Люди мужества

      Всю ночь Петров и пятеро его товарищей плавали в волнах Азовского моря. Утром их подобрал советский рыболовный баркас и доставил к пристани.
      За мужество и отвагу лейтенант Петров был награжден орденом Красной Звезды. Он охотно делился боевым опытом, и я всегда слушал его внимательно.
      - Желаю тебе хорошего начала боевого пути! - сказал Петров.
      - Сегодня полечу во второй раз, - напомнил я лейтенанту, складывая карты в планшет.
      - Ни пуха ни пера!
      3
      Шли дни напряженной боевой работы. Постепенно я втягивался в ритм фронтовой жизни полка, все чаще встречался с интересными людьми.
      Одним из старожилов полка был штурман Аверин Виктор Иванович. Он бесстрашно выполнял любое задание командования, и нам, молодым авиаторам, хотелось побольше узнать о нем.
      Однажды в непогожий декабрьский день мы попросили младшего лейтенанта рассказать какой-нибудь боевой эпизод. Виктор Иванович согласился.
      - Наш экипаж, где командиром был старший лейтенант Трусько Иван Яковлевич, вторым пилотом старший сержант Рагозин Михаил Иванович, - начал он свой рассказ, - 23 сентября 1942 года получил задание уничтожить скопление живой силы и техники противника в балках, примыкающих к тракторному заводу.
      - А где этот завод? - спросил Курал Рустемов.
      - В Сталинграде, - ответил Аверин. - Так вот. Мы тщательно подготовились и вылетели. Погода по маршруту и в районе цели была ясная, светила полная луна. При подходе к Сталинграду увидели большие пожары. Город горел. Я поставил курс на цель и дал команду летчикам: "На боевой!"
      Самолет на высоте 2500 метров повис над целью. Нас сразу же схватили лучи вражеских прожекторов. Начался интенсивный обстрел из зенитной артиллерии и автоматических пушек. В первом заходе я сбросил две пятисоткилограммовые ротативно-рассеивающие авиационные бомбы, затем фугасные.
      На четвертом заходе прожекторы погасли, и зенитный огонь прекратился. Я подумал, что, наверно, в воздухе вражеские истребители, но сообщить об этом экипажу не успел: снова приближалась цель. Только сбросил бомбы, наши стрелки открыли огонь. С задней сферы нас атаковали два "мессера". Трусько развернул машину и начал маневрировать.
      Стервятники носились вокруг самолета до тех пор, пока у наших стрелков не кончились патроны. Воспользовавшись этим, один из "мессершмиттов" зашел сверху и ударил из пушек и пулеметов. ТБ-3 загорелся, вошел в левую спираль и начал падать.
      - А как же?.. - хотел было спросить штурмана Василий Кошелев, но на него шикнули: не перебивай.
      - В общем, боевое задание было выполнено, хотя в живых остались только я да радист. - Голос Аверина дрогнул.
      В землянке висел густой табачный дым. Вокруг рассказчика были теперь уже не только новички, но и ветераны, хорошо знавшие экипаж коммуниста Ивана Яковлевича Трусько.
      - Будем мстить врагу беспощадно! - сурово произнес капитан Н. И. Харитонов.
      - Будем! - твердо повторили мы.
      Николай Иванович Харитонов был общительным, веселым человеком, любившим острое словцо и добрую песню. Но сейчас он был хмур лицом - воспоминания однополчанина разбередили в нем давнюю боль сердца...
      В ночь на 28 августа 1942 года взрывной волной капитана выбросило из самолета вместе с бронеспинкой. Казалось бы, после такого потрясения человеку надо подлечиться, отдохнуть, а затем уже снова летать. Но Харитонов попросил командира полка:
      - Лучшим доктором для меня будет ТБ-3. Разрешите продолжать боевую работу?
      В просьбе ему не отказали, и он продолжал водить свой воздушный корабль на самые сложные задания. За мужество и отвагу заместителя командира эскадрильи капитана Н. И. Харитонова наградили орденом Ленина.
