Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дети Земли

ModernLib.Net / Бовин Георгий / Дети Земли - Чтение (стр. 4)
Автор: Бовин Георгий
Жанр:

 

 


      — «Говорит Москва!» — и на всех радиостанциях мира включаются звукозаписывающие аппараты, а дежурные журналисты торопливо вынимают блокноты и авторучки.
      — «Говорит Москва!» — и весь мир, взволнованный, ожидающий, толпится у репродукторов, боясь шевельнуться, чтобы не упустить ни слова.
      Сообщение было кратким, но потрясающим. Правительство Советского Союза извещало мир, что вчера, двадцать пятого марта 19... года, в двадцать два часа тридцать минут по московскому времени советский космический корабль с экипажем, состоящим из восьми человек, отлетел на планету Венеру.
      Целью предстоящей экспедиции является разрешение ряда научных проблем, касающихся обитаемости Венеры, условий жизни на её поверхности, её геологического строения, состава атмосферы, а также изучение напряжённости гравитационного и магнитного полей, космических излучений и видимости планет и звёзд из космического пространства.
      В заключение напоминалось, что ряд пробных полётов, совершённых вокруг Луны два года назад, закончился вполне удачно и принёс ряд ценных научных данных.
      Уже сообщение было трижды повторено, уже давно отзвучал государственный гимн, а люди всё ещё толпились у репродукторов. Они не могли опомниться. Совершенно незнакомые люди поздравляли друг друга, целовались и шумно, как дети, выражали свой восторг.
      Весь мир был в смятении.
      Радио- и телефонные линии, соединяющие столицы государств земного шара с Москвой, были забиты: редакции газет, иллюстрированных еженедельников просили, требовали, умоляли передать им по фототелеграфу снимки, прислать готовые клише, все хотели знать подробности, факты, цифры.
      В типографиях вечерних газет спешно перевёрстывались первые полосы...
      Несмотря на парализовавшую движения тяжесть, Галя остро воспринимала каждую мелочь.
      Линия горизонта отступала всё дальше к дальше. Казалось, что «Уран» поднимается со дна плоской фосфоресцирующей чаши.
      В какой-то момент все звёзды стали ярче — точно с неба медленно сняли вуаль — и засияли новым, колючим, серовато-фиолетовым светом. Несмотря на почти полную Луну, небо стало чёрным, и на нём проступили мельчайшие звёздочки.
      — Прошли слой озона! — закричала Маша в микрофон.
      Стрелка указателя высоты всё быстрей ползла кверху. Вот она перевалила за черту «200» и стала подбираться к »250».
      «Мы уже почти вне атмосферы», — подумала Галя. И, как бы в ответ, нос «Урана» повернулся параллельно Земле. Земля превратилась в вертикальную стену, вершина которой терялась в недосягаемой вышине. «Низ» был по-прежнему под полом кабины, куда всё с той же невероятной силой продолжало тянуть ускорение.
      Константин Степанович лежал на раскрытом до горизонтального положения штурманском кресле. В руках у него были зажаты ручки гидравлического управления сервомоторами гироскопов. Он смотрел на приборы и таблицы, расположенные перед ним, и по ним нацеливал корабль на какую-то только ему да Маше ведомую точку неба. Маша контролировала его вычисления, изредка вносила поправки. На случай, если он потеряет сознание от непомерной тяжести, под её ладонями лежали наготове рукоятки дублирующего управления.
      Радиопередатчик автоматически передавал на Землю показания основных приборов.
      Вспыхнула контрольная лампа. Корабль почти достиг нужной космической скорости. Стрелка спидометра дошла до красной черты.
      Вдруг койка стала проваливаться куда-то вниз, и Галя почувствовала, что летит в неизмеримую бездну. Галя знала, что ничего страшного не случилось, просто выключился главный двигатель, и её мозг реагирует на исчезновение тяжести чувством падения. Но тело не подчинялось разуму. С отвратительной болью сокращался в комок и подкатывал к горлу желудок, руки в безотчётном порыве впивались в края койки, накатывала неудержимая тошнота. Голова шла кругом, а корабль всё падал, падал, падал...
