Вампирские хроники - Поезд

Владимир ДАНИХНОВ

ПОЕЗД

Данихновой Яне

Примерно так мы и познакомились:)

ДО

1.

Я познакомился с девушкой через интернет и влюбился.

Конечно, это звучит глупо. Все мои друзья хохотали, когда я им рассказывал о Саше. Они не верили. Они говорили мне: Юрка, ты что? Как можно полюбить девушку, которую ни разу в жизни не видел? Черт подери, она даже не прислала тебе фотографию!

Я им сказал, что сам попросил Сашу не присылать фото. Еще сказал, что хочу увидеть ее лицо первый раз не на глянцевой бумажке, а в реале.

Друзья продолжали смеяться и хлестать пиво. Весельчак Джоки спросил, не хочу ли я влюбиться в него, а Костян пообещал подарить свой детский фотоальбом. Мол, там есть кадры, где он в подгузниках и с соской во рту — очень эротично.

Я молча хлебал из своей кружки и старался не смотреть друзьям в глаза.

Пиво было темным, холодным, очень вкусным. В кабаке пахло летом: заводской пылью вперемешку с цветущей липой. Еще пахло дешевым табаком и потом. Джоки, Костян и я работаем на стройке, в западном районе Старого Ростова. Трудновато благоухать после двенадцатичасового рабочего дня. Особенно по такой жаре.

Я допил пиво, подозвал официантку и попросил:

— Лера, нам еще три пива. Одно темное и два светлых.

Лера устало улыбнулась и стала наполнять кружки.

Вечером в забегаловке народу всегда полно: в основном такие же строители, как мы, а еще сюда заходят парни из «службы зачистки». Народ шумит, смеется, мегалитрами поглощает водку и пиво.

Джоки сказал:

— Может, лучше влюбишься в Лерку? Посмотри, какая приятная девчонка! Подумаешь, ей под сорок уже. Зато она на тебя глаз положила давным-давно. Если начнете встречаться, будет нам бесплатно наливать каждый вечер.

А Костян хлопнул меня по плечу и крикнул:

— Твою мать, Юрик, я ведь говорил, что эти походы в Интернет-клуб до добра не доведут!

Они смеялись, а в приоткрытую дверь забегаловки проникали аромат летних трав и вонь низкооктанового бензина. В открытые окна виднелись корявые деревца Центрального Парка и черные тени кривых многоэтажек. А еще серо-голубая пелена вместо неба — купол из бронированного стекла, покрытый толстым слоем пыли.

Весь мир за окном — будто в тумане.

Лера принесла пиво, и я сказал:

— Хочу с ней встретиться.

Друзья подняли кружки. Джоки подмигнул мне и произнес торжественно, словно это был тост:

— Удачи, Юрий!

Потом он спросил:

— Куда ты ее поведешь? В парк? Или сразу к нам в вагончик?

Я ответил:

— Саша живет в Новороманове. Поеду к ней.

Джоки поперхнулся, закашлялся, а Костян отодвинул кружку в сторону и посмотрел на меня. У Костика страшный взгляд — вместо левого глаза у него протез кроваво-красного цвета, а правая щека изрезана глубокими шрамами. Шрамы напоминают четыре параллельные дороги, которые ведут к протезу.

Можно подумать, что на Костю напал в темной подворотне Зорро, вооруженный своей верной шпагой.

Костик похлопал Джоки по спине и сказал:

— Ты что, рехнулся, Юрик?

Я покачал головой:

— Сяду в поезд и поеду к ней.

Все тот же людской гул, все то же позвякивание пивных кружек. Все тот же сквознячок, все те же люди. Ничего не изменилось после этих слов, разве что теперь я понял — действительно поеду. Во что бы то ни стало. Буду вкалывать по двадцать часов в сутки, стану разгружать бетон и таскать кирпичи тоннами, пойду добровольцем в «отряды зачистки», если понадобится, но все равно заработаю на билет.

