Вихрь (№1) - Свадебный водоворот

«Ее не существует. Женщины, которую я полюбил, в действительности не существует».

— Остин. — Протянув руку, она прижала ее к его щеке, и гнев в ее глазах уступил место глубокой нежности. — Ты не можешь допустить, чтобы это продолжалось. Я ясно вижу, что у тебя к ней глубокое чувство, и у нее к тебе тоже. Пожалуйста, загляни в свое сердце и найди выход из положения, в котором вы с Элизабет оказались. Сейчас. Пока еще не поздно. Я хочу, чтобы ты был счастлив, а боль в твоих глазах говорит мне, что ты страдаешь. Но я знаю, ты был счастлив. Благодаря Элизабет.

Ее трогательные слова проникли в его сердце и сжали его словно тисками. Да, он был счастлив. Очень недолго. Но счастье создавала иллюзия. И он не хотел вмешательства в свою жизнь, ни Роберта, ни Каролины. Они не знали всех обстоятельств, и будь он проклят, если скажет им или кому-либо еще, что его жена желает расторгнуть их брак. По крайней мере до тех пор, пока это не станет совершенно неизбежным. Если окажется, что Элизабет беременна, им придется как-то сохранять их брак.

В дверь постучали.

— Войдите.

Вошла мать:

— Я помешала?

— Ничуть. — Остин многозначительно посмотрел на дверь. — Каролина как раз уходит.

— Прекрасно. Каролина, нас ждет карета, мы едем кататься в парк. Я присоединюсь к тебе через минуту. Мне надо поговорить с Остином.

Каролина тихонько затворила за собой дверь. Остин прислонился к столу и посмотрел на мать:

— Ты тоже пришла оскорблять меня?

— Оскорблять? — Она удивленно раскрыла глаза.

— Мои родные брат и сестра нашли возможным назвать меня глупцом, идиотом и, что мне больше всего понравилось, набитым дураком.

— Я понимаю.

— Я рад, что хотя бы моя мать выше оскорблений.

— Естественно. Разумеется, я не опущусь так низко. Хотя и я могла бы поддаться искушению назвать тебя безмозглым болваном. Но я предпочитаю сказать тебе, что мне больно видеть, как ты и Элизабет несчастны. — Она сжала его руку в своих ладонях. — Могу я хоть чем-нибудь помочь?

Черт побери, он предпочел бы оскорбления этой нежной, ласковой заботе!

— Я прекрасно себя чувствую, матушка.

— Нет, не прекрасно, — ответила она тоном, не допускающим возражений. — Я поняла, что что-то не так, когда ты столь неожиданно отослал Элизабет в Уэсли-Мэнор. Горе бедной девочки так очевидно. Как и твое. Я еще никогда не видела тебя таким расстроенным и раздраженным. Мы с твоим отцом пережили немало размолвок, когда мы только что…

— Это не размолвка, матушка.

Остин не хотел, чтобы это прозвучало очень резко. Прежде чем что-либо сказать, мать пристально посмотрела на него.

— Я понимаю. Могу только сказать, что вместе с большой любовью приходят и другие сильные чувства. Страстная любовь вызывает страстную борьбу. У нас с твоим отцом было и то и другое. — Она печально улыбнулась.

Сердце Остина наполнилось сочувствием, и он сжал ее руку. Внезапная смерть отца была невосполнимой потерей для всей семьи, но особенно для матери.

— Она твоя жена, Остин. На всю оставшуюся жизнь. Ради себя самого и ради нее постарайся разобраться со всеми трудностями, стоящими перед вами, и сделай свой брак счастливым. Не позволяй гордости встать на твоем пути.

— Ты говоришь так, как будто считаешь, что я виноват в том, что в нашей супружеской жизни возникли проблемы.

— Я этого не говорила. Но ты опытный и светский человек, а она нет. Элизабет будет совершать ошибки — серьезные и не очень, пока не завоюет прочное положение в том мире, в котором оказалась. Будь терпелив с ней. И с собой. — Она с нежностью погладила его руку. — Она именно та женщина, которая тебе нужна.

