Лики любви

Кэмерон слушал, не перебивая поток ее слов, бережно придерживая ее щиколотку, словно она была из хрусталя.

— И это не наводит тебя на мысль? — тихо спросил он.

— На какую мысль? — спросила она, и тотчас догадки запрудили ее мозг. Ром представила себя ребенком, подражающим единственному человеку — своему отцу, который порою надолго забывал даже о ее существовании. Он писал, он пил, он ругался, он богохульничал, а она все это усваивала. Ей было не за что больше ухватиться, и она росла под его влиянием — озлобленный, молчаливый, худой и чумазый ребенок с сердитыми изумрудными глазами и лохматой шапкой светло-каштановых волос.

Мать — спокойная, милая, далекая — никогда не имела влияния на Ром; ее образ таял в тумане болезни и печали, отступал все дальше и дальше. С самого начала Ром привязалась к отцу, он был ее кумиром — здоровенный, рыжегривый, полугений, полуребенок, вечно своенравный и капризный. Вокруг него всегда вились женщины; натурщицы, клиентки — никто не мог устоять против его обаяния, даже тогда, когда Кэролин была для него единственной «принцессой голубых кровей». Некоторые женщины брались было для вида за воспитание Ром, но никто из них не задерживался в доме дольше полугода. Спасибо и на том, что почти каждой удавалось уговорить Реджи отослать дочку в школу-интернат. Но это случалось так нерегулярно, что догнать одноклассников и ликвидировать многочисленные пробелы было невозможно. Если бы не живопись, она бы пропала.

Все это она излила Кэмерону. Он слушал, не прерывая. Солнце уже почти зашло за гору, и на золотисто-зеленую траву стали наползать дымчатые тени. Ром неподвижно и бессмысленно смотрела на свои сжатые кулаки, мысли ее все еще были обращены в прошлое. Лишь когда ласковая, теплая рука Кэмерона участливо обняла ее за плечи, Ром подняла глаза и произнесла дрогнувшим голосом:

— У меня ощущение, будто я только что была в кино на дневном сеансе и вот снова вышла на свет. Меня всегда поражает, что все вне кинотеатра остается на своих местах. — Она немного неестественно засмеялась, но Кэмерон не обратил на это внимания. Теплый свет его глаз был для нее целительным бальзамом, залечивавшим раны прошлого.

— Некоторые от такой жизни стонут, другие лупят по боксерской груше, — тихо изрек он, — ты переживаешь это по-своему… в своем особом стиле, — добавил он с еле заметным лукавством.

— Но почему именно сейчас меня прорвало? Боже мой, уже много лет я считаю все это древностью. По-моему, все это время я держалась вполне молодцом. С такой-то ношей…

— Это должно было когда-нибудь излиться, — стал объяснять Кэмерон. — Вражда, злоба — как ни назови. Чего только не переживает малышка, если ее не принимают бабушка и дед, если она растет без матери, если отец не замечает ее в своих порочных увеселениях. Я, конечно, не психолог. Ром, но мне было совершенно очевидно, что в глубине твоего прелестного существа таится горькая обида. Джерри Локнер…

— Джерри! — усмехнулась она. — Уж не собираешься ли ты объяснить мне, что он тоже причастен к этой… этой…

— Ты серьезно полагаешь, что была влюблена в него? В человека на двадцать лет старше тебя? Тебе никогда не приходило в голову, что ты ищешь…

— Не смей так говорить. Тоже мне отец нашелся, — процедила она сквозь зубы.

— Хорошо, не буду. Но я уверен, что ты разглядела Локнера насквозь. Он женился на деньгах и вот уже долгие годы позволяет себе мелкие интрижки. Дорис и Алисия дружны много лет, и в их кругу ни для кого не секрет, как развлекается Джерри в ее отсутствие. Как только она появляется, он встает на задние лапки, а она всегда успевает прервать его развлечения, пока дела не зайдут слишком далеко.

В памяти Ром отозвались голосами обрывки фраз: «Его последняя…», «Кошечка опять сбежала…» Тогда она еще ничего не знала о Дорис и закрывала на это глаза.

