Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Честь самурая (№1) - Путь меча

ModernLib.Net / Историческая проза / Чейни Дэвид / Путь меча - Чтение (стр. 12)
Автор: Чейни Дэвид
Жанр: Историческая проза
Серия: Честь самурая

 

 


Улица внезапно заполнилась вооруженными людьми. Самураи в черном появились из-за каждого куста и здания.

Йоши и Ичикава встали спина к спине. Вместе они могли противостоять целой армии слабых фехтовальщиков.

Нападающие мешали друг другу, нанося больше вреда самим себе, чем их предполагаемым жертвам.

Песчаная почва подсохла на утреннем солнце. Теперь поднялись облака пыли, мешая видеть и нападающим, и защищающимся. Меч Йоши вонзался в плоть один раз за другим, под звук торжествующего боевого клича Ичикавы.

Грубый голос закричал: «Дурачье, разойдитесь, пока они не убежали».

Пыль осела. Йоши увидел Канеоки; красный шрам горел у него на лбу, он рычал, сморщив кривой нос. Канеоки! Йоши поджал губы, глядя, как человек, предавший его, приказывает своим людям отойти. Канеоки, обученный той же тактике и технике, что и Йоши, теперь стремился отомстить.

— Канеоки, выходи, сразись со мной один на один, если посмеешь, — крикнул Йоши.

— Ты меня таким же дураком считаешь, как ты сам. Убьем вас обоих, и я посмеюсь, когда мы понесем ваши головы моему новому хозяину.

— Канеоки, я старался переделать тебя, — грустно сказал Ичикава. — Надо было понимать мне, что из мусора золота не сделаешь.

— Узнаю доброго учителя, — прорычал Канеоки. — Ты через мою голову возвысил этого слабака, после того как я много лет служил тебе верой и правдой. Ты заплатишь жизнью за то, что не ценил меня.

— Ты с ума сошел, — сказал Ичикава. — И мы пока еще живы.

— Вперед! — крикнул Канеоки, размахивая мечом. Пока Ичикава и Канеоки выясняли отношения, Йоши проанализировал положение. Вначале было пятнадцать человек, считая с первыми шестью. Двое лежали на улице мертвые, и еще двое отползли к веранде одной из лавок, — они были тяжело ранены и не могли дальше сражаться. За ними Йоши заметил маленького мальчика, смотревшего из-за ставни широко открытыми глазами. Оставалось одиннадцать, включая их предводителя Канеоки. Видимо, Чикара отправил своих людей убить Йоши, не пачкая своих собственных рук. Так… Вот как он забыл о существовании Йоши! Лицемер! Он, вероятно, извинится перед Фумио и Нами и сделает вид, что опечален гибелью Йоши.

В бешенстве, Йоши перешел в наступление. Он ударял, колол и бил, сталь крутилась вихрем. Месяцы отдыха и постоянные утренние упражнения развили у него силу и быстроту, которым не мог сопротивляться обычный солдат. Один самурай упал с глубокой раной, разрезавшей его платье спереди и сильно повредившей внутренности. Он упал на колени, держась одной рукой за живот, а другой — царапая грязь на дороге, ища поддержки. Другой самурай поскользнулся в крови своего товарища, он не смог устоять на ногах. Прежде чем он упал, меч Йоши пронзил его грудную клетку; кривое лезвие загнулось к его сердцу. Он был мертв раньше, чем осела пыль.

Ичикава, блестяще действуя мечом, расправился с тремя из нападающих; правда, одному из них удалось ранить его плечо; рана была болезненна, но не опасна.

Ичикава скрипнул зубами. «Держись ближе ко мне», — шепнул он Йоши, когда противники в беспорядке отступили. Их осталось всего шесть человек, включая Канеоки.

А где же Канеоки? Йоши видел только пятерых на улице. Но потом некогда стало думать о Канеоки, так как эти пятеро снова перешли в наступление. Йоши ощутил боль в бедре, где была рана, полученная от ронина Кичибея. Он стал действовать несколько медленнее, ограничиваясь защитой. Нападающие также стали осторожнее, но все же Ичикаве удалось обезоружить и убить еще одного.

