Воители безмолвия (№1) - Воители безмолвия

И в это мгновение он ощутил присутствие звука в самой глубине своего существа. Бдительная змея была готова разжать свои огненные кольца и броситься вперед при малейшей тревоге. Антра, которую ему передала горящая в лихорадке Афикит, глухо вибрировала, воздвигнув постоянный, непроницаемый щит вокруг мозга. Как каменная ограда окружала луг и предохраняла траву, так и антра выковывала доспехи для его разума, защищая хрупкие вызревающие мысли. В тончайших слоях, куда интеллект, разум, неспособный подавить едва заметные интуитивные волны, никогда не решался проникнуть, звук жизни возвел неприступную крепость, которую не могла взломать ничья посторонняя мысль. Это успокоительное ощущение – Тиксу еще не забыл ужасную ментальную агрессию существа в зеленом на Двусезонье – вначале мешало ему. Он воспринимал антру как чуждое привнесенное тело, как раздражающую прививку органа, к которому не приспособился. Он попытался отделаться от незнакомого ощущения, загнать его в темницу подсознания. Но все его попытки оказались тщетными, и глухое гудение внутри него не прекращалось. Он пока не знал, как правильно использовать антру, но понял, что надо с ней свыкнуться, что надо ее принять. Он вспомнил об Афикит, и поток грусти затопил его.

Он держал ее на руках, а она сумела побороть лихорадку и бред, чтобы выразить ему свою признательность и одарить антрой. Значит, она уже не считала его незначительным существом и уважала за отсутствием иного чувства. Но она убыла с наглым воином Ордена, в котором он предугадывал соперника, превосходившего его почти по всем статьям. Проект оранжанина быстрее добраться до Селп Дика был бессмысленным и, вероятно, химерическим, ибо он не имел ни малейшего представления о том, что будет делать на планете Ордена. Но исключал для себя любое другое поведение, потому что поверил в слова рыцаря Лоншу Па: «Если ваша судьба – отыскать ее, вы ее отыщете… » Ему надо было исполнить свое предназначение, быть может, ошибочное, взять на себя весь риск, даже если в конце пути его ждет величайшее разочарование.

Посидев еще несколько минут, он вышел из хижины, миновал калитку и оказался на лугу. Вдруг позади него раздался мощный голос. Он обернулся и оказался лицом к лицу с взъерошенным гигантом с серой бородой и шевелюрой, изъяснявшимся на звучном непонятном языке. На человеке была длинная черная туника из шерсти, ниспадавшая на кожаные сапоги. Зеленая коническая шляпа с приподнятыми краями сидела глубоко на голове, прямо над кустистыми бровями. Мощная фигура и низкий голос собеседника могли бы вызвать страх, если бы не доброе и гостеприимное выражение серых глаз, рассматривавших его с нескрываемым любопытством.

Тиксу пожал плечами и приложил указательный палец к губам.

– Я не владею вашим языком, – медленно выговорил он, словно обращался к ребенку. – Я не с Маркината…

Гигант расхохотался:

– Остановитесь, молодой человек, у вас смешной вид. Вы будто разговариваете с умственно отсталым! Уже давно маркинатяне, даже последняя деревенщина, говорят на межпланетном нафле… Я сказал, что вы напугали моих зверей. Поглядит;, у них отпало желание пастись.

– Простите, – смущенно пробормотал Тиксу, – но… у меня не было такого намерения… Я никогда не видел подобных… животных…

Гигант снова расхохотался. Уголки его рта, спрятанные бородой, растянулись почти до ушей. Губы приоткрыли могучие желтоватые зубы.

– Это маркинатская разновидность травоядных. Из какого мира вы прибыли?

Тиксу в замешательстве показал на город:

– Оттуда…

Колебание не укрылось от проницательного взгляда гиганта, который нахмурился и прищурил глаза.

