Роковая любовь

– Спасибо,– сказал он ей на ухо.

То мгновение, когда он держал ее в объятиях, должно было рассеять его хандру или хотя бы разбудить желание, которое он испытывал к ней последнее время, но он ощущал в себе какой-то холод и, смутившись, отпустил ее.

– Что-нибудь не так, Виктор?

В голосе Виржини звучало искреннее участие, и это доконало его окончательно.

– Ничего, извините меня. Пойдемте выпьем по бокалу шампанского. Ты с нами, Лео?

Он обернулся, чтобы убедиться, что щенок бежит за ними, и у него появилась уверенность, что он обязательно полюбит этот пушистый черный шарик.

– Да, да,– повторил Нильс,– отличная идея, Тома будет доволен.

Лора смутно надеялась, что в нем проснется ревность или беспокойство, но ничего подобного не произошло. Его даже не заинтриговало то, что она вызвала Виктора в Париж.

– Я так устал,– сказал он, усаживаясь на диване.

Монтаж фильма его утомил, он жаловался, что никогда не сможет приноровиться к требованиям телевидения: полтора часа, и ни минутой больше, да еще перерыв посреди фильма на рекламу. Можно ли говорить после этого о произведении искусства?

– Я тоже устала,– сухо бросила она.

Как они дошли до такого? Почему они не говорят друг другу слова любви, глядя глаза в глаза и держась за руки? Месяц расставания не только не оживил их страсть, а совсем наоборот – между ними пролегла полоса отчуждения. Лора ежедневно убеждалась в этом и впала в такой страх, что всерьез задалась вопросом, не была ли ее добыча лишь тенью? То обстоятельство, что она жила в Париже, уже не вдохновляло ее, поскольку она осталась без гроша. Зачем ей все эти искушения на каждом углу, если она не может воспользоваться ими? Что за насмешка, ведь в Сарлате у нее было сколько угодно денег, но не было ни одного магазина, где бы их потратить! Виктор любил ее безоглядно, он защищал ее, а она задыхалась от тоски, мечтая о чувственной хрупкости Нильса. А сейчас она открывала те трудности, которые несет с собой жизнь с таким уязвимым, терзаемым, чудовищным эгоистом! Ведь именно она, Лора, заботилась о нем, а не наоборот. Что же касается необычности, которую она приписывала ему, то это качество проявлялось главным образом в его безответственности избалованного ребенка.

– Ты знаешь, какой-то странный тип хочет обязательно встретиться со мной. Кто-то там, у нас, хочет сделать капиталовложение в кино...

У нас. Сарлат, Перигор, священное место, которое не захотел покинуть Виктор, а теперь еще и Нильс называет его «у нас»?

– Впрочем, верится с трудом. По-моему, эта идея какая-то сумасбродная, но мой агент завтра должен рассказать мне в подробностях.

Почему он всегда говорит о себе и совершенно не интересуется ею? Его фильм, его агент, его психиатр, его проблемы... Даже если речь идет о Викторе, это же его брат!

Лора обогнула низкий столик и остановилась перед диваном, где Нильс растянулся уже во весь рост.

Она собиралась поговорить с ним о неприятном, но он протянул к ней руку.

– Иди ко мне, дорогая. Правда, что-то ты выглядишь неважно...

Да, комплиментом это не назовешь, но, по крайней мере, он хотя бы взглянул на нее.

– Иди ко мне,– повторил он еще тише.

Когда у Нильса был вид этакого растерянного ребенка, она чувствовала, что тает. Ее халат был почти расстегнут, и ей захотелось немедленно прикоснуться к его гладкой коже. Несмотря на все сомнения, в ней оставалась единственная уверенность: она неизменно хотела заниматься с ним любовью.

Виктор мерил шагами комнату, как тигр в клетке, и вдруг остановился у окна. Парк был полностью погружен в плотный мрак ночи. Он обернулся, чтобы взглянуть на Лео. Щенок безмятежно спал у кровати, подложив под голову хвост. Слишком маленький, чтобы охранять, слишком беззащитный, чтобы запереть его одного в кухне...

