Сеятели для звёзд

      И вот фигуры, которые вились вокруг корабля одна за другой, отстали, помахав на прощанье руками или ресничками, соскользнули с отмели, уменьшились и исчезли. От неба осталась тоненькая, но поразительно прочная пленка воды, еле-еле покрывающая верхнюю палубу. Судно замедлило ход, когда Лавон приказал увеличить мощность, начало зарываться в песок и гальку.
      - Так ничего не выйдет, - проговорил Шар. - Думаю, лучше снизить передаточное число, Лавон, чтобы усилие поступало к осям замедленным.
      - Попробуем, - согласился Лавон. - Все посты, стоп. Шар, прошу тебя лично проследить за заменой шестерен...
      Безумный блеск пустоты пылал - рукой подать - прямо за большим командирским иллюминатором. Сводила с ума необходимость мешкать здесь, на самом пороге бесконечности; мешкать было просто опасно. Лавон физически ощущал, как в душе воскресают прежние страхи перед внешним миром. Сердце сжало тисками, и он понимал: еще две-три минуты бездействия - и он окажется неспособным справиться с собой.
      Должен же, наверное, существовать какой-то иной способ смены шестерен, не требующий почти полной разборки коробки передач! Разве нельзя расположить несколько шестерен на одной оси, вводя их в действие не одновременно, а поочередно - путем продольного перемещения самой оси? Допустим, такое решение - тоже не верх изящества, зато операцией можно будет управлять из рубки, не останавливая намертво всю машину и не подвергая пилотов длительному тяжкому испугу.
      Из люка вынырнул Шар и подплыл к командиру.
      - Все в порядке, - доложил он. - Хотя большие понижающие шестерни переносят нагрузку не лучшим образом.
      - Расщепляются?
      - Увы, да. Попробуй их сначала на малом ходу...
      Лавон молча кивнул. И, не дав себе опомниться и взвесить последствия своих слов, скомандовал:
      - Вперед! Половина мощности...
      Корабль опять клюнул носом и начал двигаться, действительно очень медленно, но гораздо ровнее, чем раньше. Небо над головой истончилось до полной прозрачности. В рубку ворвался резкий свет.
      За спиной у Лавона беспокойно зашевелились помощники. Носовые иллюминаторы залила ослепительная белизна.
      Корабль еще замедлил ход, будто уперся в этот слепящий барьер. Лавон распорядился прибавить мощности. Корабль застонал, как в предсмертной агонии. Он теперь почти не шевелился.
      - Полный вперед! - прохрипел Лавон.
      И опять, с бесконечной медлительностью, судно пришло в движение. Нос приподнялся. Потом оно вдруг рванулось вперед, взвизгнув каждой своей балкой, каждой планкой.
      - Лавон! Лавон!..
      Лавон резко повернулся на крик. Голос шел из мегафона, связывающего трубку с наблюдателем у кормового иллюминатора.
      - Лавон!
      - В чем дело? Да прекрати орать, черт возьми!
      - Я вижу небо! С другой стороны, с верхней! Оно похоже на огромный плоский металлический лист. Мы отдаляемся от него. Мы прорвали небо, Лавон, мы прорвали небо!..
      Но тут новое потрясение заставило Лавона самого броситься к иллюминатору. С внешней поверхности слюды испарялась вода, испарялась с чудовищной быстротой, унося с собой странные в радужных оболочках размывы.
      Лавон увидел пространство.
      Сперва оно показалось ему пустынной и безжалостно сухой копией дна. Тут были огромные валуны, исполинские утесы, упавшие, растрескавшиеся, расколотые, иззубренные скалы, - и они уходили ввысь и вдаль во всех направлениях, словно некий великан расшвырял их здесь как попало.
      А над ними высилось еще одно небо - темно-голубой купол, такой далекий, что расстояние до него представлялось невообразимым и тем более неизмеримым. И на этом куполе висел шар красновато-белого огня, испепеляющего зрение.
