Знамение времени - Убийство Андрея Ющинского и дело Бейлиса (Впечатления Киевского процесса)

      В зале создается крайне напряженное настроение...
      - А ваша дочь показывает совсем другое...
      - Знаю, знаю, господин прокурор, ее спутали... Ей было двенадцать лет, когда ее допрашивали Ее спрашивали - ты каталась с Андрюшей на мяле?
      - Каталась!..
      "И верно... Она много раз каталась, бывало в день по несколько раз каталась, и я сам их катал... Да когда, вот вопрос? Тогда, господин прокурор, когда Андрюша еще жил здесь - это во-первых, - а это было давно, а потом она могла с ним кататься только до того времени, когда поставили забор, а забор поставили еще в 1910 году. Я и плотника отыскал, который его делал, да спросите на всю улицу - все вам то же самое скажут... {55} Но, очевидно, здесь не очень-то расположены спрашивать "всю улицу", так как один этот местный старожил, проживший на этой окраине двадцать пять лет и, конечно, прекрасно знающий всю подноготную местных жителей, причинил столько ужасных хлопот... Гражданские истцы - эти высокомудрые люди, вызвавшие такого великолепного свидетеля для оправдания Бейлиса, - принимают всевозможные обходные движения, чтобы хоть как-нибудь умалить грандиозное впечатление от показаний этого свидетеля, но нет, ничто не помогает: силу совести, силу правды нельзя ничем умалить...
      Даже юнейший из истцов, господин Дурасевич, и тот не мог облегчить тяжелое положение г.г. обвинителей.
      Он гордо бросил один, - только один, - вопрос, который, очевидно, должен был разъяснить все, но не успел еще Наконечный промолвить слово, как председатель заявил:
      - Да ведь свидетель уже несколько раз говорил, что он этого не знает..
      Господин Дурасевич гордо поднялся, выпрямился, несколько склонил набок голову, окинул уничтожающим взглядом председателя и весь чиновный угол и медленно опустился на стул...
      - Не понимают!.. Где им?..
      И он снова погрузился в пределы полного и глубокого отдохновения от всякой мысли...
      XXI.
      Вера Чеберяк среди свидетелей.
      Совершенно неожиданно предстал пред судом новый штрих из вырисовывающегося портрета героини этой трагедии, Веры Чеберяк, и опять этому помогли - да благословит их небо! - гражданские истцы. Это они вызвали свидетельницу Чеховскую... Простая женщина взволнованная входит в зал заседания суда, и не успел еще председатель задать ей вопрос, как она, точно боясь, что ей не дадут сказать, скороговоркой заявляет суду:
      - Двадцать пятого числа сама слышала, как Чеберячка подучала мальчика Заруцкого говорить, что Бейлис утащил {56} Андрюшу, а они двое - он да Женя Чеберяк - еле вырвались из его рук и убежали...
      - Постойте, постойте, когда, где это было?..
      - Было, было, сама слышала, не буду таить, сама слышала, и мальчик ей сказал: - не буду этого говорить, а скажу правду суду: ходили воровать дрова, а нас рабочий прогнал, а Бейлис никуда нас не тащил...
      - Да где это было?..
      - Было, было, в свидетельской комнате было, сама слышала... Мальчик потом всем говорил, и свидетелям, и городовым, он вам сам расскажет, вот вы спросите его...
      Гражданские истцы разводят руками, ничего не спрашивают вызванную имя свидетельницу... Ее оставляют в зале заседания суда.
      Если этот факт действительно подтвердится (Впоследствии все это действительно подтвердилось.), то, несомненно, будет ясно, что Чеберячка не теряет времени, а работает крайне энергично, никому не давая ни отдыха, ни срока, не стесняясь ни местом, ни временем.
      - Для чего же вы вызваны сюда? - наконец, спрашивает прокурор свидетельницу Чеховскую.
      - О матери Андрюши рассказать!..
      - А сами рассказываете о Вере Чеберяк!..
