Особенно часто грустной бывала его мать. Как обычно, она быстро делала всю работу по дому и по-прежнему заботилась о детях. Но у нее часто случались странные приступы, когда она убегала в поле, в лес или в горы и там кричала во весь голос без слов. Это могло длиться часами. Тихая покладистая жена Педера Портного бродила в одиночестве по округе и буквально выла. Никто не мог понять, что с ней такое приключилось, да и сама она не могла объяснить своих поступков. Однако после таких приступов ей как будто становилось легче. Подобное случалось с ней и раньше, но не так часто... А вот после того, как семья попала в кабалу к Хансу Ульсену и Кнут уехал из дома, мать все чаще и чаще стала убегать в лес, повергая родных в настоящий ужас.
Только отец Торы и Ханса, старый Гаммельтрейн, знал, как помочь дочери.
Однажды он уехал куда-то вместе с Педером и Торой. Они направились в пасторскую усадьбу... к Хансу... О чем они с ним там толковали, так и осталось тайной, но вернулись они домой в Гамсунд счастливыми... Когда Кнута позвали в дом... мать, вся в слезах, обняла его и с радостью сказала, что он останется дома до Рождества, а там видно будет... Во всяком случае, жить он теперь всегда будет дома, а не у дяди».
То Рождество было одним из самых счастливых в детстве Кнута. Мария Гамсун, жена писателя, пишет в своей книге «Под золотым дождем»: «Он сам рассказывал мне о Рождестве на его хуторе, Гамсунде. У них не было рождественской елки, но в подсвечнике горели три свечи. И все наедались досыта во славу Божию. Портной Пер задвигал тяжелую швейную машинку в угол и накрывал ее покрывалом. А все большие и маленькие кусочки ткани аккуратно сворачивались, закалывались крупной латунной булавкой и складывались в выдвижной ящик стола, на сам же стол ставилось праздничное угощение. А Кнуту, тогда еще мальчику, разрешалось оставить службу у дяди и вернуться домой, чтобы встретить Рождество вместе с родителями и другими детьми.
Когда же Кнут рассказывал мне о посещении церкви в рождественское утро, о богослужении в храме Хамарёй, то мне чудилось в этом что-то библейское, что напоминало о Евангельском повествовании о Рождестве Христове.
По всем дорогам, при свете звезд, северного сияния, в снегопад стар и млад шли в церковь.
В красках, как на старинных гобеленах, слегка поблекших, но все же различимых, рисовал Кнут празднично убранный храм, с желтыми свечами в подсвечниках, – там были сотни свечей, как представлял себе мальчик. Набожные прихожане принарядились к Рождеству: мужчины одеты в несколько курток сразу – чем больше курток, тем выше благосостояние, уважение; а саамы – в таких ярких цветах, какие только можно изобрести в долгую и темную нурланнскую зиму. И пастор, во всем своем великолепии, и пение псалмов...» [5]
Да, Кнуту удалось освободиться от дяди – но не от душевных ран, которые тот ему нанес. Мария Гамсун вспоминала: «Конечно же он мог быть упрямым. Это было частью его обороны. В девятилетнем возрасте его послали работать у очень строгого дяди, брата матери, которому задолжали родители Кнута. Там он провел пять долгих, тяжелых лет. Сначала у дяди, а потом в годы мятежной юности Кнут использовал все свои качества, в том числе и упрямство, и это помогло ему выжить.
Сам он иногда говорил: «Кем бы я, спрашивается, мог стать, если бы в детстве и юности я получал достаточно еды».
Он намекал на нервы. А я при этом думала: "Разве только нервы являются твоей тайной как писателя?”» [6]
Как бы то ни было, но вполне возможно, что почти агрессивное отрицание авторитетов, которым Гамсун отличался всю свою жизнь, являлось подсознательной реакцией даже на самую призрачную попытку навязать ему чужую волю. И уж точно не случайно, что практически все старики в его романах выглядят отталкивающе. Лишь со временем писатель научился относиться к «теме стариков» с некоторым юмором и иронией, которая, однако, перерастает в настоящую истерическую манеру письма, как это случилось, например, с описаниями Монса и Фредрика Менсов в романах «Бенони» и «Роза».
