В поисках скрижалей (№7) - Исповедь Люцифера (шестая скрижаль завета)

— Это, наверное, очень тяжело... — обрывок своих мыслей Саша произнесла вслух.

— Что — «это»? — 63-22 прищурился и улыбнулся.

— Ну, когда все в тебя влюбляются, — засмущалась Саша, ощущая всю глупость и двусмысленность своего положения. — «Человек, объятый страстью, не видит ни того, кого он любит, ни самого себя. Это двойное убийство».

— Влюбляются в меня? — рассмеялся он вдруг. — Нет, это ерунда, право! Забудь обо мне! Все познается в сравнении... Ты подумай — каково Богу! Вот уж кого убили любовью! Самым натуральным образом!

63-22 продолжал смеяться — удивительным, заразительным смехом. А Саше хотелось плакать. В эту секунду ей хотелось рыдать навзрыд, провалиться сквозь землю и умереть. Потому что в этом удивительном, заразительном, необыкновенно добром и светлом смехе она слышала вселенское горе.

Можно было подумать, что так Сатана потешается над Богом, как Саша над Павлом: «Мне нравится думать, что Ты, Бог, несчастен. Очень. По крайней мере, больше меня». Но нет, Сатана не потешался над Богом, он сострадал Ему. Безбожник, сострадающий Создателю. Ад — место вселенской скорби о Его муках...

От этой мысли все внутри Саши перевернулось. Сердце защемило, и тут она вспомнила слова 63-22: «Мне Бог не нужен», И в эту же секунду они вдруг поменяли в сознании Саши свое значение, самый их смысл переродился. 63-22 освободил Бога... Он единственный не ждет от Него подарков в обмен на свою любовь.

Бессеребряник, взявший только для вида каких-то тридцать монет...

*******

— Ну что, будешь разгадывать вторую загадку? — 63-22 печально посмотрел на Сашу. — Если тебе нужны доказательства, ты всегда можешь получить их. Но у меня слишком мало времени.

Саша запаниковала. Страх, что она не сможет отгадать, смешался в ее душе с ужасом предстоящего ей испытания — переживания чьей-то смерти. Нет, она не хочет ничего отгадывать, и ей не нужны никакие доказательства.

Но эти слова — «у меня слишком мало времени». Неужели 63-22 знает, что его хотят убить? И он готов умереть? А может, она скажет ему. Откуда ему знать об этих планах? Его боятся здесь, как прокаженного.

Сказать? А вдруг его камеру прослушивают? Нет, нельзя говорить и нельзя отказываться. До тех пор пока она приносит доказательства, остается надежда, что ему сохранят жизнь. Хотя бы надежда.

— Да... — прошептала Саша.

— Что «да»? — грустно улыбнулся 63-22, как бы с подвохом, но на самом деле без всякого подвоха.

— Я прошу, — Саша сказала это так тихо, что даже сама не услышала своих слов.

63-22 лег на кровать, закинул руки за голову, закрыл глаза.

«Я думаю, она была святой, — начал он свой рассказ. — Ее сознание, глубокое, сильное, было мощным противовесом ее страсти. Это ведь только кажется, что чувства — что-то такое, что следует выставлять напоказ. Нет. Они обижают, досаждают, создают напряжение, стесняют, заставляют других людей к вам приноравливаться.

В чувствах, даже хороших, не говоря уже о плохих, нет ничего, что позволило бы ими восхищаться. Чувства — это животная реакция. Вот событие, вот впечатление, а вот реакция — то есть чувство. Глупо. Как рефлекс у лягушки. Если бы мозг лягушки весил, как и мозг человека, она бы реагировала так же. А человек, истинный человек, — это не трепетание чувств, это сознание, стремящееся к свету истины. Таков план создания.

Прекрасные «душевные порывы», которыми некоторые так гордятся, только порывы. В них нет внутренней силы, в них нет осмысленности, личного решения. Это лишь бессмысленный всплеск. Красивый, но бессмысленный. Истина нуждается в силе — не в импульсе, а в поступательном движении вопреки сопротивлению обстоятельств.

