Душою и телом

Но, увы, сенаторы получают гораздо меньше, нежели бизнесмены, юристы или даже врачи. А ведь для того, чтобы совершать увлекательные путешествия или устраивать роскошные приемы, денег нужно о-го-го сколько! Очень много, гораздо больше, чем позволяет жалованье политического деятеля. И Энтони Хаас нашел способ «зарабатывать» деньги. В то время как брокеры продавали акции на бирже, а бизнесмены торговали партиями товаров и технологиями, Энтони Хаас стал – естественно, не бесплатно – помогать тем, кто нуждался в поддержке влиятельного сенатора. Сначала он помог получить правительственный заказ одному, потом другому – и так оно и пошло и поехало. На отсутствие клиентов Хаас пожаловаться не мог: найти их ему помогала его итальянская пронырливость.

Однако при этом нельзя сказать, чтобы Хаас был законченным прохиндеем. В глубине души он понимал, что поступает плохо и старался хоть чем-то успокоить свою совесть. Он стал бороться за права униженных и оскорбленных, сделался ярым правозащитником. Он шел в первых рядах под знаменами Джона Фитцджеральда Кеннеди.

Разумеется, он подчас задумывался над тем, что его тайные делишки рано или поздно могут всплыть на поверхность. На самом-то деле он был порядочным трусом. Стоило ему увидеть человека в полицейской форме, как он сразу почему-то начинал чувствовать себя неуютно. Но каждый раз, когда ему подворачивалось очередное выгодное дело, он тут же забывал об этих своих ощущениях. В конце концов, он был реалистом и прагматиком до мозга костей. Если люди сами несут ему в благодарность деньги, то почему он должен возвращать их им назад и отказывать себе в удовольствии съездить, скажем, на Багамы? «Нет, я не такой дурак!» – говорил он сам себе.

Но сомнения и страх все же глодали его душу. Чем богаче он становился, тем сильнее боялся возмездия. Избавиться от страха помогала выпивка. Началось с того, что он выпивал за обедом маленькую рюмочку мартини, а закончилось тем, что без стакана неразбавленного виски не обходилась ни одна трапеза этого выдающегося политического деятеля. Теперь он буквально через каждый час отправлялся в мужской туалет и там втихаря отхлебывал немного прямо из бутылки – это очень его освежало. Он был уверен, что никто из служащих даже и не подозревает об этой его пагубной страсти. «Я справляюсь со своей работой ничуть не хуже, чем раньше», – уговаривал он сам себя. Если же он не мог утром вспомнить, как добрался накануне до дома или у кого был в гостях, то утешал себя мыслью, что, в конце концов, он уже немолод – скоро шестьдесят два. Конечно, он еще полон сил, но все же, хотя и герой, но уже не первой молодости.

Количество его служащих увеличилось за последние десять лет больше чем в два раза. Теперь он был окружен мощной командой молодых помощников, которые подготавливали за него законопроекты, составляли ему ежедневный график работы, постоянно о чем-то напоминали и что-то советовали. Эти молодые мужчины и женщины, полные здоровья и сил, атлетически сложенные, в костюмах от «Пола Стюарта», с восьмидесятидолларовыми стрижками, сообщали ему каждое утро, за что он должен сегодня проголосовать, где должен выступить с речью и о чем должен думать. В глубине души он осознавал, что превратился в марионетку. Стал актером, который произносит заученную роль. Но в то же время, рассуждал он, что бы все эти юнцы без него делали? Кто бы допустил их до государственной службы, не будь он сенатором? Время выборов – всегда тяжелая пора, а в этом году она стала особенно напряженной. Его главной соперницей была этакая эмансипированная леди, прокурор по профессии, известная тем, что упекла за решетку немало людей, замешанных в финансовых махинациях, и теперь она что-то чересчур ретиво стала интересоваться финансовыми делами сенатора. Помощники уверяли его, что волноваться не стоит, но сенатор-то не мог не беспокоиться. Его финансовые прожекты были единственной сферой, куда он не допускал своих помощников, а потому – не им судить, представляет эта прокурорша для него опасность или нет.

