Роковая любовь

– Ничего...

Марсьяль в этом и не сомневался. Тревоги и заботы Бланш никогда не были для него важными. Так или иначе, но плохо постриженная челка или подгоревшее в духовке блюдо не заслуживали такого отчаяния... Может, она узнала о его связи с Жюли? Он слишком рисковал, ведь Сарлат – маленький город, и какой-нибудь доброхот мог сболтнуть лишнее. Особенно неприятно это сейчас, когда он уже порвал с Жюли. Из-за нее, из-за этой женщины, его жены, которая рыдала у него на плече.

– Ну, ладно, ладно...– повторил он два или три раза, надеясь, что она наконец успокоится.

Ему не хотелось выслушивать ответ, и он предусмотрительно не стал задавать вопроса о том, что с ней стряслось. Каково же было его удивление, когда она вдруг громко заговорила:

– Я увидела, что дверь открыта и подумала: кто-то проник в дом, я так испугалась, если бы ты знал! Я идиотка, прости меня...

Ну вот, теперь она извинялась, и Марсьяль ощутил, как его накрывает отвратительное чувство вины.

Несмотря на распахнутое окно, в комнате все еще было жарко после знойного дня. Виктор заснул голым, не накрываясь, но проснулся весь в поту, мучимый жаждой, с раскалывающейся головой. Накануне вечером он был у брата и слишком много выпил. Это был один из ужинов, который Кати устраивала специально для него. Судя по всему, она вбила себе в голову, что его необходимо пристроить как можно скорее... Что это – личная инициатива или давление Максима? Во всяком случае, Кати пригласила прелестных женщин, и вечер, как всегда, удался. Вот только не надо было пить столько кагора.

Виктор встал с постели и прошел в ванную. Проглотив две таблетки аспирина, он сунул голову под холодную воду. Лео спал, свернувшись клубком на своей подстилке, дом был погружен в абсолютную тишину. В ожидании близкого рассвета даже снаружи не было ни звука: ни щебета птиц, ни стрекотания насекомых.

Уверенный, что больше не заснет, Виктор решил спуститься и сварить себе кофе. Удивительно, но он испытывал все большее удовольствие от жизни в Роке. Несомненно, дом был вдесятеро больше, чем нужно одинокому человеку, модернизация и ремонт стоили целого состояния, и до сих пор ему не удавалось засыпать спокойно, однако он ощущал себя дома. Когда вечером он приезжал из Сарлата, у него не было ни малейшего желания идти куда-то, и ужины, устраиваемые женой брата, были редкими исключениями, на которые он соглашался. Рок был, наверное, самым лучшим местом в мире для проведения долгих вечеров начала лета. Он ужинал не раньше десяти – одиннадцати часов, так как всегда был занят какими-то срочными домашними делами, а также не упускал возможности повозиться на газоне с Лео.

На кухне он открыл настежь дверь, чтобы дать приток свежему воздуху, и приготовил себе настоящий завтрак, по его мнению – единственное средство избавиться от головной боли. Затем он прошел в кладовку, чтобы выбрать банку варенья из огромной коллекции конфитюров матери,– и в который раз вспомнил о школьной тетради. Он перерыл все стеллажи до самого верха, но так ничего и не нашел. Также он прочесал и все прочие шкафы в доме, включая комнату родителей, где шарил с нечистой совестью. Как и прочие незанятые комнаты, комната казалась заброшенной, он пообещал себе, что обязательно приведет ее в порядок, но так и не решился. Когда он предложил отцу провести здесь несколько летних дней, мать категорически отказалась, хотя крайне редко противоречила мужу: Рок по-прежнему оставался для нее ненавистным.

Поставив перед собой большую чашку кофе с сахаром и стопку тостов, Виктор положил локти на стол, подпер рукой подбородок и принялся размышлять. Фотографии Анеке, возможно, были повреждены случайно – из-за трения об ящик, а тетрадь исписана одной из нанятых работниц, и мать не знала о ее существовании. Но платок, намеренно превращенный в мелкие лохмотья? Таинственный посетитель чердака, оставивший открытой корзину?