      - Сама слышала, сама слышала, правды не утаю, все скажу... - и она опять готова была повторить, этот, так ошеломивший ее, разговор ребенка с Чеберяковой.
      XXII.
      Таинственный прохожий.
      Свидетель Ященко рассказывает, что именно 12 марта он, идя на работу, остановился за своей надобностью в канаве, из которой видна дорога - это было утром, часов в семь, и видел, как прошел мимо него какой-то человек в черном пальто, кашнэ, бритый, в калошах, порядочно одетый..., Поднялся дальше... Смотрю, он тоже по-над горой идет и прямо ушел в лес... Я еще подумал: как странно, так рано и человек, хорошо одетый, ранней весной ушел прямо в {57} лес... А когда стал читать в газетах, что мальчик пропал я все это вспомнил, люди узнали, что я видел какого-то человека, проходившего близ места, где нашли труп, стали, расспрашивать... А потом ко мне стали сыщики приходить, допрос снимать, а потом позвали и говорят: мы тебе покажем одного человечка - не он ли это будет? На месте показывали - признать я не мог, лица не видел, а пальто подходящее...
      - Кого же вам показывали?..
      - Луку какого-то...
      - Луку Приходько?.. Лука Приходько, расскажите нам, как вас показывали...
      - Когда меня арестовали, меня обрили, усы нафабрили колечками и почернили... затылок взъерошили... волосы, подстригли и тоже покрасили... Я говорю: ваше благородие, что это вы делаете со мной? - Ничего, - говорит, нужно... - Я стал плакать. А мне и говорят: не смей плакать, слезы твои грим попортят, размочат...
      Гражданские истцы невероятно обрушиваются на полицию, словно забывая, что решительно всегда, с незапамятных времен, так делала и делает полиция во время розысков...
      - Чему собственно вы удивляетесь, г.г. Шмаков, Замысловский и иже с вами?-хотелось сказать мне. - Ведь это и есть тот истинный порядок, который вы так твердо защищаете.
      XXIII.
      Фонарщик.
      Как-то боком, озираясь, входит, скорей низкого, чем среднего роста, всклокоченный человек, бедно одетый. Нерешительно озирается он и после некоторого раздумья начинает рассказывать то, что знает...
      - Что знаю?.. Да вот видел я Андрюшу Ющинского с Женей Чеберяк утром 12-го марта, когда его убили...
      - Свидетель, расскажите нам все подробно, как это было...
      - Как это было... Очень даже просто... Шел я по улице, утром, птичек ловить шел... Щеглов мы ловим... Смотрю: стоят они, да еще какой-то мальчик... Андрюша меня по спине шутейно ударил и даже вспрыгнул на меня... А я его {58} обругал... "ах ты, говорю, байстрюк", право-слово, ваше бро-дие, так его обругал, покойника, истинно так обругал... И пошел дальше...
      - А что в руках у него было?..
      - Баночка с черным порохом... Они с Женей любители были взрывы делать... Вот я ушел... А потом слышу - нашли Андрюшу убитым. - Ну, думаем, знаем чьих рук это дело... Только молчать надыть... Не ввязываться... Убьют... Я и молчал... А потом вот как-то сказал, с тех пор мае и житья нет... Боюсь я говорить вам...
      - Чего ж вы боитесь?
      - Я фонарщик, приходится по улицам поздно ходить вечером и ночью, подколят меня, обязательно подколят... Меня уж и так били...
      Шмаков настораживается, надевает очки и несколько приподнимается из своего укромного уголка...
      - Кого ж вы боялись, кто вас бил?..
      Упорное молчание. Фонарщик Шаховской понурил голову .и стоит, переминаясь с ноги на ногу...
      - А кто детей прогнал из завода?..
      - Какой-то человек...
      - Кто же именно?.. Боитесь сказать?.. Скажите, кто научил вас бояться говорить правду, - гудит Шмаков, - кто научил вас не показывать против Бейлиса?.. Вы говорите, что против Бейлиса вас научили показывать сыщики, а за Бейлиса кто учил?..
