Семейная хроника Уопшотов

В них были хорошо оборудованные кухни и камины, способствовавшие семейному блаженству, а здравых требований национального самосохранения было более чем достаточно для оправдания того обстоятельства, что они ничем не отличались друг от друга. Посредине поселка находился большой торговый центр, где вы могли купить что угодно, - и все это помещалось в зданиях со стеклянными стенами. Для Бетси это была великая радость. Она и Каверли сняли дом с полной обстановкой, вплоть до картин на стенах, и стали хозяйничать, наслаждаясь синим китайским сервизом с разрисованными стульями, присланными Сарой из Сент-Ботолфса.
      Они прожили в Ремзен-Парке очень недолго, когда Бетси решила, что она беременна. Утром она почувствовала недомогание и осталась в постели. Когда она поднялась, Каверли уже давно ушел на службу. Он оставил для нее на кухне кофе и вымыл после себя посуду. Бетси сидела за поздним завтраком и смотрела в окно кухни на дома Ремзен-Парка, тянувшиеся до самого горизонта, как узор на скатерти. Из соседнего дома вышла женщина и высыпала мусор из ведра. Она была итальянкой, женой итальянского ученого. Бетси крикнула ей "доброе утро" и пригласила зайти и выпить чашку кофе, но итальянка только холодно улыбнулась и вернулась к себе в кухню. В Ремзен-Парке люди были не слишком приветливы.
      Бетси надеялась, что не ошиблась насчет своей беременности. У нее появилось обыкновение молиться в душе, столь же непроизвольное, как и привычка разражаться проклятиями, когда она прищемляла себе палец окном. "Боже милостивый, - кротко шептала она про себя, - сделай так, чтобы я стала матерью". Она хотела иметь детей. Она хотела пятерых или шестерых. Вдруг она улыбнулась, как будто ее желание наполнило кухню любовью, беспорядком и животворным семейным духом. Она завязывала лентой волосы своей дочери Сандры, красивой девочки. Остальные четверо или пятеро тоже возились здесь. Они были веселые и грязные, а один из них, маленький мальчик с длинной, как у Каверли, шеей, держал в руках разбитую на две части тарелку, но Бетси не ругала его - Бетси даже не нахмурилась, когда он разбил тарелку, так как секрет светлой жизнерадостности малыша заключался в том, что он развивался в атмосфере, никогда не омрачавшейся скаредностью. Бетси чувствовала, что в ней скрывается талант к воспитанию детей. Выше всего она будет ставить развитие личности. Призрачным детям, игравшим у ее колен, родители всегда дарили только любовь и доверие.
      Покончив с домашними делами, Бетси решила отнести в мастерскую утюг, у которого испортился шнур. Пройдя Кольцо К, она направилась по Триста двадцать пятой улице к торговому центру и зашла в магазин самообслуживания, не потому, что ей надо было что-то купить, а потому, что ей нравилась вся обстановка этого места. Магазин был просторный, ярко освещенный, от высоких синих стен исходила музыка. Под звуки "Голубого Дуная" она купила огромную банку арахисового масла, а затем ореховый торт. Кассир оказался симпатичным юношей.
      - Я здесь еще ничего не знаю, - сказала Бетси. - Мы только что приехали из Нью-Йорка. Мой муж был далеко, на Тихом океане. Мы живем в одном из домов Кольца К, и я подумала, что вы можете дать мне совет. У меня износился шнур от утюга, как раз позавчера он отказал, когда я гладила рубашки мужа, и я подумала, не знаете ли вы случайно поблизости какой-нибудь магазин электрических приборов или ремонтную мастерскую, где мне могли бы починить шнур к завтрашнему дню, потому что завтра у меня день больших покупок и я подумала, что могу прийти сюда и купить у вас продукты, а на обратном пути зайти за утюгом.
      - В четвертом, нет, в пятом доме по этой улице находится мастерская, сказал молодой человек, - и я думаю, там смогут починить вам шнур. Они как-то починили мне радио, и они не разбойники с большой дороги, как некоторые из тех, кто сюда понаехал.
      Бетси сердечно поблагодарила его, вышла на улицу и направилась в мастерскую.
