Путешествия пана Вроучека

"Все ж таки мы, земные чехи, здешним не чета! - подумал он с гордостью. - У нас даже в самой убогой деревне можно увидеть добротную портновскую работу, и дурацкие чамары[ Ч а м а р а - черный, со шнурками вместо петель, доломан, который чехи надевали по торжественным случаям в знак своего патриотизма.], слава богу, уже почти вывелись, а таких вот шутов гороховых полиция в два счета сгребла бы на улице!" нa первый взгляд, немного походили на земные шляпы головные уборы лунянок, но стоило присмотреться получше - и то, что вы приняли поначалу за дело рук современных модисток, оказывалось всевозможными раковинами, полипами, грибами, бабочками, птичьими гнездами, огромными соцветиями повилики и анютиных глазок, пучками разноцветных перьев и даже, целыми птицами и: прочими причудами моды. Подобно мужчинам, лунянки тоже носят несуразные облачения местного покроя, как правило, белоснежные или златотканые, колыхающиеся на них волнами замысловатых оборок и бахромы.
      С неудовольствием отметил пан домовладелец отсутствие у лунных дам пикантных турнюров и челок.
      Вообще их прически были весьма небрежны. Хотя волосы у лунянок сплошь вьющиеся, их не укрощают ни гребнями, ни заколками, и кудри ниспадают, как им заблагорассудится, на плечи, шею и грудь темными ручьями или трепещут вокруг головы наподобие золотистого нимба.
      Примечательно, что все у селенитов постоянно находится в движении: кудри неизменно развеваются, губы трепещут, грудь вздымается, одеяние струится.
      И если еще учесть, что селениты ввиду своей крайней субтильности, свойственной в первую очередь особам женского пола, то и дело подпрыгивают, пританцовывают и воспаряют, то вы поймете, что поток гуляющих не лунаым Пршикопам[П р ш и к он ы - одна на центральных и наиболее оживленных улиц Праги. ] являет собой зрелище совершенно особого рода; Да и в остальном облик лунных улиц сильно отличался от земного.
      В Праге, например, привычную физиономию улиц наряду с большими магазинами определяют колбасники, лоточники, булочники, мясники, аптекари, мучники, кондитеры и прочие торговцы снедью; главным же образом рестораны, трактиры, пивные, где качают пльзенcкое, кофейни, винные погребки и тому подобные заведения, каковых у нас, пожалуй, больше, чем адвокатских контор. Но в лунном городе тщетно высматривал пан Броучек что-либо в этом роде; вместо съестных лавок и распивочных он видел одни лишь цветочные магазины, салоны по продаже картин и скульптур, нотные магазины и бесконечное множество книжных. Чуть ли не в каждом втором доме помещалась книжная лавка, возле которой стояли толпы любопытствующих и двери которой едва справлялись с потоками входящих и выходящих покупателей.
      - Ну и давка же у ваших книжных лавок! - удивлялся пан Броучек.- У нас такого столпотворения не было, даже когда продавалась биография убийцы Шепека!
      - О, такое паломничество к нашим книготорговцам каждый день,- молвил селенит,- они работают с утра до ночи и все-таки не успевают доставить заказанные литературные лакомства в оборудованные при магазинах читальни и обслужить всех покупателей.
      - Э, да вы тут потребляете литературу, как у нас в Праге - пльзенское в разлив, - смеялся землянин.
      - Мы все здесь жаждем духовной пищи,- внушительно и серьезно заметил его проводник. - Уже с ночи у входа в книжные магазины собираются толпы алчущих, дабы сразу же поутру упиться циклом сонетов; и, едва поглотив его дома, снова спешат в магазин, чтобы посмаковать какую-нибудь эпическую поэму...
      - Хорош завтрак!..- буркнул себе под нос Броучек.
