Мэвис Зейдлиц (№4) - Любящие и мертвые

Дон сцепил зубы так, что его красивое лицо приобрело нечто волчье.

Карл внешне был спокойнее всех.

— Фабиан, говорите поскорее, что вы там надумали, — сказал он ровным голосом. — Зачем вы нас собрали?

Адвокат втянул побольше воздуха и сосредоточенно откашлялся.

— Я собрал вас затем, чтобы сделать важное сообщение. Ваш отец... Короче, у меня находится его завещание. Совсем другое...

— Что такое? — проскрипел Дон. — Почему вы не говорили о нем раньше?

— Такова была воля вашего отца. Рэндолф Убхарт распорядился, чтобы о существовании второго завещания не было известно никому, кроме меня. Разрешите я напомню: первое завещание обязывало вас прожить в этом доме трое суток до того момента, когда Дону исполнится тридцать лет. Вы пробыли здесь уже двадцать четыре часа. Теперь в силу должно вступить распоряжение Рэндолфа Убхарта относительно нового завещания.

— Всего двадцать четыре часа? — удивился Карл и театрально взмахнул руками. — Мне кажется, что я здесь двадцать четыре дня.

— Мне не хочется подозревать вас, Дарк, но насколько второе завещание достоверно? — прорычал Дон.

— Юридическая практика знает подобное, — размеренным голосом ответил адвокат. — Этот документ, — он поднял руку с листком бумаги, — юридически правомочен. Я обязан его огласить.

Дон недоверчиво хмыкнул. Чем больше он нервничал, тем ярче играл румянец на щеках Ванды. Она посмотрела на Дона с явным торжеством.

— Что, дорогой брат, боишься? Отец обделил тебя во втором завещании?

— Ничего не известно, — остановил ее торжество Карл.

— Итак, согласно воле усопшего я оглашаю второе завещание, — начал Дарк, но его перебили.

— Каков старик! — закудахтал мистер Лимбо. — Он командует нами даже после своей смерти!

— Карл, уймись! — заорала Ванда. — Мои нервы этого не выдерживают.

Фабиан Дарк вновь откашлялся, оглядел присутствующих и приступил к чтению документа:

— «Я, Рэндолф Ирвинг Убхарт, будучи в здравом уме и твердой памяти, объявляю свою последнюю волю...»

— Старик в здравом уме, — захихикала кукла. — Значит, он нас опять надует. Каждый день будет объявлять о новом завещании. Этот сериал долго протянется...

— Заткнись, ты, уродина! — вновь завопила сестрица. — Адвокат, не обращайте на него внимания. Читайте!

И Фабиан Дарк начал читать дальше:

— «Я бы хотел в этот день и час поговорить с вами так, как если бы я встал из могилы. Надеюсь, что смерть не помешала собраться за столом двум моим сыновьям и дочери. Не сомневаюсь, что здесь также присутствуют экономка-домоправительница и мой поверенный в делах. Сидит ли здесь жена моего старшего сына? Я уверен, что он женился в соответствии с условиями моего первого завещания. Я допускаю, что за столом находятся жена Карла и муж Ванды. Представьте, что я вижу вас. Вы в ожидании и страхе — вдруг кто-то обойдет вас и вы не получите обещанного. Я прекрасно знаю: вы пять лет жили на годовом жалованье, наделали уйму долгов и понастроили много планов. Вам нужны деньги. Деньги нужны моим сыновьям, дочери, экономке и адвокату. Я не ошибся?»

Фабиан Дарк вспотел и приостановился, чтобы смахнуть пот со лба. Потом он прочистил горло и продолжил:

— "Да, я не ошибся. Мои дети всегда мне стоили очень дорого. Их вкусы вряд ли изменились за это время. Фабиан, сколько денег из моих запасов вы потратили, чтобы насытить эти аппетиты? А вы, Эдвина, хорошо ли вы следите за столовым серебром? Теперь я обращаюсь к тебе, Дон. Ты ведь брал в долг и, наверное, немалые суммы, обещая отдать с лихвой после того, как получишь наследство. А ты, Карл, очевидно, затеял несколько рискованных предприятий, в надежде расплатиться моими деньгами. Ванда, сколько денег у тебя выманили все эти проходимцы и шарлатаны, прикидывающиеся порядочными людьми?