      Как во сне, она видела, что оба лётчика, держась за поручни, на руках передвигаются к двери, а их тела нелепо болтаются в воздухе. Вот они достигли нижнего отсека, быстро развинтили крепления и включили небольшую лебёдку, на которую Галя раньше не обращала внимания.
      — Ход!
      Освещённая Луной зеленоватая стена Земли тронулась с места.
      Вот она показалась из другого окна, вот она скрылась под полом и через несколько секунд появилась на старом месте.
      Её движение быстро ускорялось, и ощущение падения понемногу исчезало. Тишина... Галя почувствовала, что может встать. Ей было удивительно легко. Гнетущая тяжесть и отвратительное чувство падения исчезли без следа.
      — Всё в порядке, Игорь Никитич! — послышался голос старого астронома. — «Уран» набрал скорость точно за пять с половиной минут! С момента взлёта прошло четырнадцать минут и три секунды.
      Все встали. Начались рукопожатия, поцелуи, поздравления...
      — Смотрите! — Белов показал на верхнее окно.
      За окном на расстоянии метров двухсот неподвижно парил освещённый Луной остов «Урана»: крылья, гондола, шасси... От него к кабине тянулись четыре серебристые нити тросов.
      Казалось, что и кабина и корпус неподвижны, а вокруг них быстро вращается расписанная узорами созвездий небесная сфера вместе с сияющей Луной и неимоверно огромной плоскостью Земли... «Центробежная сила!» — вспоминает Галя, и ей становится понятным, почему она вновь стала весомой: кабина вращается вокруг мчащегося вперёд корабля.
      По указанию Белова Маша передаёт по радио, сводку данных о взлёте «Урана». Она спешит: скоро корабль вылетит из земной тени, и солнечное излучение ухудшит радиосвязь. Закончив сводку, Маша переходит на приём. Эфир доносит поздравления, пожелания счастливого пути, последние приветы...
      Передача тонет в налетевшем вихре помех. Только радиотелеграф продолжает выхватывать из чудовищной неразберихи радиоволн нужные сигналы и автоматически фиксирует на ленте свои точки и тире. Неожиданно край Земли, соприкасающийся с матово-чёрным небом, окрашивается в розовый цвет. Розовая полоска быстро превращается в узкий красный серп, который НУ глазах ширится, растёт и наливается пурпуром.
      Вдруг из-за его горба неестественно быстро выплывает Солнце и с заметной для глаза скоростью ползёт по небу. Чудеса: Солнце встаёт с запада!
      По мере удаления от края горизонта скорость светила замедляется, розовато-красный серп Земли, меняя размеры и оттенки, делается шире, ярче и вскоре становится голубовато-белым. Багровое Солнце разгорается, желтеет, белеет и, наконец, брызжет таким нестерпимым фиолетово-серым светом, что приходится на окна спустить дополнительные светофильтры. Но и с ними Солнце не превращается в знакомое, чуть желтоватое светило. Могучее и яростное, оно полыхает среди неизмеримой чёрной бездны, не освещая её и не затмевая блеска звёзд и планет. Вокруг него сияет перламутром косматая, слегка растянутая корона.
      Галя смотрит на Землю. Её серп уже превратился в большой белый полукруг. Вокруг него, как лёгкая вуаль, висит голубая дымка атмосферы. Земля кажется почти одноцветной. Местами виднеются бесформенные пятна — очевидно, облака. Почти никаких намёков на очертание материков и океанов! Жаль!
      Подходит Маша и обвивает её руками.
      — Гляди! — говорит она, показывая в сторону Солнца. — Они выстроились для нашей встречи!
