Бессребреник среди желтых дьяволов

Луи Анри Буссенар

Бессребреник среди желтых дьяволов

Часть первая

РОЗА МУКДЕНА

ГЛАВА 1

Багряная земля, багряное небо, повсюду кровь, предсмертные крики и стоны. Две недели над долиной стоял несмолкаемый гул, пушки палили без устали, снаряды со свистом разрывали воздух. Здесь царила смерть.

Теперь, когда катастрофа свершилась[1] и Азия дала Европе отпор, когда маленькие японцы прогнали русских великанов, равнины Мукдена[2] заполонили растерянные, чудом уцелевшие в сражениях люди, гонимые неизвестно куда зимним северным ветром.

Это было неслыханное, сокрушительное поражение, не просто отступление, а окончательный разгром. Стремительное бегство имело лишь одну цель — спасение жизни.

Постепенно грохот и взрывы сменились тишиной. Более не слышалось ни раскатов канонады, ни цоканья копыт, ни топота убегавших в сумерках войск. Наступила спокойная безлунная ночь. На темном бескрайнем небосклоне одна за другой вспыхивали звезды, как глаза любопытных, желавших взглянуть на ужасы войны.

Мукденское сражение закончилось. Японцы ликвидировали последние очаги сопротивления. Завтра победители войдут в столицу Маньчжурии[3].

Двое всадников легкой рысью скакали по дороге из Лао-Янга в Мукден. Лошади то и дело попадали в лужи крови или натыкались на трупы.

Один из мужчин был высокого роста, с темными с проседью волосами. Когда-то красивое лицо теперь покрылось морщинами — то ли от возраста, то ли от горя. Другой — плотный коренастый коротышка, круглый как мячик, весь в веснушках, за что получил прозвище Буль-де-Сон[4], казался совсем еще мальчишкой, лет пятнадцати или шестнадцати.

В этом дуэте он, веселый, с открытым лицом и с неизменной улыбкой на устах, представлял полную противоположность патрону, слегка напоминавшему Дон Кихота, и играл, без сомнения, роль молодого Санчо[5].

— Осторожно, месье, посмотрите, там люди… — неожиданно воскликнул юноша.

И действительно, в стороне от дороги в темноте промелькнули тени. Двое французов тотчас спрятались за деревьями. Силуэты, пригнувшись к земле, приближались медленно и осторожно. Должно быть, здесь произошла одна из последних и самых ожесточенных перестрелок — трупы, сваленные в кучи, выглядели особенно зловеще.

Зачем пришли сюда эти бродяги? Какой они национальности? Судя по росту, эти незнакомцы в длинных робах, перехваченных металлическими поясами, шерстяных колпаках, налезавших на лбы, не были японцами. Переворачивая трупы то на живот, то на спину, они с невиданным проворством снимали с несчастных одежду, опустошали карманы и срывали висевшие на шеях мертвецов украшения.

У Поля Редона, наблюдавшего за происходящим, кровь стучала в висках. Но какое он имел право вмешиваться?

Будучи собственным корреспондентом «Авенир», одной из центральных парижских газет, репортер[6] получил разрешение наблюдать за военной кампанией, следуя за русской армией, но при этом был обязан соблюдать строжайший нейтралитет[7].

Между тем мародеры[8] накинулись на несколько тел, сваленных в кучу. Однако среди трупов оказался живой человек. Он встал и, выпрямившись, попытался оттолкнуть злодеев. Те негодующе закричали, а один выхватил из-за пояса секиру и замахнулся. Еще мгновение — и оружие настигнет жертву. Редон выпрыгнул из укрытия и схватил убийцу за запястье. Секира полетела на землю под ругань, которую наш француз не понимал, хотя знал и русский и немного изъяснялся по-японски.