Было около двух часов ночи; Виктору давно уже следовало спать, однако заснуть не получалось. Виржини уехала около полуночи. Она была необыкновенно хороша с ним и показала себя с лучшей стороны! Он даже почувствовал себя ущемленным, что случалось с ним очень редко в обществе женщин. Исключая, конечно, собственную жену. И именно Лоре он обязан своим нелепым поведением сегодня вечером. Если бы не ее звонок, он бы обязательно воспользовался тем, что Виржини изменила к нему свое отношение. До сих пор она вела себя с ним достаточно холодно, придерживаясь чисто дружеских отношений, но сегодня вдруг посмотрела на него другими глазами и, видимо, тоже ожидала чего-то другого. Однако он был не в состоянии дать ей это. Второй раз, когда он обнял ее на прощание, Виржини намеренно задержалась в его объятиях, а он не попытался абсолютно ничего предпринять, по той простой причине, что абсолютно ничего не чувствовал. Может быть, из-за Лоры он станет импотентом? О Боже! Неужели он упустил этот шанс, из-за того, что воспоминание о бывшей жене так его разволновало?

С каких это пор ты целуешь красивых женщин в щеку?

Он подошел к щенку и погладил его. Виржини, должно быть, тискала Лео, потому что от него исходил запах ее духов.

Какое же милое создание этот щенок! Через несколько месяцев с ним, пожалуй, будет поспокойнее. Несмотря на то что он пригласил мастера и сменил все замки, он все равно чувствовал себя неуютно после того инцидента на чердаке. Кто-то проник сюда – он об этом не забывал,– но он никак не мог понять для чего. Фотографии Анеке, школьная тетрадь, изрезанный шелковый платок и распахнутый сундук – вот уж неразрешимый ребус! Несколько раз он поднимался на третий этаж и бродил по мансарде, сам не зная, что искать. В нем все более росла уверенность: в доме что-то неладно. Максим, однако, оставался в сомнении. Он не смеялся, не называл брата сумасшедшим, считая, что атмосфера Рока пропитана тайнами. Память стен? Но никакая страшная драма не разворачивалась в этих стенах, пока семья жила здесь сотню лет! И родители, когда были молодоженами, тоже ничего не замечали.

Ты зря забиваешь себе голову, это к тебе возвращаются детские страхи.

Выходит, из-за мальчишеских страхов он, взрослый мужчина, может заснуть только при включенном свете?

Глухой вой за окном предвещал приближение грозы. Лео испуганно затявкал, подняв голову и навострив уши.

– Ничего страшного,– сказал Виктор вполголоса.

Щенку было неуютно на большом ковре, и Виктор пошел за одеялом. Он свернул его в несколько раз и сказал:

– Вот, устраивайся здесь, отдаю его тебе.

Тома будет вопить от радости, когда увидит Лео.

Они договорились, что один месяц летних каникул он проведет с отцом. Планировалось путешествие, но наличие собаки может изменить планы. Впрочем, в Роке столько дел, что проще будет остаться здесь.

Раскаты грома становились все громче, небо озаряли вспышки, а потом где-то совсем рядом ударила молния.

Все ли было закрыто?

Когда они жили в Роке с матерью, едва начиналась гроза, она посылала их быстро проверить, закрыты ли окна и двери. Это был отличный предлог пронестись галопом по всему дому с воинственными криками.

Он вспомнил, что оставил приоткрытым одно окно в гостиной, потому что слишком много курил этим вечером.

Ну и глупый же ты, спрашивается, зачем было менять все замки...