— Кэмерон, я, право, не знаю, что я к нему чувствовала. Но ты должен мне поверить: я не знала, что он женат. Я узнала незадолго до приезда сюда.

— Опять же хитрость Дорис, — предположил он. — Предложила тебе заказ. Милая леди. Вот только на мужей ей чертовски не везет. Для него ты, уж поверь мне, не первая и не последняя. Муженек, сумевший взять в руки управление галереей… Кстати, у Мэдди есть свои догадки насчет того, почему Дорис взяла Джерри с собой в Париж. Видимо, терпение этой леди все-таки небезгранично.

Ром тяжело вздохнула. Ей казалось, что за полчаса она постарела лет на десять. Она поделилась с Кэмероном своими ощущениями, он усмехнулся и погладил ее ногу от щиколотки до колена.

— Да, от девяти до девятнадцати лет. Что ж, давай рассмотрим следующее десятилетие? Там как раз самое интересное.

Отрывисто засмеявшись, Ром сняла его ладонь с колена.

— Честно говоря, я не готова к еще одному экзамену у доктора Синклера.

— И это не зависит от темы экзамена? — полюбопытствовал Кэмерон.

Они сидели бок о бок, прислонившись к нагретому солнцем валуну. Ром хотелось показать, что близость Кэмерона ее не волнует, и она стала рассеянно щипать руками травянистую кочку. Воспоминания о далеком прошлом ушли на второй план, а недавние было чересчур больно обсуждать.

— Кэмерон, давай пока оставим эту тему, ладно? К тому же мальчики могут вернуться в любой момент. В них все горит, и через каждый час им хочется подкрепиться.

Он не ответил. Она обернулась, и это было ошибкой. Тотчас же его стройное и крепкое тело, облаченное в джинсовый костюм, предстало в ее сознании величественной фигурой, окутанной лишь лунным сиянием. Сейчас он только и ждал ее неуверенного ответа, чтобы приступить к делу.

— Ты мне задолжала сладкий утренний поцелуй, — проворковал он, мощным движением увлекая ее на землю. — Мальчики встали ни свет ни заря. Чуть только я добрался до своей постели, а они уже тут как тут.

Он прижал ее руки к земле и крепко держал за запястья. Она была беспомощна, он это знал, и это знание торжествующими бликами заиграло в темнеющих глазах.

— Превосходство в физической силе — это несправедливо.

— К счастью для нас обоих, меня это не смущает. — Он осторожно коснулся губами сначала одного, потом другого уголка ее рта, затем так же приветствовал каждое веко. Дальше быстрыми поцелуями покрыл виски и уши, легко дунул в одно ухо и деликатно взял зубами мочку. — К таким сладостям у меня всегда есть аппетит, — прошептал он.

Ром слегка дернулась под нахлынувшим потоком блаженства.

— Кэмерон, ну пожалуйста… ну… ты сводишь меня с ума!

— Замечательно. Это уже половина дела. — Он склонился к другому уху, прошептал нескромное предложение и просунул кончик языка в маленькое ушко.

— О, ради Бога! Я не могу… это слишком… — Она зашевелилась и, поняв, как он истолковал ее движения, беспомощно застонала:

— Нет, Кэмерон, нет. Не делай этого, прошу тебя. Подумай обо всех милых людях на той большой горе: они решат, что ты на меня набросился.

— Увы, мой ум может работать только в одном направлении, и сейчас он переполнен совсем другим. — Он склонился к ее вздымающейся груди и с ликующим ворчанием зарылся в легкие красно-золотистые покровы. — Лишь стоит мне вкусить прекрасной юной плоти…

— Э-ге-гей, дядя Кэм! — раздался издалека детский голос. Кэмерон досадливо крякнул, приподнялся на локте и посмотрел на бегущие к ним крохотные фигурки. — Дядя Кэм, у нас еще осталось что-нибудь поесть?

Дома их уже ждала Нора.

— Ром, ваши вот-вот обещали приехать. Мисс Мэдлин пригласила их на ленч в клуб, и по дороге они остановятся здесь.