Джоки откашлялся и полез в карман за зажигалкой. У Джоки замечательная зажигалка: серебряная, на одном боку стильное изображение трехглавого орла, на другом нацарапана обнаженная девчонка в обнимку с огромной толстой змеей. Зажигалка досталась Джоки в наследство от отца, который всю свою жизнь проработал на стройке.

Костик пробормотал:

— Юрка, ты подумай. Это идиотизм.

Джоки прикурил и сказал:

— Не верю, что все так серьезно. Ты и за три года не заработаешь на билет на монорельс!

Я ответил, прихлебывая холодное пиво, прислушиваясь к собственным ощущениям:

— Поеду на обычном поезде. В плацкарте. Недельку-другую повкалываю и порядок.

Сердце заныло, совсем чуть-чуть, издалека, намекая, мол, приятель, а может все-таки не надо? Ты — обычный человек, со своими мелкими радостями, желаниями, мечтами, у тебя есть свой дом, свой город, свои друзья. У тебя есть то, чего нет у многих. Конечно, ты притворяешься, что ненавидишь свою жизнь, но признай: ты уже привык жить именно так . Будет очень сложно перестроиться. Будет очень сложнобез купола над головой.

Но я так хотел увидеть Сашу.

Плевать на сомнения, лишь бы встретиться с ней.

А еще меня звала дорога: аромат летних трав и настоящее голубое небо, а не эта идиотская серая муть за окном.

Но это издалека, Саша — главнее.

Джоки заорал, размахивая перед лицом рукой, в которой была зажата серебряная зажигалка:

— Да что может быть такого в девчонке, ради чего можно стать самоубийцей?

— Ты ее даже не видел! — закричал Костян, и его глаз-протез стал из красного бордовым. А раны-дороги, кажется, запульсировали.

Официантка Лера неодобрительно посмотрела на нас, один из «чистильщиков» потянулся к кобуре на поясе. У ребят нервная работа: проклятые ночные твари все чаще прорывают оборону города, народа все время не хватает.

Я сказал друзьям:

— Один черт, поеду. Даже не пытайтесь отговорить.

И тогда Джоки выронил любимую зажигалку и кинулся на меня с кулаками. Но он не успел ударить ни разу: здоровяк Костя обхватил Джоки обеими руками. Так они и застыли, сцепившись. Словно статуя из бетона: Джоки и Костя.

Мои друзья.

Я допил свое пиво в один глоток, кинул на деревянный прилавок сотенную бумажку. Купюра опустилась в лужицу разлитой водки.

Джоки закричал:

— Идиот, ты что творишь? Придурок, мать твою!

Костя молчал, только его глаз, тот, что словно наполненный кровью, следил за мной. Будто взгляд может что-то изменить.

Лерка принесла сдачу, я сгреб никелированные монетки с прилавка, развернулся и ушел.

Джоки орал мне вслед:

— Падла! Дебил! Стой, я тебе рыло начищу!

Потом он, кажется, заплакал.

Весельчак Джоки был моим лучшим другом.

Как, оказывается, легко терять лучших друзей.

2.

Мне нравятся синие летние сумерки, когда нет полуденной жары, когда из шашлычной через дорогу ветерок приносит запах свежего мяса, когда, в конце концов, у меня не болит голова. Летним вечером ее не держит в тисках паскуднейшая боль, от которой не помогают никакие таблетки.

Вечером прохладно и можно забыть о стройке, о вечно ноющих мускулах, о злом огненном кругляше, который, если смотреть сквозь купол, больше похож на грязно-оранжевый бильярдный шар. Эх, как иногда хочется взять в руки гигантский кий и одним ударом послать мерзкий шарик куда подальше!

Вечером можно пойти с друзьями пить пиво. А еще можно взять пару сотен и на всю ночь завалиться в интернет-кафе Толика Яникяна.

Помню, когда только начал ходить в это кафе, на меня поглядывали искоса. Контингент здесь был совсем другой, и парня в пыльном спортивном костюме поначалу принимали холодно. Ну не ходят разнорабочие в подобные заведения!

Было тяжело.

Но я человек настырный.

