Двое из ларца (№3) - Танцы в лабиринте

И сейф был с электронным замком. И не был взломан, а был вскрыт. Ну просто открыт, другими словами говоря. Сейф был не такой хитрый, как у волковского клиента, но все-таки… электронный замок, шифр. Поди попробуй у камеры хранения на вокзале цифирки покрути… А у гражданина этого, потерпевшего, за несколько минут управились. Примет злодеев он, конечно же, никаких толком сообщить был не в состоянии, поскольку сам ничего разглядеть не успел, и пребывал тот эпизод по сю пору в состоянии «глухаря»

Петр, конечно, съездил в адрес, раскрыл перед хозяином дома удостоверение (на секундочку, не сильно-то и дав разглядеть) и поговорил с ним.

Тот оказался тучным дядькой в возрасте, из «бывших». В недалеком прошлом его выдавили из каких-то там райкомовских структур, но ему это только пошло на пользу. Он присоседился к солидной коммерческой структуре, не бедствовал, и наличка, на которую его опустили, была легальной. Поэтому он и заявил в милицию безо всякой опаски.

— Ну вы представьте, — отдуваясь и отирая платком красное лицо, говорил он Петру, — ведь средь бела дня! А? Совсем охренели…

— Могло быть и хуже.

— Что? А… ну да. Но это ж надо, а? — Он достал из холодильника бутылку водки. — Не желаете?

— Нет, спасибо, — отказался Петр.

— А я выпью. Никак успокоиться не могу. Как там дело, движется?

— Работаем, — нахмурившись, кивнул Петр.

— Вот ведь… — вздохнул мужчина и привычным жестом опрокинул в рот партийно-правительственные сто грамм.

Волков, конечно, принял этот эпизод к сведению, но ничего, по большому счету, это ему не дало. Так… соображения кое-какие. Тут сейф, и у клиента его сейф. Тут открыли и там открыли. Но больше вроде бы никакой связи и не прослеживалось. Уж больно по-разному все выглядело.

И вот теперь, когда судьба — или уж что там еще — подбросила ему этот случай с убиенным и, предположительно, ограбленным Славой, подсознание Волкова немедленно увязало его (опосредованно, правда, через эпизод на Краснопутиловской) с основным расследованием. Сейфа, впрочем, у Славы не было. Но, во-первых, его квартиру Волков толком не осматривал, может, он и есть где-нибудь в укромном месте. А во-вторых, имеет место удар по башке. В общем, есть над чем подумать, если никаких других зацепок по ходу основного дела нету. Вдруг повезет?

«А без везения в нашем деле никак нельзя, — рассуждал Волков. — Если без везения, так это — за руку разве что поймать. Но это только если тоже повезет, конечно».

Он подъехал к очередному светофору и повернул по стрелочке с Невского проспекта направо, на улицу Марата.

«Волка ноги кормят. Подумаешь, ну потерял полчаса с урками этими. Ну еще два-три адресочка на фарт пробью, шофериков этих, которые на „копейках“ белых рассекают. Тех, кто поближе живет. Ну не стрельнет и не стрельнет. А вдруг… Глядишь, и повезет. Чего лениться-то?»

Он закурил еще одну сигарету.

«А где связь между этим ДТП и тем, что у Славы на адресочке случилось, а? — не спеша рассуждал Петр далее. — Есть она вообще? Не факт. Но… вот не было бы этого осколочка у него на полу, и мыслей бы всяких не возникало, ей-богу. А так… ну не дает он мне покоя. Но ведь, с другой стороны, что же это получается? Влетают злодеи в скромные „Жигули“ первой модели, делают хозяину „козу“ — сиди, мол, урод, на жопе ровно, не до тебя, мы тут воровать и грабить приехали — и спокойно идут к Славе на хату? Бред… А если они-то как раз на „единичке“ и подгребли, и это в них, наоборо;, въехали? Без разницы. Роли не играет».

Петр выбросил в окно сигарету и повернул с Марата на Колокольную.