Ром бросила шляпку и блузу на кухонный стул, посмотрела, как Кэмерон и мальчики разгружают пикап, и рассеянно сказала себе под нос:

— Тогда я, пожалуй, пойду приму душ и надену что-нибудь поприличней.

Больше не нужно думать о разговоре с отцом наедине (про обещанный свадебный подарок Ром совершенно забыла). Благодаря Майе он примирился со своим прошлым. Остается лишь ей самой простить Уоллингфордов. И Ром вдруг осознала, что отвращение к этому клану, росшее долгие годы, исчезло словно по волшебству и сменилось миролюбивым чувством.

«И все благодаря доктору Синклеру, — думала она, подсушивая феном волосы после купания. — Возможно, теперь я даже осчастливлю своим согласием его окулиста. Только сама назначу время». Она оделась в белую юбку и коричневую хлопчатобумажную рубашку-сафари, распустила густые волосы по плечам и, уютно чувствуя себя в строгой одежде, погляделась в зеркало. Да, Кэмерон прав: все ее выкрутасы с расцветками — лишь следствие болезненной озлобленности на прошлое.

«А Реджи выглядит лучше, чем прежде», — подумала она, глядя, как отец и Майя выходят из машины. Ром провела их в пустую гостиную и незаметно вложила в ладонь Реджи чек. Приближалось время обеда, но ни Кэмерон, ни Мэдди не появлялись.

— Мне бы впору здорово обидеться на тебя, папа, — сказала Ром. — Ты не имел права ш… — ставлять мою работу без спросу. Поступи кто-нибудь так с тобой, ты б его убил.

— Мм… да, пожалуй. Но, Рамни, детка, давай о серьезном. Мы заскочили лишь на полчасика, и я хочу быть уверенным, что оставляю тебя здесь счастливой.

— Счастливой?! С каких это пор ты озаботился моим счастьем?

Реджи так наигранно насупился, что оба они рассмеялись.

— Конечно, как отец, я должен был кое о чем позаботиться заранее. Но ведь я дал тебе куда больше, чем просто сентиментальное сюсюканье, — талант, малышка, твой талант! Я могу тобой гордиться, Ром, правда.

Вошел Кэмерон, пахнущий шампунем и еще не совсем обсохший, и пригласил Майю и Реджи отобедать вместе. Но они наотрез отказались, пробыли всего полчаса и стали прощаться. Ром засмотрелась на Кэмерона — сейчас он показался ей особенно прекрасным. Ее взгляд скользил по безукоризненным линиям его тела, и она пропустила мимо ушей половину напыщенных прощаний отца.

За обедом Кэмерон напомнил ей: «В восемь часов». Она непонимающе воззрилась на него, в ответ он объявил, что опять договорился с другом-окулистом на следующее утро и на этот раз не даст ей сбежать. Она хотела согласиться, все-чувства искушали сказать «да» на любую его просьбу, но независимость так глубоко въелась в нее, что уже не раз заставляла поступать себе во вред.

— Спасибо. Скажи мне, как туда добраться, и я поеду.

— Я сам повезу тебя, — твердо сказал он. Никто не мешал Ром высказаться до конца:

Мэдди ушла позвонить сестре, и они остались вдвоем. Но слова не шли на ум. Она даже не знала, с чего начать, только знала, что у Кэмерона явное преимущество и она отвоюет его, лишь если проявит твердость сейчас.

— Или я поеду сама, или не поеду вовсе. Выбирай.

Противостояние продолжалось молча, они выжидающе смотрели друг на друга. Кофе остыл, в соседней комнате часы пробили девять. Первой заговорила Ром:

— Слушай, я сказала тебе, что поеду, значит, поеду. Но я в состоянии найти дорогу туда и обратно, и меня не надо водить за ручку.