Со временем научился пользоваться компьютером, освоил клавиатуру, стал общаться в чатах, завел себе друзей из всех уголков Федерации. Я не ограничивал себя бессмысленной болтовней — интересовался новостями со всего мира, скачивал и читал интересные книги, статьи, труды ученых. Тратил последние деньги, но вновь и вновь возвращался сюда, в сеть, что продолжала объединять раскиданные по всему миру города.

А потом встретил в чате Сашу, одинокую девушку из Новороманова.

Го рода в двух сутках езды на поезде…

Вечером прохладно.

Стоило вернуться в бар к друзьям и пиву. Или завалиться в кафе.

В бар возвращаться не хотелось. В Интернет-кафе тоже — общение с Сашей подарит ложную иллюзию близости. Я мог передумать и не поехать в Новороманов.

Поэтому я просто сел на скамейку в самом темном уголке парка и достал из кармана пачку «Донского табака». Выудил спрятанную среди сигарет пластиковую зажигалку. Руки дрожали — денек выдался еще тот — получилось прикурить только с пятой или шестой попытки.

Казалось, даже легкие огрубели — я совсем не чувствовал вкус табака. Просто вдыхал дым, выпускал его через ноздри и ничего не ощущал. Ни вкуса, ни тепла. Нервы звенели гитарной струной, и сигарета совсем не успокаивала. Я достал из пачки еще одну папироску, прикурил от бычка. Окурок пульнул в урну. Промахнулся, и бычок притворился красным светлячком, перекатываясь по тропинке в направлении деревьев.

Почти красиво.

Где— то неподалеку подростки наяривали на гитарах, пели что-то неразборчиво-молодецкое, залихватское.

Я смотрел сквозь кроны низких лип на небо. Небо, которое становилось синим. Небо, на котором появлялись звезды — я видел их, даже сквозь пыльный купол.

Играла гитара, кричали «чистильщики» у южной стены, потом вдруг включилась сирена. Подростки обрадованно заорали, стараясь заглушить пронзительный визг. У них это плохо получалось, но ребятня старалась. Какие еще развлечения у современной молодежи?

Я курил очередную сигарету, вглядывался во тьму парка, пытаясь по крикам понять, в каком месте упыри прорвали купол. Вроде у тупика Герцена. Скорее всего, твари проникли в город через канализацию.

Потом сирена перестала визжать, вместе с ней замолкли и подростки. Снова принялись бренчать на гитаре, а я подумал, что в грядущей поездке мне понадобится оружие. Какой-нибудь автоматический пистолет и три-четыре обоймы к нему.

Еще подумал, что быть пассажиром обычного поезда в наше время — это почти гарантированное самоубийство.

По крайней мере, если верить слухам.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

1.

Старик представился киборгом.

Протянул мне сухую морщинистую руку и сказал:

— Человеческая плоть слаба.

Я осторожно пожал маленькую ладошку и представился:

— Юрий.

Старикан весело улыбнулся. Он больше всего напоминал вовсе не киборга, а миниатюрного Деда Мороза, который зачем-то переоделся в черный деловой костюм. А еще нацепил квадратные солнцезащитные очки.

Дедок то и дело поглаживал пышную седую бороду, поправлял дырявую фетровую шляпу и приговаривал:

— Киборги — будущее человечества. Вы знаете, молодой человек, что в современном мире человеку без вживленных в организм микросхем попросту не выжить?

Я на всякий случай кивнул. Но в этот момент подошла очередь, я наклонился к окошечку кассы и сказал:

— Девушка, миленькая, не подскажете на когда есть билеты в Новороманов?

Пухленькая кассирша в голубой униформе нахмурила лобик и пробасила:

— А на когда вам надо?

— На ближайший, — растерявшись, произнес я.

— Ближайший отходит сегодня ближе к вечеру, — сказала девушка. — В 15:45. Билетов полно.

Потом она спросила:

— Вам же на обычный поезд билет, не на монорельс, я правильно поняла?

Безразличный взгляд скользнул по моему старому спортивному костюму. Ты правильно поняла, девочка, на монорельс я за всю жизнь не насобираю.

