Барабанщица

      И так замечталась Катя, что не заметила, как встал со скамейки, куда-то сходил и опять вернулся её дядя.
      - Но пока тебе будет скучно, - сказал он. - У меня сейчас здесь кое-какие дела. И, чтобы ты мне не мешала, давай познакомься с кем-нибудь из девчонок или даже лучше - из ребят. Посмотри, какое кругом веселье!
      Девушек и парней вокруг было много. Они прогуливались, курили, слушали музыку, играли в волейбол, прыгали на батуте, толпились у входа в салон видеоигр, и, конечно же, ребята подходили, задевая девчонок, которые тоже, впрочем, охотно отвечали на флирт.
      Услышав о том, что её собираются знакомить с мальчиком, Катя смутилась и покраснела. Она молча и внимательно смотрела на дядю, не зная, что ему ответить.
      - С кем же мне познакомиться? - растерянно произнесла
      она единственное, что ей пришло на ум. - Народу кругом столько.
      - А мы поищем - и найдём! - ответил дядя и потащил её за собой.
      Он отвел Катю в сторонку. Здесь было тихо, под пальмами и кипарисами располагались столики, за которыми сидело несколько пенсионеров, занятых чтением газет и игрой в домино.
      Тут дядя показал на хрупкого темноволосого мальчика, который сидел на лавочке и, поглядывая на какой-то чертёж, выстругивал ножом тонкие белые планочки.
      - Ну вот, хотя бы этот. Нравится? Мальчик, сразу видно, неглупый, симпатичный.
      - Дохловатый какой-то, - поморщилась Катя, отворачиваясь от предлагаемого ей кавалера. - Лучше уже, хотя бы, с кем-нибудь
      из тех, что на батуте скачут.
      - Подумаешь, скачут! Козёл тоже скачет, а толку? Этот мальчик машину какую-то строит. Из такого скакуна кто получится? А из этого, глядишь, Эдисон какой-нибудь... изобретатель. А ты, вообще, про Эдисона слышала?
      - Слышала, - буркнула Катя, уходя. - Это который телефон выдумал.
      Перекусить они зашли в небольшое кафе. Дядя взял два куска пиццы и две бутылочки кока-колы. Катя хотела присесть где-нибудь поближе к выходу, чтобы было видно море, но дядя, оглядевшись быстро, направился в совершенно другую сторону. Катя едва открыла рот, чтобы сказать ему об этом, как, вдруг, из-за дядиной спины увидела, что тот подошёл к столику, где уже сидит... Катя всмотрелась... Да-да, ошибки здесь быть не могло - за столиком сидел и пил кофе темноволосый мальчик - этого самого мальчика дядя показывал ей два часа назад. Катя остолбенела. Она не знала, что и сказать.
      - У вас тут найдётся два свободных места? - спросил дядя у молодого человека.
      Тот быстро оглядел его и Катю.
      - Да-да, конечно. Садитесь.
      Катя уселась, по прежнему крепко держась за бутылочки с кока-колой так, словно бы они могли её сейчас защитить и выручить из этой крайне неловкой ситуации. Она растерянно посмотрела на дядю. Всё-таки, она не ожидала от него подобного, всё-таки, это слишком нахально по отношению к ней.
      А темноволосый мальчик с большими серыми глазами посмотрел сначала на дядю, потом на Катю, а потом опять на Катю, но уже более внимательно.
      - Давай, Катерина, - сказал ей дядя, пододвигая тарелку с пиццей. - Не стесняйся. А то уже и молодой человек, глядя на тебя, стесняться начал.
      "Молодой человек" неуверенно улыбнулся, а Катя покраснела. Ей очень хотелось сейчас перейти на другой столик, но это было невозможно.
      - Да, кстати, - дядя сразу же перешёл к делу. - Это я вас, молодой человек, видел сегодня в сквере, на лавочке? Вы там что-то конструировали кажется, трактор?
      Темноволосый мальчик улыбнулся.
      - Нет, не трактор. Это модель ветряного двигателя.
      Дядя смотрел на него с уважением.
      - Вот, Катерина, - сказал он. - Перед тобой сидит будущий Ньютон или, может быть, Циолковский. Я, вот, даже и не знаю, что такое ветряной двигатель. Полагаю, это должна быть очень тонкая работа.