Она была такой — по-настоящему сильной. Ее звали Лита. Странное имя, от греческого litos, что значит — камень.

— Я прошу только об одном, будь честным со мной, — сказала она мне как-то.

— Я выполню любую твою просьбу, — ответил я.

— Ты ведь не любишь меня, правда? — ее голос дрогнул, но она смотрела на меня, и в ее глазах была любовь.

— Правда, я не люблю тебя. Прости.

— И если этого нет, то не будет никогда?.. — она едва сдерживала слезы, но в ее глазах по-прежнему была любовь и невероятная нежность.

— Никогда.

— Тебе плохо от того, что ты живешь со мной? — слеза покатилась по ее щеке, но она оставалась спокойной и нежной.

— Мне плохо от того, что тебе плохо.

— Мне не плохо, я люблю тебя... — ответила Лита,

— Это неправда.

— Да, это неправда, — Лита утерла слезы. — Мне плохо. Верно, я жду, что ты все-таки полюбишь меня. Когда-нибудь. Хоть чуть-чуть. Это неправильно. Я знаю. Я как бы обязываю тебя, а это дурно, скверно. Нельзя обременять того, кого любишь.

Лита смотрит в пол, в сторону, но только не на меня.

— А если ты узнаешь, что я не могу этого сделать? Совсем. Никогда.

— Я умру, — ответила Лита. — От тоски.

— Но я здесь, я рядом с тобой. У тебя есть то, что тебе нужно. А ты хочешь большего, ты хочешь невозможного. Лита, зачем ты создаешь безвыходную ситуацию?

— Безвыходную ситуацию, — повторила она за мной, словно шла тенью за моим сознанием. — Я все понимаю, сердцу не прикажешь.

— Дело не в моем сердце.

— Не в сердце? — Лита встрепенулась, печаль в ее глазах сменилась растерянностью. — Но в чем же тогда?!

— Дело в твоем сердце. И она ушла, совсем. Какой была ее причина? Ответь, и у тебя будут доказательства».

*******

Саша плакала. Тихо роняла слезы. Они сбегали по ее щекам, неприятно задерживались па губах и на подбородке, а потом падали в открытую ладонь. Почему она плакала?.. Сложный вопрос.

Обычно люди плачут, потому что им жалко себя. Даже когда они оплакивают кого-то другого, они, на самом деле, плачут о себе. Они могут жалеть себя, потому что никогда больше не увидят того, о ком плачут. За этой жалостью может стоять страх — чужая, тронувшая их беда когда-нибудь может приключиться и с ними. Наконец, человек часто плачет просто от безысходности, от пустоты. Нам жалко себя, когда мы осознаем свое несчастье и свою конечность.

Какая причина была у Саши? Да, наверное, ей было жалко себя. Она слушала историю о безответной женской любви, и ей было жалко эту женщину, утратившую надежду на счастье. Ей было жалко его — 63-22, потому что он тоже был несчастен. Но главное — она плакала, потому что сама была несчастна. Она отчетливо поняла это только сейчас.

Еще вчера она смотрела на него, как на самого желанного мужчину на свете. Она была в восторге! До дрожи! Она даже думать не хотела о том, что с ней происходит. Она была как зверек — возбужденный, голодный и безумный. И ей не было страшно. Абсолютно! Она была счастлива. Она знала, чего хотела. Это было вчера...

А сегодня Саша вдруг увидела в нем, в этом «сексуальном объекте», человека. Пелена ее желания расступилась, и перед ней появилась личность — незаурядная, тонкая и красивая. Он был красив в том, как он думает, чувствует. И даже если эти чувства казались Саше странными, они все равно притягивали ее. Она почувствовала родную душу.

И что?! Что с того?! Вот сейчас эта родная душа лежит перед ней на кровати. И ей, этой душе, абсолютно безразлична Саша. Ей все равно, что Саша думает, что чувствует. Она самодостаточна. И поэтому в какой-то момент Саша, вне зависимости от того, любит она эту душу или нет, должна будет тихонько собраться и удалиться.