      - Доброе утро, - весело сказала Бетси, ставя свой утюг на прилавок. - Я здесь еще ничего не знаю, и когда вчера шнур от моего утюга испортился в то время, как я гладила мужнины рубашки, я сказала себе, что не знаю, куда его отнести для починки, но сегодня утром я зашла в большой продовольственный магазин, и тамошний кассир, симпатичный такой, с красивыми волнистыми волосами и темными глазами, порекомендовал мне вашу мастерскую, вот я и пришла сюда. Мне хотелось бы завтра днем прийти в торговую часть города за покупками, а на обратном пути забрать утюг, потому что завтра вечером мне надо погладить несколько рубашек для мужа, и я хотела бы знать, отремонтируете ли вы его к тому времени. Это хороший утюг, я заплатила за него кучу денег в Нью-Йорке, где мы раньше жили, хотя последнее время мой муж был далеко в Тихом океане. Мой муж программист. Конечно, я не понимаю, почему шнур от такого дорогого утюга так быстро испортился, и я хочу знать, можете ли вы мне поставить какой-нибудь шнур высшего сорта, потому что мне приходится часто пользоваться утюгом. Я, знаете ли, глажу все мужнины рубашки, а он большая фигура в отделе программирования и должен каждый день надевать чистую рубашку, а я еще глажу и свои вещи.
      Приемщик обещал поставить на утюг Бетси прочный шнур, после чего она пошла к себе на Кольцо К.
      Но по мере того как она приближалась к дому, ее шаги замедлялись. Призрачные дети разбрелись, и она не могла вновь собрать их. Менструации у нее запоздали всего на неделю, и, возможно, она вовсе не была беременна. Она съела бутерброд с арахисовым маслом и кусочек орехового торта. Ей недоставало Нью-Йорка, и она снова подумала, что Ремзен-Парк неприветливое место. В конце дня раздался звонок - в дверях стоял агент по продаже пылесосов.
      - Ну что ж, заходите, - весело сказала Бетси. - Заходите. У меня сейчас нет пылесоса, и в данный момент нет денег, чтобы его купить. Мы только что приехали из Нью-Йорка, но я собираюсь купить пылесос, как только у нас будут деньги, и, возможно, если у вас есть новые насадки, я куплю что-нибудь из них, потому что я решила раньше или позже купить новый пылесос, и мне в любом случае понадобятся насадки. Я теперь беременна, а молодая мать не может справиться со всей работой по дому без необходимой техники; она не может все время наклоняться и сгибаться. Не хотите ли чашку кофе? Представляю себе, как вы устаете и как болят у вас ноги после целого дня хождения с этим тяжелым чемоданом. Мой муж в отделе программирования, и ему приходится работать вовсю, но это усталость другого рода, чисто головная, а я знаю, что значит, когда устают ноги.
      Агент, прежде чем выпить кофе, раскрыл на кухне свой ящик с образцами и продал Бетси две насадки и большую банку воска для натирки пола. Потом, так как он устал и это было его последнее посещение, он сел.
      - Все время, пока мой муж был в Тихом океане, я жила в Нью-Йорке одна, - сказала Бетси, - и мы только что переехали сюда, и, конечно, я очень обрадовалась этому переезду, но здешний город оказался не слишком приветливым. Я хочу сказать, что, по-моему, он не такой приветливый, как Нью-Йорк. В Нью-Йорке у меня была куча друзей. Конечно, я один раз ошиблась. Я ошиблась в своих друзьях. Вы понимаете, что я хочу сказать? Там были некие Хансены, которые жили в конце коридора. Я думала: они настоящие друзья. Я думала: наконец-то я нашла друзей на всю жизнь. Обычно я заходила к ним по два раза в день, а она не покупала себе платья, не посоветовавшись со мной, и я давала им взаймы деньги, и они всегда твердили, что очень любят меня, но я оказалась обманутой. Печален был тот день, когда я прозрела! - В кухне потемнело. Лицо Бетси исказилось от волнения. - Они были лицемеры, - сказала она. - Они были лгуны и лицемеры.