      Темноволосый мальчик смутился ещё больше, но тем не менее согласился с приветливым толстяком.
      - Да, - сказал он. - Достаточно тонкая. Иначе он просто не будет функционировать.
      А Катя вдруг рассердилась.
      - "Тонкая"! "Тонкая"! - позабыв о дипломатичности, передразнила она. Ты бы лучше шёл на батут прыгать, а то всё равно потом это, что сейчас мастеришь, в мусор выбросишь.
      Мальчик поднял на неё задумчивые серые глаза. Грубость Катина его, очевидно, удивила, и он подыскивал слова, как ей ответить.
      - Послушай, - негромко сказал он. - А какое тебе дело? Нравится прыгать на батуте - иди сама и прыгай. - он замолчал, отпил кофе, и, взглянув на Катино покрасневшее лицо, добавил: - я тоже люблю бегать и прыгать, но с тех пор, как в прошлом году я выбросился с парашютом из горящего самолета, прыгать мне уже нельзя.
      Он вздохнул и улыбнулся.
      Краска всё гуще и гуще заливала Катины щёки - так, как будто девочка лицом попала в крапиву. А дядя как нарочно молчал - он только смотрел на них - словно бы и сказать ему было нечего.
      - Извини, - ответила Катя. - Это я дура... Сама не знаю, что говорю. А, давай, я тебе помогу. Мне после обеда всё равно делать будет нечего.
      Теперь покраснел сероглазый мальчик.
      - Почему же дура? - запинаясь, возразил он. - Зачем это? Ну, если хочешь, пойдём, я тебе покажу свой чертёж, по которому я мастерю двигатель. Меня Славой зовут... Ну или можно - Славка.
      - Меня Катей, - ответила та. - Скажи, а тебе с парашютом страшно прыгать было?
      - Страшно. - признался Славка. - Но я не сам прыгнул - меня отец выкинул. Я же только дёрнул за кольцо, попал на крышу водопроводной башни и, уже свалившись оттуда, сломал себе ногу.
      - Но она... нога ходит?
      - Ходить-то ходит, но нельзя пока быстро бегать. - Он посмотрел на дядю, улыбнулся и спросил: - Это вы вчера стреляли в тире и поправили меня, чтобы я не сваливал набок мушку? А вы хорошо стреляете!
      - Старый стрелок-десантник, - скромно ответил дядя. - Стрелял в Чечне, стрелял в Афганистане.
      "Эге, стрелок-десантник! - Катя покосилась на дядю. - Так ты уже давно Славку приметил! А я-то думала, что мы его в кавалеры выбрали случайно!"
      Выйдя из кафе Катя со Славкой договорились завтра встретиться в сквере, на той самой лавочке.
      - Вот человек! - похвалил дядя Славку. - Это тебе не то что какая-нибудь девица, которая только и умеет к мачехе... в ящик... Ну, да ладно, ладно! Ты с самолёта попробуй прыгни, тогда и хорохорься. А то не скажи ей ни слова. Динамит! Порох!.. Вспышка голубого магния! Ты давай-ка с ним покрепче познакомься... Домой к нему зайди... Посмотришь, как он живёт, чем в жизни занят, кто у него родители... Эх, - вздохнул дядя, - если бы нам такую молодость! А то что?.. Пролетела, просвистела! Тяжкий труд, чёрствый хлеб, свист ремня, вздохи, мечты и слёзы... Нет, нет! Ты с ним обязательно познакомься; он скромен, благороден, и я с удовольствием пожал
      его честную молодую руку.
      Дядя проводил Катю до одного из пересечений центральной улицы.
      - Давай, - сказал он, - дальше вон до того угла, потом налево и до магазина - а там ты разберёшься. Я попозже приду.
      Посвистывая, брела Катя по улице. Добравшись уже до
      дома и дойдя до разваленной беседки, она услышала шум и увидела, как во дворике промелькнуло лицо старухи. Волосы её были растрёпаны, и она что-то кричала.
      Тут же следом за ней из кухни с топором в руке выбежал её престарелый сын; лицо у него было мокрое и красное.
      - Послушай! - запыхавшись и протягивая Кате топор, крикнул он. - Не можешь ли ты отрубить ей голову?
