Планета беженцев с Заратустры - Всем стоять на Занзибаре

Но двери открылись, и четверка растворилась в мельтешении тел на платформе.

КОНТЕКСТ (8)

ИЗОЛЯЦИЯ

«На поверку человечеству как биологическому виду идеализм подходит как корове седло. Наилучшее тому доказательство – неспособность ни одной из сторон, увязших в неразрешимом конфликте на Тихом океане, воплотить поставленные цели, а ведь идеалы и той, и другой сформулированы так просто, понятно и привлекательно, что беспристрастный наблюдатель не может не удивляться, почему за декларациями намерений не последовало – с непреложностью рассвета по окончании ночи – перехода к последовательным действиям.

«Отдайте богатства тем, кто их создал!» Вот идеал, способный отправить в крестовый поход всех, кто понимает его как экспроприацию собственности у землевладельцев, раздачу земли, чтобы каждая семья могла получать разумное пропитание, и отказ от выплаты долгов кредиторам, дававшим под грабительские проценты. Отталкиваясь от этого, китайцы ринулись вперед – только вот сами себя перехитрили, замахнувшись на слишком многое. Они утратили способность различать между злом, на которое ополчились, и влиятельными традициями, которые – буквально – лежали в основе образа жизни тех людей, которых они надеялись привлечь под свое знамя. Вскоре они попали в ту же яму, что и их соперники, которые десятилетиями игнорировали тот простой очевидный факт, что для умирающего с голоду «свобода» подразумевает миску риса или – если воображение у него богатое – здорового быка, который тащил бы его плуг, и ровным счетом никакого отношения не имеет к голосованию за депутата от той или иной партии.

Аналогично солдаты царской армии во время Первой мировой войны дезертировали en masse[25] не под влиянием большевиков, а потому что им надоело воевать и они хотели работать на своих фермах, к тому же до этих рьяных поборников красного знамени дошло, что, пока они умирали за границей, дома разваливалось то, что они желали охранять. Поэтому они все побросали. Китай, как до него Россия, обнаружил, что окружен целым роем наследников мантии покойного маршала Тито, причем немало таких нашлось на территории самого Китая.

Однако к тому времени вследствие неумелости, расовых предрассудков против белых, ведения правых войн неправедными средствами и скверной организации дела оппозиции (или если хотите «нашей стороны», хотя у меня язык не поворачивается назвать эту кучку неумех «нашей стороной») были настолько плохи, что одномоментный захват значительной территории только восстановил приблизительное равновесие в этом противостоянии, которое и по продолжительности, и по безрезультатности вполне способно переплюнуть Столетнюю войну, а вовсе не склонил чашу весов в ее пользу.

Мы не можем даже со всей честностью утверждать, что этот захват стал плодом предвидения и планирования: подвернулась возможность что-то присвоить, мы это присвоили. Не верьте тем, кто пытается утверждать, будто существование Изолы доказывает превосходство западной системы. Китайцы просто не смогли бы подмять ее под себя. Не было никаких проявлений недовольства, которые они могли бы использовать. Как разжечь ненависть к далеким, жирующим в столице землевладельцам и взяточникам, если амбиции простых людей не простираются дальше того, чтобы выбиться в первые или занять соответствующий пост, чтобы оказаться на положении вторых?

Жизнь на Филиппинах стала невыносимой задолго до гражданской войны 1980-х годов. Сложившаяся ситуация (которую некоторые ошибочно называют победой анархии, но которая, как скажет вам любой пристойный словарь, таковой не являлась, а представляла собой всего лишь распоясавшееся свободное предпринимательство) привела страну на грань окончательного развала. Среднегодовое число нераскрытых преступлений достигло тридцати тысяч при населении менее чем в пятьдесят миллионов. С точки зрения жителей архипелага Сулу, где совершалась большая их часть, преступление, из-за которого они восстали и за которое в конечном итоге застрелили президента Сайяха, заключалось в том, что он попытался ограничить их традиционное право резать и воровать. Это было непростительно.