Может, Кэмерон и хотел возразить, но его прервал мелодичный звонок в дверь. Норы не было, Мэдди говорила по телефону, поэтому Кэмерон пошел открывать, взглядом велев Ром подождать. Ром подперла ладонями подбородок и вздохнула. Слава Богу, что их прервали. Тем лучше. Не все же Кэмерону торжествовать. Ей бы только не поддаваться собственной предательской слабости, тогда она победит. Конечно, победив, она все потеряет, но тут уж ничего не поделаешь. Скоро она уедет отсюда, и тогда можно будет перебраться куда-нибудь, где ничто не напомнит ей о том, что нужно забыть. К тому же кому придет в голову поддерживать серьезные отношения под носом у трех племянников и невестки, не говоря об экономке и Фостере.

Ее мысли были прерваны звуком знакомого голоса. В столовую вошли Кэмерон и Реджи.

— Что случилось? — воскликнула Ром и вскочила отцу навстречу. — Папочка, ты попал в аварию? Нет?

— Разумеется, нет, дочка. — Он как-то неуверенно похлопал ее по плечу, его рыжевато-седая борода разошлась в широкой улыбке. — Все хорошо, но что, скажи на милость, делать с чеком на имя Реджинальда Синклера?

Глава 10

«Что за черт! Ну почему он опять оказался прав?» — негодовала Ром, садясь в машину. Через два дня ей предстоит надеть сильные очки в черной оправе, они не только сфокусируют ее зрение, но и разрушат привычное видение мира. Сейчас вон даже тонкая пыль на лобовом стекле видна.

— Удивительно, что вы так все запустили, — строго упрекнул ее врач. — Такой сильный астигматизм за одну ночь не наживают.

Она промолчала. Теперь, когда все выяснилось, она и сама удивлялась. Доктор Синклер непременно нашел бы этому объяснение. Вероятно, он бы сказал, что это еще одно из последствий плохого воспитания.

— Кэмерон, конечно же, заметил все симптомы, — продолжал врач, — ведь у его брата, Гаррисона, была та же болезнь. Он уж решил, что его песенка спета, когда меньше чем за год зрение упало, как обычно падает лет за пятнадцать.

После осмотра Ром сразу же отправилась домой: она договорилась с Майком на сеанс на природе, пока не очень жарко. Потом она планировала пару часов посвятить наброскам с Адама.

Каждый день, проведенный в имении, уменьшал ее шансы уехать отсюда невредимой. Невредимой! Если невредимый — это не хромой, окровавленный, изувеченный (ну только разве что не свихнувшийся), тогда все прекрасно. Последней каплей в чаше ее напряжения стало всепонимающее выражение на лице Кэмерона, когда он проводил Реджи. Сперва портреты, потом эта дурацкая ошибка на чеке. Можно было с таким же успехом взять афишу и намалевать крупными ярко-красными буквами: «Я ЛЮБЛЮ КЭМЕРОНА СИНКЛЕРА!»

Проводив Реджи, Кэмерон повернулся к ней с выражением, не поддающимся описанию. Ром только на мгновение задержала на нем взгляд и хотела выбежать из комнаты, пробормотав что-то насчет сильной головной боли.

— И я хочу три дня пролежать в постели, так что буду весьма признательна, если ты понизишь тон до тех пор, пока я больна.

Он спокойно отпустил ее, и она даже не знала, радоваться ей или обижаться.

За два последующих дня ей удалось сделать намного больше, чем она запланировала. Работа стала панацеей. Поскольку Кэмерон почти все время был занят перестройкой сломанного Баффи стойла, никто, кроме Норы, не упрекал ее за изнурительный труд.

Сосредоточиться было нелегко, но она стремилась точно передать характер мальчика. В лице Майка было еще много детского, но уже проступали черты взрослого человека. Ее задача состояла в том, чтобы выявить и передать эти черты, соединив образ ребенка с будущим образом мужчины.

Ей не терпелось приняться за портрет Адама. Его смуглое личико так напоминало Кэмерона, что порою Ром охватывал ужас. Даже собственный сын Кэмерона не будет так похож на него. А порою не знающее преград воображение рисовало перед ней лики мальчиков с его чертами и ее волосами, глазами, цветом кожи… или девочек с его прямым носом и ее подбородком, черноволосых и зеленоглазых или рыжеволосых и кареглазых. Господи, дай сил! Надо завершить портрет Майка — на этом конец!!! Но нельзя не писать третьего брата.

