Осенний лист или зачем бомжу деньги?

      Заплатил за два года вперед.
      Взяв эту тысячу, Сидоров сходил в сельпо и купил на всю сумму макаронных изделий, перловки и растительного масла. Он готовился к долгой зимовке.
      Состояние, в котором находился Сидоров, было похоже на состояние человека, погруженного в гипнотический транс. В основном он валялся на кровати и лениво думал. Устав думать, засыпал, а, проснувшись, снова думал. Но и думать-то не хотелось. Думал лишь потому, что ничего другого делать не хотел. Им овладела жутчайшая депрессия.
      Вставал с кровати Сидоров редко, только когда понимал, что если сейчас не встанет и не поест чего-нибудь, может уснуть и не проснуться. Но, сварив кашу или макароны и открыв банку тушенки, он клевал чуть-чуть и выносил все на крыльцо, чтобы не прокисло. Есть совершенно не хотелось, даже противно было смотреть на еду. Кашу и макароны моментально склевывали зимующие птицы, а тушенку съедал наглый и большой, как собака, серый котяра, живущий у сторожа и постоянно разгуливающий по всему садовому обществу в поисках приключений. Иногда этот котяра как приведение возникал перед кроватью Сидорова, хотя входная дверь и окна были всегда закрыты.
      Как он умудрялся проникать в закрытое помещение, оставалось загадкой. Сидоров молча глядел на непрошенного гостя, но встать и прогнать его, желания не возникало, лень. Кот словно бы знал, что его не тронут, и разгуливал по комнате, как хозяин, нагло залезал в шкаф и в сервант, а то уходил на кухню и чем-то там шебуршал, проводя ревизию продуктов.
      Сидоров думал обо всем и не о чем.
      Иногда ему вспоминалось то, чего вспоминать он не хотел.
 
      …Он не изменял Катерине. Мог бы изменить, но не изменил. Может быть, потому что не успел? Сидоров увлекся смазливой продавщицей одного из Катерининых магазинов, но до грехопадения дело не дошло.
      Девушку звали Светланой, она недавно устроилась к ним работать по рекомендации одного из Катиных партнеров по бизнесу. Работать в фирме Екатерины Великой, как называли Катю за глаза, было престижно, и Светлана местом своим дорожила. Наверное, по этой причине и произошел у Сидорова облом. Кто-то его вложил Катерине, скорей всего директриса магазина, а может быть, и сама Светлана.
      Решившись все-таки трахнуть Светлану, Сидоров пригласил ее на ужин в ресторан, но девушка не пришла в назначенный час. Вместо нее в ресторане появилась Катерина. И не одна, со своим новым коммерческим директором Альфредом Аркадьевичем Молотиловым. Альфред себя чувствовал явно не в своей тарелке. На его лице читалось смущение, и он наверняка понимал, что приглашен своей начальницей сюда в качестве статиста, что он был первым, кто просто-напросто попался ей на глаза.
      Подошли они под ручку к столику, за которым одиноко сидел Сидоров, и Катерина, прищурив глаза, от чего стала похожа на японку, сказала с издевкой:
      - А Светик твой не придет. У нее именно сегодня начались критические дни. Такая неожиданность! Ты огорчен, любимый?
      Сидоров не стал оправдываться и врать, аккуратно положил на стол несколько купюр, расплачиваясь за не съеденный ужин, и молча вышел из ресторана.
      Он завалился в казино и играл там в 'Блэк Джек' до середины ночи, опровергая народную мудрость, что если не везет в любви, обязательно повезет в картах. Проиграл он все, что у него было в бумажнике и еще тысячи полторы, которых в бумажнике не было. Карточный долг - святой долг. Сидоров пошел домой, чтобы взять из своего личного сейфа тысячи три зеленых - вернуть долг и продолжить игру. Катеринин
      'Пежо' стоял во дворе, значит она дома. Спит, так думал Сидоров, тихо открывая ключом входную дверь.
      Взяв деньги, он уже собирался уходить, как вдруг из спальни до него донеслись до боли знакомый протяжный стон. Это Катерина стонала, и явно не от боли. Она всегда так стонала, испытав оргазм.
