Большой футбол Господень

А все прочие, похоже, не горевали. Похоже, думали, что профессиональный бандит – надежная профессия. И доходная.

Ваня Морький прямо радовался перспективе мочить чичмеков.

Подъехали два джипа, и новобранцев погрузили. Солдат-новобранцев на джипах не развозят, так что служба действительно обещает доходную жизнь.

Приехали к метро «Автово» и получили команду, какие ларьки крушить. Было уже около одиннадцати, довольно-таки редкие выходцы из метро поспешно шли мимо, милиция куда-то исчезла – и ребята повеселились.

После пережитого в кабинете мэтра страха на Левона напало возбуждение. Он тренировал удары: прошибал деревянную стенку ногой с разворота, рубил ребром ладони. В некоторых приговоренных ларьках обнаружились поздние торговцы, им дали выйти, лишь избив в целях более доходчивого внушения. И торговцам повезло, потому что вполне могли и сжечь их заживо по ошибке – подобно тому как сжигали раскольников в деревянных срубах. Вдоволь накрушившись, запалили пустые искореженные ларьки. Так что время провели весело. Потом по команде мгновенно погрузились в джипы – и растворились в ночи, так что высунувшаяся наконец милиция даже не успела заметить номера.

Теперь, когда всё благополучно закончилось, ребята шумели и дурачились.

– А этот-то, на карачках выполз – усекли? Я от смеха уссался!

– Лопочет: «Не нада… я сама…» А у самого усы на морде – «сама»…

Колян, специально приглядывавший за Левоном, остался вполне доволен: мальчик поработал от души. Всем парням было вручено за труды по стольнику и наказано, чтобы являлись и впредь по первому зову, потому что отлынивать от общего дела никому не позволено: тут настоящая работа, а не какой-нибудь профсоюз!

Левон хотя и повеселился у ларьков, вернулся домой мрачный. Заработанный стольник его радовал мало, хотя лишних стольников не бывает. Но он понимал, что такими безобидными фейерверками дело не кончится. Да и фейерверки можно оформить по статье, если дорогие товарищи приговорят сдать его ментам. Не говоря о тренировке на живых манекенах. А он не хочет бандитской жизни, не хочет! У него совсем другие планы на будущее.

Испуган и недоволен вечерним опытом остался один Левон.

Остальные новобранцы считали, что нашли отличную службу: высокооплачиваемую, настоящую мужскую, которой можно гордиться перед девочками и друзьями, наконец – надежную, не грозящую внезапной безработицей.

А Левон, вопреки моде, не желал погрузиться в навязанную ему профессию, но никакого выхода видно не было. Ведь у этих подонков нет никакой совести! Левон имел право сетовать, потому что его собственная совесть пребывала в абсолютной чистоте и безмятежности.

* * *

Интересный вопрос: а существует ли совесть у Самого Господствующего Божества?!

Несчётное число существ страдает во Вселенной, которую Оно своевольно создало – это ли не испытание для Его совести? Перекладывать ответственность, например, на людей – все равно что отцу с матерью перекладывать ответственность на пятилетних отпрысков, играющих спичками по собственному их родительскому попущению.

Да и страдания явились в мир ещё задолго до появления разумных планетян. Все живые субъекты поедом поедают друг друга, становясь в очередь – и в конце концов замыкают круг.

Поедающие урчат от удовольствия, но поедаемые – страдают. Им – больно. Должно ли Оно чувствовать неловкость за такое мироустройство?

