Планета беженцев с Заратустры - Всем стоять на Занзибаре

– Но какой ему от нее прок? Порт-Мей как морская база?

– Там уже есть наша карманная республика Либерия. Можно сказать, в двух шагах. В любом случае Порт-Мей слишком уязвим: хорошо обученная армия могла бы за полдня изолировать город, а еще за двое суток оккупировать всю страну.

– Просто из принципа? Чтобы она не попала в руки соседям-экспансионистам?

Сомневаюсь, что Государство стало бы вмешиваться до такой степени, даже если бы президент Обоми на коленях умолял. Посмотри, что вышло с Изолой? Двадцать лет прошло, а протесты все не утихают, то и дело кто-нибудь на демонстрации выходит, а ведь объединение произошло на основе плебисцита.

У Нормана внезапно отвисла челюсть, точно его вдруг озарило. Дональд подождал, не озвучит ли он посетившую его мысль, а потом рискнул высказать свою догадку.

– Ты спрашиваешь себя, не Мастерс ли это обратился к «ДжТ», а не наоборот?

– Клянусь бородой Пророка! Дональд, ты что, скрытый телепат? Именно об этом я сейчас и думал. Странно было бы, чтобы такой человек, как Мастерс, ушел с дипломатической службы ради мягкого кресла в совете директоров, где больше престижа, чем честной работы. В отставку ему еще рано, к тому же он слишком преуспевает, чтобы его можно было подкупить и таким способом заставить отказаться от выбранной карьеры. И за ленчем тоже не было сказано ничего, позволяющего предположить, что ДжТ пытается перетащить его к себе, – хотя, если уж на то пошло, говорили-то там ни о чем, как я тебе и сказал.

Снова повисло молчание. Мозг Дональда гудел, обрабатывая рассказанное Норманом, и он готов был подождать, пока он продолжит: к чему рисковать случайным замечанием свести разговор на другое. Однако Норман погрузился в рассматривание собственной левой руки, которую поворачивал то тыльной стороной, то ладонью, будто никогда прежде не видел. Если он и намеревался сказать что-то еще, то довольно долго тянул, подбирая слова.

Когда же наконец он как будто собрался заговорить, его опередила Виктория, которая, стянув наушники, повернулась к ним на табурете.

– Норман! У нас есть какие-нибудь планы на вечер? Вздрогнув, Норман поглядел на часы. Потом вскочил с кресла.

– Извини! Я едва вечернюю молитву не пропустил. Сейчас вернусь, Дональд.

– А я ответа не получу? – подстегнула его Виктория.

– Гм? А… Нет, у меня нет настроения. Спроси Дональда.

Так она и сделала, вздернув одну выщипанную бровь. Он помедлил с ответом: не имея в данный момент собственной терки, которую мог бы предложить взамен Норману, он последние две недели редко бывал в обществе Виктории. Но ее безупречное искусственное совершенство вызвало у него только раздражение, напомнив про Гвиневеру Стил и препараты из ее прославленных «Краса-Бутиков».

– Нет, спасибо, – пробормотал он и пошел за выпивкой, за которой собирался встать еще несколько минут назад.

– Тогда ты не против, если я пойду погуляю? – направляясь к двери, обиженно сказала Виктория.

– Гуляй сколько хочешь, – бросил через плечо Норман прежде, чем исчезнуть в своей спальне, где уже был расстелен молитвенный коврик, обращенный к Мекке.

Хлопнула дверь.

Предоставленный самому себе и уже почти жалея, что отклонил предложение Нормана, Дональд принялся расхаживать взад-вперед по просторной гостиной. Окружающее только частично занимало его, из головы не шел нехарактерный для Нормана всплеск.

Вскоре случайные скитания привели его к полиоргану. С тех пор, как Виктория у них поселилась, он ни разу внимательно его не рассматривал. Последней модели инструмент складывался – с сиденьем и всем прочим – до размеров чемодана, к тому же был настолько легким, что Виктория могла поднять его двумя пальцами.

Дональд полюбовался глянцевым, полихромно-переливчатым покрытием: в миллиметровом слое лака свет разлагался на спектральные компоненты, будто материал погрузили в радужные краски. Бездумно поднеся к уху наушник, он нажал наугад несколько клавиш.

Диссонансный рев грозил разорвать барабанную перепонку.