Глава вторая БРОДЯГА
Кнуту уже четырнадцать. Он взрослый парень, тяжелые годы у дяди остались позади. Он окончил школу и живет теперь не в пасторской усадьбе, а дома в Гамсунде.
Там многое изменилось. Братья разъехались по стране, а старший, Петер, так и вовсе уплыл в Америку. Пусто стало дома, там более что нет там и Велтрейна. Он умер от нервной горячки в 1869 году. Но рассказы его, рассказы бродяги и мечтателя, живут в душе Кнута.
Юноша мечтает отправиться в Гюдбрандсдален, в котором родились его родители, мечтает пожить свободной жизнью, мечтает забыть о годах мучений... И просит родителей отпустить его в Лом. В этот период в нем впервые проявляется тяга к странствиям – «охота к перемене мест» – он не может долго жить в одном городе, в одном доме, и это состояние останется в нем на всю жизнь. Он пишет письмо своему крестному – торговцу Турстейну Хестехагену и просит принять его к себе на работу. Турстейн отвечает, что будет рад видеть крестника, и даже высылает ему денег на дорогу. В этом же письме торговец уверяет, что если Кнуту не понравится у него, то он сможет в любое время уехать домой.
Ну что ж, дело сделано: разрешение родителей получено, приглашение от крестного есть, да и деньги в кармане у Кнута завелись чуть ли не первый раз в жизни. И осенью 1873 года он уезжает из Престейда на пароходе.
* * *
В Ломе его встретили хорошо. Жить Кнут стал в доме Турстейна, а работать в его лавке. В свободное время юноша готовился к конфирмации [7] .
Высокий и сильный, он всегда был готов выступить в роли вожака молодежи, а потом принять на себя ответственность за совершенное. Кнут был заводилой в играх, всегда мог придумать что-нибудь смешное, но он никогда не пользовался своим преимуществом для победы над слабым. Однажды во время игры в чехарду он нечаянно сбил с ног девочку. Она ушиблась и заплакала. Кнут помог ей встать, отряхнул платье и в качестве утешения протянул блестящую монетку.
Его не могли не любить сверстники – ведь он всегда старался защитить их.
«Конфирманты из главного прихода, – пишет Туре Гамсун, – считали себя достойнее и „выше“ тех, кто жил в маленьком Вордалене, к которому принадлежал и Кнут. На каждом занятии у пастора подростки из Фоссебергома сидели на лучших местах на передней скамье. Так уж сложилось. Но Кнут изменил положение дел. Однажды, когда пастор еще не пришел, он подошел к ребятам из Фоссебергома и просто столкнул их со скамьи».
Нельзя сказать, чтобы Кнут отличался особым усердием на этих занятиях, но, даже не зная ответа на заданный вопрос, он всегда мог выступить, чтобы заслужить похвалу. Пастор оказался умным человеком и даже в буйно ведущем себя подростке смог разглядеть талантливого человека. Он неоднократно говорил его крестному, что из Кнута выйдет толк.
А вот сам Турстейн Хестехаген ничего особенного в хулиганствующем недоросле не замечал – и даже приказал стереть с дверных наличников в лавке написанные там Кнутом стихи. Но надо быть справедливым: так сделали бы большинство родителей и крестных, посчитав писание на стенах за простую шалость.
После конфирмации 4 октября 1874 года Гамсун недолго прожил в Ломе. Новообретенная свобода горячила кровь – и случилось то, что должно было случиться: он поссорился с пытавшимся контролировать его крестным и решил уехать домой в Хамарёй. Но Турстейн был против – и тогда Кнуту пришлось проявить характер. Он достал письмо годичной давности, в котором Хестехаген обещал отпустить мальчика, если тому что-нибудь не понравится, показал его крестному – и в результате получил свободу да еще и денег в придачу на обратную дорогу.