Среди столь превозносимого большинства в восемьдесят восемь процентов голосов на референдуме за вход в состав США, несомненно, были и те, кто уповал, что правительство и полиция Большого брата в Вашингтоне гарантируют им более спокойную жизнь, избавив от необходимости закрывать окна пуленепробиваемыми ставнями и рыть в саду окопы. Однако много больше было таких, кто рассчитывал, что посулы Большого брата (права полноправного штата и миллиард долларов экономической помощи) станут тем сладким пирогом, от которого они смогут отхватить жирный кусок.

Ну и чьи же мечты сбылись? Ты, верно, шутишь, дорогой читатель. Хваленый миллиардный бюджет на восстановление до карманов туземцев не дошел. Его потратили на строительство дорог и аэродром, на оснащение портов и военных баз. И хотя орудовавшим до того безнаказно контрабандистам и спекулянтам бесспорно перекрыли кислород, чтобы избавиться от них, новые хозяева ввели военное положение, которое с 1991 года так и не отменили!

Окрещенный Изолой на том основании, что Монтана была гористой местностью, а новое приобретение – изолированной островной территорией, Последний штат попал из огня да в полымя. Американцам, однако, на тот момент отчаянно требовалось построить военные базы как можно ближе к азиатскому побережью, поэтому Большой брат был более или менее доволен.

Когда же китайцы попытались нанести контрудар, обхаживая Ятаканг, их ждало разочарование. Ятакангцы – потомки народа, некогда доминировавшего в Юго-Восточной Азии, и твердо держатся традиционного милитаристского афоризма: задумывая альянс, первым делом надо готовиться к тому дню, когда союзник ударит тебя в спину. То, что они азиаты, – еще не означает, что они готовы пустить к себе своих желтых братьев. Не следует предполагать (как это сделал ряд известных мне пустоголовых в Вашингтоне) и того, что, стукнув головой в пол по-пекински, они решили стать второй Изолой. К чему? В Ятаканге все замечательно: это одна из великих мировых держав, к тому же, по азиатским меркам, страна сказочно богатая и, судя по нынешнему положению дел, может до Судного дня развлекаться, стравливая Пекин и Вашингтон.

До Судного дня? Ну, это, пожалуй, небольшое преувеличение. Есть одно светлое пятно в общей мрачной картине, известной как зона Тихоокеанского конфликта. По моим расчетам, к 2500 году или около того мы перебьем всех до последнего представителей нашего вида, настолько безмозглых, чтобы участвовать в таком бесполезном времяпрепровождении, как война «идеалов», и – если повезет – генов от них не останется, поскольку их, как правило, будут убивать в возрасте, по меркам нашего общества, слишком раннем для того, чтобы брать на себя ответственность за деторождение. А после ради разнообразия мы, возможно, поживем в покое и мире».

«Лучше? Чем что?» Чада С. Муллигана

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (7)

ОРУЖИЕ И БЕЗДЕЛЬЕ

В опустевшей, казавшейся теперь неприкаянной квартире Дональд места себе не находил. Он почти порадовался бы возвращению Виктории и необходимости вести себя как ни в чем не бывало, пока Норман не «запрограммирует» власти, чтобы ее арестовали.

Он набрал телефонный код, чтобы из кухни квартала принесли обед, но между заказом и появлением судков его аппетит как будто разъела апатия. Он поставил пластинку, которую недавно купил, и сел смотреть на подстроенную под музыку игру красок на экране. Композиция только-только началась, а он уже снова вскочил и принялся бесцельно бродить по гостиной. Ни на одном канале телевизора не нашлось программы, которая бы его заинтересовала. Пару дней назад один знакомый уговорил его купить полиформ-набор. Подняв крышку, он подумал было, не начать ли лепить копию роденовского «Поцелуя», но убрал руку и дал крышке Упасть снова.

