Наблюдатель

      К ним за столик подсел мужчина с модной стрижкой и сведенными над переносицей бровями.
      - Привет, Макс.
      - Привет, рад тебя видеть. Присаживайся. Познакомьтесь, Анна, это мой друг, журналист. Аккредитован в Шанхае. Пишет разоблачительные статьи про местных тай-пей, финансовых воротил.
      Она отметила, с каким восхищением смотрел на нее журналист. В его взгляде не было ни грамма похоти, он просто любовался ею, как совершенным произведением искусства. Это ей понравилось. Да и вообще вечер был великолепен. Анна, успевшая отвыкнуть от такого проявления внимания, наслаждалась от души. Мужчины наперебой ухаживали за ней, много танцевали, шутки были смешными, кухня - отличной.
      - Ты неотразима, - шепнул Клайзен, обнимая ее за талию в кружеве вальса. - У меня иногда возникает желание увезти и спрятать тебя подальше от посторонних глаз.
      - Ревнуешь? - улыбнулась она в ответ. - Это хорошо, у нас в России говорят: ревнует - значит любит.
      - А ты? - его голос вдруг охрип от волнения. Луиза Анна вздохнула, как вздыхает учительница над безнадежно тупым учеником.
      - Господи, ну неужели ты сам не видишь?
      Вижу, говорили его счастливые глаза. Вижу. Вижу!
      - Тебе она понравилась? - спросил Клайзен журналиста, когда они вышли в вестибюль.
      - Да, - искренне ответил тот. - Сам бы у тебя отбил, да боюсь, Катя узнает в Москве. Ты, кажется, намерен жениться? Что ж, я думаю, руководство Центра против не будет. Само собой, кто ты на самом деле, Анна узнать не должна.
      - Буду выкручиваться, - ответил Клайзен.
      Это была первая и последняя встреча Луизы Анны и резидента советской разведки Рихарда Зорге.
      Зал «Астории» был огромен. В другом его конце, у окна, занимавшего всю стену, сидела Наденька, похожая на милого пушистого котенка в своей серой накидке и черном платье toils, от которого веяло той строгостью и простотой, что стоит совсем немалых денег. Напротив Наденьки высился прямой как палка сухой старикан Отто фон Гедерик, сотрудник германского посольства, аккредитованный в Китае.

Глава 27

…А мужчину - неизвестно что

 
      Пока молодая женщина шла по набережной, ее охватывали самые разные воспоминания, яркие, будто цветное кино, противоречивые, в которых переплетались чудовищные унижения, страдания, и в то же время странное удовольствие и радость от того, что главный источник ее мучений, к которому ее тянуло словно сильным магнитом, рядом и еще жив.
      Женщина могла взять такси или рикшу, деньги позволяли, но она хотела устать от быстрой ходьбы, пропитаться отвратительным запахом гниющей рыбы, которым тянуло со старых причалов. Ей хотелось извести себя, и она испытывала мазохистское наслаждение от своих неприятных ощущений. И еще женщина страстно желала избавиться от всепоглощающего чувства вины перед близким человеком, которого она любила и предавала каждую минуту, каждое мгновение единственно своим существованием на этом свете.
      В стены этой мрачной комнаты она впервые вступила два года назад. Она помнила каждую мелочь, абсолютно все детали. Каждый раз, как только она видела этот кабинет, пуленепробиваемые стекла на маленьких окнах, ее накрывала волна неизъяснимых чувств. Хотя кабинет помещался под безобидной вывеской управления налоговой инспекции, налогами здесь не занимались. Полковник тайной полиции Такидзи Седзин встречался здесь со своей самой секретной агентурой, не проходя щей даже по каналам конторы.
      Самым тривиальным было бы сравнение полковника Седзина с жирным пауком, сидящим в центре своей паутины, но… Нет, на паука он не был похож. Он казался Всем и Ничем, превращаясь то в большую голову, то в змею, то в огненный шар, подобно волшебнику из сказочного Изумрудного города (который на поверку оказался не волшебником, а цирковым артистом, а город - не изумрудным).
