Буря Возвышения (№1) - Риф яркости

Вместо того чтобы самым коротким путем направляться к дневному свету, она углублялась в путаницу щупалец, к механической птице!

Клянусь Ифни, нашла время для своей одержимости!

Внезапно запястьем Двер ощутил прохладу. Среди темных волосков лежала сверкающая капля-мениск. Он быстро отодвинулся, прежде чем сверху из поры в ветви упала вторая капля. Двер быстро стряхнул каплю, но даже после этого ощущал какое-то онемение, приятную прохладу. Так бывает, когда деревенский дантист накладывает измельченные в порошок листья нурала на десны пациента, прежде чем пустить в ход свое ручное сверло.

Теперь мачете был покрыт собственным липким покровом, который в отдельных местах уже начал кристаллизоваться. Разумеется, такой артефакт достоин коллекции – полоска материала звездных богов, приспособленная племенем дикарей к новому использованию в сумрачном месте, между пыльной землей и прекрасным небом. Двер мрачно поднял оружие и принялся рубить.

Необходима сосредоточенность, поэтому он с целенаправленностью охотника не обращал внимания на зловоние и скрипучую пыль. Лоб, лицо и шея покрылись потом, но он не решался его вытереть. Несомненно, он выглядит, как Рети, которая теперь блестит, словно волшебная сладость, украшенная каплями меда. Двер и не пытался крикнуть ей, чтобы она повернулась и направилась к нему. Учитывая ее упрямство, можно поберечь дыхание.

Оглянувшись, он заметил, что путь для отхода все еще кажется свободным – туннель в окружении срубленных ветвей и перерезанных нитей. Один-в-своем-роде может привлечь больше сил, но мульк-паук медлителен и стар. Приближаясь к клетке Рети, Двер был уверен, что способен помешать намерениям паука, если тот их осуществит. Теперь он хрипло позвал:

– Хорошо, Рети. Хватит глупостей. Давай убираться отсюда.

Девушка была в дальнем конце прорубленного ею прохода; мимо ветвей, преграждавших путь, она смотрела на птицу-машину.

– Эй, она меня заметила! Повернулась!

Дверу было все равно, даже если бы птица встала на голову и на Галактическом три с буйурским акцентом произнесла приветственную речь. Он перерезал еще один трос и закашлялся от ядовитых испарений, которые испускали разрубленные концы.

– Рети, у нас нет времени!

Когда дым рассеялся, он приблизился и увидел, что птица-машина приподнялась в своей клетке, глядя в небо и не обращая внимания на мелкие капли, которые как туман оседали на ее покрытую перьями спину. Рети, по-видимому, тоже заметила, что внимание птицы сместилось. Она посмотрела вверх, и Двер услышал доносящееся оттуда резкое бормотание.

Это всего лишь проклятый нур.

За пересечением нитей он увидел Грязнолапого. Куда бы ни убегал нур, он вернулся. Только теперь он стоял на задних лапах, приподняв мускулистое тело, откинув усатую узкую морду, и рычал на что-то невидимое с южной стороны.

Взгляд Двера уловил еще какое-то движение. Как змея в приступе эпилепсии, в поле зрения появилась перерубленная нить, частично закрывая проделанное Двером отверстие. Ее порывистые движения казались трогательными, но вслед за первой появилась вторая, потом третья.

– Рети! – закричал он, собираясь рубить оставшуюся между ними преграду. Не дожидаясь ее ответа, он обеими уставшими руками поднял тяжелое мачете и тремя ударами перерубил толстый стебель, преграждавший дорогу. Не трать силы зря, Рети, про себя молил он, понимая, что бесполезно что-то говорить вслух.

С раздраженным возгласом Рети повернулась, отказываясь от своего сокровища, и набросилась на тонкие нити, разрубая их маленьким ножом, а потом гибко протиснулась между ними. Узкий проход покрывал ее золотыми каплями, так что теперь она напоминала пирожное с ореховым кремом. Двер безжалостно рубил и наконец оказался достаточно близко, чтобы просунуть руку в клетку.

