Жар небес

Стараясь не поддаваться панике, она в отчаянии стала припоминать, какой сегодня день недели. Но это оказалось ей не под силу. Время, проведенное в больнице, слилось в один сплошной день. Наконец она сообразила, что сегодня точно рабочий день.

Тогда почему работа стоит? Где этот подлец Кэш? Черт бы его подрал!

Этого она уже не могла перенести. Озноб пробрал ее по всему телу. Отпустив тормоз, она так крутанула руль, что машина произвела сумасшедший поворот. Затем включила скорость. Задние колеса бешено завертелись, потеряв опору в размокшей почве и взрывая за собой комья грязи.

– Проклятие! – Она ударила кулаком по рулю и с силой вжала педаль в пол. Наконец колеса нашли точку опоры, и машина устремилась вперед. Задняя часть вихляла то в одну, то в другую сторону, то и дело опасно нависая над бетонной опорой моста. Шейла снова в ярости круто повернула руль, и машина, словно торпеда, вылетела на шоссе.

Сумерки и завеса дождя снизили видимость до предела. Она проехала поворот, который искала, и, обнаружив свою оплошность, резко затормозила.

Проклиная все на свете, она дала задний ход.

Проселочная дорога превратилась в море грязи, что не помешало ей пулей мчаться по этому месиву. Ее ярость росла, становилась тем сильнее, чем быстрее она ехала.

Снова завизжали тормоза, Шейла рывком распахнула дверцу и выскочила наружу. Не обращая внимания на ливень, она, пылая гневом, быстрым шагом направилась к дому. Он был того же серого цвета, что и небо, и настолько сливался с пространством, что стал почти невидимым.

Кэш сидел на крытом крыльце, в глубине, чтобы брызги не летели на одежду. Водопад струился по жестяной крыше и бил с карнизов, бурля по лужам вокруг.

Для равновесия он опирался босыми ногами о кипарисовый столб, поддерживающий навес.

Кэш был без рубашки. На полу рядом с креслом стояла бутылка и стакан с недопитым виски.

В углу мрачно сжатых губ дымилась сигарета. Глаза следили за дымком, поднимавшимся с ее кончика. Его губы слегка раздвинулись в улыбке, когда Шейла поднялась на крыльцо и пронзительно выкрикнула свой вопрос:

– Чем ты здесь занят, чтоб тебя черт побрал?! Без малейшего намека на торопливость он вынул изо рта сигарету и с любопытством поглядел на нее.

– Курю, разве не видно?

Ее затрясло от ярости. Уперев руки в бока, она только сжимала и разжимала кулаки. Казалось, она не замечает ни холодной липнущей одежды, ни капель, стекающих на плечи с мокрых волос.

Зло пробормотав что-то, она нагнулась и скинула со столба его ноги. Кэш стремительно вскочил с кресла и выпрямился. Затем загасил сигарету о перила.

– Ты играешь с огнем, мисс Шейла. – В его голосе послышался зловещий лязг меча, вынимаемого из ножен.

– Я сию минуту увольняю тебя.

– За что?

– За то, что валял дурака в мое отсутствие. Почему работа стоит? Где рабочие? Лесовозы вообще не выходили сегодня из ангара. Я была на вырубке. Контора на замке, гараж на замке, никто ничего не делает. Почему, черт вас всех подери?!

Кэш всегда заводился с пол-оборота.

Замечаний он не выносил и от драки никогда не уклонялся. Армия выработала и отточила боевые рефлексы, и они стали действовать с быстротой молнии, Со стороны могло показаться, что он отдыхает, наслаждается сигаретой, виски, зрелищем проливного дождя. На самом деле последние дни он был в таком же напряжении, как и Шейла, и вряд ли спал больше, чем она. Терпение его давно истощилось. К тому же он был не совсем трезв. Чтобы расслабиться, он выпил гораздо больше, чем следовало бы среди дня, и был настроен весьма воинственно еще до того, как Шейла вторглась на его территорию со своими необоснованными обвинениями.