Он отдернул руку, будто инструмент его обжег, и поискал в череде переключателей тот, который уменьшил бы звук. За мгновение до того, как он повернул его, ему пришла в голову тревожная мысль.

При такой громкости Виктория играть не могла. Она бы оглохла. Зачем перед уходом на прогулку она выставила инструмент на максимум?

Без причины иной, нежели та, что его привлекали всегда подобные мелкие нестыковки – по той же причине, если уж на то пошло, почему он так громко роптал на убогость американского образования, что привлек внимание Управления Дилетантов, – он сел за консоль и начал разбираться, как устроен инструмент.

Не прошло и пяти минут, как он обнаружил пружинное реле, активируемое давлением чуть большим, чем обычно прикладывал музыкант, на расположенную на высоте его правого колена педаль контроля вибрато.

Размышляя, что ему теперь делать, он сидел почти неподвижно, пока из спальни не вышел Норман. Как обычно, несколько минут молитвы вернули афраму спокойствие и доброе расположение духа.

– Ты, часом, на этой штуке не играешь, а? – поинтересовался он, словно нисколько не удивился бы, узнав, что с самого появления в этой квартире Дональд скрывал свое музыкальное дарование.

Дональд принял решение. Что-то ведь крылось за небывалым для Нормана порывом довериться своему квартиранту. Еще один мелкий шок может разрушать внутренние барьеры и заставить его совершенно открыться.

– Иди сюда. Думаю тебе лучше это послушать, – сказал он.

Норман недоуменно подчинился и взял протянутые Дональдом наушники.

– Мне их надеть?

– Нет, просто приложи один к уху. А теперь слушай. Дональд нажал единственную клавишу, и раздалась чистая музыкальная нота.

Похоже на…

Подожди-ка.

Дональд с силой нажал на контроль вибрато. Чистая нота бешено задрожала, пока реле не закоротило, и она не начала переходить то на полтона выше, то на полтона ниже своего основного звучания. Еще сильнее…

Музыкальный звук исчез.

Отдаленно, но отчетливо голос Нормана произнес:

– … Именно об этом я сейчас и думал. Странно было бы, чтобы такой человек, как Мастерс, ушел…

Дональд отпустил потайной переключатель, и дрожащий звук вернулся и тянулся, пока он не убрал палец с клавиши.

Несколько долгих секунд Норман стоял как статуя. Потом, начиная с рук, все его тело задрожало. Дрожь била его все более крупная, он покачивался, едва держался на ногах. Наушники Дональд спас из его безвольной руки за минуту до того, Норман их отпустил, а потом сочувственно повел его к креслу.

– Прости, – сказал он, усаживая его. – Но я думал, тебе сразу следует узнать. Принести тебе транк?

Уставившись в никуда расширенными глазами, Норман едва заметно кивнул.

Дональд принес таблетку и стакан воды, чтобы ее запить. Он постоял рядом, пока с прекращением дрожи не стало ясно, что препарат подействовал, потом сказал:

– Ну да ладно… уж конечно, в «ДжТ» тебя обвинять не станут. Там не могут не знать, что любой чувак в твоей должности сразу же становится объектом шпионажа, а на такой хитрый приборчик наткнуться можно только случайно, как я.

– Плевать мне на «ДжТ», – каменно сказал Норман. – «ДжТ» – крутая, сволочная корпорация и сама может за себя, сраную, постоять. Оставь меня в покое, ладно?

Сосредоточенно следя за малейшими движениями Нормана, Дональд осторожно отступил.

– Два таких потрясения за один день…

– Да не лезь ты! – взвился вдруг Норман и вдруг вскочил на ноги. Он успел сделать три длинных шага к двери прежде, чем к Дональду вернулся дар речи.

– Норман, господи помилуй, ты же не собираешься ловить Викторию! Какой смысл…

– Да заткнись же! – бросил через плечо Норман. – Разумеется, я не собираюсь ловить эту паршивую терку. Если она еще хоть раз осмелится тут показаться, я сдам ее за экономический шпионаж. И уж поверь, для меня это будет большим облегчением.

– Тогда куда ты идешь?

Уже на пороге Норман круто развернулся и уставился в лицо Дональду.