Мои воистину дорогие дети, даже в могиле мне ясно: вы страшно нуждаетесь в деньгах. Вы ничего не хотите от меня, кроме денег. Я вас интересую только как источник дохода. Вы забыли, кто я и каков я. Разрешите вам напомнить. Во-первых, я всегда вас презирал и, во-вторых, всегда насмехался над вами. Я не любил своих жен. Но еще больше я не любил своих детей: они не оправдали моих надежд".

У Фабиана кончилось дыхание. Он остановился.

— Что вы нам читаете? — резким голосом осведомилась Ванда. — Что за пасквиль? Я не выдержу и сейчас уйду из-за стола.

— Потерпите, осталось совсем немного, — остановил ее Дарк. — С вашего разрешения я продолжу чтение.

— Если тебя, сестрица, тошнит, выйди на свежий воздух, — пробурчал Дон.

Фабиан надул щеки и с шумом выпустил воздух. Он нашел то место, на котором остановился.

— «... не оправдали моих надежд. Поэтому завещаю: девять десятых моего состояния должны пойти на благотворительные цели, а именно...»

Фабиан воспаленными глазами оглядел присутствующих и добавил от себя:

— Надо ли мне зачитывать список тех благотворительных учреждений и организаций, которые получат пожертвования от имени Рэндолфа Убхарта?

— Сколько? Девять десятых?! — зашипел Дон. — Сумасшедший грязный старикашка! Я сумею опротестовать этот бред, мне присудят...

— Вряд ли, — твердо сказал адвокат. — Не тешьте себя иллюзиями. Завещание законно. Прежде, чем придумать все это, Рэндолф проконсультировался с юридическими светилами.

— Силен старик, — усмехнулся Карл. — Как ловко он нас провел. Он и при жизни умел устраивать подобные делишки. Ты должен это знать, Дон.

— Девять десятых... — Дон не мог оправиться после удара. — Что же остается нам? Жалкий миллион?

— Надеюсь, старик оставил мне десять центов на чашечку кофе, — прокукарекал мистер Лимбо.

— Стойте! Замолчите! — Ванда тяжело дышала. — Мы еще не дослушали завещание до конца.

Фабиан держал лист на вытянутой руке.

— Читаю дальше. "Если все пункты моего первого завещания выполнены, то оставшаяся одна десятая наследства должна быть поделена между моими сыновьями, дочерью, женами сыновей и мужем дочери, моей экономкой и поверенным. Поделена поровну.

После этого вы должны пробыть в «Толедо» еще сорок восемь часов, чтобы весь срок нахождения в поместье составил семьдесят два часа. В полночь, когда истечет срок, вы должны пройти в усыпальницу, чтобы отдать мне последние почести. Мой дух будет с вами полчаса.

Хочу сделать важное уточнение. Если за оставшиеся сорок восемь часов кто-либо из вас умрет, его доля должна быть поделена между остальными поровну.

Теперь я оставляю вас в раздумьях обо мне и о себе. В заключение хочу напомнить, что вы делите мои деньги. Я собрал их благодаря тому, что жил по принципу: «Выживает только достойный».

Фабиан смолк.

Тишина в столовой была невыносимой. Я с тревогой смотрела на своего «мужа» и боялась за его рассудок.

— И все же мне не все ясно, — Дон вытер мокрый лоб ладонью. — Сколько я получу?

— Нас шестеро, нам полагается одна десятая наследства Убхарта, — Фабиан оперся о край стола: видимо, ему тоже было нелегко. — Значит... значит, одна доля равна... Короче, это около двухсот тысяч долларов. — Он выговорил, наконец, хоть какую-то цифру!

Ванда рассмеялась так, словно зарыдала.

— О, как отец знал нас! Он знал все наперед и все рассчитал!

Он поманил большими деньгами, а потом показал кукиш. Лежит в могиле и корчится от радости: Дон не получит своего огромного наследства. И мы с Карлом не получим своего миллиончика.

— Двести тысяч — неплохие деньги, — мягко возразил ей Фабиан.