Сенатор Хаас сидел в своем обитом дубовыми панелями кабинете и ждал появления очередного посетителя. Хотя была всего половина пятого, он ощущал себя совершенно разбитым. Воспользовавшись свободной минутой, он откинулся на спинку кожаного кресла и с наслаждением отхлебнул из бутылки, которую извлек из нижнего ящика стола.

Приятное тепло разлилось по его телу, и он закрыл глаза…

Но тут дверь распахнулась и зычный голос помощника произнес:

– К вам Касси Хартли.

– Ах да. – Сенатор поспешно вытер рукой губы, быстро, как воришка, спрятал в ящик бутылку и, приняв более вальяжную позу, проговорил: – Миссис… Миранда! Ах, нет, конечно же, что это я говорю! – Он покраснел от смущения, привстал и протянул Касси руку. – Касси, ну разумеется, Касси… Я помню, мы встречались с вами у Миранды. Примите мои самые искренние соболезнования. Садитесь, пожалуйста. Чем могу быть вам полезен?

– Видите ли, у меня к вам дело личного характера, – сказала Касси, оглядываясь на Джеффри Меллона, гладко выбритая физиономия которого ей сразу не понравилась.

– Ты можешь идти, Джефф.

– Может, мне все же лучше остаться, сенатор? – спросил Джеффри с наглой улыбкой. – Возможно, вам понадобится моя помощь. Вспомните проект налоговой реформы…

«Господи, – разозлился про себя Хаас, – до каких пор они будут напоминать мне о том случае?» Речь шла об одном законопроекте, против которого, забыв инструкции, по ошибке выступил Хаас. Законопроект удалось спасти, но сгладить то впечатление, которое сенатор произвел на телезрителей, появившись на экране растерянным и словно вообще не понимающим, что происходит, было гораздо сложнее. И это сейчас, в пору его перевыборов!

– Ну, что ж, неплохая идея, Джефф. Оставайся, – согласился сенатор. – Итак, Касси, я вас слушаю. Джефф сказал, что у вас ко мне очень срочное дело.

– Да, сенатор. Но, прежде всего я хотела сказать вам… Знаете, когда я была маленькой девочкой, вы казались мне чем-то вроде народного героя. Мои родители активно участвовали в Движении за гражданские права в Северной Каролине, где мы жили. И вы для них всегда были чем-то вроде маяка, идейным вдохновителем, человеком, на которого они равнялись…

– Это очень мило, мисс Хартли, – перебил ее Джеффри Меллон, – но, может, мы на этом закончим лирическую часть и перейдем к делу? У сенатора сегодня очень мало времени.

– Извините, – пробормотала Касси, несколько обескураженная тем, что сенатор не осадил своего наглого помощника. До нее вдруг дошло, кто здесь на самом деле главный. – Хорошо, я перехожу к делу… но все, что я только что сказала, имеет к нему непосредственное отношение. Я журналистка и работаю сейчас в «Магнус Медиа». Я делаю репортажи для «Неприятных новостей»…

– О, Боже, так вы из прессы! – вздохнул Меллон. – Почему же вы раньше не сказали, мисс Хартли? Зачем было придумывать всякие срочные личные дела? Вы ведь хотите взять у сенатора интервью, не так ли? Зачем же беспокоить сенатора лично? Я дам вам телефон его пресс-секретаря, Риты Кирби, вы позвоните ей и с ней обо всем договоритесь, – он поднялся.

– Мне жаль, если вы, сенатор, придерживаетесь такой же точки зрения, – проговорила Касси, не обращая никакого внимания на Меллона. – Я думаю, что небольшой, но глубокий сюжет о том, как вы используете ваше время – и деньги налогоплательщиков – сослужил бы вам хорошую службу в год перевыборов. Тем, более принимая во внимание те шаги, которые предпринимает против вас Руфи Нельсон. Кроме того, этот сюжет был бы создан вашей самой искренней почитательницей.