Злясь, на самого себя, он уставился в окно. В эти вечерние часы коллаж Манхэттена сиял ярче всего – пещера Аладдина в многоцветных огнях, великолепных и зрелищных, как звезды в центре галактики.

«Вон там – миллионы людей… Точно смотришь в небо и спрашиваешь себя, которое из этих солнц светит таким, как мы. Господи, когда я в последний раз смотрел в ночное небо? Неожиданный вопрос его потряс. В последние годы огромное число людей вообще не выходят из дома по вечерам, разве только по определенному делу, а тогда вызывают к подъезду такси и на открытом пространстве проводят не дольше, чем требуется, чтобы пересечь тротуар. Бродить по вечерним улицам города не обязательно опасно: сотни тысяч, которые еще продолжают по ним гулять, достаточное тому доказательство. На четыреста миллионов жителей города приходилось по два-три мокера в день, и все равно многие вели себя так, будто и за угол нельзя завернуть, чтобы на тебя не напали. Разумеется, в мегаполисе не обойтись без потасовок, ограблений, войн между бандами.

Но ведь может же и нормальный человек пойти по своим нормальным делам, правда?

Привычка укоренилась в сознании Дональда незаметно, из легкой дымки незаметно сгущается непроглядный туман.

Он перестал выходить после шести или семи вечера без дела лишь бы не сидеть дома. По выходным обычно бывали вечеринки; а в промежутках иногда заходили друзья

Нормана или их обоих приглашали к кому-нибудь на обед концерт, или на хэппенинг. В приезжающем за ними такси сидел за бронированным стеклом водитель, дверцы машины открывались только нажатием кнопки на приборной доске, а возле аккуратного сопла кондиционера было прикреплено уведомление, предупреждающее, что цилиндры с усыпляющим газом одобрены муниципальным комитетом по лицензиям. При всей своей обтекаемости и тихом ходе на батареях такси напоминало танк, что только усиливало ощущение, будто выезжаешь на поле битвы. «Что я теперь знаю о своих собратьях-людях?» Он почувствовал, как на него снова накатывает паника, которую он испытал, выйдя из библиотеки, и ему отчаянно захотелось поговорить с кем-нибудь, чтобы доказать, что в мире действительно существуют другие реальные люди, а не просто марионетки на невидимых нитках. Он подошел к телефону. Но говорить, обращаясь к изображению на экране, мало. Ему хотелось видеть и слышать незнакомых людей, убедиться, что они не фантомы его сознания.

Тяжело дыша, он добрался до двери квартиры, но остановился на пороге и вернулся в спальню, где открыл нижний ящик стенного шкафа. Под стопкой одноразовых бумажных рубашек он нашел что искал: газовый баллончик, заправляемый картриджами газовый пистолет с эмблемой «ДжТ» по лицензии «Джапаниз Индарстриз Токио» и «каратан-ду».

Он задумался, не надеть ли ее, с любопытством повертел в руках: с того дня, как купил, он ни разу толком на нее не взглянул. По сути, это была митенка из чувствительного к столкновению пластика толщиной, наверное, в четверть дюйма. При сжатии, щипке, растяжении или на руке пластик сохранял гибкость и мягкость хорошей кожи, а при соударении с твердой поверхностью магически менялся: внутренний слой оставался мягким и выполнял роль прокладки, а вот внешний становился твердым, как металл.

Натянув «каратан-ду», Дональд с разворота ударил рукой в стену. Раздался глухой «ух», мускулы руки и плеча заныли, но перчатка повела себя как и следовало. Прошло несколько секунд, прежде чем, преодолевая сопротивление расслабляющегося пластика, он смог разжать кулак.