Можно, наверное, смириться с тем, что твоя страсть — блажь и глупость. Как болезнь, как временное помешательство. Рано или поздно это пройдет. Если в тебе достаточно внутренней силы, ты справишься. Главное понять, что ты просто запутался и дальше выбираться. Конечно, это не повод, чтобы чувствовать себя несчастной!

Но как быть, когда ты все понимаешь, а выхода все равно нет? Ты бережешь любимого, видишь в нем человека, пытаешься ему не досаждать своими чувствами, ценишь его свободу и право быть тем, кто он есть. Но легче от этого все равно никому не становится! Замкнутый круг. Несчастье с соблюдением принципов дипломатии.

Не лучше ли уж сгореть от страсти? Взять от жизни все, что можно, а потом сгинуть где-нибудь и не жалеть ни о чем?..

Так о чем же плакала Саша? О своем выборе?..

Она открыла глаза и уставилась на 63-22: «Господи, какой красивый... какой любимый. А они убьют его. Из мести, из страха, из зависти. Все равно. Не важно, почему. Они сделают это. И его больше не будет. Совсем. Его не будет. Никогда. — Саша разрыдалась в голос. — Хотя бы знать, что он просто жив... Просто знать... Глупый, жестокий, несправедливый мир...»

*******

Только Саша вышла из камеры 63-22, как ее тут же попросили к Василию Васильевичу. Нужно было немедленно прийти в идеальную форму.

— Разрешите? — спросила Саша, приоткрыв дверь в кабинет начальника тюрьмы.

— Что-нибудь есть? — спросил Василий Васильевич, не поднимая головы от бумаг.

— Да, — сухо ответила Саша. — Женщина по имени Лита. Тесок среди самоубийц у нее, наверное, не много, так что можно...

— Я справлюсь, — оборвал ее Василий Васильевич. — Может быть, на этот раз будет порезультативнее.

— В каком смысле? — не поняла Саша.

— А в таком, что жива ваша Таня, — Василий Васильевич поднял голову и посмотрел на Сашу. — Жива-живехонька!

— Как это жива?

— А вот так! Ошибочка в документах вышла. Откачали ее. Незавершенный суицид. Какой-то дурак со «Скорой помощи» подал, видать, данные нечетко, а другой дурак-статистик перепутал их со сводкой из судмедлаборатории. Не знаю. Другого нет объяснения.

Ужасно глупо, но Саша перепугалась. Она поняла, что значил этот тон — наглый, нахрапистый. Василий Васильевич празднует победу. Сейчас он уест Юрия Анатольевича и приступит к реализации своего плана. 63-22 доживает свои последние часы.

Саша с трудом взяла себя в руки:

— Да, странное дело. Ну ладно. Я пойду отдохну, а вечером, если не возражаете, проведу третий допрос.

— Вечером? — видно было, что Василий Васильевич, мягко говоря, не обрадовался этой новости. — А надо ли?..

«Он хочет сделать это сегодня же вечером, — мелькнуло в голове у Саши. — Надо его как-то успокоить и потянуть время. Как свидетель я ему не нужна...»

— Хочу, Василий Васильевич, побыстрее домой вернуться, — пожаловалась Саша. — Да и что мне тут делать, если эта свистопляска продолжится? Так что, если и в третий раз никакого проку, то, может, я завтра и поеду уже? Чего ловить-то?

— А-а-а... Вот как. Хорошо. Тогда сегодня проводите еще один допрос, а завтра, прямо с у... — Василий Васильевич осекся, слишком очевидным выглядело его намерение сплавить Сашу. — Ну в общем, а завтра посмотрим.

— Очень хорошо, — Саша изобразила из себя дурочку с переулочка. — Спасибо вам большое, Василий Васильевич! Как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Ну я пошла?

— Иди, дитятко, иди, — Василий Васильевич прищурил один глаз и внимательно посмотрел на пятившуюся к двери Сашу.

*******

Юрий Анатольевич поджидал Сашу в коридоре.

— Пойдемте ко мне, — шепотом сказал он.

— Вы по поводу Тани? Что данные не подтвердились? — спросила Саша.