Допивая последний глоток, Виктор решил пойти за платком, чтобы рассмотреть его поближе. В тот раз, когда он обнаружил его, он оставил платок на том же месте, а сейчас удивился, что не полюбопытствовал раньше. Он поднялся на третий этаж и прямиком направился к самой большой комнате для прислуги. Открыв дверь, он не поверил своим глазам: на спинке стула ничего не было. Равно как и на столе, и на кровати, покрытой изгрызенным мышами покрывалом. Он бросил взгляд на пол, заглянул под шкаф и застыл в недоумении посреди комнаты. Может, он машинально взял платок, когда они с Максом пошли осматривать чердак? Может, сунул его бездумно в один из сундуков? Да нет, не до такой же степени он рассеян, он был почти уверен, что повесил платок на спинку стула. Насколько он помнил, это было изделие от «Гермеса», и первоначально на нем была изображена карусель с лошадками. Вряд ли домашняя прислуга добровольно искромсает такую дорогую вещь, а потом небрежно бросит.

Виктор ломал голову, чтобы найти объяснение этой загадке, и вдруг замер, пригвожденный ясно различимым звуком шагов на втором этаже. Затаив дыхание, он четко слышал, как кто-то идет по галерее, и в некоторых местах пол узнаваемо поскрипывал. Волна паники захлестнула его, не давая обрести хладнокровие. На этот раз он имел дело не с туманным воображением – кто-то вполне реальный проник в дом. И этот кто-то находится сейчас между ним и его револьвером. Виктор изо всех сил пытался вспомнить, что было под рукой на чердаке. Что могло послужить импровизированным оружием в куче хлама? Слева, при входе, стояла старая проржавленная каминная решетка, а с ней пара щипцов и погнутая кочерга, но это лучше, чем ничего. Стараясь двигаться бесшумно, он вышел из комнаты и проник на чердак, понимая, что у него совсем мало времени, чтобы взять средство защиты. В то же мгновение он услышал, как открылась дверь на нижнем этаже. Тот, с кем ему предстояло встретиться лицом к лицу, передвигался по дому весьма уверенно! Сумасшедший?

Покрывшись потом, не столько от страха, сколько от духоты, царящей под крышей, он взял для подстраховки кочергу и повернул назад. Он бесшумно прошел мимо мансардных комнат и на секунду остановился у лестницы. Он ничего не слышал, но, поскольку ждать больше не мог, начал спускаться. При входе на галерею второго этажа он глубоко вдохнул и заставил себя шагнуть в темноту. Он не считал себя трусом сейчас, никогда не был им прежде и никогда не будет.

Дверь в комнату родителей была раскрыта настежь. Виктор подкрался к ней на цыпочках. Против окна, на фоне светлеющего утра, неподвижно стоял высокий мужчина. Не раздумывая, он подскочил и ударил мужчину в плечо, повалив на пол. Отбросив громоздкую кочергу, он избивал упавшего кулаками.

– Виктор! Прекрати! Это же я...

Он остановился в секундном замешательстве, но отпустил своего противника, которому уже начал выворачивать руку.

– Нильс? Да ты спятил! Ты что здесь делаешь? Виктор рывком вскочил на ноги, дрожа от ярости и нервного напряжения, и бросился к выключателю.

– Идиот несчастный! Ведь я мог убить тебя!

– Вот этим?

Нильс, потирая висок, указал глазами на погнутую кочергу.

– Из пушки, которая у меня лежит в ночном столике.

Виктор рассвирепел еще больше, представив, чем могло закончиться это происшествие.

– Когда я вошел, то увидел на столе остатки твоего завтрака и подумал, что ты, должно быть, в душе или одеваешься. Вот я и...– сказал Нильс.

– Как ты попал в дом?

Нильс взглянул на него, озадаченный вопросом.

– Ну... Через дверь, разумеется!

