Игры королей (№4) - Игра кавалеров

— Эта леди желает выгнать англичан из Ирландии и предполагает, что ваше величество может в этом помочь, переведя всех французов из Шотландии в Ирландию под командование: одного из мятежников. Вы согласны?

Уна с раздражением подумала: «Девочке только восемь лет, помоги нам, Господь. Он ведь уже сказал мне, и Господь свидетель, я знала это и прежде, что вдовствующая королева никогда не допустит ничего подобного».

Юное личико вспыхнуло; девочка, подняв голову, взглянула Уне прямо в глаза:

— Мои французы защищают мои владения от англичан.

— Не вижу в том настоятельной необходимости, раз вы в мире с Англией, — заявила Уна. -Договор должны были подписать неделю назад, и Англия сейчас более слабая, чем прежде, страна. Лорд Уорвик не угрожает вам.

— А разве вы не заключили мира? Мои французы следят за тем, чтобы лорды соблюдали законы, ведь, если знатные люди не живут в мире, это ослабляет государство.

— Наша страна захвачена, — сказала Уна. Сцена уже не казалась ей смешной. — Мы хотим вытеснить захватчиков. Вам тоже следует желать, чтобы чужестранцы покинули вашу землю.

— Это люди моей мамы. И мои, — возразила девочка.

— Правда, — беспристрастно заметил Лаймонд, в первый раз вмешиваясь в их разговор. — Ваши норманнские лорды, Уна, смешались с местными и сделались для англичан камнем преткновения. Вот увидишь, что станется с нашими шотландскими норманнами.

Над головой девочки серо-зеленые глаза Уны встретились с его взглядом.

— Наши дети умирают, свобода растоптана, а эта девчонка на чужой земле вцепилась в роскошь, как ворона в спину овцы!

— Она дерзкая, — сказала Мария и повернулась к Уне спиной. — Скажите ей, господин Кроуфорд, что я приехала сюда, спасаясь от англичан.

— Но Боже, дитя! — воскликнула Уна, внезапно позабыв ранг собеседницы. — В эту самую минуту англичане находятся здесь, их чрезвычайное посольство прибыло просить вашей руки для английского короля.

Мария резко развернулась, ее белое, как сливки, личико горело, глаза сердито блестели.

— Потому что они не могут захватить меня и выдать замуж силой, как неоднократно пытались! Нас не одолеть: нас и наших французов.

— А нас одолеет любой, — сказала Уна и осеклась. Как за пять минут смогла она прейти путь от гнева до мольбы?

Мария напряженно думала, лицо ее было серьезным.

— Но моя матушка хочет помочь вам. Она постоянно просит короля, моего батюшку, вам помочь. Но не солдатами из Шотландии. Это было бы…

— Все равно что разобрать дамбу и построить хлев, — сухо закончил Фрэнсис Кроуфорд. — Вы не убедите эту леди, ваше величество. Она не стала бы дорожить даже вашей жизнью.

Мария слушала его, устремив взгляд на Уну. Темное платье, спутанные рыжие волосы упали на уши. Но вот круглое личико расплылось в улыбке.

— Она так сказала тебе?

— Да.

Улыбка стала еще ослепительнее.

— Как ты думаешь, у нее есть с собой кинжал? Есть, а? Спроси ее, Фрэнсис, спроси. Так как… — и благороднейшая, могущественная принцесса Мария Стюарт, королева Шотландии, принялась яростно рыться в складках красного бархата, демонстрируя сорочку, чулки и подвязки, туфли, колени, длинные ленточки чего-то недавно развязанного. Через мгновение она извлекла на свет Божий крепко зажатый в кулачке короткий, острый, сверкающий предмет, — так как есть у меня! — И, задыхаясь, откинув назад голову, Мария показала маленький нож, торчащий, будто игла дикобраза. — Попробуй-ка заколоть меня! — подзадорила она визитершу.

Наступило молчание, во время которого взгляды Уны О'Дуайер и того, кого она любила одну эту ночь, встретились и соединились, как магнит и железо. Девочка подождала минуту и снова сделала выпад; голосок ее звенел радостным вызовом:

— Только попробуй ударить меня!.. Я вас всех поубиваю!