      Действительно, все видимые простым глазом планеты, сгруппировались около Солнца. Справа от него, в созвездии Водолея, светятся свинцовый Сатурн и желтоватый, как латунь, Меркурий. Слева, в созвездии Рыб, около самого Солнца пламенеет медно-красный Марс. Чуть подальше, на границе Овна, горит золотистый Юпитер, а ещё дальше, в созвездии Тельца, сияет белоснежная красавица Венера. Галя знает, что такое удивительное расположение планет — просто редкая случайность. Но, как подавляющее большинство людей, Галя чуть-чуть суеверна, и ей хочется видеть доброе знамение в том, что планетная семья собралась вместе, чтобы приветствовать своего нового собрата.

Глава 4
В МИРЕ ЧУДЕС

      Небесный свод, горящий славой
      звёздной,
      Таинственно глядит из глубины,
      И мы плывём, пылающею бездной
      Со всех сторон окружены.
Ф. Тютчев
      А теперь, товарищи, немедленно спать! — сказал Игорь Никитич, поднимаясь из-за стола. — И не забудьте пристегнуться ремнями, иначе вы рискуете взлететь во сне на воздух, когда кабина перестанет вращаться, — добавил он, укладываясь на койку.
      Вскоре все последовали его примеру. Металлические шторы на окнах были закрыты, освещение выключено, и в кабине воцарилась непроницаемая тьма. Тишину нарушало только тикание хронометров да мирное посапывание спящих. Несмотря на крайнее утомление, а может быть, именно вследствие этого, Галя довольно долго не могла уснуть. Снова и снова переживала она перипетии взлёта или старалась вообразить мир без тяжести, ожидавший её при пробуждении.
      В конце концов усталость взяла своё, и Галя уснула. Сначала сон её был очень глубоким. Но по мере того, как организм восстанавливал силы, отдохнувший мозг стал развёртывать перед её внутренним взором всё более и более пёстрый ковёр сновидений.
      ...Москва. Летний солнечный день. Галя торопится на занятия. Боясь опоздать, она старается догнать переполненный троллейбус, но он уходит у неё прямо из-под носа. Она долго стоит в очереди, но уже не на улице, а в институтском коридоре. Сейчас её вызовут на экзамен. Галя чувствует, что' плохо подготовилась. Она волнуется, и из-за этого время тянется томительно долго.
      ...Институт самым необъяснимым образом превращается в Парк культуры. Она стоит перед качелями и смотрит, как какие-то парни несколько раз подряд описывают в воздухе одну и ту же тошнотворную дугу. От этого сосёт под ложечкой и мутит... Раз, два! Раз, два! — бухает в такт сердце...
      ...Скорей, скорей, она опаздывает! Автомобиль мчится по загородному шоссе, взлетая на подъёмах и отчаянно ныряя на спусках. У-ух! У-ух! У-ух! Вверх — вниз! Вверх-вниз!.. Когда же конец этому сумасшедшему пути?
      ...Кабина «Урана». Уже много-много часов Галя лежит на койке, раздавленная непрекращающимся ускорением. Спидометр показывает чудовищную цифру: двести девяносто семь тысяч километров в секунду! А разгон всё идёт и идёт. От непомерной тяжести трудно дышать и кружится голова,
      Игорь Никитич как ни в чём не бывало расхаживает по кабине.
      — Сейчас мы достигнем скорости света, и время перестанет для нас существовать. — Он многозначительно указывает на окно:- Видишь, какими фиалками цветут звёзды впереди? А те, что сзади, похожи на брызги крови. Наша скорость изменяет частоту встречных и догоняющих световых волн. Вот, вот, смотри! Мы помчались, как световой луч!
      Галя приникает к окну и видит, как весь бесчисленный звёздный рой вдруг приходит в движение. Яркие фиолетовые звёзды, расположенные как будто на самом пути «Урана», медленно, потом всё быстрей и быстрей отходят в сторону, зеленеют, белеют, стремительно проносятся мимо и, снова смыкаясь у какого-то полюса позади корабля, постепенно багровеют и гаснут. Какой восторг! Какая неописуемая красота!