От места, где находились лавки, послышался крик, и оставшиеся четверо отступили. Йоши и Ичикава остались одни на пустой улице.

— Они получили свое, — сказал Ичикава, сморщив губы с презрением к бессилию своего врага.

— Я не доверяю им… Будем готовы к бою, пока не убедимся, что они ушли.

Уголком глаза Йоши уловил какое-то движение. Он мгновенно повернулся и заметил солнечный отблеск на изгибе большого лука.

— Вниз! — закричал он, бросаясь на землю. Ичикава последовал за ним на долю секунды позже.

Поздно! Звук натянутой тетивы, удар стрелы, вонзающейся в плоть, шуршание платья Ичикавы при его падении, — все произошло в один страшный момент. Над неподвижным телом Ичикавы поднялось немного пыли. Миг, в течение которого тетива звенела в воздухе, стал вечностью. Потом все силы ада вырвались на волю.

С криком отчаянной ярости Йоши бросился к стрелку; тот отшвырнул лук и обнажил меч. Это был Канеоки; его шрам горел, он свирепо нахмурился.

— Только попробуй! — крикнул он вызывающе.

Не колеблясь, Йоши нацелил сильный удар на голову Канеоки, который отразил натиск. Удар был так силен, что мечи задрожали, но не сломались, Лицо Йоши пылало от бешенства. На его друга и учителя устроена засада! «Чудовище, неблагодарный зверь!» — гремел он; слова, вылетавшие одно за другим, напоминали скорее вой дикого зверя, чем человеческую речь. Он не заботился о тонкостях, наступал изо всех сил, отбивая удары меча Канеоки и заставляя его отступить в переулок.

Канеоки защищался умело, но он совершил трусливый и бесчестный поступок, и это подорвало тот запас сил, который мог бы помочь отразить нападение Йоши. Длинный меч Канеоки сломался от бесчисленных ударов, он отчаянно схватился за свой короткий меч. Поздно! Конец наступил через несколько секунд.

— Ничтожество! Убирайся в темный Йоми, — крикнул Йоши, взмахнув мечом. Голова Канеоки скатилась с плеч в потоках крови.

Йоши не стал задерживаться около убитого. Тело еще дергалось, когда он уже вернулся к Ичикаве. Стрела попала высоко в грудь; Ичикава был не в состоянии двигаться. Он потерял много крови, перед его платья был весь в крови, кровь все текла из раны. Йоши стоял на коленях перед учителем, помочь ему было уже невозможно, и Йоши смотрел, как старый воин боролся с духами смерти.

Все люди Чикары исчезли. На улицах было тихо и пусто, оставались только Йоши, Ичикава и тела убитых. Через некоторое время к одному из трупов в черном платье подошла бурая собака и понюхала кровь. Залаяв, она убежала. Маленькие мальчики вылезли из убежищ, где они прятались, и робко пробирались по улице, в ужасе глядя на картину смерти и разрушения.

Ичикава закашлялся. Изо рта показалась красная пена.

— Не мсти за меня, — прохрипел он. — Возвращайся в Сарашину. Займись моими учениками.

— Ты вернешься со мной, сэнсэй, — слова застряли в горле Йоши.

— Нет, мой век кончен. Будда примет меня в свою великую страну. Я не боюсь. Пожалуйста, обещай мне уйти немедленно. Скоро здесь появится много людей Чикары. Сейчас не время сражаться. Я предвижу другое время, когда вы сойдетесь, — Ичикава опять закашлялся, — и у тебя будет возможность отомстить.

Йоши вытер губы Ичикавы и увидел, что с каждым вздохом у него появляются пузырьки. «К черту месть», — подумал он и молча молился, обещая Будде отказаться от своей клятвы; если его сэнсэй останется жив.

Мальчики ходили вокруг места сражения, появились также горожане, шептавшиеся, прикрывая рот ладонями. Бурая собака пришла опять, и с вею еще несколько собак; они дергали окровавленные платья убитых, лаяли в рычали, если кто-нибудь подходил близко.

