Волшебная мясорубка

      – Брось, пусть останется, целее будет, – сказал толстяк, и ему стало нехорошо от собственных слов.
      Секунду они не двигались.
      – Нет, я все-таки возьму его. Вдруг мы не вернемся, – сказал Франк и, топая великоватыми ботинками, помчался обратно в номер.
      «Я его отпущу, если что, – думал он на ходу. – А если все обойдется, заберу домой».
      Когда он вернулся в холл, еще сонный Вильке стоял на том же месте.
      – Еле отыскал его, в шкаф от сирены спрятался, – сказал на бегу Франк. – Ну бежим же!
      Они выскочили на улицу и увидели, что она совершенно пуста. Сирена уже не выла. Секунду мальчики стояли в ступоре, потом, прислушавшись, уловили шум моторов в том месте, где вечером строили роту.
      Они выбежали на площадь. Там стояло четыре грузовика с брезентовыми тентами, и один из них уже отъезжал. Франк и Вильке подскочили к ближайшему, им помогли забраться в кузов. Пока они устраивались, грузовик тронулся, и они поехали из Раушена на войну.
      Ругаемый и пинаемый всеми сонный Вильке сразу предпочел залезть вглубь кузова. А Франк остался у борта – прощаться с городом. Когда машина вырулила на небольшую площадь, он приложил козырьком руку к глазам и поймал взглядом на секунду подсвеченную фарами другого грузовика статую женщины с кувшином на плече, преклонившую одно колено.
      «Прощайте, фрау Гретта, – улыбнулся Франк, поежившись от холода, и бережно, чтобы не придавить котенка, запахнул шинель. – Вперед стремись, солдат отчизны, и смерть спокойно встреть!»
 

* * *

 
      Уже через полчаса их автоколонна остановилась у блокпоста на въезде в Кенигсберг. Из-за гудения машин канонада слышна была не отчетливо, но ее отдаленные разрывы, казалось, слегка потряхивали воздух.
      Миновав ворота первого форта, машины с отрядами гитлерюгенда двинулись по переполненной войсками сырой брусчатой улице. Солдаты бежали, шли строем, стояли в оцеплении, вели взволнованных овчарок и доберманов, сидели на мотоциклах. В городе – затаенная тишина и полный мрак. Еще ходили трамваи – вероятно, их использовали для переброски по городу войск и боеприпасов. Улицы были завалены противотанковыми «ежами», газоны превратились в траншеи, а на площадях торчали бетонные конусы огневых точек.
      Старинный город, славная столица восточной Пруссии, был почти полностью разрушен авиацией. Однако ночью это было не так заметно, и набитый войсками Кенигсберг действительно выглядел самой грозной крепостью в мире. Скрытые под земляной насыпью старые военные коммуникации поросли травой и кустарником. Бесконечные ходы и туннели подземных укреплений несколько раз опоясывали город, образуя неприступные цитадели. К старинным крепостным фортам прибавлялись построенные в панике последних дней бункеры и железобетонные доты. Гарнизон Кенигсберга был огромен, поскольку здесь решалась судьба Третьего рейха.
      Когда грузовики встали на краю одной из полуразрушенных улиц, юные солдаты повыпрыгивали из них и построились в длинную шеренгу, стоя спиной к парапету канала. Какой-то лейтенант слез с мотоцикла с коляской и пошел вдоль строя. Франк и Вильке стояли рядом.
      – На первый-второй рассчитайсь! – скомандовал офицер.
      «Первый. Второй. Первый. Второй», – потянулось по ряду.
      – В две шеренги становись! Раз-два! – приказал лейтенант.
      Офицер сел на свой мотоцикл, проехал немного вдоль переднего строя, привстал на подножке и скомандовал:
      – Первая шеренга – на месте! Вторая – на пра-а-во, за мной – шагом марш! – и он медленно поехал прочь, уводя за собой половину ребят, а сними вместе и рыжеволосого толстячка Вильке. Друзья детства были разлучены. Франк ничего не мог поделать. Он просто стоял и сколько мог провожал строй товарища взглядом.