– Хм, у меня впечатление, что вы не хотите, чтобы о вас слишком много знали, друг мой… Заметьте, такая недоверчивость, которая раньше сошла бы за непростительную невежливость, в настоящее время предпочтительна… Теперь, когда наши личные мысли более или менее укрыты в глубине наших голов, лучше проявлять опасение… Если, конечно, есть чего опасаться… Думаю, вас отправила на пастбище одна из тех машин, которая рассеивает на тысячи частиц, чтобы склеить их по прибытии?

– Ну, как сказать… – промычал Тиксу, держась настороже из-за двусмысленной речи гиганта.

– Да ладно, перестаньте терзаться. Я больше ничего не спрошу у вас! – примирительно сказал пастух. – В конце концов, ваше частное дело, зачем вы явились на Маркинат. Только позвольте дать вам один совет: если ваши проекты, скажем, не стоит открывать, вам следует остерегаться ментальных инквизиторов. Они недавно захватили Маркинат и, роясь в мозгу людей, развалили всю систему сопротивления, которая начала было организовываться… Мои слова могут дорого мне стоить… Площади Дуптината покрылись, как они называют, огненными крестами, самыми худшими инструментами пытки из всех, когда-либо существовавших. Храмы, которые вы видите, будут разрушены по приказу кардинала новой официальной религии, именующейся крейцианством… Друг мой, вы прибыли в этот мир не в лучшие его времена. Вы выбрали плохой момент для туризма.. Пойдемте. Из-за того, что мы живем в такое время, не стоит забывать о добрых старых обычаях. Хороший прием гостей был всегда традицией нашего народа. Приглашаю вас разделить со мной скромный завтрак и поприветствовать Серебряного Короля!

Не ожидая ответа гостя, гигант широкими шагами направился к стоящему на холме дому, едва ли большему, Чем луговая хижина. Тиксу нерешительно последовал за ним, обещая себе оставаться настороже.

Серый свет робко проникал в деревенский домик, буквально протискиваясь через узкие щели в стенах и умирая на неровных камнях. Мебели была самая малость: стол, три древних стула с соломенным сиденьем, глиняное подобие буфета – две неравных колонки и полки между ними Как и в хижине, здесь царил запах скота, который, по-видимому, источали одеяла из черной шерсти, сложенные на углу лежанки

Скромный завтрак состоял из сыра («Самый лучший тот, что сильнее всего воняет!» – сказал гигант) и черного вкусного хлеба. Вместо тарелок были деревянные миски. Вилки и ножи, которые хозяин бросил на стол, уже давно не были мыты. Запущенный интерьер напомнил Тиксу хижину Моао Амба, харчевню на Двусезонье. Ему вдруг показалось, что он покинул мир садумба век назад, хотя отбыл с планеты всего три стандартных дня назад. За эти три дня он чудом избежал пасти гигантских ящериц, его лечили их жиром, Качо Марум, има садумба лесной чащобы, напоил его водой непобедимости… За эти три дня он прожил несколько ускоренных жизней, словно пытался восполнить потерянное время, все годы безделья, проведенные в прихожей пустоты.

– Вы кого-нибудь знаете на Дуптинате? – спросил гигант, откусывая кусок хлеба.

– Нет, – ответил Тиксу.

– Вы знаете, куда идти?

– Я кое-кого ищу… – уклончиво протянул Тиксу. – У меня есть имя и адрес, но я не уверен, что найду этого человека: у моих сведений давность в пятнадцать стандартных лет.

– А если его не найдете, – настаивал гигант, – что думаете делать?

– Не знаю… У меня не было времени подумать о такой возможности…

– У вас есть деньги?

– Нет…

Гигант оперся локтями на стол, опустил подбородок на сцепленные запястья и задумался.