«А вот… а вот если это сам Слава на иномарке кого-то возле своего дома тюкнул и, как честный человек, решил на месте разобраться, тогда… Прости, мол, браток, виноват, каюсь, сейчас домой за бабками сбегаю… Своей тачки у него нет, но права-то должны быть. Ведь брал же он, как выясняется, машины разные время от времени „в рент“. Вот тогда и появление его, неожиданное для злодеев, в доме своем, и осколочек на ботинке — все в цвет. Ведь наверняка они пасли квартиру сначала, знали, что его дома быть не должно. А тут вдруг — такая незадача… Могло и до рукоприкладства дойти с известным нам результатом. Тогда и с хозяином „копейки“ есть о чем говорить. Что-то же он мог видеть, а? Может так быть? Теоретически… почему нет?»

Волков сделал еще один поворот, въехал в Поварской переулок и остановился у дома четырнадцать.

«Ладно, — сказал он сам себе, уточняя адрес по бумажке, — тут, на пустом месте, такого понасочинять можно, что… ДТП, мокруха… Может, и нет никакой связи вовсе. Мухи отдельно, котлеты — отдельно. Чего гадать? Трясти надо».

Он вышел из машины, закрыл дверь и направился к парадной. У дверей остановился и окинул взглядом улицу, пытаясь заметить белую «единичку». Ее нигде не было видно.

— Может, его и дома-то нет, — пробурчал себе под нос Волков и шагнул в подъезд.

10

Поднявшись по лестнице, Петр остановился перед дверью квартиры и, немного подумав, нажал на кнопку звонка.

— Да! — послышалось из-за двери. — Минуту!

Затем дверь отворилась, и на пороге возник очень высокий худощавый мужчина лет сорока с чем-то. Его черные с проседью волосы были коротко, по-армейски, острижены, концы усов чуть опущены по краям рта, на щеках проступала щетина.

— Волков, — представился Петр, — Петр Сергеич.

Мужчина посмотрел на него долгим и, как показалось Петру, каким-то обреченным взглядом больших темных глаз, а потом сделал шаг в сторону.

— Да, — глубоко вздохнув, наконец сказал он. — Конечно же. Я вас давно жду. Проходите.

Петр вошел в прихожую.

— Денис Григорьевич?

— Так точно, — подтвердил хозяин дома. — Я. Седов Денис Григорич, кап-два. — И вдруг, неожиданно крепко хлопнув себя ладонью по лбу, прорычал, глядя куда-то в потолок: — От дур-р-рак…

— Да? — искренне посочувствовал Волков.

— Ну а как же иначе?! — Кап-два широко взмахнул длинной рукой, приглашая Петра в комнату.

Петр прошел.

— Присаживайтесь, — Седов указал на один из стульев возле стола. На столе стояла почти пустая литровая бутылка водки, один стакан и несколько растерзанных вяленых лещей. — Минуточку.

Кап-два вышел из комнаты и громко сказал на ходу уже из коридора:

— Вы не волнуйтесь! Я теперь никуда уже не убегу.

— Да я, собственно… — пожал плечами Петр.

— Вы, простите, в каком звании? ~ Вернувшись из кухни, Седов поставил на стол второй стакан, непочатую бутылку водки и бросил двух лещей.

— А что?

— Да. Собственно говоря, вы правы, — капитан второго ранга уселся на стул и с хрустом отломил лещу голову, — У иного вашего лейтенантика генералы рыдают, как дети.

Волков согнул пальцы, внимательно посмотрел на свои ногти, а потом достал из кармана пачку сигарет:

— Можно?

— Конечно, разумеется.,. — Хозяин встал, вышел из комнаты и, вернувшись, поставил на стол большую хрустальную пепельницу. Петр закурил.

— Знаю, что не положено, — Седов плеснул в стаканы водки. — Но… я ведь еще офицер, так? Погоны-то ведь с меня никто еще не снял? Я еще и застрелиться могу. Имею право. Так что уж не побрезгуйте.

Волков взял стакан.

— Ну… вперед. — Кап-два выпил водку. — А потом я все скажу.

— Вперед, — согласился Петр и тоже выпил. Седов, поморщившись, поставил стакан на стол и стал сильными пальцами рвать леща. Волков курил.

— А машина ваша где? — спросил наконец он, погасив сигарету в пепельнице.