* * *
Дома юноша тоже не задержался и вскоре устроился на работу в нескольких километрах от Гамсунда младшим приказчиком у Валсё – местного богача и настоящего властелина округи. Получить работу в его магазине в Транёйе было большой удачей для пятнадцатилетнего подростка. Это означало и новое положение в местном обществе.
Правда, младший приказчик – не самый уважаемый человек в лавке, но тем не менее именно он, а не покупатели, принадлежит к империи Валсё. Кнут заважничал, стал носить шляпу набекрень, а по жилетке в карман спускалась цепочка от часов. Вот только самих часов в жилетном карманчике не было – на них не хватало денег. Все прекрасно об этом знали и частенько спрашивали юношу, который час. Кнут лишь смеялся в ответ и показывал цепочку без часов, говоря, что всему свое время: будут деньги – будут и часы.
Позднее Гамсун, всегда отличавшийся прекрасным чувством юмора и самоиронии (когда ему самому того хотелось), использует опыт работы в Транёйе в своем романе «Городок Сегельфосс». Он с улыбкой опишет молодого лавочника Теодора, который утром «надевает кольца и вступает в свое царство – свою лавку. Покупатели, толпящиеся в помещении и мешающие ему пройти, расступаются перед ним, он откидывает доску, проходит за прилавок и опускает доску на место. Теперь он тут главный. В подчинении у него – два приказчика, а ящики и полки полны разных товаров, какие только может пожелать человек».
Работа принесла Кнуту не только минуты гордости, но и минуты счастья и разочарования. Впервые в жизни он серьезно влюбился – да не в кого-нибудь, а в младшую дочь торговца Валсё Лауру. Ничего хорошего из этой любви получиться не могло – слишком уж велика была разница в социальном положении, да и слишком молоды были влюбленные. Лаура ответила Гамсуну взаимностью, что не могло ускользнуть от внимательного взгляда ее отца, – и младший приказчик был буквально вышвырнут на улицу. Правда, сам писатель утверждал, что он потерял работу из-за банкротства Валсё. Последнее действительно случилось, вот только уехать Кнуту пришлось задолго до разорения «магната».
История трагической любви нашла развитие практически во всех ранних произведениях Гамсуна – и в его рассказах, и в романе «Бьёргер». Речь в этих первых опытах идет о чувствах, связавших бедного крестьянского юношу и девушку из богатой семьи.
После разорения отца Лаура, как считалось долгое время, вышла замуж за телеграфиста. Об этом писал и сам Гамсун. Однако недавно выяснилось, что Лаура умерла молодой и была похоронена на церковном кладбище в Транёйе, а за телеграфиста вышла ее сестра.
О смерти своей возлюбленной Гамсун мог не знать потому, что в это время колесил по стране.
* * *
О последующих двух годах его жизни (с 16 до 18 лет) сведения крайне скупы.
Известно, что он работал коробейником, а попросту был настоящим перекати-полем – бродягой. К такой жизни его склонил друг из Лома Уле Трюккет, который однажды забрел в Хамарёй с полным коробом товаров. Поскольку у Кнута на тот момент водились деньги, которые он заработал у Валсё, а беспокойство было у него в крови, да и рассказы дяди Велтрейна все еще будоражили воображение, сманить его оказалось совсем не трудно. Достоверно известно, что приятели решили вместе отправиться в северный город Будё, закупить там товаров, а затем разойтись в разные стороны – один должен был, почти как в сказке, отправиться на юг, а другой – на север, а затем они договорились встретиться и честно поделить заработанное.