Люди принадлежали к коренному населению Маньчжурии и говорили на каком-то местном наречии. Они были грубы, злобны и невежественны. Мародеры тотчас набросились на непрошеного гостя, но тот оказался очень проворным. Заслонив незнакомца своим телом, Поль резко ударил противника хлыстом. От неожиданности бандиты отступили. Затем, поняв, что их десять против одного, снова приготовились к драке. Помахивая длинными ножами, которые гораздо больше подошли бы мясникам, чем солдатам, они двигались на журналиста, окружая его. Ситуация складывалась не из приятных. Но Буль-де-Сон уже спешил на помощь патрону. Подобрав с земли упавшую секиру, он сражался как настоящий воин, ломая руки мародерам и разбивая головы. Не растерявшись, Поль подхватил один из ножей, оброненных негодяями. Он прекрасно владел приемами фехтования, и вскоре противник оказался без оружия. Страх овладел мародерами: двое храбрецов в темноте начали казаться им настоящими великанами.

Отбросив нож, Поль Редон вновь схватился за секиру, с намерением сечь и сечь этих подлых негодяев. Но те, злобно ворча, удалились. Буль-де-Сон в ярости кинул им вслед несколько камней. Вскоре ночь поглотила бандитов.

— Патрон, хорошая работенка, как говорят у нас в Париже! — произнес Буль-де-Сон. — Кстати, как там наш подопечный, которого вы столь отчаянно защищали?

Поль Редон обернулся. Человек, которого он, рискуя жизнью, прикрывал своим телом, неподвижно лежал на земле.

— Может, он умер? — спросил репортер.

— Посмотрим…

Буль-де-Сон склонился над телом.

— Очень интересно! Не китаец, это уж точно, не японец, достаточно взглянуть на его рост. В Японии он сошел бы за великана. Может, он русский… Эй, дружище, да ты вовсе не умер, ты же только что дергал ногами… Давай просыпайся, петухи уже пропели!

Человек продолжал лежать не шелохнувшись. Похоже, он погрузился в кому[9], но, без сомнения, был жив, поскольку слышалось тяжелое дыхание.

— Подожди немного, старина, — продолжал Буль-де-Сон, — тебе необходимо подзаправиться. Эй, патрон, передайте-ка мне вашу дорожную флягу с водкой, попробую влить в него несколько глотков.

Поль Редон, вытащив из кожаного футляра флягу, передал ее толстяку.

— Черт, не видно ни зги, — пробормотал юноша, — я с трудом нащупал пробку, а тут еще голова закутана в капюшон. Посмотрим-ка, что там на нем… Какая-то каскетка[10] без козырька… Как колпак, вся в волосках, да еще и кусается. А! Вот его физиономия.

Поль Редон подошел ближе. Вытащив из кармана маленький электрический фонарик, он посветил прямо в лицо незнакомцу.

— Странно, — пробормотал он, — азиатский тип, но не похож ни на китайца, ни на японца.

И в самом деле, у человека, очевидно еще довольно молодого, были удлиненные черты лица, прямой нос и вовсе не узкие глаза. Единственное, что отличало его от европейца, так это широкий, выдающийся вперед подбородок.

Пока патрон изучал неизвестного, Буль-де-Сон пытался раздвинуть несчастному челюсти, чтобы влить несколько капель алкоголя. Вскоре это ему удалось. Мужчина вдруг зашевелился и повернул голову.

— А! Что я говорил! — толстяк. — Что ж, дружище, похоже, тебе обожгло нёбо.

— Посмотрите-ка, — вмешался Поль Редон, — кто это ему сделал такую странную прическу, сняв волосы почти вокруг всей головы… Да у него страшный порез на черепе!

— И правда, нужно промыть рану, но у нас нет воды. Ой, ой, вот так удар! И кожа содрана! Пощупаем. Кость, однако, не задета. Могу поспорить, что скоро этот малый будет на ногах. Глядите, патрон, он уже шевелится. Эй, приятель, что, если открыть глаза? Здесь твои друзья… Опасность миновала, все хорошо!