— В гараже, — не глядя на него, кивнул головой куда-то в сторону хозяин дома. — Я-то думал, что без нее вы меня не найдете. От ить дур-рак… Ну дура-ак…

— Давайте-ка вот что. — Петр мягко положил руку ладонью на стол. — Давайте-ка все по порядку,

— Есть, — кивнул капитан, отрывая от хребтинки длинный жирный кусок. — Щас все сдам. Погоди.

Он плеснул в стаканы еще водки.

— Хороший ты вроде мужик. Не ожидал я даже. Давай? И вот леща бери.

— Н-ну давай…

Они выпили, и пока Петр жевал соленое рыбье мясо, хозяин дома встал, вышел в соседнюю комнату и, вернувшись, положил на стол, смахнув с него широкой ладонью на пол ошметки, небольшой черный пластиковый пакет.

— Вот, — коротко сказал он. — Тут все. Петр вынул из кармана носовой платок, протер им руки, убрал платок обратно и, развернув пакет, стал выкладывать из него на стол какой-то плейер, зажигалку, несколько небольших блокнотов, авторучку и что-то еще, с виду очень похожее на компактное зарядное устройство. Разложив все это перед собой, он некоторое время молча смотрел на предметы, а потом поднял глаза:

— Не все мне понятно…

— Докладываю, — Седов взял в руки небольшую пластиковую коробочку с кнопками.. — Это машинка шифровальная, она к компьютеру подключается, — он отложил ее в сторону и указал пальцем на плейер: — эта вот хреновина — передатчик взрывной трансмиссии, он все сжимает и выстреливает. Вся передача — секунда, полторы максимум. Это — блокноты для тайнописи, у них бумага в воде растворяется, это фотоаппарат и, ну… прочая ерунда.

— Ага, — кивнул Петр, откинулся на спинку стула и неторопливо закурил сигарету.

«Вот ведь, мать твою за ногу… Шпиона поймал, — обескуражено, но сохраняя невозмутимое выражение лица, подумал он. — И что мне теперь со всей этой хренотенью делать?»

— Только вы отметьте, пожалуйста, там… ну, где положено, что сдал я вам все сам, по собственной воле. Это можно?

— Подумаем, — вздохнул Волков.

— Я же ведь ни разу еще… ну… этим не пользовался. Я же только вчера все вот это вот в руки-то взял! Меня ж шантажировали! А у меня дочка маленькая, пять лет. У вас дети есть?

— Вроде нет… — в раздумья пожал плечами Волков.

— Ну вот. Куда ж мне… От дур-ра-ак!.. ~ Кап-два опять крепко хлопнул себя ладонью по лбу.

— Спокойнее, — мягко сказал Петр. — Давайте уж… по порядку.

— Ну да. Хорошо. То есть мы пока… без протокола?

— Без протокола.

— Хорошо. — Он на несколько секунд задумался. — Когда ж это было-то? С полгода… нет, больше. Короче, где-то по осени, в августе, отпуск у меня был как раз. Ага. Жена с дочкой на даче были, а я в город приехал, что-то мне надо было, уже и не помню. Ну и… что греха таить, встретил я приятеля очень давнишнего, зашли мы с ним — тут рядом, там наливают — по сто грамм выпили, еще по сто. А он в гости собирался, к своему какому-то приятелю, ну… в результате, вместе мы с ним и поехали. Я потом, если надо будет, имена, фамилии — все вспомню. Ну вот… а он, приятель-то, к которому мы в гости пришли, — художник. Мы у него в мастерской были. Компания там веселая, натурщицы, все такое, ну… чего объяснять? Короче, выпил я крепко. Крепко выпил. Там и заночевал. Да! А до того, ну, как это… «дело к ночи», я у приятеля — где, мол, ты теперь? Он мне — там-то и там-то, а ты? Ну и я, спьяну-то: «Преподаю потихоньку». Он: «Ну? Молодец! А где?» А меня ну как за язык кто-то тянет: «Да в Ленинского комсомола. На ракетной кафедре…» Ну и все. Вроде к этой теме больше и не возвращались. Ну вот… А утром я просыпаюсь — башка-а… Теплая и мягкая, как жопа, и что-то в ней булькает. Приятеля моего нет, а рядом со мной зато лялька в койке. И хозяин улыбается. И на столе все уже стоит.

Короче, тормознулся я там, почитай, на неделю.

