Лишь бы не было войны

Несмотря на мой неопределенный статус и постоянное опасение стать жертвой двойничества, жилось мне в СССР неплохо. Впрочем, здесь мало кому живется плохо, за исключением преступников (по причине суровости уголовных законов – германское влияние), диссидентов и евреев (да и то не всех – я уверен, окажись они в «свободном мире», скоро затосковали бы по советской прописке, гарантированной зарплате и музыке). Советский строй, действительно, стал той экологической нишей, в которой русский человек чувствует себя наиболее естественно. Я не стану играть роль заезжего иностранца, который, дабы заполучить внимание читателей, начинает с заявления о своей беспристрастности («Я расскажу только о том, что сам видел»), а кончает заведомой апологетикой («Если это коммунизм, то я тоже коммунист»). Я не был здесь иностранцем – в этом-то все и дело.

Основным отличием мироощущения советских людей от демократических россиян сразу оказывается его «просветительский» характер. Эти люди знают, что живут в самой лучшей стране мира, что цель жизни – в служении обществу, что в городе должно быть чисто, а в космосе должен быть мир. Отсутствие сомнения в этих истинах и есть счастье народа. По сравнению с нашим «электоратом» эти люди – неисправимые романтики, и в то же время их убеждения гораздо ближе к «цивилизованным», чем мировоззрение демороссиян. Нельзя сказать, чтобы они были благодушны: в их сознании существует особый мир борьбы – мир шпионских сетей, троцкистских наймитов, предателей и диверсантов, вредителей и врагов народа – сей термин до сих пор в ходу. Однако это удел ничтожной части общества – чинов МГБ и диссидентов, которые образуют своего рода взаимодополняющую структуру, и почти не заметны в повседневной жизни.

Всю свою жизнь советский человек может провести внутри одного из множества микрокосмов (есть микрокосмы науки, искусства, путешествий, детской культуры и т. д.), а «жизненные проблемы» здесь настолько смехотворны по сравнению с нашими, что совершенно не способны вернуть человека в реальный мир. Удивительная на первый взгляд жизнеспособность системы, которая в нашем варианте истории развалилась за несколько лет, объясняется прежде всего взаимным нежеланием власти и общества что-либо менять (в нашем мире подобный застой наблюдался последние 15 лет в Западной Европе, где даже главы государств не сменялись по два-три срока). Устойчивости положения способствует также полное отсутствие – по нашим меркам – информации о загранице. Точнее, информация о ней носит весьма односторонний характер. К примеру, любой советский школьник подробно расскажет о природе и истории Канады, может прибавить сюда кое-какие этнографические и статистические данные, но ничего не знает о повседневной жизни канадцев и, скорее всего, не видел ни одного канадского фильма. Переводная литература Дальнего Запада – преимущественно за авторством писателей-коммунистов, а фильмы об Америке, редко посещающие советские экраны, всегда исполнены социальной критики в стиле Сартра или Рея Брэдбери, так что у зрителей создается впечатление, что американцы весьма недовольны своим образом жизни. Большей популярностью пользуются американские фильмы о природе (Джеральд Даррелл, пожалуй, куда известнее Клинтона), хотя здесь пальма первенства принадлежит немцам (Бернгард Гржимек и др.) Вообще образ Германии и всей германской Европы на экранах – образ целого континента тишины и покоя, целой цивилизации, погруженной в созерцание своего прошлого. И это не так уж далеко от истины. Если в новостях говорят о загранице, помимо официальных сообщений из США или Англии обязательно передадут репортаж о марше бездомных или экологической катастрофе, а из Германии непременно будет весть об открытии очередного музея какого-то малоизвестного в СССР писателя или о театрализованном рыцарском турнире где-нибудь в Шварцвальде. Образ Рейха предстаёт неким Чистилищем, об обитателях которого стараются не говорить ни плохого, ни очень хорошего. Желтая опасность вносит особый, не имеющий аналогов в нашем мире, колорит в мировоззрение советских людей. Полувековое противостояние на Дальнем Востоке сделало ниппонскую тему самой воинственной и надрывной.

Потерпев поражение в Дальневосточной войне 1952 года, СССР берет реванш в искусстве, реванш если не победой, то хотя бы доблестью. За год моего здесь пребывания на трех каналах телевидения показали не менее об этой войне: сказывается отсутствие той Великой Отечественной, которая дала мощный толчок советскому искусству в моём мире. Здесь же поражение в войне с Ниппонией переосмыслено в ключе своеобразного жертвоприношения. При этом Ниппония интересует массовое сознание лишь с военной точки зрения, а ее культура и быт вновь оказываются в тени. Тропические же страны представляются, да и являются унылыми пространствами междоусобицы и разрухи, военных переворотов и средневековой бедности. Каждая из четырех держав подчеркивает именно свою созидательную роль в тропиках, а аборигенов считает недееспособными существами, которых нельзя бросить на произвол судьбы, но следует опекать и наставлять.

