Семья Маллоренов (№7) - Самый неподходящий мужчина

— Тогда почему же она не сумела выбросить из головы свою ошибку и склеить новую жизнь из осколков?

Он улыбнулся:

— В тебе сейчас говорит твой отец, но у твоей матери была более страстная, менее прагматичная душа. Как у тебя, — мягко добавил он.

Она печально улыбнулась:

— Это опасный дар.

Она привела его в маленькую комнатку, где среди прочих коробок и сундуков стоял простой деревянный сундук. Дамарис сморщила нос:

— Узнаю этот запах. В спальне матери так пахло.

— Потому что она держала сундук под кроватью. — Фитц поставил подсвечник, который прихватил с собой, на гору коробок, затем открыл маленькое окно. — Судя по запаху, трупа там нет.

— Боже! Не шути так.

— Обычный тлен, я бы сказал, с примесью специй и духов. Давай-ка посмотрим на эти чудеса Востока. У тебя есть ключ?

— Нет. Не представляю, где он.

Он опустился на колени и вытащил свои отмычки. Дамарис прислонилась к закрытой двери, любуясь его грациозными движениями и строгой сосредоточенностью. Она на пути к решению проблемы своей безопасности, но зачем ей жизнь без него?

Он отомкнул замок и поднялся.

— Хочешь открыть сама? Она прошла вперед.

— Думаю, на это у меня хватит смелости.

Она потянула, но крышку заело. Он помог ей, вероятно, прежде чем подумал, что прикасаться к ней неразумно. Как только крышка подалась, он отступил назад. Она тоже отшатнулась от запаха.

— Ну и грязь! — Она опять подошла и осторожно приподняла вышитый белый шелк, который был безнадежно испорчен чем-то серым, прилипшим к нему. Она выпустила шелк, поднесла пальцы к носу и понюхала.

— Амбра. Из желудка кита, используется для приготовления духов. Ценная в небольших количествах, но вредна в избытке.

— Как некоторые люди, которых я знаю.

Это была шутка, и она взглянула на него с удивленным удовольствием. Это ничего не изменило, но было чудесно.

— Возможно, нам стоит делать это на улице, — заметила она.

— Слишком опасно. Не вытирай пальцы о юбку. — Он протянул ей носовой платок. — Зачем класть амбру на дорогой шелк? Твоя мать была так небрежна?

— Напротив, она была образцом аккуратности. Нет, я подозреваю, что этот сундук — свидетельство ее ненависти. — Она вытащила шелк, под которым обнаружились осколки когда-то красивых флаконов.

Какая-то узкая деревянная коробочка торчала с одного бока. Дамарис вытащила ее и обнаружила, что это папка. Осторожно развязав шелковые тесемки, она нашла восточные рисунки, каждый разорван на четыре части.

— А потом она аккуратно сложила их. — Дамарис бросила папку обратно в сундук. — Моя мать была сумасшедшей.

Он обнял ее и притянул ближе. Она в тот же миг прильнула к нему, но он ее не оттолкнул.

— Она была глубоко уязвлена, — сказал он, потирая ей спину. — Любой, если его оскорбить и уязвить, может съехать с катушек.

Думает ли он о своем брате?

Она набралась силы от его нежности, достаточно, чтобы отстраниться.

— Он присылал эти вещи, чтобы причинить ей боль. Как напоминание о том, что его мир — Восток, а не Уорксоп. Она отплатила тем, что уничтожила их. Но зачем их хранить? Зачем жить в зловонии? — Потом сама ответила себе: — Боже милостивый, чтобы никогда не исцелиться. И возможно, она надеялась: однажды он узнает, что она с ними сотворила! Она прямо-таки обезумела, когда получила известие о его смерти. Я подумала, она любила его. Но это только потому, что он снова убежал от нее, на этот раз навсегда. Она была сумасшедшей! Он взял ее лицо в ладони:

— Не надо, любимая. Они исчерпали свою ненависть друг к другу. Пусть она умрет вместе с ними. — Она подумала, что, быть может, он поцелует ее, и молилась об этом, но он отступил назад и закрыл сундук. — Позволь мне избавиться от него.