Все как в тумане. Кто-то приходит, кто-то уходит, а я анекдоты травлю да истории разные. А все хохочут.

Ну… выбрался я, короче, из мастерской этой на свет Божий уж и не помню на который день и поехал на дачу. Жене что-то наврал, она подулась-подулась, да и отошла. Я уж и забывать обо всем этом стал, но тут, перед Новым годом самым, — звонок телефонный:

— Денис Григорьевич?

— Я, — отвечаю.

— Здрасте, — говорят, — надо бы встретиться.

— А вы кто? — спрашиваю.

— Да вам мое имя ничего не скажет, — отвечает. — Вы подъезжайте лучше вот по такому-то адресочку, там и поговорим.

— Никуда я не поеду, — это я ему говорю, — пока не представитесь и не скажете, что вам нужно.

— А он смеется:

— Да вы не волнуйтесь, мы с вами знакомы, только имени моего вы все равно не вспомните. Мы с вами выпивали вместе в мастерской у Алферова, в августе, припоминаете?

— И что? — я ему говорю, а у самого сердце уже нехорошо так как-то… тук-тук…

— Короче, вот вам адрес, — он уже с напором, — и приезжайте сегодня. В двадцать ноль-ноль. Можете?

— Могу, — я ему отвечаю. И поехал. Седов пожал плечами и, плеснув в свой стакан водки, потянулся к тому, что стоял напротив Волкова. Тот накрыл свой стакан ладонью.

— Понял. — Кавторанг поставил бутылку. — Ну, а я хряпну. Ну вот… Короче, приезжаю, встречает меня мужик. Улыбчивый такой. И дальше… ну все, как в кино, — чай-кофе предлагает, водочки, а потом кассету ставит, видео, а там… мама дорогая!.. Мало того, что я с девкой этой барахтаюсь как умалишенный, я еще каким-то там иностранцам на пальцах доказываю, какие американские ракеты говно против наших новых разработок. И, блядь, что-то ведь там на салфетке карандашиком чирикаю и пальцем тычу. В общем, ничего такого особо секретного я, конечно же, не выкладываю, все в общих чертах, но все так смонтировано, что… я же там слова всякие произношу: «Гранит», «Гранат», «Шквал». Короче, попади эта кассета куда надо, мама дорогая… Я, пока ее смотрел, аж взмок. Почему-то мне не кто-то там, а особист наш сразу представился. Сука он у нас редкостная, и фамилия у него — Шарудило… А этот улыбчивый и говорит: «Вы не переживайте. Вы думаете, что вы один такой, что ли? Не один, я вас уверяю. И ничего такого особенного от вас и не требуется. Живите себе, как жили, но только про кассетку эту помните. А месяца где-то… через три-четыре вам связник наш посылочку небольшую передаст с инструкциями. Ну и аванс какой-никакой. А там видно будет». С тем я от него и ушел. А он мне, уже в дверях, на прощание: «Да! Только вы уж не теряйтесь никуда, пожалуйста, а то нам вас через политотдел разыскивать придется. Или как он у вас там теперь называется?» И смеется, гад. Ну… я желваками-то поиграл и ушел. А что делать? Не к Шарудиле же идти… — Седов отстранение замолчал.

— Продолжайте, продолжайте, — напомнил о себе Волков.

— Что? А, да… Никому я ничего не сказал, конечно. Месяц прошел, два, три. У меня даже мысль такая глупая появилась, что, дескать, может, само собой рассосется. Может, забыли про меня? Не-ет… — Кап-два хищно оскалился. — Как же… Звонят тут третьего дня, интересуются:

— Как семья? Как служба?

— Ничего, — говорю, — вашими молитвами. Короче говоря, назначают встречу. Я подъезжаю куда сказано, останавливаюсь, связник их ко мне в машину садится — ни пароля, никаких этих глупостей. «Денис Григорьевич?» — вот как вы. "Я", — отвечаю. «Вам посылка», — и пакет мне, вот этот. И все. И собирается выходить. И вот тут-то мне в жопу тачка — бум! Место там широкое, проехать можно, я плотно у поребрика стоял. А он в меня все-таки впилился. Ну явно нарочно. И лоб такой здоровенный из-за руля выскакивает и ко мне. Ну, думаю, все. Вот и приехали. Только я-то себе арест иначе представлял, группа захвата, то-се… Смотрю, и правда, он игру какую-то затевает — идет ко мне один (второй в машине остался) и начинает под бандюгана такого отвязанного косить.