— Серьезно? Неужели это говорит та самая мать, которая высказывала опасения, когда ее сын решил жениться на американке?

— Не могу отрицать, что сначала у меня были некоторые сомнения, но за последние три недели, проведенные с ней, я успела хорошо узнать свою невестку. Это милая, умная женщина, у нее задатки настоящей герцогини. И она тебя любит. И я подозреваю, ты отвечаешь ей тем же.

Ласково улыбнувшись Остину, она вышла из комнаты. Он посмотрел на закрывшуюся дверь и с облегчением вздохнул. Похоже, семья решила свести его с ума. Надо бежать отсюда. Немедленно.

Но, сделав всего лишь шаг, он вспомнил слова матери: «Она тебя любит. И я подозреваю, ты отвечаешь ей тем же». Боль, гнев и глубокая печаль заставили его опустить плечи. Мать, Каролина, Роберт — никто из них не знает правды, они все ошибаются, говоря о чувствах Элизабет. Ей удалось обмануть в его семье всех.

Со стоном он вцепился себе в волосы. Да, черт побери, он ее любит!

Но с какой радостью он отдал бы все, что имеет, за то, чтобы избавиться от этого чувства!

На следующий день в десять часов утра Остин вошел в свой кабинет и остановился в досаде, застав там Майлса, расположившегося в глубоком кресле. Черт, если Майлс намерен начать с того, чем вчера закончила разговоры его семья, Остин готов влепить ему пощечину.

Майлс оглядел Остина с головы до ног и перевел взгляд на часы, стоявшие на каминной доске.

— Десять утра — немного рановато для вечернего костюма… Или я просто не посвящен в последние тайны моды?

— Я никуда не ухожу, — еле сдерживая раздражение, ответил Остин.

— А… Тогда, значит, ты, должно быть, вернулся. Интересно откуда? Вид у тебя довольно потрепанный.

— Я был в клубе, если тебя это так интересует. — Остин нарочито внимательно осмотрел комнату. — А где же остальная часть моей почтенной семьи? Прячутся за портьерами?

— Каролина с матерью уехали к ювелиру. Роберт с Элизабет тоже уехали, куда — я не знаю.

Остин прошел по кабинету, задержался у столика с графинами и двинулся дальше. Накануне в клубе «Уайте» он выпил более чем достаточно. Но вместо того чтобы забыться, как ему хотелось, он получил страшную головную боль… и оставил несколько сот фунтов на столе, за которым играл в фараон.

— Ты, кажется, расстроен, — заметил Майлс. Остин с немалым раздражением осознал, что ходит взад и вперед по кабинету. Он остановился.

— Нет, я не расстроен.

— Правда? Я видел джентльменов накануне предстоявшего им отцовства, которые выглядели гораздо спокойнее, чем ты сейчас.

Предстоящее отцовство. Случайное замечание подействовало на него, как соль на открытую рану. Подавив готовое сорваться с губ грубое ругательство, Остин подошел к окну и отдернул портьеру. Он смотрел сквозь стекло невидящими глазами, стараясь прогнать мучительные для него образы, вызванные словами о предстоящем отцовстве.

Ему это почти удалось, когда он вдруг заметил наемную карету, остановившуюся перед домом. Из кареты вышел Роберт. Он подал руку последовавшей за ним Элизабет. Ее лицо было бледным, а глаза — огромными.

Остин ухватился за тяжелую портьеру. Куда, черт возьми, они ездили? И какого черта они нанимали карету?

Затем он увидел, как Роберт помогает выйти из кареты еще одной женщине, маленькой и худой, в темно-коричневом капоре, скрывавшем ее волосы. Когда же она повернулась, Остин увидел ее лицо.

Темные синяки были на ее лице, а разбитая нижняя губа распухла. Остина словно по голове ударили, как только он узнал эту женщину.

Это была Молли, служанка, шлюха из «Грязной свиньи». Боже, да что происходит? Нет ли у нее сведений о Гаспаре? Почему с ней Элизабет и Роберт?