– Поскольку вы мне не кажетесь предусмотрительным путешественником, вот что я вам предложу, – заговорил он после долгого молчания. – Через час вы отправитесь в город на поиски. Первые кварталы Дуптината расположены не так далеко отсюда. Примерно три четверти часа ходьбы, и вы окажетесь у первых автобусных платформ. Вам лучше воспользоваться общественным транспортом: он бесплатный, а город, как вы заметили, раскинулся очень привольно. Если ваши поиски окажутся безуспешными, можете вернуться сюда, чтобы провести ночь у меня… Конечно, это обычный пастушеский дом, но у вас будет кров и еда. Я устрою здесь постель, а помыться можете в ручье. Тогда вам не придется болтаться по городу ночью, что было бы лучшим способом привлечь внимание полицейских патрулей… У вас будет логово… Что вы думаете об этом?

Тиксу глянул в глаза хозяину. И не нашел в них ни малейшего следа скрытых или враждебных намерений.

– Даже не знаю, должен ли соглашаться, – возразил он. – Мне не хотелось бы причинять вам неудобств, а тем более навлекать на вас неприятности…

Хохот гиганта был лучшим ответом. Он вонзил нож с выщербленным лезвием в стол.

– Черт подери, причинять мне неудобства, друг мой? – воскликнул он. – Да я рад хоть какой-то компании! Мои звери не очень болтливы. К тому же скажу, мой инстинкт подсказывает мне, что вы из тех, кому я могу полностью доверять… А я полагаюсь на свой инстинкт… На что еще можно полагаться?

– В таком случае я благодарю вас за предложение и соглашаюсь, – произнес Тиксу, тронутый заботой маркинатянина.

– Ну и слава богу! Меня зовут Станислас Нолустрит, поэт и пастух, но друзья называют меля Стан или Станис…

– Э… Било… Било Майтрелли, – солгал оранжанин, сам не зная почему.

Быть может, он уже проникся всеобщей подозрительностью, которая, по словам гиганта, успела отравить воздух Маркината.

Тиксу двинулся по каменистой дорожке, тянущейся вдоль горной цепи, которую Станислас называл Загривком Маркизы. Когда он оказался в пригороде Дуптината, Серебряный Король стоял уже высоко в небе. Его круглый серый диск блестел, разгоняя утренний туман.

Тиксу быстро понял, что страх своим громадным крылом уже накрыл маркинатскую столицу. Он ощущался и на прямолинейных проспектах, и в темных переулках. Редкие прохожие скользили вдоль стен, закутавшись в просторные шерстяные плащи. Их замкнутые лица прятались под поднятыми воротниками, цветными шарфами или капюшонами с маленькими козырьками. Большинство ставень на восьмиугольных окнах серых фасадов было закрыто.

Пастух вручил Тиксу немного денег, сказав:

– Вам надо сменить одежду: ваша белая туника заляпана кровью. Вы рискуете не только быть замеченным, но можете простудиться! У нас начало осени – Серебряный Король уже не согревает воздух. Как старый буржуа, который не в силах согреть жену!

Станислас был прав: было зябко. Оранжанин зашел в первую же лавочку, торговавшую одеждой. Купил синий шерстяной пиджак с подкладкой и брюки из черного велюра. Переоделся в кабинке и спросил у продавщицы, красивой блондинки с загорелым лицом, не знает ли она, где находится улица Священных Ювелиров. Та ответила с любезностью, пропорциональной ее любопытству, что надо дойти до первой воздушной платформы, сесть на автобус внутренних линий, на кабинке которого нанесен фиолетовый треугольник, и вылезти на площади Жачаи-Вортлинг, которую вскоре собирались переименовать.

– Пока она называется так… Дальше все просто: улица Священных Ювелиров отходит от этой площади… Но все же спросите: быть может, вам придется пересесть на другой автобус. Вы турист? Я знаю типичные места Дуптината, где…

Он жестом руки остановил ее, поблагодарил, расплатился и вышел. Он быстро нашел платформу, площадку, висящую метрах в тридцати над улицей, вдоль которой росли деревья с желтой листвой. Он вошел в лифт и поднялся наверх.