Его предложение было разумным, но она воспротивилась:

— Нет. Может, там есть что-то, что можно спасти.

Он посмотрел скептически, но снова поднял крышку.

Дамарис наклонилась и вытащила какой-то дорогой предмет одежды, заляпанный и вонючий, — но все, что она нашла под ним, была каша из разорванных свитков, осколков статуэток и флаконов.

— Ниже может быть только хуже.

Она выпрямилась и потянула за золотистый шнур, который свисал с одной стороны. На свет показалась позолоченная кожаная сумка для бумаг. Кожа была в пятнах, но когда Дамарис открыла сумку, содержимое оказалось неиспорченным.

— Документы. — Она отступила назад и высыпала бумаги на ровную поверхность. Развернула одну и прочитала. — Копия письма, которое она посылала ему. Все те же старые жалобы на заброшенность и жестокость. Какой был смысл?

— Она не могла бросить кость, какой бы горькой она ни была.

Дамарис взглянула на него.

— Как когда-то я с Эшартом.

Открыв еще одно письмо, она обнаружила то же самое. Фитц забрал у нее бумагу.

— Размышление над этими вещами — еще одна разновидность отравы. Порой поступки людей не имеют смысла, и беспокоиться из-за них губительно. Давай я просмотрю этот сундук вместо тебя.

— Спасибо, — сказала она, но сложила бумаги обратно в сумку.

— Тебе лучше избавиться от них.

— Я не стану хранить их, но чувствую, что должна взглянуть на них, прежде чем сжечь.

Они вышли из комнаты и почти столкнулись с лакеем.

— Ваш поверенный спрашивает о вас, мисс Миддлтон.

— Спасибо. — Когда слуга ушел, Дамарис повернулась к Фитцу: — Я прилично выгляжу?

Он улыбнулся:

— Не для двора, но для стряпчего вполне сгодится.

Еще одна маленькая шутка. Она вернула ему платок и не смогла удержаться, чтобы не сказать то, чего не должна была:

— Я люблю тебя, Фитц. Что бы ни вышло из всего этого, люблю. Это само по себе сокровище, и я не позволю его испортить.

— Но бесценное масло может погубить шелк. Некоторые сочетания просто невозможны. — Он коснулся ее щеки. — Сердца ведь не разбиваются, Дамарис. Они могут слегка треснуть, но со временем заживают. Как трещины на коже.

Она застонала от этого возвращения с небес на землю и поспешила прочь. Можно сражаться со всем миром, но как бороться с ним, самым сильным человеком из всех, кого она знает?

Только подойдя к гостиной, она заметила, что все еще сжимает сумку, от которой исходит аромат амбры и специй. Она отдала ее похожему на изваяние лакею, чтобы отнес к ней в спальню.

В гостиной она обнаружила, что ее завещание готово к подписи. Родгар уже находился там с двумя мужчинами, которые, судя по всему, были старшими слугами. Она прочла документ и подписала его, мужчины засвидетельствовали ее подпись. Теоретически она в безопасности, но на деле все зависело от того, услышит ли ее сводный брат о завещании. И окажется ли достаточно разумен, чтобы принять поражение.

Когда мистер Динвидди и свидетели ушли, она спросила Родгара:

— Не слышно ли еще чего-нибудь о моем брате?

— Вы были правы насчет того, что они с матерью жили на Розмари-Террас. Под именем Миддлтон. Однако после ее смерти он уехал и продал дом. Его новое местонахождение я пока не обнаружил. Но сомневаюсь, что он будет ждать нас там.

— Как он может надеяться, что ему это сойдет с рук? — Если бы ваша смерть выглядела случайной, все было бы хорошо. Выстрел из лука более любопытен. Подозреваю, что он имеет алиби.

— Это означает лишь, что у него есть кто-то еще для этой работы. Напиток в Тикмануэлле был, вероятно, делом рук того типа с кривыми зубами. Вы не знаете, так ли выглядит мой брат?