      - Нет, нет, не могу! - завопила Катя, отскакивая на два метра в сторону. - Я... я кричать буду!
      - Но, дура... она же - курица! - гневно гаркнул на Катю бородатый. - Мы еле её поймали, и у меня дрожат руки.
      - Нет, нет! - ещё не оправившись от испуга, бормотала Катя. - И курице не могу... Никому не могу... Вы подождите... Вот придёт дядя, он всё может.
      Она пробралась к себе и легла на кровать. Было теперь неловко, и Катя чувствовала себя глупой. Чтобы отвлечься, она развернула и стала читать газету.
      Прочитала первую страницу. В Ираке воевали, в Израиле воевали, в Чечне воевали. Взлетали на воздух кафе и дискотеки, гибли под бомбами города, и все обвиняли не себя, а кого-то. Неспокойно в мире, и в России неспокойно.
      Потом стала читать происшествия. Здесь всё было куда как понятней.
      Вот столкнулись две иномарки - обе машины вдребезги, но те, кто сидели внутри, живы. "Кавказцы, конечно. Кто же ещё ездит на иномарках?"
      Вот на рынке подрались лица кавказской национальности, одного из них в потасовке ширнули ножом. Когда подоспела милиция, он вызвался быть пострадавшим. "Ну-ну..."
      А вот объявление: бисексуал, "молодой и стройный" хочет познакомиться с девушкой. "Мнда-а-а... Молчал бы уже о том, что он бисексуал. Какая же приличная девушка захочет с ним знакомиться?.." А вот, стоп!.. Катя сжала и подвинула к глазам газету. А вот... ищут её, Катю... "Разыскивается девочка четырнадцати лет, Екатерина Щербачёва. Блондинка. Длинные волосы. Звонить: телефон
      26-86-36", код краснодарский.
      "Так, ясно! Значит, вернулась Валентина. Телефон не наш, не домашний, значит, ищет милиция".
      Трясущейся рукой подвинула Катя дорожное дядино зеркальце.
      Долго и тупо глядела. "Да, да, вот она я. Вот блондинка. Вот длинные волосы".
      "Разыскивается..." Слово это звучало тихо и приглушенно. Но смысл его был грозен и опасен.
      Вот они скользят по проводам и кабелям телеграммы, факсы, электронные письма: "Ищите! Ищите!.. Задержите!" Вот они стоят перед своим начальником, спокойные, сдержанные опера. "Да, - говорят они, - господин-товарищ начальник! Мы найдём гражданку Екатерину Щербачову, четырнадцати лет, блондинку, с длинными волосами, - ту, что взламывает ящики и продаёт старьёвщикам чужие вещи. Она, наверно, живёт в каком-нибудь другом городе со своим подозрительным дядей, например в Лазаревском, и мечтает безнаказанно поступить в школу МВД, чтобы служить в российской милиции. Эта лживая барабанщица, которую давно уже вычеркнули из списков Корниловского отряда, конечно, будет плакать и оправдываться, что всё вышло как-то нечаянно. Но мы ей не поверим, потому что не только она сама такая, но и отец её тоже сидит за уголовщину".
      Катя швырнула зеркало и газету. Да! Всё именно так, и оправдываться было нечем.
      Ни возвращаться домой, ни попадать в колонию для несовершеннолетних у Кати желания не было. Она упрямо хотела теперь в милицейскую школу. И она решила бороться за свое счастье.
      Насухо вытерла Катя глаза и вышла на улицу.
      Патрульные милиционеры, просто прохожие с газетой и без - все они теперь казались подозрительными и опасными.
      Катя зашла в аптеку и, не зная точно - зачем, долго толкалась у прилавка, до тех пор, пока покупатели не стали опасливо поглядывать на неё, придерживая рукой карманы, и продавец грубо не спросил, что ей здесь нужно.
      Катя купила пузырёк йода и, не задерживаясь, вышла.
      Потом она очутилась возле парикмахерской. Зашла.
      - Как стричь? - равнодушно спросила парикмахерша.
      Катя подумала и заказала причёску в стиле ретро - как у Кэтрин Зэты Джонс в фильме "Чикаго". Пряди светлых волос тихо падали на белую простыню. Смотреть на них Кате было тоскливо и неприятно.
      Волосы она попросила покрасить в каштановый цвет. Всё. Больше она не блондинка.