Утро уже кончалось, но на причале станции было очень мало людей. Две красивые молодые женщины в элегантных пальто с высокими воротами перешептывались, бросая по сторонам одновременно заигрывающие и осторожные взгляды. Чуть дальше стоял сгорбленный старик, погруженный в свои мысли. И стайка детишек в сопровождении двух юношей – они нетерпеливо поджидали автобуса.

Квартал под платформой выглядел удивительно мирным. Тишину нарушали лишь птичьи трели. Краснокрылые птицы усеивали верхние ветки деревьев, которые почти касались платформы.

Они прождали четверть часа, пока не появился автобус, с гудением опустившийся к причалу. Он был метров десяти в длину и походил на огромное прозрачное яйцо. Переднюю кабинку занимал робот-программист, чьи квадратные пальцы били по клавиатуре в момент взлета и посадки.

С приглушенным шипением откинулся боковой трап. Тик-су не успел рассмотреть, есть ли фиолетовый треугольник на кабине управления. Он вместе с другими занял место в пассажирском салоне и спросил у молодых женщин, доберется ли он до площади Жачаи-Вортлинг. Их глаза наполнились ужасом, словно они оказались перед психопатом. Потом сообразили, что единственным преступлением чужака было то, что он хотел получить от них какие-то сведения. Девушки оправились и, едва разжимая губы, объяснили, что ему надо сделать пересадку на перекрестке Сисотер, сев на автобус в сторону Круглого Дома.

– Все просто, спереди есть фиолетовый треугольник… Потом девушки уселись на краешек скамейки и замкнулись

в осторожном молчании. Автобус воспарил и медленно полетел над Дуптинатом. Тиксу залюбовался кружевными куполами храмов, словно сплетенными руками фей из драгоценных пород дерева. Если не считать стрел храмов и величественных башен Круглого Дома, город выглядел однообразным и лишенным фантазии. Почти идентичной формы, дома были не выше пяти этажей – округлая серо-синяя крыша на сероватом кубе. Словно они все вышли из одной литейной формы. Только разукрашенные ставни и балконы с коваными решетками вносили иногда нотку разнообразия. Улицы были прямыми и широкими, и все они стекались к восьмиугольным площадям. Изредка попадались проулки с магазинчиками, где прохожие рассматривали богато украшенные витрины. Оранжанин обратил внимание, что в каждом квартале торговали своими товарами.

Автобус садился на другие платформы и постепенно наполнялся пассажирами. На каждой остановке Тиксу вопросительно смотрел на молодых женщин, но те едва заметно отрицательно качали головой. Наконец они подошли к нему и прошептали:

– Следующая и будет перекресток Сисотер. Не забудьте проверить, есть ли фиолетовый треугольник на кабине, и выходите на площади Жачаи-Вортлинг…

Только теперь они расслабились и наградили его теплыми улыбками. Казалось, они вдруг сбросили с плеч тяжкий груз.

Тиксу вышел на следующей платформе. И испытал шок: среди угрюмых лиц ожидающих пассажиров, тесно стоящих вдоль причалов, он заметил силуэт в черном бурнусе, голова которого скрывалась в складках капюшона: скаит!

Сердце бешено забилось, внутри его все сжалось. Мгновенно возникло воспоминание об отвратительном осклизлом и холодном щупальце, которое шарило в его голове на Двусезонье. Но вибрация антры тут же усилилась, разогнала панические мысли и создала вокруг его мозга непроходимый барьер.