Рети схватила его за запястье.

Двер расставил ноги и потянул, потащил ее сквозь темное зловонное отверстие. Их продвижение сопровождал низкий стон. Двер не мог бы сказать, кто стонет: она, он или они вместе.

Наконец она высвободилась и вцепилась в него с неожиданной силой, охватила руками и ногами. Двер понял, что под ее внешней бравадой кроется отчаянный ужас.

– Нам нужно торопиться, – сказал он и потянул ее за руку.

Рети сопротивлялась лишь мгновение, затем согласилась.

– Хорошо, пошли, – выдохнула она. Он руками подтолкнул ее, и она начала карабкаться по узкому проходу-трубе, которую он вырубил в зарослях. /Так быстро уходите? Неужели я такой плохой хозяин?/

– Высохни и сгори, Один-в-своем-роде, – пробормотал негромко Двер, поднимаясь вслед за Рети, доверившись ее инстинкту, который выведет их отсюда.

/Когда-нибудь, несомненно, так и будет. Но к тому времени я сохраню большое наследие./

/Только подумай! Когда Джиджо перестанет быть невозделанной планетой и новые жители получат этот мир в свое владение в сверкающем великолепии, они с восторгом будут смотреть на сохраненную мной коллекцию. В своих сверкающих гордых городских башнях они будут хранить мои образцы интервала, поставят на пьедесталы, чтобы все могли их увидеть. И самым главным среди этих образцов будешь ты, моя добыча, мое сокровище. Возможно, лучший сохранившийся экземпляр твоей давно исчезнувшей расы./

Двер удивился: паук глубоко проник в его сознание и извлек такие слова, которые он сам не всегда помнит: интервал или экземпляр. Наверно, Ларк пользовался ими в его присутствии, и они сохранились где-то в глубине памяти.

Это ты вымрешь, паук! Ты и все твое проклятое племя,

На этот раз гневный ответ не оттолкнул мысленное прикосновение паука.

/К тому времени – несомненно. Но нашу конструкцию всегда можно отыскать в Великой Галактической Библиотеке, и мы слишком полезны, чтобы о нас забыли. Всякий раз, как понадобится эвакуировать планету, очистить ее и дать возможность побыть невозделанной, везде, где потребуется уничтожить грандиозные творения прежних обитателей, превратить их в пыль, там снова возникнем мы./

/Может ли ваше племя невежественных обезьян претендовать на такую же полезность, моя драгоценность? Есть ли у вас вообще какая-то “цель”? Кроме цепкого стремления к выживанию?/

На этот раз Двер не стал отвечать. Ему необходимо было хранить силы. Если спуск был ужасен, подъем превратился в настоящий ад. Рубить нити над головой, откинувшись назад, вдвое труднее, чем пробираться вниз. Вдобавок к опасности ядовитых выделений извивающихся нитей им с Рети приходилось пробираться сквозь дождь золотистых капель. Теперь было уже не до стряхивания отдельных капель. Лишь бы избежать настоящих потоков и не дать им залепить глаза, нос и уши. Сквозь мерцающие испарения Двер видел, как наверху собирается все больше ползущих ветвей – они собираются с невероятной быстротой. Очевидно, Один-в-своем-роде не собирался сдаваться.

/А чего ты ожидал? Что я покажу тебе все, на что способен…

/… что я покажу тебе все…/

/… что я покажу тебе…/

Когда голос в голове Двера стих, его первой реакцией было облегчение. У него хватает других забот: растянутые мышцы шеи, рука, которую словно окунули в чан ювелира и которую начинает сводить от непрерывных ударов, ударов, ударов. Если бы только заткнулся этот визгливый нур! Визг Грязнолапого только набирал силу, поднимаясь за пределы восприятия Двеpa, но по-прежнему вызывал ощущение, что под черепом побежали ручейки.

