Верховная королева (Туманы Авалона - 2)

      Гвенвифар улыбнулась, щеки ее зарумянились.
      - Я знаю Ланселета, он приезжал показывать отцу, как дрессируют коней.
      - О да, в седле он смахивает на кентавра из древних легенд; вот уж воистину получеловек, полуконь, - подтвердила Игрейна.
      Ланселет соскользнул с коня. Щеки его, раскрасневшиеся от холода, цветом напоминали римский плащ на его плечах; широкий край плаща закрывал лицо на манер воротника. Рыцарь низко поклонился дамам.
      - Госпожа, - обратился он к Игрейне, - готовы ли вы тронуться в путь?
      - Думаю, да. Принцессину кладь уже сложили вон на ту телегу, сдается мне, - отозвалась Игрейна, глядя на громоздкую повозку, нагруженную доверху и закрытую шкурами: там ехали остов кровати и прочая мебель, ткацкие станки - большой и малый, огромный резной сундук, горшки и котлы.
      - Да уж, от души надеюсь, что в грязи она не увязнет, - промолвил Ланселет, глядя на пару запряженных волов. - Я не столько за эту телегу беспокоюсь, сколько вон за ту, другую - со свадебным подарком Артуру от Леодегранса, - добавил он без особого восторга, оглядываясь на вторую повозку, заметно больше первой. - Я бы рассудил, что стол для королевского замка в Каэрлеоне разумнее было бы соорудить на месте, - это если Утер не оставил бы ему в изобилии и столов, и прочей мебели... нет, не то чтобы я пожалел для госпожи обстановки, - добавил он, быстро улыбнувшись Гвенвифар, отчего девушка смущенно зарделась, - но - стол? Как будто Артуру замок нечем обставить!
      - О, но ведь этот стол - одно из величайших сокровищ моего отца, возразила Гвенвифар. - Это - военный трофей; мой дед сразился с одним из королей Тары и увез его лучший пиршественный стол... - видишь, он круглый, так что в центре можно усадить барда, чтобы развлекал гостей, а слуги могут обходить стол кругом, разливая вино и пиво. А когда владелец принимал у себя дружественных королей, все места оказывались одинаково почетны... вот мой отец и порешил, что стол - под стать Верховному королю, который тоже должен рассаживать своих высокородных соратников, не отдавая предпочтения ни одному из них.
      - Воистину, то - королевский дар, - учтиво согласился Ланселет, однако чтобы дотащить его до места, понадобится три пары волов, госпожа, и одному Господу ведомо, сколько потребуется плотников и столяров, чтобы собрать его уже на месте; так что, вместо того чтобы ехать с быстротой конного отряда, мы поплетемся, подстраиваясь под шаг самого медлительного из волов. Ну да пустяки, все равно свадьба без вас не начнется. - Ланселет вскинул голову, прислушался и закричал: - Иду, друг, уже иду! Не могу же я быть повсюду одновременно! - Рыцарь поклонился. - Дамы, мне должно дать нашему воинству знак выступать! Подсадить вас в седло?
      - Кажется, Гвенвифар желает ехать в носилках, - отозвалась Игрейна.
      - Увы, солнце зашло за тучу, - улыбаясь, проговорил Ланселет. - Но поступай как знаешь, госпожа. Льщу себя надеждой, что ты осияешь нас своим блеском как-нибудь в другой день.
      Гвенвифар мило смутилась, - как всегда, когда Ланселет обращался к ней со своими очаровательными речами. Девушка никогда не знала наверняка, серьезен ли он или просто дразнится. Рыцарь ускакал прочь - и внезапно Гвенвифар вновь похолодела от страха. Вокруг нее возвышались кони, туда и сюда метались толпы мужчин - ни дать ни взять, воинство, Ланселет правильно сказал, - а сама она лишь никчемная часть клади, вроде как военная добыча. Гвенвифар молча позволила Игрейне подсадить себя в носилки, внутри которых обнаружились подушки и меховой коврик, и забилась в уголок.
      - Я, пожалуй, оставлю полог открытым, чтобы к нам проникали свет и воздух? - спросила Игрейна, удобно устраиваясь на подушках.