– Тебе-то какое дело? Ты бескровный, безликий зомби, У тебя все по полочкам разложено, ты холоднее сжиженного воздуха! Ты не купил право знать, что я делаю… своей дилетантской отстраненностью и бесконечной бледнозадой вежливостью! – Несмотря на действие только что проглоченного транквилизатора, он хватал ртом воздух, словно пробежал марафон. – Но я все равно тебе скажу. Я попытаюсь разыскать Мастерса, чтобы исправить вред, который сегодня причинил. И ушел.

Со временем Дональд обнаружил, что причина боли, какую он чувствует в ладонях, в том, что он с силой вдавливает в кожу ногти. Медленно-медленно он распрямил пальцы.

«Сволочь, гад… какое он имеет право?.. »

Гнев потух точно умирающий огонь и оставил по себе кислое отвращение. Следующую порцию виски Дональд опрокинул залпом, едва почувствовав вкус.

Не мог же Норман так съехать с катушек от одного только предательства Виктории. Должен же он был понимать, что из-за своей неизменной привычки каждый год приводить в квартиру по три-четыре новые терки, причем одного и того же типа, сам себя подставляет. Идя на такое задание, корпоративная терка сильно рискует, но когда объект экономического шпионажа вице-президент «Дженерал Текникс», премию сулят такую, что ни одна не устоит.

«Интересно, какая корпорация ее наняла? »

Но все это пустое, ненужное. Все почему-то вдруг показалось ему ненужным, кроме одной совершенно несообразной детали: в первый раз Норман был на грани того, чтобы довериться своему квартиранту, а вместо этого впал в ярость и понесся на поиски сородича-афрама.

Дональд стоял посреди пустой комнаты и думал, что вокруг него тринадцать миллионов человек, население Большого Нью-Йорка. От этой мысли ему стало страшно, нестерпимо одиноко.

В ГУЩЕ СОБЫТИЙ (4)

СЛОВА НЕ МАЛЬЧИКА, НО

Конфиденциально: в подразделениях морской пехоты и военно-морского флота, расквартированных на Изоле, были замечены случаи употребления выражения «маленький красный брат». Офицерам предписано напоминать своим солдатам и матросам, что официально утвержденными эпитетами являются «китаезы», «узкоглазые» и «желтопузые». Употребляющих в речи мягкотелые гражданские термины следует подвергать строгому взысканию».

«Что они не смогли удержать силой, они пытаются отвоевать с помощью своей иностранной валюты! Мы должны изгнать этих паразитов, этих аморальных кровопийц, которые растлевают наших женщин, насмехаются над нашими священными традициями и глумятся над бесценным наследием нашего народа!»

РУКИ ПРОЧЬ!

Всем кораблям: экстренное сообщение. Всем кораблям: экстренное сообщение. Прошедший в четверг ночью шторм разметал мины, которые сейчас дрейфуют на подходах к фарватеру Эг-Морта. Всем кораблям оставаться на местах. Прекращение боевых действий до сигнала от подразделений Общеевропейского Флота».

– Хотелось бы знать, сколько еще наше гребаное правительство собирается терпеть эту ложь?

ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ!

«Наши враги наползают со всех сторон, ожидая, когда мы ослабим бдительность. Но мы не дадим им шанса, которого они так жаждут, шанса наброситься на нас и нас проглотить. Мы будем тверды, наш народ будет очищен от шлаков в горниле самопожертвования».

НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ ПО СУДУ

Всем комитетам партии: ревизионизм и отступничество были замечены в следующих министерствах…

– Ага, но я хочу сказать, пусть даже у него генотип чистый-расчистый, мужик, знающий свой долг перед обществом, просто не заводит в наше время пятерых детей! И плевать, что с почтой он получает «Бюллетень Насе– Лимита»! – что, если это просто прикрытие? Нет, по-моему, он из гадов-правокатоликов. И я хочу, чтобы его от сюда вышвырнули вон!

ЗЛАЯ СОБАКА

«То, что по праву, по закону и исторически принадлежит нам, стонет под пятой иноземного тирана!»

ТЕРРИТОРИЯ ОХРАНЯЕТСЯ «СПАСИ И СОХРАНИ, ИНК.»

«Сами мы обрели свободу, но этого мало. Мы не будем поистине свободными, пока каждый ныне живущий не сможет честно и открыто сказать о себе того же».

ПРОХОДА НЕТ

«Сами мы обрели свободу, но этого мало. В наших собственных рядах встречаются те, кто превозносит преимущества чуждого образа жизни, который, как мы знаем, дурной, омерзительный и неверный!»