      - Подойдите поближе, - сказал он, и женщина подчинилась.
      - Присядьте. Я заметил, что вы держитесь скованно в моем присутствии. Почему? Вы боитесь меня, Ханум?
      Она разозлилась на него. И на себя. «Дура, - подумала она. - Дура, дура! Почему у тебя все написано на лице так, что посторонний человек читает твои мысли как открытую книгу?» Женщина и вправду боялась. Ей хотелось опрометью броситься вон из комнаты, но ее ноги были будто прикованы к месту. Она ни за что не ушла бы отсюда. Полковник Седзин почти мистически притягивал ее к себе. В нем не было ничего, что могло бы привлекать. Громадные волосатые лапы, круглое мясистое лицо. Кожа не золотистая, как у большинства японцев, а какого-то коричневатого оттенка, вся в глубоких морщинах, словно земля в период засухи, вымаливающая дождь. Короткая стрижка, стального цвета глаза. И - жаркая удушающая волна, исходившая от него и заполняющая ее тело, заставляющая дрожать и ощущать тяжесть внизу живота.
      - Я вовсе не боюсь, господин полковник, - проговорила она, стараясь, чтобы голос не очень дрожал. - Вы мой начальник, я ваш агент, вот и все. Я должна быть почтительной и беспрекословно подчиняться приказам, и я стараюсь это исполнять.
      Неожиданно он улыбнулся:
      - А ведь вы обиделись. Не отрицайте, не обманывайте меня. И знаете, вы обиделись, когда я назвал вас по псевдониму. Ханум!
      - Вы и не могли назвать меня по-другому. Это запрещено инструкцией.
      - И все же вам это было неприятно, - с нажимом сказал полковник. - Ханум! На Востоке это слово очень многое означает. Это женщина-мать, мудрая, уважаемая, к которой приходят с поклоном.
      - Но «ханум» - не японское слово.
      - Верно. Оно принято в Средней Азии, на Среднем Востоке, а не у нас. Ну и что из того? Я выбрал для вас этот псевдоним, и он мне нравится.
      Седзин сделал движение - и вдруг оказался по другую сторону стола, совсем рядом с ней, Напротив… Она заглянула в его серые глаза, и ее сковал ужас. Она едва не отвернула лицо в сторону, но он взял ее двумя сильными пальцами за подбородок.
      - Вы не находите, что мы с вами очень похожи, агент Ханум? - тихо проговорил он. - Пожалуй, во всем мире нет более похожих существ, чем мы - вы и я.
      - Я не думала об этом.
      - Напрасно. Напрасно опять врете. Мне лучше вас известны обычаи моей страны. Я вырос на Окинаве, в отвратительном рыбачьем поселке. Мой дед был до того беден, что не мог скопить денег на лодку, чтобы ловить рыбу в проливе. Он мечтал о лодке, как о женщине. Его мечта была чувственной, Он даже на смертном одре бредил ею. Он щупал ее, гладил ее крутые бока, черные от смолы, пропахшие копотью и солью. Он слышал звонкие хлопки паруса… Это был непременно косой парус, красивый и огромный, с красным кругом посередине.
      Седзин говорил с такой силой, что Ханум почувствовала слезу у себя на щеке. Ее вовсе не растрогал рассказ, нет, но аура, исходившая от полковника, заставляла ее плакать.
      - Отца своего я никогда не видел, мать подгуляла меня в каком-то притоне. И знаете, дед не выгнал ее из дома, когда она принесла меня в подоле. Потому что ноги к тому времени почти не слушались его, и он не мог ни на кого надеяться, кроме моей матери. Он мог бы сдохнуть от голода, но сохранить честь семьи, пусть даже такой, как наша. Но нет, он хотел жить. Ему хотелось просуществовать на этой поганой земле хоть несколько лишних месяцев. И ради них он стерпел все - унижения, плевки соседей, всеобщее презрение. Он мечтал только о лодке. Крошечной черной джонке с косым парусом.
      Седзин стоял так близко, что она ощущала его горячее дыхание.