Опустив портьеру, Остин вышел из кабинета, не обращая внимания на вопросительный взгляд Майлса. Он оказался в холле как раз в тот момент, когда эта троица входила в дверь. Элизабет и Роберт поддерживали Молли с обеих сторон. Несчастная женщина едва держалась на ногах.

— Не беспокойся, Молли, — говорила ей Элизабет. — Еще несколько ступеней, и ты будешь в удобной постели. Затем мы осмотрим твои раны.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросил Остин, переводя взгляд с одной на другую.

Было заметно, как Молли испугалась его сердитого голоса: она отступила поближе к Элизабет.

— Все в порядке, Молли, — сказала Элизабет и посмотрела на Роберта:

— Не проводите ли вы Молли в желтую комнату для гостей? И скажите Кэти, чтобы она приготовила ванну. Я сейчас к вам приду.

— Конечно. — Без труда поддерживая хрупкую женщину, Роберт повел ее наверх.

Элизабет повернулась к Остину:

— Могу я поговорить с тобой? Наедине?

— Я собирался попросить тебя о том же, — сухо ответил Остин.

Вспомнив, что в своем кабинете он оставил Майлса, Остин провел ее в библиотеку и закрыл дверь. Он смотрел, как Элизабет прошла на середину комнаты и повернулась к нему. В ее лице не было ни кровинки, и на этом безжизненном фоне горели окруженные темными кругами, полные тревоги глаза. Его охватило сильное желание обнять ее, и он рассердился на себя за эту слабость. Остин осторожно подошел к ней. Он почти ожидал, что она отшатнется, но Элизабет не двинулась с места и смотрела на него, сложив на груди руки.

Приблизившись, он остановился на некотором расстоянии от нее. Боже, как ему не хватало ее! Ее нежности и улыбки. Ее смеха. Но все кончено. Все в прошлом.

Обида и гнев вспыхнули в нем, но он подавил их и ждал, когда она заговорит.

Элизабет смотрела на холодное лицо мужа, и все внутри у нее сжималось. Его поведение подсказывало ей, что предстоит сражение. Но на этот раз она была полна решимости его выиграть.

Приподняв подбородок, она произнесла:

— Полагаю, тебя интересует, зачем здесь Молли.

— Как ты проницательна! — Он удивленно поднял бровь. — Да, я хотел бы получить объяснение не только того, зачем в моем доме появилась шлюха, но и того, катким образом она здесь очутилась.

— Я не хочу, чтобы ты называл ее… этим словом, — возмутилась Элизабет.

— Почему? Это то, кем она является.

— Уже нет.

— В самом деле? И кто же она теперь?

Ей многое нужно было сказать Остину, а времени оставалось мало. Она еще должна осмотреть Молли, а затем готовиться к отъезду: Просто не хватало времени для долгих объяснений. Подыскивая подходящий ответ на его вопрос, она воспользовалась первой же мыслью, которая пришла ей в голову:

— Теперь она горничная. Моя горничная.

Не будь ситуация такой напряженной, Элизабет расхохоталась бы, увидев изумление на его лице.

— Что ты сказала?

— Я наняла Молли, чтобы она помогала Кэти с моим… э… огромным гардеробом.

Быстрым как молния движением Остин схватил ее за плечо:

— Что это за вздор?

Элизабет попыталась вырваться, но он очень крепко держал ее. Сражение еще только начиналось.

— Сегодня утром я случайно дотронулась до одежды, которая была на мне в ту ночь, когда мы ездили в «Грязную свинью», и у меня было видение. Я увидела, что Молли избивают и я должна вмешаться. Я уговорила Роберта отвезти меня в порт…

— Роберт отвез тебя в порт?