— Нет. Он коренастый, крепкий, темноволосый, с ровными зубами.

— Прямо как мой отец. — Она взглянула на маркиза. — Фитцроджер хочет убить его.

— Естественное желание. При создавшемся положении, увы, это было бы преднамеренное убийство. Есть и другие способы справиться с людьми подобного сорта.

Она поежилась.

— Может, он не так уж и виноват. В нас течет отцовская кровь. Если мы чего-то захотим, мы это хватаем, кто бы ни стоял у нас на пути.

— И все же я не верю, что вы бы убили из-за золота, особенно если уже имеете вполне достаточно для комфорта. Делать так — преступление, Дамарис. Жизнь не священна. Если бы она была такой, мы бы не казнили преступников и не вели войн. Но жизнь дороже золота. Гораздо дороже. —Он задумчиво посмотрел на нее. — Вы оставили значительную сумму Фитцроджеру.

Резкая смена темы — его излюбленный прием.

— Не помню, чтобы давала вам разрешение читать мое завещание, лорд Родгар.

— Верно, но мне важно знать, за кем следующим присматривать.

— Только не за Фитцем. — Его брови слегка приподнялись, но она не смутилась из-за уменьшительного имени. — И не за Мейзи, и не за Дженивой. Следует ли мне присматривать за вами, милорд?

Он улыбнулся:

— Всегда, но я не подсыплю яд в ваше вино, дабы повесить на себя такое бремя.

Ей надоели недомолвки и споры. — Милорд, позор Фитцроджера действительно так ужасен, как он думает?

Он посмотрел на нее:

— Его застали на месте преступления с женой брата. Во время последовавшей драки его брат получил удар по голове, после которого он стал подвержен непредсказуемым приступам ярости.

— Ему было пятнадцать лет, а ей, должно быть, гораздо больше.

— Двадцать пять, полагаю.

— Разве это в некотором смысле не оправдывает его?

— Моя дорогая, мы вешаем пятнадцатилетних за кражу хлеба. Многие считают правильным отсекать дурную поросль молодой.

— Военная карьера Фитца доказывает, что он не дурная поросль.

— Для многих он остается подозрительной личностью. Быть может, то, что Родгар обсуждает с ней это, означает, что он не исключает возможности их брака?

— Почему? — спросила она. — Он пользуется высоким доверием в некоторых кругах.

Маркиз подвел ее к креслу, и когда они оба сели, пояснил:

— Пять лет назад его забрали из полка в услужение к генералам и дипломатам. Мало кому известно, что он талантливый телохранитель, который спас много жизней. Порой дипломатия требует, чтобы защита и даже покушения держались в тайне. Поэтому многие считают, что он избрал легкую жизнь подальше от поля боя.

— Это несправедливо.

— Несомненно. Вы хотите его?

Она ожидала этого вопроса рано или поздно, но все равно у нее перехватило дыхание.

— Да, — ответила она. — Но он считает, что не стоит меня из-за этого скандала. Нет, думаю, это из-за увечья его брата. Головные боли, вспышки ярости. Как мне разрешить все это?

— Воробьи резвятся там, где коршуны не смеют сесть. Факты нельзя изменить.

— Нет? — Дамарис подозревала, он менял их, когда было выгодно.

Губы маркиза чуть дернулись.

— Его брат кричит о них при каждой возможности, а Фитцроджер никогда ничего не отрицает.

— Что на самом деле случилось с его невесткой?

— От вины и позора она бросилась с лестницы.

— Или была сброшена.

— Да. Но леди Лайден всюду рассказывала, что ее сын в то время спал, приняв снотворное, чтобы справиться с ужасными головными болями, которые были следствием жестокости Фитцроджера.

— О святые небеса! — Дамарис вспомнила, что говорил Фитц. — Она потеряла слишком много детей и боялась потерять еще одного. Даже если он был чудовище.

— Разве мать в состоянии разглядеть чудовище в своем ребенке?