Кнут вовсю наслаждался жизнью. Туре Гамсун, основываясь на воспоминаниях отца, пишет об этом периоде следующее: «Кнут путешествовал по округе. Пожалуй, самое большое впечатление произвела на него ярмарка в Стокмаркнесе, куда приезжали купцы даже из Трондхейма. Были здесь и фокусники, и различные аттракционы, евреи-часовщики и шарманщики... Жизнь на ярмарке была бурной. Здесь Кнут купил первые в своей жизни часы, которые всегда были с ним – вплоть до того момента, когда их пришлось продать в Кристиании [8] .
Кнут и Уле Трюккет тоже приняли участие в ярмарке. Они накупили товаров, истратив на них все свои деньги, и открыли палатку. Покупателям предлагалось буквально все – от булавок до шерстяных свитеров и роб для моряков. Молодые люди научились правильно торговать: сначала назначали высокую цену, а затем снижали ее, поэтому торговля шла бойко. Из Стокмаркнеса Кнут впервые смог послать домой деньги и подарки родным в Гамсунд.
Кнут торговал, разъезжая по стране, два года».
Так утверждает сын писателя, однако в отчете, написанном по просьбе психиатров Лагфельдта и Эдегора, сам Гамсун по-иному оценивает этот период своей жизни. В частности он говорит, что торговал не более двух месяцев, а дела его при этом шли столь плохо, что он с трудом мог содержать себя.
Как бы то ни было, но опыт коробейничества тоже оказался не лишним в творческом багаже Гамсуна и впоследствии нашел свое отражение в трилогии об Августе, где необыкновенно ярко, образно, со знанием дела и мельчайшими подробностями рассказывается о жизни бродяги.
Странствия по стране закончились в 1875 году, когда родители уговорили Кнута поступить на «учебу» к своему родственнику – сапожнику Бьёрнсону – в Будё.
Надо сказать, что юноша и сам понимал, что ему надо покончить с жизнью бродячего торговца. Оставаться коробейником до конца своих дней ему вовсе не хотелось. Однако и становиться сапожником Кнуту тоже было не по душе, тем более что учиться на сапожника требовалось пять с половиной лет – в компании с другими двенадцатью подмастерьями, и все это время приходилось подчиняться воле Бьёрнсона. А вот подчиняться кому бы то ни было Гамсун не собирался: слишком сильны были его воспоминания о Хансе Ульсене, который, однако, помог Кнуту устроиться на учебу, снабдив всё в том же 1875 году письмом-рекомендацией, где говорилось, что Кнут исполнителен, ловок, честен и сообразителен. Эти же качества Гамсуна отмечал впоследствии и сапожник Бьёрнсон.
Надо сказать, что склонность к рукоделию – работе руками – у Гамсуна была всегда, и он всю свою жизнь любил не только что-нибудь мастерить, но и даже делать эскизы и чертежи собственных домов. Руки у него были умелые, а пальцы действительно ловкие. Так что за четыре месяца в сапожной мастерской Кнут научился хорошо шить и чинить обувь.
Делай то, что хочешь сам! Пожалуй, именно таков был лозунг Кнута уже в юности. Не хочешь быть сапожником – смени работу. И Гамсун становится грузчиком на пристани, а затем – приказчиком в лавке.
* * *
Кнут никак не мог найти себе места в жизни – но при этом умудрился написать и издать первое свое произведение – повесть «Загадочный человек. Любовная история, случившаяся в Нурланне» (1877).
Повесть правильнее было бы назвать не любовной историей, а сказкой, поскольку действие в ней развивалось в соответствии с законами именно этого жанра. Речь в ней идет о страстной любви двух молодых людей – Рольфа Андерсона, бедного юноши, старательно скрывающего свое прошлое, и дочери богатого землевладельца Рённауг Ое. После многих испытаний, выпавших на долю Рольфа, он, наконец, обретает счастье и женится на возлюбленной, поскольку оказывается, что он вовсе не Рольф Андерсен, а Кнут Суннефьельд, единственный сын богатого торговца, который хоть и разорился, но все-таки смог оставить сыну кругленькую сумму денег.