Ичикава вздохнул в последний раз, глаза его закрылись, и голова тяжело привалилась к колену Йоши.

Йоши долго стоял на коленях, вспоминая силу и доброту, которые были сутью жизни его учителя. Когда он поднял Ичикаву перед долгой дорогой в гору к замку Окитсу, его щеки были мокры от слез.

ГЛАВА 38

Йоши вернулся в доджо в Сарашине поздним летом. Цвет вишни опал за месяц до этого. Теперь деревья были покрыты густой листвой и полны скоротечной жизни, наполнявшей лето своими звуками. Лягушки, птицы и насекомые квакали, пели в стрекотали из потайных мест в вишневых рощах. Большие черные птицы чистили клювы, сидя на ветвях, и приветствовали прохожих резким предупреждающим криком.

Территория школы была почти в таком же беспорядке, как тогда, когда Йоши в первый раз ее увидел; двор опять зарос сорняками. Йоши остановился у входа, слушая звуки занятий, слабо доносившиеся изнутри. Он постоял, прежде чем войти. У него поднялся комок в горле, когда он вспомнил похороны Ичикавы: буддийский священнослужитель читал молитвы, а от костра поднимался дым, с которым дух Ичикавы должен подняться к небу; запах горящего тела, смешанный с запахом ладана, всегда будет напоминать Йоши о смерти.


Фумио и Нами присутствовали на похоронах, хотя они познакомились с Ичикавой только накануне смерти. Позднее Фумио никак не мог поверить, что зачинщиками боя были не они.

— Вы оба, — сказал он, — очевидно, вызвали нападение. Чикара не знал, что ты здесь, он забыл о твоем существовании. У тебя по отношению к нему просто предубеждение, и это может кончиться только несчастьем. Я знаю Чикару. Он человек чести. Он не может отвечать за то, что его люди напали на вас. Это не в его духе. Он самый, может быть, сильный фехтовальщик во всех десяти провинциях; если бы он желал твоей смерти, он бы вызвал тебя сам.

— Все-таки, дядя, это были его люди. Если он не собирался убить меня, почему же он назначил начальником своих солдат Канеоки — моего злейшего врага?

Факты казались ему неоспоримыми. Ослепленный гневом и горем из-за гибели Ичикавы, он был не в состоянии разбираться в том, насколько убедительны доказательства вины Чикары.

— Может быть сколько угодно причин, — Фумио нетерпеливо поднял руки.

— Я этому не верю. Слишком явное совпадение. У Чикары нет никаких дел в Окитсу. Земли у него отобрали. Зачем ему посылать сюда людей, если не для того, чтобы убить меня?

Фумио не видел логики в рассуждениях Йоши, спор закончился тяжелыми взаимными обвинениями.

— Я тебя не понимаю. Ты — взрослый человек, а в этих вопросах ты как ребенок. У тебя нет ни благоразумия, ни достоинства, — сказал Фумио.

— У нас было бы очень мало достоинства, если бы мы убежали от наших врагов.

— Я не имею в виду, что вам надо было убежать; правда, осторожность иногда так же важна, как достоинство. Ты повторил трагическую ошибку с Генкаем. Ты опять действовал необдуманно и был причиной смерти человека, которого ты любил. Если бы вы постарались избежать схватки, Ичикава был бы жив, а у меня не было бы еще одного повода для ссоры с Чикарой, — Фумио сердито посмотрел на Йоши. — Он муж Нами и близко связан с нашей семьей. Не следует забывать, что, хотя он потерял свои земли, он сохраняет свое влияние при дворе.

— Сохраняет влияние при дворе? — повторил Йоши, повышая голос. — И поэтому мы должны угождать ему? Это ваше представление о достоинстве, дядя?

— Ты говоришь дерзости и оскорбляешь меня, — холодно сказал Фумио. — Ты не хочешь считаться с разумными соображениями. Нашим близким связям с Тайра мы обязаны всем, что мы имеем. — В тот момент, когда Йоши хотел ответить, Фумио раскрыл ему объятия и сказал теплым и сочувствующим тоном:

— Я прощаю тебе непочтительность, потому что знаю, как тебя расстроила смерть Ичикавы.