      - Более того, многие просиживают в читальнях целыми днями и задерживаются далеко за полночь, - продолжал селенит.- Но поскольку слишком усердные книгочии, захмелев от чрезмерного употребления стихов и романов, порой учиняют по ночам скандалы, сейчас во всех почтенных книжных заведениях выдача литературы прекращается ровно в полночь; правда, случается, что какой-нибудь ненасытный клиент, заказав в последнюю минуту сразу пять стихотворных сборников, не сдвинется с места, пока не опорожнит все до последней строчки.
      - Умоляю, хватит!.. Да хватит же вам! - воскликнул пан Броучек, который так хохотал, что едва держался на Пегасе.- Что некоторые пивовары закрывают свои подвальчики в полночь и что иные питухи велят подать сразу пять кружек, об этом я знаю не понаслышке, а по собственному опыту; но чтобы книги... по пять книг зараз... ой, лопну от смеха!..
      - А мне плакать хочется оттого, что ты смеешься над нашими благородными страстями, - молвил селенит и действительно начал всхлипывать, - в этом явственно отражается грубый материализм всех вас, нищих духом землян, тянущихся лишь к низменным усладам плоти.
      Эти слова вновь заставили пана Броучека вспомнить о своем бедном желудке. Наш герой и в самом деле испытывал изрядный голод.
      - Можете меня оплакивать сколько угодно, - строптиво возразил он, - но даже самым что ни на есть прекрасным стихам на свете я предпочту сейчас плотный завтрак. Может, нам сделать остановку и немного подкрепиться?..
      - В этом нет необходимости, - ответил селенит, - вон там готов принять нас под свою сень дворец досточтимого мецената Божидара Чароблистательного, чье безграничное гостеприимство, даст бог, утолит твою невоздержанность, которая, право же, повергает меня в изумление...
      "Хорошенькое дело, - подумал Броучек, - его, видите ли, повергает в изумление моя невоздержанность!.. Уж не думает ли он, что я насытился стишками его Эфирии?!" - Небось опять будут пичкать философской тарабарщиной!- обронил он.
      - О, у Чароблистательного всегда найдется для гостей сытная материальная пища, - заверил Броучека селенит, - к тому же, мне кажется, что мы еще успеем к утренней трапезе, которую наш меценат совершает чуть позже других. Погоди, я взгляну на небесные часы!
      Он обратился лицом к серпу Земли на небосклоне и при этом невольно посмотрел назад.
      - Стой! Взгляни! - вскричал он.
      Броучек обернулся в направлении, куда показывал Лазурный, и увидел в воздухе нечто вроде большой бабочки, летевшей к городу..
      - Ничего не говорит тебе твое сердце? - спросил селенит.- Не узнаешь ее? Не узнаешь Эфиршо, что на своих мотыльковых крыльях и на крылах любовной тоски мчится тебе вослед?
      -Кошмар! - скорбно возопил пан домовладелец. - Гони же, гони, авось удастся от нее улиануть!
      Селенит стегнул Пегаса длинным стеблем белоснежной лилии, служившей ему хлыстом, и крылатый конь, мигом домчав их к огромному сверкающему, дворцу, опустился вместе со своими седоками у его порога.
      IX
      Храм искусств и его великолепие. Меценат. Броучек в роли поэта.
      Категории, на которые подразделяются стихотворцы.
      Трапеза бардов. Наш герой изгнан иа круга певцов. Злосчастный нос.
      Лазурный привязал Пегаса к лазуритовой колонне великолепного портала и вместе с паном Броучеком стал подниматься по хрустальной лестнице, которая вела внутрь дворца. Все кругом излучало столько сказочного блеска, что землянин, не выдержав ослепительного сияния, вынужден был взбираться по лестнице с зажмуренными глазами.
      Между тем Лазурный объяснял ему назначение великолепного здания: Чароблистатепьный назвал свой шедевр Храмом искусств, и с полным правом. Как ты, очевидно, заметил сверху, дворец по его указанию построен в виде звезды, и каждый луч этой звезды отведен для определенного вида искусства. В одном он разместил самых знаменитых поэтов, в другом - выдающихся живописцев и их творения, в третьем - ваятелей, целый луч предоставлен музыкальному искусству и его прославленным представителям, и так далее. Словом, в этой звезде, как в магическом кристалле, сосредоточен весь блеск лунных искусств. А в центре звезды находится резиденция самого великого мецената, который излучает вовсе концы своего дворца живительный свет щедрости и безбрежной благожелательности. Впрочем, вот и он сам.