      Сидоров сразу все понял. Он присел на краешек дивана, трясущимися руками достал сигареты, закурил. В спальню он подниматься не решился, боялся увидеть то, что там происходило. Боялся увидеть
      Катерину и того, другого, его приемника. Он не хотел их видеть. Надо было бы встать и уйти, но ноги не слушались. Он сидел, курил и чувствовал, как его душу заполняет холод, вытесняющий все, что там было до того, как он услышал этот стон. Сигарета быстро сгорала, пепел падал на ковер и на его брюки.
      Катерина вышла из спальни, Сидоров услышал ее легкие шаги у себя над головой на втором этаже, и, пересилив себя, встал. Он хотел покинуть дом незамеченным, но Катерина, по-видимому, уловив запах табака, быстро спустилась вниз. Она была абсолютно голая. Ее красивое тело, на которое Сидоров никогда не мог смотреть без мгновенно вспыхивающего дикого желания, теперь вызвало в нем отвращение. Отвращение и какое-то удушье. Его чуть не стошнило.
      - О, любимый! - притворно изумилась Катерина и странно улыбнулась, улыбка ее показалась Сидорову похабной. - Я думала, что ты закончишь игру не раньше четырех утра. А теперь только…, - она взглянула на большие пристенные часы с маятником, стоящие в углу холла, -
      …только без четверти четыре. Неужели все деньги проиграл?
      Сидоров не ответил. Он понимал, что ее слова - игра, что Катерина хотела этого, хотела, чтобы он застал ее с любовником. Чтобы больней! Чтобы насмерть.
      Окурок припалил пальцы, Сидоров бросил его на пол и растер ногой.
      - Зачем? - выдавил он из себя. - Зачем ты это сделала?
      - Ты о чем?
      - Брось. Я же не полный идиот.
      - Полный, - возразила Катерина. - К сожалению… Только полный идиот может променять меня, - она резко и гордо вскинула голову и ее тугие, почти девичьи груди подпрыгнули вверх, как два теннисных мячика, - на смазливую малолетку.
      Сидоров мог бы возразить, сказать Катерине, что он ей не изменял, и что он… Нет, это выглядело бы очень глупо, еще глупей, чем признаться в измене.
      - И ты решила изменить мне в отместку, - пробормотал он.
      - Изменить? Нет, дорогой, я тебе не изменяла, я просто решила тебя заменить. Хочешь узнать на кого?
      - Нет. Не хочу, - ответил Сидоров.
      - А я хочу, чтобы ты знал. Альфред! - громко позвала она своего любовника. - Спустись-ка в холл.
      - Альфред? - удивился Сидоров. - Ты изменила не только мне, ты еще и вкусам своим изменила.
      - Я тебе не изменяла, - повторила Катерина. - Мне некому было изменять. Ты перестал для меня существовать с того момента, как я узнала о твоих похождениях.
      'О каких похождениях?!', - хотел закричать Сидоров.
      - Если ты напряжешь свою память, ты вспомнишь мои слова, - продолжала Катерина, - которые я тебе сказала в день нашего венчания. Ну же, напрягись!
      Сидоров помнил. Она сказала тогда ему в ответ на его клятву любить вечно, что никогда не простит его, если в его жизни появится другая женщина. Даже в том случае, если это будет с его стороны сиюминутным увлечением. И повторила по слогам: 'НИ-КОГ-ДА!'.
      - А вкусы? - Катерина пожала обнаженными плечиками. - Не в этом дело. Альфред Молотилов прекрасный коммерсант и неплохим любовником оказался. - И добавила с язвительной улыбкой: - Кстати, лучше, чем ты, дорогой.
      - Врешь! - выдохнул из себя Сидоров. - Врешь, тварь!
      Катя снова пожала плечами и не ответила.
      Альфред долго не спускался к ним, наверное, опасался быть покалеченным законным супругом Екатерины Великой. Наконец, он спустился по лестнице, полностью одетый, даже про галстук не забыл.
      Сидоров критически посмотрел на новоиспеченного Катиного бой-френда. Такого соплей перешибить можно - тонкий и звонкий, с испариной на лбу и перепуганный насмерть.