— Приберегите свое оружие для тех, кому вы доверились. Это они понесут ваш гроб. Люди, не умеющие ненавидеть, не знают и любви. Отошлите прочь слуг с холодной кровью.

Красные губки немного приоткрылись. Нож, забытый, повис в руке.

— Я бы так и сделала, — сказала удивленная Мария, — но я таких не знаю. — И в волнении схватила Лаймонда за руку.

Из сжатых губ Уны вырвался какой-то звук: крик, рыдание, смех — никто из присутствующий не мог сказать. Сжав зубы, она подавила его, быстро повернулась и вышла вон. Дверь захлопнулась за ее спиной.

— Quoi? [31] — спросила Мария, нахмурив свой круглый лобик и глядя в застывшее лицо Лаймонда поверх их сплетенных рук.

— Все превосходно, — спокойно ответил этот приятный молодой человек. — Она легко теряет самообладание. Но разве необходимо было, моя королева, тут же доказывать, что у меня теплая кровь?

Порез, нанесенный нечаянно, был небольшой, но девочка, охваченная искренним раскаянием, бросилась за бинтами. Не говоря ни слова, Маргарет Эрскин распахнула дверь. Лаймонд вздернул брови.

— Дорогая моя, имейте терпение. Нужно залечить мои раны.

— Убирайся. Хорошо бы ты истек кровью до смерти, — резко бросила его бывшая спасительница. — От имени всех женщин я должна радоваться любому нанесенному тебе увечью.

Искорки веселья исчезли из его глаз.

— Я должен был это сделать.

— Но ты трудился попусту, — возразила она. — Разве не так? Иногда мне кажется, что, если бы ты был глуп, безобразен, даже заведомо злобен, ты принес бы больше пользы королеве. Уходи… Уходи. Я не хочу, чтобы ты оставался здесь.

И когда он ушел вслед за ирландкой, Маргарет Эрскин, самая уравновешенная из женщин, взяла вазу Палисси 23), пристально посмотрела на нее и вдребезги разбила об пол.

Глава 4

ШАТОБРИАН: ЦЕНА ХУЛЫ

Определяется ли законом вознаграждение за хвалу или хулу? Если следовать священным законам, то вознаграждается лишь хвала Богу, и награда ей небеса.

Начиная с этого дня представилась возможность наблюдать за изменениями в атмосфере, как язвительно заметил Лаймонд; время от времени звонили колокола, и О'Лайам-Роу метался из огня да в полымя.

Совесть не позволяла ему донести на Тади Боя, который тогда заплатил бы за грехи д'Обиньи, и теперь он без толку торчал во Франции, в том же городе, где находились Кормак и Уна, видеть которую он себе запретил, а рядом не было даже угрюмого товарища по несчастью, лучника Стюарта.

Пайдар Доули, совершенно лишенный деликатности в сердечных делах, сообщил ему, что Уна О'Дуайер провела в замке всю ночь и что тетка ее позеленела и готова лопнуть от злости. Шатобриан — небольшое местечко. Выйдя поискать бальзам для израненной души, О'Лайам-Роу наткнулся на Лаймонда, только что проводившего ночную подружку домой.

Завидев светлое приятное лицо, одежду, на которую затрачено было целое состояние, принц Барроу вскипел настолько, что устроил сцену прямо на улице.

— Было ли вам хорошо вдвоем? Заслужила ли она трепку, какую задаст ей сегодня же утром другой ее любовник?

Он ожидал удара, ему не терпелось пустить в ход кулаки. Но после секундного колебания его соперник лишь произнес:

— Она ничего не сказала, к сожалению. Ты, Филим, лучше пойди и напейся.

Он так и поступил.

Немало других людей находились в «Шер Сэнкт» с тою же целью. Комнаты, и общие, и отдельные, были заполнены беглецами из посольства с его действующей на нервы суетой и бесконечными карточными играми. Компания освободившихся от несения караула лучников, которых, впрочем, оказалось немного, вынуждена была делить главный зал с выполнившими обязанности швейцарцами, что создавало некоторую напряженность.