Отпустив мальчиков, Ром машинально отправилась к одному из своих излюбленных мест отдыха — на край луга, где начиналась лавровая роща. Когда-то она обнаружила неподалеку отсюда гнездящихся на стволе старого вяза певчих птичек. На полдороге она заслышала лошадиный храп, обернулась и увидела Кэмерона верхом на гигантском Мастерчардже: он ехал галопом через просеку. Она вся обмякла от прилика желания. Нет, не от желания поскорей увидеть гнездышко черно-синих пташек. Минутой позже конь уже остановился перед ней и закивал головой, весь блестя от пота. Крепкий запах защекотал ей ноздри, и она с опаской отступила.

— Не бойся его. Ставь ногу на мою и залезай, — велел Кэмерон и протянул ей руку.

Несмотря на то что Ром была довольно высокой, рядом с всадником и конем она казалась себе гномом.

— Если ты не против, я пойду сама.

— Залезай, а то я Сейчас слезу и… — не повышая голоса, сказал Кэмерон. — Поверь, верхом целее будешь.

Почувствовав угрозу в его тоне, Ром оперлась ногой на носок его поношенного ботинка и позволила усадить себя. Она закрыла глаза, потом открыла их по одному, приготовившись ухватиться за что попало — за уши или гриву коня, — если будет нужно.

— Тебе, наверное, будет приятно узнать, что ты был прав насчет моего зрения, — хмуро сказала она. — Через день-другой я стану носить очки.

— Думаешь, они тебя обезопасят? — спросил он. Сегодня конь был без седла, и на сей раз Ром сидела по-мужски. Кэмерон направил жеребца в рощу.

— Обезопасят от чего? — Она поежилась, чувствуя, что сползает с загривка в люльку бедер Кэмерона.

— От мужичков. Помнишь: «Девушек, носящих очки, редко беспокоят мужички». — Он крепко прижал ее к себе, так, что она не могла пошевельнуться.

Жеребец выбрал самую неподходящую тропинку. Ром чуяла какую-то смутную опасность, но крепилась, только сердце готово было выскочить из груди и к горлу подступил комок. «Кэмерон тоже не особенно спокоен», — со странным удовлетворением заметила она и опять заерзала, его рука обвила ее еще крепче, удвоив предчувствие его намерений.

— Уже скоро, — мягко пообещал Кэмерон. Одной рукой придерживая ее, он просунул другую ей под руку и взял поводья; лицом он прислонился к ее волосам, и по ее щеке струилось его теплое, ароматное дыхание. Она отдалась своим волнующим ощущениям и уже не думала о будущем.

Они ехали по незнакомым Ром местам. Природа была восхитительная, но дурное предчувствие не давало ей покоя. Она снова беспокойно заерзала, отчего Кэмерон прижал ее еще крепче, а жеребец пошел тем аллюром, каким хотел.

— Куда мы едем? — Ее голос прошелестел в тишине густолистной рощи.

— Сейчас увидишь. — Одной рукой он скользнул к ее груди. Она шумно втянула воздух сквозь зубы, облизала губы и откинула голову ему на плечо. Он стал расстегивать ее кофточку, и ей пришлось удерживать себя лишь от того, чтобы не помогать ему. Ей хотелось убрать все преграды между их телами. Легкий ветерок коснулся ее обнаженной кожи. Кэмерон взял в ладони ее груди и смотрел — она это знала — на то, как мягкие их кончики быстро собирались в горделивые манящие пики.

Жеребец пошел медленно и плавно; почувствовав, как бедра Кэмерона напряглись, она догадалась, что он направляет коня только ногами. В зеленом безветрии было трудно дышать. Крепкое тело Кэмерона, легкое соприкосновение теплого воздуха с оголенной грудью, к тому же усыпляющее покачивание на огромном жарком звере — всего этого было достаточно, чтобы ее разум захмелел. Она глубоко вдыхала острый аромат сочных и прохладных вечнозеленых деревьев и прислушивалась к дикой музыке, неистовствующей в горячей крови.

