Бессребреник среди желтых дьяволов

— Я сделал глупость и за нее расплачиваюсь… Вот и все… Я хочу…

Силы оставили его. Не договорив, он откинулся назад. Черты лица исказились от боли.

— Ну вот, — снова начал Буль-де-Сон, — бедняга так переживал из-за исчезновения дочки, нашей прекрасной Розы Мукдена, что все это время чувствовал себя совершенно потерянным, от отчаянья он буквально лишился рассудка. Отец думал только об одном — бежать вслед за мерзавцем Райкаром, достать его хоть из-под земли и вырвать девочку из лап чудовища. Я пытался ему объяснить через Пьеко, что положение, в которое мы попали, очень трудное, что никто не знает, где этот негодяй прячется и куда он уволок бедную Янку. Маньчжурия большая… Какое выбрать направление? Я говорил ему, что вы отправились на разведку. Он слушал меня, кивая головой, но я видел по глазам, что он упрекает нас в бездействии. Потом нам показалось, что он немного успокоился, и мы с Пьеко отошли ненадолго, чтобы осмотреть окрестности. Когда же мы вернулись назад, старика на месте не оказалось. Куда он отправился? Бог ведает! Мы кричали, звали его, стреляли даже, рискуя привлечь к себе внимание людей, которым мы вряд ли смогли бы объяснить наше поведение. Ни звука в ответ. Мы искали его несколько часов подряд. В конце концов Пьеко нашел Туанг-Ки, он лежал без сознания у подножия крутой скалы. Как старик попал туда полуживой? Напал ли кто на него или он сам себя довел до такого состояния? Мы перетащили несчастного на эту полянку. Как он мучился! Мы с Пьеко не очень умелые целители, но оба заметили, что у бедняги что-то сломано. Правда, мы не решились трогать его. И все-таки нам удалось привести отца в чувство. Когда же он пришел в себя, то сразу стал кричать какую-то ерунду: «Там наверху… Все наверх! Я их видел… Надо бежать… Моя девочка, Янка, любимая!» Постепенно старина успокоился, и мы поняли, что он бредит. Видимо, Туанг-Ки показалось, что мы плохо ищем, что проявляем недостаточно желания, чтобы спасти его дочь, и несчастный решил, что только он один способен помочь ей. Уверовав в это, бедняга поднимался все выше и выше, чтобы получше осмотреть окрестности. С упорством маньяка[75] старик взбирался по отвесным скалам, окружавшим нас со всех сторон. Что с ним случилось — затмение какое-то нашло, что ли? Скорее всего, он поскользнулся и, не удержавшись на склоне, упал в расщелину примерно метров с десяти.

Буль-де-Сон, естественно, рассказал всю печальную историю на французском, поскольку это был единственный язык, на котором он изъяснялся.

Редон склонился над умирающим. Глаза несчастного смотрели в одну точку. Репортер, делая вид, что все понимает, пытался разобрать слова, которые тот шептал на родном языке.

— Друг мой, — заговорил Поль на китайском. Умирающий стал жадно вслушиваться. — Простите, что мне пришлось уйти, но это было сделано для нашего общего блага, для спасения дорогой Янки. И мне кое-что удалось.

Туанг-Ки вскрикнул от радости. Вероятно, он подумал, что француз вот-вот приведет ему дочь. Тогда Редон как можно отчетливей объяснил старику, что он узнал от Бан-Тая.

— Бан-Тай… — прошептал бывалый солдат, — мне кажется…

— Мы знакомы, — закончил японец. — Да, мой храбрый старина, со дня установления власти Боксеров, ты служил под моим началом.

— Ах да, капитан… Вы были хорошим начальником!

— Спасибо. Но послушайте, мне кажется, я знаю, где найти бандита, который похитил вашу девочку. Не теряйте надежду…

— Однако прежде всего, — вмешался репортер, — надо осмотреть твои царапины. Я почти уверен, что они не очень опасные.

В знак согласия Туанг-Ки закивал головой.