И сквозь все это пробивалась еще одна настойчивая тревога.

Я оставил глейвера привязанным. Если мы не вернемся, он умрет от жажды.

– Влево! – крикнула Рети. Он быстро повиновался, свернув как можно дальше, доверяя ее быстрым реакциям и увернувшись от желтых капель.

– Чисто! – снова крикнула она.

Мачете выскользнул. Двер трижды брался за петлю на запястье, прежде чем смог снова начать рубить тонкие нити, заполняющие проход над головой. Он рубил в быстро сгущающихся сумерках. Если они не выберутся до наступления темноты, все преимущества будут на стороне безумного мульк-паука.

Теперь шум, который он раньше старался не замечать, стал слишком громким, чтобы его игнорировать. Низкий гром перекрыл лай нура. Заросли вокруг Двера и Рети задрожали. Несколько хрупких ветвей рассыпались в пыль, другие разрывались, выделяя ядовитую жидкость: красную, оранжевую, молочную, добавляя ядовитые испарения к тем, что уже жгли глаза людей. Двер, мигая, посмотрел вверх и увидел Грязнолапого, который торопливо отступил, и в поле зрения появилось что-то новое – что-то висящее в воздухе без видимой опоры.

Машина! Симметричная плоская фигура с блестящими боками, которые отражают солнечный свет, пролетела над зарослями.

Неожиданно из ее брюха вырвался ослепительный свет, проникший в глубину зарослей. Тонкий луч миновал Двера и Рети и углубился, словно в поисках чего-то.

– Оно охотится за птицей! – Рети скорчилась рядом с Двером, схватила его за руку и показала.

– Забудь проклятую птицу! – крикнул он. Заросли тряслись все сильней. Мимо промелькнула членистая труба, выбрасывая ядовитую жидкость. Двер, ощущая огненную боль в спине, успел заслонить девушку. Его поле зрения покрылось пурпурными пятнами, мачете выскользнуло из петли, упало и со звоном покатилось вниз.

Теперь казалось, что вся чащоба ожила, ее заполнили темные беглые тени: поисковый луч машины сузился, стал тонким, как игла, и сжигал все, к чему прикасался.

В этом свете Двер разглядел птицу-машину, пойманную в клетку из веревочной сети и покрытую золотой паутиной. Теперь птица вырвалась и прыгала взад и вперед, пытаясь увильнуться от жгучего луча; ее перья уже местами обгорели.

Рети гневно крикнула, но люди больше ничего не могли сделать.

Наконец птица как будто сдалась. Она перестала уворачиваться, расправила все четыре крыла в жалкой попытке создать щит, который сразу задымился, когда ослепительный луч нашел цель и остановился. Только маленькая птичья голова торчала наружу, смотрела на агрессора одним открытым глазом.

Двер в зачарованном ужасе и оцепенении, смешанном с жалостью, видел, как глаз неожиданно взорвался.

Последнее, что он мог впоследствии вспомнить, была ослепительная вспышка.

VII. КНИГА МОРЯ

Не делайте яды, которые не сможете использовать. Используйте все сделанные вами яды. Если кто-то другой должен чистить за вами, не оскорбляйтесь, если от вас ожидают плату.

Свиток Совета

Рассказ Олвина

И вот не успели мы прибыть на верхнюю платформу поезда после долгого подъема от порта Вуфон, не успели Гек, Клешня и я выйти из вагона (маленькая Хуфу ехала на удачу на панцире Клешни), как галопом прискакала наша урская приятельница Ур-ронн, возбужденная и встревоженная. Даже не сотворив приветственную церемонию, она прыгала, махала взад и вперед своей узкой головой и шипела на ужасной версии Галдва, которую усвоила, должно быть, когда была еще размером с личинку и бродила по травам равнины Уор-рил. Вы знаете, о каком диалекте я говорю, – в нем опускаются все двойные щелканья, так что я смог вначале только разобрать басовый тон, передающий крайнее возбуждение.