      Звёзд впереди становится всё меньше и меньше. «Уран» покидает пределы Галактики. Она остаётся где-то там, в прошлом, невидимая из-за чудовищной скорости. Кругом темно, пусто... и страшно! Одни... Одни среди беспредельной, невероятной чёрной пустоты! Никто не услышит, не поможет, не узнает... Какая тоска!
      Время тянется, как тонкая бесконечная паутина. Кажется, будто века нескончаемой вереницей бредут мимо остановившегося «Урана»... «А что, если паутина порвётся. — скребётся, как мышь, нестерпимая мысль. — Тогда...»
      «Уж не сплю ли я? — думает Галя с тревогой, напрягая все силы, чтобы сбросить оцепенение. — Должен же быть конец этому страшному полёту!»
      «Вечность конца не имеет!»- возникает в её мозгу... А может быть, это говорит ей Белов?
      — Помни: текущее мгновение — дверь, сквозь которую будущее стремится в прошедшее... — снова громоздятся в её мозгу глыбы слов, смысл которых неохватен. — «Но ведь я же читала это! — борется Галя с кошмаром. — Это написал Фламмарион! Вот сейчас возьму и проснусь, и всё кончится».
      — Вселенная безгранична! Смотри! — властно говорит ей Игорь Никитич. Нет, это не он, это отец! Да, да отец, живой и любимый! Как же она раньше этого не понимала? Она нежно приникает к его плечу, и они вместе всматриваются в чёрную бездну.
      И вот впереди, далеко-далеко, появляется голубой комочек. Скоро он разрастается в туманный завиток, который ширится, заполняет небо, распадается на бесчисленные звёзды и вихрем несчётных искр налетает на корабль.
      И снова впереди загораются всё новые и новые сиреневые звёзды. Пролетая мимо, они проходят через все цвета радуги, багровеют и гаснут.
      Галя смотрит вперёд с удивлением и смутной тревогой: одна из звёзд не уступает дороги. Она упорно стоит на пути и растёт на глазах, изливая потоки ослепительного света. Игорь Никитич и Константин Степанович суетятся у пульта управления, пытаясь отклонить корабль... Поздно! Вот она, жадная огненная пасть, разинутая на полнеба! Налетела, замкнулась, испепелила...
      — Ох! — Галя со стоном приоткрыла веки. Откуда-то снизу прямо в глаза бил ослепительный солнечный луч. Кабина была перевёрнута вверх дном. Галя лежала спиной к полу, который стал потолком, и смотрела вниз. «Почему я не падаю?»- подумала она и тотчас решила, что это продолжение сна и удивляться не стоит. Самое непонятное заключалось в том, что неподвижное яркое Солнце находилось где-то внизу. Это было совершенно ни с чем не сообразно. Галя зашевелилась и повернулась на бок. Теперь низом ей стала казаться стена кабины, на которую она смотрела. Ей стало не по себе.
      Она огляделась. Все ещё спали, за исключением Константина Степановича, который, медленно перебирая руками, полз по стене вниз головой. Ноги его вяло болтались в воздухе, ни к чему не прикасаясь. Галя почувствовала, как острый холодок страха пробежал по спине. Она с тоской смотрела на более чем странные манипуляции старого профессора, ничего не понимая.
      Вдруг Константин Степанович нечаянно выпустил из рук поручень, за который держался, и беспомощно забарахтался в воздухе, подобно не умеющему плавать человеку, попавшему в воду. Воздух держал его на весу, и сколько профессор ни старался сдвинуться с места, это ему не удавалось. Он продолжал делать нелепые движения в каком-нибудь полуметре от стены, не в силах до неё дотянуться.
      Видимо, решившись на что-то, он сердито крякнул, подогнул ногу и, приняв совершенно нелепую позу, начал стаскивать ботинки. Затем деловито осмотрелся и запустил им в пространство между окнами. Ботинок ударился о стенку, отскочил и медленно поплыл по воздуху, а Константин Степанович сдвинулся, наконец, с места и, добравшись до стены, крепко уцепился за выступ.