      Агент упаковал свои образцы к ушел. В шесть часов вернулся домой Каверли.
      - Здравствуй, милочка, - сказал он. - Почему ты сидишь в темноте?
      - Знаешь, я думаю, что я беременна, - сказала Бетси. - Я, наверно, беременна. У меня задержка на семь дней, и сегодня утром мне было как-то не по себе, кружилась голова и тошнило. - Она села Каверли на колени и прижалась к его голове. - Думаю, это будет мальчик. Так мне кажется. Конечно, загадывать наперед нет смысла, но, когда у нас будет ребенок, мне понадобится хорошее кресло, потому что я намерена кормить ребенка грудью и мне хотелось бы иметь хорошее кресло, чтобы сидеть в нем, когда я буду кормить.
      - Можешь купить кресло, - сказал Каверли.
      - Несколько дней назад я видела в мебельном магазине хорошее кресло, сказала Бетси. - Почему бы нам после ужина не пойти туда, за угол, и не посмотреть его? Я целый день не выходила из дому, а небольшая прогулка и тебе будет полезна, не правда ли? Тебе ведь будет полезно поразмять ноги?
      После ужина они вышли прогуляться. Свежий ветер дул с севера - прямо из Сент-Ботолфса, - и Бетси чувствовала себя от него сильной и веселой. Она взяла Каверли под руку, и на углу, под уличным люминесцентным фонарем, он поцеловал ее, прижавшись грудью к ее груди. Очутившись в торговом квартале, Бетси не могла сосредоточить свое внимание на понравившемся ей кресле. Каждый костюм, каждое платье, меховое пальто, каждый предмет обстановки в витрине магазина следовало обсудить, угадать их цену и назначение и высказать о них мнение - входят они или нет в то представление о счастье, какое Бетси себе составила. Да, говорила она подставке для цветов, да, да - большому роялю, нет - громоздкому шкафу, да - обеденному столу и шести стульям, и все это с таким глубокомыслием, с каким святой Петр читает в сердцах людей. В десять часов они пошли домой. Каверли с нежностью раздел ее, и оба приняли ванну, а потом легли спать, ибо она была его пончиком, бутончиком, симпомпончиком - одним словом, всем, чего нельзя было выразить на языке тех, кто родился в Сент-Ботолфсе. Она была его маленькой, маленькой белочкой.
      31
      В течение трех недель, предшествовавших свадьбе, Мозес и Мелиса обманывали Джустину так успешно, что старой даме нравилось наблюдать, как они прощаются друг с другом около лифта, и несколько раз за обедом она говорила, что Мозес до сих пор так и не видел той части дома, где жила Мелиса. Благодаря неплохой альпинистской подготовке Мозеса не утомляли еженощные путешествия по крышам, но как-то вечером, когда к обеду подали вино и он спешил, он еще раз споткнулся о проволоку и упал, поранив себе грудь. Ощущая сильную боль в том месте, где была содрана кожа, он почувствовал, что его охватывает органическое отвращение и острая неприязнь к "Светлому приюту", со всем его кривлянием, и обнаружил в себе твердую решимость доказать, что стране любви незачем быть причудливой. Он утешался мыслью о том, что через несколько дней сможет надеть кольцо на палец Мелисы и входить к ней в комнату через дверь. По какой-то неясной для Мозеса причине она взяла с него слово, что он не будет настаивать на ее отъезде из "Светлого приюта", но он предполагал, что к осени ее настроение изменится.
      Накануне свадьбы Мозес шел от станции, неся в чемодане взятую напрокат визитку. На подъездной аллее он встретил Джакомо, который ввинчивал лампочки в стоявшие вдоль аллеи фонари.
      - Оно есть двести пятьдесят лампочек! - воскликнул Джакомо. - Оно как на пасху.
      Когда стемнело, фонари придали "Светлому приюту" веселый вид, напоминавший деревенскую ярмарку. Мозес отвез генерала наверх; старик хотел угостить его спиртным и дать какой-то совет. Но Мозес извинился и пустился в путь по крышам. Он проходил часть дистанции между домовой церковью и башней с часами, когда вдруг совсем рядом услышал голос Джустины. Она стояла у окна д'Альбы.