— Нет, — отрубил тот. — В смысле — да. В общем, пойдемте. Пожалуйста.

Они поднялись на этаж выше и подошли к кабинету Юрия Анатольевича. Саша заметила, что на ней не было таблички. Характерный почерк спецслужб. Они не любят ни подписываться, ни таблички на кабинетах вешать. В лучшем случае — номера. А чаще и без номеров обходятся. Кому надо, тот знает. А кому не надо — тому и не надо.

— Вы...

— Что? — Саша попыталась поймать взгляд его бегающих глаз.

— Вы не знаете, как он это делает?

— Делает что? — якобы не поняла Саша.

— Ну, это... — Юрий Анатольевич как-то странно качнул головой.

— А зачем вам? — усмехнулась Саша. — Для личных нужд?

— Нет, не для личных.

— А для каких тогда?

Саша вся напряглась. Если он расскажет ей все как есть, она наверняка сможет повлиять на ситуацию! А положение у «товарища Юрия» отчаянное — задание получил, выполнить его не может, а «союзники» в виде местного начальства грозятся ликвидировать «объект». Вместо премии к ордену можно будет и по шапке получить.

— Нет, для личных, — поправил себя Юрий Анатольевич.

— Если для личных, то не беспокойтесь. В вашем случае этот рецепт не сработает.

Саша развернулась и снова направилась к выходу. Она поняла, что должна вести себя максимально жестко. Ей предстоит торговаться, а поэтому противник должен чувствовать ее силу.

— Да постойте же! — от отчаяния чуть не закричал Юрий Анатольевич. — Один вопрос. Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос. Вы что, не влюбились в него?

— А что, так заметно? — Саша уставилась на Юрия Анатольевича.

Она надела на свое лицо гримасу — мол, иначе и быть не могло. Она лучший сотрудник. Она все может и, конечно, она не теряет головы.

— Но это как-то странно... — протянул тот,

— Что вы хотите, чтобы я у него узнала? Только начистоту. Мы можем заключить сделку.

— Сделку? — удивился Юрий Анатольевич. — Что вы имеете в виду?

— Юрий Анатольевич, — Саша разыграла высокомерную любезность, — я не хочу более здесь находиться. Мне здесь все не нравится. И я устала. Если вы перестанете играть со мной в эту идиотскую секретность и расскажете все, как есть, я вам помогу и уеду. Право, я очень хочу уехать отсюда. Тут просто неприятно.

Секунду Юрий Анатольевич стоял в нерешительности и нервно тряс рукой. Он явно мучился дилеммой — рискнуть, и все рассказать, или же играть дальше, как ни в чем не бывало. Но в конце концов эта Александра — толковая баба, до всего сама дошла. А этот Василий Васильевич прицепился же, сволочь, к неточности в таблице...

— Хорошо, — сказал Юрий Анатольевич и мысленно перекрестился.

— Только без дураков, — пригрозила Саша. — Если пойму, что дурачите меня, я вас жалеть не буду, Юрий Анатольевич.

— Ну, мать! — Юрий Анатольевич оторопел. — Ты вообще, в своем уме, такое говорить?! Я же тебе не...

— Я свое слово сказала, — Саша сделала движение, что, мол, не хотите, как хотите.

— Ладно, ладно. Договорились, — пошел на попятную Юрий Анатольевич. — Просто и по-другому можно... По-человечески.

— Не тяните резину. Кого вы представляете?

Юрий Анатольевич подтвердил все Сашины догадки. Это действительно секретная правительственная служба, которую совершенно не интересуют преступления 63-22. Она изучает парапсихологические феномены, чтобы использовать их в государственных целях.

Например, правительство может серьезно сэкономить на обороне, если экстрасенсы докажут, что при необходимости они обезвредят ядерное оружие противника. В принципе, это возможно, ведь ясновидение, левитация, телепатия, телекинез и другие парапсихологические феномены существуют. Проблема только в их управляемости.