— Смотрите, — с вымученной улыбкой произнес он. Исключительно осторожно Редон раздел больного, который мужественно терпел боль, не проронив ни звука. Увидев обнаженное тело старика, француз вздрогнул. То, что открылось его взору, оказалось ужасно. Несчастный приземлился на ноги, все кости были сломаны, вернее, даже раздроблены, а отдельные фрагменты[76], прорвав мышцы и кожу, торчали наружу. Удивительно, что несчастный остался при этом жив. Как он еще переносил ужасные страдания?

Умелые пальцы журналиста сантиметр за сантиметром ощупывали конечности. Редон колебался: что он мог сказать несчастному, чем утешить, какую подать надежду? Дела обстояли из рук вон плохо.

Глаза Туанг-Ки были широко открыты и светились в глубине каким-то странным светом. Бан-Тай, не будучи новичком в медицине и видавший достаточно ранений на войне, только сжал покрепче губы, не проронив ни слова.

Но вдруг заговорил сам Туанг-Ки. На этот раз он как бы воспрянул духом и произнес совершенно четко:

— Вы — мои друзья, я знаю. — Голос звучал твердо и уверенно. — Не надо обманывать меня… Я и так чувствую, что все кончено. Мое тело теперь — лишь груда обломков. Но я прошу вас, поднимите меня на лошадь…

— Но зачем? — вырвалось у репортера.

— Чтобы поехать вместе с вами. Вы ведь говорили, что знаете, где найти этого мерзавца Райкара. Или вы думаете оставить меня здесь?

— Послушайте, дружище, — вступил в разговор Бан-Тай, — разве вы не понимаете, что это невозможно, дорога может утомить вас. Мы с Редоном сейчас перевяжем вам ноги, полечим, положим лекарство на грудь… Мы вовсе не собираемся оставлять вас здесь…

— Вы не покинете меня? — переспросил несчастный. — А как же моя дочь? Если вы сейчас же не отправитесь в путь, не теряя ни минуты, ни секунды… Вы что, не понимаете, какой опасности она подвергается? А вы собираетесь торчать здесь и бороться за жизнь трупа!

Редон и Бан-Тай переглянулись. Они-то, как никто другой, отлично понимали, что задержаться тут еще на некоторое время означало подвергнуть еще большей опасности несчастную девочку, возможно даже, обречь ее на смерть или, что гораздо хуже, на тяжкие испытания. Промедление в данном случае дорогого стоило. С другой стороны, друзья не могли оставить больного одного, хотя и знали, что он не жилец и вот-вот умрет. Это было бы бесчеловечно!

Репортер окликнул Буль-де-Сона и рассказал ему о своих сомнениях. Может быть, юноша захочет остаться с умирающим? Но Буль-де-Сон запротестовал. Что, если патрон и Бан-Тай встретятся с коварным врагом. Разве вдвоем им справиться? Тут и троих будет маловато, и даже Пьеко не станет лишним.

— Ты советуешь нам бросить несчастного старика здесь?

— Откуда мне знать! Как ни поверни, со всех сторон ужасно! Но как бы вы ни поступили, будет правильно! Кроме того, вы ведь знаете, что я сделаю, как вы скажете.

Туанг-Ки не сводил с разговаривающих глаз. Повернувшись к нему, Редон объяснил, что юный парижанин останется тут, чтобы ухаживать за ним.

— Путешествие будет недолгим, займет два или максимум три дня, а потом вы к нам присоединитесь…

— Как? Значит, вы оставите лошадей?

— Мы найдем других.

Сделав неимоверное усилие, Туанг-Ки пожал французу руку.

— Не старайтесь обмануть меня, — сказал старик, — вам не спасти меня… Я знаю, что обречен… Я хочу, нет, я требую, чтобы вы уехали немедленно и больше не занимались мной… И Пьеко тоже…

— Нет! — воскликнул репортер. — Мы не можем, не хотим оставлять вас одного…

— Тем не менее это просто необходимо! Здоровой рукой Туанг-Ки выхватил из-за пояса нож.

— Моя смерть сделает вас свободными! — вскричал он. — Спасите мою девочку!