      Вторая половина прибывших осталась торчать посреди города, у оврага, не зная, кто должен ими командовать. С разных сторон слышалось гудение автомашин, скрежет танков и лай собак. Через десять минут завыла сирена воздушной тревоги, и проходящие мимо солдаты забегали, придерживая руками каски. Еще минут через пять в небо ударили лучи зенитных прожекторов и стали подслеповато обшаривать ночную мглу. Вслед за ними посыпались струйки зенитных трасс, и захлопала шрапнель. Звук стрельбы долетал не сразу, как гром во время грозы. Искристый, словно фейерверк, взрыв на мгновение озарял небо, освещая розовые облачка, оставшиеся от предыдущих разрывов.
      Когда улицы почти опустели, солдатики продолжали стоять и робко оглядываться по сторонам. Наконец, к строю подъехал тот же самый мотоциклист.
      – Внимание! – сказал лейтенант. – Только что поступили сведения о прорыве противника на подступах к городу. В данный момент наши доблестные войска ведут отчаянную борьбу, чтобы сорвать планы русских по окружению Кенигсберга. Многие из ваших товарищей сейчас участвуют в жестоких боях с превосходящим по численности и технике противником. – Голос у офицера был сорван, но он хрипел, не жалея связок. – Фюрер призывает свою молодежь, то есть каждого из вас, к борьбе за спасение славной твердыни Тысячелетнего рейха, ставшей сегодня главной цитаделью немецкой нации. – Офицер помолчал и, как-то лукаво улыбнувшись, закончил: – Вашей непосредственной задачей будет являться отсидка в хорошо укрепленных фортах этой неприступной крепости. Чтобы ни случилось, врагу не занять этот город, если в нем еще остался хоть один верный сын нашей нации. Да хранит вас Бог. По машинам, бегом марш! – скомандовал офицер, и юные солдаты запрыгали в кузова.
      Их высадили на тихих окраинах, в красивом и мирном ясеневом парке. Здесь было светлее и спокойнее, чем в центре, хотя звуки канонады слышались так же. Пока они ехали, начал моросить дождь. Могучие стволы деревьев были покрыты тонким слоем темно-зеленого мха. Пахло городской сыростью и тревогой. Ручейки солдат, громко топая, по команде побежали ко входу в форт, перед которым стоял огромный бетонный кокон с крупнокалиберным двуствольным корабельным орудием. Юные воины пробежали бронированные врата и оказались в слабоосвещенном туннеле с поперечными ходами в стенах. Тут было уже полно солдат, а также ящиков с припасами, приготовленными для длительной осады.
 

* * *

 
      Франк не знал, сколько прошло времени, но ему казалось, что целая вечность. Снаружи шли бои. Большую часть времени пребывания в крепости солдаты просто сидели на корточках, прислонившись к стене. Лишь изредка выдавалась возможность быть полезными – когда в казематы соседних оборонительных сооружений нужно было по подземным переходам подтащить боеприпасы. Кормили нормально, даже хорошо, и всего необходимого здесь было достаточно.
      Франк составил приблизительную карту подземных коммуникаций. Он любил рисовать карты и всегда носил для этого в нагрудном кармане блокнот и карандаш. В блокноте было много карт, но особенно он любил две. Первая изображала его теперь уже разрушенный дом в Австрии, родную улицу и ее окрестности: он нарисовал это все по памяти, когда его призвали в армию. На другой были нарисованы любимые тропинки Раушена: он создал ее, когда гулял один, без Вильке и Михаэля: присаживался спиной к дереву и чертил очередную кривую аллейку, по которой только что прошел. Теперь же он мог гулять по ним в воображении, двигая карандашиком и подрисовывая встречающихся друзей и прохожих.
      «Здравствуйте, фрау Кольбе, – вежливо говорил он про себя нарисованной старушке в черной шляпке и с зонтиком-клюкой, – как поживаете?»
      «Нормально, милый, – отвечала эмансипированная старушка. – Только папиросы кончились. Вот я и пошла в лавку к господину Гольдену».
      «Хотите, я дам вам свои? – предложил Франк. – Я не курю, а мне все равно выдают, и я их обычно меняю на всякие безделушки».