Будь Шейла мужчиной, она бы уже барахталась в грязи под крыльцом, выплевывая зубы. Но женщинам Кэш никогда не причинял физической боли. Его оружием было презрение.

И теперь он весь буквально исходил сарказмом, когда сказал:

– Погода виновата, леди. Ты ждешь от меня, чтобы я заставил людей работать под дождем? – Он сделал широкий размашистый жест, обводя рукой мокрые деревья.

– Я брала тебя работать независимо от погоды.

– Но это тебе не короткий апрельский ливень.

– А по мне хоть бы и потоп! Мне надо, чтобы лесорубы работали.

– Ты в своем уме?! Рубить лес сейчас – это же самоубийство. Да и лесовозы не пройдут в такую грязь…

– Ты собираешься приступать к работе или нет?

– Нет!

Она чуть не задохнулась от ярости и бессилия.

– Жаль, что я не послушала, когда все мне говорили, что ты отвратительный тип.

– Возможно, но люди не могут пилить, валить и грузить лес в такой дождь. Если бы ты хоть раз сама увидела такую работу, то поняла бы это. Коттон никогда не послал бы людей работать в подобных условиях. И я не стану.

Вспомнив внезапно слова Трисии, Шейла прерывисто вздохнула:

– Твоя мать. И мой отец. Это правда? Они действительно…

– Да.

Она подавила рыдание.

– Но он был женат. У него была семья! – с болью закричала она. – Она потаскушка.

– А он сукин сын! – зарычал Кэш. – Я ненавидел, когда он приходил к ней.

Он угрожающе двинулся вперед, оттесняя ее к самому столбу.

– А мне приходилось жить с этим изо дня в день. Тебе-то что?! Ты была под защитой Бель-Тэр. А я должен был смотреть, как он пользовался моей матерью и мучил ее годами. И ничего не мог поделать.

– Твоя мать была взрослой женщиной. Она сделала свой выбор.

– Ничего себе выбор! Любить такую скотину, как Коттон Крэндол!

Шейла подняла голову:

– Попробовал бы ты сказать это ему в глаза!

– А я и сказал! Можешь у него спросить.

– Чтоб тебя к концу недели на Бель-Тэр не было!

– Да?! А лес к продаже кто будет готовить?

– Я, а что?

– Черта лысого, вот что! Ничегошеньки у тебя без меня не получится. – Он приблизился еще на шаг. – Будто ты не знаешь. Ты же прекрасно все понимала, когда ехала сюда, а? – Он оперся одной рукой о столб рядом с ее головой и прижался к ней всем телом. – А знаешь? По-моему, ты совсем не из-за этого сюда приехала. Тебе ведь не это надо, правда?

– Ты пьян!

– Да нет… пока.

– Я серьезно говорю. Чтобы ноги твоей… Она отошла от столба, он схватил ее за плечи и все ее высокомерие куда-то исчезло.

– Все твои неприятности, мисс Шейла, оттого, что ты не знаешь, когда остановиться. Тебе бы все измываться да измываться, а человек давно уже голову потерял.

Он впился в нее губами. Шейла отчаянно сопротивлялась. Извиваясь всем телом, она обрушила на него лавину ударов.

– Ну, призадумайся… – Он оторвался от ее губ ровно настолько, чтобы можно было говорить. – Ты же за этим сюда пришла?

– Отпусти!

– Ну уж дудки.

– Ненавижу!

– Но ведь хочешь, а?

– Черта с два!

– Хочешь, хочешь. Это ты поэтому злая, как черт.

Он опять прижался к ней губами. На этот раз его язык прорвался между ее зубов. По крыше громко стучал дождь, заглушая стоны возмущения, а потом капитуляции.

Она уступила ему помимо своей воли. Ее осознанное «я», ее воля были отброшены в сторону потоком чувств, который, столько дней не находя выхода, теперь бурно устремился во вновь проделанную брешь.

Но полное подчинение было не в ее упрямой натуре. Шейле удалось оборвать поцелуй. Она почувствовала, как набухают ее истерзанные губы. Пришлось сделать усилие, чтобы провести по ним языком. Она почувствовала вкус виски – его вкус. Вкус Кэша Будро.