      И тут Галя внезапно поняла, что она находится в мире, где нет тяжести. Она весёлым шёпотом окликнула астронома, быстро освободилась от застёжек и прыгнула к потолку, но, не рассчитав, перевернулась в воздухе и стукнулась затылком о твёрдую обшивку... В глазах у неё завертелись огненные круги.
      — Что ты делаешь? — закричала проснувшаяся Маша. — Осторожней, осторожней, а то изобьешься о стены! — крикнула она, отстёгивая ремни.
      В этот момент Галя опустилась на пол. Она ударилась коленками и локтями и закричала от боли, а пол тем временем медленно уплыл из-под ног, и Галя снова понеслась по воздуху. Зажав в руке конец ремня, прикреплённого к койке. Маша прыгнула следом и успела схватить её за ногу. Через несколько секунд обе девушки благополучно сидели рядом и устанавливали объём Галиных повреждений. К счастью, ничего серьёзного не случилось, и разбуженные шумом остальные обитатели кабины забросали Галю шутками за её неловкость.
      На первых порах отсутствие тяжести создавало массу неудобств. Умываться можно было только с помощью губки. Вода, оставленная в неплотно закрытом сосуде, выливалась через край, растекаясь куда попало. Иногда её капли собирались в радужные шары, которые плавно носились по воздуху, как мыльные пузыри. Встреча с ними сулила мало приятного: вода моментально впитывалась одеждой.
      Пищу варили с постоянным риском ошпариться, так как это производилось в герметически закрытой посуде. Особенно трудно было есть: о тарелках и ложках пришлось совсем забыть. Суп высасывали из широкогорлых бутылок через резиновые соски. Твёрдую пищу прикрывали особыми сеточками, чтобы она не разлеталась во все стороны при первом же неосторожном движении.
      Однако главное неудобство заключалось в том, что нужно было постоянно пристёгиваться ремнями к сиденьям. Стоило забыть сделать это, и неосторожно пошевельнувшийся человек плавно взлетал и беспомощно барахтался в воздухе до тех пор; пока его не прибивало к стене или потолку. Хорошо ещё, если он приближался к препятствию лицом, а не спиной или затылком, как это случилось с Галей на второй день путешествия.
      Впрочем, все очень скоро научились управлять своим телом в воздухе. Чтобы перевернуться во время полёта, достаточно было сделать десяток круговых взмахов руками. Стоило прекратить движение — и тело переставало вращаться. Константин Степанович сказал, что именно таким способом перевёртывается кошка, брошенная спиной вниз.
      Оказалось, что постичь всю премудрость передвижения в состоянии невесомости вовсе не так трудно. Через несколько суток даже Николай Михайлович достаточно освоился с ней, и случаев, когда кто-либо из экипажа отпускал по оплошности поручни, почти не било.
      Головокружения и замирания сердца, которые в первые часы жизни в мире без тяжести возникали ежеминутно, теперь случались всё реже и реже. В конце концов путешественники настолько приспособились к своему новому состоянию, что оно почти не вызывало неприятных ощущений.
      И тогда постепенно стали обрисовываться новые возможности, которые открывала невесомость. Значительно снизилась общая утомляемость. Исчезли неудобства, связанные с продолжительными наблюдениями в телескоп.
      Как врач, Ольга Александровна вскоре отметила улучшение здоровья всех участников экспедиции. Время от времени по её советам кабину отделяли от «Урана» и раскручивали так, что человек начинал весить вдвое, я то и вчетверо больше, чем на Земле. Ольга Александровна заставляла всех при этом заниматься обычной работой. На её языке эта мучительная процедура называлась «профилактической гимнастикой». Синицын ворчал, молодёжь смеялась, а неутомимый Игорь Никитич на все жалобы Николая Михайловича только отшучивался.