— Ну чего, — говорит, — баран, ментов будем вызывать? Расскажешь, как обгонял, как подрезал… Или на месте разберемся и разойдемся по-хорошему? — А сам на связника мое-то поглядывает.

— Лучше бы на месте, — это я ему говорю. — Только у меня денег с собой нет.

— Ничего-ничего, — это уже связник говорит. — У меня есть, я заплачу, а вы езжайте. Лоб этот на связника смотрит и говорит:

— Отвечаешь?

— Я заплачу, правда.

— Покажи деньги.

— Вот… — Связник мой доллары вынул и показывает. — Сколько?

— Ну… тут считать надо. Ладно, ты езжай, командир, так и быть, — это он мне. — Мы тут сами разберемся.

И связник на меня тоже смотрит и говорит:

— Езжайте.

Я и уехал. Что там за игры… Связнику-то было важно, чтобы я с посылкой этой как можно скорее оторвался, это понятно. Ну а этим двум… Я не знаю. Слишком хитро это для меня. Волков задумчиво молчал. Капитан поскреб щетину на подбородке и плеснул себе водки.

— Я-то, как отъехал, в гараж махнул, — продолжил он, выпив налитое одним большим глотком. — Ну… не в себе маленько был явно. Думаю — машину спрячу, посылку выкину, и все. Оторвался же вроде. Связника этого они явно сейчас повяжут, про меня говорить ему не с руки, это уж всяко, вот и выскочил! А потом, в гараже уже, посидел, подумал… "Нет, — говорю сам себе, — поздно, Клава, пить боржоми.

И там я на крюке, а может, уже и здесь". Вернулся домой, водяры выпил и стал посылку эту распаковывать. Распаковал вот… — кивнул он на лежащие на столе аксессуары бойца невидимого фронта.

Волков взял со стола и крутил в руках передатчик.

— Они еще и инструкцию вложили, — Седов жевал кусок вяленого леща, — наиподробнейшую. Из расчета на дурака. Что к чему. Дескать — «в определенное время, проезжая на общественном или ином транспорте мимо посольства, вы нажимаете на кнопку, и сеанс связи практически закончен. Передача длится от одной секунды до полутора. Засечь вас невозможно…» — ну и так далее. Да! И инструкция-то тоже на такой бумаге… короче, сунул я ее (по их же рекомендации) в миску с водой, она и растворилась. Только муть одна осталась. В миске и в башке. Вот со вчерашнего вечера водку и жру… только не берет меня. Хорошо хоть вы пришли. Сразу как-то полегчало, честное слово. Жена в больнице, дочка у тещи. Никто выть не будет. Ну? — Он решительно встал из-за стола, распрямился во весь свой рост, вытянул руки по швам и отрапортовал:

— К ответу перед Родиной готов! По всей строгости закона.

11

— Лиза, — Леон вошел на кухню, где, пригорюнившись, сидела девушка. — Вы вот что, хватит грустить. Вам, наверное, душ принять нужно. Пойдемте, я покажу, где что находится, и полотенце чистое дам. У вас голова не кружится?

— Нет, — ответила, вставая, Лиза.

— Не тошнит?

— Нет.

— Вот и хорошо. Здесь туалет, — проходя по коридору, он указал рукой. — Но это вы, наверное, уже поняли…

— Пардон, — пожал плечами Анатолий.

— Здесь ванная. — Леон включил в ванной свет и, увидев сваленные в кучу на полу свитер, рубашку, джинсы и трусы, громко сказал, обернувшись в коридор:

— Рим, это не ваши, случайно, вещи здесь… висят?

— Где? — выглянул из спальни завернутый в простыню Рим.

— Да вот. Тут.

— Ой… видимо, я… Здравствуйте, — кивнул он девушке.

— А носки вы надели, чтобы ноги на холодном полу не застудить?

— Ага… наверное.

— Давайте, забирайте. Барышне необходимы гигиенические процедуры.

— Да… я сейчас, — Рим, путаясь в простыне, одной рукой неловко сграбастал свою одежду и вернулся в спальню.