Когда тоталитарное общество после эпохи величественного классицизма вступает в эру благодушной инерции, перед ним встают две проблемы, от решения которых зависит само его существование – проблема восприятия окружающего мира, точнее, проблема существования в инородном окружении, и проблема молодёжной активности, которой надо дать выход, причем в благоприятном системе направлении. Первой проблемы, сделавшей нашу советскую идеологию неповоротливо эклектичной, здесь практически не существует: «заграница» не образует единого фронта, и возможные зарубежные влияния уравновешивают друг друга. Вторая проблема решена самым простым способом: жизнь каждого советского человека делится на две части – революционно-романтическую и социалистическо-реалистическую, если так можно выразиться. В первые два десятилетия своей жизни человек переживает метафизическую оторванность от окружающей рутины: он герой, в пять лет он мечтает стать великим спортсменом, в десять – космонавтом, в пятнадцать – танкистом. Советская культура предоставляет ему целый набор воображаемых ролей на периферии цивилизации. После двадцати лет, обычно после женитьбы, человек окончательно социализируется и конформируется. Динамичное развитие общества приводит к постоянной нехватке рабочих рук во всех сферах, и поэтому «лишние люди» отсутствуют. Три вертикали власти – советская, партийная и профсоюзная – без остатка поглощают всех честолюбивых потенциальных управленцев, а попытки правозащитных кругов привлечь на свою сторону чиновников остаются без успеха. Хотя в целом это общество интересуется жизнью каждого своего члена, личная жизнь каждого протекает в стороне от социальных процессов. «Лучше домосед, чем антисоветчик» – вполне справедливо полагают власти. Неверно думать, что в тоталитарном обществе отсутствует плюрализм. Просто расхождения во мнениях со стороны кажутся минимальными. К примеру, споры кейнсианцев и неоконсерваторов в американской экономической науке кажутся советским экономистам бессодержательными, поскольку оба направления признают основой экономики спекулятивный рынок товаров и услуг, а те же американцы считают споры сторонников колхозов и совхозов столь же бессодержательными, поскольку в обеих концепциях развития сельского хозяйства отсутствует свободная продажа земли.

Безрелигиозность советских людей почти стопроцентна. И, действительно, подобно тому, как не стоит доверять россказням опоздавших к перестройке фантазеров, что они еще с двух лет в годы застоя вели тотальную борьбу с коммунизмом, не стоит принимать на веру рассказы о скрытой многомиллионной религиозности в советское время. Среднестатистический советский человек если и суеверен, то его естественнонаучное мировоззрение непоколебимо. Доверие к науке безгранично, а фигура ученого – жреца науки – сакральна.

Как-то раз я спросил Вальдемара:

– И что же нам – там – теперь делать?

Он, кажется, впервые надолго задумался, а потом сказал:

– Думаю, уже поздно что-либо делать. Если все то, что ты рассказываешь, верно, я бы и цента не дал за всю вашу страну… Правда, еще есть надежда… Все преступные элементы переловить, собрать в одном месте и раздать им ножи – пусть, наконец, «разберутся» до последнего. Проституток и всех женщин, которые жить не могут без западной цивилизации, заразить СПИДом и под видом жертв политических репрессий депортировать в США. Туда же депортировать гомосексуалистов, дебилов, правозащитников, чеченцев и журналистов. Согласен, это жестоко, но если вы не сделаете этого, через 50 лет такой страны, как Россия, не будет. Надо ввести смертную казнь за аборт, возродить крестьянскую общину, воспитывать в надлежащем духе детей – только так вы можете спасти страну. (Кстати, скажу по секрету – по большому секрету – в госбезопасности разрабатывается операция по проникновению в ваш мир и радикальному изменению ситуации – как только мы освоим технику перехода в параллельные миры.)

По большому счету, жизнь в Советском Союзе гораздо лучше, чем в России демократической.

АВЕНТЮРА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,

в которой я возвращаюсь

Вот как решительны и быстры были древние в своих поступках.

Исе моногатари.