— Да. — Глаза Остина гневно блеснули, и Элизабет поспешила добавить:

— Пожалуйста, не сердись на него. Я умоляла его, объяснив, в каких ужасных обстоятельствах находится Молли и какая ужасная опасность ей грозит. Он согласился помочь мне лишь после того, как я обещала все время оставаться в безопасности в карете. Когда мы приехали, то нашли Молли лежащей в переулке, избитой и ограбленной. — Элизабет перевела дыхание и продолжала:

— Она ушла из «Грязной свиньи» в тот самый вечер, когда мы ее встретили, и сняла маленькую комнату над каким-то складом. Люди, которые ее ограбили, забрали все, что ей удалось скопить в надежде начать новую жизнь. — Дрожь пробежала по ее телу. — Боже милосердный, Остин, причиной того, что ее захотели ограбить, стали те деньги, которые мы дали ей в тот вечер! — Выпрямившись, она заявила:

— Я намерена ей помочь.

— Да, здесь все ясно. — Его пальцы словно клещи впились в ее плечо. Холодность исчезла из его глаз, уступив место гневу. — Но ты хотя бы подумала о том, какой опасности подвергаешься, отправляясь туда?

— Я же была не одна.

— Неужели ты действительно веришь, что это избавляло тебя от опасности? Тебя тоже могли бы избить и ограбить. Или еще хуже.

При других обстоятельствах гнев, горевший в его глазах, дал бы ей повод подумать, что его волнует то, что произошло.

Сейчас же он просто не хотел, чтобы с ней что-либо случилось, если она все-таки носит его ребенка.

— Ты не только подвергла опасности себя и моего идиота брата, — продолжал он, и его голос переходил в рычание, — но ты явно не подумала, до чего возмутительно ты себя вела, когда поехала в порт и когда привезла ее сюда.

— Возмутительно? Помочь избитой женщине? Я так не думаю. А если тебя беспокоит ее прежняя профессия, то я никому не собираюсь о ней рассказывать. Молли, конечно, тоже не собирается ею похваляться, и я верю, что и Роберт сохранит все в тайне. А ты разве намереваешься кому-то рассказать? — Элизабет вопросительно посмотрела на него.

— Нет. — Остин отпустил ее плечо. — Но слуги сплетничают. Наверняка что-то будут говорить.

— Тогда я буду просто все отрицать. Кажется, ты считаешь меня законченной лгуньей, так что, возможно, мне придется ею стать. Кто осмелится не поверить герцогине Брэдфордской?

— Только я, — усмехнулся Остин.

Его слова прозвучали для нее словно пощечина. Но она прикусила губу, сдержав горестный вздох. Какое-то время Элизабет всматривалась в его холодные глаза, оплакивая в душе утрату нежной заботы, которую когда-то в них видела.

— Я понимаю, что ты находишь ситуацию скандальной, но, Боже, Остин, подумай об этой несчастной женщине. У меня не было возможности как следует ее осмотреть, но я уверена: у нее сломано несколько ребер, и она оглохла на левое ухо. — Рискуя, что он оттолкнет ее, Элизабет дотронулась до его руки:

— Я знаю, ты сердишься на меня, но у тебя доброе сердце. Я не могу поверить, что ты выгонишь беспомощную женщину, у которой ничего нет.

На сжатых челюстях Остина вздулись желваки.

— Мы можем найти ей место в одном из поместий. Но ты должна понять, что она не может остаться у тебя. Если ты сама не желаешь подумать о скандале, то уважай чувства моей матери и сестры.

Элизабет с облегчением кивнула:

— Хорошо. И если окажется, что я не беременна, тебе вообще не придется беспокоиться о Молли.

Его глаза снова холодно блеснули.

— Правда? И почему же?

— Потому что, если я не беременна, я собираюсь вернуться в Америку сразу, как только завершится наш бракоразводный процесс. Молли может поехать со мной. Мы обе будем свободны, чтобы начать жизнь сначала.

— Понимаю.

Элизабет почти задыхалась от царившей в комнате напряженности. Ей надо было повидать Молли, и ей хотелось покинуть душную атмосферу, окружавшую ее, но уйти она еще не могла. Кашлянув, она сказала:

— Я должна сказать тебе что-то еще.

Остин устало провел ладонью по лицу.

— Надеюсь, не о том, что ты еще раз побывала в игорном доме, где спасла полдюжины проигравшихся пьяниц.