Эта мысль показалась ей невыносимой. Она положила ладони на его обнаженные плечи, намереваясь оттолкнуть его. И тут он снова приблизил свои губы к ее губам, и они слились в долгом поцелуе. Ее пальцы напряглись, глубоко впиваясь в гранит его плеч.

Когда поцелуй окончился, она отвернула лицо и простонала:

– Перестань.

И он перестал. По крайней мере, он больше не трогал ее губ. Прижавшись открытым ртом к ее шее, он прохрипел:

– Ты этого хочешь не меньше меня.

– Не правда.

– Правда. – Он лизнул ее ухо. – Когда тебя последний раз как следует пользовали?

Она вновь испустила гортанный стон, который он остановил поцелуем. Слияние изголодавшихся губ превратилось в поцелуй-оргию, по-звериному жестокую.

Его язык полностью овладел ее ртом; казалось, он хотел вымести оттуда последние слова гордости и сопротивления.

Его руки скользнули вниз, накрыли ее груди и до боли сжали их. Он не стал церемониться ни с пуговицами на ее блузке, ни с крючками лифчика. Да и с податливой плотью, открывшейся ему, он был немногим нежнее.

– Господи, – вздохнул он, продолжая тискать ее. Его ладони приняли тяжесть грудей, и большие пальцы играли набухшими сосками. – Очень даже ничего, мисс Шейла.

– Иди ты к черту!

– Нет, еще рано. Дай сперва довести дело до конца.

Он присел и подхватил ее на руки. С грохотом распахнув дверь ногой, Кэш нес ее через полуосвещенные душные комнаты на затянутое мелкой сеткой заднее крыльцо. Постельное белье на железной кровати было не убрано. Белоснежные простыни, их скомканная, влажная из-за дождя нега возбуждали не меньше, чем жар, исходивший от тел. Его колено провалилось в матрас. Пружины затрещали, как рассохшиеся доски в старом доме. Как только мокрые волосы Шейлы коснулись подушки, Кэш навалился на нее всем телом, одержимый предвкушением. Он обвил ее тело руками и ногами, и их губы вновь жадно соединились.

Поцелуй затянулся, и его рука, проникнув под юбку, поползла вверх по ее гладкому бедру. Наконец он достиг вожделенной цели. Она была теплая, увлажненная. Он осторожно надавил на ее холмик, и Шейла откликнулась тихим стоном, полным желания. Он резко приподнялся. Его пальцы зацепили резинку ее трусиков, и те скользнули по ногам.

Затем он оседлал ее, опершись коленями о кровать. Шейла взглянула на него, и ее сердце затрепетало. Скрытые джинсами бедра Кэша были такими мускулистыми и стройными. Она смотрела на него снизу вверх, и поэтому его плечи казались шире, а руки – сильнее, чем на самом деле; казалось, стоит ему захотеть – и он разорвет ее пополам.

Мышцы живота рельефно бугрились, соски цвета меди выглядывали из поросли темно-каштановых волос на груди. Лицо Кэша ничего не выражало, но обуревавшие его чувства делали черты лица более решительными. Глаза были полны неистовой страсти. Их взгляд обжигал.

Шейла, не отрываясь, следила за его глазами, пока он возился с ее блузкой. Потеряв наконец терпение, он одним движением выдернул ее из-за пояска юбки и избавился от последнего препятствия – тончайшего кружева чашечек ее лифчика, освободив мягко очерченные груди, увенчанные нежно-розовыми, напряженными от возбуждения сосками, твердыми, словно камешки.

Кэш склонился и дотронулся до одного из них языком. Шейла выгнула спину, оторвавшись от постели. А он все трудился и трудился острым кончиком языка. Наконец его губы плотно сомкнулись вокруг нежнейшего предмета его страсти.

Ощущение было столь изысканным, испепеляющий ее жар так невыносим, что руки Шейлы сами потянулись к нему, остановившись на бедрах.