— Как раз хватит, чтобы расстаться с долгами, — закудахтал мистер Лимбо. — Расстаться с долгами и с деньгами и жить без того, и без этого.

— Да, эти деньги помогут вам. Карл, расквитаться с кредиторами, что само по себе уже неплохо. Вам нужно будет только воздержаться от новых финансовых авантюр.

— Что говорить о Карле, — верещал карлик, — поговорим лучше о Ванде. Ей хватит, чтобы откупиться от вымогателей? Или вот Дон. Он ведь наделал столько долгов, сколько звезд на небе...

— Умолкни! Ты дурак. Карл! Что толку ссориться и дразнить друг друга? — Дон, как мне показалось, пришел в себя. — Фабиан утверждает, что завещание законно. Да, мы оказались в ловушке, понадеявшись на деньги старика. Теперь уже ничего не переделаешь. Нам надо сохранить хотя бы те жалкие крохи, что он швырнул нам из могилы. Проведем тихо-мирно оставшиеся сорок восемь часов и разъедемся.

— Он потребовал от нас пробыть подле него полчаса. «Отдать последние почести»... Я отдам! Я подожгу его усыпальницу, — Ванда подняла руки, сжатые в кулаки, и потрясла ими.

— Меня тут назвали дураком, — Карл встал и выпрямился. — Но я вижу истинную цель этого завещания. Цель и смысл нашего пребывания в поместье.

— Что вы имеете в виду? — настороженно спросил Пейтен.

— Слова Рэндолфа Убхарта: «Выживает только достойный». Старик все предусмотрел. Каждый из нас надеялся на гораздо большие деньги.

— Говори прямо, — потребовал Дон.

— Отец сделал уточнение: если за сорок восемь часов кто-либо умрет, его часть делится между оставшимися.

— Ну и?..

— Чем меньше нас останется, тем большую долю получают... живые, — Карл споткнулся на последнем слове. — Старик указал нам путь, и этот путь — убийство. Боюсь, оставшиеся в живых, когда придут в усыпальницу, услышат смех... Рэндолфа Убхарта.

— Подстрекательство к убийству — вот как это называется, — Пейтен тоже встал и снял свои очки. — Ваш отец составил завещание, по которому выгодно убивать. Извините за прямоту.

— Заметьте, кое-кто знал это! — торжествующе сказал Карл. — Это давало значительные преимущества перед остальными.

— Что вы несете? — Фабиан Дарк утратил всю свою респектабельность и высморкался в кулак.

— Да, вы знали, какие окончательные условия ставит старик. И подготовились, — Пейтен протер очки и посмотрел на свет, насколько чисты стекла. — И вот результат — наследство надо делить уже не на семерых, а на шестерых.

— Опомнитесь! — завопил адвокат.

— Теперь понятно, почему убита Эдвина.

Глава 8

Прогнозы, основанные на том, что после пережитого никто не уснет, не оправдались. Я уснула, как убитая. Легла в шесть утра, а проснулась в третьем часу пополудни.

Проснувшись, я поняла, что ужасно хочу есть. Только вряд ли кто-нибудь будет готовить обеды в такой момент — прислуга глубоко скорбит по случаю смерти экономки.

После душа я надела черную юбку и шикарный черный бюстгальтер с кружевами и рюшами. А чтобы все могли оценить его по достоинству — бюстгальтер на две трети состоял из нежнейших кружев, — пришлось набросить прозрачную блузку.

Дона нигде не было — ни в гостиной, ни в его спальне. Я прошла через все комнаты, заглянула во все закоулки и спустилась на первый этаж.

Понятно, куда идет голодный человек — он идет в столовую. Но и там меня ждало разочарование: на девственно чистом столе не было даже скатерти.

В общей гостиной я, наконец, обнаружила вещь органического происхождения — это был Грегори Пейтен.

Как я ему обрадовалась!

— Доброе утро, Грег!

— Хелло, Мэвис!

Он взглянул на меня и слова застряли в его горле: все-таки мой черный бюстгальтер обладает феноменальной притягательной силой. Можно только гадать, какой из Пейтена психоаналитик, но то, что он стремительно обнаружил новую область для исследования, — это несомненно.