В высших сферах идет борьба: в одном лагере ратуют за привлечение парапсихологов, в другом — категорически против. Когда появился «Люцифер», аргументы первых обрели необычайный вес. Но наиболее отчаянные головы пошли дальше. Версия о том, что «Люцифер» — воплощенный Дьявол, рассматривается ими совершенно серьезно.

— Это бред какой-то! — вырвалось у Саши.

Она понимала — все, что рассказывает Юрий Анатольевич, правда. Сумасшедших везде предостаточно, а в правительстве — тем более. И желание решить сложные проблемы каким-то «простым» способом понять можно. Но все же, как-то глупо всерьез говорить о том, что Дьявол способен материализоваться?.. Ерунда какая-то.

— Мне тоже поначалу не верилось, — отозвался Юрий Анатольевич. — Но факты!

— Какие факты?! — чуть не рассмеялась Саша. — Какие могут быть факты, доказывающие демоническую природу конкретного человека?

— Очень простые — его воле невозможно препятствовать. Никто не может ему сопротивляться. Вы знаете обстоятельства его задержания?

— Откуда мне знать? — пожала плечами Саша.

— Его брали спящим, сразу надели на него маску и исключили возможность каких-либо контактов с неподготовленными сотрудниками, — взахлеб рассказывал Юрий Анатольевич. — Потом уже работали лучшие из лучших. Чем это закончилось, вы знаете,

— И чего вы от него хотите? — спросила Саша, когда узнала все, что считала нужным.

— Нам с вами только одно нужно, чтобы он пошел на переговоры, — ответил Юрий Анатольевич. — Он нужен в качестве союзника. Детали мне не известны...

— Союз с Люцифером? — Саша еле сдержалась, чтобы не рассмеяться.

Она представила себе, что влюбилась не в 63-22, а в Дьявола. И ведь если бы он — 63-22 — предложил бы ей обвенчаться, она бы, не раздумывая, согласилась. У нее был бы «союз» с Дьяволом. Интересно, она бы превратилась от этого в ведьму? И какой по счету она была бы у него супругой...

У Саши начиналась истерика. Внутри все дрожало. Сердце стучало как сумасшедшее. Нервы были на пределе. Безумие в ней, безумие вокруг нее. Чехарда чувств, глупость окружавших ее людей, и ощущение подступающего отчаяния. Все это месиво пульсировало у Саши в душе, словно гигантская помпа.

*******

Едва закончив разговор с Юрием Анатольевичем и пообещав ему всемерные помощь и содействие, Саша бросилась искать телефон. Ни из одного кабинета сделать свой звонок она не могла. Нужно было найти место, откуда служащие зоны звонят своим родным. К счастью, задача решилась просто — этот «переговорный пункт» находился прямо рядом со столовой, куда Сашу сопроводили на обед. Дрожащей рукой Саша набрала номер:

— Алло! Алло! Валентина Петровна, миленькая, здравствуйте! Соедините меня с Николаем Ивановичем. Да, это срочно! Случилось. Да.

Через минуту Николай Иванович взял трубку:

— Саша, что у тебя?!

— Николай Иванович, выручайте! Мне нужна бумага...

Саша просила Николая Ивановича добиться появления бумаги, временно отстраняющей от работы сотрудника одной спецслужбы «X». И обязывающую ее — Сашу — принять на себя заключенного учреждения ПСТ 87/6 № 63-22. Саша попыталась объяснить причины, но Николай Иванович прервал ее:

— Что значит «принять на себя»? — до этого лишь встревоженный голос Николая Ивановича вдруг стал злым.

— Под мою ответственность, — обмерев,

ответила Саша.

— Ты в своем уме, Сашка?! Ты понимаешь, о чем ты просишь?! Я так и думал! Думал, что чем-то таким дело и кончится!

— Это вопрос жизни и смерти...

— Да какого рожна он тебе сдался?! Ты совсем что ли сдурела?! Пусть делают с ним, что хотят! — кричал в трубку Николай Иванович.

— Это вопрос моей жизни и смерти, папа.

«Папа» вырвалось у Саши как-то само собой. Она никогда не называла так Николая Ивановича, а теперь вдруг назвала.