      - Нет! - сдавленно воскликнула Гвенвифар. - Мне... мне лучше, если полог задернут.
      Пожав плечами, Игрейна задернула занавеси. Сквозь щелку она наблюдала за тем, как первые всадники тронулись в путь и как пришли в движение телеги. Воистину, все эти воины - королевское приданое. Вооруженные конники, при мечах, в доспехах - ценное прибавление к Артуровой армии. Примерно так Игрейна и представляла себе римский легион.
      Гвенвифар склонила голову на подушки: в лице ни кровинки, глаза закрыты.
      - Тебе дурно? - удивленно осведомилась Игрейна. Девушка покачала головой.
      - Просто оно все... такое огромное... - прошептала она. - Мне... Мне страшно.
      - Страшно? Но, милое мое дитя... - Игрейна умолкла на полуслове и спустя мгновение докончила: - Ну, ничего, вскоре тебе станет легче.
      Гвенвифар едва ли заметила, что носилки тронулись с места: усилием воли она погрузилась в некое отрешенное состояние полудремы, позволяющее ей не впадать в панику. Куда же она едет, под этим беспредельным, необозримым небом, через бескрайние болота и бесчисленные холмы? Сгусток паники в животе сжимался все туже. Повсюду вокруг нее ржали лошади, перекликались люди: ни дать ни взять, армия на марше. А сама она вроде как прилагается к снаряжению: к конской сбруе, к доспехам и к пиршественному столу. Она только невеста, вместе со всем, что ей принадлежит по праву: с одеждой и платьями, и драгоценностями, и ткацким станком, и котелком, и гребнями и чесалками для льна. Сама по себе она - ничто, ничегошеньки-то собой не представляет; она - лишь собственность короля, который даже не потрудился приехать и посмотреть на девушку, которую ему отправляют вместе с конями и снаряжением. Она - еще одна кобыла, племенная кобыла, на сей раз - на расплод королю, которая, хотелось бы надеяться, произведет на свет королевского наследника.
      Гвенвифар едва не задохнулась от гнева. Но нет, злиться нельзя; злиться не подобает; мать-настоятельница объясняла ей в монастыре, что предназначение всякой женщины - выходить замуж и рожать детей. Ей хотелось стать монахиней, остаться в обители, научиться читать и искусно рисовать красивые буквицы пером и кистью, но принцессе такая участь заказана; ей должно повиноваться воле отца, точно Господней воле. А ведь женщинам следует исполнять волю Божью особенно ревностно, ведь это через женщину человек впал в первородный грех, и каждой женщине полагается знать, что ее долг - искупить совершенное в Эдеме. Ни одну женщину вполне добродетельной не назовешь, кроме разве Марии, Матери Божьей; все прочие женщины порочны, и иными быть просто не могут. Вот и ее, Гвенвифар, настигла кара - за то, что она подобна Еве, за то, что грешна, гневлива и бунтует против воли Божьей. Гвенвифар прошептала молитву и усилием воли вновь погрузилась в полубессознательное состояние.
      Игрейна, нехотя примирившись с необходимостью ехать с задернутым пологом и тоскуя по свежему воздуху, гадала про себя, что, во имя всего святого, не так с ее будущей снохой. Она ни словом не возразила против этого брака - впрочем, она, Игрейна, тоже не протестовала против брака с Горлойсом; и теперь, вспоминая негодующую, перепуганную девочку, какой была когда-то, Игрейна сочувствовала Гвенвифар. Но зачем забиваться в душные носилки, почему не ехать с гордо поднятой головой навстречу своей новой жизни? Чего она боится? Неужто Артур такое уж чудовище? Ведь не за старика же в три раза старше ее девчонку выдают; Артур молод и готов окружить ее уважением и почетом.
      В ту ночь они заснули в шатре, поставленном на тщательно выбранном сухом месте, прислушиваясь к стону ветров и шуму проливного дождя. Ближе к утру Игрейну разбудили тихие всхлипывания Гвенвифар.
      - Что такое, дитя? Тебе недужится?
      - Нет... госпожа, как вы думаете, я понравлюсь Артуру?
