Узбекский барак

      Потом Игорь Андреевич стал записывать на бумагу слова, которые ему удавалось разобрать. Наконец, стал составлять из них фразы, одновременно домысливая то, что не сумел понять.
      И вскоре убедился в правоте доктора Фролова. Да, это были два разных письма, написанных на одинаковой серой бумаге, с бугристыми коричневыми вкраплениями. Некоторые строки были обесцвечены и размыты слезами.
      Чьи это были слезы, кто и в каком месте плакал, когда писал или читал, никто никогда не узнает.
      Сначала он стал расшифровывать женское письмо, благо почерк был понятным.
      К утру он закончил. И лег спать, отложив расшифровку второго.
      Здравствуйте, дорогая Лариса Михайловна!
      Вам покажется удивительным это письмо. ... незнакомый почерк ... могу ответить откровенно. Пишет вам подруга вашего мужа Андрея Драгунова. Может, вам станет... почему он вам до сего времени ничего давно не написал, а пишет неизвестно кто. Я, конечно, не могу ответить... Я думаю, он все объяснит в своих письмах, если останется жив, а войне не видно конца, ...
      А у нас в Горьком он лежал в госпитале по ранению ...нашему персоналу показывал вашу фотку. Лариса Михайловна, вы такая красивая! Хоть и не совсем русская по национальности... все мы решили. Мне до вас далеко... но вы сами так сделали, что ваш муж стал искать другую! Ведь Андрей не просто замечательный, а очень образованный человек и мне не ровня. Да, Лариса Михайловна, вы можете меня ругать, но в нем я нашла лучшего друга в своей жизни. И как ни старалась увидеть в нем отрицательные черты характера ... не смогла. За все время его пребывания у нас мы вместе делили и радость и горе. Но обстановка в стране заставила нас разлучиться. Андрей выздоровел и убыл на фронт. Придется его ждать... Лариса Михайловна, извините, что побеспокоила и так откровенно ... рассказываю, но мне до сих пор кажется ... он вас очень любит, только от вас скрывает. Может, у вас еще все наладится... 3ачем вам надо было ему писать про какого-то офицера Аркадия... Зачем вы написали, что ваш Игорек очень болеет ангиной и у него осложнение на почки, а этот Аркадий вам помог его вылечить? Андрюша очень по этому поводу переживал. Он гордый и никому это не показывает. ... нанесли душевную рану, от которой пока не лечат, а ему еще воевать и воевать. О своем сыне он рассказывал мне с особой теплотой. И всем показывал его фотку. Игорек тоже красивый, похож на папу. А жить он с вами отказывается, как бы я его ни уговаривала. Но я еще попробую. Как же Игорек вырастет без отца и кем он потом станет? Или вы считаете, что вам будет лучше с Аркадием? Напишите Андрею сами, кого вы выбираете. Чтобы я за вас и вашего Игорька была спокойна.
      А то теперь ночи не сплю... что же я делаю? И теперь решила. Как вы скажете, так и будет. Была бы довольна получить от вас ответ.
      Лариса Михайловна! Я вас понимаю, но представьте и вы мое настроение!
      С горячим приветом к вам Вера Никифоровна Нырова.
      9
      Через десять дней после его выхода из больницы Марина заехала в редакцию на подержанном "опеле". (В прошлый раз это был новенький "вольво". Машины своих поклонников она водила по доверенности.)
      Ей сказали, что отец на совещании у завотделом, и она, пару раз стукнув в косяк двери, быстро вошла в кабинет, не дождавшись приглашения.
      Она всюду старалась успеть и потому везде опаздывала. Здесь Марину знали, ей симпатизировали, сносили ее нетерпеливые порывы, и потому мужчины дружно вскочили, когда она вошла.
      - Извините, ради Бога! Папа, сейчас же едем! Только ничего не спрашивай, все узнаешь на месте. Еще раз извините...
      Они выехали за город по Дмитровскому шоссе. За кольцевой попали под моросящий дождь. Он преследовал до небольшой рощи за Лобней, где возле трех джипов их ждал десяток короткостриженных парней.