      Скальная пустыня, впрочем, лежала тоже неблизко - между нею и кораблем простиралась гладкая, поблескивающая равнина. Под поверхностным глянцем равнина, казалось, была сложена из песка, самого обычного песка, такого же, как на отмели, по которой корабль взобрался сюда из знакомой вселенной. Но стеклянистая, многоцветная пленка поверх песка...
      Закончить мысль ему помешали новые крики, грянувшие из мегафонов. Он сердито потряс головой и спросил:
      - Ну, что еще?
      - Говорит Тиол. Куда ты завел нас, Лавон? Ленты заклинило. Диатомеи не в силах стронуть нас с места. И они не притворяются - мы так стучали, будто решили прикончить их, но они все равно не могут тянуть сильнее...
      - Оставьте их в покое, - разозлился Лавон. - Они не умеют притворяться - у них на это не хватит соображения. Раз они не могут тянуть сильнее, значит, не могут...
      - Тогда выводи нас отсюда сам.
      Подошел Шар и встал рядом с Лавоном.
      - Мы сейчас на стыке пространства с водой, в области, где силы поверхностного натяжения очень велики, - тихо произнес он. - Если ты прикажешь поднять колеса, то, думаю, нам будет легче двигаться прямо на лентах-гусеницах...
      - Попробуем, - у Лавона отлегло от сердца. - Эй, внизу, приподнять колеса!
      - Признаться, я долго не мог понять, - сказал Шар, - одной фразы на пластине, где упоминается о "выдвижном посадочном шасси", но в конечном счете догадался, что натяжение на границе пространства способно удержать почти любой крупный предмет. Вот почему я настаивал, чтобы колеса нашего корабля были подъемными.
      - Что ни говори, а древние, видимо, свое дело знали.
      Через несколько минут - поскольку для движения на гусеницах потребовалась новая смена шестерен - судно уже карабкалось от береговой черты к нагромождению скал. Лавон тревожно всматривался в нависшую впереди зубчатую стену: есть ли там какой-нибудь проход? Слева, немного в стороне, виднелось что-то вроде ручейка, - возможно, там и лежит путь в иную вселенную. Не без колебаний Лавон отдал приказ повернуть налево.
      - Может статься, эта штука на небе - "звезда"? - осведомился он у Шара. - Но предполагалось вроде бы, что "звезд" много. А тут только одна, хотя, на мой вкус, одной за глаза довольно...
      - Чего не знаю, того не знаю, - отозвался мыслитель. - Однако, кажется, я начинаю постигать общую картину устройства вселенной. Совершенно ясно, что наш мир врезан наподобие чаши в дно этого, многократно большего. Над этим миром свое небо, и я не исключаю, что оно в свою очередь лишь чаша на дне следующего, еще большего мира, и так далее без конца. Не спорю, такую концепцию нелегко принять. Целесообразнее, видимо, предположить что все миры - чаши в единой плоскости и что этот великий светильник - один для всех.
      - Тогда какой же смысл ему гаснуть каждую ночь и тускнеть зимой? спросил Лавон.
      - А может, он ходит кругами, сперва над одним миром, потом над другими? Откуда мне сейчас знать?
      - Если ты прав, нам только и надо, что ползти до тех пор, пока не наткнемся на небесный купол другого мира, и поднырнуть под него. Не слишком ли просто, после стольких-то приготовлений?..
      Шар хмыкнул; впрочем, это отнюдь не означало, что он веселится.
      - Просто? А ты не обратил внимания на температуру?
      Подсознательно Лавон давно уже замечал что-то неладное, а с подсказки Шара понял, что задыхается. Содержание кислорода в воде, к счастью, не снизилось, но вокруг стало тепло, словно на отмелях поздней осенью: с равным успехом можно бы попробовать дышать супом.
      - Фан, пусть Ворта пошевеливаются живее, - распорядился Лавон. - Или циркуляция воды улучшится, или положение станет невыносимым...
      Фан что-то ответил, но до Лавона ответ дошел лишь невнятным бормотаньем. Командир вновь сосредоточился на управлении кораблем.