      - Не вижу, почему нет, - мягко отозвалась Игрейна. - Ты ведь сама знаешь: ты на диво красива.
      - Правда? - В тихом голосе звучало лишь наивное неведение, отнюдь не застенчивая или жеманная просьба о комплименте и не уверенность в себе, чего разумно было бы ожидать в любом другом случае. - Леди Альенор говорит, нос у меня слишком большой, и еще веснушки, точно у скотницы...
      - Леди Альенор... - Игрейна вовремя вспомнила о снисходительности к ближнему своему; в конце концов, Альенор немногим старше Гвенвифар и за шесть лет родила четверых. - Боюсь, она самую малость близорука. Ты настоящая красавица. А волос роскошнее я в жизни своей не видела.
      - Не думаю, что Артуру есть дело до красоты, - промолвила Гвенвифар. Он даже не удосужился спросить, не страдаю ли я косоглазием, или, может, я одноногая, или у меня "заячья губа"...
      - Гвенвифар, - ласково увещевала Игрейна, - на любой женщине женятся в первую очередь ради приданого, а Верховный король обязан выбирать жену по подсказке своих советников. Тебе не приходило в голову, что и он тоже ночами не смыкает глаз, гадая, что за жребий уготовила ему судьба и что он примет тебя с благодарностью и радостью, поскольку, помимо приданого, ты принесешь ему и красоту, и кроткий нрав? Он готов смириться с тем, что ему достанется, но тем более счастлив он будет узнать, что у тебя нет... как это ты сказала? - ни косоглазия, ни "заячьей губы", ни следов оспы. Артур еще очень юн и в том, что касается женщин, весьма неопытен. А Ланселет, я уверена, уже рассказал ему о том, как ты красива и добродетельна.
      Гвенвифар перевела дух:
      - Ланселет ведь приходится Артуру кузеном, верно?
      - Верно. Он - сын Бана Бенвикского от моей сестры, верховной жрицы Авалона. Он рожден в Великом Браке - ты что-нибудь знаешь о подобных вещах? В Малой Британии иногда еще прибегают к древним языческим обрядам, пояснила Игрейна. - Даже Утера, когда он стал Верховным королем, отвезли на Драконий остров и короновали согласно древним ритуалам, хотя брака с землей от него не требовали; в Британии такой обряд совершает мерлин, так что именно он выступает жертвой вместо короля в час нужды...
      - Вот уж не знала, что эти древние языческие обряды в Британии все еще в ходу, - молвила Гвенвифар. - А... а Артур тоже так короновался?
      - Если и так, то мне он этого не сказал, - отозвалась Игрейна. Возможно, за это время обычаи изменились, и Артур довольствуется тем, что мерлин - главный из его советников.
      - А ты знаешь мерлина, госпожа?
      - Он мой отец.
      - В самом деле? - В темноте Гвенвифар глядела на нее во все глаза. Госпожа, а это правда, что, когда Утер Пендрагон впервые пришел к тебе еще до того, как вы поженились, явился он, благодаря магическому искусству мерлина, в обличье Горлойса, так что ты возлегла с ним, принимая его за герцога Корнуольского и почитая себя женой целомудренной и верной?
      Игрейна заморгала; до нее доходили отголоски сплетен о том, что она, дескать, родила Утеру сына неподобающе рано; но этой байки она не слышала.
      - Неужто так говорят?
      - Случается, госпожа. Так сказывают барды.
      - Ну, так это неправда, - объявила Игрейна. - На Утере был плащ Горлойса и Горлойсово кольцо: он добыл их в сражении; Горлойс предал своего Верховного короля и поплатился за это жизнью. Но что бы уж там ни напридумывали барды, я отлично знала, что это - Утер и никто иной. - В горле у нее стеснилось; даже сейчас, спустя столько лет, Игрейне казалось, что Утер по-прежнему жив и сражается где-то в далеких землях.
      - Значит, ты любила Утера? И мерлинова магия здесь ни при чем?