Несмотря на его мрачный тон, на ее лице мелькнула улыбка.

— Нет, хотя в этой идее что-то есть.

Он прищурился:

— Нет, в этой идее ничего нет.

Обрадованная тем, что, как ей казалось, она с относительной» легкостью выиграла первое сражение, Элизабет не стала спорить.

— Очень хорошо. Но я должна сообщить тебе другую новость. Она касается твоего брата.

Остин посмотрел на нее с угрозой:

— В самом деле? Ну, я непременно поговорю с Робертом об этом посещении лондонских трущоб.

— Не Роберта. Это касается Уильяма.

Он замер:

— Что?

— Я знаю, где мы можем найти Гаспара.

Глава 21

Все мысли Остина сконцентрировались в единственной фразе, вытеснившей все остальное из его головы, — «Я знаю, где мы можем найти Гаспара».

Он схватил Элизабет за плечи:

— Где он?

— Я точно не знаю, но я нашла того, кто это знает.

— Как? Где?

— В порту. Когда Роберт помогал Молли сесть в карету, я увидела, как в пивную вошел человек. Даже не дотронувшись до него, я очень сильно ощутила, что он как-то связан с Гаспаром.

Остин непроизвольно еще крепче сжал ее плечо. Господи, да если Роберт позволил ей войти в этот притон вслед за тем человеком, он заплатит за это!

— Ты, надеюсь, не пыталась заговорить с ним?

— Нет, мы сразу же уехали. — Она положила свои руки на его, державшие ее за плечи. — Остин, он все еще там. Я чувствую. Это большой лысый человек, на нем матросская одежда. Он заметно прихрамывает и носит золотую серьгу в правом ухе.

Элизабет описала место, где находилось это заведение.

— Я найду его. — Он отпустил ее плечи, и ее руки скользнули вниз. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Остин мог поклясться, что в ее глазах он заметил что-то, напоминавшее о той нежной любящей Элизабет, какой, как ему казалось, он знал ее раньше, и он с усилием подавил нахлынувшие на него чувства. Проклятие! Эти огромные золотисто-карие глаза пробивали воздвигнутую им стену отчуждения. Но в ту же минуту словно завеса скрыла даже малейшие проблески нежности, оставив в ее глазах лишь твердую решимость.

Но это промелькнувшее выражение ее глаз… Не будь он убежден в обратном, Остин поклялся бы, что он ей небезразличен. Почему Элизабет ему помогает? Уж конечно, не потому, что обещала. Он на своем горьком опыте убедился, что она не выполняет своих обещаний.

Возможно, у нее остались какие-то чувства к нему. Но они недостаточно сильны для того, чтобы искать пути к их совместной жизни.

И он не должен об этом забывать.

Отойдя от нее, он сказал:

— Я должен ехать.

— Я знаю. Остин, будь осторожен.

От ее тихой просьбы у него перехватило горло, и он не смог произнести ни слова. Сухо кивнув ей, он вышел из комнаты.

Проводив Остина взглядом, Элизабет долго смотрела на дверь, через которую он только что вышел. Она понимала, что он на пути к тому, чтобы найти ответы на вопросы, мучившие его.

Она молила Бога о его благополучном возвращении.

И еще о том, чтобы когда-нибудь его сердце смягчилось и он простил бы ее.

Остин вошел в грязную портовую пивную и задержался на пороге, давая глазам возможность привыкнуть к тусклому освещению. Быстрым взглядом он окинул полдюжины посетителей и задержался на человеке, который в одиночестве сидел в углу, сгорбившись над стаканом, словно защищая его своими широкими плечами. Он был лыс, и Остин, заметил как блеснуло золото в мочке его правого уха. Он был единственным, кто здесь соответствовал описанию, данному Элизабет.

Остин подошел к его столу и опустился на стул напротив этого человека. Матрос хмуро посмотрел на него мутными прищуренными глазами:

— Черт побери, кто ты такой?

