Вампирские хроники - Поезд

— Костры, а как же, — сказал старичок, протягивая мне мозолистую, почти черную от загара руку. — Так мы и называемся. А живу там, в деревеньке нашей, один сейчас, бабка моя лет десять как умерла. Грудная жаба. А лекарства откуда взять?

Перрон станции Костры был старый, побитый, весь в грязи и поломанных ветках. Здание станции под стать — заросло сорной травой, левая стена разрушена, повсюду валяются покореженные пластмассовые сиденья и железные ящики камеры хранения.

Ленка весело улыбнулась, поправляя «калаш» — ей происходящее нравилось. Больше шансов погибнуть, как она сказала сама, когда я предложил поработать телохранителями.

Юки и Тамара держались в сторонке. Мать крепко держала девочку за руку. Юки выглядела как всегда спокойной.

— Получил я вашу посылочку, — подмигнул им дедушка. — За папироски спасибо, до ближайшего города шагать дня два, это если идти быстро, без остановок. Куда мне, в такие-то годы? Так что с куревом сложновато. Благодарен я вам, Тамара, ох как благодарен.

Тамара осторожно кивнула ему, прижала к себе Юки.

— А за мужа не беспокойтесь, — сказал старичок. — Хороший он у вас мужик, хоть и вампир. К храмовникам примкнул. Эти людей стараются не обижать.

Мы выстроились гуськом и спустились с бетонной площадки на тропинку посреди высокой травы, зашагали в сторону виднеющихся вдали деревьев. В основном тополей.

— Вы живете не под куполом? — удивилась Ленка.

— Угу, — буркнул дедок, зорко вглядываясь в окрестности.

— А как же вампиры?

— Вурдалак вурдалаку рознь, — ответствовал старичок. — Упыри они ведь неплохие, только голодные вечно и бессмертные. Наши вот, костровские, сдерживаться пытаются, кровь людскую не пить. Организовали движение храмовников или как там… На людей стараются не кидаться без надобности, считают, что вампиризм ихний — это следующая стадия в развитии духовном, человеческом. То бишь думают, что от Бога сие разделение к нам пришло.

— Вампиризм как спасение души? — спросил я.

Старичок кивнул, перепрыгивая звенящий по блестящим голышам ручеек.

— Так они и думают. Однако ж насильно никого спасать не собираются, только с согласия. Кусь в шею — и ага. Но я не согласился, не верится как-то в такое спасение…

— Прелестные ребята, — буркнула Лена. — И что, вас совсем не трогают?

— А чего меня трогать? — пожал худенькими плечами старичок. — Им меня трогать не с руки, я им помогаю. Если кто днем с дуру на рельсы забредет — оттаскиваю. Вампиры, они-то днем как детишки малые.

Солнце светило в спину, превращая наши тени в темных исполинов, в воздухе пахло травами, жужжали мухи. Потом я услышал музыку. И, как оказалось, не я один.

— Это еще что? — спросила Ленка, вглядываясь в заросли.

Старик отмахнулся:

— Да чего там! Иван да Марья озоруют, смотреть нечего.

— Э?…

Дед принялся объяснять:

— Да вампиры это молодые… Иванушка в Кострах жил когда-то, местный был, а Машка на лето к бабке Аксинье приехала. Ну, любовь-морковь, молодо-зелено… Колечко он еще ей, помнится, необычное, золотое, в форме змеи подарил… А тут как раз разделение наступило, они в вампиров и превратились. Да так влюбленные друг в дружку и остались. Причем днем не помнят ничего, но все равно на одно и то же васильковое поле в одно и то же время приходят и… — Старик закашлялся и смущенно добавил: — Того, короче…

Я, наконец, узнал мелодию: Depeche Mode, «Free Love».

— Магнитофончик у них там старый, включают его и… ну, того.

Музыка осталась позади, но мне все-таки показалось, что я увидел среди зелени две серые тени, двигающиеся словно одно целое. Это было настолько дико и непонятно, что даже слова «пускай только смерть разлучит вас», теряли всякий смысл.

Вампиры уже мертвы.

— Так говоришь, упыри у вас в Кострах Богу поклоняются? — спросила Ленка.

— Ну да, — кивнул старичок. — Кроме тех, которые поклоняются Сатане.