      - Ни при чем, - подтвердила Игрейна. - Я очень любила его, хотя, думается мне, поначалу он решил жениться на мне потому, что я происходила из древнего королевского рода Авалона. Так что, как видишь, брак, заключенный ради блага королевства, вполне может оказаться счастливым. Я любила Утера и могу пожелать такой же удачи и тебе, чтобы вы с моим сыном со временем полюбили друг друга такою же любовью.
      - Надеюсь, что так и будет, - и Гвенвифар вновь судорожно вцепилась в руку Игрейны. Что за маленькие, нежные, хрупкие пальчики, подумала про себя Игрейна, такие того и гляди сомнешь ненароком, то ли дело ее собственные сильные и умелые! Эта ручка не предназначена для того, чтобы пестовать младенцев и лечить раненых; эта ручка - для изящного рукоделия и молитв. Лучше бы Леодегранс оставил это дитя в милом ее сердцу монастыре, лучше бы Артур нашел себе невесту где-нибудь в другом месте! Впрочем, все в воле Божьей; Игрейна от души сочувствовала перепуганной девушке, но жалела и Артура, невеста которого - сущий ребенок и замуж идет против воли.
      Впрочем, когда ее, Игрейну, отослали к Горлойсу, она и сама была не лучше; может статься, с годами у девушки сил поприбавится.
      С первым лучом солнца лагерь пробудился; все, не покладая рук, готовились к дневному переходу, в конце которого отряд окажется в Каэрлеоне. Гвенвифар выглядела измученной и бледной; она попыталась было встать, но тут же повернулась на бок - и ее вырвало. На мгновение Игрейна дала волю нелестным подозрениям, но тут же прогнала злую мысль; маленькая, робкая затворница всего лишь больна от страха, вот и все.
      - Я же говорила, что в душных носилках тебя укачает, - бодро промолвила Игрейна. - Сегодня тебе надо бы проехаться верхом и подышать свежим воздухом; а не то на свадьбу ты приедешь бледной тенью, а не цветущей розой. - И про себя добавила: "А если мне придется ехать за задернутым пологом еще целый день, я точно сойду с ума; вот уж памятная получится свадьба, право слово: бледная, недужная невеста и буйнопомешанная мать жениха!" - Ну же, вставай - и в седло; а Ланселет составит тебе компанию; будет кому подбодрить тебя и развлечь разговором!
      Гвенвифар заплела косу и даже потрудилась изящно расположить складки покрывала; съела она немного, зато пригубила ячменного пива и спрятала в карман ломоть хлеба, сказав, что подкрепится позже, уже в седле.
      С первым светом Ланселет был уже на ногах.
      - Хорошо бы тебе поехать с госпожой, - предложила Игрейна. - А то девочка вся извелась; мудрено ли - в первый раз вдали от дома!
      Глаза юноши вспыхнули, он улыбнулся:
      - С удовольствием, леди.
      Игрейна ехала, держась позади молодой пары и радуясь возможности подумать в одиночестве. Как они хороши: темнокудрый, задорный Ланселет и Гвенвифар, вся - белизна и золото. Артур ведь тоже светловолос; дети у них будут - просто как солнышко. С некоторым удивлением Игрейна осознала, что не прочь стать бабушкой. Приятно, когда рядом - малыши, с ними можно играть, их можно баловать, и притом не твои это дети, так что нет нужды о них беспокоиться, изводить себя и тревожиться. Игрейна ехала, погрузившись в отрадные мечты; в монастыре она привыкла часами грезить наяву. Поглядев вперед, на молодых людей, скачущих бок о бок, она отметила, что девушка восседает в седле, выпрямившись, щеки ее порозовели, она улыбается. Да, правильно Игрейна поступила, отправив будущую сноху на свежий воздух.
      И тут Игрейна заметила, как эти двое смотрят друг на друга.