Вместо ответа Остин положил на середину стола сжатый кулак. Разжав его, он показал кожаный кошелек.

— Здесь пятьдесят золотых соверенов. Тебе известно то, что я хочу узнать. Расскажи мне, и деньги твои.

Матрос взглянул на кошелек. Неприятная улыбка расплылась по его грязному лицу, обнажая гнилые зубы. Резким движением руки он вытряхнул из рукава большой острый нож.

— Может, я просто возьму твои деньги и оставлю свои сведения при себе.

— Попробуй, — угрожающе произнес Остин, — но я бы тебе не советовал.

— Не советовал бы, да? И почему же? — с грубым смешком поинтересовался матрос.

— Потому что под столом в твое брюхо нацелен пистолет.

Он наблюдал, как матрос опустил взгляд туда, где находилась другая рука Остина.

В глазах матроса мелькнуло сомнение, но он поспешил скрыть его под издевкой:

— Ты хочешь, чтобы я поверил, что такой щеголеватый джентльмен, как ты, застрелит меня в окружении стольких людей? Тебя повесят.

— Наоборот, власти, вероятно, наградят меня за то, что я избавлю Лондон от такого, как ты. А молчание твоих так называемых свидетелей нетрудно купить.

Откинувшись назад, Остин вытащил из-под стола руку настолько, чтобы его собеседник мог увидеть пистолет.

— Ты сможешь уйти отсюда или богатым, или мертвым. Выбор за тобой.

Матрос некоторое время молча смотрел на него. А Остин смотрел на матроса, продолжая сжимать пистолет, уверенный, что жадность победит.

В загоревшихся глазах матроса мелькнула алчность.

— Уж лучше я буду богатым. Но богаче больше, чем на пятьдесят фунтов.

— Если твои сведения мне пригодятся, я дам тебе еще пятьдесят.

— А если нет?

На губах Остина появилась ледяная улыбка.

— Тогда ты будешь мне совершенно бесполезен. И не думаю, что ты выживешь, получив пулю в живот.

Остин заметил страх в глазах матроса, но только пожал плечами.

— Что ты хочешь узнать?

— Ты знаешь француза по имени Гаспар. Я хочу знать, где я могу найти его. — Остин намеренно встряхнул кошельком с монетами. — Скажи мне, и деньги твои.

Матрос залпом выпил виски и вытер рот тыльной стороной мясистой ладони.

— Бертран Гаспар?

Остин постарался сохранить невозмутимый вид. Наконец он узнал полное имя человека, которого искал.

— Где он?

Матрос пожал плечами:

— Он одно время был здесь, в Лондоне, а потом смотался домой, во Францию.

— Где он там живет?

— В какой-то деревне недалеко от Кале.

— Как называется деревня? — подался вперед Остин.

Матрос с опаской взглянул на него:

— Не могу точно вспомнить. Похоже на мужское имя.

Остин на минуту задумался.

— Марк?

По глазам матроса было видно, что он узнал название деревни.

— Точно.

— Зачем он приезжал в Лондон?

— Говорил, есть дело. Искал кого-то. Не говорил кого. Как-то хвастался, что получит большие деньги. — Сузив глаза, матрос смотрел на Остина. — Это все, что я знаю. Я выполнил свою часть сделки. Теперь давай деньги.

Остин положил на поцарапанный стол два кошелька и убрал пистолет. Воспользовавшись тем, что матрос раскрыл кошельки, чтобы проверить их содержимое, Остин незаметно выскользнул за дверь.

Держась в тени, Остин быстрым шагом направился через лабиринт переулков к ожидавшей его наемной карете. Мрачная радость переполняла его.

Бертран Гаспар.

Он узнал имя своего врага. И место, где он живет.

Он узнал, где он сможет найти ответы на мучившие его вопросы. И Остин надеялся, что Бог поможет ему среди этих ответов найти ответ на вопрос об Уильяме.

Войдя в дом, Остин увидел в холле Элизабет, взволнованно ходившую взад и вперед. Она остановилась и оглядела его с головы до ног, словно желая убедиться, что с ним ничего не случилось.