      Игорь Андреевич все понял, когда перед ним вытолкнули четверых подростков и он встретился с затравленными взглядами.
      Один из парней, невысокий, белесый и лысоватый, лет тридцати, с запавшими голубыми глазами, неторопливо подошел к их машине.
      - Папа, познакомься, это Вадим... - сказала Марина. - Мой давний и хороший знакомый, владелец охранного агентства.
      Игорь Андреевич, помедлив, вылез из машины, протянул руку и ощутил боль в пальцах, слипшихся от крепкого рукопожатия.
      - Рад был помочь, - сказал Вадим, кивнув через плечо в сторону подростков. - Футбольные фанаты. Живут в вашем районе. В тот день их "Спартак" проиграл, и вы подвернулись им под руку, а я понял, где и кого надо искать. Одного пока не поймали.
      - Кстати, Вадим почитатель твоего таланта... - Марина взяла хмурого отца под руку. - Не пропускает твои статьи... Некоторые даже перечитывает.
      - Это те, о которых хотелось бы поспорить, - улыбнулся Вадим. - Вы узнаёте их?
      Он звучно щелкнул через плечо пальцами.
      Последовала короткая и негромкая команда, подростки подняли головы, послушно положив руки за головы и расставив ноги шире плеч, отчего они стали разъезжаться по мокрой глине. Потом они повернулись в профиль. Некоторым это не мешало поглядывать на Марину.
      Одновременно из ближайшего джипа вытащили несколько резиновых дубинок, у Вадима в руках оказался хлыст. Он его согнул и отпустил, проверяя на эластичность, а подростков на впечатлительность, после чего резко ударил по капоту машины. Они вздрогнули и, зажмурившись, втянули головы в приподнявшиеся плечи.
      Вадим протянул хлыст Игорю Андреевичу, но тот спрятал руки за спину.
      Он собирался сказать хлесткую фразу, закатить пощечину стоящему ближе других пухлогубому, ухмыляющемуся наглецу... И после этого сразу уехать. Но здесь разыгрывался иной сценарий, и главная роль отводилась отнюдь не ему.
      - Они ваши, Игорь Андреевич, - сказал Вадим.
      - И что мне с ними делать?
      - Только этого не хватало. Сейчас же прекрати! - вполголоса сказала Марина Вадиму и после некоторой паузы спросила: - Папа, это они?
      - Не знаю, - помедлил с ответом Игорь Андреевич. - Нет. Это не они.
      Подростки подняли на него удивленные глаза. Они уже не ухмылялись, а по-мальчишески приоткрыли рты и сейчас казались лет на пять младше.
      Вадим невозмутимо кивнул, будто иного ответа не ожидал. И стал прохаживаться по поляне.
      - Папа, приглядись получше... - растерявшись, она взяла отца под локоть и даже чуть подтолкнула к ним.
      - Я отсюда прекрасно вижу: это не они! - Игорь Андреевич раздраженно отдернул руку. - Что здесь происходит?
      Вадим остановился и теперь с интересом смотрел на Игоря Андреевича, похлопывая хлыстом по ладони.
      - Ну да, тогда было темно, а вы без очков... - сказал он.
      Он подошел к подросткам.
      - Может быть, вы тоже никогда не видели этого человека? Не слышу!
      Те коротко взглянули на Игоря Андреевича и утвердительно кивнули.
      - Было дело? Громче!
      - Было... Это он.
      - Нехорошо получается, уважаемый Игорь Андреевич... - обернулся Вадим. Мы из кожи лезли, чтобы их поймать, а вы опять за свое, с позиций всепрощения и абстрактного гуманизма.
      - А ваш гуманизм, надо думать, конкретный? - не удержался Игорь Андреевич.
      - Узнаю вашу иронию, - сказал Вадим. - А помните, что вы писали о маятнике истории? Если одно поколение шарахнется от нравственной нормы в одну сторону, то следующее обязательно качнется в противоположную?
      - А вам не кажется, что здесь не место...