А всё оттого, что пристрастилось Оно наблюдать за играми мелких существ, всех этих разнообразных планетян. А наблюдая – замечать их так называемые «страдания». Излечить Его от столь недостойной слабости должны бы именно люди, о страданиях которых Оно стало слишком часто задумываться: ведь милейший гуманнейший профессор, наблюдая в микроскоп, как запущенные в культуру грибки плесени убивают безобидных кишечных палочек, страданий совести не испытывает. Да что грибки и палочки – многие ли из милых профессоров замечают страдания подопытных лягушек, крыс, собак, которых разнообразно и долго режут безо всякого зазрения? А уж про бойни и говорить нечего: вообразили люди, что они выше коров или овец – и режут их, ничуть не вспоминая про совесть. А Оно вдруг начинает вопрошать себя: по совести ли Оно поступает с микроскопическими планетянами?! Смешная слабость. В жалком же положении Оно окажется и будет недостойно Своей великой миссии, если превратится в слугу на посылках при этих тварях.

Считая себя отдельными существами, достойными отдельных судеб, планетяне пародируют Его, потому что только Оно существует вечно, а значит – только Его существование – ценно, только Оно – индивидуально, не являясь частью взаимнорегулируемой системы. Да, Оно влияет на Космос, но Космос не влияет на Него, Оно – вне регуляции.

Понятие совести нужно соотносить с понятием цели. Для чего существует Господствующее Божество? Соответствуют ли Его творения цели существования?!

Удивительно, но прежде Оно не задумывалось о смысле Собственного бытия. Определило Оно цель существования малых планетян, которые массой своей призваны преодолевать энтропию – и считало Оно что этим всё сказано. Но ведь нужно спросить и дальше: а зачем преодолевать энтропию?! Зачем длить существование Космоса, не лучше ли постепенно снова погрузиться в Хаос, обогатившись увлекательными воспоминаниями?!

А действительно: зачем эта бесконечность?! Что в ней?!

Если бы Оно имело тело, имело бы хоть какую-то форму, Оно бы заворочалось беспокойно от такой внезапной мысли. А так – так Оно включило всё Свое всеведение, но быстрого и ясного ответа не находилось. Зачем?! И не убежать ли поскорей – мысленно, разумеется, в раздвоение, в диалог Его и Ее, чтобы заглушить томительное беспокойство?!

* * *

Глаша забыла угостить Валька кошачьей кашей, потому что была поглощена дворовыми событиями. Котята, которых она собрала в мусорном баке и подложила доброй кошке Нюшке, пропали. Нюшка ходила тревожная вокруг своего логова под лифтом, мяукала, звала – котята не откликались.

Котята выдали себя писком, их нашёл поселившийся в подъезде молодой человек, которого привели в эту трущобу превратности финансового рынка, и молодой жилец со смехом побросал их своему ротвейлеру Черчиллю, но Глаша, на свое счастье, этих подробностей не знала. Но все равно подозревала худшее.

Так что ей было не до фильма. Валёк же, оставшись без дарового ужина, долго жег свою плитку, потому что купил по дешевке очень старые кости с ошметками мяса. Такие покупают только для собак, а вот он – для себя. Варил и проклинал тех гадов и гадин, у которых собаки и кошки живут лучше людей.

Варил и проклинал, пока от длительной перегрузки не загорелся жучок. Дело было поздним вечером. От жучка загорелся деревянный щиток под счётчиком, а от щитка – обои. всё просто и обыкновенно. Валёк хотя и был пьян, но не слишком, а потому почуял наконец запах гари. Выскочив в коридор, уже полный дыма, так что не видно было и собственной руки, он понял, что надо спасаться и в чем был выскочил на лестницу. Благо не было у него имущества, которое жалко бы бросить. Чем спасся.

Глаша уже спала, но от запаха дыма проснулась. Она открыла дверь – и дым сразу заполнил комнату, застлал глаза.

Кошки полезли под кровать. Она пыталась гнать их к коридор, но там было ещё хуже. Тогда она схватила первых попавшихся, сразу одичавших, и, не обращая внимания на царапины, добежала до наружной двери, оставшейся распахнутой после бегства Валька, и выбросила кошек на лестницу. Кажется, те догадались, побежали вниз, а не наверх.

Глаша вернулась, нашарила под кроватью следующих – и вытащила их на лестницу точно таким же манером. Испуганные любимицы полосовали ее, но Глаша не замечала.