Когда Виктор спустился на первый этаж, свет внезапно погас, и, чтобы сориентироваться, ему пришлось дожидаться следующей молнии. Поскольку выключение электричества не было редкостью – Рок находился на конце линии,– он всегда оставлял при входе фонарь. Обнаружив его на ощупь, он дошел до гостиной и успел закрыть окно в последний момент перед ливнем. Освещаемые беспрестанными вспышками молний, за окнами под порывами ветра сгибались огромные деревья. Виктор замер, захваченный этим зрелищем. Мальчишками они с Максимом обожали летние грозы, от которых мать просто сходила с ума. «Как я ненавижу этот дом»,– повторяла она, зажимая уши, чтобы не слышать раскаты грома.

Разволновавшись от воспоминаний, Виктор спросил себя, как ей удавалось держать удар в течение тех лет, пока отсутствовал отец. Ведь у нее было двое детей. Она часто была вспыльчивой, но иногда ее нежность, направленная на них, переливалась через край. Он сохранил не самые приятные воспоминания об этом периоде, которые со временем стерлись, но сейчас, когда он снова жил в Роке, они вернулись к нему с новой силой. И однако же ни он, ни Максим никогда не чувствовали себя несчастными, в этом он был уверен. Они были встревоженными, да, но не несчастными. Встревоженными из-за чего? Из-за того, что не могли вытянуть мать из ее очевидного отчаяния? Или из-за того, что мечтали тайком о той веселой жизни, которую вел их отец вдали от них?

Виктор еще раз пересек гостиную, машинально высвечивая углы, и вдруг его пригвоздил к месту какой-то странный звук. Ему понадобилось несколько секунд, прежде чем он осознал, что это поскуливает Лео, отправившийся на его поиски.

– Ты здесь не для того, чтобы пугать меня, а для того, чтобы охранять,– сказал он, поднимая щенка на руки.– И стеречь весь этот большой дом... Неплохое местечко для игр, правда? Давай-ка пойдем спать, а то мы с тобой как два дурака – и ты, и я...

А что делать с собакой шестого июня? – об этом дне он продолжал думать вопреки собственной воле. И что он ответит Лоре, если та опять скажет ему чувственным голосом «Мне тебя не хватает»?

Длинная молния осветила лестничную площадку, и вслед за ней дом сотряс невероятный раскат грома. Виктор почувствовал, как щенок прижался к нему всем тельцем, а потом что-то горячее намочило его рубашку.

– Лео, нет, это нельзя делать дома!

Но приучение к чистоте подождет до завтра, так как в настоящее время ливень превратился в потоп. Добравшись до спальни, Виктор решил принять душ – при свете или без, все равно. Он прикрепил фонарь к двери ванной и помылся как можно быстрее едва теплой водой. По крайней мере, этой ночью, если Виржини вздумается болтаться по округе, она не увидит в Роке ни огонька! Скользнув под одеяло, он с удивлением отметил, что ему хочется думать все же о Виржини, а не о Лоре, спящей в объятиях Нильса.

Марсьяль перезарядил в последний раз и выстрелил, уперев ружье в бедро. Глиняная тарелка разлетелась вдребезги. Он был превосходным стрелком, глаз его пока не подводил, и он не нуждался в тренировках, но ему надо было как-то разрядить свои нервы, а охотничий сезон был закрыт.

Не обращая внимания на похвалу владельца клуба, он отправился в кассу расплатиться за утреннюю стрельбу, не сказав никому ни слова. Затем он сел в машину и позвонил предупредить Бланш, что обедать сегодня не придет. Прежде чем она успела спросить, что он будет делать, он отсоединился.

Два дня, всего два дня, как он порвал с Жюли, а ему уже безумно не хватало ее. Неужели он так глубоко привязан к ней? Во всяком случае, сцена расставания прошла на пределе его сил. Вместо того чтобы дать Жюли какие-то сумбурные объяснения, которые по большому счету совершенно ничего не объясняли, он ограничился тем, что объявил о своем решении.

Она расплакалась. Расплакалась, да,– эта женщина, которая могла иметь гораздо большие надежды на будущее, чем он! Старый, эгоистичный и лживый... Он привык так вдохновенно лгать, что чувствовал себя дома вполне нормально. Как будто ничего и не было. Ничего? Да неужели? Эта связь была, однако, не такой, как другие. Она здорово отличалась от других, словно была последней!