      - Ну почему же? - поднял брови Вадим. - Пусть узнают о вас, певших про маленький оркестрик надежды под присмотром гэбистов - вот почему на смену гуманистам шестидесятых пришли мы, извращенцы и циники девяностых!
      Похоже, он эту фразу заготовил заранее. Произнесенная заученно и без должного пафоса, она повисла в воздухе.
      - Неврастеники, лучше скажи... - громко хмыкнула Марина.
      Игорь Андреевич пожал плечами и отвернулся. Поклонники Марины похожи друг на друга. Как правило, они добиваются двух взаимоисключающих целей: хочется понравиться ее отцу и одновременно оспорить его доводы.
      - У меня нет времени затевать дискуссию, - Игорь Андреевич взглянул на часы. - Что вы собираетесь с ними делать? Сдать в милицию?
      - А зачем? - удивился Вадим. - Это не те, вы сами сказали!
      - Прекрасно знаешь, почему папа так сказал... - негромко произнесла Марина. - Я тебя предупреждала.
      - О'кей! Я же сказал: они ваши. Вот вы и сдавайте... - усмехнулся Вадим. Он кивнул в сторону пацанов. - В машину и с песнями на Петровку. Если довезете. Вернее, если доедете. Я умываю руки, раз вы боитесь испачкаться. Все, парни, поехали...
      Вадим махнул рукой, направившись к джипам.
      - Прекрати этот цирк... - сказала Марина, и Вадим опять ее услышал, несмотря на шум заведенных моторов.
      Он подошел к ней вплотную. Она была явно выше ростом.
      - Я их поймал, как ты просила, - его голос стал высок, он неприятно кривил рот. - И что? Не смей устраивать самосуд, но и не оставляй вас наедине с бандитами? Пойми, этих придурков посадят! А какими они потом выйдут, знаешь? Спроси их, что они выбирают: хорошую порку сейчас или колонию на годы?
      - Не ори, - сказала она, глядя исподлобья. - Не глухая.
      Похоже на затянувшееся выяснение давних и запутанных отношений, подумал Игорь Андреевич. Он взглянул на подростков. Те смотрели и слушали, затаив дыхание.
      - А можно узнать, что вы собирались с ними делать? - спросил Игорь Андреевич.
      - Ну, это старо как мир, - осклабился Вадим. - Око за око, зуб за зуб, инфаркт за инфаркт... Они выбили вам два зуба, верно? И сломали три ребра. Вот с инфарктом будет сложнее.
      - Господи... - тихо произнесла Марина.
      - Все, поехали! - сказал ей Игорь Андреевич.
      - Одну минуту! - поднял руку Вадим. - Представьте, вместо вас, всем известного и со связями, им попался одинокий, никому не нужный старик. Представили? Можете ехать.
      Игорь Андреевич ничего не ответил, подошел к машине, открыл дверцу. Марина села за руль. Вадим все похлопывал хлыстом по ладони.
      Она включила зажигание.
      Машина заюзила, завизжала колесами, поползла вбок.
      Она снова завела мотор. Машину занесло еще больше, так что она встала поперек дороги. Марина выключила зажигание. Искоса посмотрела на отца. Игорь Андреевич прикрыл глаза, чувствуя, как знакомая рука мягко сдавила сердце. Так в детстве он выжимал каучуковый мячик, попавший в лужу.
      - Подтолкни... - сухо сказала Марина подошедшему Вадиму. - Только, пожалуйста, без лишних слов, если сможешь.
      - Я же тебя предупреждал, движок здесь слабенький... - сказал Вадим, склонившись к окошку. - Так что придется вам подождать, пока я не закончу урок конкретного гуманизма.
      И, не оглядываясь, вернулся к подросткам.
      - Ну что смотрите! А ну на колени перед уважаемым человеком!
      Пацаны дружно плюхнулись в грязь, втянув головы в плечи.
      - Сейчас же прекратите! Вы слышите! - Игорь Андреевич открыл дверцу и стал выбираться из машины.
      - Никак вы их простили?
      - Да, я их прощаю... - Игорь Андреевич прислонился спиной к машине.
