Вид напоминал Ниццу или Канны в Южной Франции. От холмов веяло покоем и богатством. Дождевые установки разбрызгивали по газонам воду, латиноамериканцы подстригали кусты и живые изгороди, косили траву, чистили бассейны. Отголоски бурной повседневной жизни, бушующей у подножья, изредка достигали самих холмов, но в целом здесь преобладали мирные звуки косилок и листоуборочных машин. Никаких пешеходов, никаких детей на улицах.
Солнце на лазурно-голубом небе без единого облачка освещало старенький «олдс». Перед тем как миновать дом Родни, Флойд попросил Грина подняться на вершину холма, чтобы получить впечатление о местных извилистых дорогах на случай отступления.
С крутого склона справа от дома было видно Голливудское шоссе – бетонная ленточка со сплошным потоком машин. Установленные в доме «жучки» доносили рев тысячей двигателей внутреннего сгорания, ежесекундно пыхтевших по долине. Благодаря Голливудскому шоссе цены на недвижимость в этом секторе холмов оставались сравнительно низкими. В двадцатые годы здесь, скорее всего, слышались лишь звуки птиц и диких зверей, дополнявших идиллию томного времяпрепровождения возле бассейна. Теперь же грохот был просто невыносим, стена из шума, почти физический гул, отдающийся эхом в животе.
По разные стороны от Уитли-авеню резко вниз уходили улочки. Когда они добрались до северной части холма, гудение шоссе более или менее стихло и стало напоминать что-то вроде шума морского прибоя. Здесь тоже все было распахано и застроено. Залитые солнцем имения за белоснежными стенами или живыми изгородями, под веерами пальмовых крон и острыми верхушками стройных кипарисов. Они обогнули холм и поехали обратно к дому Родни.
Вытянутое здание располагалось на углу извилистой улицы, которая лентой перевязывала вершину холма. К нему примыкал участок Уитли-авеню, ведущий прямо в центр Голливуда. Большие окна, ухоженный газон, отделявший дом от тротуара, охровая крыша в итальянском стиле.
Грин ехал по правой стороне дороги, наискосок от дома.
– Пошли? – спросил он.
Рядом сидела широкая и тучная фигура Флойда.
– Пошли, – сказал он.
Под носом, наполовину закрывая верхнюю губу, были приклеены густые усы. Он надел очки в старомодной черной оправе, со стеклами, резко увеличивавшими глаза. Он набил щеки ватой, чтобы придать лицу другую форму, а Пэтти Хаммер постригла его почти наголо. Во время работы он всегда носил специальный комбинезон, сейчас же на нем был темно-синий, слегка потрепанный костюм – одежда инспектора, которого уволили за несколько месяцев до пенсии. Двумя часами раньше они посетили Пэтти. С большим букетом цветов и бутылкой хорошего «Бордо». Они попросили Пэтти преобразить их до неузнаваемости, поскольку они якобы отправлялись на выступление. «Нет, мне ничего не надо, я вам просто окажу эту услугу, ведь я помню, как много мы смеялись в прошлом». Она овладела своим ремеслом, когда ей было шестнадцать, и теперь имела за плечами уже почти сорокалетний опыт. С кем она только не работала – начиная от Брандо и кончая Питтом.
Грин посмотрел в зеркало заднего вида и увидел патрульную машину. За рулем в полицейской униформе сидел нанятый ими статист. На расстоянии он ничем не отличался от настоящего полицейского агента. Вблизи же было видно, что у Чарли, «цветного» философа, почти не осталось зубов и что он был неуравновешенным душевнобольным. Он согласился играть и держать рот на замке, поскольку беззаветно поклонялся Джимми Кейджу, чьи роли знал наизусть, декламируя, словно библейские тексты, целые диалоги. Чарли находился здесь исключительно для визуального эффекта – агент, наблюдающий за домом из патрульной машины.
Джим заклинал его, что он должен слепо и безотказно подчиняться всем приказам, на что Чарли, закусив губу с лихорадочным взглядом серьезно кивал. Он получил один из двух арендованных утром сотовых телефонов, другой взял себе Грин. Чарли думал, что они разыгрывают группу приятелей.
– Розыгрыш, – сказал, подмигивая ему, Джим. Чарли истерически рассмеялся.
Паула дежурила у приемника в доме Бенсона в Санта-Монике. Она могла слышать, что обсуждают Родни, Стив и Мускул за спиной актеров, и в случае необходимости связаться с ними по мобильному телефону.