Ласковые слова Фумио подействовали как ледяной душ. Йоши побледнел. «Будда, помоги мне, — подумал он. — Это так я отплачиваю за доброту дяди? Что я сказал?» — он глубоко вздохнул.

— Ты прав, дядя. — Йоши вполне овладел собой. — Я надеюсь, ты сможешь простить мне мои необдуманные слова.

Фумио правильно разгадал его. Он говорил несдержанно, потому что утрата Ичикавы вызвала у него чувство беспомощности; но он не имел права поддаваться ему. После гибели Ичикавы Йоши стал главой академии фехтования, и он должен с честью выполнять обязанности, связанные с этим положением. Если бы Йоши оказался недостоин учителя, во всем бывшего для Йоши примером, это было бы знаком неуважения к его памяти. Момент, когда Йоши это осознал и принес извинения, стал водоразделом в его жизни. С этого временя он стал сэнсэем — мастером фехтования!

Нами была глубоко огорчена, когда Йоши сказал ей о своем близком отъезде.

— Ты покидаешь семью, которая тебя любит, и сестру, которой ты нужен, — сказала она. — Я одинока, у меня нет друзей здесь, в замке. Моего мужа здесь нет, и, хотя Фумио добр ко мне, я чувствую себя чужой в его доме. Когда ты приехал, больной и беспомощный, у меня появилась цель в жизни. Я думала…

— Что ты думала? — прервал Йоши. — Ты забыла о нашем разговоре перед приездом Ичикавы? Ты замужняя женщина, и твой муж — мой враг — может в любой момент приехать и потребовать тебя к себе. Перед смертью Ичикава сказал мне, что он предвидит: в будущем мы с Чикарой встретимся лицом к лицу. Это время еще не наступило. Во всяком случае, первая моя обязанность — позаботиться об академии. Мне жаль уезжать, но я должен уехать.

— Значит, что бы я ни говорила, — сказала Нами, — ты сделаешь так, как хочешь.

— Я сделаю то, что обязан сделать, — сказал Йоши, подняв руку умоляющим жестом. Но она уже отошла.. Йоши видел, что она расстроена. Он не мог понять почему; как будто он обидел ее. Амида! Нами была ангелом милосердия, когда он нуждался в помощи. Неужели она не понимала, как он любил ее? Он поморщился в отчаянии. Конечно, она никогда не догадается: он так хорошо скрывал чувства, которые никогда не выдаст из-за ее брака с Чикарой. В тот же день Йоши собрал свои вещи и уехал в Сарашину.

Теперь он медлил перед входом в доджо, полный сожаления. Может быть, он нехорошо поступил по отношению к Нами? Может быть, надо было признаться в любви и остаться, не думая о своих обязанностях? Бесчестная мысль! Он бы только смутил ее и причинил огорчение. Он сделал правильно. Только так он мог расстаться с нею: сразу, честно, быстро. Он поступил так, как он считал правильным, и большего нельзя требовать ни от кого.

Все равно! Что сделано, то сделано, и ему надо было выполнить свой долг. Он расправил плечи, поправил платье и вошел в здание.

ГЛАВА 39

В завещании мастера фехтования Наонори Ичикавы наследником академии был назван Йоши. До возвращении Йоши два помощника, Коджима и Тофуши, вели занятия и распоряжались в школе. Они были рады его возвращению и обещали служить ему так же верно, как они служили его учителю. Хотя помощники были фехтовальщиками средней руки, старательность восполняла их технические недостатки.

Группы были полны. Правда, во время отсутствия Йоши многие студенты из семей сторонников Тайра уехали из-за усиливающихся политических распрей: Сарашина находилась посреди территории Минамото. Однако их места заняли монахи Тендай из монастыря Энриакуджи близ Киото.