      - Кина, значит, не будет... - хмыкнул Вадим, обернувшись к своим парням. Теперь всем встать! - он рывком поднял за шиворот ближайшего подростка. - И всем дружно толкать машину благодетеля до первого асфальта. Спасибо не забудьте сказать!
      Мотор снова завелся, завизжали шины.
      Игорь Андреевич невольно оглянулся и увидел забрызганные грязью красные от холода лица и руки пацанов, упиравшихся в багажник машины.
      Он отвернулся и сел прямо, стараясь не смотреть в зеркало заднего обзора.
      Уже на шоссе Марина остановила машину.
      - Может, ты поведешь?
      И впервые взглянула на отца. Он отрицательно покачал головой и высыпал на ладонь несколько горошин нитроглицерина.
      Она взяла его под локоть, прижалась головой к его плечу. Он осторожно ее обнял, стараясь не прислушиваться к давящей боли возле левой лопатки. Некоторое время они молча сидели, потом она села прямо, завела двигатель. Машину остановили возле ближайшей бензоколонки с мойкой и небольшим кафе, с непременным шашлычным дымом над ржавым мангалом.
      Небритый кавказец в грязном переднике, рыжеватый мальчишка в фирменном кепи и комбинезоне и две пожилые женщины, одна в кассе, другая в окне кафе, разглядывали, будто стараясь запомнить, эту пару. Наверняка гадали, что произошло между этим седым господином и глянцевой девицей, чей импортный прикид был заляпан здешней глиной.
      Игорь Андреевич всегда злился, когда Марина подыгрывала общественному мнению, влюбленно заглядывая ему в глаза либо положив голову на его плечо... Он никак не мог к этому привыкнуть. Особенно когда это происходило на какой-нибудь продвинутой тусовке. Иногда, не выдержав, она прыскала, когда слышала за спиной: "Хоть бы постыдились... Такая молоденькая, а этот, черт старый, ни стыда, ни совести...".
      - Папуля, будь проще, - говорила она. - Пусть завидуют.
      Помогая ей выйти из машины, он заметил, как женщина в кафе немного отодвинулась от окна и быстро сделала какую-то запись в блокнотик. Записала номер машины? Большой начальник тайно встретился за городом со своей юной секретаршей, надеясь, что здесь их никто не узнает. Вдруг пригодится...
      Пока Марина приводила себя в порядок, а машину мыли и заправляли, Игорь Андреевич занял столик у окна и попросил у бдительной официантки два кофе со сливками.
      - Так это его машина? - спросил он, когда Марина снова появилась.
      - Да.
      - Ты ему что-то должна?
      - Это моя проблема... Кстати, Вадим совсем не то, что ты о нем думаешь.
      - Я о нем не думаю.
      - Он охраняет банк, и у него такое хобби: ловить бандитов. Получается лучше, чем у милиции. За что его ненавидят и те, и другие.
      - Ладно, черт с ним...
      - Его несколько раз пытались убить. Он показывал мне шрамы.
      - Хватит, я сказал!
      Игорь Андреевич оглянулся на официантку. Она стояла, прислушиваясь.
      - Что-нибудь еще будете заказывать? - спохватилась она, приложив карандаш к блокноту.
      - Нет, - повторил он более спокойно. И проследил, пока она отойдет.
      - Согласись, нас особенно бесит, когда другие в споре с нами оперируют нашими аргументами, - сказала она после паузы.
      - У тебя с ним что-то серьезное? - спросил он после паузы.
      - Он мне покровительствует... - Она пожала плечами. - Кстати, бабушка как-то проговорилась, будто в эвакуации ей покровительствовал какой-то офицер НКВД. Ничего плохого в этом нет, это нормально, когда привлекательной женщине помогает влиятельный мужчина... Может, расскажешь?
      - Как-нибудь потом, - он взглянул на часы. - Сейчас отвези меня в редакцию.
      Вечером, не удержавшись, он позвонил домой тому самому милицейскому генералу, публично обещавшему поймать преступников, поскольку это стало делом его чести.
      - Ищем, - его голос стал хрипловатым от усталости и недосыпания. - Версий много, но мы пока ничего не отбрасываем. Уже есть кое-какие зацепки и наработки...