      - Я должен был кончить, как мой дед. Но я здесь, перед вами. Это противоречит здешним законам общества. Но я плевать на них хотел. Между начальником и подчиненным, тем более если он секретный агент, тоже не должно быть никаких отношений, кроме служебных. Однако нас тянет друг к другу. Меня к вам, вас - ко мне.
      Чтобы унять дрожь, она старалась не смотреть на него, но нет… Это было выше ее сил. Кажется, она не слишком противилась, когда он грубо, восхитительно грубо, с почти звериной страстью сорвал с ее плеч блузку так, что оторванные пуговицы застучали по полу. Ее больше не было. Все ее существо растворилось в черных глубинах Космоса. Ее ки освободилось из плена телесной оболочки и устремилось куда-то в сладостный полет, чтобы уже не вернуться обратно, падать в пропасть, но никогда не достичь дна. Пальцы Седзина, казавшиеся на первый взгляд толстыми и неуклюжими, трогали самые потаенные струны, заставляя ее тело петь, и она чуть не закричала, но он вовремя прикрыл ей рот ладонью, хотя нужды в этом не было: стены кабинета не пропускали звуков. После того, как напряжение достигло предела и чернота наконец взорвалась в ней, будто вспышка сверхновой, женщина еще несколько минут пребывала без движений, не замечая, что полулежит на письменном столе, но ясно ощущая, как капли пота ползут со лба вниз и струйкой стекают в ложбинку между ключиц.
      Седзин-сан, спокойный и выглядевший как на официальном приеме в посольстве, дождался, пока она придет в себя, и разложил на столе фотографии.
      - Твой объект.
      Она едва нашла в себе силы взглянуть.
      - Этот человек - сотрудник тайной полиции. Похоже, он работает также на русскую разведку. Ты должна стать его тенью. Меня интересует все. Любые контакты. Каждый шаг. Что ест. Что пьет. В какой позе предпочитает трахаться. Ясно?
      Ханум дерзко посмотрела на начальника.
      - Что касается последнего, то я постараюсь выяснить это в первую очередь.
      Седзин восхищенно покрутил головой и произнес: -… Шалава.
      Но за Ханум уже закрылась дверь.
      Седзин еще пару минут сидел за столом, задумчиво перебирая изображения Стива Айлина в разных ракурсах. Айлин садится в авто. Айлин в ресторане. Айлин на конспиративной встрече с агентом. На скамейке в сквере.
      А в этот самый момент другой человек в противоположной части Шанхая занимался тем же самым: рассматривал фото Айлина, откладывая в ящички великолепно тренированной памяти каждую черточку его лица, каждый характерный жест, поворот головы, разрез глаз. Фотографии были сделаны паршивой техникой довоенного Китая, но человеку этого было вполне достаточно.
      Человек открыл небольшую потертую сумочку, каких тысячи, и начал укладывать все необходимое. Черная бесформенная одежда с маской-капюшоном, скрывающей лицо. Моток тонкой прочной веревки. Кинжал-сай с лезвием на пружине. Пара гранаток с цветным слезоточивым газом. Все это могло понадобиться, хотя скорее всего большая часть арсенала так и останется невостребованной. Но любая, даже самая продуманная и тщательно спланированная операция таит в себе массу неожиданностей. Как опытный зодчий, он обязан был предусмотреть все, чтобы его детище осталось в веках. Глядя в окно на надвигающуюся ночь, человек вышел из комнаты и запер дверь. Дверь не скрипнула. Не пропела ни одна половица под ногой. Человек ступал легко и бесшумно, будто и не шел вовсе, а летел по воздуху, не прилагая для этого ни малейшего усилия.
      У Наденьки был выходной. Она получала его, когда хотела, благодаря добрейшему господину Авдонину, который очень ценил Наденьку, справедливо считая ее источником дополнительной прибыли для своего ресторана. Он знал, что многие завсегдатаи его заведения приходят не столько ради превосходной кухни, что проблемой в городе никогда не было, но ради обстановки, в которой они хоть на краткий миг могли почувствовать себя на далекой недосягаемой родине. Наденька с ее русскими романсами будила в них грезы, воспоминания и надежды, которым не суждено сбыться, - надежды на возвращение.