Тендай сделались политической силой, их религия стала уже почти государственной, и при этом у них шла вечная борьба с властями. Религия, экономика, политика представляли собой нестойкую смесь, и отряды воинов-монахов часто затевали стычки с имперской стражей.

Хотя секта Тендай являлась уравновешивающей силой между Тайра и Минамото, многие лидеры Тендай ненавидели развращенный двор и симпатизировали Минамото Йоритомо; они отправляли сотни молодых монахов в академии военного дела, подготовляя их к участию в будущей битве между этими двумя знаменитыми кланами. Школа Ичикавы привлекала многих в далекую Сарашину.

Йоши был доволен подготовкой монахов-учеников и поблагодарил помощников за успешную работу. Но счета, корреспонденция и хозяйство были запущены, и Йоши погрузился в море деталей.

— Наймите еще помощника. Поручите ему привести в порядок двор, — приказывал он. — Надо покрасить стены доджо. Повесьте новые плакаты. Надо заменить старое оборудование.

Только через пять дней после возвращения Йоши закончил наиболее срочные дела школы и у него нашлось время сесть выпить чаю с помощниками. Он описал гибель Ичикавы. Много слез было пролито, когда Йоши рассказал с трагическими подробностями о храбрости Ичикавы в неравной борьбе и о предательстве Канеоки. Когда Йоши кончил, Коджима и Тофуши прокляли имя Канеоки на десять тысяч поколений и пожелали ему вечных мук в преисподней Йоми.

Когда в вишневых рощах покраснели листья, закончившие курс обучения ушли, а из всех десяти провинций собралась новая группа учеников. Школа была готова. На территории было чисто, жилье отремонтировано. При некоторой тесноте, у каждого была подставка, служившая изголовьем, чистая циновка, столик, лакированный шкафчик и подушка. В каждой комнате была, кроме того, жаровня с древесным углем для обогрева зимой.

Когда начались занятия, Йоши обучал старшие группы. Он вставал до рассвета и работал до позднего времени: учил фехтованию, приготовлял книги, занимался корреспонденцией и составлял расписание. Исключая изредка ощущавшиеся боли в бедре, он чувствовал себя отлично, ему был полезен строгий образ жизни и обилие работы. Он все лучше владел мечом, руки его огрубели, на них появились большие мозоли.

В те дни, когда в училище отдыхали, Йоши упражнялся с Коджима и Тофуши. Он фехтовал с каждым в отдельности, затем с обоими вместе. Первое время он побеждал каждого из них без особых усилий, однако вместе они были более сильны. Через два месяца он стал часто выигрывать в состязании с двумя сразу, хотя его помощники тоже стали фехтовать лучше.

— Вы теперь лучше фехтуете, чем Ичикава, — сказал однажды Коджима, Он вытирал лицо и смотрел на Йоши с откровенным восхищением.

— Ты ошибаешься! Я никогда не смогу превзойти моего учителя, — спокойно сказал Йоши.

— Сэнсэй, вы уже превзошли его, — заметил Тофуши. — Я занимался у вас обоих, и когда я говорю, что вы более сильный фехтовальщик, это не означает неуважения к его памяти. Мы хорошо сегодня дрались, — он кивнул в сторону Коджима, — и все-таки не смогли вам противостоять.

После тренировки Коджима и Тофуши ушли, и Йоши остался в пустом доджо наедине со своими мыслями. Вечерние лучи осеннего солнца отражались от брони и мечей, висевших на стене. Тишину нарушало только жужжание мухи в углу. Йоши размышлял, стоя на коленях на деревянном полу. На нем все еще была кожаная защитная одежда, в которой он тренировался. Его меч и ножны лежали на полу рядом с ним.

Дневное тепло быстро рассеивалось. Легкая пленка пота быстро подсыхала на лбу Йоши; он раздумывал о том, что сказал ему Коджима. Почему он не соглашался с их оценкой его способностей? Из ложной скромности? Или, если они были правы, это было нежелание выполнить свой долг?