Раненый открыл глаза, но, ослепленный светом фонарика, тотчас закрыл их. Даже за этот короткий миг путешественники успели разглядеть большие красивые миндалевидные глаза, мрачный и глубокий взгляд которых пронизывал насквозь.

— У него такой вид, будто он не понимает, что я говорю, — сказал Буль-де-Сон. — В общем-то это неудивительно, в этой сатанинской стране мало кто говорит как парижанин. Патрон, вы у нас полиглот[11], идите пообщайтесь с ним. Возможно, он поймет какой-нибудь из знакомых вам языков.

— Попробую, — отозвался Редон, — но мой китайский оставляет желать лучшего.

Поль произнес несколько ласковых слов на языке Поднебесной Империи. К огромному удивлению, человек вздрогнул и, как бы отталкивая от себя кого-то, ответил на чистейшем английском:

— Я не… я не хочу быть китайцем!

— Хорошо, хорошо, никто вас и не заставляет, — невольно улыбнувшись, ответил репортер. — Господин, наверное, японец?

Услышав такие слова, раненый чуть ли не подпрыгнул на месте и возразил еще решительней:

— Нет, нет, я не хочу быть японцем!

— Хм. Не русский же вы, нет? — Редон. — Я вижу, вы не француз, не англичанин… не маньчжурец, как эти «честные потрошители», от которых вам только что довольно сильно досталось. Какой нации вы, в конце концов, принадлежите?

Было видно, что рана, хоть и не опасная, доставляла незнакомцу нестерпимое страдание. Сделав усилие, он вновь открыл глаза и отчетливо произнес:

— Я тот, у кого нет больше родины!

В голосе неизвестного прозвучали вызывающие нотки, однако чувствовалось столько боли и горечи, что у репортера невольно сжалось сердце. Тут силы вновь покинули раненого. Желтое лицо покрылось смертельной бледностью.

— Он снова потерял сознание, — прошептал Поль. — Кто бы он ни был, китаец или самурай[12], это еще не повод, чтобы оставить его здесь подыхать, как собаку… Буль-де-Сон!

— Да, месье!

— Приведи лошадей, они там, за деревьями. Мой конь достаточно силен и крепок, так что выдержит и меня и раненого.

Через минуту юноша возвратился, в точности исполнив приказание. Взгромоздить на лошадь человека, находящегося в бессознательном состоянии, оказалось нелегко. Вскоре, правда, путешественникам кое-как это удалось. Поль запрыгнул в седло и, придерживая одной рукой незнакомца, другой взялся за поводья. Они поскакали крупной рысью.

— Удастся ли нам приехать в Мукден до появления там японцев? — задумчиво произнес репортер.

— Хм, — неуверенно протянул Буль-де-Сон, — нам нечего их бояться. Вы — журналист, это свято… к тому же у вас есть охранное свидетельство.

— …Выданное русскими властями, и еще неизвестно, действительно ли оно у их врагов. В любом случае лучше об этом не думать, а скорее двигаться вперед.

Поль Редон поскакал быстрее. Храбрый малый, он вновь покинул Париж и отправился в путешествие потому, что был в глубоком трауре и не находил себе места. Его обожаемая жена, урожденная Дюшато, дочь золотоискателя на Аляске[13], взявшая его фамилию, делившая с ним все самые тяжкие испытания и оберегавшая от опасностей, его бедная Жанна умерла, произведя на свет мертвого ребенка.

Всегда веселый, общительный, беззаботный и остроумный парижский журналист изменился в одночасье. Он находился в прострации[14] и растерянности и вот уже в течение трех лет жил в одиночестве, равнодушный ко всему на свете, кроме своей потери. Затем вдруг вышел из оцепенения и отправился по заданию одной крупной парижской газеты прямо на русско-японскую войну. Как и многие, Поль Редон верил в победу европейцев, но после сражения при Ша-Хо (9—10 октября 1904 года) изменил свое мнение и теперь уже предвидел окончательное поражение России. Последующие события доказали правильность его выводов.