– Расстегни, – хрипло приказал он, ни на секунду не прекращая влажных и мягких ласк. Прошло несколько мгновений, пока не стало ясно, что она не собирается выполнять его приказания. Тогда он выпрямился, стоя на коленях, и, морщась, начал расстегивать «молнию». Шейла наблюдала за ним, как громом пораженная, не в силах отвести глаз от ползущей вниз застежки. Справившись наконец с «молнией», он резко дернул джинсы вниз и стянул их с бедер. У Шейлы перехватило дыхание, то ли от его вопиющей нескромности, то ли от полноты его эрекции.

Он поднял край ее юбки выше бедер. Шейла закрыла глаза.

Ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы он исчез.

Но вот он коснулся ее там, внизу. Его пальцы легонько пощипывали кудряшки темно-пепельных волос, задержались на мгновение и проскользнули в складки ее тела, наверх и внутрь, погружаясь во влагу.

– Теперь держись. Как бы тебе не вылететь из седла.

Он взял ее руки и положил их на железные прутья спинки кровати за ее головой. Она ухватилась за прохладный металл.

– Открой глаза. Я хочу, чтобы ты видела, кто я. Она резко открыла глаза, возмущенная оскорбительностью его вызова. Как будто она не знала, кто в нее вторгается? Она поморщилась от кольнувшей боли, а он – от удивления, что она такая тугая внутри, хоть и в меру влажная. Затем он еще раз подался вперед и наконец погрузился в нее полностью, овладев ею без остатка. Выйдя почти целиком, он вновь погрузился в нее.

– Меня зовут Кэш Будро.

– Я знаю.

– Назови мое имя.

Она прикусила нижнюю губу, в то время как на верхней выступили капельки пота. Шейла и рада бы была не двигать бедрами, но они помимо воли поднимались навстречу каждому заходу могучего, гладкого члена.

– Нет, ты все-таки назовешь мое имя, черт бы тебя побрал!

Он распластал ладонь пальцами вверх по ее животу. Из груди Шейлы вырвался хриплый, гортанный звук. По всему телу волнами разливалось тепло, достигнув наконец кончиков пальцев на руках и ногах: она почувствовала, как постукивает в них кровь, и еще сильнее вцепилась в спинку кровати.

– Назови мое имя.

Его лоб покрылся испариной. Стараясь удержаться как можно дольше, он стиснул зубы. Опустив голову к ее грудям, принялся ласкать их кончиком носа. Щетина на подбородке царапала их нежную кожу. Его ягодицы ритмично вздымались и опускались. Его палец нежно, с великой осторожностью коснулся самой чуткой и нежной точки ее тела. Наслаждение пронзило Шейлу, как копье. Она вскрикнула.

– Скажи мое имя, – прохрипел он.

– К… Кэш.

Она закрыла глаза и выгнула шею. Голова ее металась по подушке. Бедрами она держала его ягодицы в железном объятии. Кэш посмотрел на нее сверху. Поддавшись не испытанному ранее искушению, он опустился на нее всем телом и спрятал лицо между ее плечом и шеей. Он положил свои руки поверх ее на спинке кровати. Их пальцы переплелись; теперь они вместе сжимали железные прутья. Ее груди распластались под тяжестью его торса. Дыхание обоих участилось, стало хриплым. Он вламывался в нее, не сдерживаясь, с частотой парового молота, а ее тело сжимало его изнутри.

Когда наступил конец, они были не в силах произнести что-либо членораздельное, но те звуки звериного удовлетворения, которые они издавали почти синхронно, были слышны еще долго.

С одной стороны, то, что произошло, длилось бесконечно долго, а с другой – все закончилось слишком быстро. Кэш приподнялся и взглянул Шейле в лицо. Ее глаза были закрыты. Лицо – неподвижно и спокойно. Подавив желание поцеловать ее в губы, он медленно освободился от ее объятий и лег сбоку. Машинально взял пачку сигарет и зажигалку с прикроватного столика.