      Наденьке стоило чуточку поиграть в недомогание, и господин Авдонин сам подошел в перерыве к ее гримерной.
      - Завтра отдыхай, - распорядился он. - На тебе лица нет. А ты мне нужна, как говорится, в соку, с голосом и всем остальным.
      Наденька в ответ сладко потянулась.
      - Ладно, пойду отсыпаться.
      Господин Авдонин при слове «отсыпаться» недоверчиво хмыкнул.
      Сейчас она лежала в объятиях Стива, положив голову с распущенными белокурыми волосами ему на грудь, и мурлыкала от удовольствия.
      - Послушай, - в который раз начал Стив, - объясни, зачем тебе этот ресторан. Квартира у тебя есть, не шикарная, конечно, но все-таки. В деньгах мы не нуждаемся, я хорошо зарабатываю в фирме. Хочешь - переберемся на виллу за городом, два дня назад тебе там понравилось. Что тебя держит? Господин Авдонин найдет себе новую певицу.
      Наденька мягко прикрыла ладошкой его рот. - Илья Михайлович? Да нет, я не из-за него. Мне там нравится, понимаешь? Там я вижу русские лица, слышу, как говорят по-русски. А на вилле я заскучаю от безделья. И не спорь больше. Тебе нравится мой новый пеньюар? Скажи, прелесть?
      Она легко вскочила, накинула на себя розовую прозрачную материю и закружилась перед ним, потом встала на колени на манер наложницы и сложила ладони передо лбом. Весь облик ее выражал смирение, но, заглянув ей в глаза, Стив увидел там чертенят, которые так и прыгали от скрытого веселья.
      - Нравится?
      - Нет.
      - Врешь, врешь! Ты просто злишься потому, что это мне подарил Илья Михайлович.
      Наденька села на диван рядом с обнаженным любовником и вздохнула:
      - Стив, миленький, не ревнуй меня, а? Если сказать честно, то, конечно, надоело. И ресторан, и рожи пьяные. Но куда же я денусь? Без роду, без племени. Мы чужие здесь. Когда мы бежали из России, то ни о чем не думали, хотелось только убраться оттуда поскорее. А теперь… Хорошо, что ты у меня есть. Увижу тебя, обниму, и жить вроде легче. Опереться есть на кого. Ты не ревнуй меня, ладно?
      Наденька порывисто обвила его шею руками. - Не ревнуй. Лучше поцелуй меня. Вот так, крепко-крепко.
 
      Прокурор Йадзава-сан допрашивал свидетеля уже пятый час, хотя речь шла о поездке, которая длилась в половину меньше. И постепенно тот, словно попадая под действие гипноза, вспоминал все новые и новые детали, о которых раньше и не подозревал. Но память обладает многими удивительными свойствами, и, когда кажется, что измученный многочасовым допросом мозг вот-вот отключится, она неожиданно выдает на поверхность из глубин подсознания яркие картины прошлого, будто они происходили не вчера, не месяц назад, а всего несколько минут. Молодой парень краснел и потел, но старался держаться с достоинством.
      - Теперь давай начнем сначала, - спокойно сказал прокурор. - Итак, ты оказался в поезде вместе с этой женщиной.
      Молодого человека звали Янтава Кадзиоки. Его отец содержал магазин мебели в Токио. Дело было не слишком, но все же доходным, позволявшим жить сравнительно безбедно. Йадзава видел, кто перед ним. Отпрыск мелкого буржуа, отправившийся в свое первое самостоятельное путешествие, пусть даже между центром и пригородом. Строгий отец далеко, в кармане небольшая сумма денег, рядом красивая женщина.
      - Так уж вышло, господин, - пробормотал Янтава.
      Женщина стояла совсем близко. Он вспоминал, что она коснулась его бедром, когда он проходил мимо. Он хмуро извинился, увидев, что перед ним итеки, не японка, но она вдруг очень приветливо улыбнулась и спросила с милым акцентом: «Как тебя зовут?» - совсем без боязни или превосходства. Он-то эмигрантов повидал достаточно. Но на эту женщину ему хотелось смотреть и смотреть бесконечно, так как она была очень красива.