Больше того, она начала щипать нас, словно мы стадо глупых ослов, которых нужно гнать вверх по холму.

– Хррррм! Подожди немного! – сказал я. – Если будешь продолжать вести себя, как сумасшедшая, лучше не станет. В конце концов – уйбауангуау!

Да, это горловой крик хунов, выражающий боль. Гек переехала мне колесом левую ногу.

– Перестань, Олвин. Ты ведешь себя, как твой отец! Мой отец! подумал я. Как нелепо!

– Разве ты не слышал Ур-ронн? – продолжала Гек.

Несколько раз раздув горловой мешок, я пробежал последние несколько дуров, собрав воедино то, что прокричала Ур-ронн.

Все равно нелепые слова, мы и раньше рассказывали друг другу немало выдумок.

– Хр-р-р-р – звездный корабль? – Я смотрел на нашу урскую подругу. – Ты говоришь серьезно? Не комета, которой ты пыталась надуть нас в прошлом году?

Ур-ронн топнула передним копытом: я ее задел. Перейдя на англик, она поклялась:

– На этот раз все правда! Поверьте мне! Я слышала, как об этом говорили Уриэль и Гифц. Они поймали его на пластинки!

На пластинки, перевел я ее трудно различимые из-за раздвоенной губы согласные англика. На фотографические пластинки. Может, на этот раз в словах Ур-ронн что-то есть.

– А мы можем посмотреть? – спросил я. Урский стон раздражения.

– Вы глупцы в мехе и чешуе! А что я вам пытаюсь сказать с того момента, как поезд остановился?

– О! – Я поклонился, взмахнув одной рукой. – Тогда чего же мы ждем? Пошли!

Много лет назад кузнец Уриэль унаследовала мастерские на горе Гуэнн от Ур-танн, которая была наследницей-вассалом Уленнку, которая получала обширную подземную кузницу от своего собственного умирающего учителя, великой Ур-нуру, которая восстановила эти могучие залы после мощного землетрясения в год Яйца; тогда весь Склон дрожал как отряхивающийся нур. А еще до этого предание уходит в туманные времена до того, как люди принесли с собой бумагу, когда всякую мудрость приходилось запоминать или она утрачивалась. К тем дням, когда урским поселенцам приходилось сражаться и доказывать, что они не дикари, населяющие травянистые равнины и оспаривающие у представителей более высокой касты квуэнов все, чем те обладают.

Во время наших походов в поисках приключений Ур-ронн часто пересказывала эти легенды. Даже если учесть неизбежные преувеличения, все же это были храбрые уры, которые поднимались на вершины вулканов, чтобы строить первые грубые кузницы у огненных озер лавы, пробираясь через пепел и постоянные опасности, чтобы научиться перерабатывать буйурский металл и навсегда уничтожить монополию Серых Королев на орудия.

По-своему мы даже радовались, что люди не появились раньше, потому что все ответы нашлись бы в их книгах: как делать ножи, и линзы, и окна, и все прочее, Конечно, это облегчило бы положение остальных рас и освободило бы от господства квуэнских резчиков по дереву. С другой стороны, достаточно было послушать неразборчивый рассказ Ур-ронн, чтобы понять, как гордится ее народ этими трудами и жертвами.

Понимаете, они сделали это сами – завоевали свободу и самоуважение. Спросите любого хуна, как мы себя будем чувствовать без наших качающихся кораблей. Земляне внесли множество усовершенствований, но никто не давал нам море! Ни далекие патроны гутатса, ни Великая Галактическая Библиотека, ни наши эгоистичные предки, которые выбросили нас, наивных и неподготовленных, на Джиджо. Мы гордимся тем, что сделали это сами.