— Где Ванда, Карл? Где все? — спросила я.

— Ванда никак не может прийти в себя... Карла и вашего мужа я видел — кажется, они вышли прогуляться.

— Карл и Дон?.. Гуляют вместе? Невероятно!

— Не уверен, что вместе: выходили они порознь. Ваш муж — час назад, а Карл — совсем недавно. Далеко они не уйдут: лейтенант не разрешил покидать пределов поместья.

— А где мистер Дарк?

— Адвокат не появлялся.

— Что полиция? В доме? Или копы предпочитают подвалу свежий воздух?

— Насколько я знаю, один полицейский дежурит в холле, а целая ватага отбивает атаки репортеров у ворот. Газетчики прознали про убийство, а так как семейство Убхартов до сих пор вызывает пристальный интерес публики, то надо сказать спасибо полицейским, иначе бы мы потеряли остатки покоя...

В этот момент резко зазвонил телефон.

— Алло! — Грегори взял трубку и вскоре передал ее мне с большим удивлением. — Спрашивают вас.

— Интересно... — я приложила трубку к уху, гадая, кто бы мог искать меня в этой глуши.

— Миссис Убхарт? — спросил грубый мужской голос.

— Да, это я.

— У телефона сержант Донован. У ворот околачивается парень, который говорит, что он ваш друг и что вы наверняка захотите встретиться с ним. Его имя Рио. Ну, что вы решите? Пропускать его или нет?

— Конечно, пропустите! И спасибо за звонок.

Грегори Пейтен все это время прислушивался к моему телефонному разговору.

— Сейчас сюда придет мой друг, — сказала я. — Ну что вы так уставились? У вас никогда не было друзей? Вы не допускаете, что у меня могут быть друзья? В чем дело?

— Я знаю, что такое друг, — медленно ответил Пейтен.

— Хм... Я понимаю, что у психоаналитиков все не так, как у людей, но не до такой же степени! Вы все усложняете, во всем видите какой-то «второй слой», «третий слой». А между тем за любой условностью и сложностью находится одна или две очень простые вещи. Вы употребляете какие-то навороченные термины и непонятные слова, когда можно сказать: «кретинизм» или «дурость». Ваш Фрейд, я много слышала о нем. Так вот, если хотите знать мое мнение, то он изобрел всю эту чушь, чтобы прикрыть собственные грязные мыслишки.

— Про Фрейда вы слышали. А про Юнга? Адлера? — допытывался Пейтен.

— Нет, с этими ребятами я не встречалась. Бог миловал. А что? Я нормальная женщина со здоровыми рефлексами. Болела ветрянкой в детстве, но ветрена не больше и не меньше, чем любая другая женщина. Так что сейчас я вас покину, потому что мне надо встретить Джонни.

— Какого Джонни?

— Своего друга. ДРУГА. Я должна продолжить объяснения или мне позволительно пообщаться с Джонни?

Пейтен ничего не ответил.

В холле меня заметил коп. Он взглянул на миссис Убхарт, глаза его округлились, а язык вывалился.

— Что, онемел? — спросила я вместо приветствия. — Я миссис Убхарт.

— Какая леди! — донесся восхищенный выдох.

— Мне передали, что сюда направляется мой друг, мистер Рио, — я была терпелива в своих объяснениях с этим болваном, глазки которого ощупывали каждую складочку моего наряда.

— Да-да, мне звонили и предупреждали, — выдавил коп. — Могу ли я вам помочь, миссис... э... Убхарт?

— Можете. Уберите свои глаза подальше.

— Ваша просьба невыполнима. Разве что... я должен ослепнуть, а то и умереть.

Я поняла, что напрасно трачу время, и, обогнув остолбеневшего полицейского, вышла на крыльцо.

Показалась машина Джонни. Я подбежала. Едва мой компаньон заглушил мотор, как я уже распахнула дверцу.

И я, и Джонни были рады встрече. Что ни говори, мы притерлись друг к другу. К тому же несколько пережитых вместе неприятностей сближают людей, тем более, что все неприятности происходили по вине Джонни.