      - Вы говорили с ней? Вспомни, о чем.
      - Но я не помню, господин. Мне очень жаль, но это было довольно давно. Я ничего не утаиваю, поверьте, господин!
      - Я знаю, знаю, - успокоил парня Йадзава-сан. - Но все же постарайся. О чем обычно говорят в поезде незнакомые люди? О дороге. О погоде. Вспомни, она не называла себя?
      Парень смутился.
      - Конечно, она себя называла. Но эти иностранные имена! Я даже не мог это произнести. Про себя я называл ее «попутчица». Говорила она по-японски плохо, знала всего несколько десятков фраз. Да мы почти и не общались. Просто она была очень мила со мной. Простите, господин.
      - А потом?
      - Потом произошло нечто странное. В поезд села другая женщина, и она была очень похожа на Сьюдо-ака, на первую. Я еще подумал, что они, должно быть, сестры. Потом первая осталась, хотя собиралась выйти, а вторая, наоборот, куда-то исчезла.
      - Хорошо, очень хорошо. Видишь, ты многое вспомнил. Теперь скажи, где сошла та женщина, что осталась в вагоне?
      - Не знаю, господин. Думаю, что в Токио. Но после остановки она как-то странно переменилась. В мою сторону даже не посмотрела, будто мы незнакомы. Может быть, ее ждал мужчина и она не хотела, чтобы у него был повод для ревности?
      - Но ведь ты утверждаешь, что это была та женщина, тело которой было обнаружено в пригороде?
      - Да, господин. Я почти уверен, что это она.
      Его до сих пор преследовал запах ее духов. Аромат был чуть заметный, но его невозможно было спутать ни с чем другим, до того он был манящим и кружащим голову. У него даже потемнело в глазах, когда он прикоснулся к ее обнаженному телу. Женщина разделась сама, видя, что он страшно стесняется. Она этого хотела ничуть не меньше, чем он сам. По крайней мере, ему так показалось.
      - Вторую женщину ты запомнил?
      - Нет, господин, простите. На ней было совсем бесформенное черное платье, знаете, вроде тех, которые носят беременные. И широкая шляпа с вуалью. Может быть, она пряталась?
      - Как тебе показалось, они были знакомы?
      - Не могу сказать. Но на остановке в пригороде они сошли вместе.
      Йадзава-сан на секунду задумался.
      - Ты говоришь, они были очень похожи. Тогда, может быть, ты ошибся, в поезд вернулась вторая, а первая вышла?
      - Но, господин прокурор, она выглядела точь-в-точь, как была раньше, и одета была так же. Только вот разговаривать больше не захотела.
      «В пригороде поезд стоял десять минут, - вспомнил Йадзава-сан. - От железной дороги до места, где нашли труп, около пятидесяти метров. Я зря связал мертвую женщину с шоссе. Хирург в личном автомобиле здесь ни при чем».
      Прокурор понял, что парня необходимо спрятать от глаз тайной полиции, и обрадовался, что Стив Айлин сейчас далеко. Прокурор, конечно, не мог знать, что Седзин-сан приставил к нему Айлина в качестве дымовой шашки, отвлекающего маневра, призванного отвести внимание от помощника прокурора Тайто Мицуры, платного осведомителя Седзина.
 
      - Тебе пора, - сказала Наденька, взглянув на настенные часы.
      - Ты кого-то ждешь? - с неудовольствием спросил Стив.
      Она вздохнула, медленно поднялась с постели и, не стесняясь своей наготы, прошла по комнате. Стив следил за ней, любуясь кошачьей грацией ее движений, приподняв голову с подушки.
      - Нет. Но тебе действительно пора.
      Он уже знал, что она ничего не будет объяснять. А его настойчивость только ее обидит. Наденька как-то очень болезненно относилась к расспросам. «Ты любишь меня? - спрашивала она в таких случаях. - Я тоже тебя люблю. Мне хорошо с тобой, но ты должен помнить: без доверия любви нет. Не проверяй меня каждый раз, выяснять отношения - это верный способ их испортить. Оставь все как есть».