      - Алексей Алексеевич, я…, - начал Альфред, но Сидоров махнул в его сторону рукой.
      - Помолчи, - жестко сказал он. - Ты никто, и звать тебя никак.
      Доказать?
      Еще что-то пытается вякать, задохлик! Сидоров и не думал его бить, чтобы унять злость он с хрустом сжал кулаки, а Молотилов, услышав хруст пальцев и увидев эти страшные кувалды, втянул голову в плечи и зажмурился, ожидая удара.
      - Ну-ка, без этого! - спокойно сказала Катерина и встала между ними. - Альфред - мой муж. Это ты никто, Сидоров. Ты бомж, Сидоров.
      И с завтрашнего дня безработный. Пошел вон из моего дома и из моей жизни!
      Да! Правда! Катерина нисколько не преувеличивала, говоря 'вон из моего дома' - дом, который они выстроили, любовно распланировав расположение комнат, предусмотрев тысячи всяких штучек-дрючек, обеспечивающих различные удобства, был оформлен на нее. И фирма принадлежала ей. У Сидорова не было ничего. Ничего, кроме отметки в паспорте о том, что такого-то числа такого-то месяца такого-то года зарегистрирован брак с гражданкой…
      Но не в штампе дело и не в правах Сидорова на половину нажитого совместно. Совершенно не в этом дело.
      'Пошел вон, Сидоров!', звучал в его ушах голос Катерины, когда он навсегда покидал этот дом. 'Пошел вон из моей жизни!'.
      Быть может, его душа умерла в тот момент, когда он услышал эти слова. Или чуть позже, через несколько мгновений, когда он перешагивал порог дома. Он слышал, как Катерина расхохоталась ему в спину. А может быть, этот смех ему просто померещился? Может быть, если бы он только смог заставить себя повернуться, он бы увидел, что в глазах его жены стоят слезы и что она не хохочет, а двумя руками зажимает себе рот, из которого рвутся рыдания и крик: 'Вернись,
      Сидоров!'.
      Но он не оглянулся. Он ушел навсегда.
 
      Кроме кота Сидорова в дачном домике иногда навещали мыши. Они скреблись где-то под полом и в стенах. Иногда влезали из своих лазов и серыми комочками быстро прокатывались через комнату. Но вскоре мыши куда-то исчезли, потому что серый монстр решил здесь обосноваться всерьез и надолго. Он стал приходить каждый день и подолгу сидел возле кровати, глядел на Сидорова своими желтыми глазами, иногда противно орал. Не мяукал, как положено представителю кошачьего племени, а именно орал. На кухню кот ходил теперь редко, видимо все разведал и прояснил для себя в свои первые визиты.
      Где-то через неделю в гости к Сидорову пришел капитан Мотовило, так он представился, следователь из районного отделения милиции. Как выяснилось, Катерина подала заявление в ментуру о пропаже мужа.
      Мотовило очень быстро сообразил, что если трупа Сидорова нет в наличии ни в моргах, ни в больницах, и вообще о Сидорове никто ничего не слышал и не знал, то он либо под снегом или в земле мертвый, либо где-то живой, но скрывается. А где можно скрываться, если любовницы, как очень быстро выяснил Мотовило, у Сидорова нет, родителей тоже нет, а дома и быть не может, потому что жена именно это и утверждает? Конечно, пропавший может быть где угодно, может, он в другой город уехал, но начинать поиски с чего-то надо. И
      Мотовило начал с дачи, с единственной недвижимости, принадлежавшей
      Сидорову.
      - Гражданин Сидоров? Алексей Алексеевич? - гулким басом спросил капитан Мотовило.
      - Да, пока еще.
      - А вас жена ищет.
      - Да?
      Мотовило явно был в курсе всего, выяснил - наверняка, допросил
      Катерину, Альфреда Молотилова, кое-кого из приятелей Сидорова. Да капитан и не скрывал перед ним своей осведомленности, сказал напрямик:
      - Брось ты это, парень. Подумаешь, баба скурвилась! Что же теперь
      - в бомжи подаваться? Законы-то знаешь, небось?
      В бомжи? Почему нет? Бомжи - подходящая для Сидорова компания в его теперешнем положении.