— Вот здесь, — продолжал объяснять Леон, — шампунь. А вот вам щетка зубная. Не сомневайтесь, она новая. Я вчера буквально купил, упаковку только сразу выбросил, а пользоваться еще и не пользовался. Ну? Разберетесь?

— Да, — кивнула девушка, — спасибо.

— Ну вот и отлично. Удачи. А потом поедем на острова. Погода-то замечательная! Да, Лиза, вы только дверь не запирайте, мало ли что… все-таки у вас травма головы, вдруг плохо станет. Что ж мне, прикажете дверь выламывать? И нечего так на меня смотреть. Доктор — не мужчина, его стесняться нечего.

— Художник, между прочим, тоже не мужчина, — выглянул из-за его спины Анатолий. — Обнаженное женское тело для него лишь натура, достойная запечатления. В мраморе. Раздевайтесь, Лиза, раздевайтесь.

— Толя, — как бы невзначай обронил Леон, — а вы, кстати говоря, гонорею свою долечили?

— Фу, как неспортивно… — фыркнул мгновенно уничтоженный соперник и ушел на кухню.

— Леон притворил дверь ванной.

— Ну вот… — вышел из спальни одетый Рим. — А… ничего, если я потом тоже умоюсь?

— Вчера вы у меня позволения не спрашивали.

— Ну… то вчера, а то — сегодня.

— Послушайте, Рим, а как же так вышло, что вы в Душанбе вчера не улетели? — Леон направился на кухню.

— Да нет… все наоборот…

— Как это «наоборот»?

— Мне не лететь, а провожать нужно было. Родственника. Вот… он как раз вчера здесь и был.

— А мне показалось, что он никуда лететь не собирался. Что он вообще во Франции живет. Или я что-то не так понял? Зачем ему в Душанбе?

— Да нет… ох… — Рим присел на табурет, облокотился локтем яа стол и положил подбородок на ладонь.

— Стой! Не двигайся, — встрепенулся Анатолий, — так и сиди! Сейчас ваять стану. Знаешь, как будет называться? «Запоздалое раскаяние…» Ничего, а? Не, ну ничего?

— А откуда это у вас. Толя, бланш такой роскошный? — вертел в руках Леон опустевшую бутылку из-под коньяка.

— Да ты все равно не поверишь.

— Отчего же…

— Ну… пошел я пару дней назад умываться, будучи с похмелья. Пасту на щетку зубную выдавливаю, а она у меня из слабовольных рук — хоп! Я, естественно, на лету ее попытался подхватить, резко так наклонился, нервически, ну и… бровью о край раковины. Вон как теперь заплыло.

— Н-да?

— Я же говорил, что ты не поверишь. А это правда. Тем не менее.

— Ну, допустим похоже. — Леон поставил пустую бутылку на стол. — А зачем же яуж-' но было в одиночку вот это вот все выхлебывать?

— Да ладно. Там и было-то всего… Нашел чем попрекать. Сейчас сгоняю, у меня там вроде бы должно еще оставаться. Не мог же я вчера все бабки засадить.

— Мог. Не надо обманывать самого себя. Не надо стараться казаться лучше… — тихо произнес Рим.

— А сейчас узнаем, — Анатолий вышел в коридор, из которого спустя пару минут донеслось радостное:

— Не-а, я ж говорил, что не мог. Только они в говне каком-то…

— Грязные деньги, — тихо произнес в пространство Рим. — Такими расплачиваются с торговцами оружием.

— А говорят… — Анатолий встал на пороге кухни, обнюхивая перепачканные в чем-то липком купюры и морщась, — говорят, деньги не пахнут.

— Это ты опять «новодел» кому-то за «чистую семнашку» втер, вот Господь тебя и наказывает. Вы представляете себе, Рим, он фальшивыми иконами торгует. Сам же их делает и сам продает, выдавая за старинные. Его же убьют когда-нибудь.

— А ты накаркай еще… — Анатолий плюхнул пачку купюр в мойку.

— Да ты!.. Ну Толя, ну честное слово… — всплеснул руками Леон. — Ну как же так можно, они же неизвестно в чем, а тут же посуда…

— Во-первых, я на самом деле графику свою продал, честную, а во-вторых, — Анатолий заткнул мойку пробкой, плеснул моющего средства, открыл кран и стал стирать деньги, — во-вторых, еще бы и карман у куртки застирать бы надо. Чего ж это я туда засунул-то, а?