      Сверкали на улице фонари. Пахло тёплым асфальтом, сигаретами, цветами и кофе.
      "Никто теперь меня не узнает и не поймает, - думала Катя. - Поможет мне дядя устроиться в милицейскую школу, а сам уедет к себе в Смоленск... Ну и пусть! Буду жить одна, буду стараться. А на всё прошлое плюну и забуду, как будто бы его и не было".
      Лёгкий ветерок холодил её ещё влажную голову. Шли навстречу какие-то люди. Но никто из них не знал, что в этот вечер твёрдо решила Катя жизнь начинать заново и быть теперь человеком прямым, смелым и честным.
      Было уже поздно, и, спохватившись, Катя решила пройти домой ближним, более коротким путем.
      Темно и глухо было на пустыре за сквером. Оступаясь и
      поскальзываясь, добралась она до забора, перелезла и очутилась в саду. Окна её комнаты были темны - значит, дядя ещё не возвращался.
      Это обрадовало Катю, потому что долгое отсутствие её останется незамеченным. Тихо, чтобы не разбудить внизу хозяев, подошла она к крылечку и потянула дверь. Вот тебе и раз! Дверь была заперта. Очевидно, они ожидали, что дядя по возвращении постучится.
      Но, ведь, то дядя! Кате же, особенно после того, как она сегодня обидела хозяина, стучаться было совсем неудобно.
      Она разыскала скамейку и села в надежде, что дядя вернётся скоро.
      Так она просидела с полчаса или больше. На траву, на листья пала роса. Кате становилось холодно, и она уже сердилась на себя за то, что не отрубила курице голову. Подумаешь - курица! А вдруг вот дядя где-нибудь заночует, что тогда делать?
      Тут она вспомнила, что сбоку лестницы, рядом с уборной, есть окошко и оно, кажется, не запирается.
      Катя сняла туфли, сунула их за пазуху и, придерживаясь за трухлявый наличник, встала босыми ногами на уступ. Окно было приоткрыто. Катя вымазалась в пыли, поцарапала ногу, но благополучно спустилась в сени.
      Она лезла не воровать, не грабить, а просто потихоньку, чтобы никого не потревожить, пробиралась домой. И вдруг сердце её заколотилось так сильно, что она схватилась рукой за грудную клетку. Что такое?.. Спокойней!
      Однако дыхание у Кати перехватило, и она в страхе уцепилась за перила лестницы.
      Кто его знает почему, но ей вдруг показалось, что старик Яков не исчез - там, далеко, в Туапсе, - а где-то притаился здесь, совсем рядом.
      Несколько мгновений эта нелепая, упрямая мысль не отпускала Катю, и она мучительно силилась понять, в чём тут дело.
      Тихонько поднялась она наверх - и опять стоп!
      Не из той комнаты, где они жили, а из пустой, которая выходила окном к курятнику, пробивался через дверные щели слабый свет. Значит, дядя уже давно был дома.
      Катя прислушалась. Разговаривали двое: дядя и кто-то незнакомый. Никакого старика Якова, конечно, не было.
      - Вот, - говорил дядя, - сейчас будет готово. Этот пакет туда, а этот сюда. Понятно?
      - Понятно!
      Куда "туда" и куда "сюда", - Кате это было совсем непонятно.
      - Теперь всё надо убрать. И куда это моя девчонка пропала? (Это о Кате.)
      - Вернётся! Наверное, немного заблудилась. А то ещё в кино с кем-нибудь пошла. Сейчас дети такие! А мать у неё кто?
      - Мачеха! - ответил дядя. - Кто её знает, в Краснодаре живёт. Мы на эту квартиру случайно, через своего человека вышли. Мачеха сейчас в Москве. Девчонка одна. Квартира пустая. Лучше всякой гостиницы. Она мне сейчас в одном деле помогать будет.
      "Как это "кто её знает"? - ахнула Катя. - Ведь ты же мой дядя!"
      - Ну, и последнее готово! Всё - наука и техника. Осторожней, не разбейте склянку. Но куда же всё-таки запропала девчонка?..
      Катя тихонько попятилась, спустилась по лесенке, вылезла обратно в сад через окошко, обула туфли и громко постучалась в запертую дверь. Отворили её не сразу.