Виктор с раздражением вспомнил, что дверь, ведущая из кухни во двор, была раскрыта настежь.

– По какому праву ты явился сюда без предупреждения? Полагаешь, я горю желанием тебя повидать?

Вместо ответа Нильс уронил руки и посмотрел на брата, как побитая собака. Над щекой у него расплывался синяк.

– Ты мне сделал больно,– вздохнул он.

– Если и есть что-нибудь, о чем я не пожалею, так это то, что наконец-то набил тебе морду!

Вне себя, Виктор повернулся и вышел из комнаты. Неожиданное появление Нильса удручило его, действовало на нервы, он чувствовал себя подавленным. Большими шагами он дошел до своей комнаты, снял джинсы и залез под теплый душ. Страх, равно как и ярость, опустошили его, отняли всю энергию. Как он встретит наступающий рабочий день, вдобавок учитывая предстоящее неминуемое объяснение с Нильсом?

Он выбрал белую рубашку, самый легкий костюм и решил не надевать галстук. Небо становилось все светлее, и жара не заставит себя долго ждать.

– Ты совсем не хочешь со мной говорить?

Виктор резко обернулся и увидел прислонившегося к косяку Нильса, который, должно быть, молча, стоял тут уже давно.

– И что я тебе скажу?

– Не важно, что, мне все равно... То, что у тебя на душе...

Виктор пожал плечами и, пройдя мимо него, словно это было пустое место, вышел из комнаты.

– Ну, подожди! Ты ведь не идешь в такой час на работу, я думаю?

Нильс поспешил за ним по галерее, и Виктор вдруг остановился.

Что ты делал в комнате родителей? – вдруг резко спросил он.

– Да не знаю. Вспоминал детство, смотрел на парк... Оттягивал момент, когда окажусь лицом к лицу с тобой. Я ехал часть ночи, я наизусть знаю эту дорогу, но мне она показалась значительно короче...

– Ты предупредил Лору, что едешь сюда?

– Нет.

– Ты улизнул так, исподтишка? Что ты за тип все-таки? Будет лучше, если ты позвонишь Лоре. А еще лучше, если уберешься отсюда!

Виктор пошел к лестнице, а Нильс позади него вдруг зло закричал:

– Я ехал в такую даль не для того, чтобы ты ко мне спиной поворачивался!

– Вот как! Но это уже сделано,– ответил Виктор и начал спускаться вниз.

На первом этаже он прошел прямо в кухню, выплеснул из кофейника гущу и поставил греть воду. Нильс подошел к нему, когда он наливал кофе в чашку.

– Послушай, Виктор, не так-то трудно начать, а теперь скажи мне продолжение...

При свете дня он казался усталым и постаревшим, более худым, чем обычно, и еще более хрупким.

– Зачем ты дал координаты моего агента этому Вильнёву? Ты боишься за Лору?

– Именно так! И ты знаешь, есть из-за чего! Но я и представить не мог, что ты расценишь это как повод для примирения. Я не желаю больше знать о твоем существовании.

– Нет, ты говоришь неправду. Ты не такой.

– Какой же?

Нильс покачал головой и опустился на стул.

– Пожалуйста, Виктор,– еле слышно сказал он.

Сколько раз он просил своих братьев о помощи в разные моменты своей жизни? Виктор всегда уступал, находя нормальным спасать его, продолжать защищать, даже когда он стал взрослым. А вместо благодарности Нильс его уничтожил. Неужели он будет настолько глуп, чтобы еще раз протянуть ему руку?

– Я вижу по тебе, Нильс, что у тебя большие проблемы, но на этот раз не я буду улаживать их.

– Но именно ты, только ты можешь сделать это. Я больше не могу выносить ссору с тобой, это слишком мучительно.

– Нет, мне это снится! Как ты смеешь мне... Ты будешь кофе?

Виктор взял чашку и раздраженно бросил в нее два куска сахара. Он разрывался между гневом и глубоко укоренившейся привычкой все прощать младшему брату, отчего чувствовал себя совершенно истерзанным.