Лейтенант Андре Спенс, только что вернувшийся из Нанта, куда был послан с поручением, отнюдь не самый спокойный в этой компании, едва ли сразу заметил у своего локтя мальчишку-нищего. И только когда крайне важные слова прорвались сквозь гам, он слегка подскочил, поразмыслив, изысканно выругался, придумал объяснение для собутыльников и вышел вслед за мальчишкой с постоялого двора.

Полчаса спустя в чьей-то полуразрушенной лачуге за городом лейтенант Спенс встретился лицом к лицу с Робином Стюартом; с этим человеком ему было приказано подружиться, помочь ему, поддерживать с ним связь и со временем его убить. Радость, отразившуюся на чисто выбритом лице лейтенанта, можно было сравнить только с удовольствием, пожалуй, даже ликованием, которое испытывал Робин Стюарт.

Типичным для нелепых, лишенных остроты и изящества поступков Робина Стюарта было то, что часа через два тот же мальчишка возвратился с таким же поручением в переполненный «Шер Сэнкт» и, найдя принца Барроу пьяным до бесчувствия, вынужден был убедить Пайдара Доули пойти с ним. Готовясь к своему последнему драматическому вмешательству в дела мира сего, Робин Стюарт поселился в сооружении из камня и дерна, которое обнаружил на лесной поляне неподалеку от Бере, к северо-западу от Шатобриана. Там, не тревожимый ни призраками, ни драконами, ни нимфами, он жил за счет своего лука десять дней: добывать пропитание не составляло труда, наоборот — придавало его безбедному существованию особый привкус, словно долька чеснока в миске супа.

Однако Пайдар Доули, мрачный, молчаливый, со своей страстной замкнутой ирландской душою, отнесся к путешествию среди нагретых летним солнцем деревьев как к делу, с которым необходимо поскорее покончить, чтобы вернуться туда, где, свернувшись, словно свиток, на задвинутом в чулан хозяйском столе, лежал его повелитель. Хранение вельмож, неспособных передвигаться, было привычным делом в «Шер Сэнкт».

Доули с раздражением смотрел на выжженную землю, полоску неба, изгородь и полуразрушенный дом, построенный для отшельника или подпаска. Не заметил он ничего выдающегося ни во встретившем его у дверей Стюарте, ни в единственной комнате, куда провел его лучник после того, как, расплатившись, отпустил мальчишку.

— Уютно ты устроился для мертвеца, да и выглядишь неплохо, — заметил Доули. — А хозяин мой занят.

Стюарт уселся на широкий подоконник, взгромоздив туда свои костлявые ноги.

— Мальчишка говорит, он в стельку пьян, — сказал лучник беззлобно, но с явственным презрением в голосе. — И тут нечему удивляться. Как бы то ни было и ты справишься. Я не могу связаться с господином Кроуфордом… то есть с Тади Боем… Ну ты знаешь с кем. Его нет в замке. А у меня для него сообщение касательно королевы.

Низенький человек, не дослушав, вскочил.

— Что я тебе — мальчик на побегушках? Пусть за этим парнем гоняется кто-нибудь другой или вовсе никто не гоняется.

— Ты хочешь вернуться домой? — быстро спросил Стюарт. И так как маленький слуга молча вытаращил глаза, продолжил: — Твой принц торчит здесь из-за девчонки, верно? Тогда ему интересно будет это узнать. Все сделают завтра утром. С ней расправятся на озере, пока все будут торчать на церемонии вручения ордена Подвязки.

— Как это? — спросил Доули, и взгляд его черных глаз сделался острым. — Где ты узнал — в этом мире или в мире ином?

— Я узнал об этом от лучника, того парня, что помог мне бежать. Он — сообщник д'Обиньи, — задумчиво проговорил Робин Стюарт. — Или, точнее говоря, был таковым.

— Силы небесные, — усмехнулся Доули. — Бедняга все рассказал и безвременно скончался?

До мая, как и его хозяин, он не брил бороды. И теперь, хотя было только за полдень, на лице его уже выступила черная щетина.