И, прежде чем кто-либо успел помешать ему, вонзил лезвие в грудь.

— Пьеко!.. Янка! — были последние слова умирающего. Отважный солдат принял смерть. В душе старого крестьянина отцовская любовь возобладала над разумом.

— Пойдем с нами, — сказал Редон безутешному Пьеко, — отныне ты — наш брат… В наших сердцах только одно желание, за которое твой отец отдал жизнь, — спасти твою сестру…

Час спустя, похоронив с почестями Туанг-Ки, француз и его друзья отправились в путь. Бан-Тай взял Пьеко, Редон — своего верного Буль-де-Сона. Две лошади уносили прочь четырех всадников.

ГЛАВА 4

В пещере Райкара тем временем происходило следующее: после глубокого обморока девушка медленно приходила в себя. Возвращалось сознание, улучшалось кровообращение, сердце стало биться сильнее, на лице появился румянец. Однако Янка не решалась открыть глаза. Инстинкт самосохранения подсказывал ей, что кошмар еще не кончился. Она внимательно прислушивалась, надеясь различить голоса отца, братишки Пьеко и нового друга, чье имя бедняжка не совсем запомнила, но воспоминания о котором грели душу, ведь юноша наговорил ей столько приятных слов.

Два неожиданных звука заставили юную красавицу оставить воспоминания. Во-первых, она почувствовала чье-то громкое дыхание, переходящее в рычание, а во-вторых, услышала, как кто-то тихим хриплым голосом затянул маньчжурскую песню.

«Моя маленькая птичка, возвращайся… Почему ты улетела из клетки, Ведь я украсила ее душистыми цветами. Возвращайся, возвращайся, маленькая птичка!»

Заунывная печальная песня звучала долго. Она проникала в душу девушки, напоминая о детстве. Янка приоткрыла глаза. И что же она увидела? Представшая взору картина потрясла ее. Девушка не узнала ничего. Приподнявшись, она попыталась рассмотреть все получше, и в то же мгновение женщина с лицом мегеры[77] поднялась со стула, на котором сидела, и подошла к ней. Господи, да что это за кошмарное видение! Но нет, Роза Мукдена не закричала от ужаса и отвращения к незнакомому существу.

— А, вот ты и пришла в себя, моя красавица, — неприветливо сказала старая Бася.

— Кто вы? Я вас не знаю, — промолвила Янка и отпрянула назад.

— Ничего, скоро узнаешь… А пока ответь мне лучше, кто ты, откуда и как тебя зовут?

Но девушка и не думала повиноваться. Она уже прекрасно владела собой и лихорадочно соображала, где находится. Янка вновь вспомнила Поля Редона, его друга, брата, отца и корейцев — всех тех, кто прежде был с нею рядом. Почему их нет сейчас? Немного подумав, она сказала:

— Позовите моих друзей, и они вам ответят.

— Каких друзей? Ты хочешь меня запутать, крошка… У меня есть только один господин, мой сын Райкар.

Янка вздрогнула. Услышав это имя, она поняла все. Но по какой нелепой случайности она попала во власть человека, которого ненавидела и презирала всей душой?

— Райкар! — она. — Да будь он проклят!

— Так, так, — запричитала старуха. — Что это ты взбеленилась? Нашла кому угрожать! Райкар — мой сын, мой хозяин!

— Ваш сын? Этот бандит! Будьте вы прокляты вместе с ним!

Одним прыжком вскочив на ноги, девушка продолжала возмущенно кричать:

— Выпустите меня немедленно отсюда!

Старая Бася громко рассмеялась, став похожей на ведьму:

— Пожалуйста, убирайся! Можешь попробовать, красавица, а потом мы вместе посмеемся.

— Отлично! Я молодая, сильная, и вам меня не удержать!

— Ты думаешь? Возможно, я действительно не так сильна, как ты, только я ведь не одна…

Женщина быстро отступила, и Янка сделала шаг вперед. Тониш, до сих пор мирно лежавший у выхода, поднялся и тоже сделал шаг. Увидев медведя, девушка остановилась и в тот же миг вытащила из-за пояса длинный тонкий кинжал, лезвие которого зловеще блеснуло в полумраке пещеры.