      Эти назойливые забегания вперед гражданского истца Шмакова начинают раздражать защиту...
      - Скажите, свидетель, вас учили или вы сами по своей воле сказали, что Менделя надо пришить к делу?..
      - Мне сыщики наговорили, более сыщик Полищук, что Мендель жаловался им, что я у него краду дрова. А я не крал... Вот они и говорят: пришей его к делу. .
      - Вы и пришили?..
      - Я и пришил..
      - Но пришить, - выясняет Замысловский, -это не значит говорить неправду, а рассказать правду...
      - Да, правду...
      - В чем же правда?..
      Перекрестным допросом и из чтения показаний {59} свидетеля, -который был допрошен шесть раз, - выясняется, что объем этой правды крайне маленький... Свидетель, в конце-концов, наотрез заявляет, что ему Женя Чеберяк рассказал, что их от печки завода прогнал какой-то рабочий с черной бородой, но что это был Бейлис, - он никогда никому не говорил.
      А если бы даже говорил, - прибавим мы от себя, - то что из этого? Из этого ясно только одно: Бейлис продлил жизнь Ющинскому, прогнав их от печки, потому что Шаховской определенно показал следователю, что убить Андрюшу Ющинского решила компания Чеберяковой и убить в печке завода, куда Женя Чеберяк, сын Чеберячки, должен был под предлогом устроить взрыв, заманить Андрюшу, но их спугнул оттуда человек с черной бородой...
      Эта "черная борода" занимает долгое время внимание суда, но ничего более о ней не удается никому выжать из свидетеля.
      На вопрос же: не говорил ли ему Женя, что Бейлис утащил Андрюшу в печку, Шаховской наотрез заявляет, что никогда ему Женя этого не говорил и в показаниях предварительного следствия он много раз повторяет это.
      - Скажите, вот вы говорите о компании Чеберяковой, что это за компания?..
      - Такая компания, что не приведи бог...
      - Что же, к ней много народа приходит?
      - Много: придут чиновниками, а уйдут простыми...
      - Так не этой ли компании вы и боитесь, когда не все говорите?..
      - Этой...
      - А кто вас бил: евреи или русские?..
      - Русские...
      Шмаков поднимает голову и недовольно шевелит усами.
      - А не из этой ли компании Чеберяковой вас били?..
      - Они и били...
      - Они и били...- повторяет Карабчевский.
      - За что же вас били?..
      - Да, вот, за то, что следователю рассказал, что Андрюша здесь был, а во мне совесть заговорила, нельзя не сказать.
      - А что вам Чеберячка говорила про Женю?.. Свидетель упорно молчит... Видно, он много бы рассказал, {60} если бы только его охранили от этой странной, столь могущественной компании госпожи Чеберяк.
      При чтении многократных показаний Шаховского выяснилось, что несколько раз он подтвердил, что эта дама, встречаясь с ним, так изволила выразиться о своем собственном сыне:
      - Из-за этого... - и тут эта дама изволила произнести про своего собственного сына некое слово, хотя дважды оглашенное в суде, но которое мы все-таки не решаемся воспроизвести. - Из-за этого... Женьки придется мне отвечать, говорила она Шаховскому.
      Надо знать, что у этой чадолюбивой матушки ее сын неожиданно умирает...
      А ведь Женя Чеберяк являлся одним из самых главных свидетелей по этому делу...
      - Вы Женю получше расспросите, - твердил Шаховской следователю,-он вам не все показывает...
      И здесь опять этот свидетель приглашает нас вновь и вновь устремить свой взор к квартире Чеберяковой.
      Не забудьте, читатель: это все показал один из самых главнейших свидетелей обвинения...
      А что же в это время, во время предварительного следствия, делают сыщики?
      Они все время, особенно один из них - сыщик-ритуалист Полищук уговаривают фонарщика Шаховского показывать на Бейлиса...
      XXIV.
      Сказка о похищении Ющинского.