— К несчастью. Кажется, его ударили ножом в спину, — благодушно заметил Стюарт. — Во всяком случае, мертвец лежит с ножом в спине далеко отсюда. Так вот, девочку должен убить человек, который устроил несчастный случай у Тур-де-Миним. Д'Обиньи недолго осталось разгуливать безнаказанным. Того человека можно поймать с поличным. Церемония назначена на десять. Мария выедет на озеро вскоре после того. Сам д'Обиньи подбросит такую мысль, и никто не воспротивится. Что тут опасного? Лодка в полном порядке — а это так, — и девочка будет окружена друзьями, что тоже легко устроить. Никто не увидит возможной опасности. Наоборот, все подумают, что более безопасного места трудно сыскать, и вспомнят озеро Ментейт.

— Не понимаю, о чем ты болтаешь, — сказал Пайдар Доули. — Если место такое безопасное, то как ее убьют? На озере только маленькие лодчонки, приготовленные к завтрашнему ночному празднику.

— Правильно, — бодро согласился Стюарт. — Петарды, шутихи, огненные стрелы, бомбардиры и плавучий склад пороха, доставленный туда загодя. Она взлетит на воздух, как колесо на ярмарке, а никто и знать не будет, что там вообще был порох. Немного расточительно, но зрелище красивое. Нужно подмалевать красками, да вылепить фигуру из гипса, да написать пару латинских стихов, чтобы его милость остался доволен убийством.

Пайдар Доули, с дублеными, как сыромятные шкуры, щеками, ввалившимися глазами, тонким, как прут, ртом, слушал, повторяя для верности все, что говорил ему Робин Стюарт. Стюарт же мысленно представлял, как новость дойдет до Тади Боя-Лаймонда, как тот быстро предпримет все нужные меры, как удивится, как будет признателен ему, Стюарту, за то, что он ловко исполнил жизненно важное дело. Он сомневался, умеет ли Доули читать по-английски, но все же записал время, место, имя. Только убедившись в том, что ирландец все усвоил, он подошел к самому важному вопросу.

— И еще ты должен передать, — тщательно подбирая слова, сказал лучник, — что, сообщая эту информацию, я доверяю господину Баллаху — господину Кроуфорду — позаботиться о том, чтобы меня не обвинили в произошедшем. Мне необходимо сдаться прежде, чем произойдет взрыв. Господин Кроуфорд должен приехать сюда с надлежащим конвоем и офицером, и я передам себя в их руки. Иначе — и ему известно об этом — меня пристрелят, как только увидят… Я буду ждать здесь завтра, в девять утра. Скажи ему: я надеюсь, что он разделит со мной мой хлеб, и мой стол его не разочарует. — Это Стюарт тоже приписал в конце своей записки и еще добавил: «Если ты не был со мною честен, то не был честен и я. Теперь я это вижу. Как джентльмен джентльмену я приношу извинения и прошу разделить со мной трапезу».

В неподвижном взгляде Доули не появилось понимания — только презрение.

— Я все передам ему, — сказал он, — если только он уже покинул ложе любви.

Стюарт внезапно замер:

— Эта баба О'Дуайер? Что она рассказала?

Скрипучий, мрачный смешок вырвался из горла чернявого фирболга:

— В ней сидит дьявол, в этой бабе, она взяла все, ничего не дав взамен. Эта не скажет.

Худое лицо расслабилось, на впалых губах появилась улыбка.

— Женщины… Они высосут из него все соки, погубят и тело его, и душу. Передай ему записку.

— Раструблю по всему свету, как горнист, которому платят по шиллингу за погудку, — пообещал Пайдар Доули и сплюнул.

Когда Доули вернулся в «Шер Сэнкт», О'Лайам-Роу уже, ворча и стеная, начинал просыпаться. Стол понадобился для других джентльменов, и все обрадовались, когда слуга увел его, едва волочащего ноги, на квартиру, где не торопясь стал применять различные отрезвляющие средства. Вскоре О'Лайам-Роу, весь мокрый, обхватив руками гудящую голову, осведомился который час. Пробило три. Тихо выругавшись, он вскочил. Ему, не Кормаку, доставили приглашение на сегодняшний рыцарский турнир.