— А разве матери обычно не любят больше младших? — возразила Дамарис, но потом вздохнула. — Бедная женщина пережила так много рождений и смертей своих детей. Возможно, она потеряла способность любить их, но держалась за того, кто казался сильным и способным выжить. — Она прямо взглянула на маркиза: — Почему вы послали меня в Чейнингс с Фитцроджером?

— Так было нужно, — сказал он, но потом слегка улыбнулся. — Вы правы. Я играл вашими жизнями. Есть у меня такая слабость. Я хотел посмотреть, что произойдет между вами, потому что вижу возможности.

— Вы хотите, чтобы мы поженились, милорд?

— Только если это к лучшему. — Он поднялся. — Когда будете в безопасности, мы обдумаем этот вопрос.

Она вскочила на ноги:

— Но как только я буду в безопасности, он уедет.

Или, вспомнила она, Эшарт расскажет об их грехе. Может ли это изменить мнение Родгара?

Он осуждает соблазнение и, подозревала Дамарис, в чем бы она ни призналась, возложит вину на Фитца. Отвернется от него. — Я люблю Фитцроджера, — заявила она прямо, защищая Фитца единственным доступным ей способом. — Я собираюсь выйти за него, что бы вы ни сказали. Таким образом, я должна оберегать его.

— К сожалению, моя дорогая, не все в наших силах. Из холла послышался нежный звон колокольчика.

— Нас зовут к обеду, — сказал он, открывая дверь и предлагая ей руку. Предупреждая ее возражения, маркиз заметил: — Мы должны есть, если хотим быть сильными.

Трапеза прошла сносно благодаря болтовне леди Талии и любезному содействию Дженивы. Им удалось заставить Дамарис немного поесть и даже вставить в разговор несколько реплик. Эшарт был задумчивым, а Фитц таким отстраненным, что казалось, будто его и вовсе здесь нет.

После обеда Родгар и Эшарт отправились готовиться к аудиенции у короля, а дамы стали пить чай. Фитцроджер не присоединился к ним.

Перед уходом оба маркиза зашли в гостиную, и Дамарис была потрясена. Она видела и того, и другого во всем блеске на Рождество в Родгар-Эбби, когда Эшарт был в своем светлом костюме с бриллиантовыми пуговицами. Сейчас, для частной аудиенции, их наряд был не менее впечатляющим.

Волосы Эшарта уже были напудрены за обедом, но у Родгара нет. На нем, должно быть, был парик, но искусно выполненный. Костюм у него был темно-серый, богато расшитый черным и серебряным с примесью золота, сияющего на свету. Вероятно, были и крошечные бриллианты. Он весь мерцал, а на груди поблескивал орден.

Эшарт был в темно-коричневом костюме, отделанном красным и золотым. Рубины вспыхивали в кружевах у шеи и в ухе, где он всегда носил серьгу, но редко с камнем.

Оба мужчины были при парадных шпагах.

Все полагали, что король будет милостив, но история учит, что монархи могут быть темпераментными и непредсказуемыми. Ради Дженивы Дамарис молилась, чтобы все прошло как запланировано.

Глава 20

Когда Родгар и Эшарт ушли, Фитцроджер тоже исчез. Дамы играли в карты, пряча свое напряжение за рискованными ходами и сбросами, но выдавая его постоянным поглядыванием на часы.

Прошло около двух часов, и придворные вернулись. Эшарт был настроен скептически, но все прошло хорошо. Король оказался доволен, что тайна наконец раскрылась. Он явно собирался вернуть Эшарта ко двору и даже осыпать его милостями.

Воцарилась атмосфера облегчения и радости, и Дамарис пожалела, что с ними нет Фитца, чтобы разделить ее. Потом Родгар заявил:

— Есть одна сложность. Король желает посмотреть на невесту Эшарта. Вам приказано явиться на прием завтра, Дженива.

Дженива побледнела и схватила Эшарта за руку:

— Я не готова! — Потом, как человек, хватающийся за соломинку, добавила: — У меня еще нет платья для двора.

Родгар отмахнулся от подобной мелочи:

— Здесь есть дворцовые платья, принадлежащие моей сестре Эльфе и Честити, жене моего брата Сина. Обе леди приблизительно вашей комплекции. Портнихи подгонят наряд по вашей фигуре и даже заново отделают, если пожелаете.