Она достала откуда-то из-под стойки огромную сдобную булку, откусила кусок и сказала:

— Билет стоит двенадцать тысяч рублей.

Я немножко растерялся — просто не ожидал, что уеду так быстро. Но отступать не хотелось, поэтому пришлось лезть в брюки за кошельком. Старичок — Дед Мороз сдавленно захихикал. По радио объявили: «Помните, что каждый пассажир должен подписать стандартный договор… хр… хрр…».

Динамик захрипел и отрубился.

— "Что в случае гибели во время поездки, тело пассажира переходит в собственность железнодорожной корпорации", — закончила за радио кассир. Протянула мне бумажку, ткнула в нужное место пальцем-сарделькой. Я, не глядя, расписался. Потом девушка отложила булку, пересчитала деньги, что я ей протянул, и выдала розовую прямоугольную бумажку с эмблемой корпорации путей сообщения. Автомат Калашникова на фоне овального бело-синего щита… При чем тут поезда?

Старик в фетровой шляпе пробормотал:

— Иногда кажется, что микросхемы в моем теле позволяют читать мысли.

Когда я обернулся, сжимая в потной ладони заветный билет, дед сказал:

— Я так и думал, что вы собираетесь ехать в Новороманов.

Старичок вновь протянул мне руку и представился:

— Ульман. Ваш сосед.

Только сумасшедших стариков не хватало! Я поспешно хлопнул дедка по ладони и зашагал к выходу. Ульман закричал вслед:

— До вечера, молодой человек!

Я выбежал из здания вокзала, чуть не сбил по дороге носильщика с двумя баулами под мышками, протиснулся в ряды «челноков», миновал прилавки, с которых торговали дешевыми хот-догами из мяса модифицированных крыс и голубей, нашел более-менее свободное местечко, прислонился к стене. Сердце билось как бешеное.

Орали люди, шумели поезда, бесновались «чистильщики», цепляясь ко всем без разбору.

…Паспорт где? Где паспорт, а? Чего это у тебя рожа белая такая? Специально выбеливал, сволочь серокожая? А, нежить поганая?…

Иногда хрипело радио, объявляя номера отходящих поездов и изредка напоминая пассажирам, что необходимо быть бдительными. Или что их тела, в случае гибели, переходят в собственность корпорации. Короче говоря, ничего хорошего по радио не передавали.

Конечно же, правила касались только пассажиров поездов, элита, что могла себе позволить путешествовать между городами на монорельсе, не гибла. Монорельсы носились по трубам, отгороженным от внешнего мира стенами из металла и пластика.

Богачей, что ездили в монорельсе, ждало холодное шампанское в фужерах, первоклассное обслуживание, и свежие немодифицированные фрукты в маленьких вазочках. А мне оставалась все та же духота и серое небо над головой.

Всего неделю назад был разговор с Джоки и Костиком, всего неделю они со мной не разговаривают, всего неделю живу без Саши и наших полуночных бесед.

Я заработал за неделю столько, сколько не зарабатывал и за месяц. Сил заходить после работы в интернет-кафе просто не оставалось, поэтому, возвращаясь в свой вагончик, я, не раздеваясь, валился в постель.

Мне совсем не снились сны, а поездка к Саше превратилась в навязчивую идею.

В конце недели хозяин выдал зарплату, премиальные и отпускные — вполне достаточно на билет, и я отправился на вокзал. Но, черт возьми, совсем не ожидал, что сегодня же и уеду!

Впрочем, чего зря беспокоиться? Откладывать дальше не стоит — кто знает, дождется ли меня Саша. Я ведь даже не сказал ей, что еду. Испугался, что станет отговаривать.

Хотите заглянуть мне в душу? Хорошо: я испугался, что не смогу отказаться.

Теперь у меня есть билет — осталось только заглянуть в оружейный магазинчик Лютера и купить себе подходящий ствол.

2.

Лютер почесал козлиную бородку, зевнул и затараторил:

— Привет, Юрчик. Ну, как дела, как друганы, все вкалываете на стройке, ага? В смысле, угу? Не надоело? Дело-то бесполезное — все время латать дыры в стенах. Вампиры не успокоятся, никогда не успокоятся, знаешь ли!