— Должно быть, я проспал полдня на этом проклятом постоялом дворе. Матерь Божья, моя голова. Так ты говоришь, что сидел рядом со мной и никуда не уходил? Неужели не догадался перетащить меня на тюфяк? На моих ляжках отпечатались все доски до единой.

— Ждал я долго, и в глотке у меня пересохло, что верно, то верно, — заметил Пайдар Доули, глядя на хозяина черными немигающими глазами. — Бог всемогущий на небесах вознаградит меня за терпение — от вас-то уж благодарности точно не дождешься… А ко двору в таком виде ходить не стоит. Ложитесь-ка снова и проспитесь. Сомневаюсь, что без вас станут скучать.

— Нет. — Но как посетителю у постели больного, ему следовало быть там, хотя он знал, что под колким взглядом синих глаз его наигранная беспечность пропылится и станет тяжелой, как чучело совы, чьи стеклянные глаза глупо таращатся в витрине. Да пожрут их птицы ада со зловонным дыханием, да станет желчь дракона отныне утолять их жажду, а яд его станет их пищей. — Нет. Утро, кажется, пропало, так пусть же черт поможет нам скоротать вечер.

Доули больше не пытался отговорить его. Вреда не будет. Завтра шотландская королева умрет, а О'Лайам-Роу окажется на пути домой, к поросшим вереском пурпурным склонам Слив-Блума, будет жить-поживать, не ведая волнений, накапливая знания, как белка — запасы.

Ни о Стюарте, ни о Лаймонде он больше не думал. Оба не нравились ему. Он с удовольствием разорвал длинное послание лучника и между делом запихал в сумку, готовя придворный костюм О'Лайам-Роу. Принц Барроу, отметив его несколько менее кислый, чем обычно, вид, счел это результатом благосклонности какой-нибудь шлюхи из «Шер Сэнкт» и походя почувствовал колючую занозу зависти.

Между тем французский двор был, как всегда, занят состязаниями в учтивости, соблюдении этикета, богатстве, уме, талантах, рыцарской доблести, спорте и изящных искусствах. Король, беззаботный среди суеты, в решении дипломатических, гражданских, юридических и международных проблем, как всегда, полагался на своих дорогих собратьев и друзей — на коннетабля и де Гизов, на свою знаменитую любовницу и на беременную королеву, а также на нежно любимую сестру — королеву Шотландии, чей визит, безусловно, приближался к концу.

Временами он мог, конечно, испытывать раздражение против всех, но его привязанности коренились глубоко. Любой из его дражайших друзей счел бы открытое обличение д'Обиньи или кого-либо иного из узкого круга доверенных лиц не чем иным, как самоубийством — социальным, а также, весьма вероятно, и фактическим.

Сэр Джордж Дуглас, у которого остановились Ленноксы, понял дилемму очень хорошо и извлек из нее массу удовольствия. Чего нельзя было сказать об окружении вдовствующей королевы.

Сама Мария де Гиз, насколько знала Маргарет Эрскин, в последние дни не встречалась с Лаймондом. Она не имела ни малейшего представления, что было на уме у повелительницы. Теперь ей, как никогда, не хватало здравых толкований Тома, который направлялся сейчас к английской границе, дабы заключить официальный мирный договор между Шотландией и Англией, со всеми сопутствующими этому нелегкому делу запутанными спорными проблемами.

Завтрашнее совещание, касающееся замужества Марии, безусловно, станет ключевым моментом пребывания шотландцев во Франции, равно как и деньги, обещанные французской казной на обеспечение безопасности Шотландии, вокруг которых ежедневно шли утомительные торги.

Только однажды, стаскивая кольца с распухших пальцев, вдовствующая королева сказала своей фрейлине:

— Почему этот человек считает, что покушение произойдет так скоро? Охрана в воскресенье будет усилена. — И, едва выслушав ответ Маргарет, внезапно добавила: — Если девочка погибнет, это будет означать, что сам мой приезд на французскую землю был безумием, а все переговоры — пустой тратой времени.