Почти невозможно было вернуться сквозь дым в третий раз, но Глаша вернулась, потому что самой дорогой своей Машки она пока не нашарила. В кухне уже горело как в огромной печи, огонь приближался, катя впереди жар. Глаша вбежала в комнату, разбила окно. На секунду дышать стало легче, Но тут же через окно пошла тяга, и дым стал ещё сильней забиваться в комнату из коридора. Глаша нащупала ещё одну кошку, бросилась было к двери – но в коридоре уже был огонь.

Глаша рванулась к окну, выбросила обезумевшую извивающуюся зверюгу – авось, не разобьется, кошка ведь, а этаж только третий! Искать дальше, искать!

Снова Глаша полезла шарить под кровать.

– Машка, Машка! Где же ты?! Машка!

Насмерть напуганная Машка не вылезала.

Глотнув из окна воздуха, Глаша снова полезла шарить под кровать – нащупала, схватила за хвост, вытащила, но не Машку, другую. Выкинула из окна, глотнула воздуха и полезла шарить снова. Не было больше возможности дышать, грудь разрывалась. Глаша дала было задний ход – и в это время рука скользнула по шерсти.

– Машка!

Глупая кошка выскользнула, Глаша снова полезла вглубь – за ней! Безумие любви оказалась сильнее жажды самосохранения. И задохнулась совсем. Обе задохнулись вместе – и Машка, и Глаша.

Новопоселившийся молодой человек спасся вместе со своим ротвейлером Черчиллем. Ошалевший от дыма пес промчался вниз по лестнице, не обратив внимания на спасавшихся тем же курсом глашиных кошек. Во время пожара в джунглях точно также мчатся плечом к плечу тигры и лани. Убежавший же первым Валёк досматривал пожар в толпе зевак. Полыхало из всех окон, а потом провалилась крыша, и в небо ударил столб искр.

– Огненный ангел! – закрестилась женщина, выбежавшая подлинно в одной рубашке. Как в волнующем бесконечном фильме с продолжениями, который так любила Глаша.

Старый дом с деревянными перекрытиями выгорел внутри от третьего этажа до шестого. Кроме Глаши погибли ещё трое, если считать только людей. Но те кошки, которых Глаша успела выкинуть из окна, выжили. Так что не зря.

Валёк боялся только одного: что узнают, что дом сгорел из-за его жучка. Экспертиза показала потом: из-за старой электропроводки. Но конкретно на него не указала. И Валёк пришел как все погорельцы требовать нового жилья и компенсации! И действительно получил новую комнатенку – после чего окончательно успокоился.

Догадливый Онисимов оценил дар судьбы и на другой же день объявил прямо над открытым гробом нетленной Зои, что дом готов был гореть давно, но стоял, пока в нем пребывал Истинный Учитель! А когда Учитель покинул обреченный дом, тот и сгорел на другой же день.

Дом сгорел не на другой день, а через месяц, но молва приняла и понесла уплотненные события: на другой же день!!

Об этом говорил весь город, а Светлана Саврасова подтвердила по телевизору.

* * *

Ну и кто оплачет Глашу, кто оплачет Машку? Хорошие ведь были существа, добрые – а в последний месяц и счастливые.

Люди Глашу не оплачут, а уж Машку – тем более. Глаша вообще осталась «пропавшей без вести», если когда-нибудь поинтересуются её дети: нигде она не числилась как жительница сгоревшего дома, тело её перегорело в пожаре почти до пепла, а несколько обугленных костей остались неопознанными.

Господствующее Божество всё знает, и судьбы Глаши и Машки, естественно, знает тоже. Знает и их чистые души.

Но Оно не знает сожалений, потому что Оно лишено личных любовей и значит – личных утрат. И Оно не дряхлеет, а потому Его восприятие ровное: близкая память для Него не отличается от далекой, игры первых рыб в новом и чистом мировом океане так же близки, так же произошли для Него только вчера, как и пожар на Советской.