– Ты вваливаешься ко мне домой, закатываешь сцену...

– Так странно думать, что здесь – это теперь у тебя дома,– перебил его Нильс.

– А все из-за тебя!

– Но этот дом подходит для тебя гораздо лучше прежнего.

Нильс всегда отличался тем, что высказывал неожиданные мысли. Виктор растерянно пожал плечами.

– Я рано начинаю работать, а ты... тебе пора возвращаться в Париж. Не знаю, на что ты надеялся...

– Что ты нальешь мне кофе. Ты не выставил меня на улицу, Вик, я сижу у тебя на кухне, и мы разговариваем, это уже много.

Бледный взгляд Нильса, казалось, был полон надежды. Ребенком, он был таким же, и никто не мог перед ним устоять. Виктор чуть не смягчился, но вовремя спохватился и резко сказал:

– Рассчитываешь реабилитироваться подобным образом?

– Перестань нервничать. Если бы ты дал мне договорить...

– Давай говори! Хочешь успокоить свою совесть! Скажешь сейчас, что это не твоя вина? Твоей вины никогда ни в чем нет! Ты всегда так устраиваешься, что тебя все жалеют, мы к этому привыкли за столько лет! Только ты от меня слишком многого хочешь. Лора – это не мимолетная подружка, речь идет о моей жене, матери моего сына, я полагал, что женился на ней навсегда, и это делало меня очень счастливым!

– Она бы в любом случае от тебя ушла, Вик. Рано или поздно...

Глубоко оскорбленный, Виктор не мог вымолвить ни слова, а потом процедил сквозь зубы:

– Если уж так, я бы предпочел, чтобы не с тобой. Ты понимаешь это? А теперь убирайся.

Нильс опять разбередил едва затянувшуюся рану. Шла ли речь о больших чувствах или просто о гордости, это не меняло дела. Возможно, Лора вообще его никогда не любила, но ему совсем не хотелось знать этого.

7

Наступило лето, и Сарлат наводнили туристы. Они толпились у дома Ля Боэси, бегали от часовни Пенитан-Блё к саду Анфё, топтались перед таинственной башней Светильник Мертвых, опускали руки в фонтан Святой Марии, заполняли рыночную площадь Трех Гусей и штурмовали экскурсионное бюро, размещавшееся в Венском особняке. С болтающимися на шее фотоаппаратами, они задирали головы к готическим окнам и галереям времен Возрождения, потрясенные архитектурой города. И днем и ночью проводились экскурсии, поэтому автомобильное движение в старом городе было запрещено на весь туристический сезон.

Покорный судьбе, Виктор часто обедал у родителей на улице Президьяль, а еще чаще у брата, чтобы избежать переполненных шумных ресторанов. Иногда он вообще не обедал, сдвигая встречи с клиентами, и тогда возвращался в Рок довольно рано. Он дважды пытался застать Виржини, но, судя по всему, она редко бывала дома, захваченная строительством у Сесиль Массабо, и он возвращался ни с чем. Виктор умирал от желания увидеть ее, но не хотел ничего ускорять.

В пятницу, во второй половине дня, когда он поднимался по Поперечной улице, чтобы свернуть на Оружейную, где ему предстояло произвести залог недвижимости, он случайно встретил ее.

Виржини сидела на террасе кафе, оживленно беседуя со светловолосым мужчиной лет тридцати. Когда она заметила Виктора, то покинула своего собеседника и подошла к нему.

– Как у вас дела? Я хочу пригласить вас на ужин уже две недели, но прихожу домой неприлично поздно!

– Как идет ваше строительство?

– С небольшими заминками, но это обычное дело. Вот как раз сейчас пытаюсь убедить каменщика отложить свой отпуск.

Она незаметно указала на блондина, потягивающего перье.

– А как Лео?

– О, как сыр в масле катается!