— А мы будем продолжать латать дыры, — перебил я Лютера. — Впрочем, я пришел не за этим. Мне нужно оружие.

Торговец энергично закивал, отчего затряслась дряхлая деревянная стойка и вместе с ней клетки с волнистыми попугайчиками. Птицы возмущенно загалдели, зачирикали, запищали что-то на своем наречьи.

Лютер вполне официально заведовал зоомагазином. А еще когда-то мы жили с ним в одном детском доме, на окраине города. Лютера пару раз чуть не выперли из детдома, потому что парнишка был серьезно болен клептоманией — воровал все подряд: газеты, шариковые ручки, мелочь, консервы, даже пластиковую посуду.

Сейчас Лютер напоминал вовсе не вора, а скорее старика Хоттабыча из старой детской сказки: бородка, крючковатый нос, смуглая кожа, какой-то нелепый полосатый (черная полоса — жирное пятно — белая полоса) халат. Не хватало чалмы и морщин на лице.

— И это знаю, — ухмыльнулся Лютер. — Как же, наслышан. В Новороманов собрался? На поезде, так ведь? Эх, приятель, ну-ну. В смысле, вах-вах. В таком походе тебе понадобится все самое лучшее. Ага? В смысле, угу?

— Угу, — буркнул я. — Только у меня наличными всего пятнадцать штук осталось. Дашь скидку по старой дружбе?

— Нормалек, — подмигнул Лютер и поманил пальцем. — Шагай за мной, дружище.

Я переступил через деревянную клетку с якобы почтовыми голубями, перепрыгнул трехлитровую банку с белыми мышами, левой ногой чуть не наступил в рассыпанный по всему полу кошачий корм, выругался, поскользнувшись на.птичьем помете.

Лютер захихикал.

Потом он подвел меня к неприметной дверце в самом темном углу магазина, открыл ее длиннющим ключом из огромной связки и прошмыгнул в соседнюю комнатенку.

Сейчас торговец напоминал гигантскую крысу, хитрую и въедливую.

Я последовал за ним.

Лютер зажег лампочку под потолком, развел руки в стороны и воскликнул:

— Ну, ты видишь? Видишь, я спрашиваю? А? Ну говори, не томи, ага?

Конечно, я видел. Оружием были увешаны стены, а коробками с патронами был завален весь пол. Под потолком, закрепленный стальным тросом, висел пулемет «Максим». Лютер стоял посреди этого импровизированного оружейного рая и хмурился. Потом он сказал, почесывая прыщ на носу:

— Обои надо переклеить. Е-мае, блин, аж стыдно. Никому не расскажешь? Фигня какая-то розовая. Таким обоям место в детском саду. Ага? В смысле, угу?

Я пожал плечами. Кому какое дело до обоев? Мое внимание было приковано к здоровенному плазмогану «P-100», что покоился за стеклянной витриной на противоположной стене. Лютер проследил взгляд.

— Эге! — воскликнул он. — Ты сделал правильный выбор, парниша! И я не вру, пускай свидетелями будут Иешуа, Магомет и царь Тьмы!

Лютер подумал и сказал:

— Хотя, ты знаешь, лучше без него. Без царя Тьмы, я имею ввиду. В смысле, без дьявола, ага?

Я подошел к оружию, коснулся холодного стекла кончиком пальца. А Лютер сказал:

— Заряда в батарее хватит на триста выстрелов. Перезарядка за три секунды, если наловчишься, конечно. Угу? С двухсот метров пробивает любую броню насквозь с сохранением убойной силы. Скорострельность — триста выстрелов в минуту в режиме автоматической стрельбы. Пятьдесят — если стрелять одиночными. Правда, цацка? Просто лапочка какая-то, а не оружие! И не пугайся внушительных размеров — эта игрушка сделана из сверхлегких сплавов. Весит всего лишь полтора килограмма. Ну не прелесть ли? Достал по блату, братишка один привез из Китая. Так, что, правда, клевая вещичка? Юрка, ну скажи! Давай, не стесняйся! Ага?