Повесть эта не имеет никакого литературного значения, однако интересна тем, что в ней высказаны взгляды восемнадцатилетнего писателя. Совершенно очевидно, что молодой Гамсун своим идеалом и героем считал не крестьянина, как это будет в его поздних вещах, а хорошо образованного горожанина или крупного торговца в красивом и модном костюме.
Крестьянский труд в то время не привлекал Кнута, но и одна-единственная сентиментальная повесть прокормить его тоже не могла, тем более что продавалась она очень плохо, а вскоре и вовсе была разослана издателем в качестве «бонуса» в красивой упаковке постоянным клиентам.
* * *
Гамсуну надо было искать какую-то перспективную работу – и тут от отца приходит письмо, в котором он предлагает своему пока еще непутевому сыну-недоучке отправиться к ленсману [9] Нурдалу в Бё на Лофотенских островах.
Кнут принимает помощь отца и отправляется на Лофотены. Семья Нурдалов принимает его очень хорошо.
В доме у ленсмана много книг, которые Кнут может читать в свое удовольствие. Чтением и самообразованием Гамсун был одержим всю свою жизнь. Он всегда старался читать как можно больше, но никогда не стремился узнать о прочитанном мнение других. Всегда и во всем он полагался на собственное мнение и именно поэтому стал новатором в норвежской (и мировой) литературе. Но до «прорыва» пройдет еще много времени.
Пока же на Лофотенах Гамсун начитывает свой «минимум». Именно в это время он знакомится с творчеством знаменитого Бьёрнстьерне Бьёрнсона [10] . Его так называемые «крестьянские повести» («Сюннёве Сульбаккен», «Арне», «Веселый парень»), стилистически близкие устным преданиям и написанные истинно народным языком, произвели на юношу огромное впечатление. Он перестал искать развлечений, перестал ходить на танцы, перестал даже заигрывать с дочерью ленсмана юной Ингер. Но это вовсе не означало, что юноша скучал. Он вынашивал свое очередное творение, поскольку теперь уж точно знал, как и о чем надо писать.
И вскоре из-под его пера появляется «Бьёргер» (1879). Издать эту повесть Кнуту пришлось на свои собственные деньги, поскольку вышедшая незадолго до того поэма «Свидание», в которой довольно занудно рассказывалось о старом отшельнике с норвежских брегов, его вине пред Богом (он случайно убил в молодости возлюбленную) и искуплении этого греха, не принесла ее издателю не то что прибыли, а даже морального удовлетворения. Для литературоведов же «Свидание» имеет еще и «биографическое» значение, поскольку это первое произведение, подписанное именем Кнут Педерсен Гамсунд – с прибавлением к настоящему имени «Кнут Педерсен» названия родового гнезда – «Гамсунд».
Но с «Бьёргером» все было по-другому. Прежде всего, в этой книге, еще достаточно беспомощной с литературной точки зрения, уже видно, что писателя интересует не внешняя сторона событий, а человеческая душа. Недаром именно «Бьёргер» через несколько лет будет переработан в один из самых знаменитых романов Гамсуна «Виктория». В обоих романах любящие увлекаются силами, которые не в состоянии контролировать. Одна из этих сил – страстная любовь. Гамсун всю свою жизнь был во власти идеи о красивой и безнадежной любви. До последних дней он так и не избавился от мысли о том, что сильная любовь неизбежно оканчивается трагически.
Кроме того, именно в этой повести уже вполне определенно изложена точка зрения писателя на путь, которым должна следовать Норвегия. Как и Бьёрнсон, Гамсун считал, что жизнь норвежских крестьян веками остается исконной, неизменной, подлинной, «близкой той, что запечатлена в сагах». Эта жизнь, по его мнению, всегда должна оставаться образцом для всего норвежского народа.