На том конце провода воцарилась гробовая тишина.

— Жди, — ответил Николай Иванович через минуту.

В трубке раздались гудки.

*******

Саша вернулась в свою комнатенку, чтобы перевести дыхание. Сжавшись комочком на кровати, она попыталась сосредоточиться. Нужно что-то решать, нужно что-то делать. Но что?! Может, плюнуть на все, затаиться и пусть оно себе идет как идет. Нет, этого она не выдержит. Действовать!

Господи, как же она его любит! Проклятье, проклятье! И вдруг в ее сознании снова всплывают образы. Саша опять вспомнила своего учителя. Вспомнила, как он рассказывал о любви...

«Любовь — это испытание. Она испытывает дух человека. Да, если вы достаточно разумны, если вы способны опираться на свое сознание, вы можете совладать со страстью. Но что дальше? Обозлиться на весь белый свет, поставить на себе крест и спрятаться? В монастырь? В глушь? В Саратов?

Нет, если вы по-настоящему любите человека, нужно пройти весь этот путь до конца, а не бежать прочь, поджав хвост, при первых взрывах петард. Просто идите вперед, делайте то, что должны делать, то, что подсказывает вам сердце. И ничего не бойтесь. Да, любовь — это испытание. Но испытание, которое делает вас сильными».

Саша тогда удивилась: «А чего боятся, если ты любишь? Когда любишь, наоборот, ничего не страшно».

«Это правда, — ответил ее учитель. — Но если все идет не так, как ты ожидаешь? Разве это не напугает тебя? Или если ты сталкиваешься с чем-то, что никак не можешь понять? Разве это не вызовет у тебя сомнений?

И наконец, если ты не видишь ничего кроме своей любви? Разве не станешь ты держаться за нее, как за спасательный круг? В таком состоянии влюбленные забывают, что обеими ногами они все еще стоят на земле и им просто некуда падать.

Паника — вот чувство, которое сопровождает любовь, потому что любовь — это встреча с неизвестным. Неизвестным Другим, неизвестным самим собой. Любить страшно. А испугаться любви — значит предать».

Саша задумалась: «Ничего не видишь, кроме своей любви?..»

«Да, — ее учитель кивнул головой и снова начал говорить о своих любимых экспериментах. — Если запустить животное в лабиринт, оно испугается и бросится искать выход. По лабиринтам бегают мыши, кролики, собаки.

И даже люди, Саша, только у них особенные лабиринты — это лабиринты чувств. Сначала ты в них, словно слепец, — ничего не знаешь. Но постепенно узнаешь себя, и тебя уже трудно удивить. Ты заранее знаешь, где выход. Но иногда...»

«Что иногда?..» — спросила Саша.

«Но иногда, — грустно улыбнулся ее учитель. — Иногда ты можешь потеряться».

«Потеряться? — удивилась Саша. — Потому что это лабиринт?»

«Правильно, именно поэтому, — подтвердил учитель. — Но где любовь, там и Бог, Саша. А Бог всегда над лабиринтом. И если ты запутался, вспомни о том, что лабиринт находится в чем-то большем. Всегда есть что-то большее. "Нужно только суметь это увидеть».

Сашины глаза были закрыты. Она увидела себя в большой, просторной квартире. Все в ней очень красиво, изящно и стильно. Ей навстречу выходит 63-22.

— Ты пришла, Лита? — спрашивает он, появляясь из гостиной.

— Да, пришла, — отвечает Саша и смотрит ему в глаза.

*******

Она смотрит ему в глаза и ей стыдно. Ей стыдно за то, что она здесь. Ей стыдно за то, что она пользуется его добротой и отзывчивостью. Он не любит ее. Так случается. Но он разрешает ей быть с ним. Он позволяет себя любить. Трагедия, сотканная из лоскутков счастья.

— Я прошу только об одном, будь честным со мной, — говорит Саша.

— Я выполню любую твою просьбу.

Это правда — он выполняет любую ее просьбу. Только он ее не любит. Уважает, ценит, дорожит, бережет, заботится о ней, но не любит.