Старая Бася тотчас вернулась на прежнее место между зверем и незнакомкой. Медведь, успокоившись, сел, продолжая следить за девушкой своими маленькими бегающими глазками.

— Не бойся, — примирительно сказала старуха, беззубо улыбнувшись, — Тониш не такой уж злобный, как кажется…

— Вы думаете, я боюсь? — подняв голову, ответила юная красавица.

— Нет, нет, ты очень храбрая… Твоя смелость делает тебе честь. Успокойся! Я только хотела убедить тебя, что Тониш — хороший сторож и что в твоих интересах вести себя разумно.

Животное подтвердило слова Баси рычанием.

— Значит, я в плену и должна оставаться в этой мрачной пещере?

— А на что ты жалуешься? Здесь очень хорошо. Многие хотели бы жить в подобных условиях.

Старуха подошла к девушке, та не шелохнулась, оставаясь безучастной ко всему, что ее окружало.

— Послушай, дитя мое, ты должна быть послушной, разумной… А для начала отдай мне, пожалуйста, свой ужасный нож…

Черные глаза Янки сверкнули, как молнии.

— Иди возьми его! — вызывающе крикнула девушка. Весь ее вид говорил о решимости бороться, сражаться до последнего. Но, поскольку Бася не приняла приглашения юной маньчжурки, та продолжала:

— Слушай меня хорошенько, старая женщина. Я еще не знаю, каким нечестным способом удалось завладеть мной твоему сыну, которого я считаю самым отвратительным из всех бандитов и которого ненавижу всей душой, но помни, каким бы сильным он ни был, пусть он совершил хоть все преступления на свете, я его не боюсь. Вы можете передать ему мои слова, поскольку вы — его мать… Янка из тех, кто умеет постоять за себя.

— Договорились, — усмехнулась Бася, — мы обсудим это позже. А пока моего сына нет, он уехал по делам и вернется завтра или послезавтра, я — хозяйка дома… и должна тебя предупредить, я абсолютно уверена, что, если ты сделаешь хоть шаг к двери, Тониш мгновенно раздерет тебя на куски, и твой маленький ножик не спасет тебя.

— Мне не страшен ни ваш медведь, ни вы сами!

— Конечно, конечно, но это все слова. Эй, Тониш, иди-ка сюда!

Медведь поднял голову, но не более. Женщина не интересовала его, она была всего лишь матерью хозяина, а животное уважало только силу. Несколько огорчившись потерей авторитета в глазах незнакомки, старуха сама подошла к животному и, нагнувшись, подняла его огромную лапу с когтями, похожими на стальные крюки. Затем, приподняв голову, отогнула медведю губы, показав ровный ряд крепких острых зубов.

— Оставьте несчастного зверя в покое, — посоветовала Янка, — вы можете так надоесть ему, что он с удовольствием проглотит вас.

— Не беспокойся, он любит меня.

Медведь тем временем снова лег и заснул, положив голову на лапу. Губа так и осталась вывернутой, обнажая кроваво-красные десны.

Из всего того, что болтала женщина, Янка уловила лишь одно, что Райкар временно отсутствует и его не будет день или два. Значит, в настоящий момент существовало только два препятствия — злобная старуха и дикий медведь Тониш. Что они по сравнению с самим Райкаром! Он один представлял самую серьезную опасность, и только он мог заставить содрогнуться отважную девушку.

Что же ей теперь предпринять? Делать хорошую мину при плохой игре, ломать комедию, что она смирилась с судьбой, а тем временем ждать удобного случая? Девушка была уверена, что друзья и отец обязательно будут ее искать, они сумеют найти это бандитское логово и спасти ее. Она также понимала, что активное сопротивление бесполезно. Какой бы смелой и решительной ни была Янка, бороться против дикого зверя, безусловно превосходящего по силе, просто неразумно. Приручить, обласкать — возможный вариант, но требующий много времени, а выйти на свободу надо не позднее, чем через двадцать четыре часа. Но каким образом?