      И теперь, когда наши доблестные войска добивали полчища Гитлера в междуречье Волги и Дона, Николай Иванович передавал свой богатый боевой опыт молодым летчикам.
      Из землянки мы вышли на улицу. Ветер не унимался, он гнал и гнал к горизонту тяжелые, низкие облака, свистел над прокуренной землянкой.
      К утру 28 декабря непогода утихла, и полк получил задачу нанести бомбардировочный удар по скоплению вражеских войск в районе села Большие Россошки.
      39 дней шли кровопролитные бои с гитлеровцами после их окружения, немцы дрались с остервенением обреченных. Село Большие Россошки противник укрепил, сделав из него важный узел обороны под Сталинградом. Сегодня здесь скопились резервы врага: танки, автомашины, тракторы...
      По дороге на стоянку штурман эскадрильи капитан А. Е. Соломонов сказал мне:
      - В воздухе все делай самостоятельно, не сегодня-завтра полетишь один, штурмана отряда рядом не будет, никто не подскажет. Вся нагрузка ляжет на одного тебя: и бомбить надо, и стрелять по атакующему врагу, и корабль домой привести...
      У самолета нас ждал Вася Кошелев, который, как и в прошлый раз, летел с нами вторым пилотом.
      Над аэродромом вспыхнула ракета: вылет разрешен!
      Мы быстро заняли места. Один за другим в воздух поднимались тяжелые бомбардировщики.
      Наш ТБ-3 шел в густых облаках, постепенно покрываясь инеем. Начиналось обледенение. Аэродинамические качества самолета снижались, рули действовали неэффективно, машина становилась непослушной, а полет опасным. Но о возвращении не могло быть и речи.
      Линию фронта перелетели на высоте 800 метров. Самолет приближался к цели. Вот уже показались черные пятна разбросанных домиков села Большие Россошки. У пулемета встал старший лейтенант Пасиченко, а я приготовился к бомбометанию. Но тут открылась дверь штурманской кабины, и я услышал голос техника отряда Соловьева:
      - Тезка, бросай все бомбы с одного захода, почему-то резко падает давление масла.
      Левый крайний мотор чихнул и заглох. Командир дал полный газ трем моторам, они надрывно завыли.
      Под нами Большие Россошки. На широкой улице села рассредоточены танки, у окраины - резервуары с горючим. Половину бомб сбросил над танками, а остальные - на резервуары. И не успел проследить за падением бомб, как с земли открыли огонь из МЗА (мелкокалиберная зенитная артиллерия), а следом застрочили счетверенные пулеметы.
      На бензоскладе вспыхнуло зарево огня, черный дым потянулся к облакам.
      Немцы усиливают огонь, но уйти в облака мы не можем: три стареньких мотора М-17 не тянут, машина не набирает высоты. Из выхлопных патрубков сыплются, как из самоварной трубы, искры, что еще больше демаскирует нас. По гофрированной обшивке ТБ-3 горохом сыплются осколки вражеских снарядов. Бомбардировщик дрожит, теряет высоту. Я выбежал на мостик, поставил курс на компасе по наикратчайшему пути к своему аэродрому.
      Машина начала резко падать. Соловьев бросился в плоскость крыла, в правый моторный отсек, за ним потянулся провод переносной лампы. Александр Иванович устранил дефект, и мотор загудел по-прежнему. Летчики напрягали все силы, старались перетянуть линию фронта. Штурман отряда ушел к радисту, чтобы передать радиограмму SOS, а мне сказал:
      - По карте крупного масштаба веди детальную ориентировку!
      Не выпуская карты из рук, я непрерывно сличал ее с местностью, записывал в бортжурнал свои наблюдения. Машина продолжала снижаться, ориентиры все быстрее проносились под нею. Капитан Трушкин смотрел влево, а сержант Кошелев - вправо. Они просматривали местность, подбирали площадку. И вдруг моторы, как по сговору, остановились. В наступившей тишине раздался голос командира:
      - Штурман, в хвост!