В ее властном голосе, сохранявшем французский акцент, даже когда она говорила по-шотландски, явственно звучали усталость и мрачное предчувствие беды. Она гордилась Марией и искусно поддерживала родственные связи: мать — дочь, мать — сын. Девочка уже не была похожа на ту едва начавшую ходить куклу, какую Мария де Гиз когда-то отправила во Францию, но сейчас, при свидании, нежность вспыхнула с новой силой. Во Франции, однако, принцы засыпали девочку-королеву подарками, так что у матери не было необходимости баловать ее.

— Безумием, — повторила она и нахмурилась, затем резко сменила тему, заговорила о чем-то другом.

Англичанам понравилось здесь больше, чем они предполагали. Церемонии походили на английские, хотя монарх и был старше — следовало и ему дать позабавиться. Пища тоже всем пришлась по вкусу.

В субботу к полудню, когда О'Лайам-Роу с покрасневшим носом и остановившимся, как у змеи, взглядом присоединился ко двору, ежедневное состязание в ловкости и силе шло полным ходом. Словно солдат, заслышавший бой барабана, он направился к арене турниров, расположенной в парках Шатобриана у большого пруда; Пайдар Доули безмолвно следовал за ним, с трудом протискиваясь между рядами зрителей, мимо выставленных в ряд коленей.

Чтобы добраться до своего места в павильоне шотландского двора, ирландец должен был пройти мимо Джорджа Дугласа.

— Улыбнитесь, мой принц, — произнес ленивый голос. — Вам выпала лучшая доля. Samson en perdit ses lunettes, Bien heureux est qui riens n'ya! [32]

О'Лайам-Роу не пришлось преодолевать трудности французского языка, чтобы угадать смысл шутки, — за его спиной раздался женский смех.

Смеялась Маргарет Дуглас, леди Леннокс. Проходя, он поклонился. Его овальное лицо оставалось непроницаемым. Во имя святого креста Господня, как подобные вещи становятся известны окружающим? Она была одета в белое, легкое, развевающееся платье. Солнечный свет еще ярче оттенял ее великолепие.

— Самсон там, внизу, — прозвучал вслед ее веселый и свежий голос. — Если вы желаете его видеть. Говорят, его собственные желания весьма скромны сегодня. — У нее было время продумать линию поведения по отношению и к Фрэнсису Кроуфорду, и О'Лайам-Роу.

Он обернулся:

— Есть время для смеха и время для речей. А в данную минуту я едва дышу.

Она снова засмеялась, но глаза оставались серьезными.

Когда он устраивался позади, за шесть рядов от шотландской вдовствующей королевы, сидевшей рядом с дочерью и Маргарет Эрскин, то увидел знакомую золотоволосую голову немного ниже и правее себя, и его беспечная, ленивая душа вскипела от злости и отвращения.

Из-за Фрэнсиса Кроуфорда он сидит здесь теперь с прищемленным хвостом и перцем, насыпанным под нос, став героем веселых песенок менестрелей. Рассеянно наблюдая за столкновениями чудовищ, закованных в металл, украшенных перьями и восседающих на лошадях, которые перелетали через острые барьеры, он спрашивал себя, о чем сейчас думает Лаймонд. Вокруг маленькой шляпы с перьями, покачивающейся слева от королевы, виднелось много рыжих голов семьи Флемингов, за дамами теснилась собственная свита вдовствующей королевы.. Маленькую Марию хорошо охраняли.

Однако в голосе Джорджа Дугласа звучала не только насмешка, да и в интонации леди Леннокс слышалось напряжение. В воздухе был разлит страх — причем не страх перед каким-то единичным убийством, но сладкий, захватывающий ужас: не сегодня-завтра чья-то своенравная рука опустит нож, и вся непрочная сеть договоров и соглашений относительно германских и итальянских княжеств, Англии, Шотландии и Ирландии, да и самой разделенной Франции будет изрезана в клочья.