Ему не составило никакого труда успокоиться. Когда звук жизни выполнил роль хранителя внутреннего безмолвия, Тиксу понял, что его собственные ощущения среды менялись и взгляд его мог проникать под внешнюю, обманчивую оболочку вещей. Словно антра не только защищала, но и открывала ему глаза. Остальные пассажиры вдруг явились ему в ином свете… В своем истинном свете… Он увидел людей, которые пытались с большим или меньшим успехом играть свою роль, а на самом деле отдалялись друг от друга и от самих себя, их внутренний мир дробился, разваливался на куски. Он увидел, что они создали для себя идеальные, но обманчивые модели существования, хотя были уверены, что никогда их не достигнут, поскольку боялись заглянуть внутрь себя. Они застряли меж двух миров, миром мысли и миром материи, не отваживаясь исследовать ни тот, ни другой. Они забыли, что являются людьми, существами, умевшими одновременно летать вместе с богами и со сладострастием погружаться в грязь звериных инстинктов. Их внутренний мир сокращался, как шагреневая кожа. Присутствие черного бурнуса повергало их в ужас. Они уже знали о тревожных способностях скаитов, которые проявились во время публичных процессов и наглядных ментальных казней. Мысли, подстегиваемые когтями страха, метались и сталкивались в их беззащитном разуме, как дикие звери, попавшие в ловушку.

Тиксу заметил, что скаит не стеснялся нарушать святилища мыслей окружающих его людей. Но когда он решил обследовать разум оранжанина, инквизитор наткнулся на барьер, поставленный антрой. Скаит попытался взломать его и прочесть человеческую книгу, которая не хотела открываться, но усилия его оказались тщетными. Тиксу ощущал удивление и раздражение таинственного существа в черном бурнусе.

Автобус плавно опустился и завис над площадью Жачаи-Вортлинг, гигантской шестиугольной эспланадой, выложенной светящейся мозаикой с изображением планет Конфедерации Нафлина. В центре площади за пурпурно-золотой оградой, усыпанной белыми цветами, высилась статуя Жачаи Вортлинга, основателя династии Ворт-Магорт и строителя Круглого Дома, чьи девять башен накрывали своей тенью соседние дома. Античная статуя, пережившая тринадцать стандартных веков, была чудом постоянно воссоздающегося равновесия. Из окна автобуса Тиксу видел многочисленные следы ремонта, шрамы, оставленные сварщиками и прочими рабочими на металлическом цоколе, который, похоже, был готов в любое мгновение уступить соблазну и обрушиться. Внимание оранжанина привлекла необычная сцена: рядом с памятником на невысоком возвышении стояло прозрачное колесо, в котором судорожно билось обнаженное тело, привязанное к кресту. Многие прохожие, пересекавшие площадь, опускали головы и тщательно избегали бросать взгляды на это колесо.

Тиксу с облегчением покинул автобус и отделался от любопытного инквизитора, раздраженного неожиданным сопротивлением и неоднократно повторявшего свои попытки.

Выйдя из лифта на площадь, оранжанин попал в оживленное место – во все стороны двигались куда-то спешащие маркинатяне. Поскольку он никак не мог отогреть ноги, Тиксу решил избавиться от легкой шелковой обуви, мало подходящей к климату Маркината. Ему не пришлось долго искать, вокруг площади стояло множество торговых прилавков. Он купил прочную пару горных сапог, которые тут же надел.

Потом, заинтригованный, направился к прозрачному колесу. По мере приближения он видел все больше искаженных страданием лиц, плачущих женщин, мужчин со сжатыми челюстями…

Обнаженное тело принадлежало женщине. На ее перекошенном лице, когда-то красивом, читалась невыразимая мука. Покрасневшая кожа растрескалась и источала кровь. Изо рта с разбитыми губами сочилась вязкая жидкость. Внутренность бедер почернела: кровь, вытекшая из раны в нижней части живота засохла, и ее сгустки въелись в нежную кожу. Отваливающиеся пряди волос обнажали череп. Под колесом по шаровому экрану бежали золотые буквы. Текст был написан на двух языках: маркинате и нафле:

Медленный огненный крест Церкви Крейца будет наказанием для тех, кто нарушит Единый Божественный Закон или заповеди, принесенные святыми миссионерами.. Дама Армина Вортлинг, супруга покойного сеньора Абаски Вортлинга, согрешила плотью и предала древний обычай планеты. Она наказана по решению кардинала Рагуина де Брусселя, высшего представителя Его Святейшества, муффия Барофиля Двадцать Четвертого на планете Маркинат

Глаза мученицы остановились на Тиксу. Ему показалось, что они умоляли его прекратить пытку хотя бы на несколько секунд. Ее глаза слишком исстрадались, чтобы еще проливать слезы. Боль понемногу увлекала ее в бездну, где должен был заблудиться ее разум. У подножия эстрады тихо плакал подросток лет пятнадцати.