— Ну честное слово…— вздохнул Леон сокрушенно и вышел из кухни.

— Грязные деньги, — повторил, глядя в пространство, Рим.

Сейчас, — Анатолий ополоснул под краном, отжал в кулаке, а потом разгладил на ладони две сторублевые купюры. — Вот эти я сейчас возьму, а то ведь время не терпит, а остальные ты, пожалуйста, в ванной потом на веревочке развесь, а? — Он взглянул на Рима. — Пусть просохнут.

— Повешу, — вздохнул Рим. — Ты иди. Я сам достираю.

— Все, — вскинул вверх руки Анатолий. — Одна нога здесь, другая там. Быстрым соколом. Я прямо так, в одной рубашке, ничего?

Рим пожал плечами.

12

— К ответу перед Родиной готов! — отрапортовал кап-два. — По всей строгости закона.

Петр Волков достал сигарету, прикурил ее и, глядя на тлеющий кончик, неторопливо сказал:

— Вы присядьте пока.

— Есть! — Седов с готовностью опустился на стул.

— Не все так просто, — задумчиво произнес Петр.

— Согласен, — кивнул Седов.

«Вот ведь, етит твою мать… — размышлял про себя Волков. — И чего теперь делать? Расспрашивать его дальше, что, мол, за тачка в тебя въехала, кто как выглядел — это ж… идиотом себя полным выставить, если не хуже. Он же уверен, что я в курсе. Ну, обязан быть в курсе,. по крайней мере. Это у него сейчас, спьяну, в мозгах не все друг с другом стыкуется. Узелки не завязываются, потому что он ничего увязывать и не пытается даже. Увидел меня, отождествил с карой неминуемой и расслабился. Обрадовался даже. Это нам знакомо. Устал человек бояться, арест для него облегчение. Это бывает. Но брякни я чего-нибудь лишнее, он же мигом сообразит, что пассажир-то я какой-то левый. Я ж ему ни документов не предъявил, ни… ну вообще ничего. Просто он себя настолько уже накрутил, что тюрьмы как избавления ждет — все какая-то определенность. И не осознает вдобавок, что он пьяный. А значит… значит, не надо делать резких движений, суетиться не надо. Если он меня расколет, поймет… ну, что не перед тем раскрылся… тут уж… мало ли, как эта ручка работает, — Петр покосился на лежащую возле капитана шпионскую авторучку, — может, она стреляет говном каким-нибудь. Он меня спьяну и присовокупит, в качестве бездыханного тела агента вражеской спецслужбы, ко всем этим вещдокам, когда протрезвеет и решит в объятия нашей доблестной контрразведки сдаваться. У него же сейчас кто не „свой“, тот, значит, „чужой“. Однозначно. И не валить же его, на самом-то деле, в пределах разумной самообороны. Мужик вроде неплохой. Водки вот только ему, по жизни, жрать бы меньше надо, но уж это… А если просто скрутить, так что потом делать? Самому спецуру вызывать? Ну уж нет… Извиняйте, ребята. У вас свои расклады, у меня свои».

— Значит, так, — сказал наконец Волков, решительно раздавив окурок в пепельнице.

— Да? — вскинул на него взгляд кавторанг.

— Положение дел на сегодняшний день таково: мне, короче говоря, очень важно было выяснить вашу… так сказать, позицию на настоящий момент. Я потому и решил, поразмыслив, прийти к вам один, таким вот… частным, что ли, образом. И очень рад, что в вас не обманулся. Именно так я… э-э… всю эту ситуацию себе и представлял. Вот это вот все, — Петр обвел взглядом лежащие на столе предметы, — пусть пока остается у вас.

— А как же?..

— Так надо, — твердо сказал Волков. — Далее… Платок есть?

— Так точно. — Седов вынул из кармана носовой платок.