      Приглашена жена Шаховского - простая, крайне ограниченная женщина, помогавшая ему зажигать фонари. Она молчит, как убитая, или совершенно невпопад говорит:
      - Да-да! Нет-нет!..
      И, наконец, после ряда попыток допроса председателем, прокурором, гражданскими истцами и защитой, удалось все-таки в отрывистых фразах, часто бессвязных, добиться от нее крайне загадочного рассказа:
      - Оправляли это мы фонари, глянь - идет Волкивна, пьяна-распьяна, еле на ногах стоит... Подошла, это, она ко {61} мне, - она нищенка, бездомная, да и говорит: вот вы тут близко живете, да про Ющинского ничего не знаете, а я далеко - да все знаю... Шла это я снизу по Кирилловской, а смотрю, там, на горе, Ющинского тащат в печь... Сказала это она так да и умолкла... А потом говорит: прощай, будь здорова.... И пошла дальше...
      Прокурор усиленно добивается от жены фонарщика: кто же это был? Не Мендель ли? Не Бейлис ли? Она категорически отвечает: нет! Когда ей напоминают, что она на Бейлиса показывала на предварительном следствии, изменив свое первое показание в худшую сторону - против Бейлиса, - Шаховская много раз подтверждает, что ее этому научили сыщики - Полищук и другой, которые приходили к ним, уводили их - ее и мужа - на поляну, поили водкой, кормили и получали, как показывать, и все время настаивали показывать против Бейлиса...
      Показание Волкивны, конечно, само по себе не может иметь никакого значения, как женщины, бывшей в то время в состоянии полного опьянения, женщины крайне опустившейся и, вероятно, с пьяных глаз передававшей слухи, которые так усиленно распространяли тогда в Киеве среди простонародья. Однако ее считают, очевидно, за очень важную свидетельницу, и вот она в зале заседания суда.
      XXV.
      Волкивна.
      Вот она, эта женщина, которая является истинным столпом обвинительного акта. Это она должна подтвердить, что своими собственными глазами видела, откуда-то снизу, с Кирилловской улицы, как Бейлис один-одинешенек тащил Андрюшу прямо в печь!.. Толстая, обрюзгшая, украдкой, бочком входит она в заседание суда, очевидно производящее на нее ошеломляющее впечатление: в таких хоромах она, вероятно, никогда и не предполагала, что может очутиться. Она озирается то туда, то сюда и застывает в полуобороте, приковавшись к эксперту лейб-медику Павлову, грудь которого сплошь залита учеными значками, крестами, звездами и иными знаками отличия. {62} - Что вы знаете по этому делу?
      - По какому?
      - Да вот об убийстве Ющинского.
      - Ничего, ничегосеньки не знаю...
      - Все забыли?
      - Ничегосеньки не знала и не знаю...
      Председатель смотрит на прокурора. Товарищ прокурора спрашивает:
      - Вы были на Слободке?
      - Я-то?
      - Вы-то!
      - А кто ее знает, ходили везде.. - Вы нищенствуете, просите подаяние?
      - Просим...
      - Ночуете, где придется?
      - Там и ночуем, где придется...
      - Встаете рано?
      - Рано, как из ночлежки выгоняют, так и встаем...
      - Шаховскую вы знаете?
      - Я-то?
      - Вы-то!..
      - Знаем, как не знать...
      - Разговаривали с ней?..
      - Разговаривали...
      - Про Андрюшу?
      - Про какого?..
      - Да про Ющинского?
      - Ющинского... Нет, такого не знаем...
      - Да вы его видели?
      - Кого?
      - Ющинского?
      - Ющинского никогда не видели!
      - Как его Бейлис тащил, видели?..
      - Куда тащил?.. Что вы, что вы!..
      Волкивна полна недоумения.
      - А вы пьянствуете, пьете?
      - Мы-то?..
      - Вы-то...
      - Маненечько выпиваем,-говорит она сиплым густым басом. {63} - А вы болтливы, любите больше говорить или молчать?
      - Мы-то?.. Задумалась.
      - Мы больше молчим...