– Жюли, Жюли...– повторял Марсьяль еле слышно.

Хорошо же он выглядит, разговаривая сам с собой за рулем! И потом, за его долгую жизнь ему приходилось сталкиваться с гораздо худшими вещами, но он всегда преодолевал трудности. Теперь остается только закатить для себя небольшую пирушку – ну хотя бы в Домме, километрах в десяти отсюда, где можно по достоинству оценить фуа-гра в горшочке, фирменное блюдо «Эспланады», ресторана, куда он никогда не возил Жюли. После этого ему хватит смелости вынести взгляд Бланш. Этот инквизиторский, соболезнующий, влюбленный взгляд, доводящий его до изнеможения. Но решено, он никогда ее не бросит, ой не сможет быть таким подлецом, чтобы забыть все, что она сделала для него и Нильса. Нет, нет, он свой выбор сделал, и будет держаться принятого решения, ведь он человек слова.

* * *

До сих пор Виктор отлично исполнял роль отца и бывшего мужа: с Лорой он вел себя галантно, но при этом сохраняя дистанцию, а к Тома был внимателен. После спектакля, сыгранного детьми, он подошел к учительнице сына и даже стоически согласился съесть кусочек торта с жирным подтаявшим кремом и выпить стакан мятного сиропа.

– Ну вот, ты свой долг выполнил, пойдем,– шепнула Лора, беря его под руку.

Она повела его во внутренний дворик школы, и они уселись на дальней скамейке, укрытой от солнца. Несмотря на жару, мальчишки, перевозбудившись, носились по двору во всех направлениях.

– Директриса тобою очарована, она говорила о тебе только в превосходной степени, не закрывая рта. А я и забыла, до какой степени ты нравишься женщинам...

Лора рассмеялась, запрокинув голову, а он отвел глаза, рассеянно оглядывая двор.

– Тома очень хорошо рассказал басню,– сказал он бесцветным голосом.

Виктор приехал в Париж не только ради удовольствия видеть сына, и он прекрасно знал это. Словно случайно, Лора надела небесно-голубое платье, он обожал этот цвет. И тот самый браслет, подаренный ей незадолго до того, как он узнал, что жена уходит от него.

– Сейчас у тебя вид получше, чем на Пасху, мне это приятно,– сообщила Лора весело.– Ты и чувствуешь себя так же хорошо, как выглядишь?

Вместо ответа Виктор безропотно смотрел на нее. Восхитительная... Она действительно была восхитительной – более точного слова не было. Если бы он случайно встретил Лору на улице, не зная ее, он бы влюбился.

– Да, нормально,– вздохнул он.– А ты?

– О, я...

Она словно ждала этого вопроса, так резко изменилось ее лицо. О, этот несчастный вид, к которому он не умел оставаться безучастным... Каждый раз, делая такое лицо, она могла добиться от него чего угодно.

Виктор сделал над собой усилие, чтобы еще раз отвернуться от Лоры и заставить себя чувствовать к ней неприязнь.

– Разве Нильс не сделал тебя счастливой?

– Меньше чем я того ожидала,– ответила она, не смутившись.

– Но ты же не ради этого «меньше» поменяла жизнь?

Он особенно надеялся, что в этой истории он сам не пострадал так сильно, как она.

К счастью, худшее было позади – он выплыл после крушения их семьи. В конечном счете, он бы предпочел услышать, что у нее все прекрасно, потому что не желал ей зла и даже не хотел, чтобы она расплачивалась за предательство. Он украдкой взглянул на часы, отметив, что самолет уже скоро, и он сможет наконец уйти.

– У тебя еще есть время,– сказала Лора.

Она положила руку ему на колено, отчего он встрепенулся.

– Это правда, мне не хватает тебя, Вик... Можешь торжествовать и послать меня куда подальше, я пойму...