Янка сосредоточенно думала. Она изменит тактику поведения.

— Поймите, — обратилась девушка к Басе, — мое положение ужасно. Я была вместе с папой и братом в двух шагах от Мукдена, мы путешествовали, и вдруг я оказалась в этой ужасной тюрьме. Простите меня за мое отчаяние, — жалобно продолжала она, — но что вы от меня хотите, что я должна сделать?

— Ничего! Абсолютно ничего! — замурлыкала старуха. — Я должна прежде всего подчиняться сыну… А тебя я прошу только спокойно дождаться его возвращения, не причинив никому вреда.

— Вы очень любите своего сына?

— Люблю, конечно… Я очень люблю моего Райкара. Он такой сильный, храбрый, все на свете его боятся.

— Даже вы?

Бася посмотрела на девушку: разговор ей не нравился, и она решила сменить тему. Время шло к полудню, и крошка, как она мысленно называла пленницу, вероятно, умирала от голода. Старуха занялась приготовлением обеда.

— Давайте я вам помогу, — предложила Янка.

Съестные припасы не отличались разнообразием — вяленое мясо антилопы, сухой сыр, орехи. В глубине пещеры, где лежали продукты, девушка заметила висевшую на крюке тушу козы.

— Пойдет на ужин господину Тонишу, — учтиво объяснила Бася.

— Бедное животное! — Янка. — Посмотрите, на голове запеклась кровь. Можно подумать, что ей проломили череп, а потом зачем-то вырвали глаза.

— Проделки моего сына. Когда он принес козу сюда, ему показалось, что она жива, поскольку смотрит на него большими, полными слез глазами. Тогда он взял нож и вырезал ей глаза.

Бася сдернула тушу с крюка и бросила медведю. Послышалось довольное урчание. Тониш набросился на мясо, раздирая куски лапами и зубами. Челюсти исправно заработали, с хрустом перемалывая кости. Янка почувствовала приступ тошноты.

На обед женщины расположились у ящика, служившего столом. Медведь продолжал пожирать свою добычу. Под это нескончаемое чавканье Янка не могла заставить себя положить ни одного куска в рот.

— Не найдется ли у вас воды? — она тихо.

Бася рассмеялась:

— Воды? Да разве мы знаем здесь, что это такое? Ты хочешь пить, моя крошка… Впрочем, я тоже. Я дам тебе кое-что получше.

Старуха поднялась и отправилась в глубину пещеры. Через минуту она победно выставила бутылку на стол.

— Выпей-ка это залпом. А потом расскажешь мне все новости.

Янку так мучила жажда, что она, не раздумывая, подняла бутылку к губам и хлебнула целый глоток.

— Но… Это же водка! — закричала девушка, обжегшись.

— Водка! Мы стащили ее у русских. Правда, хороша?

— Я не хочу больше… Ужасно дерет горло.

— Ах ты, какая нежная… Смотри, как это пьют. Двумя руками старая женщина поднесла бутылку к губам на расстояние двух пальцев и стала заливать содержимое в рот. Она все пила и пила.

— Вы погубите себя! — Янка.

Бася, сделав еще несколько больших глотков, отбросила посудину на стол.

— О! Хорошо! Про нее говорят — сироп, выжатый из драгоценных камней.

Сильный кашель прервал речь бурятки. Скорчившись, она села на пол на колени. Спазмы[78] душили ее, разрывая грудь. Так продолжалось несколько минут. Янке стало жаль старую цыганку, но чем она могла помочь? Наклонившись, девушка легонько постучала Басю по спине. Постепенно приступ прошел. Женщина успокоилась, но продолжала тихонько стонать. Было очевидно, что она очень страдала. За это время Тониш справился с козой и, закончив ужин, громко зевнул, показывая всем свой кроваво-красный язык. Затем, положив голову на лапы, заснул. Бася перестала причитать и вскоре, закрыв глаза, тоже заснула.