— Да, — послушно ответил я.

Лютер расплылся в улыбке и сказал, сплевывая на пол:

— Стоит полтора миллиона. Кроме того, где я возьму разрешение, чтоб ты мог носить эту красавицу по городу без опаски? Вот, возьми лучше это. — И он протянул мне пистолет Макарова.

Я уставился на Лютера, торговец в ответ выпучил свои крысиные глазенки на меня и сказал:

— По дешевке отдаю. Как раз за пятнадцать тысяч.

У меня непроизвольно сжались кулаки, а Лютер улыбнулся как ни в чем ни бывало и сказал:

— По старой дружбе подкину к нему патронов… немножко.

Потом он сказал:

— Кулачишки разожми-то, ага? Тебя держит под прицелом система автоматического наведения. Разнесет в клочья, если решит, что что-то угрожает моей жизни.

3.

Потом был вечер, угрюмые солдаты, проверяющие багаж и хмурые машинисты с короткими автоматами в руках. Машинисты толпились у новенького бронированного электровоза, а нам, пассажирам, достались помятые зеленые вагоны, половина стекол в которых отсутствовала. Вместо них оконные проемы забили кусками фанеры.

Дюжий офицер в темно-синей форме стоял в самом конце перрона и кричал:

— Патроны сдайте сержантам «службы зачистки»! Вам их вернут перед отправлением поезда! Повторяю, патроны сдайте…

Вагонов было немного — кроме электровоза, всего семь. Пассажиров тоже не ахти сколько. В основном, мужчины. Грязные, небритые, помятые жизнью мужики.

Неужели и я так выгляжу?

Протопал к вагону номер четыре. Молоденький безусый сержант достал сканер, ткнул им мне почти что в глаз, потом медленно опустил глянцевую трубку к ботинкам. Спросил, лениво почесывая задницу:

— Судя по документам, вы купили пистолет сегодня утром. Умеете пользоваться огнестрельным оружием?

Я кивнул. Поставил свою сумку на перрон, приготовился расстегивать «молнию».

— Вы чего? — спросил мент с любопытством.

— Ваш офицер сказал, что надо сдать патроны.

— Да хрена там сдавать, — ухмыльнулся сержант и кивнул на вагон: — Идите.

Еще он посоветовал вроде как в шутку:

— Из вашей пукалки пристрелите в поезде кого-нибудь с арсеналом помощнее, а потом уже надейтесь на везение.

Внутри вагон производил такое же удручающее впечатление, как и снаружи.

Даже казался хуже.

Потертый мутно-серый пластик, ржавые пятна повсюду, смятые простыни и грязные подушки. В некоторых отсеках не хватало столиков, в других — кто-то с мясом вырвал полки. Стены вагона неизвестные умельцы прошили стальными листами. То тут, то там в металле виднелись вмятины, большие и маленькие. Некоторые с присохшей кровью.

Я нашел свой отсек — пустой и относительно чистый — запихнул сумку на верхнюю полку и протопал в конец вагона. Здесь обнаружился туалет. Маленькое прямоугольное зеркальце под потолком — наверное, чтоб было удобно баскетболистам — ржавая раковина и унитаз веселенького розового цвета в углу. Окошко в сортире кто-то заколотил куском ДВП. Надпись маркером на этом самом куске гласила: «Расстегивая ширинку, будь осторожен. Кто знает, что кинется на тебя из унитаза».

— Мы все еще в городе, поэтому никто не кинется, — сказал я, расстегивая ширинку.

Заметил еще одну надпись, чуть ниже:

«Самоуверенных смоет в унитаз в первую очередь»

Я пожал плечами, сделал свое дело и вернулся в отсек.

Здесь уже располагался давешний киборг Ульман. Все в том же черном костюме и при бабочке.

— Э… — пробормотал я.