– А Вэнс знает, что вы здесь? – спросил сенатор, краснея. – Почему он сам не позвонил и не предупредил меня?

– Потому что мистер Магнус понятия не имеет е том, что я пришла сюда, – мягко ответила Касси. – Я уже сказала, что меня привели сюда личные дела.

– Но это возмутительно, сенатор! – Казалось, Меллон лопнет от злости. – Я сожалею, что пошел на поводу у этой женщины и…

– Ладно, Джефф, успокойся и сядь. Коли уж мисс Хартли пришла сюда, так не лучше нам выслушать, что она хочет сказать? – Сенатор вдруг заговорил так уверенно, что помощник даже рот открыл от удивления.

– Я вас слушаю, – кивнул сенатор Касси.

– Видите ли, сэр, – начала Касси, – многим представителям моего поколения не известны инициалы Дж. Ф. К. Они не могут помнить шестидесятых годов и тех обстоятельств, при которых вы стали знамениты. Они не понимают надежд, чаяний, некоторого идеализма того времени. Они не понимают того, что вы на самом деле совершили… и того, во что вы верили. Эти люди – а они составляют огромный процент от общего числа голосующих – выросли циничными и равнодушными к политике и политикам…

– Но все это мы прекрасно знаем и без вас, – вновь перебил ее Меллон.

– Поэтому меня и удивляет, что вы отклоняете мое предложение о том, чтобы сделать о сенаторе небольшую передачу, в которой мы напомнили бы зрителям о том, сколько сделал сенатор для Соединенных Штатов. Сейчас о нем многие забыли, и, по-моему, совершенно несправедливо. Если не предпринять никаких мер, – продолжала Касси, – то государство потеряет одного из лучших своих политиков… И я хочу помочь. Более того, я могу помочь.

– Всем известно, что ваши «Неприятные новости» – передача для недоумков, – возразил Меллон. – И уж лучше сенатору вообще нигде не выступать, чем сниматься у вас.

– Для недоумков! – рассмеялась Касси. – Да, вы правы. Но ведь тем лучше. Пусть эти недоумки соберутся в положенный час у телевизора, ожидая увидеть, как на телеэкране отдают на всеобщее заклание известного сенатора. Пусть они жаждут крови. Но что они увидят вместо этого? Умный, обстоятельный рассказ об одном из последних либералов нашего времени. Вместо монстра перед ними предстанет живой человек, со своими мыслями и чувствами. Человек, который не только заслуживает их уважения, но и нуждается в их поддержке.

– А вы, мисс Хартли, какую выгоду вы извлечете из этого? – спокойно спросил сенатор.

– Вы же знаете, сенатор, что Миранда задумывала снять о вас сюжет, – ответила Касси. – Я узнала об этом из ее записей.

– Я впервые слышу об этом, – сказал сенатор и тут же усомнился в своих словах. Спиртное так притупило в последнее время его память, что он вполне мог забыть о том, что они с Мирандой о чем-то таком договаривались. Быть может, Миранда действительно просила его дать интервью? И, может, он даже согласился? Теперь он даже смутно припоминал, что они с Мирандой имели какую-то беседу… но о чем она была? – Да, мы, кажется, что-то такое обсуждали, но что конкретно – не помню.

– Вы действительно просто забыли, но поверьте мне, Миранда очень тщательно готовилась к тому, чтобы сделать этот сюжет. Вы спрашиваете, зачем все это мне? Отвечу: это возможность продолжить дело покойной сестры. Для меня это будет случай не только выразить свое преклонение перед вами, сенатор, но и отдать должное памяти моей сестры.

– Сенатор, умоляю вас, – уже в который раз перебил ее Меллон, – мы с вами выбиваемся из графика. Давайте передадим любезное предложение мисс Хартли Рите. Она как раз составляет график ваших выступлений в будущем месяце, хотя я очень сомневаюсь, чтобы там еще осталось свободное место.