      Они уже поднялись в помещение, служившее, по всей видимости, главным вестибюлем, и глаза пана Броучека настолько освоились, что в сверкании бриллиантов, жемчугов и гранатов он смог разглядеть хваленого мецената. Тот хотя и отличался довольно-таки солидной комплекцией, как, вероятно, все меценаты вселенной, однако его внешность была столь же благородной и утонченной, кан и у остальных селенитов; которых пану Броучеку довелось повстречать.
      - Добро пожаловать, золотоголосая горлинка варгентинская![ Варгентин окруженная горами равнина на Лупе, откуда, по-видимому, был родом Лазурный. - Прим, автора. ] - возгласил Чароблистательный, судорожно схватив Лазурного за обе руки и с жаром целуя его в лоб.- Какое счастье, что я могу принять под своим кровом сладкозвучного дрозда нашей эротической лирики! А кто твой товарищ? - добавил он, с любопытством поглядывая на незнакомца.
      Он был крайне удивлен, когда Лазурный представил ему гостя - подумать только! - с далекой Земли.
      Затем хозяин воскликнул: - Разумеется, земной поэт? - И прежде чем пан Броучек успел негодующе отвергнуть это смехотворное предположение, Чароблистательный продолжал в радостном возбуждении: - О, несомненно, тебя заворожил мой Храм искусств - несомненно, свет этой звезды муз проник даже в твой далекий мир. О, идем же, я с радостью покажу тебе все ее лучи. Сначала мы заглянем к пиитам. Жаль только, что большинство моих соловьев еще не вернулось с утренней прогулки на пегасах, а остальные уединились, ибо как раз в это время беседуют со своими музами; было бы преступлением отрывать их от работы над бессмертными творениями. Однако вскоре певчая братия слетится к утренней трапезе. Я провожу вас в пиршественную залу.
      Приложив паяец к губам и бросая на гостей предостерегающие взгляды, чтоб они сохраняли полную тишину, меценат на цыпочках запорхал впереди них по длинному коридору мимо бесчисленных дверей, за которыми то и дело слышались шелест бумаги, скрипение перьев и вздохи.
      Теперь мне следовало бы описать чарующее великолепие вестибюля, коридора и пиршественной залы, но слабосильное перо выскальзывает у меня из пальцев.
      О вы, рубины и сапфиры, смарагды и топазы, опалы и гранаты, которыми наши расточительные поэты и романописцы столь щедро украшают свои стихи и княжеские покои, вы, потолки, высеченные из глыбы лазурита, вы, нефритовые колонны, вы, самоцветы инкрустации, вы, бриллианты, затмившие все алмазы мира, вы, сказочно чистые жемчужины величиной со страусиное яйцо, вы, султаны из самых редкостных радужных перьев,- о, придите мне на помощь, дабы я смог запечатлеть на бумаге хотя бы бледную тень лунного великолепия!
      Пан Броучек, хотя и был ослеплен, однако бормотал себе под нос: "Как знать, как знать, может, нас ожидает аристократическое застолье, где уйма серебра и не больно-то густо на серебре, а слуги уносят твою тарелку раньше, чем ты возьмешься за вилку. Знаем мы эти угощения!"
      - Отдохните пока здесь,- пригласил гостей меценат, - а меня прошу великодушно ненадолго отпустить! О, нелегки обязанности мецената! Всюду нужно поспеть, ни минуты покоя. Я как раз вспомнил, что меня дожидается самый маститый из моих художников, он пишет мой портрет, размеры которого намного превосходят натуру; придется перенести сеанс на другое время. Кроме того, нужно дать кое-какие указания скульптору, ваяющему монумент, которым я буду увековечен еще при жизни. Затем я хочу предложить моим музыкантам сочинить к открытию монумента торжественную кантату. И еще одно: ночью меня осенил изумительный сюжет для эпической поэмы, разработку которого, пока он не выветрился из памяти, я должен поручить моему первому стихотворцу, Солнцевиту Облачному; ввиду важности повода я решусь оторвать его от вдохновенных трудов и уж заодно приглашу поспешить со мной насладиться вашим обществом. А минут через пятнадцать все мои соловьи слетятся к утренней трапезе.