— За одну ночь?

— Ну разумеется.

— Но я не знаю, что подойдет! Эшарт поцеловал ей руку.

— Я в восторге от того, что вижу тебя в смятении, Дженни. Ты позволишь посоветовать тебе?

— О, конечно.

Родгар повернулся к Дамарис:

— Вам тоже нужно платье, и наденете свои рубины. Она вздрогнула:

— Мне? Зачем? Это не имеет ко мне никакого отношения.

— Вы сами находитесь в центре внимания. Лондон уже гудит о наследнице, которая не только завещала огромные суммы больницам, но и дала деньги на строительство трех новых. Это плюс слух о вашем пении означает, что вы тоже должны быть на приеме. Вы будете петь.

— Но я уже давным-давно не тренировалась.

— Уверен, что голос вас не подведет. Где Фитцроджер? — Родгар позвонил в колокольчик. Когда появился лакей, он послал его найти Фитцроджера, однако слуга сказал, что он рядом.

Фитцроджер вошел. Он был за дверью на посту и сейчас, хотя и пытался выглядеть скучающим, явно приготовился к самому худшему.

— Поторопитесь экипироваться, Фитцроджер, — сказал Родгар. — Вы тоже идете ко двору.

Дамарис заметила мимолетное выражение, очень похожее на панику.

— Зачем, милорд?

— Чтобы защищать Дамарис, разумеется. Ее сводный брат мог не услышать новости вовремя.

— Сомневаюсь, что у него есть право входа.

— У любого должным образом одетого джентльмена есть такое право.

— «Паргетер» будет закрыт.

Еще один фехтовальный турнир, где Фитц защищался.

— Вы знаете, как открываются такие двери.

На долю секунды Дамарис подумала, что Родгар говорит об отмычках, но потом до нее дошло, что он имел в виду деньги. Но если Фитц предпочитает не ходить, он не должен идти.

— Вряд ли со мной что-то случится на королевском приеме, милорд.

— Никогда нельзя быть уверенным. К тому же король хочет видеть Фитцроджера.

Решающий удар, который закончил поединок. Дамарис подошла к Фитцу, надеясь ослабить его напряжение.

— «Паргетер» — это что?

— Магазин, торгующий подержанной парадной одеждой. Ей это очень не нравилось, но возражать она не могла. И все же... — Хотела бы я пойти с тобой. Ты купишь что-нибудь скромное.

Он усмехнулся:

— Я знаю придворные порядки, Дамарис. Уверяю тебя, я буду блистать.

Она посмотрела ему вслед, затем вместе с Дженивой и леди Талией подождала, пока Эшарт переоденется и принесут платья. Вскоре вся компания переместилась в неиспользованную спальню, где на вешалках-подставках, словно безголовые леди, висели четыре нелепо вычурных и в то же время великолепных платья.

Леди Талия села и принялась разглядывать их, Эшарт стоял с ней рядом. Дамарис с Дженивой ходили вокруг платьев: кремового, отделанного бледно-розовым; бледно-желтого с золотым; светло-зеленого и бежевого, густо расшитого цветами. Дамарис подумала, что последнее потрясающе красиво, но предоставила Джениве выбрать первой.

Дженива посмотрела на Эшарта:

— Я не знаю. Выбери ты.

— Кремовое, — сказал он как раз в тот момент, когда в комнату вошла белошвейка с тремя помощницами.

Дамарис едва сдержала протестующий возглас. Ему, конечно, виднее, но в розовом и кремовом Дженива будет похожа на кричаще безвкусную вазу.

— Оторвите розовое и замените его небесно-голубым, — велел он швее. — Ленты и швы тоже голубые. Белые цветы и жемчужины. Немного серебристой нити, чтобы поблескивала при свечах.

Он без всякого смущения подошел и стал изучать нижнее белье и аксессуары, разложенные на кровати. Выбрал сорочку.