Гордость очень важна, когда у вас ничего другого нет.

Прежде чем заходить в ад-кузницу, Клешня набросил поверх своего мягкого красного панциря смоченный в воде плащ. Я плотнее запахнул свой плащ, а Гек проверила очки и защитные колпачки осей. Затем Ур-ронн провела нас через перекрывающие друг друга кожаные занавеси в глубину мастерской.

Мы прошли по подвесной дорожке из обработанных стволов бу, ведущей между булькающими бассейнами, раскаленными добела внутренним жаром Джиджо. Искусно направленные поднимающиеся потоки относили ядовитые испарения к каменным отражающим перегородкам, а оттуда – наружу, так что они ничем не отличались от паров, вздымающихся со склона горы Гуенн.

Над головой висели огромные корзины: одна с буйурским металлоломом, другая – со смесью песка. Они ждали, пока их содержимое опрокинут в пылающий жар, а потом разольют по формам. Рабочие уры тянули блоки и ковши. Другие вертели большую каплю из жидкого стекла на конце трубы; вращаясь, она образовывала сверкающий диск, который, утончаясь, затвердевал и превращался в окно для дома где-то далеко отсюда.

Им помогали несколько серых квуэнов, которые, по иронии Джиджо, оказались второй расой, приспособленной для таких условий. Серые могли быть более счастливы, когда их королевы правили Общиной. Но я никогда не мог прочесть выражение их каменных куполов. И часто удивлялся, как наш порывистый эмоциональный Клешня может быть их родственником.

Подальше от жары с полдесятка г’кеков раскатывали по гладкому полу, дергая многочисленные рычаги, а специалист треки с дрожащими синтезирующими кольцами испытывал каждую смесь, чтобы удостовериться, что изделие мастерской проржавеет или распадется меньше чем за двести лет, как того и требуют мудрецы.

Некоторые ортодоксальные поклонники Свитков утверждают, что у нас вообще не должно быть кузниц, что это тщеславие, отвлекающее нас от спасения через забывание. Но я считаю это место замечательным, хотя дым разъедает мне горловой мешок и от него у меня зудит спинная чешуя.

Ур-ронн еще через несколько занавесов провела нас в Лабораторный Грот, где Уриэль изучает тайны своего мастерства – и те, что тяжелым трудом добыты ее предками, и те, что извлечены из человеческих текстов. Здесь хитроумно проведенные ветерки освежают воздух, позволив нам ослабить защиту. Клешня облегченно сбросил тяжелый плащ, смочил свой красный панцирь в душе-алькове. Хуфу энергично плескалась, пока я протирал губкой свой мешок. Ур-ронн держалась на удалении от воды, недолго повалявшись в чистом сухом песке.

Гек проехалась по коридору, в который выходило множество дверей, заглядывала в лабораторные помещения.

– Хссс! Олвин! – настойчиво прошептала она, маня меня одной рукой и двумя глазными стебельками. – Иди посмотри. Хочешь угадать, кто здесь?

– А кто? – просвистел Клешня, оставляя за собой пять рядов влажных отпечатков. Ур-ронн искусно избегала наступать на влагу своими цокающими копытами.

Я уже догадался, о ком говорит Гек, поскольку ни один пассажирский корабль не может зайти в Вуфон, чтобы об этом не знал хозяин гавани – моя мать. Она ничего не говорила, но я из подслушанных обрывков разговоров знал, что последний корабль с мусором привез важного пассажира-человека. Он высадился ночью и сразу направился к поезду на гору Гуенн.

– Хрррм. Готов спорить на сладкую сердцевину бу, что это еще один мудрец, – сказал я еще до того, как подошел к двери. – Мудрец из Библоса.

В заднем глазе Гек отразилось разочарование, и она, уступая нам место, проворчала:

– Удачная догадка.