      Проход сквозь лабиринт скал, зачастую острых, как бритва, немного приблизился, и все равно казалось, что до него еще мили и мили. Двигался корабль теперь равномерно, но медленно до боли; он не зарывался и не дергался, но и не спешил. А из-под днища доносился оглушительный наждачный скрежет, словно жернова перемалывали глыбы размером с голову.
      В конце концов Шар объявил:
      - Придется останавливаться опять. На той высоте, куда мы поднялись, песок совершенно сухой, и гусеницы только переводят энергию.
      - А ты уверен, что мы выдержим? - проговорил Лавон, ловя воду ртом. Так мы по крайней мере движемся. А остановимся опускать колеса и менять шестерни, того и гляди, сваримся заживо.
      - Вот если не остановимся, то сваримся наверняка, - хладнокровно ответил Шар. - Часть водорослей на судне уже погибла, да и остальные вот-вот завянут. Верный признак, что и нас ненадолго хватит. Не думаю, что мы вообще доберемся до тени, если не повысим передачу и не прибавим скорости...
      - Поворачивать надо, вот что, - шумно сглотнув, заявил один из корабельных механиков. - А еще бы правильнее и вовсе сюда не соваться. Мы созданы для жизни в воде, а не для такого ада...
      - Хорошо, мы остановимся, - решил Лавон, - но назад не повернем. Это мое последнее слово. - Он постарался придать своему тону мужественную окраску, но слова механика смутили его сильнее, чем он смел признаться даже самому себе. - Шар, только прошу тебя, поторопись...
      Ученый кивнул и поспешил в машинное отделение.
      Минуты тянулись, как часы. Исполинский пурпурно-золотой диск пылал и пылал в небе. Впрочем, он успел спуститься к горизонту, и теперь лучи, проникающие в иллюминатор, узкими полосами падали Лавону прямо в лицо, высвечивая каждую плавающую в рубке пылинку. Вода внутри корабля почти обжигала щеки.
      Как дерзнули они по доброй воле влезть в это пекло? А ведь местность прямо по курсу - точно под "звездой", - вероятно, накалена еще сильнее.
      - Лавон! Погляди на Пара!
      Лавон заставил себя повернуться к союзнику. Тот приник к палубе и лежал, едва подрагивая ресничками. В глубине его тела вакуоли заметно набухли, превращаясь в крупные грушевидные пузыри, переполняя зернистую протоплазму и сдавливая темное ядро.
      - Он что, умирает?
      - Данная клетка гибнет, - вымолвил Пара безучастно, как всегда. - Но не смущайтесь, следуйте дальше. Многое еще предстоит узнать, и вы, возможно, выживете там, где мы выжить не в состоянии. Следуйте дальше.
      - Вы... вы теперь за нас? - прошептал Лавон.
      - Мы всегда были за вас. Доводите свое безрассудное предприятие до конца. В конечном счете мы выиграем, и человек тоже.
      Шепот замер. Лавон вновь окликнул Пара, но тот не подавал признаков жизни.
      Снизу донеслось постукивание дерева о дерево, потом в переговорной трубке прозвучал искаженный голос Шара:
      - Можно трогаться. Но учти, Лавон, диатомеи тоже смертны, и вскоре мы останемся без мотора. Как можно скорее в тень, и самым коротким путем!
      Лавон, помрачнев, нагнулся к мегафонам:
      - Но ведь там, прямо над скалами, горит "звезда"...
      - Ну и что? Она, быть может, спустится еще ниже, и тени удлинятся. Это, пожалуй, единственная наша надежда.
      Такая мысль Лавону в голову не приходила. Трубки, задребезжав, подхватили его команду. Корабль снова пришел в движение; он громыхал на своих тридцати двух колесах чуть быстрее, чем раньше, и все-таки медленно, по-прежнему слишком медленно.
      Жара нарастала.