Накрыв большой рукой ее чуть выпуклый живот, Кэмерон притянул ее к себе вплотную. Она остро ощутила легкое волнение его твердых мышц, а когда жеребец остановился у травянистого берега ручья, она с тревожным чувством ждала неизбежного. Кэмерон слез первым и протянул ей руки, она с готовностью прильнула к нему. Жара и запах огромного животного подавляли ее; даже когда жеребец отошел к лужайке сочной травы, ей не стало легче. Каждым нервом она чувствовала мужественную близость Кэмерона.

— Кэмерон, — глухо прошептала она. Он приложил палец к ее губам, покачал головой, увлек ее на постель из мягких трав, приподняв свисшую до самой земли ветку болиголова, открывшую вид на резвый ручеек. Не говоря ни слова, он опустился подле нее. Ром глядела ему в глаза, и все представлялось ей как в замедленной съемке, точно балет на воде или цепь сновидений. Одним движением он спустил рубашку с ее плеч и принялся расстегивать розовые джинсы; Ром закрыла глаза и нервно сглотнула. Кэмерон снял с нее последнюю одежду. Прохладная и влажная земля невыносимо волновала, возбуждала ее разгоряченное тело.

— На любезность отвечают тем же, — низким голосом заметил он.

— Ты хочешь сказать… — Она широко открыла глаза.

Улыбка Кэмерона звала к наслаждению.

— Я хочу сказать, что один из нас одет несоответственно ситуации. — Он взял ее руки в свои, поцеловал каждый ноготок и приложил их к своей рубашке.

Дальше все пошло на удивление легко: она с жаром принялась расстегивать пуговицы, спустила с его плеч мягкую ткань, склонилась к его гладкому мускулистому торсу в обрамлении зелени и нежно припала губами к плоскому мужскому соску.

— О-о, благие небеса, — простонал Кэмерон, и она ощутила, как трепет пробежал по его телу. Ром сдернула с него рукава рубашки, от нетерпения движения ее были порывисты и резки. Она прижала его к мшистой постели.

— С чего начать — с ботинок или с брюк? — спросила она неровным шепотом. Удивительно, столько раз писала обнаженную мужскую натуру, а раздевать, оказывается, совсем другое дело!

— Сначала ботинки, — тяжело выдохнул он, — впрочем, если ты не поторопишься, джинсы порвутся сами. — Он сбросил ботинки один за другим, снова лег и выжидательно поглядел на нее. За те секунды, что он снимал ботинки, ее вдруг покинула смелость, она села рядом с ним, скромно сжав колени, и запустила руки в темное пламя волос.

— А дальше надо?

— А ты не хочешь?

Она закрыла глаза: никогда не хотелось ей ничего больше, чем любви Кэмерона Синклера в этот миг. И ясно, что его желание столь же сильно. С лукавой улыбкой она потянулась к его пряжке и сказала:

— За женщину никто не сделает ее работы. И снова ее поразила его ослепительная красота. Стягивая с его длинных мускулистых ног джинсы, она упоенно любовалась им. Положив ладонь ему на колено, она провела другой рукой вверх к ярко выделяющимся волосам на внутренней стороне его бедра. Он томительно вздохнул, тотчас потянулся за ее руками и опрокинул ее на себя.

— С художниками вся беда в том, — проворчал он, — что они считают главным делом созерцание.

— Очень важно изучить изображаемый объект, — напомнила она лукаво.

— У меня вечная тяга к знанию. Я просто жажду познавать. — Его взгляд жарким светом облил ее светлокожее тело, потом он медленно, наслаждаясь каждым мгновением, переменил положение, опустил Ром на траву и перекинулся через нее. — Я, кажется, уже близок к познанию своего… объекта — в библейском смысле, — проговорил он.