— Привет, Мэвис. Отлично выглядишь, — добродушно проворчал мистер Рио. — Где мы можем поговорить?

— Пойдем ко мне, в апартаменты. «Супруг» куда-то выскочил...

— Изумительный план! Едва муж за порог, как распутная жена тянет в спальню чужого мужика.

— Что за глупости! Ты бесповоротно испорчен, совсем, как Фрейд!

— Фрейд? Кто это? Член семейства Убхартов?

Въедливый Джонни рассмешил меня.

— Нет, Фрейд — это тот врач по мозгам, который придумал кучу терминов, так что теперь и шагу нельзя ступить, чтобы твой поступок не был истолкован так или иначе. Многие люди, между прочим, загребают на этом деле большие деньги.

— Оставим Фрейда в покое, — Джонни скривился так, будто у него заболели зубы. — Ты не ответила на мой вопрос: где мы можем поговорить?

— Ну вот... на природе... здесь, — я осмотрелась. — Можем прогуляться вокруг дома.

— Годится, — от нетерпения Джонни пританцовывал на месте. — Итак, делаем вид, что гуляем.

Он подхватил меня под локоть и увлек за угол. Джонни тащил девушку так, что она подумала, не установить ли попутно мировой рекорд по бегу.

Наконец, мистер Рио перешел на шаг.

— Рассказывай. И давай покороче.

— Что короче?

— Чем вы занимались ночью?

— Что-о?!

— Я спрашиваю про убийство, дура! В газетах почти ничего нет, одни намеки. Что произошло этой ночью?

— Ничего особенного. Задушена домоправительница Эдвина.

— Нет, не надо коротко. Расскажи поподробнее.

— Поподробнее — это неприлично. Имею я право на небольшие секреты или нет? Ты, конечно, сыщик и привык копаться в чужом белье, но и я ведь...

— О! — взвыл Джонни. — Твои личные тайны меня не интересуют! Говори о том, что имеет отношение к убийству.

Слегка помучив Джонни, я выложила ему все, что знала и видела. Прогуливаясь, мы подошли к самому краю скалы, на которой приютилось поместье. Внизу голубел залив.

Ветер рванул мою юбку кверху так, что я на мгновение почувствовала себя голой.

Джонни, увы, не интересовали мои ноги и все остальное. Он уселся на краю обрыва и то же самое предложил сделать мне.

— Садись, мы еще не закончили, — сказал он. Я держала юбку обеими руками и пыталась примоститься возле Джонни. Поняв, что его сейчас интересует только мертвое тело Эдвины, а не живое — Мэвис, я забыла о своем наряде и принялась рассказывать... Говорила я долго и подробно, как просил компаньон.

Глядя на залив, Джонни кусал губы. Он пытался осмыслить происшедшее.

— Карлик, который оказывается говорящей куклой... Рыжеволосая красивая уродка, которая вышла замуж за своего врача... Свечи и цепи, которые звенят... Ну и нагородила ты, Мэвис! — Джонни произнес это злым голосом. — Я ни за что бы не поверил в эту чертовщину, если бы не был уверен...

Он тяжело вздохнул.

— В чем ты уверен, Джонни?

— В том, что всей твоей фантазии не хватило бы, чтобы такое выдумать! Да, я невысокого мнения о твоем воображении, Мэвис. Конечно, ты могла бы сказать, что этот Грегори Пейтен похож на Грегори Пека, но этим бы и ограничилась. А тут такие страсти!..

— Значит, ты утверждаешь, что твой компаньон — ограниченный и примитивный человек?

— Успокойся! Для дела это даже лучше. Меня интересует, что собирается предпринять этот настырный лейтенант.

— Фром? Понятия не имею.

— Он и мог тебе ничего не сказать: ты ведь одна из подозреваемых. Жена Убхарта! Точнее, идиотка, выставляющая напоказ свои ноги.

— Джонни, если и дальше ты намерен меня оскорблять, то я здесь не задержусь ни на минуту! В конце концов я не виновата, что ветер задирает юбку и ты пялишься на мои прекрасные ноги.

— И ты говоришь это так, словно твои ноги не торчат у меня перед глазами каждый день! — Джонни с насмешкой глянул мне в лицо, опустил глаза пониже и присвистнул. — А вот этих черных кружев я давненько не видал.