      "Звезда" неуклонно опускалась, заметно даже на глаз. Внезапно Лавоном овладели новые страхи. А если она опустится настолько, что скроется совсем? Сейчас она невыносимо горяча, и в то же время это единственный источник тепла. Предположим, он погаснет - не воцарится ли тогда в пространстве жестокий холод? И что станет с кораблем - неужели вода, превратившись в лед, расширится и взорвет его?
      Тени угрожающе удлинялись, тянулись через пустыню к кораблю. Никто в рубке не произносил ни слова, тишину нарушало лишь хриплое дыхание людей да скрип механизмов.
      И вдруг Лавону почудилось, что изломанный горизонт сам бросился им навстречу. Каменная пасть впилась в нижнюю кромку огненного диска и молниеносно поглотила его. Свет померк.
      Они укрылись у подножья утесов. Лавон приказал развернуть судно параллельно скальной гряде; оно подчинилось тяжело и неохотно. Краски на небе постепенно сгущались, голубизна превращалась в темную синеву.
      Шар выплыл из люка и встал рядом с Лавоном, наблюдая, как густеет небо, а тени бегут по песку в сторону покинутого ими мира. Ученый молчал, но Лавон и без слов догадывался, что Шара терзает та же леденящая мысль.
      - Лавон!
      Лавон так и подпрыгнул - в голосе мыслителя звучала сталь.
      - Да?
      - Надо продолжать движение. Нового мира, где бы он ни был, надо достичь не откладывая.
      - Как же можно двигаться, когда в двух шагах ничего не видно? Почему бы не отдохнуть - если, конечно, позволит холод?
      - Холод-то позволит, - отвечал Шар. - Холодов, опасных для нас, здесь сейчас быть не может. Иначе небо - то небо, которое мы привыкли называть так в нашем мире, - замерзало бы каждую ночь, даже летом. Меня беспокоит другое - вода. Растения вот-вот улягутся спать. В нашем мире это не играло бы роли; растворенного в воде кислорода там достаточно, чтобы пережить ночь. А в таком замкнутом пространстве да с таким большим экипажем мы без притока свежей воды тут же задохнемся.
      Шар говорил бесстрастно, будто читал лекцию о неумолимых законах природы, которые лично его никак не касаются.
      - Более того, - добавил он, неотрывно взирая на суровый пейзаж, диатомеи, как известно, тоже растения. Другими словами, надо идти вперед, пока не иссякнут кислород и энергия, - и молиться, чтобы их хватило до цели.
      - Слушай, Шар, мы ведь брали на борт нескольких сородичей Пара. Да и сам он еще не совсем умер. Если бы умер, мы просто не смогли бы здесь находиться. Правда, на судне почти нет бактерий - тот же Пара и ему подобные походя их сожрали, а новым взяться неоткуда. Но все равно мы почувствовали бы разложение.
      Наклонившись, Шар осторожно потрогал неподвижное тело.
      - Ты прав, он еще жив. Ну и что из того?
      - Ворта живы тоже - я ощущаю циркуляцию воды. И это доказывает, что Пара пострадал вовсе не от жары, а от света. Вспомни, каково пришлось моей собственной коже, едва я на мгновение выкарабкался в пространство. Прямой звездный свет смертелен. Можешь дописать эту истину к тем, что я вычитал на пластине...
      - Я по-прежнему не понимаю, к чему ты клонишь.
      - А вот к чему. В составе трюмной команды у нас есть три или четыре Нока. Они были защищены от света, так что, по всей вероятности, живы и здоровы. Предлагаю переместить их поближе к диатомеям, тогда эти умницы вообразят, что еще день, и будут продолжать работать. Или можно собрать Ноков в верхней галерее, чтобы водоросли продолжали выделять кислород. Вопрос стоит, следовательно, так: что для нас важнее - кислород или энергия? Или мы поделим Ноков между двумя палубами поровну?
      Шар усмехнулся.
      - Превосходный образчик логического мышления. Дай срок, Лавон, и мы выдвинем тебя в Шары. Нет, поделить Ноков поровну, к сожалению, нельзя. Свет, который они дают, недостаточен для того, чтобы растения продолжали выделять кислород. Я это уже проверял когда-то - результат получился настолько мизерным, что и упоминать не стоит. Очевидно, для растений свет - источник энергии. Так что придется ограничиться подстегиванием диатомей.