— Ты ведь не любишь меня, правда? — ее язык не слушается, не хочет этого говорить.

— Правда, я не люблю тебя. Прости.

Видно, что ему больно, он не хочет ее ранить. Он открыт и честен, как всегда, как она хотела. Разве было бы лучше, если бы он лгал? Нет. Она бы все равно поняла, но чувствовала бы себя грязной. Ему больно говорить это. Но он говорит, чтобы она не чувствовала себя грязной. Он делает то, что она сама у него попросила.

— И если этого нет, то не будет никогда?.. — Саша с трудом сдерживает подступающие слезы.

— Никогда.

Господи, зачем ей эта правда?! Нет, лучше быть зверушкой, которая ничего не понимает и рада любой ласке. Какая разница, почему тебя ласкают. Это приятно. Наслаждайся, получай удовольствие. Почему она принуждена думать?! Кто взвалил на нее этот крест?!

— Тебе плохо от того, что ты живешь со мной? — Саша чувствует, как слеза бежит у нее по щеке.

— Мне плохо от того, что тебе плохо.

Ему плохо от того, что ей плохо. Это так. Раньше она хотя бы радовалась ему. Теперь она не может и этого. Она любит с горечью. И в этой страшной смеси ей принадлежит любовь, а ему — только горечь.

— Мне не плохо, — соврала Саша. — Я люблю тебя...

— Это неправда, — он сказал это так, словно бы смотрел ей в душу.

— Да, это неправда, — Саша утерла слезы. — Мне плохо. Верно, я жду, что ты все-таки полюбишь меня. Когда-нибудь. Хоть чуть-чуть. Это неправильно. Я знаю. Я как бы обязываю тебя, а это дурно, скверно. Нельзя обременять того, кого любишь.

Саша смотрит в пол, в сторону. Она согласилась бы сейчас смотреть на солнце, выжигая глаза, но только не на него. Она все понимает, ей стыдно, она сгорает со стыда. Но мечта... Эта жестокая, эта нелепая, эта манящая и одновременно умерщвляющая ее мечта.

Отсканировано : http://www.gifik.narod.ru/ :: Вордовская версия http://ki-moscow.narod.ru/

— А если ты узнаешь, что я не могу этого сделать? Совсем. Никогда.

Он хочет образумить ее, лишить надежды. Он хочет вернуть ей жизнь. Он пытается спасти ее душу. Так хирург отрезает гноящуюся конечность, чтобы оставить человека в живых, И Саша бы образумилась, сделала этот прыжок из опаляющего огня в вечную мерзлоту. Но она не хочет такой жизни — жизни без него.

— Я умру, — ответила Саша. — От тоски.

— Но я здесь, я рядом с тобой. У тебя есть то, что тебе нужно. А ты хочешь большего, ты хочешь невозможного. Лита, зачем ты создаешь безвыходную ситуацию?

— Безвыходную ситуацию, — эхом повторяет Саша. — Я все понимаю, сердцу не прикажешь.

Она пробежала по своему лабиринту от начала и до конца. Конец оказался началом. Она запуталась.

— Дело не в моем сердце, — говорит 63-22.

— Не в сердце? — Саша встрепенулась, не понимая, о чем он говорит. — Но в чем же тогда?!

— Дело в твоем сердце, — 63-22 смотрит на нее своими синими, синими-синими глазами.

Правда. Страшная правда. Ее сердце алчет, она хочет его желания. Она хочет, чтобы он хотел. Стремление к невозможному до предела обостряет чувства. Схватка не на жизнь, а на смерть. Но разве неизвестно, что жизнь все равно в конце проигрывает?..

*******

Саша хватает свое пальто и выбегает из его квартиры. Дороги и перекрестки. Говорят, Бог создал дороги, а Дьявол — перекрестки. Парадоксально, она чувствует себя в руках Дьявола, но проблема в обратном — она не может свернуть со своей дороги. Свернуть бы... Найти в себе силы и свернуть.