      С ней устраивают очную ставку фонарщицы Шаховской - ничего не помогает. Она твердо стоит на своем, что ни с кем о Бейлисе не говорила, и даже мальчика Калюжного не видала.
      Установлено, что она что-то говорила Шаховской в совершенно пьяном виде, но что именно, так и не доискались. Находившийся тут же при этом разговоре шустрый мальчик Калюжный, помогавший Шаховской оправлять фонари, знавший Андрюшу, никакого разговора об Ющинском не слыхал.
      Соответствует ли это жизненной правде? Да, мы думаем, что вполне соответствует и утверждение мальчика крайне характерно. Представьте на минуту, что такой разговор был бы: как навострил бы уши этот мальчуган! И нет сомнения, что вся уличная детвора сейчас же бы знала, что их приятеля Андрюшу утащил еврей Бейлис, куда?.. В печку!.. Да, ведь, и Шаховская не молчала бы!.. Ведь, надо помнить, что это все представители именно той мещанской среды, где болтливость и сплетничество являются одним из главных основных признаков этого типа людей. Правда, Волкивна заявила на суде, что она больше любит молчать, но это, очевидно, столь же достоверно, как утверждение ее, что она "маненечко" пьет, а заявила это она и такой скромной, сладкой улыбкой, что, право, трудно было ей не поверить, но, к несчастью, произнесла эти слова таким хриплым глухим басом, что невольно закрадывается в душу сомнение: да так ли это? И в конце-концов выяснилось, что она пьет мертвецки...
      И вот этот-то материал и послужил главнейшим основанием для утверждения легенды о похищении Андрея Ющинского Менделем Бейлисом.
      Эту свидетельницу даже товарищ прокурора допрашивал в крайне насмешливом тоне, - чувствовалось, что она, эта Волкивна, носительница творимой легенды о похищении Ющинского, компрометировала его и он хотел от нее как можно скорее избавиться... {64} Так безвозвратно рухнул и этот козырь обвинения. Волкивна оказалась совершенно ненужной для процесса, а на нее возлагались, судя по обвинительному акту, такие большие надежды.
      XXVI.
      Опять прокламация.
      Свидетель Прокофий Ященко, давая свои показания, вдруг заявляет суду:
      - А на похоронах Андрюши Ющинского разбрасывали листочки, прокламации и призывали бить евреев, говорили, что это все евреи устроили...
      Выясняется, что это все та же погромная прокламация, о которой мы уже упоминали...
      - У меня она с собой, - охотно заявляет свидетель и энергично лезет в карман...
      Присяжный поверенный Зарудный, как и в случае с диаконом, опять настаивает на приобщении ее к делу, основательно выясняя все мотивы, почему это можно сделать сейчас же.
      Суд совещается во время перерыва и вновь выносит резолюцию, отказывающую приобщить к делу этот документ чрезвычайной важности.
      XXVII.
      Обморок свидетеля.
      Допрашивается последняя "нерушимая стена" обвинения - член организации "Двуглавый Орел" - Голубев, сын профессора Киевской духовной академии, столь прославленный в Киеве своим откровенным юдофобством. Он показывает крайне волнуясь. Оказывается, он вел частное расследование по делу убийства Ющинского и теперь желает рассказать суду всю правду...
      Немного погодя, он начинает говорить тише и тише, и, наконец, шатается, ему подают стул, воды, кто-то из экспертов дает ему нюхать нашатырный спирт. Он несколько отдыхает, приподнимается, начинает говорить и вдруг бледнеет больше чем полотно: опускается на стул, склоняет голову... Его под руки выводят из залы заседания {65} суда. Профессор Павлов идет к нему с медицинской помощью, вскоре возвращается и заявляет, что свидетель не может давать показаний без вреда для своего здоровья: у него острое малокровие, плохой пульс и сердце. Суд определяет отложить его допрос на следующий день.
      XXVIII.
      Передопрос студента- Голубева.