Я попробовала прикрыть грудь одной рукой, а второй рукой удерживала рвущийся на волю подол юбки.

— Давай говорить только по делу, — официально предложила я. — Что ты думаешь насчет всей этой ситуации?

— О'кей. Начнем разматывать клубок с самого начала. Дональд Убхарт обратился к нам в агентство, будучи в затруднительном положении. Он хотел, чтобы его третья жена провела вместе с ним в поместье отца три дня и осталась живой, иначе он не получит своего огромного наследства. Так?

— Правильно.

— Значит, убить должны были тебя как третью жену. А убили никчемную экономку, черт ее побери!

— Хм... Разделяю твою досаду по поводу того, что я еще жива.

— Не обижайся, — сказал Джонни и в очередной раз вздохнул. — Я ведь рассуждаю с позиций логики. Если кто-то намерен помешать Дону Убхарту получить его миллионы, то это должен быть либо Карл, либо Ванда с мужем, либо все трое.

— А мистер Лимбо?

— Кончай пороть чепуху, — фыркнул Джонни. — Мы вернулись к тому, с чего начали: для убийства жены Убхарта есть мотив, и сразу у троих человек. А для убийства экономки такого мотива нет.

— Эдвину могли убить просто... ну, скажем... из неприязни. Эта дамочка мне сразу не понравилась: чопорная, высокомерная, злая. Старая дева, и этим все сказано.

— И за это ты могла бы ее убить?

— Нет. За это не убивают, увы.

— То-то же! — рассердился Джонни. — Разгадка этого убийства находится в подвале. Маски на стенах, звон цепей... Ничего подобного нет в культовых обрядах африканцев. И на сатанинские обряды это не похоже.

— А на что похоже?

— На декорации спектакля, круто замешанного на мистике. Режиссер-извращенец потакает низменным вкусам таких же ненормальных, как он сам.

— Так ты полагаешь, что свечи и цепи — род игры, спектакля, забавы? — я подыскивала подходящие слова. — Но там, внизу, совсем не весело, поверь мне! Там страшно. И если кто-то решил развлекаться подобным образом, его надо лечить!

— Врач в вашей милой компании уже имеется, — задумчиво сказал Джонни. — Ладно, помолчи. Я хочу кое над чем поразмышлять. Есть вещи, которые мне совсем не ясны. Например, этот чертов адвокат! Фабиан Дарк с самого начала знал про второе завещание.

Джонни замолчал. Лично я не нахожу ничего хорошего в молчании. Наоборот, мне всегда казалось, что истину можно извлечь только из разговоров, когда мысль летает, подобно теннисному мячу, от одного партнера к другому.

Но Джонни упорно рассматривал что-то в пространстве своими затуманенными глазами и не обращал на меня никакого внимания.

Я встала, потопталась на месте и начала обозревать окрестности. Позади нас возвышался особняк, ярко освещенный солнцем. И вдруг я заметила невдалеке от дома какое-то строение.

Если это не коттедж и не конура для собаки, то что же это? Надо узнать.

Я еще раз взглянула на задумчивого компаньона и решительно шагнула на дорожку.

Строение было загадочным и непонятным: дверь и ни одного окна. Подойдя ближе, я увидела замок на двери. Замок был на цепи. Я пошла вдоль стены и вскоре заметила прикрепленную тяжелыми болтами медную доску:

РЭНДОЛФ ИРВИНГ УБХАРТ

Пониже были указаны даты жизни: 1901 — 1954. Была еще одна надпись: «Все преходяще — кроме меня».

Неожиданно кто-то кашлянул у меня над ухом. От неожиданности я подпрыгнула так, что чуть не улетела в небо. В моей жизни был только один подобный случай — в казино в Лас-Вегасе. Я собиралась сделать ставку, как вдруг кто-то крикнул над ухом. Не помню, отчего этот парень завопил — от радости или от огорчения, но я столкнула его под стол и саданула каблуком под ребро.

Я с трудом усмирила свое сердце, стучащее в ушах, как отбойный молоток. Медленно повернулась. Позади стоял Джонни. Он подошел так тихо, что я решила — это закашлялся покойник.