— Похвально. Сотрите отовсюду отпечатки своих пальцев. Предельно аккуратно. Так. Теперь сложите обратно в пакет. Ну что ж вы… платком, платком. Вы же опять наследили. Вот так. Заверните и уберите. Это раз. Теперь… Ничего не предпринимайте. Бросьте пить и психовать. В понедельник выходите на службу. Чтобы все было как всегда. Не нужно привлекать к себе лишнего внимания. Будут звонить эти… ну, вы понимаете?

— Так точно.

— Вот… Будут расспрашивать, ну мало ли, что со связником и прочее, — говорите все как есть. Ничего не врите и ничего не скрывайте. Не надо их считать идиотами. Ну, разумеется, о нашей с вами встрече…

— Это понятно.

— Никто! Повторяю — понимаете? — вообще никто не должен знать. Видите ли, у нас тоже… утечки возможны. На улице меня встретите — проходите мимо. Я вас не знаю, вы меня. Для вашего же блага. Ясно?

— Это понятно.

— Вот и хорошо.

— А что же со мной?

— Посмотрим. — Волков поднялся из-за стола и направился к выходу. — Подумаем. Не так все просто.

— Я же ведь… ничего еще и не сделал, — Седов стоял на пороге квартиры и смотрел вслед спускающемуся по ступеням лестницы Волкову, — такого…

— Я с вами свяжусь, — обернулся Петр. — Разберемся.

13

— О, ба-рат, как, а?! — сказал вслух самому себе Волков, захлопнув дверь джипа и вставляя ключ в замок зажигания.

Воистину, город наш удивителен. Цирк, да и только. Или, скорее, театр. Будто бы на самом деле выстроил его кто-то на ладони, опустил затем уже в таком вот, готовом виде, целиком, со всеми его дворцами, проспектами, набережными, мостами и трущобами на зыбкую поверхность болот, которая отдельный камень держать не может — где и жить-то человеку вообще-то не надо бы, ибо дух нехороший, морок некий, от диких этих болот даже сквозь мостовые подымается, — и наблюдает теперь, как население в этих его декорациях пытается судьбу свою обустроить.

Пространство бытия в виде лабиринта каменного дано. В общих чертах даны инструкции, как в нем жить. А зачем — это пусть каждый сам догадывается, ну и… роль свою играет в соответствии.

Декорации, конечно, мощные. Но только морок-то болотный в воздухе висит, огоньки какие-то блуждающие пляшут. Вот крыша у людей и едет. Навевают декорации эти самые… мизансцены, ну… небанальные какие-то, что ли. И вот, напрягается человек, силится соответствовать и противиться этому своему стремлению вовсе не может, ибо не от него оно. Просто чувствует, что надо что-то такое… этакое сделать со своей жизнью. Что нельзя, дескать, просто так существовать в этом великолепном свете рампы — камни ему это диктуют. Но диктуют (на манер лукавого суфлера, которому конфуз на сцене — первая радость) невнятно и невпопад. Вот и швыряет героя из фарса в трагедию и обратно.

А народу-то во всем этом действе занято много. И ведь каждый себе пьесу по-своему видит. И громоздится нелепица на нелепицу. Входит, к примеру, гражданин в некую жизненную ситуацию (будучи совершенно уверенным в том, что это водевиль и что он — комик) и начинает вести себя в ней легкомысленно. А другие персонажи, которые в этой ситуации пребывают, драму разыгрывают. И что? Отпускает тот, вновь прибывший, реплику типа: «Явление второе! Те же и Никита с помоями!» И ждет, когда все вокруг смеяться станут. А ему, натурально — бац! — ногой по роже, и будь здоров. Очень даже просто.

А иногда наоборот бывает. По-всякому бывает.

В иных городах (автор был, видел) жизнь спокойная, размеренная. Все тихо-мирно. Живут себе люди в свое удовольствие, кушают да телевизор смотрят. Иные детишек тетешкают, а иные водочку потихоньку пьют. И все нормально.

А тут… То умного государя-императора бомбисты из всеобщего человеколюбия грохнут, приняв его за тирана, то на благо населения этому же населению кровя передовые люди пускать примутся посредством революций, а то вдруг из-за кулис выходит некто и говорит: «А давайте воду нашу, на манер голландцев, дамбой запрудим? Вот тут. Посмотрим, чо будет…» И начинают жители дамбу городить. Но ведь у нас не Голландия. Кто ж ее до конца-то достраивать станет, а?