Я знал эту комнату. Много раз во время прошлых посещений я стоял у входа и смотрел, что происходит внутри. В огромном помещении находилась таинственная машина Уриэль – путаница приводных ремней, кабелей и вращающегося стекла, которая наполняла сводчатый зал гулом, подобно тем викторианским фабрикам, о которых мы читали в романах Диккенса. Только эта машина, насколько можно судить, вообще ничего не производила. Только бесчисленные отблески света от вращающихся хрустальных дисков, которые мчались, подобно сотням призрачных маленьких г'кеков, бешено и тщетно двигались, никуда не приходя.

Я увидел гостя-человека, который сидел у тростникового стола с раскрытым перед ним бесценным фолиантом и указывал на диаграмму, а Уриель раскачивалась в круге, время от времени поднимая одно копыто или несогласно тряся своей гривастой головой. Отороченные серым ноздри кузнеца раздраженно раздувались.

– Со всем уважением, мудрец Фуровский, вы могли вы отправиться на Собрание, вместо того чтобы являться сюда. Не вижу, каким образом ваше присутствие поможет решить нашу проблему…

Человек был в черном плаще младшего мудреца, из числа тех, что живут в священных залах Библоса в обществе полумиллиона печатных томов, изучая мудрость, постигнутую более чем за триста лет. Он красив, с точки зрения хуна, что происходит тогда, когда у человеческих самцов на голове вырастает седой мех и они позволяют волосам на лицах отрастать, причем впечатление еще усиливается благородным длинным носом. Этот достойный мудрец так сильно стучал пальцем по древней странице, что я побоялся: он может повредить бесценный текст.

– Но я вам говорю, что этот алгоритм – именно то, что вам нужно! Его можно осуществить в десять раз быстрее, с гораздо меньшим количеством частей, если только вы обдумаете…

Не могу описать, что последовало, потому что разговор шел на диалекте англика, который называется инженерией, и даже моя хунская память не позволяет записывать слова, которых я не понимаю и не могу произнести. Мудрец, должно быть, прибыл, чтобы помочь Уриэль в ее проекте. Всякий, кто ее знает, мог бы предсказать, что Уриэль будет сопротивляться.

За этими двумя я увидел Урдоннел, молодого урского техника, которой мастер доверила общее обслуживание машины, уходящей в полутьму: свет в помещение проникал через единственное окно вверху. Урдоннел всматривалась в дрожащее, скрипящее собрание частей, то подтягивая эластичную передачу, то смазывая подшипник. Как старший ученик, она была всего в двух копытах от того, чтобы стать наследницей Уриэль.

Единственным другим кандидатом в наследники была Ур-ронн, отчасти из-за школьных успехов нашей приятельницы, а также потому, что она ближайшая родственница Уриэль, которой удалось вырасти из степной личинки и стать взрослой. Конечно, Урдоннел здесь работает, присматривает за личным проектом мастера, и это увеличивает ее шансы, хотя огромная машина ей явно не нравится.

Среди вертящихся дисков, проводя тонкую регулировку, мелькали миниатюрные кентавры, уры – самцы, которых обычно трудно увидеть за пределами сумок их жен. По строгим приказам Урдоннел они натягивали линии передач и пояса. Вероятно, проявляют стремление к равенству, подумал я. Наклонившись, я прошептал Гек:

– Вот и все разговоры о – хр-хрррм – о звездных кораблях. Если бы они действительно видели такой корабль, сейчас не занимались бы глупыми механизмами.

Ур-ронн, должно быть, услышала. Она повернула свою длинную морду с обиженным выражением. Два из трех ее глаз сузились.

– Я слышала Уриэль и Гифца, – просвистела она. – Да и что можете вы знать?

– Достаточно, чтобы понять, что все это вертящееся стекло никакого отношения к космическим кораблям не имеет!