– Тем лучше. Ну ладно, я вас покидаю, надеюсь, что в ближайшие дни мы...

– Приходите ко мне завтра вечером, я ужинаю сейчас очень поздно.

Он сделал это приглашение не раздумывая, по какому-то импульсу, о котором сразу же пожалел. Для человека, который не хотел спешить, он вдруг повел себя торопливо. Из-за блондина?

Отойдя подальше, он бросил взгляд через плечо. Виржини, улыбаясь, продолжала говорить с собеседником. Испытывал ли он ревность к женщине, которую даже не сумел поцеловать? Он вспомнил, что ощутил такое же раздражение перед Пьером Батайе, но Пьер был сугубо неприятным человеком, и, глядя на него, Виктор хотел защитить Виржини. А каменщик, тот не имел ничего угрожающего.

Если дождешься, что кто-то другой завоюет ее, то будешь жалеть...

Виржини ему нравилась, и, тем не менее, он все откладывал момент их свидания. Если бы не случайная встреча на Поперечной, позвонил бы он ей? Или он стал сомневаться в себе из-за Лоры? Во всяком случае, визит Нильса оставил такой горький осадок, что он ни с кем, даже с отцом, о нем не говорил. Она бы в любом случае от тебя ушла, Вик. Рано или поздно... Почему? Потому что находила его малопривлекательным или потому что сама отличалась непостоянством? И почему Нильс считает, что он за несколько месяцев узнал Лору лучше, чем он, Виктор? Разве что Лора делилась с ним чем-то сокровенным... Вероятно, она была невысокого мнения о собственном муже, тогда как сам он считал себя едва ли не образцом для подражания! Что такого он сделал, чтобы быть покинутым в любом случае? Со школьного праздника Лора звонила ему всего один раз, да и то как-то неубедительно, словно она не хотела завоевывать его снова и признавала свое поражение. Рассказал ли ей Нильс о своем путешествии в Рок или даже не счел нужным?

Виктор опять с грустью убедился, что стоит ему подумать о Виржини, как в голову неминуемо лезут мысли о Лоре. Сколько же еще времени он будет терзаться воспоминаниями о ней?

– О, мэтр Казаль, какой приятный сюрприз! Жан Вильнёв перегородил тротуар, остановившись напротив Виктора.

– Ну как, есть ли для меня что-то новенькое? Виктора затопила волна раздражения.

– Если бы что-то было, вас бы сразу известили,– сказал он сухо.

Он сделал агрессивный жест рукой, чтобы освободить себе путь, и поймал на себе удивленный взгляд случайного прохожего.

– Извините, я очень спешу,– неохотно выдавил он и пошел дальше.

Этот тип обладал способностью надоедать ему, хотя он сам не понимал почему. Посчитав этот вопрос несущественным, через двадцать метров он уже не вспоминал о нем.

Максим только что сообщил Марсьялю итоги года, и тот не мог вымолвить ни слова от удивления.

– Браво,– сказал он наконец,– вы оба просто молодцы!

К восхищению старшими сыновьями примешивалась капля зависти. От года к году нотариальная контора увеличивала свой оборот и оставила далеко позади те результаты, которых Марсьяль, будучи очень компетентным, достиг в свое время.

– Ты меня поражаешь,– сказал Максим с улыбкой,– ты единственный, кто не спросил, сколько это во франках! У нас нет ни одного клиента, кто бы переводил в евро так же быстро, как ты.

– Ах, надо же их понимать, потратить миллион на дом – это было более красноречиво, более тщеславно. И еще, ты не застал тех, которые говорили в старых франках. Сто миллионов вместо ста пятидесяти двух тысяч евро – было от чего почувствовать себя богачом!

Бланш поставила на стол фаршированную утиную шею с пюре из свежих яблок.

– А для тебя белое куриное мясо,– объявила она Марсьялю.

Она добавила в блюдо эстрагона и украсила гарнир мелкими овощами, но Марсьяль отодвинул тарелку, протянутую ему.