      «Но у меня нет никаких безделушек», – возмутилась фрау Кольбе и озадаченно взглянула на свой выцветший и объеденный молью зонт.
      «Да не нужна мне ваша клюка», – засмеялся Франк и сунул женщине пачку.
      «Ну, тогда заходи на чай, раз такой добрый, – принимая подарок, сказала довольная фрау. И даже ее старый наутюженный траур с кружевными манжетами теперь смотрелся весело и как-то по-цыгански. – Дура я старая, у меня же кое-что есть для тебя!
      Она расстегнула ржавый замочек на своей торбе и достала три больших желтых яблока.
      «Вот возьми, это тебе, – сказал она, цокнув морщинистым ртом. – Вообще-то я несла их господину Гольдену. Но теперь из-за тебя, змееныш, старику придется кусать локти».
      «Выживет», – засмеялся Франк, принимая ответный дар.
      «Нет, – передумала фрау Кольбе. – Одно я все-таки отнесу ему».
      «Правильно, – согласился Франк, – тогда будет всем по одному. Одно господину Гольдену, одно Вильке, и одно, самое большое, мне».
      «Ну, давай, до встречи, чертенок», – взмахнула тонкой старушечьей кистью фрау Кольбе.
      И Франк пошел дальше по аллее, думая над тем, что фрау Кольбе с виду натуральная ведьма и, если бы рыцари Тевтонского ордена все еще обитали в этих краях, они без промедления отправили бы ее на костер. А фрау Кольбе бесстрашно, как Жанна Д’Арк, подошла бы к великому магистру и, не выпуская изо рта папиросы, сказала бы: «Чтоб ты сдох и встретил меня в аду, дьявольское отродье!»
      Только Франк придумал, кого повстречает дальше, и приготовился его рисовать, как вдруг… «Эй! – вновь окликнула его издалека знакомая ведьма. – А на чай ты все-таки приходи. – И сурово добавила: – Я испеку тебе кексы. Придешь?!»
      «Конечно, фрау Кольбе! – крикнул Франк черной сутулой фигурке. – Я ведь жить не могу без кексов!»
      Старуха, молча развернувшись, снова заковыляла по кривой асфальтовой дорожке. А вокруг тихо, не обращая на себя внимания, падали большие кленовые листья.
      В общем, самодельный атлас Франка был волшебным. И большую часть времени они с котенком проводили, гуляя по столь знакомым, но в то же время сказочным уголкам Раушена. А в реальности в осажденном Кенигсберге дела шли плохо: все проходы их форта были завалены носилками и плащ-палатками, на которых лежали раненые.
      Сквозь многометровые краснокирпичные стены доносились глухие взрывы, а иногда форт чуть заметно вибрировал от прямых попаданий. По проходу метались солдаты, санитары постоянно выносили со стороны входа убитых и раненых бойцов. Много было контуженных и обожженных. Морщась от боли, они рассказывали, что город окружен, оборона прорвана и русские с жестокими боями захватывают район за районом, взяли уже весь центр, остров, вокзал, оба берега Прегеля и зоопарк. В это сложно было поверить, ведь обнесенный несколькими фортами город со своими туннелями, катакомбами и лабиринтами столетиями славился как неприступная германская крепость.
      – … Нам не сдержать их. Кенигсберг падет через несколько часов. Но это не значит, что мы сдаемся. Фюрер приказал стоять до последнего немецкого солдата.
      Франк с другими ребятами выслушал очередного раненого солдата и, грустный, съежился на своем месте у кирпичной стены.