В коробке, в которой он ее купил и хранил, была еще брошюра с рисунками различных способов использования «каратан-ду»: топорный (как сделал он только что) удар сжатым кулаком или более изящный – ребром ладони и кончиками чуть согнутых пальцев. Дональд с нервическим вниманием прочел весь текст, как вдруг ему пришло в голову, что он ведет себя в точности так, как не желает себя вести, – исходя из предпосылки, что отправляется с заданием на вражескую территорию. Стащив «каратан-ду», он сунул ее в карман вмести с баллончиком.

«Если бы зазвонил телефон и Полковник с экрана объявил бы, что меня активируют, приказал бы немедленно явиться в штаб с рапортом – вот как бы я себя чувствовал. Господи, только не это. Потому что если от одной только мысли выйти вечером из дому я стал параноиком, то если меня активируют, я просто рехнусь».

С нервозным тщанием заперев дверь, он направился к лифтам.

В ГУЩЕ СОБЫТИЙ (6)

ВИДЕЛИ НА УЛИЦАХ

Не вижу небес, но верю в ад…

Живу в Нью-Йорке и знаю его насквозь

Когда небо закрыли Фуллеровым куполом

Господь все бросил и ушел домой

ТОЛЬКО В ОДИН KOHEЦ, НА СЕВЕР

Ну вот, вышвырнул только что пассажира. Подумать только, паршивец наставил на меня тазер, пришлось полить газом гада. Нарк, разумеется, кто же еще. Сразу его раскусил, но, черт, если бы я проезжал мимо каждого нарка, кого увижу, то где вообще взять пассажира после семи папа-мама?.. Ну так вот: я сейчас отключу рацию, пока не отбрехаюсь от дурацкого ябеды.

ПОДЗЕМНЫЙ ПЕРЕХОД

Сдаются комнаты, $3 час. – Слышал новый про Терезу?

ТОЛЬКО В ОДИН КОНЕЦ, НА ЗАПАД

Лицензированный попрошайка, муниципалитет Большого Нью-Йорка. Малдун Бернард А. № РН2 428 266.

ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕШЕХОДОВ

– Ну, я и сказал ему, слушай, папаша, сказал, не знаю, как ты, а я свой «двадцать первый отпраздновал». Я с твоей дочкой, говорю ему, как со шлюхой не обращался, поскольку никогда не встречал трехнутую шлюху, они ведь устарели, как твоя затея со свадьбой под дулом обреза. Да ладно тебе, говорю ему, разве по-моему не лучше того, что она там затевает со своей сбрендившей дешевкой-мачехой. Тут он почесал репу. Прям топливо слило из его бака, голову даю!

ТОЛЬКО В ОДИН KOHEЦ, НА ЮГ

Меню $8. 50, $12. 50, $17. 50

– Мистер и миссис Повсюду вчера гуляли по Таймс– сквер… будет многолюдно.

ДЕРЖИТЕСЬ ПРАВОЙ СТОРОНЫ

Показ каждую ночь – и ведь мы ПОКАЗЫВАЕМ!

ТОЛЬКО В ОДИН КОНЕЦ, НА ВОСТОК

– Ну… э… я этот квартал лучше других знаю. Хотите окажу вам небольшую услугу? Сейчас у меня «ягинола» малость больше, чем я сам могу употребить, и…

ЖДИТЕ

Публичные лекции ежедневно, демонстрации по средам и пятницам. Аупариштака, Сангхатака, Гауютика и т. д. Обучают эксперты. Записывайтесь в любое время. Мемориальный фонд миссис Грунди (пусть собаки глодают ее кости).

Они заложили в Салманассар формулу гормонального препарата, понимаешь, и…

ИДИТЕ

Колоссальные, невероятные, невозможные скидки! Универмаг с миллионом чудес! Освидетельствование посетителей на наличные или кредит.

НЕ ЗАДЕРЖИВАЙТЕСЬ

Внимание-внимание: получено сообщение о таксисте-мошеннике, разъезжающем в нижнем Ист-Сайде. Поливает газом и избивает пассажиров. Останавливать и проверять все такси в округе Шестой стрит – авеню В.