Как только он закурил, Шейла села и спустила ноги с кровати, отвернувшись от него. Опустила юбку и стала искать в смятых простынях трусики. Встав, чтобы надеть их, она уже больше не села. Надела лифчик, застегнула все пуговки блузки, но заправлять ее не стала.

Затем повернулась к нему с таким видом, словно хотела что-то сказать, но только сглотнула, так что это было видно. Губы ее приоткрылись, но снова сжались, не издав ни звука. Он воткнул в зубы сигарету и лениво заложил руки за голову, всем своим видом демонстрируя нарочитое равнодушие.

Он мог бы держать пари на месячную зарплату, что угадает, как она поведет себя дальше, и выигрыш был бы за ним. Она повернулась к нему спиной и покинула дом. Он слышал ее удаляющиеся шаги. А вскоре зашумел мотор, некоторое время звук удалялся и наконец совсем стих.

Кэш еще долго лежал без движения, пока сигарета не догорела полностью. Он бросил ее на пол. Рывком стащил джинсы, скатал клубком и в ярости швырнул в дальний угол. Долетев до противоположной стены, они упали на пол.

Совершенно голый, он повернулся на бок и уставился невидящим взглядом сквозь сетку от насекомых. Дождь припустил еще сильнее. Сквозь серебристую пелену с трудом можно было разглядеть другой берег затона. Ветви деревьев поникли под тяжестью водяных потоков. Его взгляд дрогнул, заметив на подушке рядом вмятину от ее головы. Он накрыл ее ладонью. Подушка была еще влажной от ее мокрых волос.

«Шейла», – прошептал он про себя.

Глава 27

После свидания с Кэшем Шейла сразу закрылась в своей комнате. Наполнила ванну до краев и сидела в ней до тех пор, пока горячая вода не остыла.

Как она могла позволить себе такую глупость? Почему она все время совершает самые непростительные, с точки зрения окружающих, ошибки? Она не придавала значения ревнивой ненависти Трисии, никогда не предполагая, что та может нанести удар в спину. Она уступила Кена чересчур легко, а цеплялась за эту мертвую любовь чересчур долго. Она позволила Трисии почти разрушить их отношения с отцом. И вот теперь совершена самая страшная ошибка во всей ее жизни – она легла в постель с Кэшем Будро.

Чтобы избавиться от невыносимых дум и уснуть, она приняла снотворное и легла пораньше. И все-таки, пока лекарство не начало действовать, она успела не раз заново пережить всю сладостную муку сегодняшнего дня.

Воображение вновь рисовало его руки, его губы, его тело. Рядом с ней. Внутри. Она видела его обнаженным: сильным, мускулистым, прекрасным. В любви он был таким же, как во всем, – настойчивым, страстным и полностью раскрепощенным. Его репутация племенного жеребца была честно заработана. Одно только воспоминание о пережитом с ним было сильнее всего того, что было у нее в жизни до сих пор. Никогда она не чувствовала такой полноты ощущений во всем теле, то есть пока все это продолжалось. А когда кончилось, предчувствие катастрофы поглотило все ее существо. Она не заплакала, хотя очень хотелось. Слава богу, хватило сил сдержаться. Тогда бы сражение было окончательно проигранным. Его победа стала бы безоговорочной, а ее унижение – абсолютным. Ведь это было самое настоящее сражение. Он хотел доказать, что у него есть способ подчинить ее, и сделал это.

Он боролся за полную победу над ней, это ясно. Если бы он произнес хоть одно ласковое или просто участливое слово, удар по ее гордости не был бы так силен. Этого не было! Если бы он принудил ее, изнасиловал – было бы легче. Нет, когда он нес ее в свою кровать, она хотела этого.

Она ушла из его дома и приехала к себе. Вежливо поговорила по телефону с доктором Коллинзом и даже перекинулась несколькими ласковыми словами с Коттоном. То есть с ней – все в порядке. Она раздражена и обижена, но ее душа создана из твердого материала, и это не позволит ей упасть. Ее не так-то просто сбить с ног и тем более уничтожить.