Минут через десять мы вышли к деревушке, окруженной со всех сторон деревьями. Впрочем, назвать это поселение деревней можно было с большой натяжкой — всего три домика, большой огород и старый колодец под холмом. Дальше, среди зарослей крапивы виднелись еще дома, но от них мало что осталось — пара обугленных бревен да битая черепица вперемешку с шифером.

Дед провел нас к ближайшему домику, впустил внутрь, сам зашел следом. Закинул удочки в угол, сел на табурет, чтобы отдышаться.

Потом сказал:

— А теперь будем ждать закат.

Юки оправила юбку, присела на соседнюю табуретку и серьезно посмотрела на меня.

Я отвел взгляд.

Загляните мне в душу: я тебя уже продал, девочка.

5.

И был закат.

И все шло, как по маслу, пока пришедшие в дом старика вампиры, не разорвали деда на части. Пока вампиры не стали атаковать друг друга. Пока маленький домик не превратился в скотобойню.

Среди всех выделялся высокорослый упырь в черном плаще с палашом в руках. Он резал храмовников направо и налево и кричал:

— Приди, Сатана! Тебе направляю этих агнцев беспомощных!

Стреляла Ленка. Палил я. Не знаю, кого мы больше застрелили, храмовников или сатанистов. Вампиры орали, черная кровь хлестала во все стороны, шальная очередь сбросила мертвого старичка с табурета, расколошматила иконы на стенах, взорвала кинескоп старинного нецветного телевизора в углу.

Хорошо хоть огнестрельного оружия не было у вампиров. Полегли бы все.

В конце концов, Юки и Тамару окружили вурдалаки в белых тогах и вместе с ними выбрались наружу.

Ленка последовала за храмовниками, отстреливаясь от упырей в черных одеждах. Я прыгнул в окно, спасаясь от палаша главаря сатанистов.

Потом побежал.

В голове звучал только удивленный окрик старика за секунду до того, как в его шею с обеих сторон вцепились молодые вампиры.

— Ваня! Машка, что же вы дела…

Я бежал.

И еще эхом отдавался в мозгу шепот Ваньки, моложавого деревенского Ивана, крепкого русоволосого паренька:

— Храмовники долго пудрили нам мозги…

Его шепот:

— Сатана правит миром…

Я бежал.

Надо было вернуться в поезд до полуночи.

6.

Среди развалин деревни Костры, за зарослями крапивы, меня догнал вурдалак с палашом в правой руке.

Я выстрелил.

Пуля порвала щеку упыря, превратив его улыбку в оскал сумасшедшего клоуна. Но это был последний патрон, и я засунул пистолет в карман. Прижался к стене, еще теплой, согретой жарким летним солнышком.

Тварь надвигалась на меня. Фонарь светил вампиру в спину, и я видел только черный силуэт. Видел только существо из мрака, которое питалось страхом, высасывало из меня жизненную энергию, даже не прикасаясь.

— Сатана олицетворяет потворство, а не воздержание! — прошепелявил упырь, выплевывая зубы вперемешку с тягучей красной слюной.

Было тихо, только завыла где-то вдалеке собака да застрекотали сверчки в густой траве. А еще орали вампиры в домике мертвого старика.

Идиллия. Мечта об идеальном отдыхе. Луна и звезды, не оскверненные грязным куполом. Природа, зеленая травка и свежий воздух.

Пачка купюр в кармане, деньги, что успела всучить мне Тамара перед исчезновением.

А еще вампир, который сделал очередной шаг.

— Сатана олицетворяет месть, а не подставляет после удара другую щеку! — прошептала тварь, расставив руки с длинными когтями в разные стороны. Будто собиралась обнять меня.

— Ты читал сатанинскую библию? — спросил меня вампир. Из разорванного рта у него капала кровь, и упырь периодически слизывал ее.

— Нет, — ответил я.

— Сатана представляет человека всего лишь еще одним животным, — сказал упырь и бросился на меня.

Гром ударил с ясного неба, и я зажмурил глаза. Подумалось, что это и есть смерть. Гром слился воедино с укусом в шею, стал предвестником костлявой старухи с ржавой косой.

Но боли не было, продолжали веселиться сверчки и кузнечики в траве, все также уныло выла дворняга за околицей.

Я открыл глаза.

Вампир— сатанист валялся подо мной животом вниз. В спине у него зияла здоровенная дырка, размером с кулак взрослого человека. Над дыркой вилась мошкара.