      - Это ты, бродяжка? Наконец-то! - раздался сверху дядин голос.
      - Да, я.
      - Тогда подожди, оденусь, а то я прямо с постели.
      Прошло ещё минуты три, пока дядя спустился по лестнице.
      - Что же это такое? Где ты шаталась?
      - Я вышла погулять... Потом села не на тот автобус. Потом у меня не было денег, я шла и немного заблудилась.
      - А ты без денег на автобусах никогда не ездила? - проворчал дядя.
      Но Катя уже поняла, что ругать он её не будет и, пожалуй, даже доволен, что сегодня вечером Кати не было дома. Тем более, что, увидев новую Катину прическу, дядя покачал головой и восхищённо присвистнул.
      В коридоре и во всех комнатах было темно. Не зажигая свет, Катя разделась и скользнула под одеяло. Дверь внизу тихонько скрипнула. Кто-то вышел на улицу.
      И только сейчас, лёжа в постели, Катя наконец, поняла, почему ей недавно померещилось близкое присутствие старика Якова. Как и в тот раз, когда он впервые очутился в её квартире, Кате почудился такой же сладковато-приторный запах - не то эфира, не то ещё какой-то дряни. "Очевидно, - подумала Катя, - дядя опять какое-то лекарство разлил... Но что же он за человек? Он меня поит, кормит, одевает и обещает отдать в школу МВД, а, оказывается, он даже не знает Валентины и вовсе мне не дядя!"
      Тогда, осененная новой догадкой, Катя стала припоминать все прочитанные ею книги из жизни знаменитых и неудачливых изобретателей и учёных.
      "А может быть, - думала она, - дядя мой совсем и не жулик. Может быть, он и правда какой-нибудь учёный или химик. Никто не признаёт его изобретения, или что-нибудь в этом роде. Он втайне ищет какой-нибудь утерянный или украденный рецепт. Он одинок, и никто не согреет его сердце. Он увидел хорошую девочку (это меня увидел), которая тоже одинока, и взял меня с собой, чтобы наставить на правильную жизнь. Конечно, правильная жизнь так, как у нас
      началась в вагоне, не начинается. Но... я ничего не знаю. Мне бы только вырваться на волю, в милицейскую школу. Да поскорее, потому что я ведь решила уже жить правдиво и честно... Правда, что я уже и сегодня успела соврать и про автобус и про то, что заблудилась. Но ведь он же мне и сам соврал первый. "Ты, - говорит, - погоди... Я только что с постели". Нет, брат! Тут ты меня не обманешь. Тут я и сама химичить умею!"
      Несколько дней прошли спокойно. Каждое утро бегала Катя теперь в парк, и там они встречались со Славкой.
      Однажды в парк зашёл Славкин отец, тоже худой, темноволосый человек в летней рубашке и светлых брюках.
      Прищурившись, глянул он сначала на Катю, а потом на Славкину модель ветродвигателя, сильными пальцами грубовато и быстро выломал распорку, которую только что с таким трудом Славка с Катей вставили на место, и уверенно заявил, что здесь должна быть не распорка, а стягивающая скрепка, иначе при работе разболтается гнездо мотора.
      С обидой и азартом кинулись Славка и Катя к чертежу, но, оказывается, Славкин отец был совершенно прав.
      Он улыбнулся и невозмутимо кивнул. Поцеловал Славку в лоб, что Катю удивило, потому что Славка был совсем не маленький, и, тихонько насвистывая, быстро пошёл через площадку, старательно обходя копавшихся в песке маленьких ребятишек.
      - Догадливый! - сказала Катя. - Только подошёл, глянул - крак! - И выломал.
      - Ещё бы не догадливый! - спокойно ответил Славка. - Такая у него работа.
      - Он военный инженер? Он что строит?
      - Разное, - уклончиво ответил Славка и с гордостью добавил: - Он очень хороший инженер! Это он только такой с виду.
      - Какой?
      - Да вот такой! - улыбается, шутит... Ты думаешь, он молодой?
      Нет, ему уже сорок два года. А твоему отцу сколько? Он кто?
      - У меня дядя... - запнулась Катя. - Он, кажется, учёный... химик...
      - А отец?
      - А отец... отец... Славка! Что же ты, искал, искал
      контргайку, а сам её каблуком в песок затоптал - и не видишь.