Подавая шляпу Картерсу, он тихо сказал ей:

— Со мной все в порядке. — И услышал, как она облегченно вздохнула.

Она взглянула на Картерса и снова посмотрела на Остина:

— Не могли бы мы поговорить наедине?

Остин колебался. Видит Бог, ему не хотелось оставаться с ней наедине, но не мог же он обсуждать свою встречу с матросом здесь, в холле. Кивком указав Элизабет, чтобы она следовала за ним, он направился по коридору в свой кабинет. Войдя, он закрыл дверь, и они остались одни в наступившей тишине.

Она стояла посреди комнаты, пристально глядя на него, и на Остина нахлынул поток воспоминаний. Элизабет, улыбающаяся ему. Элизабет, раскрывающая ему свои объятия. Тянущаяся к нему за поцелуем. Лежащая рядом с ним и трепещущая от страсти. Спящая в его объятиях.

Остин попытался отогнать нежелательные образы, но они осаждали его, жаля с беспощадной остротой. Он опустил глаза, под его ногами лежал ковер. На том самом месте, где сейчас стояла Элизабет, они занимались любовью в ту ночь, когда он учил ее танцевать вальс и показывал, где он повесил свой портрет, сделанный ею.

Он заставил себя посмотреть на это, теперь уже пустое место на стене над его столом. Он снял рисунок, потому что он вызывал воспоминания каждый раз, когда Остин входил в кабинет, и он просто не мог этого выдержать.

Снова взглянув на Элизабет, он увидел, что и ее взгляд устремлен на то место, где раньше висел его портрет. Ему показалось, что он увидел в ее глазах боль, но не хотел поддаваться своим чувствам. Она сделала свой выбор. И этот выбор не в его пользу.

— Ты хотела поговорить со мной наедине? — спросил он. Элизабет оторвала взгляд от стены и холодно посмотрела на него, мгновенно вызвав его раздражение.

— Что произошло в порту?

— А ты не знаешь? — с притворным удивлением спросил Остин.

Она побледнела, почувствовав иронию в его вопросе, затем покачала головой:

— Я чувствую, ты узнал то, что хотел, но это все.

В надежде, что бренди поможет ему расслабиться, Остин подошел к столику с графинами. После щедрого глотка он рассказал Элизабет все, что узнал от матроса.

Она внимательно выслушала его, сосредоточенно сведя брови.

— Полагаю, ты собираешься поехать во Францию?

— Да. И если ты извинишь меня, я прикажу Кингсбери собрать мои вещи.

— Ты скоро уедешь?

— В течение часа. Дорога до Дувра займет почти пять часов. Я переправлюсь в Кале утром.

Остин стоял, не в силах оторвать от нее взгляда, понимая, что не может уехать, не сказав того, что должен сказать.

— Элизабет. — С трудом произнес он ее имя, так как ему мешал спазм в горле. — Я должен поблагодарить тебя за то, что ты помогла мне найти Гаспара. Я всегда буду благодарен тебе за это. Спасибо.

— Рада была помочь.

Элизабет смотрела на его серьезное прекрасное лицо, и ее сердце разрывалось от любви к нему.

— Я… я все бы для тебя сделала.

Неосторожные слова сорвались с ее губ, и ее сердце сжалось, когда теплота, зарождавшаяся в его взгляде, сменилась холодностью.

— Все? — горько усмехнулся он. — Если бы это не было явной ложью, то могло бы показаться забавным.

Остин подошел к двери и открыл ее. На пороге он замешкался, словно раздумывая, не следует ли ему сказать что-нибудь еще, но затем вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Элизабет глубоко вздохнула и прижала руки к животу, подавляя тошноту. Ее муж, очевидно, думает, что избавился от нее.

С решительным видом она подняла голову.

Ее муж явно знает далеко не все.

Остин вышел из дома, мысленно поздравляя себя с тем, что ему удалось быстро собраться. Он наскоро написал записки матери и Майлсу, сообщая, что его срочно вызвали во Францию. Он сожалел, что так расстался с Элизабет, но у него не оставалось выбора. Если бы он задержался в комнате еще на минуту, он бы сказал или сделал что-то такое, о чем бы потом жалел. Мог бы встать на колени и умолять ее о любви.