      Айлин в тот вечер ушел рассерженный. Наденьке было жаль его, но поделать она ничего не могла, с минуты на минуту должен был прийти фон Гедерик, секретарь посольства. И действительно, они чуть не столкнулись в дверях. Серый посольский «Майбах» затормозил у входа в тот момент, когда Стив Айлин выскользнул через черную лестницу.
      - Подождешь здесь, - велел фон Гедерик шоферу, а сам, умопомрачительно элегантный, с букетом роз в руках и бутылкой дорогого вина под мышкой, прошествовал к подъезду. Своему шоферу он доверял полностью, нисколько не опасаясь, что его похождения станут известны в посольстве.
      Наденька встретила гостя радушно. Приодетая и подкрашенная, она поцеловала старикана, словно дочь отца, в щеку, ловко ускользнула от ответного более интимного поцелуя и пригласила фон Гедерика в комнату.
      - Вы обворожительны, - проговорил он.
      - Присаживайтесь, - откликнулась она, сама садясь на диван и исподтишка осматривая себя: халатик продуманно чуть-чуть поддернут кверху, одна нога эффектно лежит на другой. - Что будем пить?
      Наденька загодя запаслась спиртным: прошлый свой приход секретарь ознаменовал тем, что вылакал все содержимое бара в полчаса и долго потом извинялся, что наблевал в туалете.
      На этот раз фон Гедерик был сама галантность. Они весело болтали о том, о сем, немного потанцевали под модные пластинки.
      - Вы довольны, мой господин? - улыбнулась Наденька.
      - Очень. Вы просто прелестница, - проблеял старичок. - Однако я уже не тот, лет десять назад на приеме моего зятя я мог танцевать всю ночь, а наутро являться к генералу с докладом. А теперь, смотрите-ка, вы меня закружили.
      - Не прибедняйтесь. Просто здесь довольно душно. Я открою окно. А вы, если пожелаете, снимите китель… Вот так, давайте сюда, на спинку стула…
      Фон Гедерик благодушно позволил раздеть себя и сидел на диване в нижней рубашке, потягивая вино из дешевого бокала и разглядывая Наденькину фигуру. Постепенно он все больше пьянел. Наденька видела, как его голова клонилась на грудь, и фон Гедерик делал титанические усилия, чтобы не заснуть прямо за столом.
      - Вы очень устали, - сокрушенно проговорила Наденька. - Я обязана следить за вашим самочувствием. Здесь вы мой господин, я ваша раба, то есть наложница. У немецких рыцарей раньше ведь тоже были наложницы?
      - Налож… ницы? Да, вроде были, - пробормотал фон Гедерик, засыпая. - Ты будешь моей наложницей. Раздевайся и иди сюда. Знаешь, сейчас рыцарем быть очень трудно, не то, что раньше.
      Постепенно его язык начал терять связь с головой. В заключение он рассказал несколько пошлых анекдотов, доверчиво прижался к Наденькиной груди и захрапел.
      Наденька тихо лежала рядом и смотрела на часы на стене. Когда стрелка отсчитала десять минут, она неслышно выскользнула из-под одеяла и про шлепала босиком по коврику к стулу, на котором лежали папка в кожаном переплете и небрежно свернутый китель.
      Только спокойно, приказала себе она. Спокойно. Ее пальцы быстро перебирали бумаги с гербом в верхнем углу. Некоторые она откладывала в сторону, замечая, в каком порядке они лежали раньше. На одном документе она остановилась. Это была фотокопия донесения одного из тайных агентов, работавших под прикрытием германской дипломатической миссии в Японии. Наденька пробежала документ глазами несколько раз, прежде чем убедилась, что он раскрывает планы кабинета правительства принца Коноэ относительно начала вооруженной интервенции в Китай. До назначенного срока - 7 июля 1937 года - оставалось совсем немного времени. Небольшой городок Лугоуцзяо, всего в нескольких километрах от Пекина, был обречен. Японские десантники не оставят там камня на камне.