      - Без очков я ничего не вижу, Ники, - сказала она.
      - Ш-ш-ш-ш, - сказал д'Альба, - он услышит вас.
      - Хоть бы мне найти очки.
      - Ш-ш-ш-ш.
      - О, я не могу этому поверить, Ники, - сказала Джустина. - Я не могу поверить, что они так дерзко обманывали меня.
      - Вот он идет, вот он идет, - прошептал д'Альба, когда Мозес, притаившийся в темноте, двинулся вперед, чтобы укрыться за башней с часами.
      - Где?
      - Там, там.
      - Пойдите за миссис Эндерби, пусть она позовет Джакомо и скажет ему, чтобы он захватил охотничье ружье.
      - Вы убьете его, Джустина.
      - Всякий человек, поступающий так, заслуживает, чтобы его застрелили.
      Слушая их разговор, Мозес испытывал крайнюю досаду и нетерпение, так как, отправившись в свой поход, он не запасся выдержкой, чтобы перенести вмешательство, во всяком случае вмешательство Джустины и графа. В тени башни Мозес был в безопасности; стоя там, он услышал, как миссис Эндерби, а затем Джакомо явились в комнату д'Альбы.
      - Оно здесь нет никого, - сказал Джакомо.
      - Все равно стреляйте, - приказала Джустина. - Если там есть кто-нибудь, вы его напугаете. Если нет никого, вы никому не причините вреда.
      - Оно нехорошо, мисса Скаддон, - сказал Джакомо.
      - Стреляйте, Джакомо, - сказала Джустина. - Или стреляйте, или дайте ружье мне.
      - Подождите, пока я найду что-нибудь, чем заткнуть уши, - попросила миссис Эндерби. - Подождите...
      Тут раздался оглушительный выстрел охотничьего ружья Джакомо, и Мозес услышал, как вокруг него по крыше застучала дробь и в отдалении зазвенело разбитое стекло.
      - О, почему мне так грустно? - жалобно произнесла Джустина. - Почему мне так грустно?
      Д'Альба закрыл окно, и, когда огонь в его комнате зажегся, а розовая занавеска была задернута, Мозес полез дальше. Мелиса с плачем подбежала к нему, едва он спрыгнул на балкон ее комнаты.
      - О мой дорогой, я думала, они застрелили тебя! - воскликнула она. - О мой любимый, я думала, ты мертв.
      Каверли не смог уехать из Ремзен-Парка, но Лиэндер и Сара присутствовали на свадьбе. Из Сент-Ботолфса им пришлось выехать на рассвете. Эммит Кэвис привез их на своем катафалке. Мозес очень обрадовался им и гордился ими, так как они держались с изумительной простотой и тактом деревенских жителей. Что касается приглашений на свадьбу, то Джустина отряхнула пыль со своей старой адресной книги и бедная миссис Эндерби в шляпе с кусочком вуали надписала четыреста конвертов и целую неделю выходила к обеду с запачканными чернилами пальцами и в блузке с чернильными пятнами; глаза у нее покраснели от проверки адресов Джустины по справочнику "Общественный регистр", изданному самое позднее в 1918 году. Джакомо относил пригласительные билеты на почту со своим напутствием ("Оно есть милая, мисса Скаддон"), и их доставляли на Пятой авеню в восточной части Нью-Йорка в мрачные здания, которые превратились из жилых особняков в демонстрационные залы итальянских галстуков, картинные галереи, антикварные магазины, дома без лифтов и конторы таких организаций, как Союз говорящих на английском языке или Svensk-amerikanska Forbundet [шведско-американский союз (шведск.)]. Дальше от центра и дальше к востоку приглашения были получены одетыми во фраки швейцарами восемнадцати- и двадцатиэтажных жилых зданий, где фамилии друзей и ровесников Джустины не вызывали отклика ни в чьей памяти. За Пятой авеню приглашения были доставлены в другие многоквартирные дома, а также в дома моделей, дешевые меблированные комнаты, пансионы для девушек, правления Американо-ирландского исторического общества и Общества китайско-американской дружбы. В домах, где парадные двери были забиты досками, эти приглашения покрывались сажей вместе с остальной не полученной адресатами почтой (старыми счетами