Непостижимое и страшное свойство абсолютной и ровной памяти, когда ничто не забыто, но и никто не оплакан. Только так и можно нести бремя нестираемых воспоминаний. И потому-то воспоминания Ему абсолютно неинтересны, что прошло – то кануло, что известно – то банально, и только каждый новый миг, несущий ещё только совершающиеся, ещё не завершившиеся события достоин Его внимания и интереса.

И потому награда Глаше и Машке в них самих, в том счастливом месяце, когда Машка каждую ночь громко и упоенно мурлыкала, устраиваясь у Глаши на груди. Месяц пролетел – и всё кануло: и пережитое недолгое счастье, и перенесенные краткие страдания в финале. Кануло в бесконечную ровную память Господствующего Божества, откуда Оно никогда эти воспоминания не извлечет.

* * *

Олена, добравшись из Архангельска, услышала прямо на вокзале про чудесное спасение нового Учителя Истины, совершившего исход из обреченного дома как раз накануне гибельного пожара, про светлого Отрока, про Сына Бога-Отца и Богини-Матери. Почему, уходя из обреченного дома, Светлый Отрок не предостерег оставшихся жителей, никто вопросом не задавался.

Олена добралась, расспрашивая по дороге, в ДК Пищевиков, который оказался совсем недалеко от вокзала. Нетленное тело красивой девушки лежало в открытом гробу всё в цветах. Старухи, сновавшие вокруг, подтвердили:

– Больше месяца красуется, родимая. И чудеса совершает, как святая.

Олена подумала, что если бы Гаврюша лежал вот такой – красивый и нетленный, она бы не отходила от гроба и служила бы ему как живому. Но – не дал Господь даже такого горького счастья. А молодой святой девушке – дал.

Олена заплакала сразу и от прежнего своего горя, и от нежданного нового умиления.

Юный златокудрый Учитель в синей накидке заметил Олену, участливо спросил:

– Какое у тебя горе, сестра?

Как хорошо, что вот она – сестра. А этот святой Отрок – брат. Олена зарыдала ещё сильнее. Дионисий погладил её по волосам.

– Ну ничего, ничего. Отец и Мать Мои Небесные помогут.

– Что мне делать, святой братик, что мне делать?!

– Поклониться Небесным Супругам, Они помогут.

– Я поклонюсь, а что мне делать?! Куда ехать дальше, кому служить?!

Дионисий распознал по нажиму на букву О, что девушка нездешняя, наверное, северная.

– Ты откуда приехала? Не из Архангельска ли, как Ломоносов?

Про Ломоносова Олена не слышала, а само упоминание Архангельска показалось чудом: всё видит насквозь Святой Учитель. Она разрыдалась пуще и рассказала всё.

Дионисий слушал и думал, что возникает новая проблема: новую сестру ХБС надо было как-то пригреть и приютить. И не она одна такая будет. Хорошо бы устроить что-то вроде общежития или монастыря.

Клава, накануне приехавшая в Петербург, тоже прослышала про знаменательный пожар и чудесное спасение. И тоже привели её слухи в ДК Пищевиков. Да уже и никакой не ДК, а первый в городе и в мире Храм Божественных Супругов.

Глянув на толпу, подумала: не дай Бог, подложат сюда бомбу. Удобней объекта не придумаешь. Такой у нее теперь чеченский синдром при виде любой людской массы.

Клава вошла и взглядом разведчицы охватила всю картину разом: и толпу вокруг гроба, и сам открытый гроб, и красивую девушку в гробу, и юношу-мальчика с золотыми волосами в синей как южное небо накидке. Охватила взглядом красивую картину – и сразу сделалось ей хорошо, точно давно она шла именно сюда – даже сквозь ужасную Чечню шла именно сюда. И вот дошла.