Исследователи считают, что «Бьёргера» можно назвать ключом к творчеству Гамсуна, в нем уже есть все темы и мотивы, которые найдут свое развитие в позднейших произведениях писателя. Прежде всего это, конечно, экстатическая любовь к родной земле и природе, импульсивность и иррациональность его персонажей, особенно героинь (в первую очередь, Лауры). Появляется в «Бьёргере» и прототип так любимых Гамсуном чудаков и оригиналов – блаженный Тур, старший брат главного героя, скитающийся в горах и пишущий на клочках бумаги свои дневники.
«Этот образ носит и более глубокий экзистенциальный смысл, – пишет Э. Л. Панкратова, исследователь творчества Гамсуна и переводчик его произведений. – Ведь он как предшественник героя „Голода“ постоянно разговаривает и даже спорит со Всевышним: "Мне кажется, у меня есть право предъявить Всевышнему иск. Уж как я ни молился, не было у меня во рту ни крошки два дня и две ночи, а это уж куда как плохо. Здесь наверху не хватает также воды для питья, а это уже совсем некуда (на небольшом уступе на вершине Мюрру)”.
Пустопорожние разглагольствования нового местного учителя из «Бьёргера» удивительным образом по своему духу абсурдизма и гротескности напоминают некоторые из речей Нагеля из «Мистерии». Особенно замечательную в своем роде речь произнес учитель на деревенском празднике в ответ на совет одного из присутствующих стариков поучаствовать в общем веселии, выпив пива да сплясав пару халлингов [11] :
"Я мог бы ответить вам, по крайней мере, на пяти иностранных языках. Но, в сущности, это было бы то же самое. За такие слова вас следовало бы сослать куда-нибудь на Фарерские острова, которые, естественно, находятся в Европе, но не принадлежат Англии. Англия и Британское королевство, доложу я вам, совершенно очевидно означает одно и то же. Да, да, именно на Фарерские острова следовало бы тебя заслать, чтобы ты оставался там на веки вечные, вот так. Ведь пророк Иеремия говорит в одном из своих псалмов, то есть, вернее сказать, книг, что место тебе не на благословенной Богом зеленой земле, а на этих каменистых островах, которые лежат на той широте, что омывается со всех четырех сторон водами Атлантического океана, вот где ты мог бы оказаться... ”
Эта черта раннего романа еще интересна и тем, что она сближает творчество Гамсуна с творчеством Чехова, персонажи которого также часто произносят абсурдные речи, смысл которых темен и непонятен окружающим либо изначально абсурден. С этим часто связано и присущее Чехову чувство юмора, причем в огромном диапазоне: от мягкой иронии до яркого гротеска.
Если говорить о сходстве в некоторых аспектах творчества Гамсуна и Чехова, то нельзя не заметить, как это сходство проявилось в одном из эпизодов «Бьёргера», когда Лаура заходит в лавку своего отца, где за прилавком стоит Бьёргер:
" – Ну как, привозили ли нам сегодня чего-нибудь новенькое?
– Да, фрекен, прикажете показать?
Бьёргер поднялся и открыл стеклянный шкаф, где лежал товар.
– Вот, мы получили прекрасные перчатки на меху, расшитые пояса, фетровые сапожки, штиблеты, шелковые ленты. Извольте взглянуть.
Она взяла пару перчаток и направилась к двери, потом развернулась и снова подошла к прилавку.
– Я хочу подарить тебе это. – Она протянула ему черный шелковый шейный платок.
– Это мне?
– Да, тебе.
– Неужто мне в подарок?
– Да, возьми его, пожалуйста!
– Большое, большое спасибо!”
Весь этот жеманный диалог-разговор о покупках конечно же прежде всего связан с драматическим подтекстом личных взаимоотношений героев. Аналогичный диалог мы встречаем и в рассказе Чехова «Поленька».
Ясное дело, ни о каком заимствовании не может быть и речи, налицо – типологическое сходство, когда, несмотря на разительные различия, сходны не просто жанровые сценки, а общая атмосфера, общее мироощущение и восприятие действительности».