Пылая ненавистью, О'Лайам-Роу все же мог оценить реальное положение, и его взгляд, минуя арену для турниров, то и дело устремлялся к человеку, на плечи которого легло все бремя. Лаймонд сидел вполоборота к нему, положив руку на перила, и слушал герольда Честера, время от времени наклоняясь, чтобы ответить. До Филима доносился йоркширский акцент Флауэра. Лаймонд что-то сказал герольду, и тот рассмеялся. На арене победил англичанин. Сэр Джон Перрот, задиристый незаконный сын старого английского короля, отца короля нынешнего, стремительным жестом поднял забрало и, усмехаясь с наигранно героическим видом, поставил ногу на поверженного врага. Французы вежливо зааплодировали. Он позволил пажу снять с себя шлем, подставил ветру жесткие каштановые волосы и с ревом покинул арену — этакий грубовато-добродушный король Хэл, способный загнать в день по десять скакунов.

Распорядитель турнира, улыбаясь, поднялся со своего места и, протиснувшись бочком мимо заполненных рядов, обратился к вдовствующей королеве. Король желает, чтобы ее шотландские лорды продемонстрировали свое умение в состязаниях с англичанами.

— Король слышал, — вежливо добавил придворный, — что ваш герольд господин Кроуфорд — выдающийся воин, и надеется, что он с вашего позволения выйдет на поле к столбу с мишенью.

Снова раздался смех Флауэра. Прямая спина толстушки Маргарет Эрскин напряглась; О'Лайам-Роу, не отрываясь следивший за этой сценой, припомнил пухлую, одетую в черное фигуру в Сен-Жермене, с копьем наперевес летавшую, словно ведьма на помеле, вокруг бочонка, наполненного горячей водой.

Тогда они видели стиль Тади Боя. И как часто с тех пор?

— Пожалуйста, передайте его величеству, — любезно ответила Мария де Гиз, — что наш герольд прославился многими деяниями, но не как боец на турнире. Если его величество позволит, мы подыщем кого-нибудь другого.

С завидным самообладанием посланец скрыл свое удивление:

— Может, он прославился в национальных видах спорта? Король охотно посмотрит, как он состязается в метании камня или железного бруска.

Длинная рука коснулась сутулого плеча распорядителя.

— Моя госпожа королева, возможно, считает, что уже достаточно испытала доблесть герольда на арене с кабаном в Анжере. Позвольте мне запять его место.

И, поклонившись вдовствующей королеве и посланнику, сэр Джордж Дуглас спустился на поле, его свита последовала за ним.

Честерский герольд, рассказ которого прервали, снова засмеялся, хлопнул Вервассала по плечу и отвернулся. Лаймонд, откинувшись на спинку сиденья, поймал взгляд сэра Джорджа и поклонился.

Дуглас, хорошо сложенный, красивый, в свое время знаменитый рыцарь, ответил насмешливой улыбкой и отправился исполнять добровольно взятый на себя долг перед королевой.

К нему присоединились остальные. О'Лайам-Роу с тревогой наблюдал за жестокими играми с пикой, копьем и мечом, с железными прутьями и камнями между представителями лучших домов Шотландии и воинами-дипломатами, воинами-учеными, рыцарями Англии. Детик, ходивший в поход вместе с Сомерсетом и участвовавший в кровавой резне при Пинки и Трокмортоне, был посвящен в рыцари, когда принес королю вести об этих сражениях. Ратленд, разрушивший стены Хаддингтона, и сэр Томас Смит, чей голос историка помог англичанам подкрепить свое право на верховную власть над Шотландией, Эссекс, сын которого погиб в шотландских войнах. Удары были мощными, и смех звучал грубо, но ничего неподобающего не произошло: Мария де Гиз обладала реальной властью и управляла ситуацией. Лаймонд непринужденно болтал с соседями, почти не глядя на арену.

Турнир уже заканчивался, когда сэр Джон Перрот с холодным взглядом предстал перед трибуной королевы-матери и обратился к Кроуфорду из Лаймонда:

— Сэр, мне сказали, что вы борец, а у меня сил еще в избытке и кое-какое умение в этом деле. Если ваша госпожа позволит, не согласитесь ли вы помериться со мной?