      "Господи милосердный! Так смотрел на меня Утер еще в бытность мою женою Горлойса: словно умирает от голода, а я - снедь вне пределов досягаемости... Что же из этого всего выйдет, если они и впрямь любят друг друга? Ланселет - воплощение чести, а Гвенвифар, могу поручиться, сама добродетель; так что же из этого всего выйдет, кроме горя и муки?" А в следующий миг Игрейна отчитала себя за свои подозрения: едут они на подобающем расстоянии друг от друга, за руки держаться не пытаются, а ежели и улыбаются, так ведь оба молоды, а день выдался погожий; Гвенвифар предвкушает свою свадьбу, а Ланселет везет коней и воинов своему королю, кузену и другу. " Так с какой бы стати им не радоваться и не беседовать друг с другом, веселясь и ликуя? Что я за злонравная старуха". И все-таки Игрейна не могла избавиться от смутной тревоги.
      "Чем это все закончится? Господи милосердный, неужели это такой уж грех - помолиться об одном-единственном мгновении Зрения?" А есть ли у Артура возможность с честью отказаться от этого брака? - задумалась она. Верховный король берет в жены девушку, чье сердце принадлежит другому - это ли не трагедия? В конце концов, в Британии полным-полно дев, готовых всем сердцем полюбить Артура и составить его счастье. Но приданое уже отослано, невеста покинула отчий кров, и подданные Артура, короли и вассалы, съезжаются полюбоваться на свадьбу своего юного сюзерена.
      Надо поговорить с мерлином, твердо решила Игрейна. Возможно, как главный советник Артура, он еще сможет воспрепятствовать этому браку - но удастся ли отменить свадьбу, избежав войны и раздора? Да и Гвенвифар жаль: мыслимо ли, чтобы невесту да публично отвергли в присутствии лордов всей Британии? Нет, поздно, слишком поздно; свадьба неизбежно состоится, как распорядилась сама судьба. Вздохнув, Игрейна поехала дальше, понурив голову; ясный, солнечный день вдруг утратил для нее всякую притягательность. Напрасно она яростно втолковывала себе, что все ее сомнения и страхи беспочвенны, что все это - досужие старушечьи домыслы; что все эти фантазии посланы ей дьяволом, дабы соблазнить воспользоваться Зрением, от которого она отреклась давным-давно, и вновь сделать ее орудием греха и чародейства.
      И все-таки взгляд ее вновь и вновь возвращался к Гвенвифар и Ланселету и к тому едва различимому свечению, что переливалось и мерцало между ними ореолом жажды, желания и тоски.
      В Каэрлеон они прибыли вскорости после заката. Замок стоял на холме, на месте древнего римского форта. Здесь еще сохранились остатки прежней римской каменной кладки - должно быть, во времена римлян место это выглядело примерно так же, подумала про себя Игрейна. В первое мгновение, обнаружив, что на склонах видимо-невидимо шатров и людей, она ошеломленно подумала, уж не осажден ли замок. И тут же поняла, что все это, верно, гости, съехавшиеся полюбоваться на королевскую свадьбу. При виде такой толпы Гвенвифар вновь побледнела и испугалась; Ланселет между тем пытался придать растянувшейся, расхлябанной колонне некое подобие внушительности. Гвенвифар закрыла лицо покрывалом и молча поехала дальше рядом с Игрейной.
      - Жалость какая, что все они увидят тебя изнуренной и усталой с дороги, - согласилась с нею королева. - Но гляди-ка, нас встречает сам Артур.
      У измученной девушки едва достало сил приподнять голову. Артур, в длинной синей тунике, с мечом в роскошно отделанных алых ножнах у пояса, задержался на мгновение поговорить с Ланселетом, возглавляющим колонну; а затем направился к Игрейне и Гвенвифар: толпа - и пешие, и конные почтительно расступалась перед ним.
      Артур поклонился матери.
      - Хорошо ли вы доехали, госпожа? - Он поднял взгляд на Гвенвифар, и при виде красоты невесты глаза его изумленно расширились. Игрейна с легкостью читала мысли девушки:
      "Да, я красива; Ланселет считает меня красавицей; доволен ли мною лорд мой Артур?"
      Артур протянул невесте руку, помогая ей спешиться; девушка покачнулась, и он поспешил поддержать ее.
      - Госпожа моя и супруга, добро пожаловать к себе домой и в мой замок. Да будешь ты здесь счастлива; да окажется этот день столь же радостным для тебя, как и для меня.