Появившись на вырубке, она застала там троих рабочих, возившихся с грузовиком. Было ясно, что они заняты серьезным делом. Лица их были мрачны и сосредоточенны. При виде ее они даже не прекратили работу, чтобы поговорить с ней. Наверняка что-то случилось.

– Что здесь у вас такое? – крикнула Шейла, выйдя из машины.

– Несчастный случай, – ответил один, жуя табачную жвачку. – Прошу прощения, мэм.

Оттеснив ее в сторону, он поднял бухту троса и бросил через голову в грузовик.

– Какой несчастный случай? Где?

– Лесовоз перевернулся.

– Кто-нибудь ранен?

– Да, мэм. Одного придавило.

Больше объяснений не требовалось. Авария. Лесорубы любят рассказывать страшные истории, связанные с их работой. Она достаточно пожила среди них, чтобы знать, что несчастные случаи на вырубках всегда тяжелые, нередко и со смертельным исходом.

– Как он ранен? Почему мне не сообщили?

– Мы звонили вам домой, но вас уже не было.

– «Скорую» вызвали?

– Конечно. Сказали, куда приехать. Это далеко в лесу – чтобы знали, туда на четырех колесах не проехать. Они сказали, что доберутся. Эй, мисс Шейла, мэм, вы что делаете?

– Раз на автомобиле я туда не доберусь, поеду с вами.

Она смело встретила неодобрительные взгляды трех пар глаз.

– Вам нет никакого смысла ехать, мэм.

– Рабочая делянка не место для женщины.

– Не будем терять время, – решительно заявила Шейла.

Она влезла в кабину и сильно захлопнула за собой дверь.

Пожимая плечами и бормоча, что он не отвечает за неразумные поступки женщины, водитель сел за руль. Другие влезли в кузов. Машина тронулась по узкой извилистой лесной дороге. На крутом витке грузовик занесло, и он пошел юзом по глубокой топкой грязи. Они проехали несколько километров среди таких густых зарослей, что туда едва просачивался дневной свет. Водитель то и дело смачно проклинал неповоротливость машины, громыхающей по корням и колдобинам и черепашьим шагом пробирающейся к месту, где валили огромные сосны.

– Это там, – сказал водитель Шейле, кивнув в сторону.

Длинные стволы заполняли очищенное пространство вокруг, словно брошенная гигантской рукой охапка палок. Вся земля была устлана сосновыми ветками и иглами. Воздух буквально весь пропитался влагой. Сосновый запах стоял столь сильный, что невольно вспоминалось Рождество. Позже в разгаре дня все здесь наполнится духотой и пылью. Но в этот ранний час было еще свежо и чисто.

Шейла всегда любила раннее утро в лесу. Но сегодня она даже не заметила лесной свежести. Она видела только перевернувшийся лесовоз в центре делянки, выглядевший словно упавший на спину динозавр. Не дожидаясь остановки грузовика, она толкнула плечом дверь и распахнула ее, выпрыгнув на землю. Туфли ее сразу провалились в жидкую топь. Выдернув их и приподнимая юбку выше колен, она решительно направилась к молчаливой группе мужчин.

– Извините. Извините, – расталкивая локтями мрачных лесорубов, повторяла она.

Звук ее голоса действовал как жезл Моисея. Мужчины расступались в обе стороны перед ней, словно воды Красного моря. Когда последний человек отошел в сторону и она вступила в центр кольца, ей стало страшно. Огромный сосновый ствол раздробил ногу человека, лежавшего на спине с выражением невыносимой муки в лице. Глубоко вздохнув, она подошла ближе и опустилась на колени.

Его губы были обведены тонкой белой каймой агонии. Лицо стало восковым, как очищенная луковица, контрастируя с черной бородой. Оно было мокрым от пота. Зубы намертво сжаты и оскалены. И руки сцепились так крепко, как будто удерживали уходящую жизнь. Вся надежда несчастного сосредоточилась на Кэше Будро, который доверительным тоном рассказывал ему:

–..самый фантастический публичный дом, какой я только видел в жизни. Прямо там, в центре Сайгона. Ты заходил хоть в один, когда был там, Гли? Эти азиатские девочки умеют такое…

Раненый вскрикнул.