– Я подумаю над тем, что вы сказали, – сенатор встал и протянул Касси руку на прощанье. Он почувствовал, что его рука слегка дрожит. Сенатор ощутил вдруг неимоверную усталость. Очень много энергии уходило на то, чтобы противостоять таким настырным парням, как этот Джеффри Меллон. Ему подумалось, что он совершил колоссальную ошибку, окружив себя такими нахалами, как он. Насколько было бы лучше, если бы у него работали искренне преданные ему люди – вроде этой девушки, Касси. Он был так признателен ей за ее теплые слова: значит, есть еще на свете люди, которые помнят старика Хааса, не забывают о том, за что он боролся. Правда, иногда, а в особенности в последнее время, он и сам не мог вспомнить: а что это тогда были за идеи? Нет, нужно освежиться, встряхнуться. Надо пойти в туалет, отхлебнуть втихаря из заветной бутылочки – авось, полегчает?

21

Когда Хаас позвонил Магнусу и рассказал о визите Касси, император пришел в невообразимую ярость. Взбешенный, он тут же позвонил Макферсону. Но, узнав, что Мак не только не санкционировал этого поступка Касси, но даже, более того, не знал о нем, Магнус почему-то сразу же поостыл… Было ли то, что он внезапно почувствовал, тоской, меланхолией или чем-то еще, он и сам не мог определить, но только Касси вдруг совершенно неожиданно напомнила ему своими действиями Миранду…

– Что вы хотите, чтобы я сделал? – спросил Мак. – Отстранил ее на время от работы? Ума не приложу, за каким чертом она поперлась к Хаасу, у нее ведь в самом разгаре работа над сюжетом о школе!

– Согласитесь, что это, по меньшей мере, странно, – недоумевал Магнус. – Почему вдруг Хаас… и почему именно сейчас? Нет, не надо, – ответил он на обещание Мака разобраться. – Я сам хочу понять, в чем дело. По всей видимости, у нашей маленькой девочки созрел какой-то грандиозный замысел… впрочем, посмотрим. Скажите ей, что я буду ждать ее сегодня около семи вечера.

Чарлин и весь обслуживающий персонал уже разошлись по домам. Магнус смотрел в окно, выходившее на запад: багрово-красное солнце зависло над Нью-Джерси. Раздался едва различимый звук сначала открывающихся, а затем закрывающихся дверей лифта. Он услышал в коридоре ее шаги – это была быстрая уверенная походка, точь-в-точь такая, как у Миранды. Он даже представил себе, что это Миранда – идет к нему, так, как частенько приходила на закате. Он никогда не забудет того вечера, когда это произошло впервые. Два с половиной года назад. Она стояла, помнится, на том же самом месте, что и он сейчас, и смотрела на заходящее солнце. «Впечатляющий вид, – проговорила она. – Совсем, как на горе Олимп». – «Только с той маленькой разницей, что мы с вами не боги», – сказал Магнус, протягивая ей бокал шампанского. Позже он узнает, что это ее любимый напиток. Позже он всегда будет держать для нее две бутылки ледяного шампанского. Позже он узнает вкус шампанского на ее губах и языке. «А разве нет? – рассмеялась она. – По-моему, мы с вами чем-то похожи на богов. У нас с ними много общего. Мы очень часто ведем себя не так, как простые смертные». – «Что вы имеете в виду?» – спросил Магнус, любуясь ее чудесной улыбкой. Сколько лет он прожил, борясь с непреодолимым желанием овладеть ею… столько, что ему теперь показалось – он ждал ее слишком долго. «Мы оба жестоки, Вэнс, – сказала она, потягивая шампанское из тонкого высокого стакана. Ее шея была так хороша, так белоснежна, что Магнусу хотелось погладить ее, прикоснуться к ней губами. – Вы не против, если я буду называть вас по имени?» – «Что вы, Миранда, нисколько. Я могу только сожалеть, что вы давно меня так не называете. Но я не очень понимаю… мы жестоки? Что вы имеете в виду? Я, знаете ли, всю жизнь считал себя неплохим человеком». И он ведь действительно был неплохим. Пока не встретился с Мирандой.