– Нет уж, спасибо, слишком мало для меня.

Бланш так и осталась стоять с тарелкой в руках, не зная, что делать, и Максим пришел ей на помощь:

– Папа, будь разумным...

– Да не вопрос, я лучше пойду пообедаю где-нибудь. А ты, будь любезен, не разговаривай со мной, как со своими детьми, я еще пока не в том возрасте, когда впадают в маразм.

Эта тирада больше относилась к Бланш, чем к Максиму, и все догадывались об этом. Разобиженная, она унесла тарелку на кухню. А Марсьяль, как ни в чем ни бывало, приступил к фаршированной шее.

– В самом деле, Макс, я горжусь вами. Я оставил вам контору в хорошем состоянии, как мне кажется, но вы превзошли все мои ожидания!

– Мы с Виктором хорошо дополняем один другого и никогда не наступаем друг другу на ноги – вот в чем главный секрет! Он не любит недвижимость, а я не люблю финансы...

Бланш вернулась и села рядом. Вдруг она перебила его и спросила:

– А кто занимается наследством, ты или Виктор?

– Чаще он, но иногда как получится. А что?

– Из любопытства... Вы как-то говорили о Робере Вильнёве, так вообрази, я встретила его племянника в магазине.

– Жана? О, это кошмар для Вика! Я подло бросил своего брата в лапы этого типа, и результат всем известен. Если еще Жан возьмется за финансирование фильма Ника, это будет театр абсурда!

Бланш бросила на сына такой странный взгляд, что Марсьяль от удивления перестал жевать. Он увидел, что она вся напряглась, прежде чем спросить:

– Почему это истинный кошмар? В свое время он был славным парнем, разве не так?

– У тебя плохая память,– возразил Марсьяль строго.– Робер считал его неудачником, лентяем и бестолочью! Вспомни-ка, он не мог удержаться ни на одной работе больше недели. В двадцать пять лет он ничего не умел делать! Мы даже предложили ему работать в саду в Роке как-то летом, но для него и это оказалось не под силу.

– В твоих глазах никто не заслуживает снисхождения,– пробормотала Бланш.

– В моих?

Он никак не ожидал критики со стороны жены и не понимал причины ее настойчивости, поэтому обратился к Максиму:

– А чем он, кстати, занимался эти тридцать лет? Ты что-нибудь знаешь?

– Ничего интересного. Жил в Перигё, в Каоре...

– Однако это не причина, чтобы вы к нему придирались! – раскипятилась Бланш.– Отдайте ему его наследство и оставьте в покое...– В голосе ее послышалась дрожь.– У меня всегда складывается впечатление, что вы осуждаете людей, вмешиваетесь в чужую жизнь,– сказала она более спокойно.

– Но это же наша работа, мама,– ответил Максим.– А то, что мы не должны говорить о ней при тебе, да, здесь ты права.

Марсьяль смотрел на Бланш все более заинтересованно. Какая муха ее укусила? Если в старости она станет желчной брюзгой, то их совместное существование рискует оказаться еще более тяжким, чем он предполагал до сего дня. Бланш доставала его своей нежностью, но сварливой она будет невыносимой.

Являясь прирожденным дипломатом, Максим перевел разговор на другую тему, касающуюся отпусков, и Марсьяль подумал о том, как планирует проводить лето Жюли. Поедет путешествовать с мужем? Навестит детей? Ему не хотелось, чтобы она сожалела о нем, но все-таки надеялся, вопреки самому себе.

Ночные мотыльки и комары подлетали и сгорали в пламени свечей, которые Виктор расставил по углам стола. Было около полуночи, но воздух все еще был теплым, напоенным запахом сухих трав.

– Дом всегда влияет на тех, кто в нем обитает,– уверенно сказала Виржини.– А жить в таком доме, как ваш,– это обязывает.

Видимо, Рок настолько нравился ей, что она говорила о нем возвышенно.