* * *
После «Бьёргера» Гамсуна все стали называть писателем. Именно так его и представили пастору Августу Вееносу, который заглянул как-то к ленсману. Пастор с удовольствием поговорил с молодым человеком и даже позволил себе проэкзаменовать его, а в результате предложил Кнуту новую работу – место школьного учителя в округах Рингстад и Нюквог.
Гамсун с радостью и волнением согласился – все-таки не часто девятнадцатилетнему самоучке предлагают такое высокое место. Действительно, образование – это надежный путь чего-то добиться в жизни!
Преподает Кнут в младшем классе, где учатся ребятишки восьми лет. По воспоминаниям одного из учеников, наставником он был не просто хорошим, а превосходным, поскольку обучал детей через игру. Быть может, Гамсун вспоминал свое несчастливое детство, быть может, он и сам еще оставался ребенком, быть может, ему просто было интересно. Но совершенно точно – он всегда любил детей и всегда старался им помочь – даже будучи уже известным писателем.
Жена Гамсуна вспоминала: «У меня есть одно письмо, которое он написал в крайне бедственном положении, прежде чем приступить к работе над книгой „Круг замкнулся“:
...
"Дорогая Мария, я вкладываю в конверт письмо (от мальчика), которое надо прочитать Туре и Арильду, пока они находятся дома. Это касается меня. Мне трудно писать, но этот мальчик получил от меня ответ: я сообщаю ему, что хочу спросить у своих сыновей, соберем ли мы деньги ему на аккордеон. Подумай: если наши дети сумели скопить немного денег, экономя на танцах и кино, неплохо бы им сделать доброе дело для славного парня с хутора!”
Вложенное письмо было написано неумелой рукой:
...
"Господин Кнут Гамсун, главная цель того, что я сегодня пишу Вам, вот в чем: не могли бы вы купить мне аккордеон, я был болен четыре года. Мое самое большое желание – это пятирядный аккордеон, и чтобы получить его в подарок...”
Он очень жалел детей, что не типично для больших, взрослых мужчин. «Истерика», – пояснял он, словно стыдясь этого, когда временами вынужден был отворачиваться.
Помню один эпизод в Хамарёе. Кнут узнал, что мальчик, подросток, с крохотного хутора, собирался плыть на лодке в больницу в Будё. Он обратил внимание на этого мальчика, тот был милым и приятным, но каким-то бледным и молчаливым.
В тот день, когда он с матерью должен был уехать, Кнут вдруг исчез прямо в середине дня. Он отправился в лес, сел на камне у дороги, по которой должны были идти оба путешественника. Он долго просидел там, ожидая их, держа в руке деньги, приготовленные им в подарок.
Впоследствии мать мальчика поведала мне об этом, но она думала, что я всё знаю» [12] .
Любовь к детям Кнут пронесет через всю жизнь, он всегда будет стараться понять их желания и всегда будет стремиться уважать их волю. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, будучи еще молодым человеком, он смог заслужить после года работы учителем следующую характеристику от пастора Вееноса: «Господин Кнут Педерсен почти год проработал школьным учителем во вверенном мне приходе Бё и превосходно выполнял свои обязанности. Он не только хорошо образован, превосходно пишет и отличается достойным поведением, но еще и пунктуален, честен и порядочен».
Вполне возможно, что именно эта рекомендация помогла Гамсуну получить денежную помощь от великого Цаля.
* * *
«В Хьеррингее, километрах в двадцати севернее Будё, вел свои дела и торговлю матадор Эрасмус Бенедиктер Хьерсхов Цаль, – писал Туре Гамсун. – Подобно Вальсё из Транёя, он был здесь самым влиятельным человеком. На пристани выстроились в ряд принадлежащие ему дома и склады, а его лавка служила местом сбора жителей Хьеррингейя, содержимое складов и погребов лавки удовлетворяло все потребности округи.