      Щеки Гвенвифар полыхнули алым. Да, Артур весьма пригож собою, яростно внушала себе девушка; как хороши эти светлые волосы, этот серьезный, пристальный взгляд серых глаз... Как непохож он на бесшабашного, веселого сумасброда Ланселета! Да и смотрит он на нее совсем по-другому: Ланселет взирает на нее так, точно она - статуя Пресвятой Девы на алтаре в часовне, а Артур глядит оценивающе и настороженно, словно видит в ней чужую, и не вполне уверен, друг она или враг.
      - Благодарю тебя, супруг и господин мой, - отозвалась девушка. - Как видишь, я привезла тебе обещанное приданое: воинов и коней...
      - Сколько коней? - быстро переспросил он. И Гвенвифар тут же смешалась. Откуда ей знать про его драгоценных скакунов? И надо ли показывать так ясно, что во всей этой истории со свадьбой он с нетерпением ждал отнюдь не ее, а лошадей? Гвенвифар выпрямилась в полный рост - для женщины она уродилась достаточно высокой, выше даже, чем некоторые мужчины, - и с достоинством промолвила:
      - Мне то не ведомо, лорд мой Артур: не я их считала. Спроси своего конюшего: уверена, что лорд Ланселет назовет тебе точное число, вплоть до последней кобылы и последнего молочного жеребенка.
      "Ах, молодец девочка!", - подумала про себя Игрейна, видя, как бледные щеки Артура зарумянились от стыда: упрек попал в цель.
      - Прошу меня простить, госпожа моя, - покаянно улыбнулся он. Воистину, никто и не ждет, что ты станешь утруждать себя заботами о подобных вещах. Не сомневаюсь, что Ланселет в должный срок обо всем мне расскажет. Я скорее думал о людях, с тобою приехавших; мне подобает приветствовать в них новых подданных, равно как и оказать достойный прием их госпоже и моей королеве. - На мгновение Артур вдруг показался совсем юным - ничуть не старше своих лет. Он оглянулся на толчею вокруг: на людей, коней, повозки, волов и погонщиков, и беспомощно развел руками. - Впрочем, среди всего этого шума и гвалта они меня все равно не услышат. Дозволь же сопроводить тебя к воротам замка. - Завладев рукою невесты, Артур повел ее по дороге, выбирая места посуше. - Боюсь, это древнее жилище покажется тебе довольно унылым. Это - крепость моего отца, но сам я не жил здесь с тех самых пор, как себя помню. Может статься, однажды, если саксы дадут нам передышку, мы подыщем себе дом более подходящий, но пока придется довольствоваться этим.
      Артур ввел невесту в ворота; Гвенвифар провела рукою по стене. Крепкая надежная римская кладка; стена высокая, толстая и выглядит так, словно стоит здесь от начала времен; вот здесь можно чувствовать себя в полной безопасности. Девушка любовно провела пальчиком по камню.
      - По-моему, здесь на диво красиво. Не сомневаюсь, что здесь безопасно... я хочу сказать, я уверена, что буду здесь счастлива.
      - Надеюсь, что так, госпожа... Гвенвифар, - отозвался Артур, впервые назвав невесту по имени... что за странный выговор! Интересно, где он рос, внезапно задумалась про себя девушка. - Я слишком молод, чтобы распоряжаться всем этим... всеми этими людьми и королевствами. И весьма порадуюсь я помощнице. - Голос его дрогнул, словно и Артур тоже испытывал страх, - но чего, ради всего святого, бояться мужчине? - Мой дядя Лот, король Оркнейский, - он женат на сестре моей матери, Моргаузе, - так вот он уверяет, что жена его правит не хуже него, когда он в отлучке - на войне или на совете. Я готов оказать тебе ту же честь, госпожа, и позволить править со мною вместе.
      И вновь Гвенвифар затошнило от накатившей паники. Как может он ждать от нее - такого? Разве женщину можно допускать к правлению? Какое ей дело, как поступают эти дикие варвары, эти северные Племена, или их вульгарные жены?
      - На такое я не смею и рассчитывать, лорд мой и король, - срывающимся голосом пролепетала она.