      - Хорошо. Отдай необходимые распоряжения.
      Лавон отвел судно от ощерившихся скал на более гладкий песок. Последние отблески прямого света растворились в небе, оставив за собой мягкое рассеянное сияние.
      - Что же теперь? - произнес Шар задумчиво. - По-моему, вон там, в ущелье, есть вода, хотя до нее, конечно, надо еще добраться. Спущусь-ка я снова вниз и примусь... - Его прервал сдавленный вскрик. - Что с тобой, Лавон?
      Лавон безмолвно ткнул пальцем вверх. Сердце его готово было выскочить из груди.
      На густо-синем куполе над ними высыпали крошечные, невыразимо яркие огоньки. Их были многие сотни, и, по мере того, как сгущалась тьма, появлялись все новые и новые. А далеко-далеко над краем утеса всходил тускло-красный шар, окантованный призрачным серебром. И вблизи зенита повисло второе такое же тело, много меньшее, но посеребренное от края до края...
      Под двумя лунами планеты Гидрот, под вечными звездами двухдюймовый деревянный кораблик с микроскопическим грузом тяжело катился под уклон к узенькому, почти пересохшему ручейку.
      5
      На дне ущелья корабль провел остаток ночи. Сквозь большие квадратные двери, разгерметизированные и распахнутые настежь, по каютам и переходам растекалась прохладная, лучистая, животворная забортная вода - и с нею непоседы-бактерии, свежая пища.
      У дверей Лавон на всякий случай поставил часовых, но за всю ночь никакие враги не приблизились к ним - ни любопытства ради, ни в надежде поохотиться. Очевидно, и здесь, на пороге пространства, высокоорганизованные существа в темное время суток предпочитали покой.
      Однако с первыми лучами утренней зари, пронизавшими воду, начались неприятности.
      Откуда ни возьмись, явилось пучеглазое чудище. Зеленое, с двумя клешнями, каждая из которых без труда перекусила бы судно пополам, как волоконце спирогиры. Его черные сферические глаза сидели на коротких стебельках, а длинные щупальца были толще, чем стволы самых старых растений. Чудище пробежало мимо, свирепо брыкаясь, и вовсе не удостоило корабль вниманием.
      - Это что, образец местной фауны? - боязливым шепотом осведомился Лавон. - Они здесь все такие огромные?
      Никто не ответил ему по той простой причине, что никто не знал ответа.
      Спустя какое-то время Лавон рискнул повести корабль против течения, небыстрого, но упорного. И тут им встретились исполинские извивающиеся черви. Один из них ненароком нанес по корпусу тяжелый удар, а сам поплыл дальше как ни в чем не бывало.
      - Они даже не замечают нас, - посетовал Шар. - Мы для них слишком малы, Лавон. Древние предупреждали нас, что пространство необъятно, но, даже увидев его воочию, этого не постигнешь. И все эти звезды - могут ли они означать то, что по-моему, означают? Немыслимо, невероятно!..
      - Дно поднимается, - перебил Лавон, пристально глядя вперед. - Склоны ущелья раздвигаются, вода становится солоноватой. Придется звездам подождать, Шар. Мы подходим к вратам нашего нового мира...
      Шар недовольно умолк. Представления о структуре пространства беспокоили его, и, кажется, серьезно. Он почти перестал обращать внимание на великие события, свершающиеся у него на глазах, и мучительно увяз в каких-то потаенных раздумьях. Лавон почти физически ощутил, как ширится между ними былая пропасть.
      Поток заметно мелел. Лавону не доводилось слышать о законах дельтообразования - его родную вселенную не покидал ни один ручеек, - и непонятное явление вызывало у него тревогу. Но все тревоги отступили перед чувством радостного изумления, как только корабль перевалил за мель.