      Машина приближалась к земле. Я не успел выполнить команду и в предчувствии столкновения самолета с землей прижался к задней стенке кабины.
      Колеса ударились о какой-то бугор, машина на мгновение снова оторвалась от земли, а затем побежала по заснеженному склону оврага.
      - Держись! - крикнул капитан.
      Шасси будто провалились, хвост приподнялся, но угрозу скапотирования предотвратили воздушные стрелки: по команде Пасиченко они бросились в задний отсек хвоста, и он постепенно опустился в глубокий сугроб.
      Все вылезли из самолета живыми и здоровыми. Значит, доведется еще летать и бить врага.
      В часть мы добрались 2 января 1943 года. А на другой день услышали радостное для нас сообщение Совинформбюро. В нем говорилось, что кольцо окружения врага под Сталинградом сжимается. Советские войска освободили Моздок и ряд других населенных пунктов.
      С Кавказа прилетели экипажи нашего полка. Эта группа, выполнив задание командования, перебазировалась на свой аэродром. Прибыл и замполит части Хачатур Сергеевич Петросянц, который руководил боевой работой экипажей на Кавказе.
      X. С. Петросянц - коммунист, прошедший большую школу жизни. Он был делегатом XIII, XIV и XV съездов Компартии Азербайджана и XVIII съезда ВКП(б). Во время войны на Карельском перешейке работал инспектором авиационного отдела политического управления фронта. Накануне Отечественной войны его назначили заместителем командира бомбардировочного полка по политчасти, а в апреле 1942 года перевели в 325-й тяжелый бомбардировочный полк АДД.
      За время разлуки летчики соскучились друг о друге и теперь обнимались, делились новостями. В центре возбужденной толпы стоял Петросянц. Он был в летной форме. Желтый меховой комбинезон, шлем с большими очками, меховые краги, заткнутые за пояс, придавали ему богатырский вид. Черные глаза его горели радостью. Круг однополчан становился плотнее, всем хотелось посмотреть на замполита, о котором так много говорили, отзывались с теплотой и сердечностью.
      Вскоре X. С. Петросянц вместе с парторгом полка собрал всех авиаторов части и рассказал о положении на фронтах, об успехах наших войск в великом сражении на берегу Волги. В заключение он призвал однополчан еще беспощаднее громить немецко-фашистских захватчиков.
      4
      18 января 1943 года тяжелогруженые бомбардировщики ТБ-3 дружно взлетели и, развернувшись на заданный курс, скрылись в южном направлении. Бомбовая нагрузка была максимальной.
      Погода выдалась на редкость хорошая, на небе весело мерцали звезды. Мы приближались к линии фронта. Поле боя - громадное огненное кольцо, вокруг которого курсировали автомашины, освещая фарами новую кольцевую дорогу, просматривалось хорошо.
      Мы зашли на свою цель. Она была необычной: в длинном овраге укрывались гитлеровцы, автомашины, танки, тракторы. Туда нам и приказано сбросить бомбы. Старший лейтенант Пасиченко садится у прицела сам, а мне приказывает вести наблюдение за воздухом. С высоты 800 метров за три захода сбросили 2500 килограммов бомб разного калибра, а затем, как условились еще на КП, снизились до 150 метров и по сигналу капитана Трушкина открыли огонь из пулеметов. Три крупнокалиберные установки системы Березина и Шкас посылали на дно черного оврага пулеметные очереди.
      - Вот вам Сталинград, гады! - кричу я.
      Еще разворот, и облегченная машина берет обратный курс. Я смотрю на линию фронта. Где-то здесь, в этой большой и кровопролитной битве, участвует и мой старший брат Петр. А где, на каком участке - не знаю. Только позже мне стало известно, что лейтенант П. И. Черешнев воевал в составе 27-й гвардейской стрелковой дивизии Донского фронта. Последний выстрел Петр сделал у Сталинградского тракторного завода. Там его ранило второй раз... За мужество и отвагу гвардии лейтенант П. И. Черешнев удостоен нескольких боевых наград.