«Мы берем от жизни то, что хотим, и нас не особенно волнует, какой ценой нам это достается. – Она прищурила глаза и добавила: – Хотя я очень удивлена, Вэнс, почему вы до сих пор не взяли того, чего вам так хочется». – Она поставила стакан на стол и пристально посмотрела на него. Магнуса неудержимо влекло к ней. «Я не очень понимаю…» – пробормотал он. «Иди к черту, Вэнс», – ответила она. И одним легким движением она расстегнула молнию на платье, стянула его через голову и швырнула на пол. Она предстала перед императором в тонком дорогом белье. Удивительно, как точно угадала она его вкус: на ней был даже кружевной пояс.

Он сделал шаг ей навстречу, но вдруг остановился. Нет, это не может быть правдой… Ослепленный ее красотой, он не мог проговорить ни слова. Тогда она взяла его руку и зажала ее между своих прекрасных ног. Под черным кружевным поясом у нее не было ничего, даже трусиков. Его рука осторожно коснулась складок ее кожи, погладила, пока, наконец, осмелев, не проскользнула внутрь. Он всегда брал от женщин то, что хотел, и редко задумывался на следующее утро, насколько им было с ним хорошо. Откуда она знала, что именно это доставит ему такое огромное удовольствие? Он и хотел бы остановиться, да не мог. Он стоял перед ней полностью одетый, в то время как она умело направляла своей рукой его руку – все быстрее и быстрее. «Да, давай будем совокупляться», – проговорила она. Ее лицо сияло от возбуждения. Он ощущал ее влагу на своих пальцах. Она помогла ему раскрепоститься, расслабиться. Она расстегнула молнию на его брюках, пуговицы на его рубашке…

Они занимались любовью на этом самом ковре… и это было прекрасно.

«Я была права, не так ли? – спросила Миранда, когда они сидели потом на кожаном диване. Она пила из бокала шампанское. Слегка растрепанная, она никогда еще не казалась ему такой прекрасной.

Ее обычно тщательно уложенные в прическу волосы напоминали теперь облако, а голубые глаза блестели от полученного только что удовольствия. – Ты ведь этого хотел?» – «С той самой минуты, когда я впервые встретил тебя, тогда, в лифте. Это было… лет двенадцать назад? Да, Миранда я очень этого хотел». – «Так почему же ты ждал так долго?» – «Я не так эгоистичен, как ты думаешь. К тому же ты ведь замужем. Мне казалось, что это кое-что значит». – «Это значит только то, что у меня есть муж. И дочь. Знаешь, мне вообще нравится иметь что-либо. Но я никогда не понимала, что такое эти идиотские пуританские моральные принципы. Они не для меня! И если мне нравится мужчина… я беру его». – «Но ведь мы уже очень давно знакомы, Миранда, – ответил Магнус. – Почему это произошло именно сейчас?» – «Потому что теперь я захотела не просто тебя. Мне нужно кое-что, что только ты мне можешь дать». – «Прости, но я что-то не очень понимаю…» Он вдруг насторожился. «Понимаешь, Вэнс, все дело в том, что, в каких бы комитетах я ни участвовала, сколько бы денег ни жертвовала на благотворительность, меня все равно никак не хотят признать твои друзья в обществе». – «Мои друзья? Ты имеешь в виду старую Фитци и всех прочих? А на кой они сдались тебе, Миранда?» – «Значит, ты не хочешь мне помочь?» – спросила она разочарованно. «Помочь в чем?» – «Взять, например, меня на балетный бенефис на этой неделе. Прийти туда со мной. Дать им понять, кто я такая. Что я стою их внимания». – «Дорогая моя, ты действительно этого хочешь?» – «Да, Вэнс. Это все, что мне нужно».