Словно легкий ветерок, колыхавший кружевной болиголов, скользил его взгляд по ее груди, по тонкой талии, потом неторопливо спустился к едва заметной выпуклости живота. Его глаза потемнели, зрачки расширились, теперь их окаймляли лишь тонкие золотые кольца. Он не трогал ее — не трогал, пока не насмотрелся. Каждой клеточкой своего существа Ром осознала свою прелесть и благодарила Кэмерона за то, что он дал ей познать собственную красоту. Он такой величавый, его тело безупречно… Для него ей тоже хотелось быть совершенной.

Он не спеша склонился над ней и поцеловал. В этом нежном поцелуе почти не было страсти, но она невольно затрепетала, ощутив волнующее напряжение его тела. Его язык коснулся ее шеи, она выгнула ее, запрокинув голову на упругую землю, и дала ему губы. Он разливал свои томительные поцелуи по всему ее телу, задержался на груди, затем стал ласкать прохладную талию. Затаив дыхание, она стонала от жажды его любви, но он не торопился. С умопомрачительным вниманием он воспламенил каждую точку ее тела, прежде чем удовлетворить ее мольбы. Когда он наконец упал в ее объятия, она была на пороге безумия.

Их слияние точно взрывом выбросило ее душу в стратосферу. Его ласки были нестерпимы, каждый взгляд, каждое прикосновение, каждая секунда казались вечностью. Но они безудержно стремились друг к другу. В застывшую тишину из груди Ром вылетело неясное певучее восклицание, вслед ему голос Кэмерона разразился хриплым торжествующим воплем. А потом он прошептал ее имя и щедро, сполна одарил ее.

Постепенно страстные и ласковые волны улеглись, по телу Ром разлилось спокойствие, она вытянула ноги на прохладном травяном ковре, чтобы ощутить весь мощный вес его тела. Пройдет это сказочное мгновение, и тогда они поговорят, а пока — блаженно растянуться и подставить обнаженные тела зеленоватым отблескам солнца — пусть творят свой упоительный танец. Пусть все замрет в экстазе, хотя бы на миг.

Через некоторое время она ощутила, что ей в бедро впивается камешек, но легкая боль была приятна, она отзывалась во всем теле воспоминанием о сладостной неповторимости этого часа. В разомлевшем мозгу появилась игривая мысль и вырвалась громким смехом.

Кэмерон перевернулся на бок и притянул ее голову к себе на плечо.

— Вот чего мне не хватало в этот миг, — промолвил он, — так это голого клоуна! Что тебя так рассмешило?

— Я думала о принцессе на горошине. Мне под левое бедро попал камень, острый. Интересно, дает ли это мне право тоже носить дворянский титул?

— Вряд ли.

— Странно. А я готова была поклясться, что меня по крайней мере посвятили в рыцари. — Она сладко потянулась, потом крепко обвила руками его талию. Он откинул прядь волос с ее лица и поправил:

— Точнее, тебя уложили в постель.

— Точнее, на траву, — парировала она с самодовольным грудным смехом.

Появился встревоженный отсутствием хозяина Мастерчардж, беспокойно перебирая ногами. Кэмерон вздохнул:

— Мне бы тебя похитить и унести в глубь темной чащи, чтобы быть наедине. А тут конь решил к нам присоединиться!

— Видно, проголодался. Что до меня, то я — точно, — объявила Ром. Подтянув колени, она извлекла из-под них камешек размером с каштан, подтащила к себе свои джинсы и засунула его в карман. — Сохраню его в книге воспоминаний, чтобы не позабыть тебя, — улыбнулась она с несколько наигранной веселостью.

— По-моему, это лишнее.

Она изогнула шею и лукаво взглянула на него. Он вернул ее голову в колыбель своего плеча. Ром и сама знала, что это лишнее, но надеялась, что не знает он.

— Ужели и впрямь ты такой незабываемый? Он скрестил ноги, движение это привлекло ее внимание; странно: вид обнаженного мужчины, лежащего на ковре из мха и травы, средь бела дня, в роще, показался ей поразительно естественным.

— Не пора ли нам поговорить, в том числе и о титулах? — спросил он.

«Давно пора», — подумала Ром, но ей вовсе не хотелось начинать неприятный разговор.

— Ну что ж, начинай, — неохотно молвила она.

— Эх ты, трусишка.