Она склонила голову ему на плечо, продолжая перебирать пальцами по его бедру. Ему удалось не шевелиться, хотя он ужаснулся тому, что все еще оставался таким чувствительным к этому прикосновению.

Будь они наедине, у него не было бы ни малейшего шанса сопротивляться ей.

– Почему Нильс не пришел? – притормозил перед ними Тома.

Он на мгновение остановился перевести дух, что позволило Виктору взять контроль над собой.

– А тебе бы чего хотелось, родной? – выдавил он с вымученной улыбкой.

– Ну, это... Чтобы вы были все втроем!

Довольный собой, малыш опять пустился галопом на воображаемой лошадке, громко прищелкивая языком.

– Лора,– сказал Виктор сквозь зубы,– тебе необходимо объяснить ему определенные вещи.

– Мы с ним уже говорили об этом. Честное слово, он это нарочно сказал!

Ее плохо скрываемая злость была довольно красноречива, чтобы он наконец-то нашел в себе смелость реагировать.

– Все втроем...– повторил он.– Такое впечатление, что Тома полагает, будто мы образуем обычное трио взрослых, но я нахожу это недопустимым. Если же он сделал это намеренно, то это означает, что в его голове полная каша. Я не хотел вмешиваться, когда он был на каникулах в Роке, потому что это ты должна представить ему ситуацию, как ты того желаешь.

– Но я ничего не знаю! – вспыхнула Лора.

– Чего ты не знаешь? Останешься ли ты с Нильсом?

– Да, останусь, ты доволен?

– Вовсе нет...

Он встал, заставив ее смотреть на него снизу вверх. Сколько лет она не смотрела на него с такой силой и такой чувственностью? Боже, неужели она так же смотрит на Нильса?

– Я обманулась, Виктор,– еле слышно сказала Лора, не спуская с него глаз.

– Нет, Лора, ты обманула, меня. С моим братом.

Всплеск желания, захвативший его, внезапно уступил место страшной усталости.

– Мне надо идти,– решительно сказал он.

Во всяком случае, спасать было нечего. Чувствуя отвращение ко всему, включая себя самого, он пошел по двору, разыскивая Тома.

– И наконец, мне кажется, что я никого не люблю, и это отвратительно...– Голос Нильса едва звучал, но его психоаналитик слышал его очень хорошо и сразу обратил внимание на последнее слово.

– Почему же отвратительно?

– Потому что я всегда один. Я хочу любить, но мне не удается.

– И что же вам мешает?

– Страх.

Интересное слово, которое, хотя и выскочило против желания, очень часто появлялось в речи Нильса.

– Страх чего?

– Не знаю. Что все сорвется. Что бы я ни делал, чаще всего оборачивается катастрофой... Боюсь провала, боюсь женщин, боюсь пустоты.

– Пустоты?

Этот термин, напротив, представлял что-то новенькое. Доктор Леклер незаметно просматривал карточки. У Нильса было пухлое досье, но прогресса не наблюдалось ни на йоту. Его недомогание, кажется, пустило корни еще в раннем детстве, в том периоде, о котором он вспоминал чрезвычайно неохотно.

– У вас бывают головокружения?

– Нет, насколько я знаю. Вообще-то да, но из-за других.

– Из-за других?

– Перестаньте повторять все, что я ни скажу! Уверяю вас, мне это не помогает!

Нильс резко распрямился и встал из глубокого кресла, где просидел уже добрых полчаса. Достаточно было бросить беглый взгляд, чтобы понять – с парнем не все в порядке. В глазах его отражалось настоящее смятение, высокая худая фигура, казалось, вот-вот надломится.

Нильс начал нервно мерить кабинет шагами, делая повороты вокруг кресла и уставившись в пол.