Возле фонаря стоял серый человек в белом балахоне, с огромным, вырезанным из дерева, крестом на груди. Человеку на вид было за сорок: абсолютно седой, но глаза живые, задорные. Узкие.

В руках вампир крепко сжимал дробовик.

Вампир— тамплиер. Господин Ямамото.

— Именем отца, Бога нашего, я уничтожил эту тварь, в которой не осталось уже ничего человеческого, — торжественно произнес вурдалак.

Еще он сказал:

— Спасибо, что вернули мне жену и дочь, Юрий. Извините, что так получилось. Безбожники, поклоняющиеся дьяволу, осквернили много молодых душ…

Потом упырь вдруг изменился в лице и заорал:

— А ну вали отсюда, придурок, я еле сдерживаюсь, чтобы не напасть на тебя!

Я попятился вдоль забора, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.

Потом побежал, то и дело оглядываясь, спотыкаясь о разбросанную под ногами щебенку.

Вампир в белом опустил голову и непрерывно освящал себя крестным знамением.

7.

Стрекотал крупнокалиберный пулемет.

Кварцевые часы на левой руке показывали 23:49.Я бежал по насыпи — всего в пятидесяти метрах от поезда, когда он тронулся.

— Еще рано! — заорал, догоняя свой вагон.

Сзади выли, бесновались вампиры в черных матерчатых плащах, а впереди — слава Господу! — впереди меня ждала Ленка, высунувшаяся из тамбура наполовину.

— Юрка, давай! — закричала она, обстреливая из «калаша» следующих за мной по пятам упырей.

Откуда— то из второго вагона, продолжал строчить пулемет. Я не видел, по кому стреляли, но слышал вой и стоны из темноты. Какой-то вампир орал: «У меня вытек глаз! У меня вытек глаз!»

Потом замолчал.

Я схватился за Ленкину руку, и она помогла запрыгнуть в движущийся вагон.

Вампиры кричали вслед:

— Все равно достанем вас!

Ленка сказала, улыбнувшись:

— Я знала, что ты выживешь.

Она спросила:

— Как там Юки? Они выбрались?

Из— за ее спины выглянул господин Ульман, подмигнул мне и сказал:

— Пока вы отсутствовали, детишки, я прошвырнулся по соседним вагонам и достал бутылочку первоклассного бренди. Хозяин ее уже умер, так что проблем с этим не будет. Вы не против?

Мы улыбались: я, перемазанный с ног до головы, Ленка, с рассеченной щекой, бесстрашный старичок-киборг с бутылкой алкоголя в руках. Мы радовались как дети. Мы (по крайней мере, я — точно) верили, что теперь наверняка выживем.

Ближе к трем часам ночи в вагон пришел окровавленный гонец из второго вагона и попросил помощи. Уже три часа они вели перестрелку с забаррикадировавшимися упырями. Гонец пообещал сколько-то там денег, но Ленка только махнула рукой, мол, не надо. Она подхватила АК, вручила мне «Узи». Сказала напоследок, мечтательно улыбаясь:

— Наверняка погибну… точно-точно, я чувствую это.

Радостная девочка у новогодней елки. Еще немного, и родители разрешат распаковывать подарки…

— Ты выживешь, — прошептал я Ленке вслед. Но она не услышала.

Мы остались с Ульманом допивать бренди. Я рассказал старику-киборгу о деревне Костры и вампирах-храмовниках, которые стараются не пить человеческую кровь, а еще о том, что чувствую, будто предал Юки.

Старичок только поцокал языком, нарезая для закуси копченую колбаску, и изрек:

— Люди неисправимы. Даже вампиры.

Он отхлебнул из бутылки и сказал:

— Да и киборги тоже, если честно.

Дедок зевнул и сказал, выкладывая на стол вареные яйца:

— Поспать бы. Как думаешь, Юрик, может вампиры уже не будут нападать сегодня? Поедим и приляжем?

Я пожал плечами.

Но Ульман не ждал ответа, он продолжал бубнить себе под нос:

— Колбаски еще нарезать… Знаешь, я заметил, что копченая колбаса и коньячок оказывают благотворное влияние на мои старые микросхемы… Вот приеду в Новороманов, поставлю имплантат и тогда не придется есть и пить эту гадость…

Еще он сказал:

— Ненавижу коньяк. Мечтаю дернуть метилового спирта.