      - Любопытствуешь? - раздался вдруг вкрадчивый голос за спиной Наденьки. От испуга она выронила папку, и листки бумаги разлетелись по полу. Фон Гедерик, ласково улыбаясь, приблизился и впился крючковатыми пальцами в Наденькино плечо.
      - Ох, простите, - пробормотала она и почувствовала, что холодный пот заструился по спине. - Знаете, я ужасно рассеянная…
      - Ну, конечно, - легко согласился он и неожиданно сильно ударил Наденьку по лицу.
      Она отлетела к стене, на нее что-то упало сверху, отобрав возможность соображать. Фон Гедерик подошел, рывком поднял ее на ноги и снова отвесил пощечину.
      - Пожалуйста, - заплакала она, - пожалуйста, не бейте. Я ничего не успела посмотреть. Я ничего не знаю.
      - Ты спала со мной из-за этих бумаг? - заорал он. - Ты работаешь на разведку, шлюха? На кого? На красных? Отвечай!
      Он принялся пинать ее ногами. Он был очень сильный, несмотря на старческую худобу. Злость, клокочущая в нем, придавала ему дополнительную силу. Ослепляющая боль пронзила Наденькино тело, когда колено фон Гедерика вонзилось ей под ребра. Она задыхалась, а в фон Гедерика, казалось, вселился дьявол. Обнаженная Наденькина плоть еще больше распаляла его, он сыпал на нее удары в дикой ярости, ничего не замечая вокруг. Чувствуя, что сейчас потеряет сознание, Наденька собрала последние силы и, оттолкнув фон Гедерика, с воплем вскочила на ноги и бросилась бежать вверх по лестнице.
      - А ну стой! - закричал он.
      Быстрее, билась мысль у нее в мозгу, словно смертельно раненная птица. Быстрее, быстрее!!! Лицо ее было разбито, она чувствовала солоноватый вкус крови у себя на губах. Ноги сделались ватными, и каждая ступенька была для них препятствием, словно камни высоко в горах - скользкие, по-предательски неверные. Она едва успела заползти в комнату наверху и захлопнуть дверь. Фон Гедерик долбанул дверь плечом и взвыл от боли.
      От ужаса Наденька не знала, куда деваться. Тонкая фанерная перегородка еще как-то стояла, хотя фон Гедерик бился в нее с яростью быка. Наденька лихорадочно огляделась в поисках выхода. Говорят, что в критических ситуациях даже загнанный заяц способен напасть на охотничью собаку. Схватив стоявший в углу стул, Наденька встала рядом с трещавшей дверью, прижавшись к стене.

Глава 28

Игры тайной полиции

 
      - Вы не находите, господин Ляо, что наш друг становится слишком уж активным? Он может неожиданно выйти из-под контроля.
      Ляо флегматично пожал плечами.
      - Я не вижу повода для беспокойства. Скоро господин Клайзен отправляется в Кантон, его штаб-квартира ликвидируется. А у человека, о котором вы говорите, могут быть иные причины интересоваться Луизой Анной.
      Его собеседник промолчал. Разговор происходил в небольшой мансарде, обставленной с традиционным восточным вкусом. Сам хозяин, руководитель одного из отделений Триады, господин Ляо, сидел на толстой циновке, рядом с ним высился узкий булькающий сосуд с торчащими из него трубочками. Страсть хозяина к опиуму была широко известна, но никогда не обсуждалась, ибо перед властью, которой господин Ляо обладал в Шанхае, меркло даже могущество тайной полиции.
      - Господа, которые изволили воспользоваться нашими услугами, настаивают на том, чтобы мы были готовы совершить ликвидацию в течение двух часов с момента подачи команды. Они полагают, что через Луизу Анну этот человек может выйти на их сеть в Японии и здесь, в Шанхае, так как пока еще их передатчик находится в городе. В принципе у нас все подготовлено. Исполнители подобраны, люди абсолютно надежные. С подпольем никто из них не связан.