      - Из слов мецената ты можешь понять, что приобщение к его Храму искусств имеет свои теневые стороны,- сказал Лазурный после ухода Чароблистательного. - Его подопечные большую часть времени тратят на воспевание своего благородного покровителя и на выслушивание его советов. Вследствие этого ему не удается привлечь достаточное количество поэтов первой и второй величины, и он сплошь и рядом довольствуется низшим сортом. Знай, что наша лунная поэтическая братия представляет собой иерархию, в которой все стихотворцы четко подразделяются на несколько разрядов, и у каждого из них свой особый титул и свои привилегии. Поэты первого разряда величаются "гениальными", второго - "высокоталантливыми", третьего"одаренными", четвертого - "популярными", пятого - "заслуженными". Перед поэтами первого разряда падают ниц, поэтам второго разряда кланяются, третьего - снисходительно улыбаются, "популярных" уже никто не замечает, а "заслуженных" каждый может лягнуть. Меня несправедливая критика причислила к поэтам второго разряда, но, по правде говоря, со мной не может сравниться ни один лунный поэт и уж тем более нищий духом Солнцевит Облачный, эта банальная посредственность; который благодаря приятельской критике и сомнительным вкусам публики втерся в число поэтов первого разряда.
      Он еще долго просвещал Броучека, но пан домовладелец думал о другом. "Опять бог знает сколько ждать! - досадовал он. - Еще даже не накрыто!" На длиннющем столе, окруженном многочисленными стульями, красовались в большом количестве декоративные вазы с роскошными цветами, на которые пан Броучек уже не мог смотреть без отвращения и злости; против каждого стула стояло по вазе, а рядом с ней - хрупкий фарфоровый сосуд замысловатой формы и тончайшей художественной работы. Перечницы или горчичницы?
      Любопытный землянин заглянул в один из таких сосудов,- он был пуст.
      - Скажите, пожалуйста, - обратился пан Броучек к селениту,- для чего служат эти чашечки?
      - Это слезницы.
      - Сле... слезницы? 'Что это еще такое?!
      - Ну, сосуды для слез.
      - Для... для слез?-Когда наконец кончится это мучение?! Мы что тут плакать будем?
      - Можешь не -сомневаться, здесь будут звучать стихи.
      - Сти... стихи? Ну, это уж... Послушайте, мне кажется, что вы все взялись меня дурачить! Опять стихи? Да от них у меня кусок в горле застрянет. И небось битый час дожидайся, пока тебе подадут с наперсток постного бульона. Что-то больно долги ваши пятнадцать минут!
      - Ты ошибаешься из-за своего нетерпения. Ты опять забываешь об особенностях лунного времени.
      Пан Броучек яростно стукнул кулаком по столу: - Да подите вы со своим временем! Значит, пятнадцать минут растянутся на шесть часов! Черт бы побрал...
      Вспышка его гнева была прервана возвращением Чароблистательного, который привел с собой долговязого селенита, облаченного в чудной балахон, расшитый золотыми звездами и цветами.
      Меценат опустился да колени и, простерев руки к владельцу балахона, торжественно возгласил: - Пред вами верховный жрец лунной поэзии, наш архипророк, имя которого надлежит произносить лишь стоя на коленях, наш величайший гений, самый одаренный мой питомец и поборник моих поэтичeских идей Солнцевит Облачный!
      Лазурный шепнул Броучеку: "На колени!" - и сам поспешил пасть перед Облачным ниц.