      - Слушай, капитан, - сказал Сидоров. - Пошел ты…
      - Но, но, но! - Мотовило поднял вверх палец-сардельку и погрозил им. - По роже дам за оскорбление.
      - Тебе нельзя, ты при исполнении.
      - А кто подтвердит, что я тебе по роже разок въехал?
      - Вот он, - Сидоров указал на кота.
      Котяра сидел у порога (опять его появление было неожиданным!) и нагло смотрел на Сидоровского гостя, облизываясь.
      - Это у тебя кто, кот-бегемот? - спросил Мотовило, проявляя необычную для мента начитанность.
      - Кот-живоглот. Видишь, капитан, он на тебя облизывается. Сожрать хочет.
      - Подавится. Менты не каждому коту-живоглоту по зубам. Как ты его зовешь, кстати?
      - Никак. Он кот самостоятельный. Приходит, когда захочет.
      - Твой?
      - Сторожа местного. Ко мне заходит, чтобы пожрать. Иногда пытается что-то рассказать, но я его языка не понимаю.
      - Это ничего, - успокаивающе сказал Мотовило. - До весны здесь отшельником проживешь, понимать станешь. И не только кошачий язык. С призраками начнешь разговаривать. С тенью своей.
      - У тебя закурить что-нибудь найдется? - спросил Сидоров, сбавив обороты и ощутив вдруг симпатию к этому толстому капитану.
      - А как же! - Мотовило полез в карман. - Я без двух пачек сигарет в кармане на службу не выхожу.
      - Две пачки? Так много выкуриваешь?
      - Много, - соглашаясь, кивнул головой капитан. - А иногда вот такие, как ты, нищие миллионеры, закурить просят. Приходится угощать.
      - Не хочешь, не угощай, - обиделся было Сидоров, но Мотовило сказал миролюбиво:
      - Да ладно ты, не злись. Это я пошутил так неудачно. На, кури на здоровье. Что я не понимаю что ли? С любым такая хрень произойти может. А может, бутылочку раздавим в порядке знакомства?
      - У меня только подсолнечное масло в бутылке.
      - Рафинированное?
      - А кто его знает?
      Бутылка нашлась у капитана. Точнее, не бутылка, а двухсотграммовая фляжка с коньяком.
      - Всегда с собой носишь?
      - Всегда. Каждое утро перед выходом на службу кладу в карман две нераспечатанные пачки сигарет и наполняю коньяком фляжку.
      - А руководство как на это смотрит?
      - В ментуре все пьют. И руководство тоже. Если на этой чертовой работе не пить, запросто свихнуться можно.
      Они выпили и разговорились. Сидоров опьянел сразу. Может поэтому он излил свою душу капитану Мотовиле. А может быть, Сидорову просто необходимо было тогда рассказать кому-нибудь все, что его терзало и давило.
      Мотовило был трезв, как стекло. Видимо половина фляжки коньяку для него было ерундой, так, для улучшения аппетита. Он внимательно слушал Сидорова, не перебивал, не спорил.
      - Понимаешь, Гоша, - пьяно говорил Сидоров. В процессе распития коньяка они стали называть друг друга по именам. - Понимаешь, Гоша, она, тварь, меня ведь не только из своей жизни выкинула, она меня напрочь жизни лишила. Я теперь никто! Дома у меня нет. Дача только эта, так она развалится скоро. Квартиру свою продал, деньги ей отдал. Работы у меня тоже нет. Она, Катерина, уговорила меня дело свое продать, чтобы в ее бизнесе больше оборотных средств крутилось.
      Друзей, и тех у меня нет. Мои друзья - и ее друзья тоже. У нас все друзья общими были. И все они на ее стороне будут. Потому что зависят от нее, потому что не только друзья, но и партнеры. Да и не друзья они, холуи…
      - Да-а-а, Леха, - соглашаясь, вздохнул Мотовило, - попал ты, как кур в ощип. Окрутила она тебя. Обобрала.
      - Ага. А ведь мне говорили, что так и будет. Говорили…
      Представляю, как теперь злорадствуют… Но понимаешь, Гоша, не в том дело, что я нищим стал. Деньги снова заработать можно. И дом купить, и машину… Не хочу я ничего. Жить тошно…
      - Это ты брось! Жить-то все равно надо.