– Жаль, что вы точно не знаете, откуда происходит это название. Очевидно, не от скал, ведь их здесь нет... И вряд ли речь идет об этом высоком холме. Когда смотришь на долину сверху, от другого фасада, просто дух захватывает! Надо было бы нам расположиться поужинать именно там.

– Вы хотите, чтобы Лео скатился к реке? – пошутил Виктор.– Если вы настаиваете, в следующий раз я накрою стол прямо на краю обрыва. При условии, что следующий раз состоится, конечно.

– А почему нет?

Виржини хитро улыбнулась, и он подумал, что настал момент показать себя не таким глупцом, как в прошлый раз. Весь сегодняшний вечер он старательно отводил глаза, чтобы не смотреть очень уж откровенно в вырез ее белой кофточки без рукавов. Но ее загорелая кожа так притягивала его, что он умирал от желания прикоснуться к ней.

Они сидели напротив, и Виктор, протянув руку через стол, накрыл ладонь Виржини своею ладонью.

– Если я скажу вам, что вы мне нравитесь, вы не встанете из-за стола, чтобы уехать домой?

– Ну, это зависит... Так вы скажете или нет?

– Да, конечно...

Кончиками пальцев он гладил ее запястье.

– Вы пережили трудную историю, я тоже,– добавил он вполголоса,– но что касается меня, то я не ищу... утешения.

– Тогда чего же вы ищете? Приключения?

– Тоже нет. Во всяком случае, не с вами.

Карие глаза Виржини при свете свечей казались огромными, она всматривалась в лицо Виктора. Он отпустил руку Виржини, встал и обошел стол. Стоя позади нее, он наклонился и поцеловал ее в затылок, от чего она вздрогнула.

– Я почти влюблен в вас,– прошептал он.

Он не думал о Лоре весь вечер; но вырвавшееся признание неожиданно напомнило о ней. Он желал и любил в течение нескольких лет, только ее, верил, что способен сделать Лору счастливой, и не мог представить, что однажды; ему придется строить свою жизнь без нее. И, тем не менее, то, что он сказал Виржини, было правдой. Он был снова открыт для любви, он был готов пережить это чувство и, может быть, что-то построить из него. Готовясь к ужину, он поймал себя на том, что тихо напевает под нос, чего с ним не было никогда, и он четверть часа потратил на то, чтобы разыскать бокалы из цветного стекла, в которых собирался подавать гаспаччо.

– Виржини, вы останетесь со мной сегодня ночью?

Не ответив, она тоже встала из-за стола, чтобы смотреть ему в лицо.

– Влюблен? Но я не прошу так много!

Она обхватила его рукой за шею, встала на цыпочки и коснулась губами его губ.

– Вы уверены, что от этого не пострадает наша дружба? – шепнула она.

– Это смешно. Я не верю в такую дружбу, я только очень хочу вас.

Сомнения, которые поселились в нем в тот вечер, когда она подарила ему Лео, рассеялись. Он прижал ее к себе и жадно вдохнул аромат духов.

– «Шалимар»?

– Угадали. Вы знаток?

– Скорее любитель.

– Я останусь,– решила она.

Он подождал, пока она погасила свечи, взял ее за руку и повел в дом.

После просмотра, устроенного для телевизионных критиков, продюсер пригласил всех на небольшой фуршет, во время которого Лора откровенно скучала. Ею никто не интересовался, ни в качестве пресс-атташе издательского дома, ни в качестве спутницы Нильса – он и не подумал представить ее как таковую. Около полуночи они все же оказались вдвоем в ресторанчике на бульваре Сен-Мишель, где Нильс решился спросить ее, что она думает о фильме.

– Ты сделал неплохую работу,– уверила она его.– Сценарий слабый, а съемки, напротив, очень хорошие...

Ей хотелось продемонстрировать свое плохое настроение, наказать Нильса за то, что он игнорировал ее, но пару часов назад, в темном зале, она убедилась, что у него есть талант. До этого она и не задавалась этим вопросом, равно как и не проявляла желания посмотреть кассеты с его предыдущими работами. То ли от безразличия, то ли от боязни разочарования? В семье Казаль, пока не разразился адюльтерный скандал, Нильса считали оригиналом, фантазии которого не стоит принимать всерьез.