– Где это чертово виски, я же просил! – зарычал Кэш.

В тот же миг сквозь толпу мужчин, бережно передаваемая из рук в руки, проплыла бутылка «Джека Дэниэлса» и ткнулась в руку Шейлы. Она протянула ее Кэшу. Их глаза замкнулись, как электрическая цепь. Мгновенный ток прошел сквозь ее тело, погрузив душу в полное смятение.

Кэш молча взял бутылку и откупорил ее. Приподняв ладонью голову раненого, он поднес бутылку к его губам.

– Где эти сволочи из больницы? – произнес он одними уголками рта.

– Мне сказали, что их вызвали. Сейчас приедут.

– Кэш. – Раненый чуть отстранился от бутылки. – Ты думаешь, ее отрежут, мою ногу? Посмотри, она совсем плохая?

– Из-за этой царапины? Чушь! Ничего такого они делать не будут.

Кэш отдал Шейле бутылку и вытер пальцами мокрые губы и подбородок лесоруба.

– Не пудри мне мозги. Ее отрежут? Кэш оставил бодрящий тон.

– Не знаю, Гли, – серьезно ответил он.

Губы раненого снова скривились:

– Болит дьявольски, Кэш. Я не вру.

Он беззвучно застонал.

– Вижу, Гли. Крепись.

– Что будет с ребятишками, Кэш? Разве я смогу их кормить с такой ногой? А?

– Об этом не беспокойся. – Он улыбнулся и подмигнул. – Думай о чем-нибудь более важном. Вроде того, что теперь тебе не скоро придется танцевать с Мерибет. Будешь пока что сидеть в сторонке.

– Мерибет опять беременна. Семь месяцев уже. Работать ей нельзя. Кто же будет кормить малышей?

Он заплакал. Шейла не сводила с него глаз. Отчаяние было реальным, ощутимым, полным. Люди плачут от несчастной любви. Плачут в кинотеатре, глядя на выдуманные неудачи. Она не знала, что можно плакать оттого, что нечем кормить детей.

Господи, где же она жила до сих пор? Вот она – настоящая жизнь. Люди страдают. Им нечего есть. Она-то считала себя несчастной, много пережившей. А между тем она впервые видит истинное крушение. Его слезы обожгли ей душу.

– Это не должно тебя волновать, Гли, – ласково сказал Кэш. – Я позабочусь о том, чтобы они не голодали. Клянусь могилой матери.

Внезапно он поднял голову и прислушался.

– Слава Богу, я слышу, кто-то приехал. Наверное, они. Слышишь, Гли? У тебя начинаются долгие безмятежные каникулы.

– Кэш! – Рука раненого собрала в комок полы его рубашки. – Ты не забудешь своего обещания?

– Нет, Гли, – ответил тот, сжав в ответ руку лесоруба.

Страдающие черты лица на мгновение разгладились, но затем снова исказились болью.

Кэш положил его руку наземь и встал.

– Быстро с дороги! – крикнул он, делая отстраняющий жест рукой. Затем напустился на нерасторопных санитаров:

– Мы уж подумали, не провалились ли вы в чертово пекло?

– У нас был перерыв для завтрака.

– И чем же вы питаетесь? Свежими трупами? А ну, живее что-нибудь обезболивающее, чтобы парень отключился.

– Мы сами знаем, что делать, – запальчиво отозвался один.

– Ну и валяйте, – пробурчал Кэш сквозь сжатые зубы. – Тэни, Чип, черт бы вас побрал!

Перед Кэшем мгновенно выросли двое с дисциплинированностью юных нацистов.

– Налажен автопогрузчик?

– Готов к работе, Кэш.

– Хорошо. Все знают, кому что делать? Все знали. Все, кроме Шейлы. Она стояла с растерянным и беспомощным видом, глядя, как рабочие разошлись по всем направлениям. Кэш повернулся, едва не сбив ее.