      — Ничего, ничего! — говорил он. — Такая гимнастика только на пользу, а то сними с вас тяжесть, вы так разленитесь, что разучитесь ходить.
      Доводы были неоспоримы, и Николай Михайлович, кряхтя и ворча, принимался за дело.
      С самого начала путешествия Ольга Александровна ввела и неуклонно поддерживала строжайший режим дня. Особенно тщательно она следила за тем, чтобы люди как следует высыпались.
      — Сон — это всё! — приговаривала она, укладывая спать недовольную команду. — Невыспавшийся человек для работы непригоден и ни на что путное не способен. Это в кинофильмах герои с утра до вечера работают, а ночи напролёт просиживают за книгами. В жизни так не бывает. Не поспишь всего одну ночь, а уже ходишь, как разваренный судак: глаза красные, бессмысленные, как у пьяницы, в суставах точно песок насыпан, из рук всё валится. В таком состоянии думаешь не о деле, а о том, куда бы приткнуться. Так что не будем торговаться, а извольте-ка в постель.
      Все ворчали, но подчинялись. Спать полагалось восемь с половиной часов. Отступления от режима допускались только для дежурных и, в исключительных случаях, для ведущих неотложные научные наблюдения. Даже Игорю Никитичу не давалось поблажек.
      Благодаря заботам Ольги Александровны команда чувствовала себя превосходно. Все были здоровы, бодры и работали в полную силу. Помимо основных дел — систематических научных наблюдений, прокладывания курса корабля, регулярных занятий гимнастикой, — приходилось вести неотступный контроль за «окрестностями». Непрерывно работающий радиолокатор то и дело обнаруживал неподалёку от корабля большие и малые скопления метеоритов.
      Для Земли, защищённой бронёй атмосферы, эти летящие с огромными скоростями маленькие песчинки, камешки или кусочки железа совершенно безвредны. Но для космического корабля они были чрезвычайно опасны.
      Каждая обнаруженная стая немедленно бралась на учёт. С помощью многократных измерений определялась её орбита. Было несколько случаев, когда приходилось включать главный двигатель, чтобы уклониться от опасных встреч. Таким манёврам предшествовали сложные расчёты, которые должны были установить, куда и насколько корабль должен отойти, чтобы не очень отклониться от трассы полёта.
      Больше всего в таких случаях недоумевали Ольга Александровна и Синицын. В своей работе они не соприкасались с математикой и никак не могли понять, что любая скорость, приобретаемая кораблём, сохраняется навсегда и в течение многих месяцев может так исказить его путь, что встреча с Венерой окажется невозможной.
      Огромная и исключительно важная расчётная работа лежала на плечах Константина Степановича и Маши. Небольшая грузоподъёмность космического корабля не позволила установить на нём универсальную счётную машину, размеры и вес которой очень велики. Машина, установленная на «Уране», могла заменить два-три десятка опытных расчётчиков и только. Никаких чудес кибернетики она делать не умела. Капитанская дочка, ворча и жалуясь на несовершенство своей, как она называла, «бандуры», работала до изнеможения.
      Когда дела накапливалось слишком много, ей помогал Игорь Никитич. Глубокие и универсальные знания позволяли ему быть неплохим помощником даже для специалиста-астронома. В каждый момент он знал положение корабля в пространстве, его скорость и последующую траекторию. Знал не по представляемым ему сводкам, а как непосредственный исполнитель расчётной работы. В своей исключительной памяти он держал все поправки, учитывающие влияние на курс корабля притяжения Солнца, Земли, Венеры и даже Меркурия и Марса.
      Но круг его дел не ограничивался этим. Он руководил запусками двигателя, разъединениями и соединениями кабины с кораблём, проверял вместе с Ольгой Александровной приборы для очистки воздуха и воды, контролировал состав воздуха, его влажность и температуру, следил за расходованием рабочего вещества, а важнейшая установка корабля — урановый котёл — была почти всецело на его попечении.