      – Когда все кончится, – посоветовал Франк котенку, – то ты поселись у какой-нибудь доброй фрау. Лови ей мышей. Подслушивай детские сказки. Гоняй голубей на старом чердаке. – Франк замер, задумался или что-то припомнил. – На старом чердаке, где будет полно всякого старого хлама: граммофонные трубы, сломанные швейные машинки и всякое такое, что уже давно не нужно, но жалко выбрасывать, потому оно и заброшено на чердак – пылиться и растягивать паутину. В детстве я часто лазал туда, чтобы найти какой-нибудь старинный клад или понаблюдать за Грабен-штрассе из тьмы полукруглого чердачного окошка нашего старинного дома. Однажды, когда мне было лет десять, я откопал в пыльных завалах старую-старую книгу огромных размеров. И, представь себе, это оказался самый настоящий старинный атлас. Я листал его желтые страницы с рисунками горных цепей, лесов и рваных морских берегов. По бледно-зеленым потемневшим морям плавали пиратские корабли, а индейцы метали в них свои копья со скалистых американских берегов. А сколько там было разных сказочных стран! По ним ходили белые медведи, слоны и жирафы. А там, где были обозначены белым еще никем не исследованные страны, были надписи: «Осторожно, драконы!»
      Сколько приключений обещали путешествия по всем этим странам! Между каждой картой был белый лист с гербом и выведенным готическим шрифтом названием изображаемого за ним королевства. Перелистывая их, я, конечно же, решил стать путешественником и первооткрывателем новых земель. И я уже начинал представлять себе эти путешествия, опасные приключения, встречи с все новыми и новыми друзьями.
      Однажды, когда я у полукруглого чердачного оконца листал свою волшебную книгу, над городом завыла сирена и пешеходы бросились в разные стороны. Они бежали от дома к дому, толкаясь и волоча за собой детей. Тут наверху появилась моя мама, тоже схватила меня за руку и потащила вниз. Я хотел вырваться, чтобы забрать книгу, но она не пустила. Нас с сестренкой вывели на улицу, и мы помчались по родной Грабен-штрассе. Потом мы сидели в темном бомбоубежище и слушали, как бомбят наш город. В тот день мой родной дом разрушили тоже, и на его пепелище я нашел только один потемневший от огня уголок своей книги. Вот он, посмотри. – Мальчик достал из нагрудного кармана блокнотик, вытащил из него рваный и обугленный с краю кусок старой карты и показал котенку. На ней была коричневая горная цепь, темный лес и почти черная речка, впадавшая в озеро с мелкими полосками волн. Карта была ручной работы и сделана очень кропотливо.
      – Теперь это моя единственная сказочная страна, – печально улыбнувшись, сказал мальчик. – Я ношу ее в своем кармане уже больше четырех лет – почти четверть всей моей жизни. Когда меня убьют, я унесу этот клочок сказки с собой. И спрошу на небе Бога: Ты знаешь эту страну? Он скажет: «Конечно». И я попрошу хотя бы ненадолго, на один годок, пустить меня попутешествовать по ней. И я знаю, что самый добрый, самый милосердный Господь, зная о моей жизни на земле, ведь я ничего дурного не сделал, сжалится надо мной и отпустит меня в страну добрых драконов и говорящих зверей. И, если он будет не против, я приглашу туда своих товарищей Вильке Боргена и Михаэля Кольвица.
      Франк открыл свою банку с ливером, съел немного и стал кормить котенка. Тот, видать, сильно проголодался и уплетал за обе щеки. Мальчик не стал ему мешать, а развалился на расстеленной шинели и стал сочинять письмо своему лучшему другу:
      «Дорогой Вильке, с нашим Тигром все в полном порядке. Сейчас он ест мой ливер и мурлычет от удовольствия. Я не знаю, дойдет ли это письмо до тебя, но я перепишу его три раза. Два попробую переслать полевой почтой, а одно отдам в штаб, в личное дело до востребования. Авось догадаешься поинтересоваться о моей судьбе.
      Живем мы в настоящем подземном замке, и думаю, что пробудем здесь до конца войны. Кстати, кроме нас, в этой пещере живет один дракон. Но ты не пугайся, это добрый дракон. Правда, он хворает и от его чихов нас немного потряхивает, но мы его лечим. Батальонный врач сказал, что в его возрасте с насморком шутки плохи и прописал ему горчичники и банки. Но не обыкновенные банки, какие ставила тебе старуха Кольбе, а настоящие – трехлитровые. Так что нам пришлось срочно освобождать от твоего любимого яблочного джема двадцать банок. Жаль, что тебя не было, мы бы сделали это быстрее. А я его теперь и видеть не могу. Зато дракон сразу пошел на поправку, и батальонный хирург сказал, что гланды можно не удалять, а то без гланд он не сможет дышать огнем и будет по этому поводу переживать.