      25 января наступило резкое похолодание. Во второй половине дня мороз достигал 35 градусов. Все кругом побелело. Только на аэродроме выделялись темно-зеленые бомбардировщики.
      На стоянках кипела работа. Технический состав под руководством старшего инженера полка Максима Георгиевича Попкова готовил машины к боевому вылету. А на командном пункте, в землянке, за длинными столами сидели летчики, штурманы и, развернув карты, внимательно слушали командира.
      - По данным разведки, - говорил командир полка, - на узловую железнодорожную станцию Касторная каждую ночь прибывают вражеские эшелоны с техникой и живой силой. Там сильная зенитная оборона, ночью барражируют истребители, в основном "Мессершмитты-110". Наша задача - нанести по Касторной бомбардировочный удар. Бомбовая нагрузка - 2800 килограммов на самолет.
      Начальник штаба полка подполковник Роман Васильевич Андреев огласил приказ:
      - Лидером-осветителем назначается командир первой эскадрильи майор Кацюржинский со штурманом капитаном Степиным, второй осветитель - капитан Островский со штурманом капитаном Фетисовым...
      Перечислив экипажи бомбардировщиков, подполковник добавил:
      - Фотографирование результатов бомбометания будет производить экипаж капитана Трушкина со штурманом старшим лейтенантом Пасиченко. Старший сержант Черешнев сегодня полетит на проверку со штурманом эскадрильи капитаном Соломоновым в составе экипажа капитана Медведева.
      Положив приказ на стол, начальник штаба предупредил:
      - Над Касторной будут самолеты других полков АДД, надо иметь это в виду.
      На аэродроме загудели моторы, мы вышли из землянки. Вася Кошелев, толкнув меня плечом, с досадой сказал:
      - Разлучили нас!
      - Жаль, конечно, да ничего не поделаешь: дружба дружбой, а служба службой...
      Зеленая ракета разрезала ночную тьму.
      - Запуск! - оживленно произнес Кошелев.
      - Успешного полета! - пожелал я другу.
      Вскоре бомбардировщики начали взлетать, поднимая снежную бурю. Взяв курс на запад, они один за другим скрылись в ночной темноте.
      На линии фронта идет ожесточенная перестрелка. По-2 беспрерывно долбят передний край противника. Гитлеровцы огрызаются. Их счетверенные пулеметные установки посылают в черное небо длинные полосы огня.
      Слева вспыхивает прожектор, его луч приближается к лам. Петр Дмитриевич Медведев приглушает моторы, валит машину вправо. Наш бомбардировщик разворачивается, в окно кабины вижу пожары в районе деревни Ломигоры. Но засматриваться некогда, самолет подходит к району бомбометания. Впереди на нашей высоте вспыхивают светящиеся авиабомбы. Это Павел Николаевич Степин осветил цель. Открываю бомболюки, подаю команду летчикам: "На боевой!"
      Капитан Медведев зажал рули: курс, скорость и высота строго расчетные. Цель медленно ползет по курсовой черте прицела. Вижу длинные эшелоны. Два из них горят, в третьем что-то рвется...
      Впереди три огненных языка лизнули черное небо. Машина вздрогнула и сразу же выровнялась. Переношу руки на рычаг бомбосбрасывателя. И вдруг вместо цели вижу белое полотно. Что такое? Тут же понял: купол парашюта. Кого-то сбили, гады!
      - Повторить заход! - кричу в переговорный аппарат.
      Медведев разворачивает машину вправо. Небо буквально усыпано красными шарами автоматической пушки "Эрликон". Мы снова на боевом курсе. Цель! Вниз летят бомбы. Они взрываются у эшелонов. Облегченная машина повторяет заходы. Делаем четвертый. Зенитки прекращают огонь. Слева на нас сыплется огненный град пулеметной очереди. Фашистские стервятники вышли на смену зенитчикам. Наши стрелки открыли огонь. Вражеский истребитель ныряет вниз. Прямо под нами - бомбардировщик! В правой плоскости нашего самолета раздается сильный треск, внутренний мотор чихнул и заглох. Борттехник бежит в правую плоскость...