      У Гали очень много времени занимала работа с коронографом — прибором, позволяющим производить фото-киносъёмку солнечной короны и протуберанцев. Галя была отличным оператором, за что её так высоко ценил Константин Степанович. Вначале она работала, слепо следуя его советам. Но по мере накопления опыта перед ней стала проясняться научная сторона выполняемой работы, и постепенно девушка приобрела собственный исследовательский почерк. Она стала понимать, какое огромное влияние на земную жизнь оказывают процессы, происходящие на поверхности Солнца. Когда на нём вырастали особо грозные, малиновые, протуберанцы, она невольно вспоминала о моряках и лётчиках, для которых наступало тяжёлое время магнитных бурь, когда теряется радиосвязь, компасная картушка мечется без толку вправо и влево, тщетно сигналят потерявшие голос радиомаяки, морские и воздушные корабли теряют ориентировку, а над полюсами Земли разухабисто пляшут беззвучные хороводы полярных сияний.
      То сильное, то слабое рассеянное свечение ночного неба зодиакальный свет — у неё связывалось с поясом астероидов, лежащим между орбитами Марса и Юпитера. Она живо представляла себе неисчислимый рой бесформенных скал, несущихся в круговом вихре протяжённостью в два миллиарда километров. Притяжение могучего Юпитера будоражит эту каменную мешанину, заставляя бесчисленные глыбы сталкиваться между собой. При ударах они разбиваются вдребезги. Образовавшаяся мелочь, на которую давят солнечные лучи, постепенно замедляет скорость движения. Траектории песчинок из эллиптических превращаются в спиральные. Приближаясь к центру, спираль становится всё круче и круче, и, наконец, песчинки падают на Солнце. Но упасть им не суждено: грозное светило не подпускает их к себе. Оно плавит их, испаряет и превращает в раскалённый газ. Давление лучей на молекулы газа оказывается во много раз сильнее, чем притяжение, и они в считанные часы навсегда изгоняются из пределов солнечной системы, салютуя в последний раз своей родине искорками зодиакального света.
      В часы отдыха молодёжь по-прежнему любила слушать астрономические новеллы Константина Степановича, запас которых у него, казалось, не знал пределов. Каждый раз он преподносил своим слушателям новые и новые мифы о происхождении названий созвездий, рассказы об анекдотических спорах учёных прошлого, а иногда и настоящею времени и другие, подчас кажущиеся невероятными истории.
      Фигуры созвездий древнегреческой звёздной сферы в его передаче приобретали особое очарование. От рассказов Константина Степановича веяло дыханием глубокой седой древности, что придавало им исключительную красочность.
      Он уносил своих околдованных слушателей в ту далёкую эпоху, когда среди безмолвных звёздных ночей, затерянные в безбрежных просторах неизученных морей первые отважные мореплаватели прокладывали по звёздам пути в неведомые страны или отыскивали дорогу на свою далёкую родину.
      Он переносил их на крыльях воображения в те неясные, покрытые туманом протёкших тысячелетий времена, когда первобытны? скотоводы, пасшие стада на бескрайних равнинах, пыталась изучить тайны движения небесного свода, чтобы научиться определять по звёздам и час ночи, и время перегона стад с одних пастбищ на другие — в те времена, когда ещё не имевшие календаря первые земледельцы по восходу и закату приметных групп звёзд определяли время посева или уборки урожая.
      Очевидно, названия и границы созвездий, установленные первыми созерцателями неба, были совершенно случайны. Человеческий взор, движимый пробуждающимся сознанием, искал в расположении звёзд сходства с очертаниями знакомых предметов и животных или сказочных героев и чудовищ. Эти названия веками жили в народе в виде смутных легенд, постепенно теряя свой первоначальный смысл и приобретая взаимосвязь, которая в конце концов позволила использовать небо как календарь.