— Мэвис, чего ты так дрожишь? — участливо поинтересовался Джонни. — У тебя нервы не в порядке. Делай по утрам холодные обтирания.

— После того, как я побывала в подвале, ты хочешь, чтобы мои нервы не были натянуты, как струны, — огрызнулась я. — Лучше скажи: что это за место? Что за здание?

— Мавзолей. Склеп. Усыпальница... Богатый человек может себе такое позволить.

— Честно говоря, я слишком буквально поняла слова о том, что Рэндолф Убхарт похоронен здесь. Значит, он покоится не в доме, а в склепе?

— В старинных усадьбах бытовала такая традиция, — ответил Джонни. — Ты обратила внимание на этот девиз, или кредо: «Все преходяще — кроме меня»? Что бы это значило?

— Безмерное самомнение!

— А может, сарказм? Как ты полагаешь, у старика было чувство юмора?

— Если и было, то весьма своеобразное. Он любил черный юмор. Этот старик непонятен и страшен. Мне кажется, он здесь, рядом. Скрывается в доме, бродит по ночам...

— Ты забыла, что за пять лет он истлел. Ему не до прогулок по дому...

— Джонни, дорогой, пойдем отсюда. Если я останусь здесь еще пять минут, то ночью не усну.

Джонни прищурился и подмигнул мне:

— А может, заглянем в склеп? Ты говорила, что Рэндолф Убхарт потребовал в своем завещании отдать ему последние почести. Вот мы и...

— Нет! И к тому же склеп на замке.

— Сейчас проверим, — Джонни подошел к двери и подергал за ручку. — Заперто, черт возьми! Хотя...

Он наклонился и внимательно осмотрел замок.

— Кажется, недавно кто-то здесь ковырялся. Полюбуйся, Мэвис!

Я осторожно подошла к двери усыпальницы и глянула на замок. Кто-то смазал его — это было очевидно. Замок и два звена цепи, на которой он висел, блестели от смазки, в то время как остальная часть цепи была покрыта патиной и ржавчиной.

— Значит, не у меня одного появилась мысль посетить старика, — удовлетворенно потер руки Джонни. — Но у того, кто был здесь, наверняка имелся ключ!

Джонни еще раз все осмотрел и отошел от двери.

— Однако как это можно связать с убийством экономки? Не знаю... — он сделал брови домиком. — Мне пора ехать, Мэвис.

— Джонни! — я вцепилась в него, как кошка на пожаре в рукав пожарного. — Не оставляй меня здесь одну.

— Ты действительно какая-то нервная, — удивился Джонни. — Заболела?

— Нет, но... Понимаешь, вчера во время обеда Фабиан Дарк сказал, что Рэндолф Убхарт был нехорошим человеком. То есть он сказал это как-то иначе, но суть та же. Эдвина помогала хозяину справлять в подвале шабаш. Эдвина была его подручной.

— Ты уже говорила мне это, но я не вижу здесь ничего такого, за что можно было бы зацепиться.

— Однако... — мне стало тяжело говорить, словно Рэндолф Убхарт сдавил мою шею невидимой рукой. — Этот девиз... это кредо: «Все преходяще — кроме меня»... Может, старик намекает на свое бессмертие? Продал душу дьяволу или что-то в этом роде.

— Точно, ты больная, — уверенно заключил Джонни.

— Допустим, что Фабиан Дарк не солгал и Эдвина обслуживала хозяина, потакала его извращенным прихотям, — я старалась говорить спокойно. — Теперь представь: кто-то — сам хозяин или другой... не знаю, кто, — велел Эдвине сделать в подвале эти... декорации. Эдвина зажгла свечи... Она ждала... Опять же, я не знаю, кого. Рэндолфа Убхарта? Может быть. Ждала его так же, как и пять лет тому назад. Теперь я вижу, что усыпальницу открывали. Ты считаешь, что туда входили. А если... наоборот?

— Что-о?

— Если из склепа кто-то вышел?

Джонни был ошарашен.