Ее дом. Ее подъезд. Лифт. На двери инструкция: «Перед посадкой в лифт, убедитесь, что кабина лифта перед вами». Смешно. И вдруг, словно кто-то хватает ее за руку. Шахта лифта. Залезть туда, спрыгнуть, лечь, распластаться внизу и ждать. Ждать, пока кто-нибудь нажмет кнопку «Вызов».

А в квартире — газ, люстры на крепких стальных крюках, электрические приборы, воткнувшиеся в розетки. Балкон — седьмой этаж. Старая, оставшаяся еще от бабушки аптечка. Ножи и ванная с горячей водой. Сашин мир превратился в Ад, где все — каждый предмет, каждая частичка жизни — предлагает выход. Выход в смерть.

Саша боится ступить в свою собственную квартиру. Она останавливается в прихожей и, не снимая пальто, ложится на пол. Умереть прямо здесь. Лежать так и больше не вставать никогда. Писать письмо? Попрощаться? Поблагодарить? Объяснить? Сказать, чтобы никого не винили? Или же нет, не нужно...

Шкаф-купе сплошь зеркальный. Саша вглядывается в свое лицо и не узнает. Ах да, это не Саша, это Лита. Камень. На душе камень. Она с силой бросает в стекло попадающиеся ей под руки вещи. Оно трескается и осколками летит вниз. Саша подбирает один из них и подносит к горлу.

«Сейчас здесь будет кровь», — думает Саша и рассматривает свое отражение в осколке зеркала.

А оттуда на нее смотрит молодая красивая женщина. На Сашу-Литу из зеркала смотрит просто Саша.

— Ты запуталась в лабиринте, — говорит ей Саша.

И Лита с глазами Саши отвечает ей:

— В моем лабиринте все понятно. Вход там же, где и выход. И долгий путь от первого ко второму.

— Но почему ты думаешь о смерти? — спрашивает Саша.

— Потому что за выходом — пустота, — отвечает Лита.

— Неправда, Лита, за выходом — жизнь, — улыбается отражение. — Это ведь только лабиринт твоих чувств. Это не лабиринт жизни. Представь себе, что этот лабиринт — маленькая лодочка, покачивающаяся на волнах жизни. Жизнь — это всегда что-то большее...

— Что-то большее?.. — задумалась Лита. — Ты хочешь сказать, что мне нет нужды умирать?

Саша смеется и из осколка зеркала с нежностью смотрит на Литу:

— Нет, я говорю что-то другое — тебе даже нет нужды избавляться от своего чувства. Пойми, оно — лишь маленькая часть тебя. Красивая, прекрасная часть, но еще далеко не вся жизнь. Твоя жизнь — больше.

Лита плачет, чувствуя освобождение. Она подносит к лицу осколок зеркала и целует себя в губы. Незачем искать выход из жизни. Жизнь продолжается...

*******

По пути на третий допрос к 63-22 Саша встретила Юрия Анатольевича. Он схватил ее за руку и затараторил: «Не заставляйте меня думать,что вы с ним в сговоре! Данные по вашей Лите тоже ошибочные. Та же ерунда, что и с Татьяной. Он словно знает, где в документах ошибки, и водит всех нас за нос. Пока эффекта от вашей работы — ноль! Это может кончиться плохо. Очень плохо! Вы мне, конечно, не поверите, но начальник тюрьмы думает его убить. За друга мстит. Идиот. Если вы и сейчас не получите никаких данных,

я просто не знаю, что мне делать. Мы же тут все у него, как заложники... Пока я здесь, я даже настучать на него боюсь. Он просто прихлопнет меня, как муху, и дело с кониод». Саше стало страшно. «И он не только меня убьет, он и тебя убьет!» — пообещал Юрий Анатольевич Саше, когда они подошли к двери камеры.

*******

— Когда мы очутились за порогом, заброшенным из-за любви дурной, ведущей души по кривым дорогам, дверь, загремев, захлопнулась за мной; и оглянись я на дверные своды, что б я сказал, подавленный виной? — 63-22 сидел за столиком, уронив голову на руки, и цитировал Данте. — «Божественная комедия», «Чистилище», песнь десятая, строфы с первой по шестую.