от Тиффани и номерами журнала "Нью-Йоркер"). Они лежали на исцарапанных столах образцовых детских садов, где слышался смех и плач ребят, они валялись в общих коридорах домов, построенных в свое время с размахом, но затем перепланированных так экономно, что жильцам приходилось готовить обед в гостиной или библиотеке. Приглашения были доставлены в Еврейский музей, в филиал Колумбийского университета, помещавшийся в деловой части города, во французское и югославское консульства, и Советское представительство при Организации Объединенных Наций, в некоторые студенческие организации, актерские клубы, клубы любителей бриджа, модисткам и портнихам. Приглашения были получены также настоятельницами Урсулинского монастыря, монастыря Клариссинского ордена смирения и общины сестер милосердия. Их получили заведующие иезуитскими школами и приютами, монахи-францисканцы, монахи-миссионеры из конгрегации апостола Павла и монахини Ордена милосердия. Они были доставлены в усадьбы, переделанные в деревенские клубы, школы-интернаты, сумасшедшие дома, больницы для алкоголиков, оздоровительные фермы, конторы заповедников, фабрики обоев, чертежные бюро и разные убежища, где престарелые и больные, громко сопя, ждали перед телевизорами ангела смерти. Когда в этот день зазвонили колокола церкви святого Михаила, в ной собралось не больше двадцати пяти человек, в том числе два хозяина меблированных комнат, пришедшие из любопытства. Когда настало время, Мозес произнес положенные слова громко и от всего сердца. После венчания почти все гости вернулись в "Светлый приют" и стали танцевать под патефон. Сара и Лиэндер исполнили величавый вальс и распрощались. Горничные наполнили старые бутылки из-под шампанского дешевым сотерном, и, когда опустились летние сумерки и все люстры были зажжены, главный предохранитель опять перегорел. Джакомо починил его, а Мозес поднялся по лестнице и вошел в комнату Мелисы через дверь.
      32
      Ракетные пусковые площадки в Ремзен-Парке находились в пятнадцати милях к югу, и это представляло некую моральную проблему, так как сотни или тысячи технических работников вроде Каверли не имели понятия о сути их работы. Администрация приняла меры для разрешения этой проблемы и каждую субботу во второй половине дня устраивала публичный запуск ракет. Автобусов подавали столько, что могли ехать целые семьи; захватив с собой бутерброды и бутылки пива, они сидели на открытой трибуне, слушали звуки трубного гласа в смотрели на огонь, который как бы облизывал чрево земли. Эти стрельбы мало чем отличались от всякого рода пикников, хотя здесь не было игр с мячом и выступлений оркестров. Но пиво было, дети куда-то убегали, и их не могли найти, а шутки, которыми зрители обменивались в ожидании взрыва, рассчитанного на то, чтобы пробиться сквозь земную атмосферу, были вполне заурядными. Все это очень нравилось Бетси, но едва ли могло изменить ее ощущение, что Ремзен-Парк неприветлив. Друзья были ей необходимы, она так и сказала.
      - Я ведь родилась в маленьком городке в Джорджии, - сказала она, - и это был очень приветливый городок, и я верю, что можно просто взять и подружиться. В конце концов, мы только один раз проходим этой стезей. Сколько бы она ни повторяла этого замечания о стезе, оно казалось ой одинаково убедительным. Она родилась; она должна умереть.
      Попытки Бетси установить более близкие отношения с миссис Фраскати по-прежнему встречались холодными улыбками, и она пригласила на чашку кофе женщину из другого соседнего дома, миссис Гейлин, но миссис Гейлин кончила несколько факультетов, и у нее был такой элегантный и аристократический вид, что в ее присутствии Бетси стеснялась. Она чувствовала, что ее изучают, и изучают придирчиво, и поняла, что здесь нет места для дружбы. Она была настойчива и в конце концов нашла себе друга.