      Что касается твоего решения перебраться в Раушен, то я считаю, что это просто здорово. Летом я буду к тебе приезжать. А лето в Раушене, наверное, в тысячу раз прекрасней зимы. Будем гулять и купаться. Купим или построим сами хижину на берегу и будем там играть в пиратов все каникулы. Даже пригласим всех наших друзей, включая фрау Гретту, ведьму Кольбе и ее друга, лавочника и мага господина Гольдена. Так что, думаю, лето мы с тобой проведем просто чудесно.
      Ну а если, дорогой Вильке, у нас не получится, (ты понял, о чем я), то приезжай в мою страну. Приглашаю! И поверь мне, там нам будет еще лучше, чем в Раушене. Ведь там есть небольшой городок, Гуттон. Он совсем как Раушен, стоит на обрывистом берегу, только с берега его окружают горы, жизнь там веселая и живет там милый народец, похожий нравом и бытом на гномов. Так что, если что, приезжай, буду ждать. Береги себя.
      Твой боевой товарищ и друг Франк Бёме».
      Мальчик заплакал. Он очень не хотел плакать. Он и письмо писал, и говорил с котенком только затем, чтобы не плакать. Франк вскрыл еще одну банку с ливером, взял котенка на руки, начал гладить его и мысленно беседовать с ним.
      «Обязательно найди себе такую фрау, чтобы с чердаком. Ну, ты понял, дружище».
      Вдруг в туннельных лабиринтах четвертого форта крепости Кенигсберг замигали красные, закрытые сеткой лампы, и на стенах затрещала система оповещения: «Ахтунг! Ахтунг! Газ! Ахтунг! Ахтунг! Газ! Надеть противогазные маски!»
      – Вот тебе и конвенция, – вскинул глаза мальчик. – Над нами русские.
      Как и все ребята кругом, Франк стал судорожно расстегивать противогазную сумку.
      Поднялась суета, сразу почувствовался едкий запах сырого сена. Через минуту все кругом засопели в противогазах, озираясь и пытаясь хоть что-то разглядеть в глубине туннеля. Вдруг Франк запаниковал и засуетился, глядя на своего фыркающего и задыхающегося котенка. Он ведь был без маски!
      Недолго думая, мальчик вскочил, зажал мордочку друга ладонью и помчался во весь опор по забитому солдатами темному туннелю четвертого форта.
      – Стоять! Назад! – кричали ему, но он не обращал ни на кого внимания и мчался среди сидящих в противогазах солдат.
      Ему ставили подножки, пытались поймать, но он вырывался и продолжал бег. Наконец, он нырнул в низкую дверцу в стене бункера и побежал по узкой темной лестнице вниз. Потом – через тесный коридор, и по лестнице добрался до бронированной двери, ведущей в каземат бетонного дота, стоявшего перед их фортом. Скользнул за дверь, протиснулся между двумя пулеметчиками, ведущими огонь из MG-42, и вышвырнул из глубокой амбразуры пушистый комочек на ослепительно яркий дневной свет. Ошалевший котенок под оглушительный треск и грохот боя полетел вниз, свалился на взрыхленную снарядами рыжую землю и помчался зигзагами прочь.
      Как белка, проскакав около сотни метров по истерзанной земле, котенок вылетел на обглоданные войной остатки городского парка и пробежал сквозь расположившуюся в них цепь русских солдат. Котенок прыгнул вперед и залег в небольшую воронку. Над головой его свистели пули, где-то рядом стреляла пушка. От каждого ее выстрела земля вздрагивала, и со стенок воронки ссыпалась глинистая крупа. Дальше трещали пулеметы и слышались крикливые голоса военных. Котенок выглянул из воронки и увидел, что по близости никого нет, только вдалеке ползет дымовая завеса. Он выскочил и поскакал мимо стальных ежей прямо в дым. Пробежав парк и войдя в завесу, он оказался на дороге, по которой, пригибаясь в тумане дымовых шашек, бежали красноармейцы в ватниках и длинных шинелях. Они по двое тащили зеленые ящики и двигались не к форту, а куда-то в сторону, вдоль парка, туда, где работали пушки.