— Вот эта. Очень милое кружево. И эти шелковые чулки, — присовокупил он пару, вышитую цветами.

— У меня есть свои чулки, — запротестовала Дженива.

— Простые, конечно же, но как пожелаешь. — Он бросил чулки обратно. — Все равно это не тот прием, на котором можно сверкнуть лодыжкой. — Он повернулся к Дамарис: — Вы тоже хотите совет?

Он был холоден, но его гнев либо поутих, либо был хорошо замаскирован.

— Мне очень нравится вышитое. Оно подойдет?

Эшарт задумался:

— С рубинами? Да. Два других не годятся. Оставляю вас для подгонок и примерок, дамы. Завтра вам надо попрактиковаться маневрировать с придворным кринолином.

Он направился к двери. Дамарис последовала за ним и тихо спросила:

— Вы скажете Родгару? Выражение его лица было мрачным.

— Не знаю.

После часа примерок леди Талия стала обучать Джениву и Дамарис придворным премудростям. Бесчисленное количество раз они практиковали глубокий придворный реверанс и учились отходить назад, не наступая на юбки.

Дамарис брала уроки всего этого в Торцфилд-Холле, и поэтому у нее осталось время понервничать из-за предстоящего пения и неожиданного приказа Фитцу явиться ко двору. Леди Талия вскоре согласилась, что у Дамарис неплохо получается, поэтому ей разрешили уйти. Она нашла музыкальную комнату и приступила к вокальным упражнениям. Но мозг продолжал работать.

То, что король призывает Фитца, хорошая новость или плохая?

В справедливом мире король был бы ему благодарен. Но таков ли этот мир? Она беспокоилась, что придворные будут демонстративно избегать его. Однако если король его признает, что бы люди ни думали, они поостерегутся открыто выражать неприязнь.

Закончив занятия пением, Дамарис надеялась провести вечер в тишине и покое, но Родгар пригласил небольшую компанию на ужин с картами и музыкой. Когда она попросила позволить ей не присутствовать, Родгар настоял, чтобы она была.

— Придут люди, которых вы встретите завтра в королевской гостиной. Это обеспечит вам союзников. Вам и Фитцроджеру.

Это убедило ее. Она оделась и присоединилась к обществу, Фитцроджер был в дымчато-голубом атласном костюме — нечто среднее между его обычной простотой и окружающим блеском. Он выглядел чудесно, но она хотела видеть его во всем великолепии.

Ее представили стольким людям, что голова пошла кругом. Но все шло хорошо. Объявили герцога Бриджуотера. Она метнула взгляд на Родгара. Совпадение? Едва ли. Не иначе как она все неправильно поняла. Неужели он намерен выдать ее за герцога?

Она разглядывала Бриджуотера с противоположного края комнаты. Он казался вполне приятным и одет был должным образом, но так, словно одежда была для него не важна. Ей это понравилось. Он был невысок и худощав, но из своего отчета она знала, что когда-то у него было слабое здоровье. Что бы там ни было, она нашла, что этот мужчина проживет долгую жизнь. Но не с ней.

Когда ее представили ему, Дамарис присела в реверансе.

— Меня восхищает то, что я слышала о ваших каналах, ваша светлость.

Его глаза вспыхнули.

— Да? Знаете, дело идет хорошо. Многие сомневались, но теперь поняли. Вскоре каналы будут по всей Англии. Они ускорят прогресс, сделают путешествия приятными. Гораздо лучше скользить по каналу, мисс Миддлтон, чем трястись по дороге.

— А не будет ли это медленно, ваша светлость?

— А зачем спешить? Наслаждайтесь путешествием. Однако мне все еще нужны деньги. Насколько я понял, вы богатая наследница.

Дамарис чуть не рассмеялась от такого нахальства, хотя нашла его честность подкупающей. Он как доктор Телфорд. Когда речь идет о новом перспективном лекарстве, все остальное не имеет значения.

— Вы ищете дополнительных инвесторов? — поинтересовалась она.

— Всегда, дорогая леди, всегда. Но если вы заинтересованы в более близком участии, я не буду против.