Святой с золотыми волосами милостиво разговаривал с какой-то девушкой – тоже светловолосой, только не золотой, как Он. Клаве нетерпеливо захотелось, чтобы и с нею Святой поговорил точно также – имеет она полное право поговорить с Ним, такая у Него работа: понимать всех пришедших к Нему, понимать и утешать. Она уверенно протиснулась к Святому – перед её уверенностью более робкие паломники расступились – и почти задышала в затылок светловолосой девушке. И услышала:

– Ты останься, останься. Я подумаю, пристроим тебя где-нибудь, сестра.

Олене стало легко на душе – впервые после гибели Гаврюши. Некто более сильный и светлый словно бы положил на ладонь её душу, и снял все горести.

– И меня пристрой, Святой Брат, – смело вмешалась Клава.

Назвать «Отцом» этого почти мальчика не выговорилось.

– А ты откуда, сестра? – весело спросил Дионисий.

Святости в Его взгляде поубавилось и Он взглянул на Клаву совсем мальчишеским жадным глазом.

– А я из Ярославля через Чечню проездом! – тоже весело ответила Клава.

Точно и не было страхов и горестей на этом пути.

– Интересного крюка дала. Ну рассказывай.

И Клава почти всё выложила Дионисию. Но не как на духу: про то, что она вернулась с зародившимся ребенком, она не рассказала. Быть может, потому что слишком много народу вокруг.

– И ты настрадалась, сестра, – вполне справедливо подытожил Дионисий. – Побудь с нами, успокойся. Я устрою.

Онисимов понял с первого слова, едва Дионисий заговорил с ним, что вот надо пристроить приезжих сестер.

– Приют надо открывать, – сформулировал он задачу. – Чтобы не сказать – монастырь. Очень резонно. А потом они поедут домой, укоренят у себя наши отделения. И будем мы не региональная организация, а всероссийская.

– Ты, Оркестр, точно на выборы собрался, – оценил громадность планов Дионисий.

– Это больше! Выбирают всяких личностей в депутаты раз в три года, в крайнем случае – в пять, а веру – на всю жизнь. Это не выборы, а выбор! Потому и надо обставить соответственно. Сделаем, идея ценная. Ну а на первую ночь найду им тут в ДК комнатку на два дивана.

Клава с Оленой почти всю ночь проговорили, лежа на черных клеенчатых диванах, продавленных поколениями заседавших на них пищевиков. Всё для девушек было внове: новый город, новая подруга, новая вера, в конце концов – новая жизнь. Они пока не загадывали, придёт ли и новая любовь? Но старую каждая из них вспоминала уже без мучительной боли – но со светлой грустью: ведь то, что любовь эта была у них – уже счастье. А бесконечна на этом свете не земная любовь, а только высшая небесная любовь Божественных Супругов, обещанная Светлым Отроком Дионисием.

Усвоили они, значит, с первого раза изрядный кусок новой своей веры.

* * *

Конечно, бурные приключение малых планетян очень увлекательны; Господствующему Божеству и мечтать невозможно пережить что-нибудь подобное, но ужасно, что всё у этих существ всерьез: когда старость – тогда уж старость, когда смерть – тогда уж смерть.

Люди и сами понимают, что жить окончательно и бесповоротно – ужасно. Поэтому они и придумывают себе бессмертную душу, чтобы жизнь свою на Земле рассматривать как разминку или вступительный экзамен.

Но когда приключения не всерьез и риск игрушечный – тогда и чувства не те, уж Оно-то знает это совершенно точно: прославленную поэтами «любовь до гроба» Оно пережить не в состоянии. Чего не дано – то не дано. Зато Оно пребывает единственным вечным Зрителем нескончаемых игр – по правилам и без правил. Тут или – или.

Впрочем, Господствующее Божество тоже лишено выбора: не может Оно при всем своем всемогуществе отказаться от Своей Божественности, стать смертным и испытать полный накал чувств. Даже если бы Оно вдруг и решило прекратить Свое вечное существование, Оно не в силах этого сделать: собственная природа не в Его власти.