      Впереди, насколько хватал глаз, дно понижалось и понижалось, скрываясь в блистающей глубине. Над головами вновь нависло настоящее небо, а сразу под ним Лавон различил мирно дрейфующие плотики планктона. Почти сразу же он опознал и некоторые мелкие виды простейших - иные из них уже набрались дерзости подплыть к кораблю вплотную...
      И тут из полумрака глубин показалась женщина. Лицо ее было искажено расстоянием и страхом, и поначалу она словно и не замечала корабля. Она стремительно рассекала воду, то и дело оборачиваясь, и думала, видимо, только об одном: как можно скорее перебросить тело через наносы в дельте и отдаться на волю дикого потока.
      Лавон был озадачен. Нет, не тем, что здесь жили люди - на это он искренне надеялся, даже, по правде сказать, был внутренне уверен в том, что люди живут повсюду во вселенной, - а тем, что женщина столь целеустремленно ищет гибели.
      - Что за черт!..
      Потом до его слуха донеслось смутное жужжание, и он все понял.
      - Шар! Фан! Стравол! - закричал он. - Берите луки и копья! Вышибайте окна!
      С силой занеся ногу, он пнул в иллюминатор перед собой. Кто-то сунул ему в руку самострел.
      - Что такое? - опомнился Шар. - В чем дело? Что случилось?
      - Всееды!
      Боевой клич пронесся по всему кораблю подобно раскату грома. В родном мире Лавона коловратки были практически истреблены, но каждый знал на память трудную историю долгой борьбы, которую вели с ними люди и их союзники.
      Внезапно женщина увидела корабль и замерла, объятая отчаянием при виде нового чудовища. По инерции ее занесло и перевернуло, а она то не сводила глаз с корабля, то оборачивалась через плечо во тьму. Жужжание, доносившееся оттуда, становилось громче и громче.
      - Не мешкай! - звал Лавон. - Сюда, сюда! Мы друзья! Мы поможем тебе!..
      Три полупрозрачных раструба хищной плоти приподнялись над склоном, густая поросль ресничек на их венцах издавала жадный гул. Дикраны забрались в свои гибкие кольчуги и уверены в собственной неуязвимости... Лавон старательно взвел самострел, поднял его к плечу и выстрелил. Стрела, пропев, вонзилась в воду, но быстро потеряла силу, и случайное течение отнесло ее гораздо ближе к женщине, чем к всееду, в которого целился Лавон.
      Незадачливый стрелок прикусил губу, опустил оружие, снова взвел его. Он явно недооценил расстояние, придется повременить. Еще одна стрела рассекла воду, - по-видимому, из бортового иллюминатора; тогда Лавон отдал приказ прекратить пальбу - "пока, - добавил он, - не станут различимы их глазные пятна".
      Появление коловраток вблизи заставило женщину решиться. Неподвижное деревянное чудовище, пусть невиданное, по крайней мере ничем ей не угрожало, а что такое три дикрана, следующие по пятам и пекущиеся лишь о том, чтобы вырвать друг у друга самый крупный кусок добычи, она знала слишком хорошо. Мгновение - и она устремилась к иллюминатору. Три всееда взревели от бешенства и алчности и бросились вдогонку.
      Вероятно, она все же не сумела бы оторваться от них, если бы в последний момент притупленное зрение плывущего впереди дикрана не уловило контуров деревянного судна. Дикран затормозил, жужжа, два остальных кинулись в стороны, чтобы избежать столкновения. И Лавон, воспользовавшись замешательством, проткнул ближайшего всееда стрелой навылет. Уцелевшие тут же схватились не на жизнь, а на смерть за право пожрать своего сородича.
      - Фан, возьми отряд и заколи обоих, покуда они поглощены дракой, распорядился Лавон. - Похоже, что этот мир нуждается в небольшом переустройстве...