      - А подвижки? - поинтересовался Игорь Андреевич. - Подвижки есть?
      - Конечно, есть, - сказал генерал после некоторой паузы. - Да вы не волнуйтесь, спите спокойно. Поймаем, никуда не денутся.
      10
      Это запечатление было самым неясным, размытым и фрагментарным. Наверняка сказывалась накопившаяся усталость доктора Фролова. Отдельные эпизоды, однако, были четкими, поскольку Игорь Андреевич их не забывал.
      Мать торопилась, тащила его, больно сжимая руку. Перед глазами расплывалось от слез, но он узнал, едва началось это запечатление, все те же бараки, следы гусениц и провода на покосившихся столбах, обвисшие под тяжестью низкого серого неба.
      Издалека слышен рев и вой танковых двигателей. Когда это было? Судя по всему, война уже закончилась - инвалидов и пленных почти не видно.
      Они шли по центральной улице М-ска. Здесь несколько каменных домов, увешанных красными флагами и портретами. Похоже, это канун октябрьских праздников. Теперь они шли мимо нелепого городского фонтана. У амуров - их еще четыре - отломаны детородные органы, а русалкам, наоборот, пририсованы.
      Он перестает хныкать, глазеет по сторонам, и мать останавливается. Она встряхивает его руку, усаживает на скамью, садится рядом. Сейчас он вплотную видит лицо матери - по-прежнему привлекательное, исхудалое, нервное, с ранними морщинами.
      - Ты видишь этот дом? - мать показывает на дом дирекции. На его стенах, в местах, где отвалилась штукатурка, проглядывал красный кирпич.
      Он прерывисто вздохнул, как после долгого плача.
      - Ты бы хотел там жить?
      - Да... - кивнул он.
      - Там только что освободилась большая, теплая и сухая комната! - Мать говорила негромко, оглядываясь по сторонам. - В этой квартире есть еще небольшая комната и только одна семья соседей! Там водяное отопление, а это значит - не надо доставать торф и дрова! Уборная там же, в квартире, тебе не придется бегать на улицу! Если переедем туда, мы вырвемся из этого проклятого барака!
      - А скоро переедем?
      - Все зависит от Вовочкиной мамы. Сейчас мы к ней идем. Я тебе уже говорила. У него сегодня день рождения. Поэтому я прошу: поиграй с ним, пожалуйста!
      - Не хочу... - захныкал он.
      - Послушай... Думаешь, мне туда хочется? Думаешь, мне там приятно? Я так намучилась с твоими болезнями! - Ее голос дрогнул, она отвернулась, вытерла глаза. - Я знаю, ты не выносишь Вовочку... Но он же не виноват, что таким родился.
      - Мам, не плачь...
      Они вошли в дом дирекции - гулко хлопнула дверь подъезда, в нос ударил запах кошачьей мочи - поднялись на третий этаж, там открытая дверь, возле которой курят. В полутемной и душной передней много пожилых, толстых женщин, несколько мужчин.
      Из дальней комнаты доносятся голоса детей... Мать с кем-то разговорилась, слов не разобрать, но, судя по тону, она перед кем-то оправдывается...
      - Никак наш Игорек с мамой пожаловали! - раздался из глубины комнат низкий, почти мужской голос, и навстречу вышла сама хозяйка, Нина Константиновна, высокая, костистая, с темными усиками на верхней губе и будто провалившимися тусклыми глазами.
      - А мы вас заждались. Уже думали, совсем не придете! Вовочка так хотел увидеть Игорька, вы просто представить не можете! Сидит, чуть не плачет, ничего в рот не берет, все спрашивает, скоро ли придет.
      И сразу женщины, ее окружавшие, усердно закивали, точно голодные куры, которым отсыпали зерна: да-да, совсем ничего не ест.
      Немигающие глаза Нины Константиновны реагировали отдельно от хозяйки.