Он почувствовал раздражение и постарался отогнать мысли об Элизабет. Ему надо сосредоточиться на том, что ему предстоит сделать. Поехать во Францию. Найти Гаспара. И найти Уильяма, как он надеялся. Он не должен больше думать об Элизабет.

Лакей распахнул перед ним дверцу кареты. Остин поставил ногу на подножку и замер.

В карете в переливающемся синем дорожном костюме сидела Элизабет.

— Что, черт побери, ты здесь делаешь? — спросил он.

— Жду тебя, — удивленно подняла она брови.

— Если ты желаешь поговорить со мной, тебе придется подождать моего возвращения. Я сию же минуту уезжаю.

— Да, я знаю. И чем скорее мы усядемся, тем скорее уедем.

— Мы? — Он скептически усмехнулся. — Мы никуда не поедем.

Она подняла подбородок.

— Позволь с тобой не согласиться. Мы едем во Францию.

Остина охватил гнев. Коротким кивком он отослал топтавшегося рядом лакея. Заглянув внутрь кареты, он, еле сдерживая себя, произнес:

— Единственное место, куда ты поедешь, — это обратно в дом. Сию же минуту.

— Ты действительно думаешь, что так будет лучше?

— Да.

Элизабет задумчиво кивнула:

— Мне это кажется пустой тратой времени. Видишь ли, если ты заставишь меня выйти из кареты, ты потеряешь много времени, поскольку придется сгружать мои вещи. А я должна буду искать другую возможность добраться до Дувра.

Его губы сжались в тонкую линию.

— Ты не сделаешь ничего подобного.

— Нет. Сделаю. — Ее глаза решительно сверкнули.

— Черт побери, не сделаешь! Я запрещаю.

— Я все равно поеду.

Остин едва сдержал ругательство. Проклятая упрямица!

— Элизабет, ты не…

— Как у тебя с французским?

— С французским? — после паузы переспросил он.

— По словам Каролины, ты понимаешь язык, но говоришь недостаточно хорошо, чтобы тебя понимали.

В душе проклиная сестру, он не мог отрицать, что она права. Его французский был ужасен. Остин насмешливо скривил губы:

— А ты, я полагаю, свободно говоришь по-французски?

— Oui. Naturellement, — с улыбкой подтвердила она.

— И кто же научил тебя говорить по-французски?

— Моя мать, англичанка. Она, как и все английские леди, изучала иностранные языки. — Улыбка исчезла с ее лица, и она выжидательно посмотрела на него. — Пожалуйста, пойми. Я не могу допустить, чтобы ты поехал один. Я обещала помочь тебе и помогу. Если ты не возьмешь меня с собой, я буду вынуждена поехать в Кале самостоятельно.

По ее вздернутому подбородку и решимости в глазах было понятно, что она не выполнит свою угрозу, только если ее привязать к стулу. И даже в случае, если он ее привяжет, Роберт, Майлс, Каролина или даже его родная мать, без сомнения, развяжут ее. И тогда, конечно, вся его чертова семейка отправится во Францию вместе с ней.

С огромным неудовольствием Остин признал свое поражение и забрался в карету. Не дожидаясь, пока это сделает лакей, он сам захлопнул дверцу и сделал кучеру знак трогать.

Глава 22

Он не мог не обращать внимания на эту проклятую женщину. Он не смог бы не замечать ее, даже находясь в переполненном людьми большом бальном зале. Пребывание же в тесном замкнутом пространстве кареты лишало его самообладания.

Всеми своими нервами он ощущал ее присутствие. Каждый его вдох наполнял его легкие нежным ароматом сирени.

В отчаянии Остин закрыл глаза и молил Бога, чтобы тот ниспослал ему сон, но его мольбы не были услышаны.

Вместо этого перед ним возникали образы, от которых было невозможно избавиться.