      Выждав момент, котенок, перебежал у них под ногами на другую сторону разбитой дороги. Там снова начинался парк с расщепленными и обглоданными стволами ясеней. За парком виднелись уцелевшие коробки домов с пустыми проемами окон. Перед ними сквозь остатки деревьев и столбики фонарей котенок увидел скачущие на выбоинах грузовики. На обочинах рядами лежали раненые, а вокруг них, в телогрейках и кирзовых сапогах, бегали девушки с санитарными чемоданчиками.
      Котенок проскользнул мимо бойцов, чудом проскочил под колонной грузовиков и запрыгнул на подоконник полуразрушенного жилого дома, что стоял в полукилометре от линии огня. Здесь он, наконец, смог отдохнуть. Он долго сидел, поджав лапки и втянув голову так, будто замерз, и сквозь остатки деревьев и фонарей испуганно наблюдал за грузовиками, вздрагивая от грохота и скрипа их кузовов.
      … На следующий день он проснулся среди завалов разрушенного дома. Над собой он увидел синее-синее небо, очерченное квадратом уцелевших стен. Оно было такое яркое, что нельзя было смотреть на него, не жмурясь. По небу плыли белоснежные облака. За проемами окон было утро, и все так же гремели грузовики. Но шума войны уже не было: Кенигсберг пал.

Эпизод II
Боденвельт

      – Боже, мой! Где же теперь Вильке? – сказал Франк, не понимая, где он: наяву или еще во сне.
      Ему снилась бесконечная беготня по темным туннелям подземной крепости. Стекла противогаза запотевали, отчего и без того серый мир вокруг расплывался и размазывался… Он бежал со всеми в темноте и дыму, запинаясь о ящики и упавших товарищей, мчался дальше и дальше по тесным проходам форта. Потом над головой засвистели зеленые трассирующие пули. Они щелкали о стены и превращались в фонтанчики искр. Под огнем все рухнули на четвереньки и, похожие в противогазах на стадо маленьких слонов, помчались, утягиваясь в ближайшую арку. Как только Франку удалось протиснуться за поворот, стрельба прекратилась, уступив место другим звукам: возне, собственному дыханию в противогазе и стуку сталкивающихся касок.
      – Сопротивление бесполезен! – вещал из рупора, едва понятный из-за сильного акцента голос. – Сдаваться в плен. Мы гарантировать простой немецкий солдат жизнь! Сдаваться в плен…
      Не успел парламентер договорить, как немцы открыли в его сторону плотный огонь. Русские ответили, и в тот же миг прямо по распростертым на земле мальчикам прочь от противника заскакали здоровенные мужчины в куртках «СС» и обтянутых материей касках. Их было человек шесть, в руках они несли пулеметы и штурмовые винтовки. Эсесовцы, до этого прикрывавшие отход гитлерюгенду, сейчас, пыхтя, удирали от чего-то, увиденного со стороны русских. Мальчики, понявшие, что оттуда надвигается что-то новое и ужасное, вскочили и побежали за взрослыми. Вдруг сзади раздалось хищное шипение, хлынул ослепительный свет, и недра форта наполнились криками горящих, как факелы, людей. Движение застопорилось, и давка стала невыносимой. Стекла масок запотели окончательно. Стало нечем дышать. Мальчики один за другим начали срывать противогазы. Новый взрыв света – река пламени промчалась над касками по сводам туннеля, и все вновь повалились на пол. Очередной свирепый залп огнедышащего ствола, жар по лицу, глубокий обжигающий вдох, плотный, как сметана, туман, и в конце всего этого – прохладная, мокрая тишина…
      Франк пробудился в испуге, весь в испарине от нездорового полусна. Тишь и стылая сырость. Он почувствовал, что кругом, похоже, никого, и это его несколько успокоило, но он все еще дышал, как после пробежки. Сознание было таким мутным, что Франк не удержался и вновь прилег на холодный камень, свернувшись клубочком и сжав голову руками. Волосы под пальцами были мокрыми и липкими.