      Юный антисемит Голубев заинтересовался делом убийства, Андрея Ющинского потому, что был убежден, что его замучили "жиды". Сам, по своей личной инициативе, со своими товарищами производил расследование этого дела и настолько был увлечен им, что превратил его даже в спорт, на спор с кем-то оставшись на ночь в той самой пещере, где был обнаружен труп покойного мальчика, труп, сидящий у стены, с опущенной на грудь головой, почти в колени, с упершимися в противоположную стену ногами..
      Я не знаю, что этим спором хотел доказать Голубев: что он слишком храбр, что он не боится покойников, или что он равнодушен, что ли, к этому несчастному мальчику... Право, не знаю, но что-то кольнуло в сердце, когда услышал я это... Такое же чувство, как если бы узнать, что чью-либо могилу взяли да осквернили...
      Что же показал этот храбрый юноша?
      Он непоколебимо установил перед судом присяжных, что покойный сын Чеберяковой, Женя Чеберяк, рассказал ему, что Андрей Ющинский, его приятель, 12 марта, т. е. в день исчезновения его, заходил к нему, к Жене. Они вместе бегали играть на поляну, потом пришли на улицу, пошли, купили сала, вернулись домой, вошли в квартиру, где жило семейство Чеберяк, и там Андрюша разделся, снял пальто, оставил книги... И Женя сразу умолк, поняв, что проговорился...
      И после этого, несмотря на все попытки Голубева ни повторить, ни продолжить этого разговора ни за что не хотел, а на все вопросы отвечал незнанием... Отмалчивался.. Вот что установил этот главнейший свидетель обвинения. Его легенда о новых гвоздях, которыми прибита одна из дощечек у забора усадьбы, граничащей с Загоровщиной, не {66} имеет не только никакого значения, но и не выдержала малейшего прикосновения критики. Прежде всего забора этого он ранее, до убийства Ющинского, не видал; когда была прибита доска - не знает; когда вбиты гвозди - тоже не знает; все строит только по предположениям, что иной дороги, по его личному мнению, убийца не мог избрать, когда тащил в пещеру труп Ющинского.
      Не говоря уже о том, что следователь по особо важным делам Фененко решительно не согласился с ним и вместе с понятыми ничего особенного в указываемых Голубевым гвоздях не нашел, не говоря уже об этом, но и в самом суде гвозди Голубева потерпели полное крушение во время самого судебного следствия.
      - Скажите, известно ли вам, - спрашивает Маклаков, - как можно отличить старый гвоздь от нового? Какими способами можно установить, насколько стар или нов вбитый гвоздь? Сколько времени находится он в доске? Ответьте нам, пожалуйста, на эти вопросы, а также расскажите, делали ли вы какие-либо опыты в этом направлении.
      Очевидно, Голубев не ожидал этих вопросов, тем более, что все это происходило на третьем передопросе его.
      - Нет, опытов я никаких не делал и не знаю, каким образом можно установить, насколько стар или нов вбитый гвоздь.
      - Так, значит, вы все это нам сообщили по личным соображениям, потому что вам это так кажется?
      - Да, по личным соображениям.
      - Потому, что вам так кажется?
      - Да, так кажется.
      - Ну да - так кажется... так кажется, - повторяет несколько раз хладнокровный, изысканно вежливый и предупредительный Маклаков.
      - Вы там сами не были? Ранее ничего не видели?.. Ни забора, ни гвоздей, ни досок?.. Когда они прибиты - до убийства, после убийства, за год, за два - всего этого ничего не знаете?..
      - Не знаю...
      - Не знаете, так... не знаете, - да-с, не знаете!..
      - Садитесь, свидетель, садитесь, - говорит председатель.
      - Стороны не имеют нужды в допросе?.. {67} Гробовое молчание со стороны прокурора и гражданских истцов.
      Полная единодушная удовлетворенность допросом со стороны защиты...
      Вот все, что дал обвинению, правильней сказать, защите, этот один из столпов обвинительного акта.
      XXIX.
      Новый передопрос Голубева.