– Надеюсь, тебе удастся поставить полнометражный фильм,– искренне добавила она.

Последние несколько недель Нильс только и говорил о своем проекте, который наконец-то получил очертания благодаря спонсору, свалившемуся с неба, или, точнее, из Сарлата. Если верить агенту, достаточно одного, участвующего в финансировании, чтобы тут же привлечь всех прочих, так уж заведено в кино.

– Ты устала, Лора?

Он смотрел на нее с нежностью, а она подумала, что выглядит в последнее время неважно, потому что плохо спит, работает без удовольствия и все больше опасается за свое будущее.

– Пойду попрошу счет,– сказал он.

Конечно, счет-то он попросит, только кто будет платить по нему? Гонорара за фильм едва хватило, чтобы заткнуть дыры, и опять Нильс был на мели.

– Давай я заплачу,– предложила она обреченно.

Сколько времени она будет упорно спасать того, кого невозможно спасти? Нильс не был мужчиной ее жизни, и рано или поздно придется принять это. Если жизнь с Виктором казалась ей убийственно скучной, то и с Нильсом она не так много веселилась.

– Няня, должно быть, валится с ног от усталости,– сказал он, глядя на часы.– Пойдем, я сам заплачу, и давай подойдем к стойке, чтобы вызвать такси...

Лора взглянула на него в тот момент, когда он поднимался из-за стола, и нашла его очень привлекательным, таким же, как и в первый день их знакомства, когда она выходила замуж за Виктора. В одной руке Нильс держал кредитную карточку, а другой обнимал ее за талию. Может быть, она все еще влюблена в него... Но зачем-же тогда пыталась снова обольстить бывшего мужа? Да, именно это она делала в день школьного праздника. Чего она добивалась, когда склонила голову на плечо Виктора, там, на скамейке в школьном дворе? Хотела обрести уверенность? Хотела проверить свою власть над ним? И почему она так часто думает о нем? Гораздо чаще, чем тогда, когда они с Нильсом только приехали в Париж.

За окном такси, везущего их домой, тянулась набережная с подсвеченными зданиями. Как же она томилась без этого города! А теперь она и не ходит никуда, не пользуется им, не чувствует себя в нем счастливой. Рано или поздно она признается себе, что сделала плохой выбор. То, что прельстило ее в Нильсе, было эфемерным, а то, что она находила отталкивающим в Викторе, могло бы сделать ее счастливой на долгие годы. Но сейчас дверь, чтобы повернуть назад, была закрыта и жребий брошен.

Воспользовавшись тем, что в субботу нотариальная контора закрывается в шестнадцать часов, Виктор вызвал торговца подержанной мебелью, чтобы сбыть ему часть обстановки. С ностальгической ноткой он спустил с чердака зеркало на ножках и в последний момент решил оставить кресло-качалку, чтобы починить его и установить в комнате Тома. И, напротив, без всякого сожаления он наблюдал затем, как выносят старые кровати из мансарды, а также плетеные стулья и потертые ковры.

– А эта мебель? Вы и в самом деле не хотите ее продавать? – спросил торговец.

Он замер в дверях самой большой комнаты третьего этажа и с интересом рассматривал шкаф в стиле Людовика XV.

– Только со столом и стулом,– настаивал он.– Я дам вам за весь ансамбль хорошую цену.

– То есть? – нерешительно спросил Виктор.

Конечно, он не испытывал недостатка в комнатах для гостей на втором этаже и вряд ли станет использовать по назначению эту комнату, но идея полностью оставить ее без мебели совершенно ему не понравилась.

– Дерево покоробилось, вот трещины,– констатировал торговец, подойдя к шкафу. Видимо, дом не отапливался много лет, не так ли?

– Нет, но ему не давали промерзнуть.