Даже если бы мы не кричали друг на друга, нам нелегко было бы незаметно подглядывать, как приходится об этом читать в человеческих детективных рассказах. И все же находившиеся в комнате могли нас не заметить, если бы нур Хуфу не выбрала именно этот момент, чтобы изо всех сил залаять на вертящиеся шкивы и диски. Прежде чем мы что-то успели сделать, она вспрыгнула на кожаный пояс и как сумасшедшая побежала на месте, рыча на двух отшатнувшихся урских мужей.

Урдоннел заметила это, замахала руками, демонстрируя яркие железы под обеими сумками для вынашивания потомства.

– Это событие означает? Оно означает? – требовательно спросила она с вопросительной дрожью. Волнение ее усилилось, когда мастер повернула поседевшую морду и посмотрела в сторону шума.

Вопреки сложившемуся стереотипному представлению, хун может действовать быстро, если видит необходимость этого. Я схватил Хуфу, бормоча свои лучшие извинения, и присоединился к остальным, подготовившись к выговору.

– Поведение (поразительно, ужасающе) неприемлемое, – заявила Урдоннел на Галдва. – Помеха важнейшему совещанию, причиненная (мошенническими, микроцефальными, невоспитанными)…

Вмешалась Уриэль, прервав поток оскорблений Урдоннел, прежде чем та спровоцировала разгневанную, топающую Ур-ронн на ответ в том же роде.

– Достаточно, Урдоннел, – приказала мастер на Гал-семь. – Пожалуйста, отведи молодежь к Гифцу, у которого есть к ним дело, и побыстрей возвращайся. Сегодня нам нужно запустить еще несколько моделей.

– Слушаюсь, – ответила Урдоннел на том же языке. Повернувшись к нам с агрессивным вытягиванием шеи, старшая ученица сказала:

– Идемте, вы, шайка джики авантюристов. Она вложила в эти слова свое презрение, что возможно на Галсемь, хотя не так выразительно, как на англике.

– Пошли быстрей. Было решено принять ваше предложение.

Ваш великий план.

Вашу экспедицию в ад – в один конец.

VIII. КНИГА СКЛОНА

Легенды

Говорят, что глейверы – пример для нас всех. Из всех семи рас, ставших изгнанниками на Джиджо, они одни избежали тюрьмы, созданной для нас предками. Они сделали это, найдя тропу Избавления и пройдя по ней.

Теперь они невинны, они больше не преступники, они стали едины с Джиджо. Со временем они даже могут быть обновлены, заслужив благословенный редчайший шанс – второй шанс подняться к звездам.

Людей, младшую разумную расу, появившуюся на Джиджо, раздражает то, что они не встречались с глейверами как с мыслящими, говорящими существами. Даже хуны и уры появились здесь слишком поздно, чтобы знать их в лучшей форме, когда, как говорят, глейверы обладали могучим интеллектом и способностью к глубокой расовой памяти. Глядя, как их потомки роются в наших помойках, трудно представить себе расу межзвездных путешественников, патронов трех благородных кланов клиентов.

Какое отчаяние привело их сюда и заставило искать спасение в забвении?

Устные легенды г'кеков утверждают, что это результат финансовых неприятностей.

Некогда (утверждают предания г'кеков) глейверы принадлежали к тем редким племенам, которые обладали способностями к общению с зангами – водорододышащей цивилизацией, существующей отчужденно от общества рас, которые дышат кислородом. Эта способность позволила глейверам выступать в качестве посредников и принесла им огромное богатство и престиж. Но одна-единственная ошибка в контракте лишила их удачи и вызвала огромный долг.

Говорят, великие занги терпеливы. Долг следовало выплачивать в течение семисот тысяч лет. Но проценты были так велики, что глейверы и их любимые клиенты были безнадежно обречены.

Глейверы могли продать только одно, самое драгоценное, что у них оставалось.

Это были они сами.

Собрание легенд Семи на Джиджо. Третье издание.

Департамент фольклора и языков.