Он кивнул и отошел. Дамарис взглянула на Фитца и поймала на себе его взгляд. Он сразу же переключил внимание на одну из двух сильно накрашенных женщин, сидевших по обе стороны от него, в которых было что-то хищное. Едва не рыча от негодования, Дамарис направилась к ним, обмахиваясь веером и испытывая непреодолимое желание треснуть им обеих гарпий. Фитц представил леди Трешем и миссис Фейн.

— Какое удовольствие познакомиться с герцогом, прославленным строителем каналов! — Леди Трешем вскинула выщипанную бровь. — Он не говорит ни о чем, кроме водных путей. Это забавляет вас, мисс Миддлтон?

Фитц извинился и отошел.

Дамарис была рада, что дала ему возможность убежать.

— Герцог всегда интересен, вы не находите? — проворковала она.

— Особенно неженатый, — усмехнулась миссис Фейн.

— Вы хорошо знаете Фитцроджера? — спросила леди Трешем с подчеркнутым интересом. — Такой красивый мужчина, но непозволительно порочен для невинной девушки. — Леди Трешем плотоядно облизала алые губы. — Однако испорченность куда увлекательнее, чем положение, не так ли, мисс Миддлтон?

— Испорченность? — Дамарис изобразила непонимание.

— Вас не предостерегли? — Миссис Фейн вскинула брови, слишком черные, чтобы быть натуральными. — Он очень распущен. Поразительно, что Родгар допускает Фитцроджера в свой круг.

— Но какое удовольствие для нас, Сюзанна.

— Он остановился здесь, — сказала Дамарис, стараясь не выдать голосом своей язвительности. Чтобы защитить Фитца, она решилась на преувеличение. — Маркиз возлагает на него большие надежды.

— Остается только надеяться, что покровительство Родгара удержит Лайдена от исполнения своих угроз, — сказала миссис Фейн, театрально поежившись. — Такой неприятный мужчина. — Но это все результат его увечья, — напомнила ей леди Трешем, — полученного, — добавила она, украдкой бросив взгляд на Дамарис, — в весьма интересной ситуации.

Дамарис напустила на себя скучающий светский вид:

— Когда застал Фитцроджера в постели с его женой? Кто об этом не знает!

Обе собеседницы вытаращили на нее глаза.

— Действительно, — наконец выговорила леди Трешем. — Это делает Фитцроджера таким восхитительно запретным плодом.

«Все мужчины, кроме твоего мужа, должны быть запретным плодом», — подумала Дамарис, но продолжала улыбаться, видя возможность проделать небольшую брешь в бесчестье, которое плотным кольцом окружало Фитца.

Хватит ли у нее духу?

— Должно быть, он тогда был еще очень молод, — задумчиво проговорила она.

Мисс Фейн язвительно рассмеялась:

— Дорогая! Вы и не ведаете, на что способны безбородые юнцы.

Дамарис изобразила смущенную наивность:

— Я и в самом деле плохо знаю жизнь, мэм. Мой отец предпочитал Восток, где и разбогател, а мама в его отсутствие жила тихо и уединенно. Думаете, все так и было, как говорят?

Она взглянула на Фитца и увидела, что многие искусно его избегают. Он предупреждал ее. Это лишь подстегнуло ее к действию. Без сомнения, эти две женщины — первостатейные сплетницы.

— Как же еще? — удивилась миссис Фейн. — Бедная Оринда Фитцроджер покончила с собой от стыда вскоре после этого.

— Но брат Фитцроджера был намного старше и, возможно, в два раза крупнее. Все это кажется таким неправдоподобным!

Леди Трешем прищурила накрашенные глаза:

— Похоже, вы проявляете к нему повышенный интерес.

— Фитцроджер оказал мне услугу, — парировала Дамарис, — поэтому мне не хотелось бы думать о нем плохо. Во время стоянки на одном постоялом дворе какой-то злодей пытался напасть на меня, и Фитцроджер спас мне жизнь.

— Без сомнения, надеясь заслужить расположение. Уверена, вы достаточно умны, дорогая, чтобы не попасться вдовушку.