Первого января 1905 года француз стал свидетелем падения главного оплота могущества русских — Порт-Артура[15], который выдержал двадцать ужаснейших приступов и все-таки капитулировал. Затем последовало поражение при Хай-Ку-Тай, и японцы, наконец, проникли в Маньчжурию. Разразилось великое сражение под Мукденом.

Первого марта 1905 года, окружив русскую армию в Нои, японцы нанесли сокрушительный удар, окончательно разгромив ее.

У Поля Редона сжималось сердце при мысли о России — давнем союзнике и друге Франции, которая попала в столь бедственное положение, но он все же надеялся на лучшее.

Тринадцатого марта корабли Рожественского[16] прошли Мадагаскар[17] и через несколько дней должны были прибыть в Сингапур[18]. Они представляли огромную опасность для противника, с которой приходилось считаться, и вмешательство их могло изменить расстановку сил воюющих сторон.

Репортер торопился попасть в Мукден. Конечно, русские могли собраться с силами и организовать оборону, ведь они были смелыми и могучими воинами. Еще Наполеон говорил, что надо не просто убить русского, а еще и подтолкнуть, чтобы тело упало.

Поль подгонял своего коня, который, казалось, не чувствовал ни усталости, ни тяжелой ноши. Всадники миновали густой лес, где недавняя резня была особенно жестокой. Не осталось ни единого дерева, на котором не висело бы по трупу, и ни единого куста, в зарослях которого не валялись бы вперемешку тела погибших в последнем бою. Не слышалось ни вздоха, ни шороха, только вороны кружились, призывая своих сородичей разделить погребальную трапезу.

— Жуть! — проворчал Буль-де-Сон. — Никак не назовешь это приятной прогулкой!

— Мужайся, мой мальчик, скоро мы будем в деревушке Паркен, а оттуда идет последний участок дороги в Мукден. Там мы отдохнем немного, но только после того, как наш раненый будет в безопасности.

Журналист был прав: забрезжил рассвет, и вдалеке у дороги показалось несколько маньчжурских хижин.

— Скажите, патрон, вы ничего не слышите?

— А что?

— Шум какой-то, чертовски напоминает топот лошадей…

— Наверное, это русские бегут в Мукден…

Выехав из леса, путешественники оказались на открытой равнине, где их силуэты прекрасно просматривались со всех сторон на фоне поблекшего неба.

Раздался выстрел, за ним другой, и вокруг засвистели пули. Поль Редон мгновенно сообразил, что это предупредительный огонь, и придержал коня. Буль-де-Сон последовал его примеру. Оба подняли руки вверх, и тотчас неизвестные всадники нагнали их.

— Tomari mas ho! (Ни с места!) — послышался резкий голос.

И в одно мгновение французы оказались в окружении. Но это были не русские, нет, то оказались японцы.

ГЛАВА 2

Вокруг Поля Редона и его спутника образовалось плотное кольцо из низкорослых людей, каждый — в темной, перетянутой поясом униформе с металлическими пуговицами. Ружья были подняты и готовы к стрельбе. К пленникам приблизился офицер и произнес несколько слов на японском, обращаясь к репортеру.

— Я не понимаю, — ответил тот, — я француз и не говорю на вашем языке. Вы говорите по-французски?

— Да, — отчетливо произнес офицер, а затем продолжил со специфическим акцентом, слегка растягивая и коверкая большинство слов:

— Кто вы? Что здесь делаете? Куда направляетесь?

— Еще будут вопросы? — спросил журналист. — Кто я? Француз, военный корреспондент одной парижской газеты. Что делаю? Рискуя жизнью и терпя всяческие неудобства, слежу за кампанией. Я без оружия, что говорит о соблюдении мной абсолютного нейтралитета. Куда иду? Передвигаюсь с места на место, сейчас я еду в Мукден, где рассчитываю найти русский генштаб, при котором я аккредитован[19]. Вот мои документы.