Спросил у меня:

— Правда, хорошая мечта, Юрий? Она помогает мне жить…

Упыри догнали поезд около четырех часов утра. Мы только-только прилегли, и вот оно снова: визг, мат, вой!

Вампиры мчались по проселочной дороге параллельно составу и с нечеловеческой ловкостью запрыгивали в разбитые окна.

А мы с Ульманом встречали проклятую нежить огнем.

8.

Очередь из Узи рвала вампиров на части, кромсала гнилую плоть, выбивала из тел нежити фонтаны черной крови. Воняло тухлой рыбой и нагретым металлом. Кажется, я что-то орал, поливая вурдалаков свинцовым дождем. Потом неожиданно закончились патроны и из кучи-малы — гнилого мяса, дряхлых костей и перемолотого фарша — выползла единственная уцелевшая упыриха. Худенькая, миниатюрная, но чудовищно сильная. Тварь лишилась левой ноги и двух пальцев на правой руке. Пули разорвали голубой с вышитыми ромашками сарафанчик, и я видел ее обвисшую серую грудь с черными сосками.

Придерживаясь целой рукой за стенку вагона, вампирша прыгала ко мне на одной ноге и кричала:

— Сволочь! Ублюдок! Тварь! Ты убил Ваньку!

Я заметил золотое кольцо в форме змеи, кусающей себя за хвост, на безымянном пальце упырихи. Где-то в куче мертвого мяса хрипел динамик. Depeche Mode «Free Love».

Та самая вампирша, что занималась любовью с серокожим парнем на васильковом поле.

Там, возле станции Костры.

Иван да Марья.

Те самые вампиры, что убили старичка.

Вот, почему Марья гналась за мной. Похоже, во время кровавой бани в домике, я пристрелил ее парня.

В голове гудело, бесполезный «Узи» я откинул в сторону, левой рукой пытался нащупать что-нибудь на полу. Желательно что-нибудь тяжелое и острое.

Мозг орал: беги, спасайся!

Но ноги отказывались повиноваться.

И в этот момент дорогу вампирше перегородил старичок-киборг.

Окровавленный, весь в синяках, с дымящимся плечом, без своей вечной фетровой шляпы он выглядел комично, но мне было не до смеха.

Ульман галантно поклонился и сказал:

— Миледи, я бы попросил в ближайшее время не трогать моего молодого друга. Он… хм… несколько приболел.

Вампирша остановилась и наклонила вбок голову. Прошептала:

— Уйди с дороги, старик. Я не в том состоянии, чтобы вести с тобой учтивую беседу.

Ульман покачал головой:

— Извините, любезная дама, но я…

Упыриха резко вскинула руку, выпустила когти и вонзила кисть Ульману в живот.

К горлу подкатил кислый комок — я видел, как из спины старичка показался безымянный палец девчонки. Серый, мертвый палец, окольцованный коброй из чистого золота.

На пол закапала кровь, посыпались микросхемы.

Плечо киборга задымилось еще сильнее, но он нашел в себе силы сказать спокойно:

— Как невежливо.

Ульман поднял правую руку, выпустил из указательного пальца металлическую трубочку — зажигалку и сказал удивленной вампирше:

— Поверьте, я делаю это впервые. Бью женщину по лицу.

Он зажег зажигалку и воткнул указательный палец упырихе в лоб.

Потом они вместе повалились на пол.

Я сидел рядом с Ульманом — держал старика за руку. Вампирша валялась рядом, лицо твари превратилось в обуглившуюся маску, и я старался не глядеть на нее.

Старик тяжело дышал, белки глаз покрылись решеткой лопнувших сосудов, сухие губы дрожали, когда он произносил слова:

— Я знаю, зачем правительству нужны поезда… знаю… догадался… они заключили договор с вампирами, и чтобы те поменьше нападали на города, отдают им пассажиров плацкартных… плацкартных поездов…

Я потрогал лоб старичка — он был холодным. Рана на животе выглядела просто ужасно, но кровь уже почти перестала течь. Зато теперь из живота торчали какие-то проводки, микросхемы вперемешку с внутренними органами.

Хотелось плакать, выть с тоски.

