Люди в бою

Оба показывают высший класс пилотажа — никогда в жизни я не видел ничего подобного. Обочины — справа, слева — прошивают их пулеметные очереди. «Может, остановимся», — говорит шофер. «Нет, — говорю я, — не надо». Бойцы выбегают на дорогу, обстреливают из винтовок и ручных пулеметов фашистский самолет, а самолеты все кружатся и кружатся, описывают бочки и петли. Но вот наш самолет теряет управление, с грохотом падает неподалеку от дороги и, объятый пламенем, сгорает на наших глазах. Мы мчимся дальше.
      В небе полным-полно самолетов — по триста бомбардировщиков и истребителей зараз носятся взад-вперед над передовой, в шести километрах от нас; нам слышно, как они бросают бомбы, мы сидим, молчим, тупо уставясь в землю. Входит шофер Гейтса, он весь в земле; шофер рассказывает, что штабной автомобиль разнесло на куски, что его и других ребят засыпало взрывом, их откапывали. Линкольновцев чуть не окружили: ребята из нового пополнения — бывшие дезертиры, тайные сторонники Франко, — как и следовало ожидать, при первой же возможности попытались перейти к противнику; под натиском артиллерии и авиации фронт прорван; все летит в тартарары. Что тут поделаешь — вот мы и остаемся сидеть как сидели. Сидим остаток дня, весь вечер, пытаемся заснуть, сон не идет к нам. Мы не можем узнать, что происходит, но вот глубокой ночью мы слышим шаги — шаркающие, тяжелые шаги идут к реке. Слышен только глухой топот — ни голосов, ни песен. И на заре комиссариатские ребята залезают в грузовик и тоже едут в тыл. Синее небо над нами сейчас еще синее, чем всегда. Для разнообразия сегодня не видно самолетов, хотя фронт живет своей обычной кипучей жизнью.
      Наш грузовик катит к разрушенной Море, на дороге царит лихорадочная спешка. Спешим далеко не мы одни, вместе с нами движутся массы людей (истощенные, оборванные, бредут они к Море); посреди города образуется затор, устранить его удается только через полчаса. Мы спешим, дергаемся, а наш грузовик неторопливо съезжает по длинному скату к мосту и так же неторопливо едет по гулкому узкому настилу. Справа от нас — просевший остов прежнего моста, который мы взорвали при апрельском отступлении, половина его ушла под воду — он похож на рухнувший дирижабль. Другой берег изрыт гигантскими воронками — последние два месяца он ежедневно подвергался бомбардировкам. Мы съезжаем с моста, берем вверх к Мора-ла-Нуэве — городу-близнецу Мора-де-Эбро, — дорога скоро повернет, и я оборачиваюсь — гляжу на желтую реку. Под жарким солнцем Эбро широко и спокойно несет свои воды; река мерцает, искрится мириадами ярких солнечных бликов. Я думаю об Аароне.