– У меня нет привязанности ни к людям, ни к событиям... Я живу, словно меня несет по течению. Я обожаю свою работу, но не могу ею заниматься, поскольку никто не хочет доверить ее мне. Я пью, чтобы забыть, чтобы не думать о том, что мне надо идти домой, а дома у меня находится женщина, о которой я спрашиваю себя, что она там делает... Я поссорился с семьей из-за истории, которая едва касается меня! Как вы себе представляете, могу я все это вынести? И вдобавок я старею! Посмотрите на меня, я приобрел такую же привычку, как у отца, теперь и я хожу из угла в угол, как он!

Нильс замолк на секунду, и тут же доктор Леклер пробормотал:

– Ваш отец?

– Это фантастический человек! Вот он не боится ничего. Равно как и мои братья. И будьте так любезны не повторять: «Ваши братья?». Вам кажется, я должен рассказать о них?

– Если у вас есть желание.

– О, желание!.. Максим – это образец, близкий к совершенству. Что же касается Виктора, то это мой идеал мужчины. И всегда был им. Крепкий и уверенный в себе. Правда, пока за него не взялся я. Вы наверняка скажете, что я захотел сокрушить идола? Так нет же, я ничего не захотел, я только пострадал, как обычно. В бурной реке еще одно завихрение, а я теперь расхлебываю... Конечно, конечно, я возжелал его жену, потому что это была его жена, предположим. И потом она такая красивая блондинка! Вы же знаете мою страсть к блондинкам? Тем лучше, можем не вспоминать одну и ту же песню о маме...

– Когда вы говорите о маме, вы думаете...

– Не о другой, нет! В глубине души мне никогда не удавалось полюбить Бланш по-настоящему. Вы же видите, я никого не люблю! Я стараюсь... И это была бы такая малость. Как они-то все делают? Хорошие сыновья, хорошие мужья, хорошие отцы... И бедный Нильс посреди всего этого, избалованный гадкий утенок. Не такой, как другие, но это нормально, я же вышел оттуда. Я вышел из памятной революции шестьдесят восьмого года, которая позволила небольшую фантазию маленькому нотариусу, приехавшему в большой город! Ничего чересчур славного... Нет, это все не так, я передергиваю, потому что не могу вынести мысль, что все прервалось таким образом. Это ведь и моя история тоже...

Слегка озадаченный словесным потоком пациента, доктор Леклер что-то черкал в своем блокноте, не спуская глаз с Нильса.

– Я прихожу к вам и говорю, но, однако, не продвигаюсь ни на шаг. Я всегда покидаю вас более подавленным, чем в начале сеанса.

– Вы не следуете предписанному лечению со всей серьезностью.

– Ах, вот что! Я не плачу вам регулярную ренту, да? Сколько лет мне еще понадобится платить, прежде чем мы вернемся к стадии пипи-кака?

– Нильс, вас ведь никто не заставляет...

– Нет, извините меня. Ссутулившись, Нильс глубоко вздохнул.

– Да, невеселая у вас работка,– сказал он с грустной улыбкой.

Доктор Леклер молча смотрел, как Нильс вышел из кабинета, а потом снова углубился в свои карточки. У его пациента действительно были проблемы, но он, возможно, близок к тому, чтобы воспринять это, даже не догадываясь об этом.

– А если кто-то не любит собак? Кто-то боится их? Ты что, спятил?

– Он под моим столом и совершенно никому не мешает,– упорствовал Виктор.

Максим возвел глаза к потолку и повернулся к секретарше в поисках поддержки.

– Ну хоть вы ему скажите, что он не прав.

– Я ничего не знаю,– пробормотала Алина, нежно глядя на щенка.

– А когда он подрастет? Он ведь твой стол поднимет! – пригрозил он.

Лео тем временем, стуча хвостом, совершенно неотразимый, смотрел то на одного, то на другого.

– Мои дети тоже будут требовать у меня собаку, и это будет твоя вина!

– Макс, ну ты вспомни, как мы о ней мечтали, когда нам было по стольку же лет...

– Ладно, поступай как знаешь, мы компаньоны, но не супруги!

– Слава Богу...

– Как ты говоришь!

Максим вышел из кабинета и хлопнул дверью, но не слишком сильно.