      - Пробит радиатор! - докладывает он командиру. Я посмотрел на мотор: из четырех лопастей винта - ни одной, только торчит неуклюжая втулка. В передней кромке крыла большое отверстие. Разодранная обшивка торчит во все стороны. Самолет дрожит, скорость падает. А до линии фронта еще семь минут.
      - Штурман, проверь экипаж! - приказал мне капитан Медведев.
      К счастью, раненых не оказалось.
      Вернувшись в штурманскую, я ахнул. В полу кабины зияло большое отверстие. Когда же это? По кабине кружились, подхваченные струей воздуха, листочки бумаги. Я бросился их ловить. Штурман эскадрильи Андрей Евдокимович Соломонов оглянулся на меня и рассмеялся. Мне тоже стало веселей. Но тут я посмотрел на высотомер: осталось всего триста метров. Впереди показались вспышки фронтового огня. Только бы дотянуть...
      Я вышел на пилотский мостик. Медведев обернулся ко мне:
      - Что-то с управлением неладно! - крикнул он. - Уж очень трудно держать!
      Кое-как дотянули до своего аэродрома.
      Медведев вытер белым подшлемником лицо, затянул потуже меховой шлем и зашагал на КП. Я молча пошел за ним.
      В жарко натопленной землянке начальник штаба подполковник Андреев принимал рапорты экипажей.
      Вошел замполит полка и тихо произнес:
      - Трушкин не вернулся...
      Летчики повскакали с мест, обступили Петросянца.
      - Последняя радиограмма: "Иду на врага!" - тяжело вздохнув, сказал Хачатур Сергеевич.
      Вскоре в полк вернулся Василий Кошелев. Вместо молодого паренька с красивым, всегда веселым лицом передо мной стоял воин с суровыми глазами. От него мы узнали о судьбе командира отряда капитана Трушкина Афанасия Николаевича.
      Когда вражеский снаряд поджег бомбардировщик, летчики пытались пересечь линию фронта, но горящая машина перестала подчиняться их воле, вошла в спираль и начала стремительно приближаться к земле. Трушкин всем приказал прыгать с парашютами, выпрыгнул и сам. Опустился на землю у деревни Куганы. Не успел сбросить с себя парашют, как увидел бегущих к нему гитлеровцев. В перестрелке капитан погиб.
      28 января, когда из Куган выгнали фашистских захватчиков, жители деревни, бойцы и офицеры танкового батальона и второй пилот Вася Кошелев с воздушным стрелком-радистом Васей Устименко пришли к машине, извлекли из-под ее обломков обгоревшие трупы борттехника А. И. Соловьева, бортмеханика А. К. Плаксенко, воздушных стрелков Ф. И. Дробушкова и И. В. Меркулова (видимо, эти четверо были тяжело ранены и не смогли выпрыгнуть), нашли окровавленное тело капитана А. Н. Трушкина и похоронили всех в колхозном садике.
      Позже их прах был перенесен в братскую могилу в село Ново-Павловку, Воловского района, Липецкой области.
      Кошелева и Устименко спас колхозник деревни Куганы Иван Петрович Степочкин. Он спрятал летчиков в таком месте, что гитлеровцы и полицаи трое суток искали их, с ног сбились, но так и не смогли найти. Кошелев и Устименко отлеживались в надежном укрытии. По ночам жена Степочкина Анна Ивановна и дочь Мария приносили им пищу.
      Тяжелее всех смерть Афанасия Николаевича переносила его жена медицинская сестра Елена Терентьевна.
      Ныне именем капитана А. Н. Трушкина названа средняя школа в селе Васильевна, Липецкой области. Добрым словом вспоминают горьковчане своего земляка Александра Ивановича Соловьева, отдавшего жизнь за Родину. Сын Валерий и дочь Валентина гордятся своим отцом - крылатым защитником советской земли.
      У штурмана этого экипажа старшего лейтенанта Пасиченко Трофима Платоновича бой над Касторной окончился иначе.