      Немного полежав, он встал на корточки. Было так темно, что Франк подумал, что ослеп. Он стал пробираться наощупь. Продвигался он очень долго и медленно. Несколько раз припадал к каменному полу и погружался в мутное забытье. Время от времени он твердо решал, что все это сон, но от этого желание хоть куда-нибудь выбраться только возрастало. А иногда Франк вдруг пугался, думая, что это все наяву, и вся его решительность куда-то пропадала. Но от страха и холода он продолжал ползти, карабкаться и спускаться. Путь его был неровен – то каменные кручи, то уходящие в неизвестные глубины скользкие ступени. Франк наугад карабкался по ребристым уступам в глухую темень сырой пещеры. А кругом никого – тишь и мутная темнота.
      Неожиданно он заметил, что изо рта при дыхании идет пар. Франку показалось, что стало светлее, и он стал пробираться дальше, надеясь выйти на свет.
      Вдруг ему послышались приглушенные голоса, колени подломились, и он рухнул на жесткие камни. Страх сковал его и не давал шевельнуться. Голоса зазвучали снова, но казались еще глуше. Мысль о том, что он упускает возможность спастись, пронзила Франка, и он изо всех сил, со стонами и пыхтением пополз на звуки. И чуть не провалился в пропасть. Франк замер, прильнув к земле и ухватившись за камни.
      Он немного успокоился и прислушался. Тихо, никого. Может, померещилось?
      – Эй, – нерешительно позвал Франк, – есть здесь кто-нибудь?
      Ответа не было. Он крикнул еще раз, но так тихо, что сам едва услышал свой голос. В ответ в ушах засвистел студеный ветер из открывшейся перед ним бездны. Франк обнаружил, что стало еще светлей, будто глаза привыкли. Он уже мог различить над пропастью шершавые сталактиты.
      Внезапно раскатистый удар и хриплый гул донеслись из недр. Мальчик припал к земле и замер. Что это? Снаряд? Огнемет? Холодок пробежал по его спине, и он снова взмок. Вдруг из бездны вновь донеслись голоса. Спокойно произносимые кем-то слова были непонятны и, кроме того, искажались эхом.
      – Но миминосо коро-о-о, – неразборчиво протянул кто-то дребезжащим голосом.
      – Гхо! Гхо! Быргара! – ударило в недрах в ответ первому голосу, и вибрация прокатилась по камням пещеры, а эхо добавило: – Гара, гара, ара, ара, ара…
      – О, мносо мана, – отозвался на чей-то могучий кашель старушечий голосок, – скавли баки и тэди уше. Мно-о-осо. – Последнее слово прозвучало с интонацией утешения.
      Усилием воли Франк подтянулся ближе к краю и посмотрел вниз.
      Там, в пропасти, во мраке, на страшной головокружительной глубине распласталась бледная фигурка, похожая на морского конька. Вокруг нее крутилась темная точка. Точка откатывалась к блекло мерцающему огоньку, гремела склянками и возвращалась к продолговатой кривой фигуре.
      – Бгиша, монэ, – вновь донесся из пропасти мощный, но мирный голос, очевидно, принадлежащий существу, которое сотрясало камни.
      Франк сполз на край выступа, крепко ухватился руками за сталактит и, высунувшись из-за края, стал смотреть вниз.
      Снизу раздался удар, и скалы снова тряхнуло.
      Бледная фигура пошевелилась и повела головой на длинной шее.
      – Ой, бр-р-р. Старый я стал, – отчетливо пробасило существо.
      Тут голова у Франка закружилась, руки ослабли и он, всем телом шаркнувшись о край, полетел вниз. Дыхание перехватило, поэтому закричать он не смог. Ураганом понесся ветер, замелькали стены, все закружилось, мгновение – и он шлепнулся на упругие кожистые складки, словно на маты.
      – О-ой! – вскрикнуло существо под ним.
      Франк был в шоке и лежал, как мертвый. Вдруг его окатило горячее смрадное дыхание. Он открыл глаза и увидел над собой страшную драконью морду, свисавшую над ним на изогнутой шее.