      Наклонившись, долго выковыривала Катя гайку пальцем и, сидя на корточках, счищала и сдувала с неё песчинки.
      Она кусала губы от обиды. Сколько ни говорила она себе, что теперь она должна быть честной и правдивой, - язык так и не поворачивался сказать Славке, что отец у неё сидит за уголовщину.
      Но она и не соврала. Она не сказала ничего, замяла разговор, засмеялась, спросила у него, сколько сейчас времени, и сказала, что пора кончать работу.
      На другой день дядя вызвался проводить её в гости к Славке. Славка жил далеко. Домик они занимали красивый, небольшой, но достаточно просторный.
      Встретили их Славка и его бабушка - старушка хлопотливая, говорливая и добродушная. Дядя попросил подать ему через окно воды, но бабушка пригласила его внутрь и предложила стакан кваса.
      Дядя неторопливо пил стакан за стаканом и, прохаживаясь по комнатам, похваливал то квас, то Славку, то Славкину светлую, уютную квартиру. Он был огорчён тем, что не застал Славкиного отца дома, и через полчаса ушёл, пообещав зайти в другой раз.
      Как только он вышёл, бабушка сразу же заставила Катю насильно выпить стакан молока, съесть блин и творожную ватрушку, причём Славка - нет, чтобы заступиться за девочку, - сидел на скамье напротив, болтал ногами, хохотал и подмигивал.
      Потом он показал Кате свой альбом открыток. Это были не простые современные открытки, а старинные, времён гражданской войны. Напечатанные на шершавой, грубой бумаге, теперь уже сильно полинявшие, потёртые, потрескавшиеся они рассказывали о том далёком времени.
      Вот стоит офицер в синем мундире. В руках блестит светло-синяя сабля. Небо синее, земля, деревья и трава - чёрно-синие. Возле офицера осталось всего четыре товарища, и на их фуражки, на мужественные благородные лица светлыми полосами падают лучи - это сверкает огромный меч, переплетённый колючей проволокой тернового венца.
      Внизу, под открыткой, подпись: "Смерть капитана Андрея Бутовского с товарищами в бою под Екатеринодаром". И ещё помельче: "Напечатано походной типографией Добровольческой армии, 1918 г. ".
      - Это очень редкая открытка, - бережно поглаживая её, объяснил Кате Славка. - Их всего-то, может, и было напечатано штук двести - триста. Ну и вот эта тоже попадается не часто. Тут, смотри, генерал Деникин. Видишь, это белые гонят большевиков - это когда они к Москве подходили. А вот... тоже гонят. А это всадник в бой мчится. Отстал, наверное. А на небе тучи такие... А это просто так... девчонка с наганом. В мундире Добровольческой армии. Видишь, губы сжала, а глаза весёлые. Они погибли большинство. Многие сгинули потом на чужбине, в эмиграции... Стой! Подожди, подожди! - Махнул рукой Славка. Закрыв ладонью альбом, он посмотрел на Катю, потом опять в альбом, потом схватил со столика зеркало. - А это кто?
      Перед Катей лежала открытка, изображавшая совсем молоденькую девчонку с такой же, как у Кати причёской. У пояса висела кобура, в руке девушка держала револьвер.
      - Как кто? Тут же написано. Девушка - боец Добровольческой армии.
      - Это ты! - подвигая ей зеркало, обрадовался Славка. - Ну, посмотри, до чего похоже! Я ещё когда тебя в первый раз увидел - на кого, думаю, она так похожа? Ну, конечно, ты! Вот причёска, нос... уши. Возьми! - сказал он, доставая из гнезда открытку. - У меня таких две, мне не жалко. Бери!
      Молча взяла Катя Славкин подарок. Бережно завернула его и положила к себе в сумочку.
      Они вышли на задний дворик. Огромные, почти в рост человека, торчали там лопухи, и под их широкой тенью суетливо бегали маленькие жёлтые цыплята.
      - Славка, - осторожно спросила Катя, - а как у тебя нога? Тебе её потом совсем вылечат?
      - Вылечат! - щурясь и отворачиваясь от солнца, ответил Славка. - Ну, куда, дурачок? Чё кричишь? - он схватил заблудившегося цыплёнка и бережно сунул его в лопухи. - Туда иди. Вон твоя компания. - он отряхнул руки, прищёлкнул языком и добавил: - Нога - это плохо. Ну ничего, не пропаду. Не такие мы люди!