Последний пункт – интересный повод для размышлений: если собственная Его природа не в его власти, то – в Чьей же?!.. И не связаны ли владение Собственной природой и познание смысла Своего существования?!..

* * *

Пустынцев появлялся теперь без Галочки. Не то что бы Дионисий об этом сожалел: Он теперь так вознесен, что всё человечество для него – достойная сожаления мелюзга. Впрочем, Он готов облагодетельствовать всех, кто припадет к Его стопам и воспримет новую Истину, Последний Завет. Вот и Галочку готов просветить и спасти по старому знакомству.

И уж вовсе не интересовал теперь Дионисия школьный гений Левон: этот всегда делал вид, что он – одинокий герой в серой толпе и нахально смотрел на всех свысока. Но на Дионисия теперь так не посмотришь, И вдруг из их класса зашел маленький Тиша-писарь, над которым всегда смеялись даже самые прилежные девочки и ни одна с ним не гуляла: заполнять вместо классного руководителя журнал с отметками – это уж слишком! Свободный человек в свободной школе так не поступает. Но Дионисий принял с величественным дружелюбием даже Тишу. Отвел из общего зала в заднюю комнату, усадил.

– Привет. Ну как там наши?

– О тебе гундосят.

Это их классное слово, означает «говорят», но с оттенком зависти.

– И что же конкретно?

– Ну – что в жилу попал.

Слышать такое было скорее обидно, чем лестно.

– Я не попадал никуда. Меня просветил Божественные Супруги. Не Я говорю, Они говорят Моими устами.

Тиша кивал с удовольствием: понятно, что Денис, ставши Дионисием, ничего другого сказать и не может в своем положении. Не хлопнет же приятеля по плечу и не признается: «Слушай, здорово я им лапшу навешал, да?!»

– Здорово, что сам Бог, – ещё охотнее кивнул Тиша.

– Не просто «Бог», как по-старому говорили, а Божественные Супруги: Бог-Отец и Богиня-Мать. Понятно же!

– Да я тоже думаю, что с Супругами понятнее. У нас в стране теперь секс есть, вот и на Небе тоже.

Дионисий в своих проповедях до такой конкретности не доходил. Как в русской классической литературе, столь проходимой в школе: никаких откровенных сцен!

– Небесное Супружество – только одна сторона. Небесные Супруги с людей много требуют, вот что главное! Подонки никакими покаяниями не спасутся. Мой Храм – для хороших людей. Жизнь хорошего человека бесценна, жизнь подонка дешевле дохлой собаки. Не всепрощение несу Я на Землю, а непрощение подонкам! – повторил Он уже найденную удачную формулу.

Тиша всё воспринял. Когда на человеке такой прикид – хоть сразу снимай клип о моде для пророков и святых – Он должен оставаться в роли даже за кулисами. И произносить соответствующие тексты.

– Ну что ж, серьезно заявлено. А если кто-то из своих – не без греха? Хороший человек – нехороший, судить можно по-разному. Много переходных ступеней. Как между золотым медалистом и второгодником. Куда пойдут троечники в Твоем Храме?

Хитрый вопрос. Только Писарю такие вопросы и задавать – привык отметки переписывать.

– Насчёт своих ребят, это как посмотреть. Киллеров среди наших ещё нет пока, надеюсь?

– Никто себя киллером пока не показал, – засмеялся Тиша.

– Так я ж говорю про настоящих подонков: убийц, грабителей. Вот таких никакое знакомство не спасет. Даже со Мною лично. Наш Храм – для хороших людей.

– Значит, киллеры пойдут к Твоим конкурентам. Кто как сможет так и покается. У нас в муниты пошли некоторые. Сайентологи тоже – интересно себя подают. Ну и наши православные расширяются.

Слышать про конкурентов было неприятно. А для Тиши всё разнообразие вер – подобно разнообразию жвачек.