– Ну вот, все и устроилось,– сказал Виктор, подмигнув секретарше.

Алина протянула ему пачку корреспонденции, которую во время спора держала под мышкой. Почту сначала просматривали клерки и раскладывали по соответствующим досье, но всегда находились клиенты, которые на конверте, адресованном Виктору, делали пометку «Личное».

– Биржевые курсы,– добавила она, – и ваши газеты. Если щенок будет доставать вас, я всегда могу спрятать его за своей конторкой...

– Скажи спасибо Алине, Лео.

Она одарила Виктора одной из ослепительных улыбок, предназначенных специально для него, и вышла, бесшумно затворив дверь. В их спорах с Максимом Алина всегда принимала сторону Виктора, и тот знал, что она питает к нему слабость. Но из осторожности он никогда не пользовался этим, равно как и авансами, которые делали некоторые женщины во время своих визитов. «Я и забыла, до какой степени ты нравишься женщинам»,– сказала ему Лора. За все время, пока они были женаты, он, тем не менее, не взглянул ни на одну из них, не давая ей ни малейшего повода для ревности или сомнений.

– А что, над этой глухой стеной будет застекленная крыша?

– Чтобы свет лился потоком. У вас ведь с этой стороны ничего нет; поднимаясь по лестнице, вы будете иметь впечатление, что взбираетесь на гору.

Сесиль Массабо энергично закивала головой, сраженная проектом Виржини.

– Это так неожиданно... Великолепно! Когда мы сможем начать строительство? Вы ведь будете следить за работами?

– Разумеется. Я проведу тендер среди различных строительных организаций, если у вас, конечно, нет своих предпочтений.

– Никаких! Вы архитектор, вам и решать! Я действительно потрясена, никогда не думала, что мой дом может стать совершенно иным.

Она принялась рассматривать один из эскизов ансамбля и удовлетворенно добавила:

– А вы здорово рисуете!

– Это азбука профессии,– ответила Виржини.– Надо, чтобы вы точно представляли конечный результат еще до того, как первый раз копнут лопатой, иначе это просто несерьезно.

– Да, в самом деле,– сказала Сесиль, доставая чековую книжку – Я безмерно благодарна Виктору, что он сказал мне о вас. Вот что значит хорошая мысль в подходящий момент...

Виржини также надеялась, что у Виктора есть список местных подрядчиков, потому что она не знала никого в этих краях и не хотела действовать наугад. От реализации ее первого проекта, без сомнения, зависела вся ее дальнейшая карьера, и она не имела права на ошибку. Если разговорчивая Сесиль Массабо растрезвонит повсюду, что у Виржини есть талант, то проблема с клиентами будет решена.

– А кстати, как вы его находите?

– Кого?

– Виктора! Все о нем судачат с тех пор, как Лора уехала. Не думаю, что есть хоть одна незамужняя женщина, которая бы не позарилась на него. Если бы только ему не пришла в голову эта нелепая мысль запереться в Роке! Он использует это, чтобы отказываться от большинства приглашений!

С хитрой улыбкой она ждала реакции Виржини, но та имела мудрость дать уклончивый ответ:

– Да, жаль,– констатировала она.

В действительности же она полагала, что Рок стал для Виктора своего рода отвлекающим средством, в котором он крайне нуждался несколько месяцев назад. Так или иначе, но она слишком плохо его знала, чтобы выносить свои суждения.