Они хотели приехать раньше, но подготовка к операции заняла все утро. Нужно было взять в аренду машину и бляхи, загримировать Джимми и Флойда (так, чтобы было незаметно, а это намного сложнее, чем гримировать для камеры; как правило, отснятый материал затушевывает небрежности и неровности, глаза же стороннего наблюдателя, наоборот, беспощадно раскрывают малейшие недостатки), найти статиста на роль полицейского агента в патрульной машине, арендовать телефоны, обсудить роли. Кроме того, в саду под эвкалиптом они придали земле замороженного Тино. Паула грозилась выйти из игры, если они не проявят к Тино уважения. Она знала и любила его, они вместе смеялись и плакали, и сознание того, что он лежит в морозилке, словно истерзанная индейка, было невыносимо.
Они потратили больше часа, чтобы вырыть яму, достаточно глубокую для вечного покоя. Паула прочла что-то из Библии, и они почтили Тино минутой молчания.
Они вышли из «олдса» и направились к патрульной машине. Джим еще раз повторил для Чарли все инструкции. В ближайшие часы ему не разрешалось покидать автомобиль. Ему было велено ждать, пока из дома не выйдут трое – приземистый мачо в сопровождении быков. Трое, не меньше. Когда ему позвонит Паула, он детально опишет ей все, что видел. Если они уедут, он последует за ними и по дороге будет держать связь с Паулой. Мужчины, скорее всего, отправятся в главное управление полиции в центре Лос-Анджелеса. Убедившись, что они вошли внутрь, он вернется к дому Флойда в Санта-Монике.
– Я поставлю сирены и сяду им на хвост, – сказал Чарли.
Пэтти Хаммер уложила его волосы в дешевую прическу.
– Ни в коем случае, – сказал Джим. – Ты должен придерживаться максимально дозволенной скорости.
Джим надел солнечные очки, и они договорились, что он не станет снимать их и в доме. Так же как и Флойд, он приклеил усы, поменьше, чем у Флойда, но достаточно густые, чтобы походить на одного из «усатых типов», распространенных среди детективов полиции Лос-Анджелеса.
– Пятьдесят пять миль в час, запомни, – сказал Флойд.
– А можно курить в этой тачке? – спросил Чарли.
– Нет, – сказал Джим. – Если захочешь курить, выйдешь из машины. Еще вопросы есть?
– Что мне делать, если они меня о чем-нибудь спросят?
– Не спросят, – ответил Джим.
– А вдруг, – настаивал Чарли.
– Ерунда. Выйдя из дома, они тут же сядут в машину. Зачем им с тобой заговаривать?
– Просто так. Мало ли что. Может, они спросят дорогу или что-нибудь в этом роде.
– Нет. Ты молчи. Если будешь курить у машины, когда они выйдут на улицу, тут же садись за руль, понял?
– Понял.
У Грина запищал телефон. Он открыл крышку «Моторолы-Флипфоун». Он хотел арендовать более легкую и современную модель, но Флойд предупредил, что полиция всегда пользуется устаревшими телефонами. Наверное, он был прав.
– Ну что там? – спросил Грин.
– Они говорят о вас, – сказала Паула. – Мускул заметил патрульную машину, и они гадают о цели вашего визита. Родни умирает от страха. Он хотел сбежать через заднюю дверь, но Стив его удержал.
– Прекрасно, – сказал Грин, а затем, обратившись к Флойду и Джиму: – Они нас заметили и жутко перепугались. – И Пауле: – Мы пошли, держи Чарли в курсе, хорошо?
– Что-нибудь придумаю, – сказала Паула.
Связь оборвалась.
– Пошли, – сказал Джим.
Он положил руку на бедро и почувствовал кобуру своего пистолета. Этот жест предназначался тем, кто смотрел на них из окна.
– В машину, – скомандовал Джим.
Чарли сел за руль.
Грин следовал за Бенсоном, направлявшимся по асфальтовой дорожке к парадной двери. Как самый старший, Бенсон должен был вести разговор. Если они его узнают, все пропало.
За Грином шагал Джим.
– Как ты думаешь, Томми, усы не отклеятся? – прошептал он.
– Они на силиконовом клее. Даже если захочешь, не отдерешь.
– Надеюсь.
Бенсон нажал на кнопку звонка. Они приготовили свои полицейские бляхи.
Грин заметил страх в глазах Джимми и ободряюще ему кивнул. Джим кивнул ему в ответ, тяжело дыша, словно страдал астмой.
Маленький темный человечек по имени Родни открыл дверь.
– Здравствуйте, что вам угодно? – спросил он нарочито громко.