– Кто хочет коснеть в заблуждениях, дело хозяйское. У каждого – своя душа: сам барин, что хочет с нею, то и делает. Пусть уродует душу у мунитов – на то и свобода.

Тиша засобирался.

– Я передам, что Ты рекомендуешь спасаться только через Тебя. Мол, Твоя фирма гарантирует.

– Да, так оно выйдет вернее, – заверил Дионисий без малейшего смущения.

* * *

Вот чего хотят все малые планетяне – гарантий. Птица, вьющая затейливое гнездо, крот, роющий целый подземный город – все по-своему стараются гарантировать себе и потомству безопасность и привычные удобства. Разумники делают то же самое, но плюс к этому уповают на Господа Бога. В сущности, Бог для них и есть – Гарант сносной жизни на Земле и справедливости плюс вечное блаженство на Небе. Бог, который вслух и публично отказался бы гарантировать им помощь на Земле и бессмертную душу, им не нужен, они бы отвернулись от такого бесполезного Бога. Отказали бы Ему в доверии и поклонении.

В сущности, они выбирают Бога как царя или президента, только голосование происходит не одномоментно, а размазано по времени. Хотя бывали примеры и решительного разового выбора: признавали нового Бога как призывали нового царя. В расчёте что новые – Бог и царь – лучше защитят и гарантируют больше благ.

А Господствующее Божество прекрасно знает, что никаких гарантий быть не может, и следовательно, Оно обречено на непопулярность. Всякий следующий миг нов и непредсказуем, и хотя самые разумные из планетян могут обеспечить себе достаточную надежность существования, никакая надежность не абсолютна, и значит, объявленная полная гарантия всегда является обманом.

Так вот и живут несчастные планетяне, подверженные всем существующим превратностям. Гарантия есть только у Божества, и потому никогда Ему не понять, как же хватает смелости жить столь эфемерным и уязвимым существам.

Хотя… Хотя, если Господствующее Божество не знает Собственной природы, не обманывает ли Оно Себя, воображая, что Ему гарантирована вечность?!

Если Оно не знает Собственной природы, Оно может допустить, что Кто-то наделило Его способностью творить и пересотворять Вселенную. А если Кто-то наделило, Оно же может и отнять, а?! И тогда уже не приходится говорить о том, что Ему гарантирована вечность.

Нельзя сказать, что осознав во всей законченности столь неожиданную мысль, Господствующее Божество испугалось. Но Оно утратило привычную на протяжении вечности безмятежность.

Эфемерным малым планетянам нужен Бог как Гарант их мнимой жизни вечной на Небесах. Господствующему же Божеству, Которое и так вечно, не нужно Некто или Нечто Высшее над Собой, потому что дать что-то Господствующему Божеству не в силах никто, а гипотетическое Высшее Некто/Нечто может только отнять. И мысль, что подобное Высшее Н/Н может существовать, породила неведомое прежде Господствующему Божеству смятение.

* * *

Тиша-писарь поведал в классе о своем визите к Мезеню, выбившемуся не то что в люди, а прямо в Сыновья Божии. Рассказ имел успех, а в особенности афоризм, гласящий, что жизнь подонка дешевле дохлой собаки.

Галочка сказала вслух:

– Подумаешь! Сейчас таких юродов – как кошек у моей бабушки. А у бабушки их восемнадцать. Или уже стало двадцать две.

Левон приговорил небрежно:

– Каждый физдит как умеет. По мере своих потребностей. Скрестил Будду с Иудой! – повторил он уже опробованную формулу.

Но на самом деле заинтересовался неожиданным афоризмом, принесенным Тишей. Ведь тогда на чердаке Левон с коллегами по боевым искусствам разве не занимался именно тем, к чему теперь призывает Денис в своем самодельном Храме: уничтожал подонков! Ханжеские попы во всех церквях тянут гнусавые псалмы о том, что у всех людей одинаковые души, что всех их любит Бог, а Денис, если верить Тише, первым подошел к делу реально и здраво. Кто бы мог подумать!