      Женщина проскользнула в иллюминатор и распласталась у дальней стены, трясясь от страха. Лавон попытался подойти к ней, но она молниеносно выхватила откуда-то осколок хары, заостренный как игла. Одежды на ней не было никакой, и оставалось неясным, где же она прятала оружие, - однако вид у нее был решительный и действовать кинжалом она, без сомнения, умела. Лавон отступил и сел на табурет возле пульта, дав ей время свыкнуться с рубкой, Шаром, другими пилотами, бесчувственным Пара - и с собой.
      Наконец она выговорила:
      - Вы... боги... пришедшие из-за неба?..
      - Мы пришли из-за неба, это верно, - ответил Лавон. - Но мы не боги. Мы люди, такие же, как и ты. Много ли вас здесь?
      Женщина, хоть и дикарка, освоилась на удивление быстро. У Лавона возникло странное, немыслимое подозрение, что он уже когда-то встречался с ней - не то чтобы с ней именно, но с такой же высокой, обманчиво беспечной рыжеватой блондинкой; разумеется, то была женщина из другого мира, и все же...
      Она засунула нож обратно в глубь своих светлых спутанных волос - ага, отметил Лавон не без смущения, вот трюк, про который не стоит забывать, и покачала головой:
      - Нас мало. Всееды повсюду. Скоро они прикончат последних из нас...
      Ее фатализм был столь непоколебимым, что казалось - подобная судьба ее вовсе не заботит.
      - И вы не пробовали объединиться против них? Не искали союзников?
      - Союзников? - Она пожала плечами. - Все вокруг беззащитны против всеедов. У нас нет оружия, убивающего на расстоянии, как ваше. И даже оно уже не спасет нас. Нас слишком мало, всеедов слишком много.
      Лавон выразительно покачал головой.
      - У вас есть оружие. Единственно ценное оружие. И всегда было. Против этого оружия бессильны легионы всеедов. Мы покажем вам, как им пользоваться, и, может статься, у вас это получится еще лучше, чем у нас. Только попробуйте...
      Женщина опять пожала плечами.
      - Мы всегда мечтали о подобном оружии, но так и не нашли его. А вы не обманываете? Что это за оружие?
      - Разум, конечно, - ответил Лавон. - Не один отдельно взятый ум, а коллективный разум. Много умов вместе. Умы во взаимодействии.
      - Лавон говорит правду, - вдруг донесся голос с палубы.
      Пара чуть-чуть шевельнулся. Женщина уставилась на него широко раскрытыми глазами. Тот факт, что Пара заговорил человеческим языком, произвел на нее впечатление куда больше, чем корабль со всем экипажем.
      - Всеедов можно победить, - продолжал слабенький, слегка картавый голос. - Наши сородичи в этом мире помогут вам, как мы помогли людям там, откуда прибыл наш корабль. Мы выступали против путешествия в пространство, мы отобрали у людей важные записи, но люди совершили это путешествие и без записей. Больше мы никогда не станем возражать людям. Мы уже побеседовали со своими близкими в этом мире и сообщили им главное: что бы ни задумали люди, они добьются своего независимо от нашей воли.
      Шар, твои металлические записи здесь. Они спрятаны в самом корабле. Мои братья покажут тебе где.
      Данный организм умирает. Он умирает во всеоружии знаний, как и подобает разумному существу. Этому тоже научили нас люди. Нет ничего... неподвластного знаниям. С их помощью... люди пересекли... пересекли пространство...
      Голос угас. Поблескивающая туфелька внешне не изменилась, однако что-то внутри нее потухло безвозвратно. Лавон посмотрел на женщину, их взгляды встретились. Он ощутил непривычную, необъяснимую теплоту.
      - Мы пересекли пространство, - тихо повторил он.
      Шар произнес шепотом, слова пришли к Лавону будто издалека:
      - Неужели правда?
      Лавон все глядел на женщину. Шару он не ответил. Вопрос мудреца, казалось, утратил всякий смысл.
      КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. ВОДОРАЗДЕЛ
      1
      Шепот недовольства среди команды РКК "Неоспоримый" - капитан Горбал, будучи человеком военным, называл это "нелояльностью" - достиг уровня, когда игнорировать его стало невозможно. Это произошло задолго до того, как расстояние до цели полета стало меньше пятидесяти световых лет.