— Ты намекаешь на то, что кого-то выпустили из склепа? У тебя есть извилины, малышка. Ты сказала нечто важное... Скажи, отчего ты все время так дрожишь? От страха или от голода?

— В доме нет экономки, а значит, нет и обеда.

— Сочувствую. Сам я поел в Санта-Барбаре, — пробормотал Джонни. — О тебе я как-то не подумал...

Мысли его были заняты совсем иным, чем мой пустой желудок. В задумчивости Джонни направился к машине.

— Джонни! Ты сказал, что у меня есть мозги. Но что тебя заинтересовало в моих рассуждениях?

— То, что ты говорила об играх Рэндолфа с Эдвиной в подвале.

— Но я знаю о них только со слов Фабиана Дарка.

— Фабиан Дарк! Спасибо, что напомнила о нем. Это важная фигура на нашей шахматной доске.

Глава 9

Мы с Джонни распрощались у крыльца, и он умчался на машине в Санта-Барбару. Счастливчик, ему не грозят убийством, если, конечно, он сам не затеет ссору с какими-нибудь подонками. Впрочем, Джонни редко ссорится с чужими людьми — он осторожный, мой компаньон.

Я вошла в дом и вновь попала под массированный обстрел глаз сержанта. Сделав вид, что ничего не происходит, я немного повиляла бедрами, дабы у сержанта разыгралось воображение и он не смог уснуть на посту.

Наши с Доном апартаменты по-прежнему пустовали. Дона не было. Мой желудок, отчаявшись получить пищу, успокоился, приступы голода больше не мучили меня.

Я приняла ванну и отыскала в чемодане великолепный наряд — платье из одних кружев. «Черные волны» — так я его называю. В талии платье перехватывается толстым черным кожаным ремнем, и это сочетание — кружев и кожи — придает мне, скажу без ложной скромности, очарование цивилизованной амазонки. Впрочем, в таком платье могла бы щеголять и героиня какого-нибудь фильма ужасов.

Теперь духи. Что выбрать: «Капитуляцию» или «Грех»? Капитуляция? Нет, это чересчур. Я никогда не сдаюсь без боя. Грех, пожалуй... Мэвис грешна и не скрывает этого. Иначе она не была бы настоящей женщиной. Пометив духами самые «грешные» части своего тела, я отправилась вниз.

После всего пережитого особняк казался мне трюмом затонувшего корабля или гробом для всех желающих. Смеркалось. Страх, который я смыла в ванне струёй горячей воды, вновь прилип ко мне.

В гостиной адвокат Дарк готовил себе коктейли. Он оценил мой черный наряд амазонки и усмехнулся. При этом глаза его сверкнули по-кошачьи.

— Побежден! — он развел своими толстыми ручками. — Вы очаровательны, Мэвис, и, конечно же, знаете это. Позволительно ли приготовить коктейль победительнице?

— Жимлет, если вы помните, — согласилась я и оседлала высокий табурет.

Адвокат смешал коктейль и поднес его мне на вытянутой ладони, как королеве.

— Прислуга уже оправилась после смерти экономки, — сообщил он. — И потому в половине восьмого будет ужин. Я не видел вас за ленчем. Вы правильно сделали, что не пришли: нам подали какую-то гадость под названием «рагу».

— О чем угодно, только не о еде! — взмолилась я.

— Тогда — о вас, — сделал галантный жест Дарк. — Где вы сегодня гуляли и с кем? С Доном? С Карлом? Вас троих не было в доме. Пейтенов я тоже не видел. Как вы полагаете: они спали или занимались психоанализом?

— А что делал лейтенант Фром?

— Днем я видел его, — ответил Фабиан. — Похоже, что лейтенант проведет с нами вечер и ночь. Выражение лица у него кислое: расследование зашло в тупик. Бедная Эдвина! Никто не может даже установить причину ее смерти.

— Мистер Дарк, я давно собиралась поговорить с вами...

— Про Эдвину?

— Нет. Про Рэндолфа Убхарта. Что это был за человек?

Фабиан, не торопясь, раскурил сигарету.

— Вы задали сложный вопрос... Несомненно, Рэндолф был страстным мужчиной. Несомненно и то, что у него было извращенное чувство юмора.