      Игорь Андреевич вспомнил, что рассказывала о ней мать. На заводе парторг Нина Константиновна Салтанова, прозванная Салтычихой, появилась перед концом войны. Однажды мать слышала, как при всех она накричала на директора и его окружение. Еще про Нину Константиновну говорили, будто мужа, заводского военпреда, она выгнала сначала из дома, а потом с завода. Он крутил амуры с молоденькими работницами ОТК.
      Игорь Андреевич поймал себя на том, что если сорок с лишним лет назад ему совсем не хотелось видеть Вовочку, то сейчас, напротив, испытывал он нетерпеливое любопытство.
      И вздрогнул - тогда и сейчас, - едва его увидел. Вовочка - типичный даун с покатым лбом и отвисшей челюстью - был особенно омерзителен в своих ярких и дорогих обновах, сидя во главе стола рядом со сверстниками.
      С его нижней губы свешивается коричневая от шоколада слюна. Как всегда, Вовочка жует не переставая и тем опровергая сетования по поводу потери аппетита. А недоеденные пирожные и конфеты, доставленные из Свердловска, протягивает, требовательно мыча, окружающим.
      Через много лет, вспоминая этот день рождения у Вовочки, мать сказала о Нине Константиновне: она приближала к себе матерей-одиночек со схожей судьбой и умела быть благодарной каждой, кто проявлял понимание. Зато была безжалостна к тем, кто не мог скрыть отвращения к ее больному сыну. Это было ее идефикс: те, кого она облагодетельствовала, должны были в полной мере отработать искренним сочувствием.
      ...Тогда он постарался спрятаться за спины других детей, но Вовочка сразу его заметил. И уставился, перестав жевать. Теперь так и будет смотреть, не замечая других детей, игрушек и подарков.
      ...Именинник еще шире раскрывает рот, обнажая недоразвитые, гнилые зубы, и что-то жизнерадостно мычит, указывая на Игоря своей матери.
      - Да, да, конечно, - обнимает и целует его Нина Константиновна, наконец-то наш Игорек пришел. А мы уж думали, он совсем нас забыл... А теперь давай посмотрим, что он нам принес!
      Она говорит это громко, приглашая всех, и гости дружно, отодвигая стулья, встают из-за стола, толкаясь и жуя, окружают мать, а она долго путается с пеньковой бечевкой, развязывая пакет.
      - Ну, я так и думала! - всплескивает руками Нина Константиновна. - Вы только посмотрите: все тот же самолет из отдела подарков нашего универмага...
      И кивает в сторону других, точно таких же самолетов, принесенных гостями, грудой лежащих на отдельном столике.
      - Теперь у нас целая эскадрилья! Но наш Игорек в этом не виноват, правда, сыночек? - спрашивает она у Вовочки. - Он еще маленький, сам подарки не выбирает. 3начит, будет у тебя еще один самолетик... А теперь угости его.
      Она берет Игоря за локоть, больно сжимает, подводит к сыну. Ее лицо (сейчас он явственно видит это) просветлело, как у жрицы, приносящей жертву своему божеству.
      Главное, не смотреть Вовочке в глаза... Он жмурится, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать гнилостный запах изо рта... И все равно не выдержал, посмотрел. И вздрогнул - тогда и сейчас, - встретив взгляд Вовочки в упор. Это был злорадный взгляд, видевший его насквозь. Но длился не больше мгновения, и потому осталось недоумение - это было или только показалось? Взор Вовочки снова стал блуждающим и бессмысленным, лицо расплылось улыбкой идиота, и он шумно втянул отвисающие сопли.
      Вовочка протягивает ему кусок надкусанного пирожного, ощерившись еще больше.
      - А можно я? - вдруг восклицает мать, отодвинув Игоря за спину. - Я только попробую! Можно? Никогда такого не ела...
      И буквально выхватывает пирожное из рук именинника, готового расплакаться, и откусывает то место, где еще были заметны следы его зубов.
      - Как вкусно... - она протягивает остаток Игорю. - Ешь!
      И тут же выбегает.
      Потом он долго искал мать, ходил по комнатам, где было шумно и много пьяных, поющих песни под радиолу. И только по взглядам гостей скорее почувствовал, чем понял: она находится за запертой дверью уборной, откуда доносятся утробные звуки, перемежаемые стоном.