      Собеседник господина Ляо деликатно отвернулся, когда тот опять с блаженным видом присосался к своим трубочкам. Сам Лама, так звали руководителя группы боевиков, ни спиртного, ни тем более наркотиков в жизни никогда не пробовал и строго следил за своими подопечными. Одурманенный человек - потенциальный предатель.
      Макс Клайзен же, за которого так беспокоилось руководство разведцентра и ради которого нанимались боевики Триады для ликвидации Стива Айлина, вскоре после женитьбы получил новое назначение. Свою работу на русскую разведку он, как и было приказано, тщательно скрывал от новоявленной фрау Клайзен и поездку в Кантон объяснял интересами фирмы.
      - Мы расстаемся ненадолго, - сказал он, нежно обнимая супругу на вокзале. - От дел ведь никуда не денешься. Будет совсем невмоготу - напишу и вызову к себе. Жене нужно учиться быть терпеливой.
      Она улыбнулась, прижимаясь к нему. - Я постараюсь научиться. Но быть терпеливой - это такое мучение! Скорее бы уж было это… невмоготу.
      Но Анна смогла выехать в Кантон только через полгода. Клайзену пришлось везти через таможню мощный передатчик и громадную динамо-машину. Английские чиновники, работавшие на досмотре, обманулись видом преуспевающего немецкого коммерсанта, а Клайзен добродушно объяснил, что везет оборудование для новой фотолаборатории. Вместе с прибывшим радистом они остановились в отеле «Манхэттен» на седьмом этаже. И началось их хождение по мукам.
      Связи с Владивостоком не было. Шум динамо-машины, казалось, проникал до первого этажа. Ее попытались закутать в одеяло, но это чуть не вызвало пожар от перегрева. Рихарда Зорге техническая сторона дела не интересовала. За несколько дней он постарел на десяток лет. Глаза его покраснели от недосыпания, на лбу обозначились глубокие морщины, словно шрамы, оставленные ударами ножа. Ценнейшая информация, добытая Ходзуми Одзаки из окружения принца Каноэ, до Владивостока не доходила.
      Кантон угнетал Макса своей обстановкой. И Зорге, несмотря на занятость, это заметил.
      - Ты мне не нравишься, - сказал он во время одной из конспиративных встреч.
      Макс молча раскрыл зонтик, и первые тяжелые капли осеннего дождя стукнули о материю. Набережная, по которой они прогуливались, да и весь город опустились в серую дымку.
      - Жаль, что я не японец, - грустно улыбнулся Клайзен. - Они всю жизнь живут на глазах у других, как в огромном общежитии. И это научило их ставить невидимые барьеры между собой и окружающим миром. Это легко, нужно просто уметь сосредоточиваться на чем-нибудь. На шуме дождя, например, или шелесте листьев. Можно слушать, как растут камни… Знаешь, японцы утверждают, что камни растут.
      - Ты скучаешь по Анне, - утвердительно сказал Зорге.
      Клайзен вздохнул:
      - Состояние как у брошенной собаки. Все из рук падает.
      - Ничего. Могу тебя обрадовать: скоро поедешь назад в Шанхай. Твоя миссия здесь, в Кантоне, выполнена, радист подготовлен.
      Макс почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Он увидит свою Анечку. Ему даже показалось на миг, что он за много миль ощутил тепло ее прекрасного тела, сильного, тонкого и восхитительно гибкого.
 
      Фон Гедерик перестал биться в дверь, за которой спряталась Наденька, и с удивлением обернулся. На лестничной площадке метрах в трех от него стоял человек. Он возник совершенно бесшумно, будто материализовался из воздуха. Человек был одет в странный бесформенный черный костюм, повязка скрывала его лицо, и фон Гедерик видел только глаза - спокойные, изучающие его, словно букашку.
      - Это еще что за рожа? - быстро трезвея, пробормотал фон Гедерик.
      Человек в черном не выразил никаких ответных эмоций. И Гедерику вдруг стало страшно, хотя природу этого страха он так и не смог понять. Человек будто раздувался, увеличивался в размерах, закрывая собой всю лестницу. Время остановилось. Фон Гедерик хотел пошевелиться и не смог, воздух стал таким плотным, что сквозь него нельзя было пробиться.