Холодный, собранный, герольд вышел из-под навеса. Рыцарские забавы входили или должны были входить в его обязанности, хотя Лаймонд и исполнял их временно. Ни он, ни вдовствующая королева дважды не могли отказаться от приглашения. О'Лайам-Роу заметил, как светловолосая голова на один миг повернулась туда, где в окружении королевы, любовницы, высших чиновников, придворных и закадычных приятелей находился Генрих, король Франции, а рядом с ним — лорд д'Обиньи, красивый, сдержанный и отрешенный.

— С удовольствием, если моя госпожа позволит, — сказал Лаймонд.

Вдовствующая королева, не глядя на него, а устремив взгляд на что-то, вызвавшее ее гнев, медленно кивнула. Защитить герольда своим отказом она не могла, этим Мария де Гиз подтвердила бы свое соучастие, и он принял вызов, чтобы уберечь ее от подобного шага.

Как добела раскаленное солнце, отражающееся в пурпурно-голубом озере, как зеленая трава и красноватая пыль, как перекликающиеся тона щитов и штандартов, флагов, вымпелов и балдахинов, как яркие одеяния придворных, напоминающие расшитые подушки на богатой кровати султана, для всех стало очевидно, что лорд д'Обиньи решил именно здесь и сейчас начать войну и нанести ряд ударов, дабы обнаружить, что Фрэнсис Кроуфорд и Тади Бой Баллах — одно и то же лицо.

Герольд королевы стоял в одной рубашке при солнечном свете, не вызывая никаких воспоминаний о приземистом и пухлом Баллахе, в его бледном лице, размеренных движениях не было и намека на пылкого своенравного Тади. Но О'Лайам-Роу понял, что дилемма неразрешима, и сердце его бешено забилось. Если Лаймонд будет бороться хорошо, каждое движение его тренированного тела невольно выдаст сходство с Тади Боем. Сражаясь же плохо, он опозорит королеву, возбудит подозрения да вдобавок может получить увечье. Оставалась последняя надежда на его подвижность, на свободное владение приемами.

Лаймонд быстро разделся. Пока ждали Перрота, звуки труб устремились ввысь. Вокруг слышался говор и смех. Это будет последнее сражение сегодня, и все уже предвкушали удовольствия вечерних развлечений — охоты при свете факелов на красную дичь и полуночного ужина. Какое-то движение произошло в одном из проходов: фрейлина, нагнувшись, заговорила с пажом сэра Джона Перрота, и мальчик поспешно удалился. Минуту спустя появился сам Перрот, и английские трибуны встретили его сдержанным ликованием.

— Счастливый смертный, — заметил сэр Джордж Дуглас, устремив взгляд на Лаймонда; в рубашке, потемневшей от пота, он проскользнул на свободное место рядом с О'Лайам-Роу. Сэр Джордж поработал своим копьем на славу, ничуть не хуже любого из незаконных сыновей покойного короля Генриха. — Счастливый смертный, которому неизменно дается право на распутство. Сам долг, неумолимый, как часы, влечет его к греху и потворству плоти… Даже здесь все, что ему нужно, — это пасть.

— После сражения с кабаном? — насмешливо спросил О'Лайам-Роу.

Но два человека на поле уже вступили в борьбу, и сэр Джордж Дуглас, невольно вцепившись в стул, несколько долгих минут, затаив дыхание, молчал, затем заметил:

— Что ж, ирландец, если он умен, позволит быстро положить себя на обе лопатки. Кажется, сэра Джона слегка подготовили. Он использует те же самые приемы, что и наш друг корнуэлец.

Если та же самая мысль и пришла в голову Вервассалу, он ничего не мог с этим поделать, разве что позорно повалиться на спину. Телосложением сэр Джон Перрот пошел в отца, правда, к немалому весу добавились опыт и пылкий нрав. Перрот был рассержен, а потому не прочь покалечить противника, однако он явно не хотел положить его на лопатки слишком быстро.

И Лаймонду оставалось строить свою защиту на новых, непривычных ему приемах: надежных, но лишенных обычного блеска.