      - Как же! Буду я еще ползать на коленях перед этим чучелом! - прогудел себе под нос наш герой, настроение которого окончательно испортилось, Облачный, словно благословляя, простер руки над коленопреклоненной парочкой и снисходительно молвил: - Встаньте, друзья! Сердечно приветствую тебя, драгоценный Лазурный! Прими мои искренние поздравления в связи с выходом твоего нового сборника.
      И он благосклонно потряс руку менее маститому поэту, который, заикаясь, лепетал что-то о беспредельном счастье и безграничном восхищении.
      Пана Броучека Облачный удостоил лишь небрежным кивком, но в его взгляде сквозило любопытство.
      - А теперь прошу вас,- сказал меценат,- немного подкрепиться, прежде чем соберется весь мой Парнас.
      Лицо пана Броучека несколько просветлело.
      Все сели за стол, и Чароблистательный пододвинул к каждому вазу с цветами.
      - О, сколь сладостный аромат! - восторгался Облачный, нюхая цветы.
      - Райское благоухание! - вне себя от восторга нахваливал Лазурный, делая то же.
      - А-а-а!..
      - А-а-а-а-а!..
      - Надеюсь, моего гостя с Земли удовлетворит этот скромный букет? обратился Чароблистательный к пану Броучеку.
      Тот опять был мрачнее тучи и лишь метнул на букет остервенелый взгляд.
      Между тем меценат, молитвенно заломив руки, обратился к Облачному: Полагаю, ты не посетуешь на меня, досточтимый гений, если я покорно тебя попрошу доставить моим гостям и мне божественное наслаждение декламацией твоих новых стихов. О, пади же вместе со мной на колени, землянин, и умоляй корифея духа, чтоб он хотя бы единым лучом своей поэзии озарил твое грубое земное существо!
      Пан Броучек лишь скривил рот в усмешке.
      Но поэт, видимо, не обратил внимания на злое выражение его лица, ибо, снисходительно кивнув пану Броучеку, извлек из своей мантии пухлую рукопись и произнес: - Не хочу отказывать тебе в минуте возвышающего приобщения к поэзии, несчастное создание! Я прочту лишь первые сто газелей из моего сборника "Звездные туманности".
      И он с места в карьер принялся читать,- его голос дрожал, лицо пылало, глаза увлажнились. Лазурный и меценат слушали затаив дыхание - казалось, они вкушают райский нектар; временами оба блаженно вздыхали, возводили в экстазе очи горе или же осушали слезы блаженства, поблескивавшие на их восторженных лицах.
      А пан Броучек едва сдерживался, чтобы снова не взорваться, и лишь втихомолку давал выход своему негодованию: "Ей-богу, меня кондрашка хватит! Готов побиться об заклад, и адесь червячка не заморишь! Пока это пугало дочитает свою звездную глисту, ноги протянешь от голода и злости. И впрямь эти еле... слезницы (слезницы! Честное слово, не знаешь даже, смеяться или плакать над подобной бессмыслицей!) - и впрямь эти слезницы куда как подходят для такого угощения! Кровавыми слезами хочется плакать от этого лунного гостеприимства!" Чтение "Звездных туманностей" было прервано появлением нового лица, облаченного в такую же мантию, как и автор поэмы.
      Чароблистательный вскочил, восклицая: - Нынешний день щедро дарит меня счастьем! Взгляните, сколь редкостный гость ступил под благодатную сень моего дома!
      Вместе с Лазурным он порхнул навстречу вошедшему и опустился перед ним на колени. Пан Броучек тоже сделал несколько шагов по направлению к дверям, полагая, что лучше всего ретироваться из Храма искусств в какой-нибудь лунный ресторанчик.
      Но как раз в эту минуту меценат обернулся к нему и негромко произнес, опасливо поглядывая на Облачного: - Перед тобой, землянин, наш архипророк, верховный жрец нашей поэзии, первый лунный гений Ветробой Звездный!