      - Кто мы?
      - Ну, мы... все...
      - Кто все? Ты, папа, мама?
      - Мы, русские, - повторил Славка и спокойно, уверенно посмотрел на Катю.
      Та опешила, не знала, что сказать. А Славка, вдруг, подошёл ближе, взял её осторожно за руки и быстро поцеловал в губы.
      ...Теперь, Кате хотелось в Новороссийск ещё сильнее, чем раньше. Она воображала, как уж тогда влюбится в неё Славка, когда она, Катя, наденет, наконец, милицейскую форму.
      Дяди дома не было. Катя села за стол у распахнутого окошка, взяла авторучку, подвинула к себе листок бумаги и от нечего делать начала сочинять стихи.
      Это оказалось совсем не таким трудным занятием, как говорил ей дядя.
      Например, через полчаса уже получилось:
      Из Одессы капитан
      Уплывает в океан.
      На борту стоят матросы,
      Лихо курят папиросы.
      На берегу стоят девицы,
      Опечалены их лица!
      Потому что, налетая,
      Всем покоя не давая,
      Ветер гнал за валом вал
      И сурово завывал.
      Выходило совсем неплохо. Катя уже хотела было продолжать описание дальнейшей судьбы отважного корабля и опечаленных разлукой девиц, как её позвала старуха.
      С досадой высунулась Катя через окно, раздвинула ветви орешника и вежливо спросила, что той нужно.
      Старуха попросила Катю слазить в подвал и достать для дяди бидон простокваши.
      Катя покривилась, однако тотчас же вышла и полезла.
      Вернувшись, она попробовала было продолжать свои стихи, но, увы, вероятно, из-за того, что в сыром, тёмном погребе Катя стукнулась лбом о подпорку, - вдохновение исчезло, и ничего у неё дальше не получалось.
      Катя решила переписать начисто то, что сделано, и положить стихи на столик дяди, чтобы тот подивился новому таланту своей племянницы.
      Однако хорошей бумаги на столе больше не было. Тогда Катя вспомнила, что в головах у дяди, под матрацем, завёрнутая в газету, лежит целая пачка.
      Пачку эту она развернула, достала несколько листиков и стала переписывать. Только успела Катя дойти до половины, как снова её позвала старуха. Она высунулась через окошко и теперь уже довольно грубо спросила, что той опять нужно. Старуха попросила Катю слазить в подвал, в большой холодильник, и достать пяток сегодняшних яиц, потому что ей надо ставить тесто для блинов, которых дядя, конечно же, захочет поесть вместе с простоквашей.
      Катя плюнула. Выскочила. Полезла. Долго возилась, отыскивая в огромном холодильнике яйца, и, вернувшись, твёрдо решила больше на старухин зов не откликаться. Села за стол. Что такое? Листка с её стихами на столе не было. Удивленная и даже рассерженная, заглянула под стол, под кровать... Распахнула дверь коридора. Нету!
      И Катя решила, что, должно быть, в её отсутствие в комнату заскочили два сумасшедших котёнка и, прыгая, кувыркаясь, как-нибудь уволокли листок за окно, в сад. Вздохнув, она взялась переписывать наново. Дописала до половины, загляделась на скачущего по подоконнику воробья и задумалась.
      "Вот, - думала Катя, - клюнет, подпрыгнет, посмотрит, опять клюнет, опять посмотрит... Ну, что, дурачок, смотришь? Что ты в нашей человеческой жизни понимаешь? Ну хочешь? Слушай!"
      Катя потянулась к листку со стихами и, просто говоря, обалдела. Первых четырёх только что написанных ею строк на бумаге уже не было. А пятая, та, где говорилось о стоящих на берегу девицах, быстро таяла на глазах у Кати, как сухой белый лёд, не оставляя на этой колдовской бумаге ни следа, ни пятнышка.
      Крепкая рука опустилась девочке на плечо, и, едва не слетев со стула, Катя увидела незаметно подкравшегося ко ней дядю.
      - Ты что же это, скотина, делаешь? - тихо и злобно спросил он. - Это что у тебя такое?