— Быть киборгом очень увлекательно, молодой человек, — сказал старичок, устраиваясь на нижней полке. Он открыл свой чемоданчик, обитый дешевым дермантином, и принялся выкладывать на столик продукты. А именно: копченую курицу, завернутую в фольгу, малосольные огурчики, вареные яйца, маленький целлофановый пакетик с солью, пластиковую тарелку, вилку…

Спросил меня:

— Вы не голодны?

Вот, что еще он выложил на стол: пакетики чая, маленькие помидорчики, баночку из-под детского питания, в которой обнаружился сахар, кабачковую икру, модифицированные яблоки неприятного синюшного цвета и два пластиковых стаканчика, ко дну которых прилипли чаинки.

Я залез на верхнюю полку, повернулся к окну и с тоской посмотрел на серое здание вокзала. Чрезвычайнейше хотелось плюнуть на все, выбежать из вагона и вернуться в свой маленький домик. Который, на самом-то деле, тоже вагончик.

Только без чертовых вмятин, покрытых тонкой коркой свернувшейся крови.

Я сказал:

— Нет, спасибо. Дома поел.

Потом стал мечтать: о пиве, о друзьях, которые постепенно забудут обиды и простят, о Саше, которую, наверное, все-таки не стоит видеть и еще о миллионе вещей, которые я должен был сделать там, снаружи.

Ульман продолжил сервировку стола, приговаривая:

— Когда-то я был таким же молодым и наивным, когда-то я думал, что можно прожить без всяких замечательных устройств, что вживляют в организм. Да-да, вы можете не верить, но когда-то я был человеком.

Я засунул руку в карман, вынул пачку сигарет. Чертовски хотелось курить.

— Не возражаете, если закурю? — спросил у дедка.

Ульман молча приоткрыл окно, впуская в наш закуток шум вокзала и запах машинного масла, а потом протянул мне правую руку.

Я с удивлением оглядел морщинистую ладонь: взгляд немедля уцепился за мутное пятнышко татуировки на подушечке указательного пальца.

— Подкину вам огоньку, молодой человек, — подмигнул мне Ульман.

Все еще сомневаясь, я засунул в рот сигарету. Старик поднес к «цигарке» указательный палец. Мелькнула шальная мысль, что палец сейчас загорится. Вместо этого, раздвинув кожу на месте гипотетической татуировки, из пальца выползла полая металлическая трубочка. А вот из нее как раз и вырвался огонек. Вместе с пламенем прыснула кровь, прямо мне в лицо. Несколько капелек попало на сигарету.

Старичок сконфузился, поспешно отдернул руку.

— Замечательная встроенная зажигалка, — пробормотал он, заливая ранку йодом. — Но сосуды уже не те… Чего уж там… Совсем не те… Вот и случаются неприятности…

Я растерянно пыхтел сигареткой, прикуренной от пальца. Хм, а ведь поначалу совсем не поверил старику, думал, крыша у него поехала. Киборг, надо же. Поговаривают, что перед разделением , проводились опыты по вживлению микросхем в человеческое тело. Толпы добровольцев предоставили свои тела науке. Все надеялись на вечную жизнь.

Значит, то были не просто слухи.

— Я еду в Новороманов, чтобы подключить к кровеносной системе имплантат «Новое сердце», — сказал Ульман. — Он спасет мое дряхлое тело.

Старичок присел на полку, вернул пузырек с йодом в чемодан, достал оттуда бинт.

Заматывая палец, он пробормотал:

— Я немножко издержался и на монорельс денег не хватило. Но верю, что мои способности помогут выжить в плацкартном вагоне.

— Поезд — это всего лишь легальный способ самоубийства, «подарочек» от властей Федерации, шанс для бедняков на день вырваться из-под купола.

Мы с Ульманом обернулись.

В проходе стояло существо неопределенного пола, но, скорее всего, все-таки женщина. Высокая, мускулистая девушка в грязных кедах, широких красных брюках-шароварах, белой майке-борцовке и с автоматом Калашникова через плечо.

— Еще у меня был «Узи», но его отобрали при входе, — пожаловалась девушка хриплым мужским голосом. — И все патроны тоже. Сказали, что вернут перед выездом. Ну не козлы ли, а?