      - Артур, сын мой, и о чем ты только думаешь? - решительно вмешалась Игрейна. - Невеста вот уже два дня как в дороге, она утомлена и измучена! Не время обсуждать стратегию королевств, пока мы дорожную грязь с башмаков не отряхнули! Прошу тебя, передай нас на попечение своих дворецких, а завтра поговоришь с невестой в свое удовольствие!
      А ведь кожа Артура светлее ее собственной, подумала про себя Гвенвифар, видя, как жених ее во второй раз вспыхнул, точно ребенок после выговора.
      - Прошу меня простить, матушка, и ты, госпожа моя. - Он махнул рукой, и к гостьям подоспел смуглый, худощавый юноша с лицом, обезображенным шрамом. Шел он с трудом, заметно прихрамывая.
      - Мой приемный брат и мой сенешаль Кэй, - представил его Артур. - Кэй, это Гвенвифар, моя госпожа и королева.
      Кэй с улыбкой поклонился девушке.
      - Я к твоим услугам.
      - Как ты сам видишь, - продолжал Артур, - госпожа моя привезла с собою свою меблировку и все свое добро. Госпожа, Кэй в твоем распоряжении: вели ему расставить по местам твои вещи, как сама сочтешь нужным. А пока позвольте мне распрощаться; мне необходимо позаботиться о новоприбывших, о конях и снаряжении. - Артур вновь низко поклонился, и Гвенвифар почудилось, будто в лице его отразилось явное облегчение. Интересно, отчего: он разочарован в невесте или в этом браке его и впрямь интересует лишь приданое, кони и люди, как она и подозревала с самого начала? Что ж, она к этому готова; и все же приятно было бы, если бы ей оказали теплый прием ради нее самой. Гвенвифар с запозданием осознала, что темноволосый юноша со шрамом - Артур назвал его Кэем - терпеливо ожидает ее приказаний. Что ж, Кэй кроток и почтителен; его бояться нечего.
      Гвенвифар вздохнула, вновь дотронулась до крепкой стены замка, словно набираясь уверенности, и постаралась, чтобы голос ее звучал ровно, как то и подобает королеве:
      - В самой большой из повозок, сэр Кэй, находится пиршественный стол из страны Ирландии. Это - свадебный дар моего отца лорду моему Артуру. Стол этот - военный трофей, весьма древний и ценный. Распорядись, чтобы его собрали и установили в самом просторном трапезном зале. Но прежде, будь добр, позаботься о том, чтобы госпоже моей Игрейне отвели отдельный покой и приставили к ней прислужницу. - Слыша себя словно со стороны, Гвенвифар не могла не удивиться: а ведь она и впрямь говорит и держится, как королева! И Кэй, похоже, охотно воспринял ее в этой роли. Сенешаль поклонился едва ли не до земли и молвил:
      - Все будет сделано, и немедленно, госпожа моя и повелительница.
      Глава 5
      На протяжении всей ночи к замку целыми отрядами прибывали гости. С первым светом Гвенвифар выглянула в окно и увидела, что весь склон холма перед замком заполонили лошади, шатры и толпы мужчин и женщин.
      - Просто праздник какой-то, - сказала принцесса Игрейне, что делила с нею ложе в эту последнюю ночь ее девичества. Старшая из женщин улыбнулась:
      - Когда Верховный король берет себе жену, дитя, это праздник не из последних; все, что происходит на этом острове, с ним и в сравнение не идет. Погляди-ка, а ведь это свита Лота Оркнейского. "Может статься, Моргейна тоже с ними", - подумала она, однако вслух ничего не сказала. В молодости Игрейна облекала в слова каждую мысль, но не теперь, нет.
      До чего странно, размышляла Игрейна про себя, на протяжении всего детородного возраста женщина приучается думать в первую очередь о сыновьях, и только о них. А о дочерях если и вспоминает, то лишь предвкушая: вот вырастут они и перейдут в чужие руки; дочерей растят для чужой семьи. Моргейна - первое ее дитя; не потому ли она так прикипела к ее сердцу? Артур возвратился к матери после разлуки столь долгой; но, как это обычно случается с мужчинами, настолько отдалился от нее за это время, что через пропасть моста уже не перекинешь. Но что до Моргейны, - Игрейна поняла это на коронации Артура, - с дочерью она связана узами души, которые не порвутся вовеки. Только потому ли, что Моргейна разделяет с нею наследие Авалона? Не поэтому ли каждая жрица мечтает о дочери, что пойдет по ее стопам и вовеки ее не покинет?