      Увидев его, какая-то женщина принялась стучать в дверь.
      - Лариса, открой, твой Игорек тебя ищет!
      11
      Всякий раз, вспоминая об эвакуации, мать избегала рассказывать эту историю. Игорь Андреевич сам все помнил, и ему не хотелось снова это пережить в очередном запечатлении, вызванном доктором Фроловым из его памяти.
      После того, как он наяву увидел узбеков возле местного рынка, мать специально стала водить его туда, полагая: чем чаще будет их видеть, тем будничнее они ему покажутся. И перестанут пугать во сне.
      Узбеки по-прежнему медленно и неумело копали свою траншею, реагируя на крики и угрозы кривого, как старая заезженная кляча на облепивших ее слепней. Пленные немцы его игнорировали, как если бы он был посторонним.
      Однажды, когда Игорь с матерью уходили с рынка, они услышали по-детски тонкий вскрик, затем яростный мат кривого. Обернувшись, они увидели, как кривой палкой бьет какого-то узбека.
      На них молча смотрели. Избиваемый свалился в траншею и кричал оттуда все тише и жалобнее. Заплакала от страха чья-то девочка. К ней тут же присоединились другие дети, а Игорь потянул мать за руку: "Мам, домой...".
      Избиваемый уже не кричал. Кривой не ругался, и только видно было его взлетающую над траншеей палку, и слышались глухие удары.
      И тут все увидели, как высокий немец, белокурый и мосластый, что-то выкрикнул по-немецки, отшвырнул лом и спрыгнул вниз в траншею. Оттуда сначала вылетела палка, потом пленный выбрался сам и рывком вытащил кривого наверх за шиворот.
      Тот кричал, пятясь и хватаясь за кобуру. Его лицо было перекошено от растерянности и страха.
      Пленный схватил его за руку, заломил и упал с ним в грязь. Кривой дико заорал, потом послышался хлопок выстрела, и серый дымок вспорхнул над ними. Пленный вскочил, в его руке был пистолет, и толпа шарахнулась, в панике стала разбегаться в разные стороны.
      Мать тащила за собой Игоря к ближайшему бревенчатому складу. Прежде, чем они спрятались за угол, раздались трели свистков, и со стороны завода показались милиционеры и солдаты с автоматами.
      Мать стояла спиной к почерневшим от сырости бревнам, прижимая к себе Игоря. Потом не удержалась, они выглянули из-за укрытия.
      Толпа, в большинстве женщины и инвалиды с рынка, теперь возвращалась, окружая милиционеров и пленных. Игорь успел заметить, как высокий немец что-то протянул милиционеру. Кажется, это был отобранный пистолет. И когда тот его осторожно взял, кривой вдруг схватил брошенный лом и снизу вверх, будто штыком, ударил пленного в живот. Тот коротко вскрикнул, согнулся вперед, присел на корточки, потом ткнулся лицом в землю.
      - Бей их! - заорал какой-то одноногий инвалид и ударил костылем другого пленного.
      И тогда женщины, истерично крича, набросились на немцев. Плача, они били их, царапали и плевали им в лицо, швыряли в них все, что попадалось под руку.
      Немцы не сопротивлялись, только стояли, подняв руки и втянув головы, но это приводило толпу в еще большее неистовство.
      Игорь заметил Колюню, того самого, что резал Мансура. Тот стоял в стороне, глядя на происходящее и докуривая самокрутку. Сплюнул, неопределенно махнул единственной рукой и, не оглядываясь, направился назад в сторону рынка.
      Растерянные милиционеры и военные еще оттаскивали людей от пленных, как вдруг всеми забытые узбеки, глядя на избиение, тоже стали поднимать руки вверх.
      И тогда толпа набросилась на них с еще большим озлоблением.
      Только сейчас, опомнившись, военные и милиция открыли огонь, дав несколько автоматных очередей в воздух.
      Все отпрянули, оставив лежащие тела стонущих и избитых. "Разойдись! кричали милиционеры, - разойдись, стрелять буду!"