НЕ ПЛЕВАТЬ

Сдается офисное помещение. Возможно переоборудование под жилое на средства съемщика.

– Лучше этой новой приставки домомонтажа я в жизни не видела.

СОБАКИ, ГАДЯШИЕ НА ТРОТУАРЕ, БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ

Психометрист и ясновидец направит и укрепит духом неуверенных в завтрашнем дне.

ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ КАРМАННИКОВ

– Точно вселенная – это яма, сечешь? А меня размазало по стенкам, сечешь? А иногда это как комната, выверну тая наизнанку, а я – точки на шести сторонах игральной кости. Или еще… А, чего с таким придурком разговаривать?

К СКОРОПОЕЗДАМ

Постановление муниципалитета № 1214\2001. Лицам без постоянного места жительства зарегистрироваться в ближайшем полицейском участке и получить разрешение на спанье на скамейке.

– Тебя волочет быстрее и дальше, чем могут забраться Повсюду!

ГИГИЕНИЧЕСКИЕ УБОРНЫЕ

Косяки Кыся – Н. – Й. Марки $3 за 10, марки из других штатов $5, $6

ТОПЧИТЕ ТАРАКАНОВ! ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ПОЖАРОВ!

– Эй, чувак! Сваливаем… в соседнем квартале патрульная машина!

ТОКСИЧНЫЕ ОТХОДЫ В НЕГЕРМЕТИЧНЫЕ КОНТЕЙНЕРЫ НЕ КЛАСТЬ

Что нам делать с нашим прекрасным городом?

Опасным и грязным, вонючим и грёбаным городом?

Если ты друг Нью-Йорку, если ты брат Нью-Йорку –

Возьми кувалду и на части его разнеси.

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (8)

ВЕТРЫ ВРАЖДЕБНЫЕ

«Догадайся я, что до этого дойдет, – с яростью говорил себе Джерри Линдт, – то, наверное, увильнул бы… »

Атмосфера в квартире напоминала похоронное бюро – сплошь приглушенные голоса и хождение вокруг да около, будто бланк с казенными фразами на столике у его кровати был симптомом неизлечимой болезни.

А была-то это всего лишь повестка, какие каждый день рассылали тысячами, иными словами, нечто вполне ординарное. И, разумеется, не неизбежное: от призыва можно было увильнуть десятками способов, как легальных, так и нет. Законные пути для Джерри были закрыты: девятнадцать лет, вполне хорош собой – с белокурыми вьющимися волосами и голубыми глазами – и в отличной физической форме. И хотя про альтернативные методы ему было известно все, невозможно ведь дожить до девятнадцати лет и про них не знать, они пугали гораздо больше, чем перспектива встретиться с маленькими красными братьями.

Парни из его квартала, которых он знал с тех пор, как научился говорить, с радостью за них хватались: обливались Духами и тискали друг друга в общественных местах, чтобы Доказать свой гомосексуализм (хотя этот трюк был связан с Некоторым риском: тебя все равно могли призвать, а как только попадешь под устав, отправить на принудительную терапию), или шли грабить ближайший магазин и совершали при этом максимум глупостей, лишь бы заполучить судимость с желанной припиской: «антиобщественное поведение», или раскладывали прокитайские листовки там, где их неминуемо увидело бы начальство школы или колледжа, или калечили себя, или даже – и это ужасало Джерри больше всего – садились на тяжелые наркотики, предпочитая попасть в клинику, но не под присягу.

Поэтому с завтрашнего дня, знакомьтесь, рядовой Линдт.

Он оглядел комнату. Он жил в ней с раннего детства и привык к этому узкому пеналу: половинке исходной комнаты, которую поделили, когда родилась его сестра. Но теперь он был шести футов росту и, раскинув руки, доставал от стены до стены и уже предвидел, что, возвращаясь домой в увольнение, будет злиться, что она такая тесная.