— Это точно, — быстро согласилась она.

— С чего же начать? С того самого дня, когда я увидел тебя, полуодетую, лежащей на берегу ручья? Знаешь, я тогда пообещал себе кое-что.

— Возможно, я пожалею о том, что спросила. Но все-таки: что ты себе пообещал?

— Тебя.

Ей стало обидно: будто она всего лишь очередной трофей. Она проглотила подступившие слезы и глубоко, прерывисто вздохнула.

— Так. Значит, теперь все свершилось, и я могу… — Ее голос сорвался на рыдание, и она уткнулась лицом в его плечо.

— Ты плачешь? — изумился он. — Ради Бога, к чему слезы, когда мы обо всем договорились?

Вскинув голову, она посмотрела на него сквозь блестевшие на ресницах слезы.

— Обо всем договорились! Хотелось бы мне знать, о чем мы, черт возьми, договорились! Да, тебе хорошо: ты пожелал — и добился своего. — Она не заметила его протестующего жеста. — Ну что ж! Молодец, поздравь себя и убирайся ко всем чертям! Я люблю тебя, пропади ты пропадом! И мы не договаривались, что я буду несчастна!

Кэмерон сел и в удивлении воззрился на нее.

— Ну, конечно, ты меня любишь. И это делает тебя несчастной?

Она вскочила на ноги и принялась подбирать свою разбросанную по берегу одежду. Мастерчардж пошел за ней и уткнулся мокрой мордой в голую спину. Она резко обернулась и оттолкнула голову коня:

— Отойди! Я не хочу играть!

Она просунула одну ногу в джинсы, но от волнения никак не могла надеть вторую брючину и от этого принялась прыгать на одной ноге, безуспешно пытаясь попасть другой в джинсы. Увидев, что Кэмерон трясется от беззвучного смеха, она опять села на землю, лицо ее задрожало от подступивших рыданий.

— Радость моя, не хватит ли клоунады? А то я никак не могу сделать тебе предложение. — Смех угас в его глазах, он потянул ее к себе и крепко обнял. — Ром, ты сошла с ума оттого, что призналась мне первая? И плачешь оттого, что сошла с ума? — С добродушным смешком он продолжал:

— Весьма вероятно, что через несколько лет совместной жизни мы оба рехнемся, но я бы попробовал, если ты не против.

— Ты смеешься. — Она всхлипнула и недоверчиво посмотрела на него. Потом с растущей надеждой спросила:

— Ты не смеешься? Ты серьезно… насчет предложения и… и совместной жизни и всего такого прочего? — Она всхлипнула и рассеянно пошарила по голому бедру в поисках платка. Кэмерон достал ей платок из кармана своей валявшейся рубашки. Она продолжала:

— Если ты любишь меня, то скажи, скажи мне это, ради всего святого!

— А ты мне не скажешь, что ты думала о моих намерениях все это время? Неужели ты полагаешь, что я столько времени гонялся бы за тобой, если бы у меня не было серьезной цели? — Он тихонько тряхнул ее и снова нежно обнял. — Любовь моя, соблазнителю плевать на то, что у его жертвы астигматизм, тем более — на ее детские переживания, обиды и горести. Если бы я просто хотел раздеть и уложить тебя, то до остального мне не было бы никакого дела, правда?

С трудом сглотнув, она попыталась успокоиться. Но не смогла и поддалась искушению вонзить зубы в его плечо.

— Далее, — прогудел он басом, — по-моему, у меня неплохое предложение. Признаться, я частенько мечтал о нашем счастье. Например, у меня была мечта: любить тебя на всех берегах всех ручьев в радиусе пяти миль.

— Что ж, раз мы делимся своими мечтами, то и я, признаюсь, представляла себе то же самое на горе Ящерицы. Но только когда надену очки, — быстро добавила она.

— Тогда ты увидишь мои мечты насквозь, — усмехнулся он.

— Ты считаешь, что это мечты?! — Она что-то шепнула ему на ухо, и его громкий радостный смех разнесся эхом по всей роще.

— О-о, это еще только начало, — нежно заверил он ее.