НИГГЕРЫ ЗАСЛОНЯЮТ ОТ ВАС СОЛНЦЕ

– Красные сволочи… Царствие мое не от…

ПОЛНОПРАВНЫЕ ГРАЖДАНЕ – ПРАВАЯ ПОЛОСА, НЕНАТУРАЛИЗИРОВАННЫЕ ИНОСТРАНЦЫ – ЛЕВАЯ ПОЛОСА

«Гиены капитализма…

Англия пребудет

BLANKES NIEBLANKES

«В Кале гастарбайтеры начинают…

Vive la France![18]

ФЛАМАНДСКИЕ ВАЛЛОНЦЫ

Чертовы китаезы…

ЙОРУБА ИБО

Deutschland uber Alles[19]

Проклятые соседи…

Nkosi Sikkelele Afrika[20]

ВАШЕ МОЁ

– Все они безумны, кроме нас с тобой и твоего маленького ге…

МОЁ! МОЁ!! МОЁ!!!

(ПАТРИОТИЗМ. Один известный английский писатель как-то сказал: если бы ему пришлось выбирать, предать свою страну или предать друга, он надеется, что у него хватит порядочности предать свою страну.

Аминь, братья и сестры! Аминь!

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Муллигана)

ПРОСЛЕЖИВАЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ (6)

НА ЧЬЕЙ Я СТОРОНЕ?

В Нью-Йорке Элайху Мастерс предпочитал останавливаться не в отеле и даже не в доме одного из своих многочисленных друзей, хотя знал, что многих его постоянные отказы обижали. Вместо этого он снимал комнату в общежитии Организации Объединенных Наций, и если – как в этот его приезд – оно было настолько переполнено, что для него смогли найти только убогий шкаф-переросток, где кровать поднималась и складывалась к стене, чтобы жилец мог добраться до раковины под ней, сойдет и это.

Он страшился полюбить собственную страну, как сделал это его друг Зэдкиэль Обоми, и боялся, что однажды его с трудом выпестованное, сознательно принятое решение служить человечеству рухнет под гнетом горестного положения его братьев-американцев. Сегодня он опасно близко подошел как раз к этому. Вид моложавого вице-президента в «Дженерал Текникс» бесконечно его расстроил…

Он еще не раскрыл причину, ради чего обратился в «Дженерал Текникс», но не сомневался, что корпорация представит данные на рассмотрение Салманассару и получит вывод, весьма близкий к истине. Слишком многое в его жизни было достоянием гласности: например, его собственное прошение о переводе в Бенинию, когда при нормальном ходе событий ему логичнее всего было бы стать следующим послом в Дели, а после пожать плоды своих трудов и получить настоящую синекуру – в Париже, может быть, или даже в Москве. Какую шумиху тогда подняли из-за его назначения в Бенинию, особенно «Поколение X»…

Он сидел на единственном в комнате стуле, лицом к (хотя и не видя его) плоскому экрану настенного телевизора, на который чудо голографической передачи сигнала проецировало изображение, казавшееся плотным и вещественным, но менявшее перспективу, если зритель перемещался от одного края экрана к другому. На экране недавно шел выпуск СКАНАЛИЗАТОРА, и подробности боев в Тихом океане и актов вандализма, антиправокатолических беспорядков и нападений мокеров вообще довели его даже не до депрессии, а до почти ступора.

В одной безвольной руке он держал книгу, которую порекомендовал ему друг и которая вышла через несколько месяцев после его отъезда в Бенинию. Имя автора он, разумеется, уже слышал, знатоки считали его одним из десятка по-настоящему великих 'vulgarisateurs[21] социологии в духе Пэкарда и Рисмана.

Но автор объявил эту книгу своей лебединой песней и, верный своему обещанию – по словам друга, одолжившего ему этот том, – исчез вскоре после ее публикации. Ходили слухи, будто он покончил с собой. И действительно, его пронизанные отчаянием саркастические определения более всего напомнили Элайху «Разум у последней черты» Уэллса, эту мрачную эпитафию чаяниям человечества, и заставляли предположить, что слухи, возможно, не лгут.

Шевельнувшись, Элайху поглядел на книгу новыми глазами. На обложке была изображена пороховая бочка, к которой тянулась по полу брызжущая искрами огненная дорожка. Без сомнения, картинку выбрал издатель, а не сам Чад Муллиган – он-то сознавал, что живет в двадцать первом веке, и, если бы его известили вовремя, подобного архаизма не допустил бы.