Оранжанин отвернулся от тягостной сцены. Он возмущенно сжал кулаки, пока не побелели фаланги пальцев, и продолжил свои поиски.

Улица Священных Ювелиров томно тянулась меж двух рядов магазинчиков и мастерских с замысловатыми вывесками. Тиксу заметил темно-синее уведомление, плавающее в нескольких метрах над домами. Полиция извещала ювелиров священного ремесленничества, что маркинатские храмы теогонии будут разрушены дезинтеграторами. Поэтому ювелиры перестали работать. По деонтологической хартии корпорации они имели право выполнять свою работу только для украшения храмов и празднования различных культов, имеющих силу на Маркинате, по заказу жрецов или верующих. Собравшись небольшими кучками у приоткрытых дверей своих владений, они спорили между собой. Самые характерные их произведения были выставлены в витринах: статуэтки, украшенные сверкающими камнями, крученные священные принадлежности с эмалями, голоскульптуры богов пантеона, трех-, пяти– и семисвечные канделябры, элегантные подсвечники из розового опталия, конические кадила… Углубившись в улицу, Тиксу слышал бормотание, обрывки разговоров. Люди тихими голосами спрашивали друг друга, даст ли им Церковь Крейца достаточно работы или лучше отказаться от хартии и перестроить работу на изготовление драгоценностей для частных лиц.

Эта улица была одной из самых старых в городе. Утверждали даже, что она существовала еще в донафлинскую эпоху. Она была вымощена неровными булыжниками, в промежутках между которыми прорастала трава. Строения, прижившиеся друг к другу, помогали своим соседям выдержать гнет веков. Имена ремесленников были написаны на треугольных фронтонах.

Тиксу двинулся вдоль по улице. По мрачным взглядам, которые бросали на него ювелиры, он понял, что ничего у них не узнает: вот уже несколько дней в Дуптинате к чужакам относились без любви, а этот шел мимо дверей с таким видом, словно замыслил дурное дело. Внезапный захват их планеты вызвал прежде всего почти полное свертывание тысячелетней деятельности и не предрасполагал ни к дружеским беседам, ни к ксенофилии. Теперь, когда их мысли лишились своего убежища, они опасались чужаков, как ядерной чумы.

Жеофо Анидол, священный Ювелир, участник хартии

Наконец вывеска бывшего корреспондента рыцаря Лоншу Па появилась на другом конце улицы. Мастерская выходила на крохотную площадь, от которой в разные стороны разбегалось несколько улочек и проулков. Имя ювелира, выписанное цветными буквами, припудренными золотом, гордо красовалось на фронтоне из черного дерева, укрепленного под куполом двухэтажного дома. Судя по тяжелым ставням из чешуйчатого дерева, опущенным на витрину, мастерская была закрыта.

Оранжанин несколько раз нажал на круглый звонок, расположенный в нише рядом с входной дверью. Мелодичные звуки утонули в полной тишине. Тиксу не отступился и даже принялся яростно бить кулаком по массивной створке, но его удары остались безответными. Он огорченно выругался и нерешительно потоптался у плотно закрытой двери.

Потом заметил сморщенного старика с длинными седыми волосами, частично убранными под зеленую коническую шапочку, похожую на шапочку Станисласа Нолустрита. Его сгорбленная фигура мелькнула в узкой щели приоткрытой двери соседнего дома. Он наблюдал за оранжанином с подозрительным видом.

– Что вы хотите? – спросил старик блеющим угрюмым голосом.

– Мне надо поговорить с Жеофо Анидолом, – ответил Тиксу и любезно улыбнулся.