Ульман шептал:

— Таким образом, власти убивают двух зайцев сразу: избавляются от асоциальных элементов, которые не хотят работать в городе, и кормят вампиров… да, да, точно! Как я не догадался раньше! Они подкармливают нежить…

Я сказал, поглаживая седые волосы старика:

— У меня не было отца. Вернее был, конечно, но я его не помню. И пока рос в приюте для бездомных, я все время мечтал, что однажды откроется дверь и на пороге появится он — мой папа. Мой добрый папа, у которого меня забрали злые люди…

Старик притих, сфокусировал взгляд на руках и сказал:

— Я умираю, Юрик… А ты рассказываешь про себя…

— Хотите поговорить о вашей смерти? — спросил я.

Ульман некоторое время молчал, а потом сказал:

— Извини… Продолжай. Отвлеки меня… от смерти…

И тогда я сказал:

— Иногда я не спал ночами. Вертелся всю ночь в кровати, но чаще вставал на цыпочках и подходил к окну. Моя спальня находилась на втором этаже, и оттуда я видел двор и главные ворота приюта. В мыслях отец был славным охотником на вампиров — в те времена все мальчишки грезили этой профессией. Я мечтал, что он появится у железных ворот, весь в шрамах, но живой и здоровый, а на поясе у папки будут болтаться снятые скальпы упырей. Что он остановится у ворот, посмотрит вверх и помашет мне рукой. Крикнет: «Юрка, я вернулся!» Но этого, конечно, не происходило.

На лице старика выступили слезы.

Я сказал:

— Меня никто не любил. Никогда. У меня не было семьи. Я так хотел, чтобы вы стали моей семьей. Саша — невестой, Ленка — сестрой. Вы… отцом. Я так хотел, чтобы эти два дня… чтобы все это было не зря. Я имею ввиду, что мы ведь все одинокие… у нас могло получиться…

Ульман крепко сжал мою ладонь.

А потом вздохнул в последний раз.

И умер.

Тихо. Без конвульсий. Словно уснул.

Я прикрыл ему веки и сказал:

— Спокойной ночи, отец.

А через пятнадцать минут вернулась Ленка. Вся в царапинах, перепачканная и дерганая, но весьма довольная собой. Она подошла ко мне сзади и сказала:

— Ты не представляешь, какая заварушка была во втором вагоне. Никто не выжил, только я и еще один паренек. Тот самый, что попросил о помощи. А вампиров положили десятка два, наверное, не меньше. Может, больше.

Потом она заметила тело Ульмана у меня на руках и сказала:

— Черт… бедный старичок…

Я встал на ноги и прошептал:

— Давай приберемся.

До самого утра мы выкидывали наружу тела вурдалаков. Серые тела катились с железнодорожной насыпи и попадали прямиком в тихую речку, вдоль которой несся наш состав.

Когда небо на востоке стало алеть, в вагоне осталось только тело Ульмана.

А еще вечно пьяный мужик из шестого вагона. Он продолжал беззаботно храпеть на моей полке, обнимая пустую бутылку.

9.

Холодный утренний ветер трепал наши волосы, солнце показалось из-за горизонта: красное, злое, но, черт возьми, такое родное светило.

Вдалеке виднелся купол и монорельсовая труба, подходящая к нему с юго-востока.

Новороманов.

Ленка сказала с легким удивлением в голосе:

— Почти приехали. А я до сих пор жива.

Я похлопал ее по плечу и сказал:

— Значит, так надо было. Это судьба.

— Не верю в судьбу, — покачала головой Елена, сняла мою руку с плеча и отошла в сторонку.

А я был настолько счастлив, что даже не сразу уловил странные нотки в ее голосе.

— Юрка… — тихонько позвала моя соседка.

Я оторвался от окна. Несколько раз моргнул — глаза после утреннего света отказывались различать тени в темном коридорчике вагона.

Лена стояла, склонившись над телом старичка-киборга.

В руках она держала мой собственный пистолет. Дулом к себе, уставившись в его бездонный зрачок.

— Сначала я хотела пристрелить себя тихо, — пробормотала Лена, отводя взгляд, — но это страшно. Я имею в виду, страшно, когда никто не видит, как ты уходишь. Страшно уходить самому. Ты меня понимаешь, Юрка?

— Не надо… — прошептал я.

Ленка приставила дуло к переносице и спросила:

— Ты не знаешь, почему самоубийцы обычно стреляются в висок или засовывают ствол в рот?

— Это не выход… — сказал я.

Кинуться к ней?

Попытаться отговорить?

Боже мой, что же это происходит?!

Лена сказала:

— Наверное, я знаю, почему. Просто люди боятся. Боятся посмотреть в глаза смерти. — Она хихикнула. — В глаз смерти.