      Жизнь античного мира была пронизана астрономией не в меньшей мере, чем жизнь современного человека пронизана техникой. О расположении звёзд писали стихи, которые были часто своеобразным расписанием полевых работ... И Константин Степанович тут же подтверждал это, цитируя Виргилия:
      — «Когда Весы уравняют часы дня и ночи и разделят в мире поровну свет и мрак, тогда, земледельцы, выводите в поле своих рабочих волов».
      В другой раз он привёл по памяти винодельческий рецепт, который дал другой древний поэт — Гесиод:
      — «Когда цветёт репейник, когда цикада, гнездясь по деревьям, трещит свои пронзительные песни, в пору крайней жары, когда козы жиреют, вино становится столь сладостным, женщины влюбчивыми, а мужчины слабыми, потому что жгучая Каникула (Сириус) сушит им голову и тело, — в это время ищите прохлады в пещерах,» пейте библидское вино, питайтесь сыром, молоком козы, мясом молодых тёлок, обгладывающих кустарники, или маленьких козлят. Сидя в тени, вкушайте эти яства, запивая их тёмным вином».
      «Так вот откуда произошло слово «каникулы», — подумала Галя. — В те времена восход Каникулы -«Пёсьей звезды»- перед рассветом совпадал с началом летней жары, значит...» Но Константин Степанович рассказывал так интересно, что Галя оборвала свою мысль.
      — «Но когда Орион и его Псы дойдут до середины неба, когда розоперстая Эос — Заря — предстанет перед лицом Арктура, тогда собирайте все ваши виноградные грозди, выставляйте их на солнце в течение десяти дней и десяти ночей, а потом подержите их в тени только пять дней и пять ночей; и на шестой день почерпните их сока для возлияния богу Вакху, разливающему в мире радость. Потом, когда Плеяды и царственный Орион перестанут появляться, не забывайте, что настанет время первых полевых работ и что надо начинать новый рабочий год на земле».
      Показав на небе созвездие Северного Венца, Константин Степанович с самым серьёзным видом уверил всех, что это венок Ариадны, в доказательство чего прочёл из Овидия:
      — «Ариадна, похищенная Тесеем и покинутая им на берегу моря, оглушила все окрестности своими воплями и рыданиями. На помощь к ней явился Вакх и, желая, чтоб она сияла вечным светом среди звёзд, снял венок с её чела и бросил его к небу. Пока венок летел в воздухе, драгоценные камни, вплетённые в него, превратились в огоньки и укрепились на небесной тверди, сохранив прежние очертания. Место его — между Человеком на коленях (Геркулесом) и Человеком, несущим Змею».
      Тут же Константин Степанович добавил, что китайцы называли это созвездие Жемчужной Раковиной и что самая яркая звезда его до сих пор называется Жемчужиной (Геммой), а арабы видели в этом созвездии чашку нищего — Казат-аль-масакин.
      Рассказал он однажды и о нелепой истории созвездия Рысь. Этот зверь был вознесён на небо в 1660 году астрономом Гевелием на совершенно курьёзном основании. Достав свою объёмистую записную книжку, Константин Степанович процитировал:
      — «В этой части неба встречаются только мелкие звёзды, и нужно иметь рысьи глаза, чтобы их различать и распознавать. Кто недоволен моим выбором, тот может рисовать здесь что-нибудь другое, более ему нравящееся; но, во всяком случае, тут на небе оказывается слишком большая пустота, чтобы оставить её ничем не заполненной».
      Кончались подобные рассказы всегда одним и тем же: Ольга Александровна смотрела на часы и разгоняла всех по постелям.
      Однажды вечером путешественники разговорились о доме, о делах, которые они оставили на Земле. Стали вспоминать, какими путями тот или иной член экипажа оказался в составе экспедиции. Маша под громкий смех собравшихся рассказала непосвящённым о событиях на озере Селигер, о Галиных «лекциях» по астрономии. Наконец очередь дошла до Белова.
      — Игорь Никитич, — обратился к нему кто-то. — Как могло получиться, что вы, главный конструктор головного завода, стали руководителем экспедиции? Ведь это нарушение общего порядка.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13