– Вы не здешний? Что вы от него хотите?

В его пронзительных глазках вспыхивали вызывающие огоньки, которые при малейшем недовольстве могли разгореться пламенем гнева.

– Меня прислал один из его очень старых друзей, – ответил Тиксу.

Он постарался вложить максимум убедительности в свои слова, но морщины на лице собеседника не разгладились.

– Н-да! В любом случае его сейчас нет, – проворчал старик, обнажив редкие зубы. – И появится он не раньше, чем через маркинатскую неделю!.. Не менее… Прощайте!

Тиксу даже не успел задержать старика, чтобы выяснить подробности, как дуптинатец сухо захлопнул дверь прямо перед его носом. Страх, который бродил по улицам маркинатской столицы, не способствовал успеху дел оранжанина. Он понял, что нет смысла настаивать, пытаясь допросить соседа Анидола. Он думал, что перелет на Селп Дик займет всего несколько часов: время на поиски бывшего корреспондента Лоншу Па, а теперь ему придется сидеть здесь и грызть ногти семь или восемь дней… В такой дали от Афикит… Он подавил разочарование и решил найти более быстрое решение. Он использует древний деремат Жеофо в самом крайнем случае. А пока вернется в дом пастуха, чтобы подумать и составить план.

Станислас Нолустрит стоял во дворике луговой хижины и расчесывал шерсть своих зверей почти с религиозным обожанием. Завидев силуэт своего молодого гостя на каменистой дороге, он расхохотался:

– Я и не чаял вас вновь увидеть, друг!.. Я думал, что вы уже отправились на прогулку по вселенной!.. Хотя приготовил вам постель на тот случай, если… Слава богу, вы сейчас прилично одеты, как истинный маркинатец. И издали, и вблизи сходство идеально.

– Ну не столь уж идеально! – проворчал Тиксу, подходя к каменной ограде. – Ваши соплеменники относятся ко мне с недоверием.

– Вы не нашли своего человека?

– Дом нашел, но не повезло. Он вернется домой только через восемь дней… – Оранжанин рассеянно погладил шерстистый бок животного и добавил: – А я не могу себе позволить столь долгого ожидания… Что касается денег, которые вы мне одолжили, я…

Пастух прервал его, махнув рукой, и снова наклонился над черной шерстью, в которой торчал репейник.

– Люди действительно напуганы, – прошептал Тиксу.

– А разве может быть иначе! – вздохнул Станислас, перестав работать щеткой. – Фаланга Махорта, элитная армия Вортлингов, была уничтожена за несколько минут сиракузянами и их союзниками… Более того, завоеватели реквизировали все известные дерематы, частные и общественные, что позволило быстро подавить мятежи, вспыхнувшие в провинциях, в основном в Северном полушарии. Они не останавливаются перед массовыми убийствами и огненными крестами, а потому маркинатяне видят, что попали в ловушку. Клянусь своим зверьем, так оно и есть!.. Но так должно было случиться… Небеса и звезды предвещали несчастье… Но кто в наши дни смотрит на звезды?..

Большую часть дня Тиксу провел в размышлениях, сидя на сооруженной пастухом кровати. В доме была всего одна комната. Его раздумья, причинявшие едва ли не физическую боль, не дали никакого результата, если не считать смутного беспокойства перед теми препятствиями, которые одно за другим возникали на его пути к Афикит. Сиракузянка походила на сон, который никак не хотел возвращаться. Он сомневался в своих воспоминаниях, сомневался, что касался ее, сомневался, что ощущал ее дыхание…

Через некоторое время, устав пережевывать одни и те же мысли, которые бились в тесных стенах его разума, Тиксу незаметно сосредоточился на шорохе источника, который продолжал звучать в глубине его существа… Антра, безмолвный шепот, приглушенно гудела, как музыкальный инструмент, беспрестанно издававший низкую монотонную мелодию, почти невосприимчивую для уха, привыкшего к звонким ритмичным нотам. Изолированный звук жизни расширился и быстро занял все внутреннее пространство оранжанина. Он был требовательным хозяином и изгнал все поверхностные мысли-паразиты, создал вакуум. Хотя звук не имел определенной формы – Тик-су не мог бы описать это состояние обычным языком, – он звучал четко и ясно, а когда избавил дух от ненужных мыслей, производимых разогнавшейся ментальной машиной, то погрузил оранжанина в состояние почти полного экстаза, наполнив светом и вибрацией.