Виржини собрала чертежи, положила чек в сумочку и попрощалась с Сесиль Массабо. Выйдя из дома, она едва сдержалась, чтобы не побежать к своей машине, крича от радости. На этот раз все в порядке, она победила Пьера! От воспоминания о сцене, которую он закатил у нее дома, ее охватила ярость. У нее все восставало внутри, когда она представила, как Пьер мерил взглядом Виктора и выплевывал гнусные слова: «Это мой последователь? Ты тоже будешь его эксплуатировать?» Уж кто и имел наклонности эксплуататора, так только он сам! И при этом у Пьера хватало наглости упрекать других в собственных недостатках. И как она могла так долго жить с подобным типом? Во всяком случае, Виктор повел себя превосходно в этой ситуации, и с тех пор она смотрела на него другими глазами. Может быть, и она теперь относилась к той категории женщин, которые, по словам Сесиль Массабо, зарились на него? Эта мысль заставила ее улыбнуться. Бесполезно обманывать себя: если раньше, в самом начале, она сама установила дистанцию между ними, то теперь ей было совсем не противно, когда он поцеловал ее в тот вечер. Но он почему-то повел себя с неожиданной холодностью, словно окончательно и бесповоротно отказался от любой попытки ухаживания.

– А жаль...– проронила она, выезжая на дорогу.

Бланш была ни жива ни мертва. Она думала, что открывает дверь бакалейщику, который по утрам во вторник всегда приносил продукты на дом, а это оказался Жан Вильнёв собственной персоной, стоящий на пороге ее дома.

– Мы так и будем стоять на тротуаре, или ты все же разрешишь мне войти? – угрожающе набросился он на нее.

– Ко мне? Ты с ума сошел!

Бланш машинально повертела головой, желая убедиться, что на улице Президьяль никого нет, и Жан воспользовался этим моментом, чтобы силой пролезть в дверь, оттолкнув ее.

– Я видел, как твой муж вышел пять минут назад, он сел в машину, так что у нас есть время поболтать немного вдвоем.

– О чем? – крикнула она.– Нам не о чем говорить, совершенно не о чем!

– Э, бесполезно паниковать, успокойся. Неужели я тебе внушаю такой страх?

Да, страх и ужас. Даже в улыбке Жана было что-то леденящее душу, но ей удалось справиться с собой.

– Я тебя долго не задержу, Бланш, но при условии, что ты меня выслушаешь и поймешь. Твой сын, к которому я прихожу в нотариальную контору, Виктор... Будет лучше, если он, наконец, начнет пошевеливаться! Похоже, он водит меня за нос, но я надеюсь, что это не умышленно. Я хочу получить свое наследство и покончить с этим. Сделай так, чтобы до него это дошло.

– Каким образом? – возразила она.– Я никогда не вмешиваюсь в их дела, я вообще не в курсе, я...

– Надо будет сделать! Он меня не слушает, и, кроме того, мне не нравится, как он на меня смотрит. Однако же я делаю все, чтобы произвести на него хорошее впечатление, я даже пообещал стать спонсором для его младшего брата...

Она ловила ртом воздух, отступила на шаг назад и без сил прислонилась к стене.

– Жан,– сказала она наконец прерывающимся голосом,– ты не имеешь права...

– Напротив! В какой-то степени я должник перед этим мальчонкой... Правда, теперь он уже взрослый! Но ты же понимаешь, не правда ли?

Бланш покрылась холодным потом, и ее блузка прилипла к спине. Цинизм Вильнёва был все таким же, как и тридцать лет назад. Если эта история не закончится, как ему надо, он может уничтожить Бланш и всех Казалей заодно с ней.

– Уходи,– произнесла она с трудом.– Я поговорю с Виктором.

Жан пронзил ее взглядом своих белесых глаз и исчез, оставив дверь нараспашку. Долгие минуты она стояла неподвижно, вперив взгляд в небольшой кусочек улицы, который был ей виден. Она должна убедить Виктора. Но как за это взяться? Она не умела действовать в спешке, ее планы должны вызреть, она должна над ними поразмыслить.

Звук шагов заставил ее вздрогнуть, но не вывел из отупения. Неужели это Жан возвращается?

– Что это ты здесь делаешь? – удивился Марсьяль.– Воздухом дышишь?

Не способная управлять собой более ни секунды, она подбежала к нему и ткнулась в плечо, содрогаясь в рыданиях.

– Бланш, погоди-ка...

От смущения он похлопал ее по спине, как если бы она поперхнулась.