Он был так рад возможности сделать ее счастливой! В течение нескольких месяцев он без конца водил ее по разным светским раутам, премьерам и балам. Потом мало-помалу интерес Миранды начал угасать. Она стала раздражительной, ее трудно было чем-нибудь удивить. С ужасом он думал о том, что у нее появился новый любовник, и что он потерял ее. Однажды – это было месяцев шесть назад – она приехала к нему вечером на час позже, чем обещала. Он потребовал объяснений. «Ах. Оставь, я так устала, – ответила она. – Мне кажется, я сделала абсолютно все, что хотела сегодня…» – «Но, быть может, все таки не все…» – пробормотал он, касаясь ее волос. «Ну, не надо, давай не сейчас». Она отошла к окну и взяла бокал с шампанским. «Дорогая, я не могу видеть тебя в таком состоянии, – сказал он умоляюще. – Могу я что-нибудь для тебя сделать?» – «Да, можешь. Знаешь, я много думала над этим… я хочу быть ведущей теленовостей вместо Маршалла. На первое время, пока мы его не выживем окончательно, я согласна, конечно, быть соведущей. Но потом я хочу быть абсолютно самостоятельной. Хочу стать первой среди женщин телеведущих. Это то, что ты можешь для меня сделать».

Он был несколько ошарашен. В который уже раз он осознал с болью, что Миранде нужен вовсе не он, а то, что он для нее может сделать. Но почему она жестока настолько, что открыто дает ему это понять? Однако не успел он об этом подумать, как она уже подошла к нему, ловко расстегнула пуговицы на его рубашке, стала целовать его грудь. В течение нескольких недель лишала она его удовольствия быть с нею, и теперь он почувствовал, что не в силах оттолкнуть ее и жаждет овладеть ею тут же, сейчас же. Через секунду он страстно покрывал поцелуями ее лицо и руки, твердил, как безумный, ее имя… Он жил с постоянным желанием близости с нею, и она прекрасно умела этим пользоваться. Он готов был сделать для нее все, лишь бы она не бросала его, лишь бы он мог хоть иногда ласкать ее прекрасное тело.

– Добрый вечер!

Магнус обернулся и увидел Касси. Он подошел к своему столу.

– Добрый вечер, Касси. Проходите.

На ней было довольно простенькое платье цвета морской волны от «Ральфа Лаурена» Оно очень удачно обтягивало ее стройную фигурку, а кожаный пояс еще сильнее подчеркивал, какая узкая у нее талия. На правом плече висела кожаная сумочка под цвет пояса. В руках Касси держала какую-то папку Она подстриглась, слегка завила волосы и стала еще интереснее, чем прежде. Если раньше ее легко можно было перепутать с любой другой высокой смазливой блондинкой, то теперь в ее внешности появилось что-то свое, неповторимое. В ней чувствовалась какая-то загадка, которую непременно хотелось разгадать.

– Мне позвонил сегодня Энтони Хаас, – сказал он и сделал паузу, ожидая, как она прореагирует.

Она понимающе кивнула:

– Да, я так и предполагала, что он вам позвонит.

– Да, разумеется, он позвонил мне, маленькая идиотка! – вскричал он, взбешенный ее независимым видом. – Он ведь мой давнишний друг! Какого черта вы к нему поперлись? Вы не имели никакого права предпринимать такой шаг без моего ведома. Вы выставили меня перед Хаасом последним дураком. Макферсон вне себя! Да и я тоже. Один такой кретинский поступок может испортить всю вашу хорошую репутацию… а я уже начал считать вас отменным работником! Я требую объяснений. Сейчас же!

– Простите, что я доставила вам неприятности, – невозмутимо ответила Касси. – Я просто хотела продемонстрировать вам, на что способна. Но я и предположить не могла, что вам это не понравится.

Мне хотелось лишь увидеться с сенатором, высказать ему мое им восхищение и попросить интервью. Мне почему-то казалось, что он мне не откажет.