Лицо этой недокоммандос больше всего напоминало кусок грубо оттесанного гранита. С такой я бы побоялся встретиться в темной подворотне. Черт подери, я бы побоялся встретиться с ней где угодно!

— Елена, — представилась девушка, закидывая калаш и спортивную сумку на верхнюю полку, напротив моей. Уселась рядом с Ульманом, который поспешно снял шляпу, обнажив редкие сальные волосы. Глазки старичка заблестели, он подбоченился, скорее всего, припомнил времена своего разгульного «до кибернетического» прошлого.

— Юра, — буркнул я.

Лена вытянула из своей сумки чекушку водки и с гордым видом водрузила ее на стол рядом с курицей Ульмана.

Сказала:

— Меня позавчера парень бросил, вот и решила покончить с собой. Правда, банально? А с вами что случилось, ребята?

Старичок ласково улыбнулся культуристке — словно маленькой — и важно проговорил:

— Здесь нет самоубийц, миледи. Кстати, позвольте представиться — профессор кафедры микробиологии Ростовского ГосУниверситета Генрих Ульман.

Лена захохотала и хлопнула ошалевшего старичка по плечу:

— Да уж, рассказывай! Нет самоубийц, как же! Ну-ну.

Плечо Ульмана задымилось, он поспешно вытащил из чемодана полный шприц и вкатил в вену пять кубов ядовито-желтой жидкости.

Лена отдернула руку и принюхалась:

— Пахнет нагретым металлом и еще какой-то машинной дрянью. Ты робот, что ли?

— Киборг, — жеманно проговорил Ульман.

— Ладно, я не расистка, — пожала плечами Лена. — Рюмки у тебя есть, Ульман?

— Конечно, — снисходительно улыбнулся старик, бинтуя левое плечо. Вскоре оно совсем перестало дымиться, и Ульман вынул из чемодана три малюсеньких пластиковых стаканчика.

4.

За первой чекушкой последовала вторая, затем третья, и я даже не заметил, когда к нам в отсек заглянули менты, чтобы вернуть Ленке Узи. Но это было, факт, потому что девушка принялась объяснять, как пользоваться пистолетом-пулеметом, и еще она зачем-то макала дуло Узи в водку.

— Ты солдат? — спросил я, опрокидывая очередной стаканчик.

— Угу, — кивнула Лена, закусывая водку курицей. Галантный старичок тем временем подливал ей очередную порцию. За мной ухаживать он, по всей видимости, не собирался, поэтому приходилось действовать самому.

Ленка сказала, прожевывая мясо:

— Я — лейтенант спецотряда «зачистки». Так что вам повезло, ребятки.

Потом она подмигнула мне и добавила:

— Впрочем, не очень. Все равно погибнем.

Ульман понюхал свой стаканчик, залпом опрокинул его содержимое в рот, крякнул, закусил краюхой ржаного хлеба и сказал:

— Здесь я вам возражу, Елена. Почему вы так решили? Далеко не все погибают в поездах.

— А вы часто ездили в поездах, господин Ульман? — поинтересовалась лейтенант.

— Хм… до этого, только на монорельсах. Но это не значит, что…

— Значит-значит.

— Позвольте…

— Позволяю.

— А…

— Теперь нет.

Лицо деда побагровело, он попытался еще что-то сказать, но Ленка захохотала, обняла старика за плечи и сказала:

— Обожаю вас, господин Ульман. Честно, уже полюбила. Как отца. Будете моим папой, профессор?

В этот момент поезд со скрипом, медленно и лениво, словно старый котяра, тронулся с места, и мы подняли наши «рюмки»:

— В добрый путь!

Стукнулись.

— Дзень! — озвучила Лена.

Проглотив водку, я схватил со столика огурчик, запихнул его в рот и сказал:

— А я еду в Новороманов на свидание. К девушке. Чтоб вы знали.

— К девушке? — У Ленки округлились глаза.

Я кивнул, поднес палец к губам и прошептал:

— Тс-с… только никому не говорите. Я познакомился с ней через интернет. И полюбил.