Понимал ли Фумио уровень умения Йоши, когда он сказал, что Чикара — лучший фехтовальщик во всех десяти провинциях? Может быть, настало время вызвать Чикару? Йоши вспомнил последние слова Ичикавы: в будущем он сойдется со своим врагом. Время пришло? Нет. В тихом доджо Йоши чувствовал присутствие Ичикавы, почти осязаемое. Ичикава напоминал ему, что он учитель фехтования и на первом месте у него должен быть его долг перед академией. Он не должен был забывать о том, что ему завещано, и бросать учеников, чтобы привести в исполнение свою месть. Это было бы эгоистично.

Лицо Йоши было внешне спокойно. А в душе все смешалось: вопросы, колебания, сомнения в правильности выбора. Правильную ли он избрал дорогу? Когда он вновь спросил совета у тени Ичикавы, он больше не ощутил его присутствия.

Йоши придется решать самому.

В доджо еще больше потемнело, Мысли Йоши перешли от Ичикавы к Генкаю и Ханзо, сраженных в самом расцвете сил. Как все преходяще, как коротка дорога между жизнью и смертью! Он посмотрел в открытую дверь: сумерки спускались на золотисто-красный лес. Множество бабочек порхало под деревьями. «Какая редкость видеть бабочек так поздно осенью, — подумал он. — Каждая жизнь длится краткий миг».

Он грустно сложил стихи:

Черная бабочка,

Порхающая среди золотистых листьев,

Не оставляет следа,

Как и мы, проходя по свету,

Вскоре исчезаем во мгле.

ГЛАВА 40

Тайра Кийомори, дайджо-дайджин, был коренастым человеком с широкими плечами и солидным брюшком. Несмотря на свои шестьдесят два года и объем, он был полон сил и физических, и умственных. Правда, существовали признаки того, что он не совсем здоров, но, за исключением тех минут, когда он, оставаясь наедине с самим собой, держался за живот, кривясь от боли, он никогда не обнаруживал при других людях болезни, распространявшейся в его организме. Первый приступ случился лет за двенадцать до описываемых событий. И тогда он стал монахом, чтобы обеспечить себе защиту после смерти. Он одевался в хлопчатобумажное монашеское платье с вышитой эмблемой Тайра, что создавало внешнюю простоту облика. В присутствии посторонних он скрывал свои переживания под наружным спокойствием. Но близкие были свидетелями того, как у него сменялись приступы гнева и угнетенности. Они приписывали изменчивость его настроений болезни, которую он скрывал от окружающего мира. Он был беспощадным противником и с врагами расправлялся без малейших угрызений совести; в то же время он был абсолютно верен правителям Фудживара.

Зимним утром в конце 1179 года он стоял, преклонив колени перед императором-отшельником Го-Ширакава, и помалкивал, выслушивая пожелания, в результате которых, как он предвидел, могли возникнуть сложные проблемы. Го-Ширакава, в сущности, управлял, не находясь на троне; более двадцати лет он правил, при том что официально на троне находились один за другим молодые родственники; сейчас императором был двухлетний Антоку. В течение большей части этих двадцати лет канцлер Кийомори был рядом с ним.

— Монахи ведут себя все более безобразно с каждым днем, — сказал Го-Ширакава. — Слышно, как они устраивают шествия перед дворцом на улицах.

— Мы их сдерживаем, ваше величество. Нам незачем бояться кучки этих людей, плохо обученных и плохо вооруженных. — Кийомори опустил глаза, чтобы скрыть злость. Несмотря на свою монашескую одежду, он бы без всякой жалости раздавил этих монахов Тендай, если бы император дал ему свободу действий.

— Все же мне было бы спокойнее спать, если бы договорились с Минамото насчет совместных действий с нашими войсками против этих негодяев.

— Ваше величество, вы помните, что недавно я предпринял твердые меры против группы монахов-заговорщиков. Они не могли противостоять нашим обученным войскам. «Но они смогут, — подумал он, — если мы дадим им время обучиться. Надо действовать быстро».

— Хмм… Да, я помню. Я и тогда считал, что ты допустил страшную ошибку, когда подверг пыткам и казнил их лидера. В результате чуть не вспыхнуло общее восстание.