Сейчас она была захламлена больше, чем когда-либо, потому что он собирал вещи – согласно инструкции в повестке: «призывнику следует иметь при себе… »

Но со сборами и укладкой уже покончено, а вечер только-только начался. Он прислушался к шумам вокруг и различил три совершенно разных типа шагов – отца, матери и сестры, – которые расхаживали, убирая со стола посуду после ужина, расставляя по местам мебель.

«Невыносимо думать, что весь вечер придется провести с ними. Это плохо? Неестественно для сына? Но сестренка смотрит на меня круглыми печальными глазами, словно мерку для гроба снимает, потому что думает, будто ее новый чувак Джейми сам Господь бог, а он сказал, что только человек с суицидальными наклонностями откажется увиливать от призыва, ма так храбро сдерживает слезы, что самому хочется разреветься… а па… ну, если он еще раз мне скажет: «Сын, я тобой горжусь!», боюсь, я сломаю ему шею… »

Сделав глубокий вдох, он приготовился принять бой.

– Ты куда? Неужели ты не проведешь последний вечер дома?

«Последний вечер. Приговоренный плотно поужинал».

– Погуляю немного по округе, попрощаюсь кое с кем. Я недолго.

«Выбрался. И в половину такого труда не стоило, как рассчитывал».

Он испытал такое облегчение, что, только выйдя из здания, сообразил, что понятия не имеет, куда направляется. Остановившись как вкопанный, он огляделся по сторонам, смакуя солоноватую свежесть ночного ветерка, обещавшего разогнать затянувшую небо облачную дымку.

Действительность никак не совпадала с порядком вещей, какой он подсознательно предполагал. По книгам и телепьесам выходило, что, впервые покидая надолго родной кров, он должен испытывать некую обостренную любовь к дому своего детства, вспоминать как будто позабытые, но на самом деле запавшие в душу подробности и мелкие происшествия. А он минуту назад думал о том, что, когда вернется, ужаснется тесноте своей комнатенки, и теперь, выйдя на улицу, думал то же, что и всегда: почему никто не уберет с мостовой мусор, бумагу, пластмассу, пленку, банки, коробки и пачки, и давно пора отремонтировать фасад дома на перекрестке, где «партизаны», чтобы заполучить оружие, разграбили склад спорттоваров, да и вообще его дом оставляет желать лучшего.

Столь же туманно маячила на задворках сознания неясная мысль о девушке, которой полагается скрашивать ему последний вечер на гражданке. С тех пор, как ему исполнилось пятнадцать, терок он находил без малейшего труда, но предки у него, как, наверное, и все родители, были старой формации, и хотя не поднимали шума, если он возвращался Домой под утро, он так и не набрался смелости привести Девушку к себе. Он планировал заявить о своих мужских правах сегодня вечером, когда они постыдятся сетовать. И вот он – один-одинешенек. Услышав о том, что он дал вербовщикам взять себя за яйца, девчонки, которые нравились ему больше других, разбежались, и это повальное бегство так его подкосило, что пока ему не удалось заменить их на новых.

Разумеется, было полно мест, где наверняка можно снять терку, но это казалось неуместным. Если верить рассказам и слухам, за время службы ему придерется часто это делать, выхода другого не будет.

Нет, ему нужно зайти к кому-то, кого он давно знает. Он перебрал своих друзей и пришел к тревожному выводу, что среди них нет практически ни одного, кто не наговорил бы ему тех же тошнотворных глупостей, что и его семья.

Разве что может быть…

Он сжал кулаки. Был один человек, на которого можно положиться, этот не станет громоздить фальшивые, отвратительные банальности. Его он не видел с тех пор, как решил, что примет повестку, потому что был не уверен, что сумеет сопротивляться его убедительным контраргументам. Но сейчас, когда уже не передумаешь, было бы по меньшей мере интересно узнать реакцию Артура Иди-с-Миром.