Библос. 1867 год изгнания

Аскс

Корабль вскоре улетел, подняв, как и во время посадки, тучу обломков нашего бедного разорванного леса. За ним следовал торнадо, как будто призрачная рука самой Джиджо пыталась схватить и удержать его.

Увы, этот отлет не послужил причиной для радости, потому что экипаж обещал вскоре вернуться. И подтверждение этого обещания находилось рядом с оставленным им при посадке шрамом – черный куб размером с половину полета стрелы, без всяких внешних черт, кроме рампы, ведущей к зияющему люку.

Поблизости располагались два хрупких матерчатых павильона, перенесенных с Собрания по просьбе звездных богов, оставшихся после отлета корабля. Один павильон служил местом переговоров, а второй, больший по размерам, для “осмотра образцов”. В этом павильоне уже работала небольшая группа людей-пришельцев, скармливая черным загадочным машинам образцы жизни Джиджо.

Все собравшиеся испытали шок. Несмотря на призывы мудрецов к единству, многие расы и кланы раскололись, все искали убежища у своего племени. От одной группы к другой переходили посланники, переговоры велись в глубокой тайне. И лишь посыльных самой младшей расы – людей – все отвергали.

В этот момент никто, даже треки, не желали разговаривать с людьми.

Сара

В середине дня река углубилась в страну каньонов. Словно вспомнив о каком-то срочном поручении, вода торопливо понеслась меж берегов, заросших колючими кустарниками, прижимаясь к изъеденным склонам. Сара помнила эти пустыни по детским походам за окаменелостями вместе с Ларком и Двером. Хорошие были времена, несмотря на жару, несвежую еду и вездесущую пыль. Особенно когда с детьми была Мелина, до того, как продолжительная болезнь не погубила ее, превратив Нело в старика.

Мягкий акцент их матери, вспомнила Сара, по мере продвижения на юг становился все заметней. И открытое небо никогда не вызывало у нее страха.

Экипаж Хауф-вуа, напротив, с каждой лигой продвижения на юг все больше тревожился, особенно после утреннего эпизода бессмысленного пиратства у разрушенного моста. Моряки – хуны явно предпочли бы переждать день под каким-нибудь скальным навесом. Но капитан, с громким выделением газов из своего фиолетового мешка, напомнил им, что это не прогулочный рейс с мусором, а срочное дело для всей Общины.

Преобладающий западный ветер обычно наполняет паруса корабля, идущего вверх по течению. Там, где течение становится сильнее, расположены тщательно замаскированные ветряные мельницы, и их операторы помогают кораблю подниматься: мельницы улавливают ветер с высоких холмов и направляют его в нужную сторону. Но первая такая мельница пролетела мимо, никто не вышел из стоящей по соседству хижины, никто не ответил на призывы, а полмидура спустя оператор следующей мельницы не успел закончить приветственную церемонию, как река унесла Хауф-вуа за пределы досягаемости.

Как тяготение времени, подумала Сара. Тащит тебя в будущее до того, как ты готова, и оставляет позади след сожалений.

Если бы только жизнь позволила ухватиться за дружеский буксирный трос, вернуться в прошлое, получить шанс изменить свой поток жизни.

Что бы она сделала, если бы получила возможность прожить заново последние год-два? Помогло бы знание будущего отвратить сладкую боль, когда отдаешь свое сердце туда, где ему не место? Даже зная характер Джошу, могла бы она отказаться от этих месяцев бурного счастья, когда она делала вид, что он может принадлежать только ей?

Могло ли такое знание помочь спасти его, сохранить ему жизнь?

Незваный и нежеланный, из памяти возник образ. Воспоминание о том дне, когда она бежала из крепости Библоса, сжимая свои книги и таблицы, убежала домой, в древесный дом над дамбой Доло, чтобы погрузиться в науку.

– черные знамена, плещущиеся на ветерке, который пролетает над тяжелыми каменными крышами замка…