Это произошло за год до того. Через шпиона в лагере Минамото Кийомори узнал о заговоре, готовящем его убийство. Заговор возглавлял монах по имени Сайко. Монах был схвачен, и заговор пресечен. Во всей этой истории больше всего Кийомори приводило в ярость то, что император-отшельник знал о заговоре с самого начала и не предупредил его.

Когда по приказу Кийомори голова монаха была пронесена по улицам столицы, возникли признаки нарастающего возмущения. Под предлогом необходимости бороться с заговором и со смутой, Кийомори удалил из совета тех его членов, которые склонялись на сторону Минамото, и ввел вместо них своих родственников.

— Бояться нечего, ваше величество. Мы контролируем положение в отношении монахов, — повторил Кийомори.

— Но они обучаются военному делу. Мне было бы спокойнее, если бы мы могли избавиться хотя бы от одной части наших врагов. Из-за твоих поспешных действий в прошлом году мы не можем рассчитывать на союз с монастырями.

— Так что же вы, ваше величество, предлагаете? — Кийомори с трудом сдерживал голос.

— Протянуть руку Минамото. Предложить в знак примирения членство в Совете самым беспокойным из них. Таким образом мы можем следить за ними.

Теперь император старался заставить его уступить часть политического влияния, которого он добился.

— Ваше величество, это чрезвычайно мудро. Для того, чтобы выработать соответствующий план, понадобится время.

В душе Кийомори улыбался. На это уйдет много, очень много времени. Но, как будто разгадав мысли Кийомори, Го-Ширакава закричал:

— Нет времени! Завтра явись ко мне лично… с приемлемым планом!

— Как вы желаете, ваше величество, — Кийомори прижался лбом к полу. Он встал, внешне спокойный, и, пятясь, вышел из зала аудиенций.

Придя в себя, он проломил кулаком резную деревянную панель с ценным китайским рисунком. Потом он опустился на колени на подушку, держась за живот и бормоча проклятия богам.


Кийомори сидел в занавешенной комнате, держа чернильный камень и кисточку. Уже несколько часов он записывал в дневнике свои мысли. Он написал в заключение: «Силам зла предстоит победить меня. Некоторые считают, что это злобный дух монаха Сайко. Может быть. Все же, несмотря на предзнаменования, которые я вижу всюду, я буду управлять в лице моего внука. Даже если я умру, Антоку добьется для имени Тайра высшей славы.

Передо мной трудная задача. Как я могу угодить Го-Ширакаве и в то же время стараться нанести возможно меньше вреда моей стране и моему народу? Темные крылья реют в воздухе; наступают все более тяжелые времена. Боги отвернулись от человека, который старался им верно служить».

Наконец он положил кисточку и позвал слугу.

— Пусть придет Минамото Йоримаса, — приказал он.

Йоримаса был единственным членом клана Минамото, которому Кийомори полностью доверял. Высокий, изможденного вида, Йоримаса недавно отметил и семьдесят пятый день рождения, и вступление в третий класс — для члена клана Минамото положение очень высокое. Он получил его слишком поздно, чтобы пользоваться привилегиями, которые это обеспечивало при дворе. Больше года тому назад Йоримаса ушел в отставку и стал монахом. Он занимался сочинением стихов, которые приносили ему известность, и приготовлялся к уходу в иной мир.

Двадцать лет тому назад Йоримаса сыграл решающую роль в победе Кийомори во время войны с Хейджи. Встав на сторону Кийомори, он тем самым обеспечил победу клану Тайра. С тех пор Кийомори полагался на его молчаливость и осторожность, доверяя этому члену вражеской семьи.