      Раньше или позже, но этот проклятый морж об этом пронюхает.
      Капитан Горбал не знал, будет ли он рад, либо наоборот, сердит, когда это произойдет и адаптант узнает о сложившейся ситуации. В чем-то тогда станет проще. Но момент будет очень неприятный и щекотливый и для Хоккеа, и для всей команды. Да и для самого Горбала. Может, лучше сидеть на клапане безопасности, пока альтаирцев не высадят на... как эта планета называется... опять забыл... Да, на Землю.
      И команда, кажется, явно не собирается позволить капитану так долго оттягивать этот момент.
      Что касается Хоккеа, то в его мозгу явно не было центра, который позволил бы заметить то, что заметил бы всякий. Эмоциональный оттенок недружелюбия причинял ему некоторые неудобства, как и слишком разреженная атмосфера на борту ригелианского линкора. Облаченный для безопасности в мягкую тонкую оболочку, большую часть корабельного дня он проводил в оранжерее, наблюдая, как впереди по курсу увеличивается звезда, называемая Сол.
      И он разговаривал. Боги всех звезд! Какой это был болтливый пассажир! Капитан Горбал успел узнать об истории самого древнего этапа программы звездного посева больше, чем он вообще хотел знать. Но своей очереди ждали новые массивы информации. К тому же программа "Семя" не была единственной любимой темой Хоккеа. Делегат Колонизационного Совета получил образование вертикальной ориентации - по контрасту с образованием самого Горбала, знания которого по горизонтали располагались по курсу космических полетов и даже мимолетно не касались других предметов.
      И похоже, Хоккеа как раз занялся расширением познаний капитана Горбала, не спрашивая, желает ли последний их расширить.
      - Например, сельское хозяйство, - говорил он в этот момент. Планета, которую мы собираемся засеять - отличный пример, показывающий необходимость дальновидной сельскохозяйственной политики. Раньше там были джунгли и планета была плодородна. Люди начали заселять ее, будучи фермерами. Они широко использовали огонь, и огнем же и погубили себя.
      - Каким образом? - рефлекторно спросил Горбал. Сохранять молчание не имело смысла. Хоккеа все равно бы не остановился. А быть невежливым с членом Колонизационного Совета - дело невыгодное.
      - В предыстории этой планеты, за пятнадцать тысяч лет от момента "ноль", участки для земледелия расчищались с помощью огня. Потом сажали какие-то однолетние растения, типа кукурузы или зерна, снимали урожай и позволяли джунглям вернуться на прежнее место. Потом снова выжигали джунгли, и цикл повторялся.
      Таким способом хозяйствования они уничтожили большую часть дичи на Земле.
      Но учли ли они свои ошибки? Нет. Даже после начала космических полетов этот тип хозяйствования остался обычным для районов джунглей. Хотя кое-где уже проглядывала голая скала.
      Хоккеа печально вздохнул.
      - Теперь там, конечно, нет больше джунглей, нет морей. Ничего нет! Ничего, кроме пустыни, голого камня, ледяной и разреженной атмосферы - во всяком случае такой бы увидели Землю люди, если бы снова на ней оказались. И виной, конечно, не только способ ведения хозяйства методом "выжженной земли".
      Горбал украдкой бросил взгляд на ссутулившуюся спину лейтенанта Авердора, его адъютанта и навигатора. Авердор ухитрился за все время полета не обратиться ни единым словом ни к Хоккеа, ни к любому другому пантропологу. Он, конечно, и не должен был по своей должности взваливать на себя тяжесть дипломатии, которая была тяжким крестом Горбала, но напряжение, которое требовалось для искусного уклонения от любых контактов с моржом - историком сельского хозяйства Земли, начало на нем сказываться.
      Рано или поздно Авердор непременно взорвется. И виноват в этом будет он сам, только пострадают, и это ясно, все находящиеся на борту, а это печально.
      Включая Горбала, который потеряет первоклассного навигатора и помощника.