      Катя вскочила, растерянная и обозлённая, потому что никак не могла понять, почему это её стихи про пароход, про храброго капитана и про девиц могли привести дядю в такую ярость.
      - Ты где взяла бумагу?
      - Там, - и Катя ткнула пальцем на кровать.
      - "Там, там"! А кто тебе, дряни, туда разрешил лазить?
      Тут он схватил листки, в том числе и те, где были начаты стихи об отважном капитане, осторожно разгладил их и положил обратно под матрац, в папку.
      Но тогда, взбешённая его непонятной руганью и необъяснимой жадностью, Катя плюнула на пол и отскочила к порогу.
      - Что вам от меня надо? - крикнула она. - Зачем вы меня мучаете? Я и так с вами живу, а зачем - ничего не знаю! Вам жалко трёх листочков бумаги, а когда в вагонах... так чужого вам не жалко! Что я вас, ограбила, обокрала? За что вы на меня сейчас набросились?
      Катя выскочила в сад, забежала на глухую полянку и уткнулась головой в траву...
      Очевидно, дяде и самому вскоре стало неловко.
      - Послушай, девочка, - услышала Катя над собой его голос. - Конечно, я погорячился, и бумаги мне не жалко. Но скажи, пожалуйста... - тут голос его опять стал раздражённым, - что означают все эти твои фокусы?
      Катя недоумённо обернулась и увидела, что дядя тычет себе пальцем куда-то в живот.
      - Но, дядя, - пробормотала она, - честное слово... я больше ничего...
      - Хорошо "ничего"! Я хотел утром переодеть брюки, смотрю - ни одной пуговицы! Что это всё значит?
      - Но, дядя, - Катя пожала плечами, - зачем мне ваши брючные пуговицы? Ведь это же не деньги, не бумага и даже не конфеты. Что я - продавать их буду?.. Мне и слушать вас непонятно.
      - Гм, непонятно?! А мне, думаешь, понятно? Что же, по-твоему, они сами отсохли? Если бы одна, две, а то все начисто!
      - Это старуха срезала, - подумав немного, сказала Катя. - Это её рук дело. Она, дядя, всегда придёт к вам в комнату, меня выгонит, а сама всё что-то роется, роется... Недавно я сама видела, как она какую-то вашу коробочку себе в карман сунула. Я даже хотела сказать вам, но забыла.
      - Какую ещё коробочку? - встревожился дядя. - У меня никакой
      коробочки... Ах, ты, цветок бездумный и безмозглый, тяжёлая наследственность! - спохватился дядя. - Это она у меня крем для бритья вытянула. А я искал, искал, перерыл всю комнату! Глупа, глупа! Я, конечно, понимаю: повороты судьбы, преклонные годы... Но ты когда увидишь её у нас в комнате, то гони в шею.
      - Нет, дядя, - отказалась Катя. - Я её не буду гнать в шею. Я её и сама боюсь. То она меня зовёт Танькой, то Веркой, а чуть что - палкой замахивается. Вы лучше ей сами скажите. Вон она возле клумбы цветы нюхает! Хотите, я вам её сейчас позову?
      - Постой! Постой! - остановил её дядя. - Я лучше потом... Надоело! Ты расскажи, что ты у Славки делала.
      Катя сперва покраснела, но потом коротко рассказала дяде, как провела время у Славки, как он подарил ей открытку, мельком упомянула, что Славкин отец через три дня надолго уезжает в Крым (точнее уплывает катером), и Славка, конечно же, будет скучать.
      Дядя вдруг разволновался. Он встал, обнял Катю и погладил по голове.
      - Ты хорошая девочка, - похвалил её дядя. - С первой же минуты, как только я тебя увидел, сразу понял: "Вот хорошая, умная девочка. И я постараюсь помочь ей в жизни". Мнда! Теперь я вижу, что в тебе не ошибся. Да, не ошибся. Скоро уже мы поедем в Новороссийск. Начальник школы МВД - мой друг. Помощник по учебной части - тоже. Там тебе будет хорошо. Да, хорошо. Конечно, многое... то есть, гм... кое-что тебе кажется сейчас не совсем понятным, но всё, что я делаю, это только во имя... и вообще для блага... Помнишь, как у Некрасова: "Вырастешь, Саша, узнаешь..."