      - Сколько народу! - пожаловалась Гвенвифар. - Вот уж не знала, что в Британии так много людей.
      - И ты станешь Верховной королевой над ними всеми; тут и впрямь впору испугаться, уж я-то знаю, - отозвалась Игрейна. - Я чувствовала себя примерно так же, когда выходила замуж за Утера.
      На мгновение ей показалось, что Артур ошибся в выборе королевы. Да, Гвенвифар обладает редкой красотой и кротким нравом, но королева должна уметь занять место на первом плане, сиять на фоне всего двора. Пожалуй, Гвенвифар слишком робка и застенчива.
      Говоря проще, королева - госпожа своего короля; не только хозяйка и хранительница очага - здесь любого дворецкого или сенешаля вполне хватило бы, - но, подобно жрице Авалона, символ жизненных истин и напоминание о том, что жизнь заключает в себе большее, нежели сражения, войны и власть. В конце концов, король воюет во имя защиты тех, что сами сражаться не в силах: во имя матерей и детей и тех, что уже в летах: древних старух и старцев. Да, по обычаям Племен женщины из числа самых сильных сражались плечом к плечу с мужами: в древности даже существовала особая школа воинских искусств, заведовали которой женщины; однако от начала цивилизации делом мужчины считалось добывать пропитание и оборонять от захватчиков родной очаг, прибежище беременных женщин, малых детей и стариков; а женщины поддерживали для мужей огонь в очаге. И как король соединялся с Верховной жрицей в символическом браке в знак того, что он наделит королевство силой, точно так же и королева, соединяясь с королем, создавала символ средоточия силы над всеми этими армиями и войнами: дом и был тем центром, к которому стягивалась сила мужчин... Игрейна досадливо встряхнула головой. Все эти разглагольствования о символах и сокровенных истинах, возможно, подобают жрице Авалона, но она, Игрейна, пробыла королевой достаточно долго, не озадачиваясь подобными мыслями; вот и Гвенвифар успеет еще поразмыслить обо всем об этом, когда состарится, и необходимость в них исчезнет сама собою! В нынешние, цивилизованные дни королева не выступает жрицей в глазах поселян, возделывающих ячмень на полях, равно как и король не бродит среди оленей в обличье великого охотника!
      - Пойдем, Гвенвифар, Кэй приставил к тебе прислужниц, но мне, как матери твоего мужа, подобает облечь тебя в свадебное платье, раз твоя родная матушка не может побыть с тобою в этот день и подготовить тебя к церемонии.
      В свадебном наряде девушка была хороша как ангел; ее роскошные шелковистые волосы переливались в солнечных лучах точно золотые нити, затмевая блеск диадемы. Платье из белой ткани казалось тоньше паутинки; с застенчивой гордостью Гвенвифар поведала Игрейне, что материю эту привезли из дальней страны - еще более далекой, чем Рим, - и стоит она дороже золота. Отец ее пожертвовал отрез для алтарного камня их церкви и еще небольшой лоскут - для святых мощей; а кусок подарил ей, из него-то она и сшила себе свадебное платье. Остался еще отрез на парадную тунику для Артура; это - ее собственный свадебный подарок мужу.
      В дверях появился Ланселет: он явился, дабы сопроводить дам к заутрене, предшествующей венчальной службе; после того начнутся веселье и пир, которым суждено продлиться до самой ночи. В своем неизменном алом плаще Ланселет ослеплял великолепием; однако оделся он для верховой езды.
      - Ты нас покидаешь, Ланселет?
      - Нет, - сдержанно отвечал он, не сводя глаз с Гвенвифар. - Среди прочих увеселений дня новоприбывшие всадники - и Артурова конница - покажут свое искусство; я - распорядитель игрищ и сам в них участвую. Артур считает, что пора объявить народу о своих замыслах.