      - Хоть брось, хоть подними. Мертвый я. Не хочу ничего.
      - Может, тебе уехать куда?
      - От себя не уедешь. Все со мной останется. Лежал я тут, Гоша, лежал и думал: может, покончить со всем разом. С мыслями, с воспоминаниями. Утопиться в Шугаевке. Ерунда, что мелкая, утопиться и в луже можно. Или в петлю. Или в город приехать, забраться на крышу самого высокого здания, и…
      - Головой вниз, вдребезги?
      - Вдребезги!
      - И что не покончил? Страшно стало?
      - Да нет, не страшно. Стыдно. Скажут: из-за бабы мужик с ума сошел. Слабак!
      - Это точно, - поддержал Сидорова Мотовило, понимая, что Сидорова нужно подальше уводить от мыслей о смерти, - скажут. Да и кому ты что своей смертью доказал бы? А? Ты мужик, Леха. Я сразу понял, что ты мужик. Не стал сутяжничеством заниматься и на колени не опустился, унижаться не стал. Ушел и все. Она, говоришь, тебя из жизни своей вычеркнула? Нет, это ты ее вычеркни. Забудь о ней. И сначала все начни. Ты всем должен силу свою показать. И мудрость. А смерть - она дура. И ничего в ней нет красивого. Смерть отвратительно выглядит. Уж я то знаю. И в Чечне насмотрелся, да и на службе каждый день… Жить надо, Леха. Надо жить! Во что бы то ни стало, что бы с тобой не произошло, надо жить. Наплевать на все и жить!
      Они еще долго разговаривали, чуть ли не друзьями расстались.
      - Тебе время надо, чтобы в себя прийти, - сказал Мотовило, уходя.
      - Поживи пока здесь, пусть твоя душа оттает. Я тебя доставать не буду. Если хочешь, как-нибудь заеду, продуктов подброшу.
      - Приезжай. Можешь и без продуктов приехать. Просто так приезжай.
      Ты нормальный мужик, Гоша.
      - Приеду, обязательно приеду.

Сидоров прожил на даче до весны…

6.

 
      Первым, с кем решил встретиться Сидоров, был капитан Мотовило, опер из районного отделения милиции. Шел шестой час вечера и скорей всего Гоша Мотовило был еще на работе. Подойдя к отделению, Сидоров некоторое время постоял на крыльце, покурил, понемногу вытравливая из своего сознания бомжа и приводя себя в состояние человека, которому нечего бояться милиции. Докурив, выбросил окурок и, решительно открыв дверь, подошел к окошку дежурного. Дымчатые очки, добытые Окрошкой, оказались с небольшими диоптриями и слегка резали глаза, но Сидоров все-таки надел их, маскируясь под законопослушного легального гражданина.
      - Здравствуйте господин старший лейтенант, - поздоровался он с молоденьким коротко стриженным старлеем. - Как мне увидеть оперуполномоченного капитана Мотовило?
      - Капитана Мотовило? - переспросил дежурный мент. -
      Оперуполномоченного? У нас такого нет. Начальник оперативного отдела, майор Мотовило есть.
      - Ах, да, да! Конечно, майора, - поправился Сидоров. - Это я по привычке. Извините.
      - Ничего себе привычка! Мотовило уже почитай год, как майор. -
      Старлей внимательно посмотрел на Сидорова, но внешний вид посетителя не вызвал у него подозрений. - У вас заявление, гражданин?
      - Нет. Мне просто надо увидеть майора Мотовило. Сообщите, пожалуйста, Георгию Ивановичу, что его хочет увидеть Сидоров.
      Сидоров Алексей Алексеевич.
      - Хорошо, - буркнул старлей. - Посидите вон там, на стуле.
 
      …Тогда, в двухтысячном капитан сдержал свое слово, приехал на дачу к Сидорову перед самым Новым годом. Привез огромную сумку с продуктами, такую, с которыми мотаются челноки по заграницам. В сумке было много всяких вкусностей - большой шмат сала, консервы, пакет с домашними пирожками с капустой, сухая колбаса. Еще там была бутылка коньяка и бутылка шампанского.