— Значит, вы принадлежите к вражеской армии.

— Ни вражеской, ни дружеской… Я сохраняю нейтралитет.

В этот момент раненый, которого Редон, желая защитить, инстинктивно прикрыл полами своего плаща, неожиданно спрыгнул на землю и побежал в сторону. Офицер тотчас сделал знак, солдаты набросились на беглеца и, несмотря на его отчаянное сопротивление, окружили несчастного. Круг людей сжался сильнее, о бегстве нечего было и думать.

— Ха-ха! Это еще кто такой? — резко прозвучал голос японца. — Я полагаю, он не француз, и тем более не журналист.

Незнакомец, которого очень крепко держали за плечи и руки, все же выпрямился и, посмотрев прямо в лицо офицеру, произнес:

— Я был ранен… умирал, и французы подобрали меня с поля боя.

— Что вы делали на поле боя? Вы сражались против нас?

— Я не сражался…

— Вы, конечно, прогуливались под градом пуль и снарядов. Хватит болтать! Вы — кореец, не так ли?

— Да, я — кореец.

— И вы находились среди русских, вы сражались в рядах русской армии. Все ясно: вы — шпион.

— Шпион? Я?

— А эти двое — ваши сообщники.

— Как бы не так! — закричал Редон. — Вы, мелкий японский коротышка, вы начинаете мне надоедать! Среди кучи мертвецов я нашел живого и подобрал его. Я только выполнил свой долг человека и француза, и это вовсе не дает вам права оскорблять меня.

— Вы оказались вместе с корейцем, который сговорился с нашими врагами. Я не желаю вас больше слушать. Мы берем вас в плен.

— Будьте осторожны, журналиста, не принимающего участия в сражениях, уважает любая нация, и Франция спросит с вас за действия, которые нарушают международное право, — парировал[20] Редон.

— Месье, — холодно произнес маленький человек, — вы прекрасно говорите на французском, но я не понимаю всех тонкостей… Я встретил вас со шпионом…

— Вы лжете! — кореец. — Еще раз повторяю: я — не шпион.

— Хотелось бы верить, но не мне это решать. Вы пойдете со мной.

— Куда вы нас поведете? — поинтересовался репортер.

— Именно туда, куда вы и направлялись, в Мукден.

— Как? В Мукден?

— Да, туда. В настоящий момент он должен находиться в руках японцев.

— Откуда вам это известно?

Вместо ответа японский офицер пожал плечами, затем быстро отдал несколько коротких приказов.

Редона заставили слезть с коня. Буль-де-Сон, не сводя глаз с хозяина, сделал то же самое и встал рядом в ожидании дальнейших приказаний. Репортер отнесся к приключению философски: похоже, он смирился с мыслью, что ошибся. У него был один, плохой или хороший, принцип — всегда идти вперед наугад, не останавливаясь на полпути, и, будучи человеком, который более не дорожил жизнью, он зачастую сталкивался со смертельной опасностью.

В конце концов все образуется!

Но кто, черт побери, был этот несчастный кореец с таким умным лицом, на которого наш герой то и дело посматривал с любопытством и из-за которого он попал в столь затруднительную ситуацию? Шпион! Почему бы и нет, в конце концов! В таком случае положение Поля Редона становилось более чем щекотливым. Дело заключалось в том, что поведение незнакомца казалось довольно странным. Редон даже подумал, что этот человек специально разыграл обморок, чтобы ничего не объяснять, а потом стоило только ему захотеть улизнуть от японцев, как сознание вдруг вернулось.

Маленькие приземистые суетливые японцы быстро образовали колонну, оставив в середине место для пленников. Все оказалось так умело организовано, что о бегстве нечего было и помышлять.