– Касси, не притворяйтесь глупой, наивной девочкой. Я все равно вам не поверю. Вы не хуже меня знаете, что материал для сюжетов подбирает мистер Макферсон. Что побудило вас пойти к Хаасу?

– Вот это, – сказала Касси, смело протягивая ему папку.

– Что это?.. – Он раскрыл папку и побледнел, увидев два больших желтоватых листа, исписанных по-детски размашистым почерком Миранды. – О, Боже, где вы это взяли?

– А разве вы не помните, что просили меня разузнать, над чем работала Миранда незадолго до смерти и что ее тогда волновало? Этим я и занимаюсь. Правда, я хотела сначала взять интервью у Хааса, а потом уже рассказать обо всем вам.

Магнус быстро просмотрел записи.

– Ничего особенного здесь не вижу, – сказал он. – Так, какие-то попытки разузнать что-то о первых шагах Хааса на пути к его политической вершине. – Он вздохнул и вернул папку Касси. – Если это тот самый сюжет, о котором говорила мне Миранда, то она не слишком много успела для него подготовить.

– Вы уверены, что она готовила это как телесюжет? – спросила Касси, беря папку под мышку.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что некоторые из тех, кто работал с Мирандой, утверждают, будто она никогда сама не отбирала материал для сюжетов… Они говорят, что она была…

– Какая?

– В каком-то смысле – ленивая. Она любила, чтобы другие отыскивали ей интересные сюжеты. Говорят, что она ни разу к сценарию и пальцем не притронулась. Ее волновали только интервью со знаменитостями. Но глубокими сюжетами, требующими большой подготовительной работы, она не занималась. Впрочем, возможно, она решила, наконец, удивить всех… вас, например.

– Вы хотите сказать, что Миранда задумала подготовить настоящий сюжет, чтобы произвести на меня впечатление? Вам не кажется, что это звучит довольно абсурдно?

– Совсем нет. Может, она полагала, что вы не принимаете ее всерьез как ведущую программы. Хотела предстать в новом качестве. Возможно, таким способом она надеялась получить более интересную работу. Мне кажется, Миранда отлично знала, как играть в подобные игры.

– По-моему, у вас это семейное, – сказал Магнус и впервые за все это время улыбнулся. Ох, уж этот глупый осторожный Хаас, вечно он во всем видит подвох! Пора перестать беспокоиться по поводу Миранды. – Почему бы вам не присесть и не поговорить со мной начистоту? Что вы задумали?

– Только то, что я сказала сенатору, – ответила Касси, усаживаясь в кожаное кресло. – Я хотела снять нечто вроде одного дня известного политика – дома и на работе. Разумеется, мы могли бы включить туда и старые кадры – об его участии в движении Кеннеди, в маршах мира и митингах в защиту гражданских прав. Мои родители были большими сторонниками Хааса. И этот сюжет я хотела бы сделать и в память о них. И в память о Миранде.

– Да, но знаете ли, я не люблю сладких сюжетов. Пусть зритель увидит, что Хаас – нормальный человек, а не полубог без недостатков.

– Ну, разумеется, я собираюсь задать ему несколько каверзных вопросов.

– Каких же, интересно?

– Пока не знаю, – улыбнулась Касси. – Сначала надо погрузиться в материал…

– Ну, что ж, погружайтесь, – рассмеялся Магнус и откинулся на спинку кресла. – Что касается меня, то я, кажется, способствую появлению новой звезды.

22

–Эй, вы две, – обратился Макферсон к Касси и Шейле. – Вы можете мне объяснить, что происходит?

– И вам тоже добрый день, – ответила Шейла невозмутимо, очень уверенно усаживаясь в кресло напротив шефа. Касси тоже вошла, хотя и довольно робко. Яркий солнечный свет наполнял кабинет Макферсона, и оттого грязь на стенах и паутина на потолке были еще заметнее.