      Теперь и Облачный сделал несколько шагов вперед, чтобы поприветствовать коллегу. Встреча пиитов первого разряда была весьма трогательна. С выражением беспредельного восхищения пали они на колени, затем принялись поднимать один другого, затем отскочили в разные стороны и, раскинув руки, бросились в пылкие объятия, тиская друг друга с такою силой, будто намеревались расплющить свои грудные клетки; потом снова схватились за руки, судорожно жали их и неотрывно смотрели друг другу в заплаканные глаза, наклоняли головы то вправо, то влево,-словно желая разглядеть коллегу со всех сторон и навеки запечатлеть в своей душе дорогие черты.
      - Позволь облобызать тебя за твой последний эпос, непревзойденный мастер! -безумствовал один.
      - О, я всего лишь незадачливый твой ученик, титан песни! Я жалкий пигмей по сравнению с тобою! - бурно протестовал другой.
      - Полно, друг, полно! Напротив, это я, простертый во прахе, слежу за твоим орлиным полетом.
      - А я, испытывая сладостное головокружение, заглядываю в твои -неисповедимые глубины.
      Пока Звездный благосклонно помогал подняться коленопреклоненному Лазурному, поздравляя его с новым сборником, меценат и Облачный отвели пана Броучека в сторону, и Облачный ему шепнул: - Дабы у тебя не сложилось превратного мнения о лунной литературе, знай, землянин, что некоторые достоинства Звездного заключаются лишь в искусной форме, в которую он умеет облекать свои худосочные, банальные мысли. Но поскольку он наделен болезненным честолюбием, то из снисхождения за ним сохраняют разряд, которого он недостоин!
      - Да и что из него может выйти, пока он остается вне моего Храма искусств и лишен моего руководства?! - заметил, тоже понизив голос, меценат.
      Затем хозяин пригласил гостей к столу. Звездный, проходя мимо пана Броучека, отвел его в сторону и шепнул: - Стало быть, ты прибыл к нам с далекой Земли? И разумеется, с целью отдаться изучению лунной литературы? Хочу тебя предостеречь - не суди о нашей словесности по тем слабым виршам, которым, как мне сказал Лазурный, ты здесь только что внимал! Облачного хотя и посещают иногда кое-какие мысли, однако он не умеет облекать их в поэтические покровы. Но, чтобы не задевать его болезненного самолюбия, мы из сострадания терпим его среди нас, поэтов первого разряда.
      Когда все уселись за стол, меценат обратился к новоприбывшему: Прежде всего, избранник богов, тебе надлежит позаботиться о своей телесной оболочке и возбодрить оную.
      - Ну, наконец-то, наконец! - с облегчением вздохнул Броучек.
      - Итак, друзья, примитесь за свои букеты,- продолжал хозяин,- и ты обоняй, гость с Земли!
      Терпение пана Броучека лопнуло.
      - Благодарю покорно,- рявкнул он,- мой нос насладился вдоволь!
      На слове "нос" он сделал ударение, чтобы намекнуть потерявшему совесть хозяину о другом, внутреннем, органе. И тут же перепутался, увидев, какое действие произвели его слова. Воцарилась гробовая тишина. Лазурный, покраснев до ушей, в немом ужасе переводил взгляд с одного .поэта первого разряда на другого. Облачный и Звездный опустили очи долу, хозяин бросал на гостей несмелые взгляды и, казалось, пребывал в крайнем смущении.
      Броучек таращился на общество и, сам того не сознавая, повторял: - Да, мой нос... мой нос...
      Но тут Лазурный сделал резкий угрожающий жест, и слова замерли у пана Броучека на губах. Стремительно вскочив, красный как рак, Лазурный приносил извинения присутствующим: - Мог ли я предположить... Прошу вас, примите великодушно во внимание, что это землянин...
      - ...и что он никогда до сих пор не бывал в лунном обществе, подхватил меценат, тоже вставая. - Я провожу его и Лазурного к живописцам, а вас, досточти мые пророки, прошу пока обменяться вашими надзвездными тайнами.