Кореец, похоже, забыл о своей ране. Он выпрямился, расправил плечи и теперь был ростом с Редона.

Офицер, заняв место во главе колонны, четко печатал шаг — раз-два, раз-два… Впервые оказавшись среди японцев, журналист с удивлением отметил, с каким вдохновением эти маленькие человечки подчинялись командиру. Редон восхищался простотой военного построения и точностью движений.

Француз взглянул на корейца, возвышавшегося над колонной, и заметил в его умных живых глазах неприкрытую ненависть. У незнакомца были тонкие черты лица, ухоженные, хоть и короткие пальцы рук, и, несмотря на ветхость костюма, манеры поведения пленника выдавали аристократическое происхождение.

Кореец — это слово мало что говорило французу, и не потому, что он не знал этнографии Дальнего Востока, а, скорее, потому, что не мог прочитать всего того, что было написано в книгах. Ведь до настоящего времени Корея[21] находилась на оконечности азиатского континента, образуя полуостров, омываемый Японским и Желтым морями, и граничила одновременно с Китаем в районе Маньчжурии и с Российской империей в районе Владивостока, и слыла Богом забытой страной… «Королевством-отшельником» называли ее одни, землей «Спокойной Зари» называли ее другие.

Франция, Америка, Россия и, наконец, Япония поочередно пытались проникнуть туда и закрепиться в этих краях. Но одних оттолкнуло море, других разочаровала сушь и бесплодие земель. И Корея осталась вассалом Китая, хотя в действительности сохранила независимость. Было известно, однако, что Сеул[22] кипел ужасными дворцовыми интригами, вспыхивали восстания, люди убивали друг друга… так что в этой стране Спокойной Зари то и дело проливалась кровь.

Человек, которого разглядывал Редон, этот кореец, которому он спас жизнь ценой собственной свободы, не снимал с лица маску таинственности.

Двигаться стали быстрее, и трем пленным пришлось ускорить шаг. Буль-де-Сон ворчал, поскольку ему жали ботинки. И зачем они ввязались в это дело? Если бы они не задержались с этим незнакомцем, то уже догнали бы русских. А вместо этого что? Что их ждет? Какой у них все-таки неприятный вид, у этих маленьких японцев — желто-рожие, с узкими глазами, как у разъярившихся кошек.

Тем временем Редон решил все выяснить. Он приблизился к раненому, который, к его удивлению, чувствовал себя превосходно, как будто и не было того глубокого обморока, чему француз сам был свидетелем.

— Послушайте, — произнес он очень тихо, — вы видите, в какое положение мы попали из-за вас… Не кажется ли вам, что хотя бы из вежливости стоит рассказать мне, кто вы и что делали на поле битвы.

Мужчина молча скосил на спутника черные глаза, похожие на два горящих уголька. Редон начал раздражаться.

— Ваше молчание граничит с неблагодарностью или, по крайней мере, с невежливостью. Мне кажется, я заслуживаю несколько другого отношения. И вот еще, прошу вас говорить со мной откровенно.

Кореец, подняв голову, произнес каким-то странным, похожим на стон голосом:

— Вы хотите знать мое имя?.. Меня зовут Мститель. Шпион ли я? Нет. Я ненавижу и японцев, и русских, а впрочем, и всех европейцев — французов, англичан и прочих, кто бы они ни были… Я — одинокий кореец из Королевства-отшельника, где вы нарушили покой. Я — дитя Спокойной Зари, которую вы потревожили. Не спрашивайте больше ни о чем… я не отвечу.

— Значит, это правда, что вы не сражались в одном ряду с русскими?

— Я? Лев не дерется вместе с гиенами[23].

— И последнее… Я — француз, а вы утверждаете, что ненавидите меня. Однако я оказал вам услугу, стало быть, вы — мой должник. Хотите что-нибудь спросить у меня?