      Едва раскрылся парашют, штурман всем телом ударился о землю. Когда пришел в сознание, услышал стрельбу, которая все более и более отдалялась. Пасиченко медленно поднялся, осмотрелся. Кругом была заснеженная степь, светила холодная луна. Сильно болела ушибленная грудь, трудно было дышать. Превозмогая боль в ногах, пошел по степи. Под утро услышал лай собак. Показались темные домики села. Перелез через ограду, постучал в старенькую избенку. В дверях - старик. Пасиченко попросил укрыть его до утра.
      Утомленный бессонницей, штурман уснул. А когда от сильного толчка открыл глаза, перед ним стояли три гитлеровца с направленными в его грудь автоматами. Он поднялся, вышел из-за печки, куда был спрятан хозяином. Старик стоял у двери. Видно, неожиданно нагрянули немцы, не успел вовремя предупредить раненого летчика.
      В комендатуре села Кирилово-Самарино Т. П. Пасиченко увидел летчика-истребителя, назвавшего себя Галочкиным. Обоим связали руки, вывели на улицу. Старший лейтенант оглянулся - сзади шли четыре гитлеровца с оружием наготове, у двоих лопаты...
      В морозной ночи раздалось несколько выстрелов. Прошитые пулями, летчики упали. Гитлеровцы подошли, осветили их лица фонарями, сняли меховые унты, верхнюю одежду. За ноги стащили в яму, забросали мерзлыми комьями земли и поспешно ушли.
      Стало тихо. И вдруг могила расстрелянных зашевелилась. Это раненый Пасиченко выбирался наверх. Вот он встал и попробовал идти. Босые ноги утопали в сугробе. Он упал. На снегу остались кровавые пятна. Отдышавшись, Пасиченко снова встал и побрел к линии фронта, к своим... В овраге снял рубашку, разорвал, одним клочком перевязал пробитую вражеской пулей шею, другим - ноги.
      На рассвете он увидел поселок, по улицам которого бегали очумелые гитлеровцы. Пасиченко зашел в сарай, зарылся в солому. Обмороженный и ослабевший от потери крови, он был в том состоянии, когда теплящийся в теле огонек жизни вот-вот погаснет. Потом в забытьи услышал раскатистое "ура". Собрав последние силы, выполз на улицу. Идти ужо не мог: ноги, как колодки, перестали подчиняться ему. Перед глазами все закружилось, и он упал.
      В санбате танкового батальона офицера привели в чувство. На второй день самолетом его отправили в полковой лазарет. Ему, воскресшему из мертвых, снова довелось увидеть своих. У койки стоял командир его эскадрильи майор Кацюржинский. Они вместе преподавали в авиаучилище, вместе выехали на фронт, участвовали в боях под Москвой. Судьба связала их неразрывными узами дружбы. И теперь командир эскадрильи, увидев забинтованного штурмана, не сдержал слез.
      Каждый день в лазарет приходили однополчане, приносили гостинцы, письма, приветы, желали выздоровления. Но Пасиченко угрожала гангрена. Врачи решили ампутировать ноги. Однако хирург уфимского госпиталя Бехтис ограничился ампутацией пяток.
      Через год Трофим Платонович Пасиченко на костылях вышел из вагона пассажирского поезда, прибывшего в Оренбург. Здесь, на улице Челюскинцев, жила его семья...
      * * *
      29 января 1943 года войска 60-й армии, которой командовал генерал И. Д. Черняховский, овладели станцией и городом Касторная. В ту пору мы, авиаторы, услышали широко распространенную песню, которую исполнял армейский ансамбль песни и пляски:
      Атакой грозной, борьбой упорной
      Вернули счастье мы Касторной.
      Идет от Дона, преград не зная,
      Шестидесятая родная.
      Много лет спустя я узнал, что слова этой песни написал непосредственный участник боев за Касторную, корреспондент армейской газеты, ныне член Союза журналистов СССР, полковник Иван Иванович Свиридочкин. По личному заданию командарма И. Д. Черняховского им же, оказывается, был написан "Марш 60-й армии". Я хорошо помню строки из этого широко популярного марша:
      У Дона, где пушки гремели со стоном
      И злобно свинцовая выла пурга,
      Мы подняли ввысь боевые знамена
      И грозной лавиной пошли на врага.