«Понимаете, Муллиган…»

Элайху медленно кивнул. Надо признать, он проникся уважением к автору, как уважал бы врача, который отказывается морочить пациента ложными утешениями. Муллиган, возможно, понял бы мотивы, способные привести восходящую звезду дипкорпуса США не в сверкающие современные кварталы Москвы, а в заросшие грязью трущобы Порт-Мейя. Сам будучи европеоидом, он, возможно, даже понял бы выбор, вставший перед таким человеком: или отказаться от себя ради вопиющих насущных потребностей своего народа, который в этом бравом новом веке по-прежнему в западне и поставляет львиную долью мокеров (хотя сводки новостей благоразумно не упоминают цвет их кожи), львиную долю нарков (хотя большинству из них «мозголом» и «трип-улет» не по карману и они травят себя сваренным на кухне «ягинолом» или грязными ножами соскребают маковый вар со стенок горшков), тех, кто говорит: «Мне не нужно геттоизировать мое будущее, потому что я родился в гетто!», или непреклонно приберегать свою любовь только для друзей, а лояльность – только для всего человечества.

Цвет кожи тут ни при чем, просто человек по имени Элайху Мастерс не мог отождествить себя ни с советом директоров «Дженерал Текникс», ни с алчными боссами в Бамако и Акре, переходящими от лести и прощупывания Бенинии к воплям ярости друг на друга, задуманным для того, чтобы отвлечь собственные народы от межплеменных распрей. Пусть Дагомалия и РЭНГ ведут свои закулисные войны, похваляются перед соперником, кто из них более промышленно развит, более могущественен, более готов броситься на защиту собственной национальной самости. Для него тот факт, что Зэдкиэль Обоми смог найти равновесие между четырьмя языковыми группами, причем представители двух были пришлыми, потомками беженцев от межплеменной резни на сопредельных территориях в двадцатом веке, и заставить их петь хором в обстоятельствах, которые, по всеобщим прогнозам, способны привести к гражданской войне, был огромным завоеванием всей Африки.

«И возможно… всего мира».

В его памяти и сейчас звучало пение, перекрывавшее перестук пестиков в каменных ступах, потому что нет излишков кожи на такую роскошь, как барабаны. Подстраиваясь под их настойчивый ритм, он вдруг заговорил вслух.

– Нет, не потому это, что нам по сердцу жить в трущобах! – воскликнул он и, подчеркивая слова, хлопнул по книге ладонью. – Это потому, что их не научили тому, как мы, народы более искушенные, умеем ненавидеть друг друга!

Еще произнося это, он понял, какую чушь мелет. Люди обманывают себя, утверждая, будто ненависть это то, чему их научили. Ненависть к соперникам, пришлым в их угодьях, к более могущественному самцу или более плодовитой самке заложена в психологической структуре человечества. И все же факт оставался фактом: при всей бедности Бенинии он уловил некое ощущение счастья перед лицом нищеты, какого нигде не встречал прежде.

«Может, это благодаря самому Зэду? Нет, и это тоже ерунда. Даже Иисус, даже Магомет, даже Будда не могли бы на это претендовать. И все же я уверен, что это объективный феномен! Может, когда все приберет «ДжТ» и представит Салманассару факты, суперкомпьютер найдет какое-нибудь объяснение».

Но это было еще нелепее, чистейший образчик логики самооправданий. Единственные факты, какие можно было бы заложить в компьютер, и так всем известны: Бениния – маленькая страна, одолеваемая голодом, управляемая президентом и десятком его талантливых помощников и давно перешагнувшая тот рубеж, когда ее более крупные соседи сдались и объединились в группы по языкам колонизаторов. А на заднем плане громоздились диковинные исторические казусы, как-то: почему арабы-работорговцы, собирая партии невольников для продажи европейцам, начисто игнорировали шинка, почему, невзирая на традиционное отвращение к войне, это племя никогда не было подчинено соседями, почему при британском колониальном правительстве не было создано ни одной революционной партии, почему…

– Какой, черт побери, толк над этим биться? – сказал Элайху, снова обращаясь к стенам комнаты. – Я люблю эту страну, а если разложить любовь на группу факторов, которые сможет проанализировать компьютер, не останется ничего, ради чего стоило бы быть человеком!