— Нет. Вы теперь пленный, а я сбегу и вновь займусь прерванным делом. Не старайтесь узнать меня лучше, забудьте — это гораздо безопасней. Этим советом я плачу вам мой долг. Пусть каждый пойдет своей дорогой. Это все, что я хотел сказать.

Склонив голову и скрестив руки на груди, кореец безучастно продолжил путь.

— Послушайте, патрон, — шептал на ухо своему хозяину Буль-де-Сон, — я ничего не понял из вашего разговора, но если мои уши мало что слышали, то глаза, по крайней мере, видели хорошо, и вот что я вам скажу: остерегайтесь этого грязного глухонемого… Клянусь честью, он способен на все и даже на самое худшее.

— Я не боюсь его, больше того, он меня заинтересовал.

— Вы слишком добры, патрон.

— Замолчи… Мы много болтаем, нас могут заподозрить… Но что-то там снова произошло…

Действительно, какое-то странное волнение охватило японский армейский корпус[24]. Офицеры прокричали команды, солдаты приготовили оружие. Подошел японец, недавно разговаривавший с Редоном.

— Наша разведка доложила, что казачий полк собирается атаковать нас… Какие-то остатки русской армии… Нам необходимо будет сразиться. Вам известно, каковы правила военного времени? Если я заподозрю вас во враждебных действиях, мой долг расстрелять вас без предупреждения. Я слышал, что французы очень щепетильны в вопросах чести. Дайте слово, что не предпримете ничего против нас. Пожалуйста, вы можете находиться вне сражения, и если не сбежите, то я предоставлю вам свободу.

— С удовольствием сделаю то, о чем вы просите. Я — ваш пленный и им останусь. Можете не беспокоиться ни за меня, ни за моего помощника.

— Хорошо.

Отдав честь, японец повернулся на каблуках и громко скомандовал. Четверо солдат тотчас окружили корейца. Тот оставался в неизменной позе, с опущенной головой и скрестив руки на груди, как будто ему было безразлично происходившее вокруг. Редон догадался, что может произойти, и бросился наперерез.

— Что вы собираетесь сделать с этим человеком? — закричал он.

— Он не француз, а обыкновенный шпион. По законам военного времени я уничтожу его.

Обхватив корейца руками, репортер громко сказал:

— Вы не совершите подобного преступления. Когда убивают во время сражения, пусть! Но хладнокровно зарезать человека только лишь по подозрению, не имея доказательств…

Японец вытащил шпагу, солдаты приготовились стрелять.

— Почему вы не взяли с него слова так же, как с меня, что он не убежит?

— Потому что он — шпион, и я не верю ему.

— Но вы же поверили мне! Ладно! Не убивайте этого человека, я поручусь за него.

— Вы?

— Я отвечаю за него, говорю вам.

В этот момент раздались дикие крики и громкое «ура». Офицеру необходимо было, не теряя ни минуты, занять место во главе колонны. Казаки с шашками наголо стремительно скакали к группе японцев.

— Я полагаюсь на вас! — японец Редону и быстро удалился, чтобы принять участие в уже начавшемся сражении.

Японцы встретили противника оглушительным грохотом ружейных выстрелов. Лошади спотыкались и падали, роняя своих седоков. Однако русские, придя в ярость, жаждали крови. Волны свинца накатывались без остановки, и тем не менее казакам удалось проникнуть внутрь квадратного построения неприятеля и завязать рукопашный бой. Разгорелась еще одна жестокая битва, где лицом к лицу столкнулись не люди, а дикие звери, готовые разорвать друг друга в клочья.

Не имея права участвовать в боевых действиях, Редон бросился в ров, увлекая за собой Буль-де-Сона и корейца. Там, по крайней мере, они были в безопасности.

Шла ожесточенная борьба, хотя победа все равно ничего не решала. Казаки дрались так отчаянно, как будто им оставался лишь один глоток воздуха.