Янка осталась в полной тишине между спящей пьяницей и диким зверем. Она посмотрела на медведя. Его мощное тело, как огромный мешок, загораживало вход. Девушка видела за ним свет. Ее тянуло туда. Всего лишь несколько метров отделяли пленницу от желанной свободы. Один быстрый рывок — и она на воле! Девушка перевела взгляд на Басю. Глаза у той были плотно закрыты, дыхание спокойно, женщина спала крепким глубоким сном. Водка доконала ее. Нет, она не проснется, а потом, как говорил этот храбрый Буль-де-Сон: «Кто не рискует, тот и не получает ничего». Янка почувствовала прилив радости, образ юного француза вдохновил ее. Девушка снова посмотрела на дикого зверя. Тониш не шевелился, его поза оставалась неизменной. Наевшись как следует, медведь отяжелел. Шел процесс пищеварения, и сторож крепко спал, ритмично посапывая. Он тоже вряд ли что-нибудь услышит.

Пленнице нужно было сделать лишь одно стремительное движение. Лапы медведь поджал под себя, свернувшись калачиком, поэтому половина дверного проема теперь была свободной. Если только Янка сможет перешагнуть через спящее животное, не разбудив его…

Сердце девушки бешено колотилось, но желание обрести свободу было сильнее. Надежда поддерживала ее, ей казалось, что те, к кому она стремится, ждут, зовут ее, желают ей смелости.

Ноги бесшумно заскользили по сухому и твердому земляному полу. В какое-то мгновение пленница подумала, что подол юбки может задеть медведя. Янка занесла ногу и уже было поставила ее с другой стороны от животного, еще секунда… Как вдруг послышалось грозное рычание. Медведь вскочил на ноги, выпустил когти и разинул пасть. В ту же минуту в ответ раздался другой крик — крик боли и отчаянья. Юная красавица увидела, как два тела смешались в смертельной схватке.

Что же произошло?

А вот что: старая Бася, внезапно проснувшись, посмотрела вокруг и не увидела Янки. В ее пьяном сознании мелькнула мысль, что девушка сбежала. Что скажет Райкар? Она бросилась к выходу и попала прямо в лапы Тонишу, чьи острые когти тотчас вонзились в старуху. Женщина упала, медведь навалился на нее, кусая и разрывая ее тело. Борьба длилась недолго. Озверевшее животное, дико рыча, пожирало несчастную.

Янка, ставшая свидетельницей страшной сцены, обезумев от ужаса, бросилась к выходу. Она бежала прочь, куда глаза глядят, через камни, кустарники и овраги, подальше от злосчастного места.

Бася была мертва. Медведь поднялся, обошел вокруг тела старухи, казалось, вспоминая наказ хозяина, затем также вышел из пещеры и направился в горы.

ГЛАВА 5

Ничто не могло служить лучшим примером человеческого благородства, чем организация помощи раненым, собранным на полях сражений сурового Маньчжурского края. В лучах восходящего солнца конвой под эгидой Красного Креста, а значит, под защитой международного символа милосердия, двигался медленно и осторожно, насколько это позволяла ухабистая проселочная дорога.

Длинную вереницу крепких, хорошо сбитых повозок с крытым брезентовым верхом и специально обустроенных для больных тянули отборные тягловые лошади. Караван состоял из десяти повозок, в каждой из которых с удобством располагались шестеро раненых — русских или японцев не имело значения. Всех их подобрали после чудовищного сражения, как обломки корабля после бури. Большая часть этих несчастных была отправлена по железной дороге в Харбин. Но поездов для всех нуждающихся не хватило, и пришлось воспользоваться лошадьми.

Пять дней и ночей караван медленно шел по дороге к границе Кореи. Среди пассажиров не встречалось тяжелораненых. Единственному врачу помогали десять сестер милосердия, которые выполняли свою работу на добровольных началах. Вся экспедиция была организована на средства одного богача.

Конвой направлялся к небольшой деревушке Марц, где предполагалось сменить лошадей — те были уже готовы, — а оттуда доехать до Корва, города на границе с Кореей, куда стекались все кареты скорой помощи из Восточной Маньчжурии.