— В ловушку? — со смехом переспросила Дамарис. — О, он абсолютно равнодушен ко мне. Но в вопросах защиты, мне сказали, на него можно положиться. Он много лет занимался тем, что охранял жизнь и здоровье кое-кого из величайших людей нашего времени, как вы знаете.

Они явно не знали. Слишком поздно — как всегда, когда в ней горел огонь, — Дамарис задумалась, не было ли это тайной. Обе сплетницы впились в нее взглядами.

— В самом деле? — проворковала миссис Фейн.

— О да. Даже членов королевской семьи. Я знаю, вы никому не расскажете. — Обе женщины наклонились к ней поближе. — Но у меня такое впечатление, что завтра король собирается его наградить. Возможно, даже рыцарским званием. Вполне вероятно, что он спас жизнь самому его величеству.

«Это всего лишь предположения, — сказала себе Дамарис. — Но не прямая ложь».

— Он не принят при дворе, — возразила леди Трешем, а сама прямо-таки тряслась от нетерпения первой рассказать эту новость.

Дамарис возблагодарила небо за клочок твердой почвы.

— Думаю, что будет. Это станет доказательством, что та старая история чепуха, не так ли? — Она послала им обеим бесхитростную улыбку. — Возможно, его брат все выдумал, будучи слегка того.

— Вообще-то я помню, — сказала миссис Фейн, — что Найден, тогда еще просто мистер Фитцроджер, был подвержен вспышкам ярости еще до инцидента. — Она подняла к глазам лорнет и уставилась на Фитцроджера. — Однако он никогда не отрицал этого.

Дамарис чуть не сказала, что, возможно, никто его и не спрашивал, но вовремя прикусила язык, ибо одна из этих женщин может так и сделать, и он подтвердит каждое слово.

Следующий ее шаг был довольно рискованным. — Впрочем, возможно, все это правда. Даже если он был юным, это, несомненно, ужасный грех. Но тогда, — добавила она, в замешательстве переводя взгляд с одной на другую, — почему лорд Родгар оказывает ему благосклонность? И король? Мне этого не постичь.

— Лайден всегда был хамом, Сюзанна, — заметила леди Трешем.

— Он будет присутствовать на завтрашнем приеме? — спросила леди Трешем Дамарис.

— Полагаю, да, — неуверенно проговорила она, что было нелегко из-за торжествующего ликования. — Я просто слышала... Но нет, я не должна распространять домыслы и сплетни. Пожалуйста, извините меня.

Она поспешила прочь, с трудом подавляя улыбку.

— Что ты затеяла?

Это подошел Фитц. Разрази его гром! Если сплетницы увидят, что они в хороших отношениях, это разрушит все, чего она достигла.

— Так, личные дела, — коротко бросила Дамарис и прошла мимо.

Она подошла к леди Талии, ненадолго оказавшейся в одиночестве.

— Белла Трешем и Сюзанна Фейн расстроили вас, дорогая? Родгар, должно быть, пригласил их из-за влияния, которое они имеют, — они сплетницы. Но это такой опасный ход. В своем стремлении первыми сообщить новость они не заботятся, приносят этим пользу или вред.

Дамарис надеялась на это. Она посеяла семена, и если король проявит некоторую благосклонность к Фитцу на приеме, они прорастут сомнениями по поводу той давней истории. Однако ей не следовало намекать на титул рыцаря. Она, как обычно, впала в крайность.

— Не тревожьтесь насчет Фитцроджера, дорогая, — сказала леди Талия. — Я уверена, все будет хорошо.

— Но я же вижу, как люди избегают его.

— Такие вещи могут изменяться в мгновение ока.

Как в хорошую, так и в плохую сторону, подумала Дамарис.

Когда гости ушли, она устало отправилась в постель, но даже после того, как Мейзи ушла к себе в комнату, неугомонная энергия не давала Дамарис уснуть. Так много брошено на чашу весов. Ее одолевал соблазн пойти в комнату к Эшарту и умолять не выдавать их секрет, но она понимала, что это немыслимо.