      Утверждения Голубева слишком вредны для обвинения, ибо они разрушают многое из построения обвинительного акта. И вот его опять передопрашивают в связи все с теми же вопросами.
      Что же показал он вновь на суде, этот ярый антисемит?
      Сообщил он все тоже чрезвычайно важное обстоятельство несколько раз его засвидетельствовал и, несмотря на перекрестный допрос товарища прокурора и гражданских истцов, остался тверд и непоколебим в своем убеждении.
      И это его показание необходимо не только твердо запомнить, но и повторить его еще раз: не даром же его столько раз повторяли в суде.
      Дело в том, что он, возмущенный и потрясенный мученическим убийством Андрея Ющинского, сейчас же, с присущей ему страстностью, вмешался в это дело и ушел в него с головой. Он исходил всю окружающую местность, перезнакомился со всеми жителями, сдружился с Женей Чеберяк. И когда Голубев стал у него расспрашивать об Андрюше, то Женя, без всякого влияния со стороны, вдруг рассказал ему:
      - Мы ходили с Андрюшей на поляну, играли там, потом мы пошли в лавочку, купили сала, зашли домой. Андрюша у нас разделся, оставил пальто и книги...
      Здесь Женя вдруг спохватился и замолчал, и сколько раз Голубев ни поднимал вновь этот разговор с Женей, он всегда отмалчивался.
      - Убеждены ли вы, что Женя говорил в это время правду?
      - Да, я в этом убежден... - твердо, несколько даже страстно отчеканил Голубев.
      Как известно из процесса, Женя заболел дизентерией, был {68} помещен в больницу, и неожиданно был взят оттуда домой, несмотря на протесты докторов, своей матерью, только что вышедшей из тюрьмы. Несколько дней она содержалась под стражей по подозрению в причастности к убийству Андрюши Ющинского. Дома Женя через два дня умер.
      С неожиданной смертью Жени в могилу ушла правда об этом кошмарном деле, которую теперь восстановить представляется так много труда.
      И вот опять и в этом показании, которое должно было быть, по задуманной программе, против Бейлиса, мы снова и снова стоим перед квартирой Веры Чеберяк, куда перед смертью заходил Андрей Ющинский, и где он разделся, оставив пальто и книжки в квартире своего друга Жени Чеберяк.
      Где же эти книжки? Их не нашли... Но ученические тетрадки, которые у каждого ученика всегда бывают вместе с книжками, найдены в пещере, куда был перетащен труп Андрюши...
      Кто же перенес эти тетрадки, оставленные где-то Андрюшей, в пещеру, где их обнаружили вместе с трупом?..
      Вот она тайна, которая разрешит нам многое, если мы будем твердо помнить показание умершего Жени Чеберяк.
      И это совершенно расшифровывается, когда книжки и, очевидно, все остальное, принесенное прямо Ющинским из школы, находилось в квартире Чеберяк. Почти несомненно, что эти тетрадки также были в квартире Чеберяк, и были оттуда принесены в пещеру тем, кто переносил труп Ющинского после его убийства.
      А пальто?
      Пальто пропало неизвестно куда...
      XXX.
      Осмотр местности.
      Зала сразу оживляется, когда председатель объявил, что через полчаса, после перерыва, суд в полном своем составе выедет осмотреть местность, где был обнаружен труп Андрея Ющинского...
      Пресса допущена вся... Корреспонденты бросились {69} запасаться извозчиками, и около суда образовался большой заезд всевозможных экипажей.
      Вот появились конные городовые, конная стража, прохожие останавливаются вокруг суда на тротуарах...
      В отдалении идут арестанты длинной цепью, один за одним, перенося какие-то вещи, и эта вереница серых людей еще более придавала колоритности моменту... Небо ясное, свеже-осеннее, вдруг заволокло тучами, и порывы ветра стали срывать и кружить пожелтевшие широкие листья деревьев, окружающих суд...