Артур Иди-с-Миром жил не в многоквартирном блоке, а в доме начала двадцатого века, который когда-то давно поделили с тем, чтобы втиснуть жильцов по числу комнат. Назвали это холостяцкими берлогами, но получилось убогая меблирашка.

Джерри нервно нажал на кнопку древнего звонка и назвался по интеркому.

– А, Джерри! Поднимайся, – сказал слегка механический голос, и дверь распахнулась.

Артура он встретил на площадке второго этажа: неопределенного и неряшливого цвета кожи человек лет сорока в шортах и тапочках. Его нечесаная борода без видимого перехода сливалась со свалявшимся ворсом на груди. Джерри пожалел, что этот ворс не тянется дальше солнечного сплетения: у Артура появился дряблый пивной живот, который неплохо было бы скрыть. Однако выставленный на всеобщее обозрение живот вполне укладывался в отрицание Артуром всяческого конформизма, и если вы против его живота, то, значит, против существования самого Артура.

В руках у него было блюдо с каким-то белым и рассыпчатым веществом, в которое была заткнула ложка. Переложив блюдо в левую руку, Артур протянул правую Джерри.

– Подожди минутку, ладно? – извиняясь, сказал он. – Бенни, похоже, сегодня еще ничего не ел, надо, пожалуй, отнести ему сахара для поддержания организма, если не для чего другого.

Он толкнул одну из выходивших на площадку дверей, и Джерри мельком увидел полулежащего в кресле молодого человека лет двадцати пяти, одежды на нем было еще меньше, чем на Артуре. Передернувшись, он отошел подальше ждать Артура под его дверью и не слышать доносящихся до него уговоров.

«Мразь. Ну просто мразь. И что это за жизнь?»

Замок фирмы «Спаси и Сохрани, Инк.» внизу открыли ключом, и по лестнице к нему стала подниматься девушка: лицо у нее было прекрасно, тело закутано в плащ ниже колен. В руке – сумка с продуктами. Заметив его, она механически улыбнулась и взялась за ручку двери Бенни.

Тут она застыла, а Джерри все никак не мог смириться с произведенным впечатлением: она вела себя настолько обыденно и естественно, что становилось ясно, что она тут живет.

– У Бенни кто-то есть? – спросила она.

– Э… Артур туда пошел. С сахаром. – Джерри с трудом сглотнул.

– Тогда ладно, – сказала девушка и, взмахнув полами, скинула плащ. У Джерри перехватило дыхание. Под плащом на ней оказался домокостюмчик от «Форлорн amp;Морлер» из тех, какие однажды попыталась носить в квартире сестра, только вот родители от ужаса затопали ногами. Состоял он из двух веллингтоновских сапог из красной фишнетки, закрепленных мягким шнуром у нее на талии, – и все.

Открылась дверь Бенни, и появился Артур.

– А, Ник! – с облегчением сказал он. Во всяком случае, это прозвучало как «Ник».

– Спасибо, – ответила терка. – Но это было не обязательно. Я уговорю его поесть – ему нравится, как я готовлю.

– Тогда плацдарм свободен, – с пародией на поклон ответил Артур. – Ты ведь не знакома с Джерри, да? Джерри Линдт. Моник Делорн!

Озабоченно кивнув, терка исчезла в комнате Бенни. Отряхнув руки, Артур прошел мимо Джерри, чтобы впустить его к себе.

– Все под контролем, – удовлетворенно сказал он. – Заходи, ну же!

Джерри подчинился, напоследок оглянувшись через плечо, но дверь Бенни уже захлопнулась. Если не считать незначительных мелочей, в тесном пространстве, которое Артур звал своим домом, ничего не изменилось. Здесь все так же царил невероятный хаос, и запах все так же наводил на мысль о разложении, словно здесь громоздились не всевозможные безделушки, а горы пищевых отбросов. Однако и это тоже было частью Артура, его просто невозможно было представить себе в другом окружении.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.