...Для своего округа Цаль был настоящим благодетелем... Он подарил своему приходу пасторскую усадьбу со всеми угодьями и много лет подряд содержал на своем попечении всех бедняков Хьеррингейя... Это был добрый христианин и щедрый помощник в тяжелую минуту, и лишь в одном Цаль был суров и непреклонен: он не выносил пьянства.
...Цаль и миловал, и карал, как местный Господь Бог. Для этого у него были и власть, и средства» [13] .
Войти в доверие к Цалю и заручиться его поддержкой было нелегко, но попробовать стоило. Во всяком случае Кнут решил послать ему письмо, в котором просил дать в долг 1600 крон – большую сумму по тем временам. Деньги эти нужны были Гамсуну, чтобы поехать в Копенгаген – литературную столицу Скандинавии того времени. Кнут понимал, что хочет быть писателем – и никем иным. Он являет собой поистине уникальный пример человека, который с ранних лет был буквально одержим желанием писать, верил в свои силы и терпеливо ждал «прорыва». Вот только ждать ему пришлось долгих десять лет...
Не все верили в силы Гамсуна – не поверил в него, например, издатель Кнудсен, который выпустил «Свидание» и отказался печатать «Бьёргера». А вот Цаль решил посмотреть на просителя – он никогда не отказывал в помощи, не составив собственного мнения о человеке.
Летом 1879 года Кнут приехал на «смотрины» – и успешно выдержал проверку: деньги после разговора с матадором были ему выданы.
Молодой человек принял их с благодарностью и помнил о вовремя оказанной ему поддержке всю жизнь. В 1916 году в газете трондхеймских студентов он писал: «В прежние времена такой матадор, властвовавший над всей округой, обладал всеми качествами, присущими настоящему человеку: тонким умом, заботой о ближнем, ответственностью за собственную страну и ее народ... Современные же воротилы – всего лишь предприниматели, которые и думать не думают о своем народе. Станет ли такое общество воспитывать гениев?»
* * *
Получив деньги, а значит, и возможность работать над новой книгой, Кнут, вопреки ожиданиям, отправляется не в Копенгаген, а в одно из красивейших мест Норвегии – Хардангер, которое так поэтично описывал в своих стихах любимый им поэт Хенрик Вергеланн. Там Гамсун пишет стихи и трудится над повестью из крестьянской жизни, которую озаглавил «Фрида». Впервые в жизни он начинает писать статьи в местную газету и даже принимает участие в дискуссии о качестве церковного пения в Хардангере.
Сохранились свидетельства современников, что красивый и самоуверенный молодой человек раздражал многих своими резкими выступлениями. Совершенно очевидно, что уже тогда проявилось в полной мере его стремление демонстративно идти наперекор общественному мнению и поступать только так, как он сам считал нужным, что в конце жизни приведет Гамсуна к трагедии.
Те несколько месяцев в Хардангере помогли молодому писателю избавиться от некоторой юношеской неловкости и неуверенности. И именно в это время происходит превращение простого крестьянского парня в модного молодого человека. Гамсун всю жизнь уделял должное внимание своей внешности, а в молодости – тем более. Мы помним, как еще подростком он трогательно носил цепочку для часов – без самих часов, как ему хотелось выглядеть франтом. Теперь у него наконец-то появилась возможность – и он стал щеголем. Купил модный костюм, вставил в глаз монокль и курил теперь дорогой табак. Впрочем, деньги Цаля Кнут расходовал очень осторожно и на ветер их не бросал.
Но главным для Гамсуна в жизни (и в юности, и в зрелом возрасте) всегда была его работа – он писал. И созданная им в Хардангере повесть, как считал молодой писатель, начавший именовать себя на «норвежский манер» Педерсоном, ему удалась. Он был совершенно уверен, что это лучшее из всего им написанного. И потому настало самое время ехать в Копенгаген к Фредрику Гегелю [14] в «Гюльдендаль».