      Пану Броучеку показалось, что его деликатно выпроваживают. Растерянно поплелся он вслед за меценатом и Лазурным прочь из трапезной, не решаясь даже попрощаться с пророками, которые проводили его косыми взглядами, скривив рты в презрительной гримасе.
      В коридоре Лазурный с раздражением сказал ему: - Не ожидал я, что ты поставишь меня в такое положение своей земной невоспитанностью!
      - Невоспитанностью! Что я такого сделал?
      - Если ваш земной язык не брезгует столь низменными словами...
      - Низменными словами! Какими это низменными словами?.. Ведь я всего-то и сказал, что мой нос...
      Оба селенита предостерегающе воздели руки.
      - Остановись! - вскричал Лазурный.- И впредь не оскверняй этим мерзким словом наш чистый лунный воздух!
      - Господи, да каким-таким словом?! Или, может, мне нельзя уже говорить о собственном носе? Ха-ха-ха!..
      - Разумеется, нельзя. Да, невыгодно же характеризует твою особу и всех землян тот факт, что тебя приходится учить вещам, которые должно подсказывать врожденное чутье!
      - Так это вы всерьез? Кроме шуток? Стало быть, нос, бедняга нос, считается у вас настолько неприличным, что даже упоминать о нем нельзя? Невинная часть лица, выступающая меж глаз и выставленная на всеобщее обозрение? В конце концов, у нас на Земле тоже есть слова, которых не употребляют в приличном обществе или по крайней мере сопровождают их извинениями. Но это совсем другое... Это...
      - Оставим этот некрасивый разговор! Но имей в виду - я незамедлительно тебя покину, если ты не пообещаешь никогда, никогда больше не произносить этого гадкого слова!
      - Хоть мне и смешно, ужасно смешно, но коли вам этот выступ физиономии, или эркер лица, или как это еще назвать...
      - Даже намеки на это неприличны.
      - Ладно, так и быть. Постараюсь не упоминать о злосчастном горемыке. Но ежели ваш лексикон гнушается даже таким невинным словом... Ежели вы такие чистоплюи, то очень боюсь, что я буду здесь попадать впросак на каждом шагу.
      - Сие весьма вероятно,- вмешался в разговор меценат,- именно поэтому я был вынужден лишить тебя общества двух возвышенных духов, которые больше не перенесли бы непристойностей. Отведу тебя к живописцам, они менее чувствительны к подобным вещам.
      X
      Луч живописцев. Критические высказывания Броучека по вопросам
      искусства и последствия оных. Преимущества богатого лунного колорита. Лунная мастерская. Поклонение живописным полотнам. Убийственное сообщение. Селениты - образцовые вегетарианцы. Роковое пояснение касательно копченых сосисок. Пан Броучек, стремясь избежать Харибды, попадает в ловушку Сциллы.
      Меценат вел Броучека и Лазурного из луча поэзии в луч живописи. В другое время наш герой решительно возражал бы против такого маршрута, ибо по известным нам причинам питал к живописи непреодолимое отвращение, но после очередного разочарования в трапезной он впал в такое отчаяние и безразличие, что как обессилевшая жертва беспрекословно покорился всему. Он уже потерял всякую надежду заполучить в Храме искусств хоть что-нибудь для своего несчастного желудка, и лишь одна мысль мерцала в ненастных потемках его души: как бы удрать из этой художественной каталажки, где ему грозит голодная смерть.
      Через главный вестибюль, посреди которого в виде небольшого капища были сооружены личные апартаменты Чароблистательного и откуда во все стороны звездообразно расходились вереницы комнат, отведенных различным видам искусства, они направились в длинный коридор с многочисленными мастерскими художников по обеим сторонам.
      Стены коридора отличались особой отделкой - они были сплошь размалеваны чудовищной мешаниной экстравагантных эскизов и карикатур.
      - Это блестящие экспромты, корифеев живописи, - пояснил меценат, слегка краснея и прикрывая полой ризы от взгляда пана Броучека особенно бросавшуюся в глаза карикатуру, на которой был изображен сам меценат в не очень лестной для него и не слишком пристойной позе.- Правда, иногда их гениальные шалости заходят чересчур далеко...