      Припев:
      Пусть эта слава боевая
      Нам в битвах силы придает.
      Вперед же, армия родная!
      Шестидесятая, вперед!
      Наши героические воины действительно шли вперед, освобождая от врага родные города и села. 3 февраля мы услышали по радио сообщение о том, что советские войска разгромили сталинградскую группировку противника, захватив огромные трофеи и пленив десятки тысяч гитлеровцев.
      На торжественном вечере, посвященном этому знаменательному событию, зачитали приказ о присвоении звания младшего лейтенанта мне и моим друзьям Василию Кошелеву, Куралу Рустемову, Михаилу Сысуеву.
      Огненная дуга
      1
      Для поддержки наземных войск в районе Курского Выступа гитлеровское командование перебросило с аэродромов Германии, Франции и Норвегии большое число самолетов. Всего их было сосредоточено здесь более 2000, или три четверти всей авиации противника, действовавшей на советско-германском фронте.
      Главными объектами бомбовых ударов нашего полка стали теперь скопления войск и техники врага на подступах к Орловско-Курской дуге. К тому времени меня назначили штурманом корабля, командиром которого был лейтенант Шишигин Алексей Николаевич.
      В один из весенних дней, когда кое-где на бугорках робко пробивалась зелень, а в оврагах еще таяли ноздреватые пласты снега, экипажи готовились к очередному вылету. В ожидании сигнала на взлет собрал своих подчиненных на стоянке самолетов и Шишигин.
      - Полетим бомбить узловую железнодорожную станцию Брянск-второй, сказал лейтенант. - Там сосредоточено несколько зенитных батарей. В воздухе, особенно при подходе к цели, барражируют перехватчики. Высота бомбометания 3800 метров. Ночь будет лунная, поэтому воздушные стрелки должны повысить бдительность.
      Командир достал из планшета карту крупного масштаба и продолжал:
      - Заходить на цель будем с северо-востока. Как только штурман сбросит бомбы, с левым разворотом через партизанский лес уходим на восток.
      Над аэродромом опустились сумерки. Спустя несколько минут вспыхнула сигнальная ракета. Экипаж занял свои места в самолете. Взлетев, мы взяли курс на запад.
      На подходе к Орлу над черной апрельской землей мелькали трассирующие пули, взлетали ракеты, светились вспышки рвавшихся бомб и снарядов. Это была линия фронта.
      Мы шли на высоте 1900 метров. Наш ТБ-3 отдал все свои силы и больше не хотел набирать ни одного метра. Далеко по горизонту рвались бомбы, огненные отсечки с каждой минутой учащались. Железнодорожный узел Брянск-2 уже бомбили летчики гвардейского полка нашей дивизии. В воздухе рвались зенитные снаряды, по небу шарили лучи вражеских прожекторов. Лупа предательски светила всем своим огромным диском.
      Впереди нас летел ТБ-3. Его силуэт был виден, как днем. Когда до Брянска оставалось километров пятьдесят, в воздухе появился второй самолет. Это был фашистский бомбардировщик Ю-88. Вскоре он навязал бой нашему соседу. Вот "юнкерс" подошел на дистанцию выстрела, с борта ТБ-3 замелькали огненные трассы. "Юнкерс" рванул вправо и пустился наутек. Наш бортмеханик громко смеялся, приговаривая:
      - Так его, так его, гада!
      - Молодцы, ребята, не подпустили, - похвалил Шишигин.
      Перед нами вырисовывался город Брянск. На железнодорожной станции рвались бомбы. Небо от разрывов зенитных снарядов как бы накалилось, сделалось оранжевым.
      Над целью нас схватили ослепительные лучи прожекторов. Летчики уткнулись в приборы, в штурманской кабине сделалось совсем светло, снаряды все ближе рвались у бортов машины, осколки барабанили по обшивке. Сбросив бомбы, я встал за пулемет. Шишигин резко развернул самолет и, уменьшив скорость, бросил его вниз.