Во главе шли шесть солдат, которых Борский принял за европейцев. На самом деле они оказались самыми разными людьми, собранными отовсюду. С ружьями за спиной они устало шагали в ногу с лошадьми. Сестры милосердия находились в фургонах с больными, а врач, заснувший накануне довольно поздно, спал глубоким сном в отдельной повозке, предназначенной для двух начальников. Именно эта повозка, следуя на некотором расстоянии ото всех, замыкала шествие.

Одним из тех, кто организовал конвой, был граф Жорж де Солиньяк, прозванный в американских кругах, где он получил широкую известность, Бессребреником. Ему было около сорока. Из-под колониальной каски[79] выбивалось несколько кудрявых черных прядей, слегка тронутых сединой. Белое лицо выглядело свежим, и если бы не маленькие морщинки в уголках губ, то можно было подумать, что перед вами юноша. Весь облик говорил о силе и достоинстве этого человека.

Вместе с графом ехала его жена Клавдия Остин, «нефтяная королева» родом из огромного индустриального города, именуемого Нью-Ойл-Сити. Это было обаятельнейшее создание с пышными белокурыми волосами, которые с трудом удерживались шелковой лентой. На необычайно красивом лице блестели, излучая энергию и доброту, прекрасные голубые глаза. Если еще добавить к этому выразительный рот со слегка улыбающимися губами, то все страждущие мира без труда приняли бы ее за само Провидение.

— Дорогая Клавдия, — произнес Солиньяк, — я прошу прощения за то, что вовлек вас в эту экспедицию.

— Но почему, мой друг? Я нахожу путешествие исключительно романтичным.

— Да, но слегка однообразным. Признайтесь, вы немного скучали в отеле на Пятой авеню[80] и мечтали иногда о волнующих приключениях? А здесь, среди песчаных равнин, крутых холмов и мрачных лесов, ничто не может поколебать спокойствия нашего слишком легкого путешествия… Разве вы не сожалеете?

— В любом случае, — улыбаясь, ответила молодая женщина, — я бы так не считала… Дело, которым мы занимаемся, требует не только благородства и добродетели, но еще и спокойствия. И мы должны, не противясь, подчиниться.

Супруги, чье огромное состояние постоянно умножалось, потратили значительную сумму на организацию службы Красного Креста на Дальнем Востоке. Теперь она успешно функционировала. Чету видели то на развалинах Порт-Артура, где они, рискуя жизнью, выполняли свое трудное и опасное дело, то во время сражений под Ша-Хо и Эхр-Хинг-Чан, где под огнем они вытаскивали с поля боя раненых. Все им удавалось — целыми и невредимыми выбирались они из самых рискованных мероприятий.

Караван въехал в небольшую узкую долину, с одной стороны которой возвышались крутые черные скалы, а с другой — стоял густой еловый лес такой высоты, что до макушек могучих деревьев не доставал глаз. Это ущелье Вация, по выходе из которого караван ждала запланированная остановка в деревушке, считавшейся важным пунктом на пути в Ревзор.

За разговорами супруги не заметили, как сильно оторвались от обоза. Впереди не виднелось ни одной повозки.

— Пора перейти на галоп, — сказала Клавдия, — мы в два счета догоним их.

Путешественники пришпорили скакунов, слегка ударяя их хлыстами. Кони поскакали быстрее. Внезапно справа и слева раздались выстрелы. Сраженные наповал, оба коня упали, сбрасывая своих седоков. Солиньяк не успел даже вытащить карабин, столь неожиданным оказалось падение, и столь же неудачным, поскольку тело коня, навалившись, придавило его к земле. Клавдии повезло больше: она тотчас вскочила на ноги и теперь стояла с револьверами в руках. Из леса и с окрестных гор на них надвигались вооруженные до зубов бандиты.

В одно мгновение Бессребреник был схвачен и связан. Его спутнице удалось пустить оружие в ход, и один из нападавших упал с пробитой головой. Женщина попыталась залезть на скалу, но времени оказалось слишком мало. Ее также схватили и связали по рукам и ногам.