Моя соседка прошептала, отодвинув дуло от переносицы и уставившись в зрачок пистолета:

— А я не боюсь.

Она сказала:

— Я ничего никогда не боялась. Кроме одной вещи.

Лена прошептала:

— Остаться одной.

И выстрелила.

ПОСЛЕ

Проснулся мужик из шестого вагона. Он сел на полке, удивленно посмотрел на полупустую бутылку из-под водки, что держал в левой руке, аккуратно поставил ее на столик и сказал в пространство:

— Кажется, это не мой вагон.

— Да, — сказал я. — Это не ваш вагон. Мы перетащили вас сюда, чтобы защитить от вампиров.

— Глупости, — отмахнулся алкаш и уставился на меня мутным взглядом. Почесал брюхо и сказал:

— Я уже в третий раз путешествую в Новороманов и обратно, и меня ни разу никто не тронул. Водка отпугивает вурдалаков лучше всякого там ладана.

Я стоял, прислонившись к окну, и смотрел на мужика.

Он безразлично поглядел на останки Ленки и Ульмана у моих ног, зевнул и сказал:

— Далеко до Новороманова?

— Полчаса, не больше, — ответил я.

— Ну, вот видите, — осклабился мужичок.

Потом он похлопал себя по карманам и выудил допотопный сотовый.

— Стоит копейки, — признался мужик, — зато меньше шансов, что сопрут, пока я валяюсь в отключке. Сейчас позвоню Нинке и скажу, что доехал нормально…

— Одолжите сотовый, позвонить, — попросил я вежливо.

— Вот еще! — отмахнулся мужик. — Еще чего не хватало! Свой заведи!

Я поднял с пола ПМ и направил его на мужика.

Тот захлопал огромными рыбьими глазищами и сказал тихо:

— Ты что, мужик? Мы же люди! Люди в людей не стреляют!

У моих ног валялось тело Ленки, и я сказал:

— Еще как стреляют.

Мужик захлопнул рот, опустил сотовый на пол и толкнул ко мне. Телефон легко заскользил по поверхности, обильно смоченной кровью.

Я схватил сотовый, прижал к уху, не сводя с мужика дуло пистолета. Свободной рукой вытащил из кармана блокнотик, куда давным давно записал адрес и номер телефона Саши, моей девушки из интернета.

Блокнотик сразу же открылся на нужной страничке.

Я набрал номер.

Гудок.

Снова гудок.

Упыри они ведь неплохие, только голодные вечно и бессмертные.

Длинный гудок.

Еще гудок.

— Твою мать, Юрик, я ведь говорил, что эти походы в Интернет-клуб до добра не доведут!

Гудок.

Опять гудок.

В случае гибели во время поездки, тело пассажира переходит в собственность железнодорожной корпорации…

Гудок.

Еще гудок.

— Мужик, может, отдашь мне телефон? Все равно никто не берет!

— Заткнись.

— Ты не знаешь, почему самоубийцы обычно стреляются в висок или засовывают ствол в рот?

Гудок.

Гу…

— Алло!

— Привет, Саша, это… это Юра.

— Какой еще Юра? Алло, кто это?

— Юра. Из чата.

— …

— Из Старого Ростова.

— Юрка?

— Ага.

— Юрка, правда, что ли, ты? Ты где сейчас, Юрка?

— В поезде. Скоро приеду. К вам на вокзал.

— К нам на вокзал?

— Да. К тебе, Саш. Ты встретишь меня?

— Юрка, это так необычно… ой, блин, я просто не ожидала! А ты меня не разыгрываешь?

— Нет. Я, правда, еду.

— Ой, даже не знаю, что делать. Надо же одеть что-нибудь поприличнее… Накраситься… Черт, как снег на голову… Но я рада, честно… Вот только… Я должна кое-что сказать тебе, Юрик… Понимаешь…

— Молчи.

— Я… что?

— Ничего не говори. Если ты замужем — молчи. Если ты меня на самом деле не любишь — молчи. Если ты играла со мной все то время в чате — пожалуйста, молчи. Не говори ничего. Не хочу тебя терять хотя бы еще один день. Я ведь немногого прошу, правда? Встреть меня, пожалуйста… одна.

— …

— Пожалуйста, Сашка…

— …

— …

— Хорошо.

Ростов-на-Дону, 20-27 июня 2004 г.