А недавний пожар в доме, где некоторое время жил Денис?

Ведь наверняка подожгли бомжи – вроде тех, которых уничтожал Левон там на чердаке. А в доме Дениса их не уничтожили – вот и поплатились. Так что если и раскаиваться Левону – только в том, что мало уничтожил этих грязных паразитов. Заразили они весь город и уничтожать их надо куда упорнее, чем крыс и тараканов! Крысы и тараканы не виноваты, самая их природа такова, Бог их создал, а бомжи виноваты, что стали мерзкими грязными паразитами, потому что созданы были Богом гордыми людьми, созданы по образу и подобию – и вот предали свой прекрасный образ, стали грязными и опасными паразитами.

Потому Левон, никому не сказав, зашел к Денису в его ДК.

Дионисий встретил бывшего одноклассника снисходительно: сколько Левон ни строил из себя гения и даже больше, а пришел как миленький поклониться новому Сыну Божию! Поэтому в заднюю комнату, в отличие от Тиши, Он Левона не пригласил, разговаривал стоя, прямо в общей зале.

Левон с невольным интересом взглянул на нетленную девушку в гробу. Спросил как о разумеющемся:

– Бальзамировали по ленинскому рецепту?

Дионисий такой материалистический вопрос не одобрил.

Возразил сухо, кутаясь в свою форменную накидку:

– Без воли Небесных Супругов такая непорочная сохранность не свершилась бы.

– Раньше было «непорочное зачатие», а теперь – «непорочная сохранность», – засмеялся Левон.

Он пришел вовсе не для того, чтобы дразнить этого святошу Мезенцева, но не мог сдержать себя.

Дионисий ответил свысока:

– Это слова. А Небесные Супруги мыслят сутью, а не словами.

На этот раз Левон сумел промолчать, хотя ещё один афоризм запомнил для дальнейшего употребления: «мыслят сутью, а не словами»!

– Вот это самое интересное – про суть. Я слышал, Твоя вера не прощает подонков и преступников?

На этот раз Дионисий кивнул милостиво:

– Не «моя вера», а Истинный Последний Завет. Я послан сказать, что принес не всепрощение, а непрощение.

– Вот это и интересно! Значит подонков надо уничтожать, чтобы они не засоряли собой человечество?

Дионисий невольно вспомнил, как здоровенный хулиган, куражась, приставлял ему нож к горлу. От волнения на Него накатил Его священный припадок: всё вокруг словно бы помутилось, исчезло на самое короткое время, и Он очнулся, пылая лицом и обливаясь потом.

– Сейчас, – забормотал Он, – сейчас. Я всё скажу… Нина! – закричал Он. – Наталья, скорей!

Богомольцы в зале повернулись на крик, самые опытные поняли, в чем дело, объяснили шепотом стоящим рядом новичкам:

– На Учителя Откровение снизошло! Сейчас станет вещать.

Прибежала первозванная Наталья с тетрадкой наготове.

Левон в недоумении смотрел на суету. Хотя он долго учился вместе с Денисом, ни разу он не был свидетелем таких припадков.

Дионисий осмотрелся, узнал Левона, но Он не помнил, что припадок Откровения спровоцировал на этот раз именно вопрос школьного приятеля. Поэтому заговорил, обращаясь ко всем присутствующим и дальше – к городу и миру:

– Не всепрощение Я принес, а непрощение. Те, кто мучает, убивает, обманывает добрых хороших людей не получит прощения, не спасется, и душа такого подонка рода человеческого вечно будет гибнуть. И на Земле таким гадинам тоже не найти прощения. И всякий, кто очистит Землю от гада – убийцы и мучителя, будет награжден, потому что не остановить подонка и гада сегодня, он будет снова убивать и мучить завтра. За уничтожение всякого такого мучителя и убийцы, человеческого подонка, героя ждет награда и на Земле и на Небе.