      "Так тебе, дураку, и надо! - подумал пан Броучек.- Один такой пачкун, и то для домовладельца сущее наказание; что уж говорить, ежели их держать в доме целую ораву, да еще и задарма! О боже, страшно подумать!.. Что как и мой - прости, господи, прегрешения раба твоего!-волосатый пачкун тоже вот этак безобразничает на стенах моего дома ив благодарность за то, что не платит мне ни гроша, изображает меня уродиной, портя мою новенькую штукатурку, мою недвижимость?!" Войдя в первую мастерскую справа, они застали там селенита, одетого в чудной, вытканный извилистыми узорами балахон из серого бархата, в котором его обладатель, пожалуй, смахивал бы на огромную ночную бабочку, если бы не головной убор - торчащая кверху конусом шляпка гигантского гриба.
      При виде столь экзотического облачения пан Броучек не сдержал язвительной ухмылки. "Ну и угораздило же тебя, - подумал он, - этакий шутовской наряд ве напялил бы даже мой манила, хотя, несмотря на свою чистую куртку, он прямо создан для балагана!" - Вот мой самый гениальный живописец Туманолюб Воздушный, - представил его Чароблистательный,- а это, мэтр, гость с далекой Земли, о котором я тебе говорил, и наш прославленный поэт Звездомир Лазурный. Оба убедительно просят тебя дозволить им преклонить колена перед твоим последним шедевром.
      Живописец молча отвел завесу, прикрывавшую в глубине мастерской огромную картину.
      Из уст Лазурного вырвалось протяжное "ах!" безграничного восхищения; он тотчас опустился на колени и, молитвенно сложив руки, вперил взгляд в картину, будто ошеломленный зрелищем неземной красоты.
      - Ты потрясен, не правда ли? - обратился к нему довольный меценат. Посмотри только, какая глубина и величие мысли! Какой покоряющий, грандиозный замысел! Какое безупречное чувство гармонии сквозит в каждой линии! Скажи и ты, если только восхищение не лишило тебя дара речи, скажи и ты, землянин, что думаешь об этом бессмертном творении!
      Пан Броучек отнюдь не был в восторге от картины.
      В его земной спальне висели две купленные по дешевке олеографии "Спящая одалиска" и "Заход солнца над Неаполитанским заливом", которые нравились ему гораздо больше, чем эта дикая неразбериха беспорядочных мазков.
      Однако он смягчил свой приговор и сказал: - Сойдет, сойдет... Я только думаю, что надо бы чуть подбавить красок, и к тому же все это выглядит как заготовка для какой-то картины.
      Меценат и Лазурный в ужасе отскочили, художник ясе, побагровев от гнева, напустился на пана Броучека: - Ах ты земной профан! Так вот, значит, какие примитивные вкусы господствуют на Земле! Значит, ваша живопись до сих пор пробавляется красочками вроде нашего банального Радугослава Пламенного я иже с ним. Значит, ваш младенческий дух тешится варварской аляповатостью! И ваши недоучки, делая свои картины, корпят над деталями. Знай же, у нас одни только ремесленники занимаются столь неблагодарной работой; истинные лунные художники доволъствуются несколькими гениальными мазками. Я убежден: любой мазок на этом полотне стоит всех ваших картинных галерей, вместе взятых. Весьма сожалею, что открыл свою картину перед твоим тупым взглядом, который недостоин даже коснуться ее!
      И он с негодованием снова задернул завесу перед картиной.
      - Извини, мэтр, что я ввел в святилище твоего искусства это достойное сожаления существо, и прими великодушно во внимание, что он прибыл с планеты, во всех отношениях отсталой,- успокаивал меценат разгневанного живописца.- Ты видел, как был восхищен Лазурный, а что касается меня, то тебе хорошо известно, сколь беспредельно мое преклонение перед твоим непревзойденным мастерством, ведь я отношусь к самым ревностным приверженцам твоего направления.