КОНТЕКСТ(7)

КОРРИДА

Сцена: кафедральный собор во время утренней службы.

Актерский состав: епископ и паства.

Деталь: пятно на переднем канте кафедры. Нанесено малярной кистью и состоит из боевого отравляющего средства (по формуле схожего с ипритом, но гораздо более действенного) и галлюциногена (номер химиката по каталогу «ДжТ»: AKZ-21205, посредством кипячения в слабом растворе серной кислоты превращается в продукт, окрещенный «Истина или последствия»).

Упреждение: когда епископ, как он это неизменно делает, положит руки на перилах кафедры…

Истина: «Сегодняшняя проповедь – на тему текста из Книги Откровений Иоанна Богослова, глава семнадцать, стих первый. Ар-рх»: «Подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих».

Я нимало не сомневаюсь, что некоторые из вас («о-ох! Что во имя?..») будут несколько шокированы («от чего же так щиплет руки?») моим выбором стиха. Уверяю вас, я сделал это преднамеренно («Может, если просто не обращать внимание, само пройдет?..»), чтобы серьезнейшим образом обратить ваши взоры к истине, на которую некоторые люди, точно такие же верующие христиане, как мы с вами, закрывают глаза. («Адское жжение! »)

А рассмотреть мне хотелось бы – и я надеюсь убедить вас в том, что сделать это настоятельно необходимо, – следующее, и дело тут простое… Поскольку Книга, из которой я взял данный текст, одна из многих, имеющих самое прямое отношение к повседневности нашего бытия и не гнушается некоторыми малоприятными сторонами нашей жизни. Разумеется, она их не одобряет, но и, конечно, не подвергает порицанию как таковые, ведь это простые истины о нас самих, и нужно принять их, если мы собираемся вести жизнь такую, к которой обязывает нас наш христианский долг. («Ага, уже лучше, теперь уже просто тепло, почти как от варежек».)

А так как в природе человека заложена искра Божия, столпы нашей церкви не чураются использовать в нашем учении очень человечные – можно даже сказать, упрощенно человеческие – аналогии.

Еще несколько поколений назад большинство верующих сочли бы аналогию проститутки, которая продает свое тело ради наживы мерзостной. Но постыдным был уже тот факт, что само наше общество порождало подобных людей. Это позор и противоречит христианскому милосердию, заповеданному нам Господом. К счастью, мы научились распознавать всю меру ответственности, которая была возложена на нас, когда мы были созданы в материальных телах, и в том числе – признание того, что факт символического брака между Господом нашим и Его невестой, Церковью, не был случайным, что, коротко говоря, союз между мужем и женой есть выражение любви, выражение любви, иными словами… а… выражение любви («Надеюсь, они не заметят, если я прислонюсь к колонне у меня за спиной! »)

Разумеется, в наше время найти проститутку все труднее и труднее. В дни моей молодости среди собратьев были такие, кто… э… посещал подобных женщин, хотя я считал, что они достойны жалости, поскольку со всей очевидностью не искоренили в себе заложенную во всех нас потребность выражать приязнь, что подразумевается в акте, который служит не только продолжению рода человеческого, но и призван доставлять удовольствие одним лицом другому или другим. («Что я несу? »)

Говоря «другие», я, разумеется, имею в виду тот достойный сожаления факт, что, будучи людьми, мы далеки от совершенства, и для полной реализации этой ниспосланной нам небом способности ублажать своего спутника жизни требуются, как и в любой другой человеческой деятельности, подготовка и практика, прежде чем будет полностью развит ее потенциал, поэтому нередко мы видим, как люди женятся впопыхах, а потом искренне раскаиваются, что выбрали именно этого партнера, который, как выяснилось, совершенно им не подходит и с которым они с сожалением расстаются потому что…

Ну да ладно («Никогда раньше не замечал, насколько потеешь в этом дурацком тяжелом балахоне!»).