      - Сегодня, дорогой, я встретила самую веселую, самую милую и самую приветливую женщину, - сказала она Каверли, целуя его у дверей. - Ее зовут Джозефин Теллерман, и она живет в Кольце М. Ее муж работает в чертежном бюро, и, по ее словам, она жила чуть ли не во всех поселках при ракетодромах в Соединенных Штатах, и она страшно забавная, и муж ее тоже (Лень милый, и она из хорошей семьи, и она спрашивает, почему бы нам не прийти к ним как-нибудь вечерком и не распить бутылочку.
      Бетси любила ближнего своего. Простая дружба принесла ей все радости и перипетии любви. Каверли знал, каким тусклым и бессодержательным казалось ей Кольцо К до того мгновения, когда она встретилась с Джозефин Теллерман. Теперь он приготовился неделями и месяцами слушать рассказы о миссис Теллерман. Он был рад. Бетси и миссис Теллерман будут вместе ходить за покупками. Бетси и миссис Теллерман каждое утро будут беседовать по телефону. "Моя приятельница Джозефин Теллерман говорила мне, что у вас очень хорошие бараньи отбивные", - скажет она в мясной лавке. "Моя приятельница Джозефин Теллерман рекомендовала вас мне", - скажет она в прачечной. Даже агент по продаже пылесосов, позвонив у ее дверей в конце тяжелого дня, найдет ее изменившейся. Она будет вести себя достаточно дружелюбно, но двери не откроет. "О, привет! - скажет она. - Я с удовольствием поговорила бы с вами, по, к сожалению, сегодня у меня нет времени. Я жду звонка моей приятельницы Джозефин Теллерман".
      Однажды вечером Уопшоты зашли к Теллерманам, и Каверли нашел, что они очень приветливы. Дом у Теллерманов был обставлен точно так же, как у Уопшотов, включая Пикассо над камином. В гостиной женщины разговаривали о занавесках, а Каверли и Макс Теллерман разговаривали в кухне об автомобилях, пока Макс готовил коктейли.
      - Я присматривался к машинам, - сказал Макс, - но решил в этом году не покупать. Мне необходимо сокращать расходы. И машина мне, в сущности, не нужна. Видите ли, я плачу за обучение в колледже моего младшего брата. Мои родители разошлись, и я чувствую ответственность за этого мальчишку. Я для него единственная опора. Я сам содержал себя, пока учился в колледже - бог ты мой, чего я только не делал! - и не хочу, чтобы ему тоже пришлось заниматься этой мышиной возней. Я хочу, чтобы эти четыре года ему жилось легко. Я хочу, чтобы у него было все необходимое. Я хочу, чтобы эти несколько лет он чувствовал, что он не хуже других...
      Они вернулись в гостиную, где женщины все еще говорили о занавесках. Макс показал Каверли несколько карточек брата и продолжал говорить о нем, а в половине одиннадцатого Уопшоты попрощались и пошли домой.
      Бетси ничего не понимала в садоводстве, но купила несколько легких складных стульев для двора, расположенного за домом, и деревянную решетку, чтобы скрыть от взоров мусорный бак. Летними вечерами они могли там сидеть. Она была довольна делом своих рук, и однажды летним вечером Теллерманы пришли к ним с бутылкой рома, чтобы, как выразилась Бетси, "обмыть двор", Вечер был теплый, и почти все соседи сидели у себя во дворах. Джози и Бетси разговаривали о клопах, тараканах и мышах. Каверли с нежностью рассказывал о Западной ферме и о тамошней рыбной ловле. Он сам не пил, и ему был противен запах рома, исходивший от других, порядочно выпивших.
      - Пейте, пейте, - сказала Джози. - Такая уж ночь.
      Ночь была такая. Воздух был горячий и ароматный. Смешивая в кухне коктейли, Каверли смотрел в окно на двор позади дома Фраскати. Он видел там молоденькую дочь Фраскати в белом купальном костюме, который подчеркивал все линии ее тела, кроме разве что изгиба ягодиц. Брат осторожно поливал ее из садового шланга. Не было никаких грубых шуток, никаких вскриков, не слышно было ни одного звука, пока юноша старательно обливал свою красивую сестру. Смешав напитки, Каверли вынес их во двор. Джози стала говорить о своей матери.