Последний день 1996 года был ясным и морозным. Вальдемар в кругу семьи (я имею в виду Виолу) встречал Новый Год дома, а я – тоже Вальдемар – был на шумном праздненстве, устроенном его сослуживцами по училищу МВД. Таким образом, Вальдемар был вездесущ. На празднестве меня опять ужасно напоили: к нам устроился работать новый преподаватель раухертехники, и все выпили с ним на брудершафт по бокалу(!) водки. По телевизору в «Голубом огоньке» выступал Эрнст Юнгер – столетний старец, посетивший на склоне лет столь любимую им страну.

6 января, как только закончились новогодние выходные, я отправился вместо Вальдемара перерегестрировать его читательский билет в Публичной библиотеке. На мне был полувоенного покроя немецкий китель, и поэтому регистраторша-еврейка категорически отказалась меня обслуживать. Я сделал запись в книгу жалоб и ушел. На обратном пути купил большой словарь «Народы мира» за 12 рублей 20 копеек.

20 февраля – год спустя после моего появления в этом мире – мне неожиданно захотелось побывать на том самом месте. Я оделся и незаметно вышел из дому. Троллейбус № 45 пришел через три минуты, и я доехал до Московского проспекта. В книжном магазине я приобрел две брошюры – «Основные направления социально-экономического развития СССР в ХIV пятилетке» и «Редкие виды фауны Теребердинского заповедника». У меня осталось 13 рублей 28 копеек. Я пересек площадь с роскошным дворцом райсовета и райкома и оказался поблизости еловой рощицы со стороны улицы Типанова. Там передо мной образовалась сияющая воронка, в глубине которой я увидел образ моего параллельного мира. Там был тот же самый день, в котором я покинул свой мир. Круг замкнулся. Я имел право выбора, и я сделал его. Я переступил границу миров. Я уже знал, что надо делать.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ноябрь 1996 года.

КОММЕНТАРИИ ОДНОГО ИЗ ПРОТОТИПОВ ГЕРОЕВ РОМАНА НА САМ РОМАН

Плодотворное творенье

Ты, дружище, сочинил.

Мне его без комментариев

Отдавать – не хватит сил.

Я частушки сочинил

Вместо комментария;

Не сочти за оскорбленье,

А читай-ка далее.

1) Ох, Советская Империя,

Сурьезные дела.

До чего же ты, Империя,

Володю довела!

2) Любит Вова самураев

(Хоть Германия милей),

А для них такая дружба

Подороже ста рублей.

Им с Россией не тягаться —

«Восходящий апельсин»

И без драки от Володи

Получил весь Сахалин.

У Японии на войны

Вряд ли бы хватило сил,

Но Володя им задаром

И Курилы подарил.

3) Через час «Буран-4»

Отправляется в полет.

Уже уголь загрузили

В наш советский космолет.

4) У норвежского фиорда

Появилось сто акул:

Там недавно всем составом

Вермахт в море потонул.

5) Пятый день патрульный катер

На волнах качается,

Жаль, что середь океана

Топливо кончается.

По волнам плывет корыто,

А за ним баржа идет.

Это – русская эскадра?

Это – Океанский флот?

6) Во поле стоит избушка

В стиле неоготика.

Как бы нам сейчас от смеха

Не надорвать животика.

Галереями подперта,

Все окошки – разные.

До чего ж архитектура

Нынче безобразная!

Острошпильные мансарды

Во все стороны торчат.

Об изысках архитектора

Страшным голосом кричат.

7) Рыдают нимфетки —

Не могут понять,

Как мог их Володя

На фрицев сменять?!

8) Вицмундирчик для студентки —

Это крайне непрактично.

Аксельбантик на груди,

Однако – очень эротично!

9) Огурцы с вином, колбаски,

Кетчуп – это, брат, не шутка:

А не будет ли под утро

Несварение желудка?

10) Вот этим, признаться,

Ты нас удивил:

Вотана с Граалем

Ты в кучу свалил?

11) Прочитали, осознали,

Низко кланяемся вам.

Не дадим дорваться к власти

Зюганам и Лебедям.

Ваше чудное творенье

Навело на мысль меня:

Лучше Ельцина правленье,

Чем такая вот… Чечня.

12) Коль стишки не по нутру,

То за эту акцию

Автор их всегда готов

Дать вам сатисфакцию.

СЕБЕ ЛЮБИМОМУ ПО ПОВОДУ НАПИСАНИЯ ЭТИХ СТИХОВ

Какого черта на себя взял этот труд?

Что, лавры Пушкина покоя не дают?

Писать поэмы – не твоя забота,

С твоим талантом лишь в ларьке работать.

Стишки кропать ты начал поутру,

А это, милый, явно не к добру:

Ты заучился, видимо, дружок,

И, спятив, виршей настрочил мешок.

Твои стихи не надобны и даром.

Куда тебе тягаться с Вальдемаром?

Notes