      – Кто это? – испуганно спросила морда, выпучивая желтые глаза с черными щелками, подернутые бледной старческой пленкой. Существо резко, как ящерица, моргнуло.
      – Что там у тебя? – спросил старушечий голос.
      – Человек. Ведьма, мне на крыло упал человек, – все еще удивленно ответил дракон и вдруг обратился к Франку: – Мальчик, ты живой?
      Франк прикрыл руками лицо. Дыхание наконец вернулось к нему, и он что есть силы закричал:
      – А-а-а-а-а-а-а-а-а!
      – А-а-а-а! – подхватил басом дракон и стряхнул мальчика с крыла. Тот взлетел, как на батуте, и шлепнулся, ударившись головой о каменный пол. В носу стало горько, и юноша вновь потерял сознание. Дракон отскочил, испуганно раскрыв пасть.
      – О, Боже, – произнес он. – Проверь-ка, старая, живой ли?
      Ведьма в лохмотьях ткнула мальчика своей клюкой.
      – Живой, – сказала она. – Сознание потерял. Откуда это он к нам свалился? Может, это и есть дружок нашего хулигана? Надо его позвать.
      – Подожди, Каздоя, – возмутился дракон, – сначала нужно оказать этому юноше первую медицинскую помощь.
      – Нет уж, – отмахнулась старуха. – Людями пусть Сергиус занимается. Я в этой – как ее? – травматологии ничего не смыслю.
      – Ах, ведьма, ведьма…
      Дракон, крадучись, подошел поближе к лежащему ничком мальчику и хмуро глянул на него из-за плеча старухи. Из носа бледного, как стена, Франка текла кровь, глаза были полуоткрыты.
      – Дай ему моего целебного яда, – сказал дракон.
      Старуха поднесла к устам Франка маленький пузырек и капнула в приоткрытый рот бесцветную жидкость.
      – Ладно, постереги его, – сказала старуха, – а я поеду, людей позову.
 

* * *

 
      Второй раз Франк очнулся в мягкой белоснежной кровати, заботливо укрытый теплым пуховым одеялом. Вокруг него была простая и знакомая старинная обстановка. Чувствовал он себя отлично. Франк скинул одеяло и спрыгнул с высокой кровати на коврик. На мальчике была длинная ночная рубашка и такой же мягкий колпак. Он подскочил к окну и распахнул его настежь. В лицо ударила утренняя весенняя свежесть. С веток вспорхнули птицы, и перед мальчиком открылся прекрасный альпийский пейзаж. За садиком косые и мутные солнечные лучи падали на старые крыши соседних домов. Они стояли ниже дома, из окна которого смотрел Франк, и были у него как на ладони. Хотя целиком селения видно не было, оно пряталось в зелени под бугром, и лишь вдалеке появлялось вновь. А еще дальше, на заднем плане, в полупрозрачной мгле высились заснеженные пики скалистых гор.
      Мальчик зажмурился и потянулся.
      – Ах, какая свежесть, – сказал он, улыбаясь пейзажу. – Но где я? Может быть, дома?
      «Наверное, я был тяжело ранен, – подумал он, повернувшись к комнате, казавшейся после яркого света темной, – потерял память и до весны провалялся без сознания в одном из австрийских санаториев… А может, я в Баварии? Ерунда. Наверное, все же дома. Но где? Что за бред? Надо идти на разведку. Одно здорово, что я в безопасности. Война, кажется, позади».
      Он начал искать форму. Открыл шкаф, но там висели одни костюмы, похожие на декорации к рождественскому спектаклю – плащи, колпаки, мишура. Он вытянул массивный ящик большого дубового комода, но и там не нашел своей формы.
      – Неужели я демобилизован? – пробормотал он. – Ладно, пока возьму тут, что поприличней.
      Но единственное, что ему удалось найти «приличного», были широкие бриджи с лямками. В них он и влез, заправив внутрь подол сорочки; получилась широковатая, но все же рубаха. Спросонья он был так рассеян, что забыл снять ночной колпак. Босиком, на цыпочках он подошел к низкой дубовой двери. Прислушался и попробовал открыть. Дверь не поддалась. Дернул сильнее. Бесполезно. Заперто.