      - О, я хотела бы, чтобы вы познакомились с моей матерью, - сказала она. - Я хотела бы, чтобы вы, ребятки, познакомились с моей матерью.
      Когда Бетси попросила Каверли еще раз наполнить стаканы, он сказал, что рома больше нет.
      - Сбегайте в магазин и купите, милый, бутылку, - сказала Джози. - Такая уж ночь. Мы живем только один раз.
      - Мы только один раз проходим этой стезей, - сказала Бетси.
      - Я сейчас принесу, - сказал Каверли.
      - Предоставьте это мне, предоставьте это мне, - принялся настаивать Макс. - Мы с Бетси пойдем. - Он стащил Бетси со стула, и они вдвоем пошли в сторону торгового квартала. Бетси чувствовала себя чудесно.
      - Какая ночь! - сказала она, не в силах придумать ничего другого, но ароматная темнота, и полные людьми дома, где начинали уже гасить огни, и шум поливочных машин, и обрывки музыки - все заставляло ее почувствовать, что горести, которые приносили ей переезды, сознание своей чуждости и скитания кончились и что Они научили ее ценить постоянство, дружбу и любовь.
      Все восхищало ее этой ночью - луна на небе и неоновые огни торгового квартала, - и, когда Макс вышел из винного магазина, она подумала, какой он изысканный, атлетически сложенный и красивый мужчина. На обратном пути он взглянул на Бетси долгим печальным взглядом, обнял ее и поцеловал. Это был краденый поцелуй, подумала Бетси, а ночь была такая, что можно было украсть поцелуй. Когда они вернулись на Кольцо К, Каверли и Джози сидели в гостиной. Джози все еще рассказывала о своей матери.
      - Никогда ни одного недоброго слова, ни одного сурового взгляда, говорила она. - Она была настоящей пианисткой. О, у нас в доме всегда бывала большая компания. Знаете, по вечерам в воскресенье мы все обычно собирались вокруг рояля и пели гимны и чудесно проводили время.
      Бетси и Макс прошли в кухню приготовить коктейли.
      - Она была несчастна в замужестве, - продолжала Джози. - Он был настоящий сукин сын, об этом не может быть двух мнений, но она относилась ко всему философски - вот в чем тайна ее успеха; она и к нему относилась философски, и, слушая ее, можно было подумать, что она счастливейшая замужняя женщина в мире, но он...
      - Каверли! - пронзительно закричала Бетси. - Каверли, помоги!
      Каверли побежал в кухню. Макс стоял у плиты. Он разорвал на Бетси платье. Каверли кинулся на него, ударил сбоку в челюсть, и Макс упал на пол. Бетси с криком убежала в гостиную. Каверли стоял над Максом, хрустя суставами пальцев. В глазах у него были слезы.
      - Ударьте меня еще раз, если хотите, ударьте меня, если хотите, сказал Макс. - Я не могу пошевелить пальцем. Конечно, я поступил гнусно, но понимаете ли, иногда я ничего не могу с собой поделать, и я рад, что это уже прошло, и клянусь богом, что никогда больше этого не сделаю; но бог ты мой, Каверли, иногда я чувствую себя таким одиноким, что не знаю, куда деваться, я если бы не мальчишка-брат, которому я даю возможность учиться в колледже, то, пожалуй, я перерезал бы себе горло: видит бог, я часто думал об этом. Глядя на меня, вы не сказали бы, что я склонен к самоубийству, не правда ли, но, видит бог, такие мысли приходят мне страшно часто.