Увидев мужа во власти грабителей, несчастная отчаянно закричала, задергалась, пытаясь разорвать связывавшие ее веревки. Но все усилия были напрасны. Сам Солиньяк не мог пошевелить и пальцем.

Конвой уехал слишком далеко, и никто не пришел им на помощь. Возможно, в караване не слышали даже выстрелов, звук которых растворился в ущелье. Пленников взвалили на коней, и группа поскакала галопом.

В это время другие бандиты напали на двигавшийся в хвосте колонны последний, никем не защищенный фургон. Солдаты же дремали в авангарде, уверовав в полную безопасность.

Среди сопровождавших обоз царила полная растерянность. Да и что они могли? Ничего.

После безуспешных поисков пропавшей четы[81], врач скрепя сердце приказал двигаться дальше. Он глубоко сожалел о потере друзей, но надо было прежде всего думать о раненых, за которых он нес ответственность.

Тем временем банда Райкара продолжала действовать с головокружительной скоростью, но со строгим соблюдением пиратских правил. Успешно завершив первые два дела, бандиты, ничем не рискуя, двигались по дороге к своим будущим жертвам. Их примитивный план изменился лишь по одному пункту — по инициативе Борского, Жоржа и Клавдию не убили, как это планировалось ранее. Незавидная участь супругов будет решена позднее. А пока несчастные уже больше десяти лье[82] провели в нескончаемой скачке.

Наконец пришло время остановки. Крепкая мускулатура Солиньяка еще сопротивлялась связывавшим его веревкам, но лошади уже не слушались бича. Клавдия умирала от усталости, однако сознания не теряла. Правда, страдания супругов усиливались еще и тем, что каждый из них вдвойне переживал за другого. Оба думали об одном: что их ждет?

Во время привала Райкар и Борский раздавали приказы: дать лошадям воды и овса, выставить часовых по всем направлениям от поляны, подготовить оружие. Борский, как воспитанный человек, сначала подошел к Клавдии.

— Мадам, — галантно произнес он, — примите наши сожаления за причиненные вам неудобства. Но дело прежде всего, не так ли? Разрешите мне посмотреть, как связаны ваши руки. Возможно, их затянули слишком туго, поймите, мы так торопились! Приношу свои извинения.

Борский обладал прекрасными манерами светского[83] человека. Молодая женщина скосила на него свои огромные глаза, но не удостоила ответом. Человек, чей язык выдавал неплохое образование, вызывал в ней еще больше неприязни, чем дикарь Райкар.

Русский тем временем легким прикосновением проверил веревки, ослабил их немного и помог американке поудобнее устроиться на лошади. У Клавдии невольно вырвался вздох облегчения.

— О! Я счастлив уменьшить ваши страдания. Надеюсь, вы воздадите мне должное, когда мы будем обсуждать дела. — И лейтенант позвал одного из своих людей.

— Вы поступаете в распоряжение мадам и будете делать все, о чем она вас попросит, — приказал Борский и направился к Солиньяку.

Тот с беспокойством следил за всеми перемещениями. Особенно ему не понравилось, что бандит заговорил с его женой. Правда, заметив, что Клавдия пришла в себя, Бессребреник почувствовал даже благодарность к бандиту.

В этот момент Борский подошел к нему ближе и сказал более жестким тоном, как говорит мужчина с мужчиной:

— Месье, вы, конечно, поняли, что всякое сопротивление бесполезно. Вы оба находитесь в нашей власти. Мы должны были бы убить вас… Возможно, вы удивлены, что мы не сделали этого… Я хотел бы, зная обычаи вашей страны, вы ведь француз, не так ли? — даже попросить вас дать слово не пытаться бежать. Но потом подумал, что это станет дополнительным искушением. Таким образом, вы остаетесь обыкновенным пленным, и все средства хороши, чтобы продлить это заключение. А теперь, если хотите, то можете просить у меня все, в чем вы нуждаетесь, кроме свободы, разумеется. Ах да! Кляп! Тысяча извинений, что не заметил его раньше. Вы ведь не можете ответить!