      От перегрузки ТБ-3 дрожал. Меня буквально придавило к борту носовой кабины. В ушах свистело, глаза слезились. Но вот прожекторы отстали, взрывы снарядов нескладно чавкали где-то за хвостом. Черные массивы партизанского леса стремительно приближались ко мне. Затем я почувствовал, что действие перегрузки кончилось. Самолет пошел над верхушками деревьев.
      Над нами проскользнул "юнкерс". Не прошло и минуты, как позади завязался воздушный бой. Один самолет вспыхнул и, врезавшись в лес, взорвался.
      Возвратившись на свой аэродром, мы узнали, что героями поединка оказались наши однополчане - экипаж самолета, где командиром был старший лейтенант Г. И. Селиверстов, вторым пилотом младший лейтенант С. И. Паков, штурманом майор Т. С. Зуб. На борту корабля находился и старший штурман полка П. Н. Степин.
      Все поздравляли отличившийся экипаж. Но, как выяснилось, победа ему далась нелегко. Вражеский пулемет вывел из строя один мотор, пули пробили бензопровод. Простреленной оказалась и радиостанция РСБ-5, и экипаж возвращался с задания вслепую. Только благодаря большому опыту борттехника работу мотора удалось восстановить в воздухе, отверстие в бензопроводе было заделано дюритом.
      За мужество и отвагу, проявленные при выполнении задания, все члены экипажа Г. И. Селиверстова получили боевые награды.
      Следует заметить, что "юнкерсы" стали побаиваться наших тяжелых бомбардировщиков, и нам все реже приходилось встречаться с ними при подходе к цели.
      2
      И апреля 1943 года бомбардировщики АДД совершили массированный налет на железнодорожную станцию Орел. Немецкие эшелоны беспрерывно подвозили туда танки, орудия и другую военную технику. Над городом в эту ночь не затухали огненные зарницы. Вражеские зенитки посылали в небо тысячи снарядов.
      Во время захода на цель я увидел двухкилевые самолеты. Это были "Мессершмитты-110". Один из них пристроился было к нам в хвост, но лейтенант Шишигин резко убрал газ, и машина со снижением вошла в зону зенитного огня. Стервятник сразу же отстал.
      Отбомбившись, мы легли на обратный курс. Прошли линию фронта, клокотавшую огнем. От пулемета, где я стоял на случай отражения атак вражеских самолетов, сошел в штурманскую кабину, чтобы уточнить маршрут.
      Темнота. Черная земля почти не просматривается. Настраиваю РПК-2, пробую уловить позывные нашей приводной радиостанции, но ничего не получается. На одной волне очень много позывных, и стрелка радиополукомпаса мечется из стороны в сторону. Отпускаю рукоятку РПК-2, ложусь на живот и напряженно всматриваюсь в темные пятна, проплывающие под нами.
      Вскоре блеснул луч липецкого светомаяка. Я узнал его потому, что он давал шесть оборотов в минуту против часовой стрелки. Ориентир был засечен. Это позволило нам благополучно вернуться на свой аэродром.
      К утру, когда полк закончил выполнение боевой задачи, стало известно, что с задания не вернулся один ТБ-3. В составе его экипажа летал хорошо знакомый мне штурман младший лейтенант Б. Г. Киреев.
      Несколько позже мы узнали подробности гибели Киреева. Вместе со всеми он выпрыгнул с парашютом из горящей машины. Гитлеровские стервятники открыли по экипажу огонь. Борису перебило обе ноги. Приземлился он недалеко от линии фронта, на территории, занятой врагом. Фашисты осветили местность ракетой, обнаружили Киреева и, окружив, предложили сдаться в плен. В ответ раздался выстрел, а затем автоматная очередь. И все смолкло...
      Однополчане поклялись отомстить врагу за гибель Бориса Григорьевича Киреева. Вскоре такой случай представился.