– Посторонись. Ты мешаешься, – резко сказал он.

Она хотела возразить, но сейчас было не время сводить счеты. С достоинством, какое только она могла изобразить, она направилась по грязным кочкам к грузовику, доставившему ее сюда. Ей действительно нечего было делать на участке. Никакое равенство полов не могло изменить тот факт, что она здесь так же неуместна, как любой из этих лесорубов в ее гостиной.

Она видела Кэша, сидящего в кабине автопогрузчика и манипулирующего краном. Он осторожно поднял бревно, которое придавило лесоруба. Санитары подняли его с земли и, положив на носилки, понесли.

Оставшиеся на площадке сумрачно следили за тем, как носилки грузили в санитарную машину. Беззаботный птичий щебет казался чуть ли не богохульством в печальной тишине, которая длилась до тех пор, пока «Скорая» не исчезла среди деревьев.

Затем раздался голос Кэша:

– Что происходит? Каникулы начались? Пошевеливайся! – И чтобы смягчить приказ, добавил:

– Каждому по паре пива, если наверстаем половину вчерашнего.

В ответ раздался одобрительный гул.

– Пошевеливай задницами. Почему лесовоз все еще вверх ногами? Там нужен новый упор сзади. Нагрузку полегче. И чтоб я не видел постных физиономий. Он проследил за неукоснительным выполнением приказов и взглянул на часы. Казалось, его не занимает ничто, кроме работы.

– Я, по-моему, уволила тебя вчера? Ты что, забыл? Он резко поднял голову.

– Ты не уехала?

– Я здесь хозяйка. Ты слышал, что я сказала? Он пристально посмотрел на нее. Это был взгляд самца.

– Слышал. И отвечаю: я не забыл ничего из того, что случилось вчера.

– Я уволила тебя, – повторила она. – Почему ты вышел на работу?

– Потому что от меня не так легко избавиться, мисс Шейла. Ты наняла меня, чтобы я сделал работу, и я делаю ее. Причем не для тебя, не для Коттона. Для себя! – Он ударил себя в грудь. – Противно вспомнить, сколько лет жизни я ухлопал на это предприятие. И если кто-то хочет его прибрать к рукам, то он будет иметь дело со мной.

– Значит, мои слова не имеют никакого значения? Он снисходительно улыбнулся:

– Можешь говорить все, что тебе нравится. От этого не меняется главное – без меня ты не обойдешься. И мы оба знали это с самого начала.

Она обратила внимание на отлаженную работу бригады рабочих, приспосабливающих блок к перевернувшейся машине.

– Ты сегодня отлично справился с аварией. Учитывая эту заслугу перед компанией, я пока позволяю тебе остаться. Благодарю за то, что ты сделал для этого человека.

– Его зовут Гли.

– Я знаю, – оборвала она, сразу рассердившись на его упрек. – Гли Уильяме. Я распоряжусь, чтобы ему сохранили полную зарплату, пока он в больнице.

– Он, видимо, останется без ноги. – Это был вызов, который он бросил ей, чтобы посмотреть, далеко ли простирается ее благотворительность.

– Ему будет сохранена зарплата, пока это будет необходимо.

Кэш внимательно смотрел на нее. По какой-то необъяснимой причине она чувствовала себя так, словно должна была доказать свою невиновность некоему беспощадному судье.

– Что еще ты хочешь, чтобы я сделала?! – закричала она.

– Сегодня нельзя было работать. – Он кивнул головой в сторону опрокинутой машины. – Я знал, что это опасно. Земля слишком рыхлая. Если бревно во время погрузки даст смещение хотя бы на полсантиметра, лесовоз может перевернуться, потому что нет твердой почвы для опоры. Именно это и произошло. Моя ошибка в оценке погоды стоила мне хорошего человека. Гли отдал за нее ногу. А все потому, что я не желаю, чтобы ты спускала на меня собак, будто я валяю дурака и транжирю бесценное время. Не желаю, чтобы ты обзывала меня бездарным.