Поднявшись на цыпочки, репортер высунул голову из канавы и наблюдал за ужасной баталией. Его человеческая природа страдала при виде этого разгула жестокости. Буль-де-Сон подошел и встал рядом. Происходящее так потрясло юношу, что его стало тошнить.

Хорошо владея собой и будучи очень сдержанными, японцы дрались молча, движения их были точны, и удары достигали цели. Казаки с бешеной яростью и воплями налетали на противника.

Кто, в конце концов, будет повержен в этом сражении, кто задавит своего врага?.. Едва лишь кто-нибудь отступал, как его тотчас начинали преследовать. Японцы гнали русских до конца, до последнего выстрела. Затем офицеры отдавали команды, ряды смыкались с безупречной точностью, и уже никто не мог бы подумать, что только что в них были бреши.

Редон невольно восхищался: эти маленькие солдаты потрясали его своей стойкостью и храбростью. Теперь француз понял, почему им удалось побить русских и почему они побьют их еще…

Репортер заметил молодого офицера, чьим пленником он являлся, который подбирал мертвых, лежавших у дороги. Поскольку японец проходил мимо рва, в котором они спрятались, Редон не мог воспротивиться желанию заговорить:

— Ваши пленные приветствуют вас, вы — настоящие бойцы!

— А! Вот вы где! Очень хорошо, что сдержали слово…

— Это по-французски, — ответил Редон. — Пойдемте, друзья, нам предстоит нелегкая дорога в Мукден.

Взмахнув рукой, репортер обернулся. И тут он и Буль-де-Сон одновременно вскрикнули от удивления: кореец исчез.

ГЛАВА 3

Но каким образом? Не сквозь землю же он провалился?.. Единственно, что можно было сказать с уверенностью, что рядом корейца больше не было. Редон почувствовал, как его лоб покрывается холодным потом. Нет, он не боялся гнева японца, который мог обрушиться на него, но то, что он поручился и не сдержал слова, мучило француза. Он пробежался по рву из конца в конец и обратно, разыскивая следы исчезнувшего незнакомца.

— Я говорил вам, что он негодяй…

Внезапно возмущенные выкрики донеслись до ушей пленников. Японский офицер обнаружил наконец, что его обманули, а поскольку Редон и Буль-де-Сон на минутку отлучились в поисках пропавшего, то офицер, не сомневаясь, что и они тоже сбежали, стал осыпать беглецов проклятиями и оскорблениями на своем языке.

Подбежав к японцу, репортер на плохом японском попытался его образумить.

— Я запрещаю вам так говорить. Я сдержал свое слово, кто может это отрицать? Кореец смылся, что поделаешь, но я-то ведь в ваших руках!

Офицер был очень разгорячен сражением, в котором только что принял участие, и, увидев рядом с собой француза, распалился еще сильнее. Он вытащил из-за пояса револьвер и направил дуло в голову репортеру. Редон тотчас схватил его за запястье и, крепко держа, тихо произнес:

— Каково бы ни было преступление, которое вы приписываете мне и моему компаньону, вы не имеете права убивать нас. У нас нет оружия, и мы не сражаемся ни на чьей стороне.

Японец почувствовал крепкую руку француза, державшую его, однако не проронил ни звука, не отдал приказа, чтобы прибежали солдаты и продырявили строптивого иностранца перепачканными кровью штыками, и никого не позвал на помощь. Эта сцена происходила в двух шагах от поля боя, где люди только что убивали друг друга, и была не менее зловещей.

Прошло мгновение. В душе японца шла борьба дикаря с человеком, не лишенным культуры. Офицер был бледен, боль в руке стала невыносимой, но он знал, как ее переносить, не показывая вида. Лишь голос, звучавший немного хрипло, выдавал его:

— Хотите сдаться?

— Сдаться? Что за странное выражение… Мы и так в вашей власти, мы согласились остаться вашими пленниками, вот и все.