      - Товарищи, кто видел, товарищи, есть свидетели? - кричал в толпе пожилой капитан милиции.
      - Все свидетели, - отвечали ему. - Все видели! Немец на него напал, пистолет отнял!
      - Я, я свидетель... - неожиданно закричала мать, проталкиваясь с Игорем сквозь толпу. И замерла на месте, увидев мертвого пленного. Немец будто замер в мусульманской молитве, припав лбом к земле и поджав под живот руки и колени. Под ним растекалась темная лужа, и его белесые волосы были в крови.
      - Я... я все видела! Это все он, он...- мать ткнула пальцем в кривого. Он зверь! Он его избивал... - она показывала на окровавленного узбека, лежавшего на земле. - Он над ними издевался, а пленный заступился!
      Избитые немцы и узбеки, сгрудившиеся и ставшие чем-то похожими друг на друга, молча и с угрюмым безразличием смотрели на нее.
      Толпа настороженно замолчала, все выжидали.
      - Да шпионка она! - вдруг заорал кривой и вскочил, оттолкнув санитарку, делавшую ему перевязку. И замахнулся на мать, но милиционеры его оттащили назад, заломили руки за спину.
      Тогда он стал выкрикивать в ее адрес что-то бессвязное, мерзкие ругательства, и пена с его губ брызгала во все стороны, а его огромное веко дрожало, словно пытаясь подняться и открыть глаз.
      - Я здесь в литейке работаю, - растерянная мать отступала от него, прижав руку к груди. - Я член партии, я с сыном на рынок шла...
      И невольно, будто заслоняясь, выставила Игоря перед собой.
      - Врет! - кричал кривой. - Эта блядь гансам подмигивает! Она чужого пацана для блезиру таскает...
      В тот же момент ближайшие женщины с визгом набросились на мать сзади, вцепившись ей в волосы. Другие стали вырывать у нее сумку, оттолкнув плачущего Игоря. Упав на землю, он заревел еще громче, поскольку потерял ее из виду за спинами толпы.
      - Нет у ней там ничего! - торжествующе кричала женщина, демонстрируя вывернутую сумку. - Пусто!
      - Позовите лейтенанта Аркадия Грохолина! - донесся отчаянный крик матери. - Спросите в НКВД!
      - Спросим, все спросим, одна шайка!
      Игорь снова на мгновение увидел ее, когда все расступились, и кривой, прорвавшись к матери, плюнул ей в разбитое лицо.
      Он уже не помнил, что было дальше, как он оказался дома. У него поднялась высокая температура, он бредил, без конца плакал... Его кормили и укладывали спать какие-то незнакомые, шепчущиеся женщины с испуганными и заплаканными лицами. Оказалось, работницы из литейки. Еще он помнил, как соседки по бараку стояли в дверях и перешептывались.
      Мать пришла на третий день, держась за локоть лейтенанта Аркадия Грохолина, побледневшая, осунувшаяся, с черными кругами под глазами. Сразу легла спать и почти сутки проспала.
      Шрам, раздвоивший ее левую бровь, сохранился навсегда.
      В следующий раз Аркадий Грохолин появился у них под Новый год, когда принес в подарок елку и банку американской тушенки.
      Он не выпил предложенного чая - слишком спешил на станцию. Он по-прежнему сопровождал на фронт эшелоны с новыми танками, возвращаясь обратно с разбитыми и сожженными.
      Уже стоя в дверях, он оглянулся. Она встала из-за стола и пожала ему руку.
      Всякий раз он уезжал от них на ожидавшем его возле барака небольшом грузовике с тарахтящим мотором.
      Эта елка ему хорошо запомнилась. Ее запах перебивал барачное зловоние. Темно-зеленые, длинные мягкие иглы не осыпались до самого лета.
      Самую первую елку он всегда вспоминал, когда копался в развалах новогодних елочных базаров. Чем дальше, тем беднее они становились, хирели, хвоя становилась все жиже и осыпалась в первые же дни Нового года, зато все больше на них надевалось сверкающих игрушек, а гирлянды цветных лампочек делались все затейливее.