Многие люди, как вам прекрасно известно, как раз вот этого не понимают. Я хочу сказать, с самого великого раскола в конце двадцатого века мы принуждены наблюдать тошнотворный спектакль, в котором трусливые мадридские изуверы бомбардируют своих – как они их называют – братьев во Христе бесконечными энцикликами и корридами, и все только потому, что Римская католическая церковь возлюбила краеугольную истину, что в занятии любовью смысла больше, нежели в серийном производстве детей, которых можно спрыснуть святой водой и отправить на небеса, дабы не стихали «аллилуйя», и признала необходимость противозачаточных таблеток. А папа Эглантин все разглагольствует, дескать, нельзя вмешиваться в Божий промысел и нарушать Его заветы, тем самым давая шанс остальным вашим детям вырасти в достатке, чтобы они смогли стать гармоничными личностями, о нет! И удовольствия получать нельзя ни с кем, разве что ради того, чтобы плодиться, будто нас и так недостаточно на планете, будто мы не наступаем друг другу на пятки, не мешаем друг другу на каждом шагу, и наши ближние вырывают кусок хлеба у нас изо рта поскольку они жадные эгоисты и Господи от этого в мусульманство захочешь перейти правда-правда они ведь когда ты умрешь обещают тебе целую череду вечно девственных гурий да и что такое противозачаточные таблетки как не одноразовый эквивалент вечности и податься некуда когда живот у твоей жены вырастет и ночь за ночью будешь лежать один и от подавленного желания не сможешь уснуть а сами знаете через пару часов становится просто больно а треклятые полудурки вроде Августина который вволю позабавился с уличными женщинами пока был парнишкой а потом вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов и всем остальным это запретил думаю у него просто был сифилис и спирохеты попали ему в лимфу от чего развился ППД[22] и если бы не тот факт что они скорее всего импотенты то же можно было бы подумать про папу Эглантина и его банду правых католиков. Почему бы мне не заткнуться и не перестать забивать вам голову этой чушью, когда вы должны были бы забивать кому другому и совсем другим?

Последствия: паства до крайности смущена.

РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (6)

Я ВЫСТАВЛЕН НА АУКЦИОН

– Мистер Хаус. – Тон совершенно нейтральный. – Да, мы сегодня встречались. Боюсь, вам придется сесть на кровать. Или вы предпочли бы спуститься в общий вестибюль?

– Нет, нет, все в порядке, – в смятении ответил Норман, опускаясь на краешек узкой кровати. Его взгляд беспорядочно перескакивал с предмета на предмет в крохотной комнатке.

– Выпьете что-нибудь? Насколько я помню, вы не употребляете алкоголя, поэтому, может быть, кофе или…

– Спасибо, нет. Хотя я закурил бы, если вы не против.

– А, «бей-голд»! Я сам когда-то предпочитал именно эту марку… Нет, спасибо, я не буду. Бросил. Я прибегал к ним, когда хотел избавиться от ясности в мыслях, и в результате пару раз едва не попал в беду.

Пристрелка. Внезапно Нормана осенило, как объяснить, что у него на душе. С еще не зажженным косяком в руке он сказал:

– Послушайте, мистер Мастерс, давайте я скажу то, ради чего пришел, а потом уйду и больше не буду вам докучать. Главное: я знаю, что за ленчем произвел на вас не слишком благоприятное впечатление, Элайху откинулся на спинку стула, положил правую ногу на левую, свел кончики пальцев и стал ждать.

– Я говорю не о том, ради какого впечатления притащили меня на этот ленч Старушка ДжТ и прочие из ее клики. Ко мне как к личности это отношения не имеет – сплошь цирк с корпоративным имиджем, мол, перед вами просвещенный работодатель, у которого цветной вице-президент, но все это вчерашний день. Крупные компании уже лет пятьдесят – шестьдесят так поступают и все лишь бы задобрить свою нечистую совесть. Я пришел извиниться за то, какое впечатление сам хотел произвести.

Он впервые поглядел Элайху прямо в лицо.

– Скажите откровенно: что вы обо мне думаете?

– Что я о вас думаю? – откликнулся Элайху и печально хмыкнул. – У меня не было шанса составить о вас какое-либо мнение. Если хотите, я скажу, что я подумал о том, как вы били на эффект при знакомстве.

– Именно это я и имел в виду.

– Вы показывали высокопоставленному посетителю, что можете быть еще большей сволочью, чем члены совета директоров «ДжТ».

Возникла пауза. Наконец Элайху уронил руки на колени,

– Что ж, я ответил на ваш вопрос, но, судя по вашему молчанию, пользы вам от этого никакой. Теперь ответьте на мой. Что с вами случилось, когда вас отозвали из-за конфликта в бункере Салманассара?

Норман мучительно сглотнул, его адамово яблоко дернулось.

– Ничего особенного, – пробормотал он.

– Я вам не верю.