      Вот, наконец, вышел в полном составе суд. Идут присяжные, садятся в экипажи, их окружают конные городовые и стражники. Все двинулись и сильной рысью покатили туда, в те места, где было совершено это тяжелое, кошмарное преступление... На всем долгом пути нашем везде были расставлены усиленные наряды полиции, конные стражники, пристава, околоточные. Народ толпится по улицам, раскрывают окна, бегут из прилегающих переулков... Везде возбуждение, возгласы... Скачут присяжные, окруженные стражниками, скачет суд... Вот на автомобиле обгоняет нас прокурор... Скачут вовсю прыть экипажи корреспондентов столичных и провинциальных газет. Журналисты правительственной и черносотенной печати едут в автомобиле, то обгоняя нас, то отставая; чем дальше от центра, тем кварталы становятся демократичней, и население тем более интересуется всей этой небывалой кавалькадой...
      - Но где же Бейлис?
      Бейлиса уже ранее провезли в карете, провезли туда, где он столько времени жил, работал, трудился... Наконец, мы на месте... Суд начинает осмотр... Вот мы у большой лазейки, через которую, как рассказал один из свидетелей, труп Андрюши Ющинского был вынесен из двора, где жила Вера Чеберяк...
      - А этой дорогой можно пройти к пещере? - кто-то интересуется из присутствующих...
      - Это прямая дорога к пещере...
      - А лазейка это откуда?
      - Из сада, где жила Чеберяк, - получается лаконический ответ. Запомним же и это обстоятельство.
      {70} Вот мы и во дворе, где жила Чеберяк, а рядом в домике жил французский гражданин Мифле - страстный поклонник этой героини, которая из ревности выжгла ему глаза серной кислотой, но он... не изменил ей... Он также и после этого происшествия остался рабски подчинен своей возлюбленной, которая, изменяя ему постоянно, держала, однако, его в крепких, цепких руках, в награду за непоправимое уродство посылая ему обеды со своего стола...
      Домик самый обыкновенный, двухэтажный; его тщательно осматривают и производят испытание, будет ли слышно внизу, если наверху, в квартире Веры Чеберяк, начнут двигать мебелью, перебегать из комнаты в комнату и, наконец, кричать...
      Когда двигали мебель, оказывается, слышно... Когда перебегали -тоже слышно; когда кричали - еле слышно...
      Последний опыт меня очень занимал.
      Слышали ли вы, господа исследователи, когда-нибудь крик погибающего человека, например, горящего, тонущего? Похож ли он, этот крик человека, стоящего перед лицом смерти, на самый сильный крик здорового человека? Говорят, здесь, во время пробы, несколько раз кричали: "а!.. а!". Но только представить себе, как должен был хоть раз вскрикнуть бедный Андрей Ющинский, когда вонзали в него то или иное орудие убийства, и если уж делать предположение, что убивали именно в этом доме, то какой ужас должен был объять этого мальчика, когда он увидел своих же знакомых, набросившихся на него с остервенением, со злобой и страстью опьяненных кровью убийц... И если он издал хоть один предсмертный крик, то не нужно проверять крепость этих тонких потолков скверного глинобитного домика: каменные стены - и те бы не удержали этого последнего крика убиваемого юноши.
      -
      Вот мы в саду. Рассматриваем забор, отделяющий усадьбу Зайцева, где жил и работал Бейлис, от усадьбы, где жила Чеберяк. Громадный забор, без всяких щелей, совершенно так, как рассказывал этот на редкость правдивый и, несомненно, совестливый человек Наконечный.
      Вот мы опять на улице... Повсюду стража, городовые, гарцуют пристава и стражники... В улицах смятение... {71} Тысячная толпа стоит на противоположных тротуарах, слышны голоса: "здравствуй, Бейлис! Здравствуй!".
      Он смеется, кланяется... Иногда говорит: "здравствуйте, здравствуйте"... И вот удивительное дело, никакой злобы, никакой ненависти нет здесь и в помине... Наоборот, соседи относятся с полным радушием к нему, душевной лаской, жалеют, расспрашивают о нем...
      - Мы о нем жалкуем, - говорит какая-то женщина. - У него детки маленькие...