      - Это тебе гостинчик к празднику.
      К сожалению, посидеть и поговорить им не удалось - Мотовило торопился, он должен был отбыть в командировку в Чечню буквально через несколько часов.
      - Они охренели? - возмутился Сидоров, имея в виду Мотовиловское начальство. - Перед самым Новым годом?
      - Служба, - развел руками капитан и браво добавил: - Безопасность
      Родины превыше всего.
      Мотовило уехал и больше на даче не появлялся. Сидоров решил, что больше его не увидит. В том, что Мотовило о нем не забыл и обязательно бы приехал, если б смог, Сидоров не сомневался, но Чечня
      - то место, откуда часто не возвращаются.
      И все-таки они встретились в третий раз. Года два назад.
      Сидоров был на тот момент уже не только бомжем, но и главным среди обитателей 'Искры'. Его в числе других бомжей загребли менты и поместили в обезьянник в рамках операции 'Чистота городских улиц и скверов'. Какая-то шишка из Москвы приезжала с проверкой, вот они и попали под раздачу. Мотовило, проходя мимо обезьянника, сразу узнал
      Сидорова и дал дежурному команду выпустить бомжей на волю, взяв с них железное обещание в течение суток не вылезать из своих нор.
      - А если кто нарушит это свое торжественное обещание, - грозно сказал он и показал всем свой убедительный кулак-аргумент, - того буду дуплить лично. И до посинения.
      А потом подошел к Сидорову, и, демонстративно пожав руку, как старому знакомому, отвел его в свой кабинет. День только начинался, и капитанская фляжка была наполнена коньяком до верху. И сигарет было как всегда две пачки.
      - Я приезжал к тебе по весне, - сказал Мотовило, - но тебя на даче не было. Раньше приехать не смог. Ранен был, в госпитале отлеживался. А потом дела закрутили. Служба. А ты, я вижу, решил побомжевать малость?
      - Релаксируюсь.
      - Ну, ну. У каждого свой срок релаксации.
      Мотовило не лез Сидорову в душу, не призывал его покончить с бродяжничеством и вернуться к нормальной жизни. О Катерине капитан разговора не заводил, и если бы Сидоров сам не спросил его, то и не узнал бы, что свое заявление Катерина забрала и искать Сидорова, хотя бы для того, чтобы с ним развестись, не стала. Так и осталась его женой. А с Альфредом живет в гражданском браке, как говорят церковнослужители - во грехе живут. Да и не смогла бы Катерина за
      Альфреда замуж выйти, с Сидоровым-то она в церкви венчана. А это кое-что значит. Тем не менее, на дачу за Сидоровым в ту долгую, мучительно долгую для него зиму, она все-таки не приехала. Капитан
      Мотовило сообщил Катерине о том, что нашел ее мужа, но она не приехала. Гордая. Вычеркнула, значит, вычеркнула. И точка. А может, ей было просто наплевать на него? Но и ему, Сидорову, тоже наплевать, он тоже вычеркнул ее из своей жизни.
 
      Майор Мотовило появился в дежурке минуты через две-три и направился к Сидорову, широко и дружелюбно улыбаясь. Сидоров снял очки, сунул их в карман пальто и тоже улыбнулся.
      - Привет, Леха! - пробасил Мотовило.
      - Здравствуй, Гоша!
      - Значит, решил вернуться? - спросил Мотовило после рукопожатия и склонил голову набок, рассматривая Сидорова в его парадном наряде.
      Сидоров пожал плечами.
      - Не знаю.
      - Ну, ну. - Мотовило посмотрел на свои командирские часы и сказал:
      - В принципе, я все дела на сегодня уже закончил. Может, ко мне?
      Жена моя, Надежда, свет Петровна, бросила меня…, в том смысле, что к родителям она своим в деревню Холмы уехала. На праздники, да тесть с тещей гостинец приготовили - поросенка закололи, сала насолили.
      Помощь деревни городу, так сказать… Так что, хата пустая.
      Посидим. Коньячку треснем. Или ты, Алексей, желаешь какое-нибудь питейное заведение посетить?
      Сидоров отрицательно помотал головой.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.