Йоримаса был одет в аскетическое монашеское платье; в длинных тонких пальцах он держал филигранный веер — единственное украшение его одежды. На бледной коже его рук с плоскими пальцами выступали толстые голубые вены. В глубоко посаженных глазах горел скрытый огонь. Если Го-Ширакава был властью, управлявшей именем ребенка-императора, то Кийомори был силой, направляющей Го-Ширакава, а Йоримаса — скрытой силой, влиявшей на Кийомори. Осторожно. Он никогда не оказывал давления, но его спокойные убедительные советы имели большое значение для главы Тайра…

Йоримаса вошел в центральную комнату и молча ждал, пока Кийомори не кивнул в знак того, что заметил его. Он поклонился и сложил веер. В комнате было темно, тени заполняли все углы. В медной жаровне трещал огонь и бросал мерцающий свет на осунувшееся лицо Кийомори.

— Входи, старый друг, — сказал Кийомори.

— Чем я могу вам служить? — спросил старик.

— Мне нужен совет, и ты — единственный человек, кому я могу доверять. Пожалуйста, сядь рядом, — Кийомори хлопнул в ладоши. Появились слуги и принесли чай и рисовые пирожки.

Наливая чай, Кийомори рассказал о своей встрече с Го-Ширакавой. Закончив, он спросил:

— Есть ли у меня выбор? Могу я ввести в Совет моих врагов и не потерять влияния? Существует ли возможность выполнить распоряжение императора и не подорвать мое положение?

Йоримаса несколько минут обдумывал вопрос. Потом он поставил чашку и поднял руку, сжатую в кулак. Он выставил костлявый палец:

— У вас нет выбора; иначе это будет открытым неповиновением императору, — он поднял еще один палец. — Если вы введете в Совет князей Минамото, вы сможете постоянно держать их под наблюдением, — третий палец, — и отделить их от Йоритомо и его северной армии, — четвертый палец. — Если его лидеры будут здесь, в столице, можно устроить так, чтобы за самыми опасными была постоянная слежка, — он сжал кулак. — Вы можете все это повернуть в свою пользу. В случае войны вы сможете уничтожить главных Минамото, даже не отправляя из столицы ваших войск.

Кийомори улыбнулся. Его лицо сразу помолодело.

— Ты мудрый советник, — сказал он. — Я придумаю, как тебя отблагодарить.

— Сама возможность помочь вам — уже награда. Мне больше ничего не надо. Я всегда к вашим услугам.

— Спасибо, верный друг.

Поздним вечером Йоримаса работал при свете масляной лампы. Запах масла сильно ощущался в маленькой холодной комнате. Йоримаса выводил кисточкой знаки на листе пергамента. Время от времени он тер в воде свою чернильную палочку, чтобы чернила были гуще. Закончив свое послание, он аккуратно сложил тяжелый лист, приложил свою печать и позвал слугу.

— Позаботься о том, — сказал он, чтобы это сегодня же ушло с посыльным в лагерь Минамото Йоритомо.

ГЛАВА 41

Зимой 1179 года выпало много снега, а весна 1180 принесла сильное половодье, унесшее значительную часть урожая риса. Постоянные ливни усугубили ущерб, вызванный обильными снегами. И к этому присоединились другие признаки гнева и беспокойства богов. Страшный пожар опустошил столицу; сгорело шестнадцать особняков высокопоставленных людей и сотни других домов. Ураганы снесли много домов, сохранившихся после пожара. Лавины, вызванные землетрясениями, стирали с лица земли целые города.

Немилость богов проявлялась во всем. В каждом городе были нищие и бездомные дети, брошенные на волю судьбы, в самостоятельную жизнь. На улицах можно было встретить даже хорошо одетых людей, просивших еду в обмен на жалкое имущество.

Между тем среди придворных клана Тайра царило почти такое же беспокойство, вызванное двумя новыми причинами: постановлением вновь ввести в Имперский Совет посланцев Минамото и решением Тайра Кийомори перенести столицу из Киото в Фукухару, небольшой городок на берегу Внутреннего моря.

У Кийомори почти двадцать лет существовал дворец в Фукухаре. По государственным соображениям он недавно пришел к заключению, что императорской семье и двору следует переехать в Фукухару, где ему удобнее будет следить за их деятельностью. Трагические события, разразившиеся в Киото, дали ему необходимое основание уговорить императора согласиться на его предложение.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20