Тиксу спросил себя, правильно ли его использует, не нарушил ли инструкций, которые ему в спешке дала Афикит в доме франсао. Быть может, он использовал антру с излишней настойчивостью, намеренно вызывая ее, хотя не было никакой угрозы ментальной агрессии? Или, может, антра сама решала, с какой частотой и когда вступать в дело? Пребывая в сомнении, он предпочел не вмешиваться и погрузился в состояние внутреннего комфорта и радости, которые ощущал в мгновения, когда границы физической и ментальной среды растворялись и исчезали. Он путешествовал на векторе звука, пока не достиг берега глубочайшей нетронутой тишины, напомнившей ему о почти осязаемом ощущении покоя в лесу Двусезонья.

Потом на внутреннем экране этого безмолвия возникли образы прошлого, удивительно четкие, несмотря на эрозию, неизбежную с течением времени, но имело ли время хоть какое значение здесь?.. Фильм, безучастным зрителем которого он стал, частично воссоздавал его детство, отрочество и юношество до того момента, когда он занял пост на Двусезонье…

Ему было шесть лет, когда его мать погибла в крушении такси. Это внезапное исчезновение было таким шоком, что на добрые десять лет его перестал интересовать внешний мир. Его поведение вызывало отчаяние у дяди, принявшего его и избравшего суровость в отношениях с ним, поскольку он был неловок и не знал, как вывести племянника из летаргии. Единственным приятным воспоминанием того периода было воспоминание о громадном саде… Диком саде, где плавали пьянящие ароматы гигантских кипаритов, а на покрытом зеленой ряской пруду то и дело возникали фиолетовые пятна водорослей…

Он увидел, как тайно покидает дом дяди, еще не достигнув совершеннолетия. Он уже не в силах выносить строгость и непоколебимость младшего брата матери. Над городом опустилась ночь. Он бросил в рюкзак какие-то вещи. Тихо открыл дверь, проскользнул в темный коридор, спустился по лестнице, пересек прихожую… И вот наконец долгожданная свобода..

Он вместе с бродячими торговцами путешествует на древних телегах на воздушной подушке, помогает им выгружать и грузить тюки с товаром и устанавливать прилавки, чтобы оплатить свой проезд. Долгое неспешное путешествие дает ему возможность увидеть дикие и великолепные ландшафты самых отдаленных провинций Оранжа, розовые холмы Вьелина, соляную пустыню Масуа, зеленые каналы Малого Нанта, сине-фиолетовые горы Зелаума…

Он прибыл в Филию, столицу провинции Жониль и конфедерального ткачества. Каждый фасад дома, каждая стена, каждое общественное здание украшены драгоценными тканями, изготовленными вручную по традиционному методу. Истинное наслаждение для глаз, причудливо-веселая симфония ярких и контрастирующих красок…

Ему уже семнадцать лет. Он работает разносчиком еды, носясь по солнечным улицам Филии на небольшой платформе, нагруженной едой, которую мастера-ткачи заказывают у Ситроэль, огромной мордастой матроны, умеющей использовать своих служащих. Он наслаждается жизнью. Новые удовольствия и открытия будоражат его, постепенно стирая горькие воспоминания о тяжелом детстве…

Ситроэль выгоняет его за незаконную торговлю едой, хотя он не был замешан в ней. Он вынужден спешно бежать из Филии, поскольку подручные бывшей хозяйки собираются расправиться с ним.