      - Джози молодец. Она чертовски славная женщина, - говорил Макс, все еще лежа на полу, - и она останется со мной, несмотря ни на что, я знаю, но она, понимаете ли, она неуравновешенная, о, она очень неуравновешенная, и я думаю, это потому, что она жила в таком множестве разных городов. На нее, понимаете ли, нападает меланхолия, и тогда она отыгрывается на мне. Она говорит, что я ее обманываю. Она говорит, что я не приношу домой денег на еду. Я не приношу денег на машину. Ей нужны новые платья, и ей нужны новые шляпы, и бог ее знает, чего только ей еще надо, а потом на нее по-настоящему находит, и она начинает покупать все подряд, и иногда проходит полгода или даже год, прежде чем мне удается оплатить счета. У меня и теперь повсюду в Соединенных Штатах есть неоплаченные счета. Иногда я думаю, что больше мне не выдержать. Иногда я думаю, не уложить ли мне сейчас чемодан и не уехать ли куда глаза глядят. Вот что я думаю: я думаю, что имею право на небольшое развлечение, на каплю счастья, понимаете ли, и я ловлю его то тут, то там; но я огорчен из-за Бетси, потому что вы и Бетси были для нас настоящими добрыми друзьями; по иногда я думаю, что не смогу больше жить без маленьких развлечений. Я просто думаю, что у меня не хватит сил жить дальше. Я просто думаю, что больше не выдержу.
      В гостиной Джози обняла Бетси.
      - Ну, ну, милая, - говорила Джози, - ну, ну, ну же, все прошло. Ничего не случилось. Я починю ваше платье. Я куплю вам новое платье. Он просто выпил слишком много, вот и все. У пего зуд в руках появился. У пего зуд в руках появился, и он просто слишком много выпил. Ох уж эти его руки, вечно они лезут куда не нужно. Милочка, это не первый раз. Даже когда он спит, его руки все время шарят кругом, пока что-нибудь не схватят. Даже когда он спит, милочка. Ну, ну, не огорчайтесь больше. Подумайте обо мне. Подумайте, что приходится терпеть мне. У вас, слава богу, такой милый, порядочный муж, как Каверли. Подумайте обо мне, бедной, подумайте о бедной Джози, которая старается всегда быть веселой, хоть и должна улаживать то, что он натворит. О, я так устала от этого. Я так устала все время исправлять его ошибки. А если у нас появляются несколько лишних долларов, он посылает их своему мальчишке-брату в Корнелл. Он обожает этого мальчишку, он любит его больше, чем меня, или вас, иди любого другого человека. Он портит его. Это приводит меня в ярость. Мальчишка живет себе там, как настоящий принц, в спальне с отдельной ванной и ходит в модных костюмах, а я ставлю заплаты, шью, скребу и чищу, чтобы сэкономить на поденщице и чтобы он мог послать этому студенту денег на карманные расходы, или новую спортивную куртку, или теннисную ракетку, или еще что-нибудь. В прошлом году он огорчался, что у мальчишки нет сверхтеплого пальто, и я сказала ему, я сказала, Макс, я сказала, ну подумай. Ты терзаешься из-за того, что у него нет зимнего пальто, а почему ты не подумаешь обо мне? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что у меня нет приличного зимнего пальто? Мелькала у тебя когда-нибудь мысль, что твоя любящая жена имеет такое же право на пальто, как и твой мальчишка-брат? Подумал ли ты об этом? И знаете, что он сказал? Он сказал, что там, где находится колледж, холоднее, чем в штате Монтана, в котором мы тогда жили. Все мои слова не произвели на него никакого впечатления. О, это ужасно быть женой человека, у которого вечно такие заботы на уме. Иногда я просто свирепею, глядя, как он портит мальчишку. Но нам приходится со всем мириться, не так ли? В каждой настоящей дружбе подчас набегает облачко. Будем считать, что так оно и было, милочка; будем считать, что это было просто облачко, ладно? Идемте позовем мужчин и выпьем за дружбу, а кто старое помянет, тому глаз вон. Пусть это будет просто облачко.
      В кухне они застали Макса, который все еще сидел на полу, и Каверли, стоящего у раковины и хрустевшего суставами пальцев; Бетси подошла к Каверли и стала шепотом упрашивать его забыть о случившемся.
      - Мы все снова станем друзьями, - громко сказала Джози. - Ну же, ну же, все позабыто. Мы все пойдем в гостиную и выпьем за дружбу, а кто не хочет выпить за дружбу, тот дрянь.
      Макс пошел за ней в гостиную, а вслед за ними Бетси повела Каверли. Джози наполнила большой стакан ромом и кока-колой.