Хотя Макферсон был страшным аккуратистом во всем, что касалось работы, его совершенно не волновало то, что творится в его собственном кабинете. Он впадал в дикую ярость, если очередной телесюжет оказывался чуть длиннее, чем должен быть, орал с пеной у рта, что выгонит всех к чертовой матери, если кто-то из ведущих случайно допускал в эфире какой-нибудь ляп, пусть даже малозаметный – а в офисе у него царил вечный хаос. Он никогда был не в состоянии даже запомнить имен своих секретарш, которых менял так же часто, как пачки «Кэмела». Впрочем, он бросил курить год назад – после нескольких десятилетий тщетной борьбы с этой вредной привычкой, – и многие считали, что из-за этого он стал еще более раздражительным. Шейла же, проработавшая с ним уже много лет, знала, что курение здесь совсем ни при чем, просто с каждым годом Мак все сильнее и сильнее боялся потерять свое место. И хотя все без исключения – включая и Магнуса – ценили его как очень хорошего продюсера, он все равно жил в постоянном страхе, что может в один прекрасный день оказаться за воротами «Магнус Медиа»

– О, Боже, Мак, – удивилась Шейла, отодвигая с края стола огромную стопку книг, которая вот-вот должна была рухнуть на пол, – почему бы вам не попросить Джуди здесь прибраться?

– Кто такая Джуди?

– Да ваша новая секретарша.

– А какой смысл? – вздохнул Макферсон. – Все равно через день или два ее уже здесь не будет. Да и меня, возможно, тоже. Так что, кому все это нужно? Лучше скажите-ка, за каким хреном вы туда полезли?

– Не могли ли бы вы выражаться более изысканно? – ответила Шейла, ничуть не смутившись. – И потом нам не очень понятно, что вы имеете в виду?

– Не перебивай меня, – злобно рявкнул шеф. – Обе вы прекрасно знаете, что речь идет о вашем походе к Хаасу. К этому старому маразматику. Я считал вас более умными и современными.

А вы чем занялись? Сенатором Хаасом, которому сто лет в обед и который уже сам не помнит, за что он там боролся. Чушь какая-то! Снять сентиментальную пастораль о всеми давно забытом деятеле! Знаешь, Шейла, такое только Миранда могла выкинуть, но от тебя я этого никак не ожидал. Да, Миранда… Кстати, она, кажется и впрямь носилась с этой бредовой идеей… у меня тут где-то даже были ее заметки. – Он начал рыться в стопке бумаг – Нет, не помню где.

– Да, вы правы, – вступила, наконец, в разговор Касси. Она до сих пор еще не призналась Шейле, против кого был направлен текст на дискете Миранды. – Она мне тоже об этом говорила. И именно поэтому я и уговорила Шейлу мне помочь. Это будет в память…

– О Миранде? – Густые брови Макферсона удивленно приподнялись. Он смотрел Шейле в глаза. – Ты что, действительно затеяла все это только в память о Миранде? Или у тебя есть свои собственные корыстные цели? Магнус, например, считает, что этот сюжет поможет его другу Хаасу в предвыборной кампании. Вы ведь, наверное, в курсе, Касси, что его дела обстоят сейчас не лучшим образом?

– Да. Мы примем это во внимание.

– Только очень умело, ладно? – Макферсон, кажется, успокоился. – А то наши конкуренты из других компаний засмеют нас, если мы сделаем чересчур сладкую байку о Хаасе. Ну, а теперь о вашей последней работе, о школьном совете. Репортаж вышел что надо, весьма профессиональный. Кстати, офис мэра уже запросил у нас пленку. Они хотят заняться расследованием этого дела сразу после того, как сюжет выйдет в эфир в четверг вечером.

– Очень рады это слышать, Мак, – ответила Шейла. – Обещаю, что наша работа о Хаасе будет просто потрясной. Думаю, мы вновь сумеем вам угодить.

– Магнус хочет, чтобы эта программа была весьма определенного рода, – предупредил Макферсон. – И вам вовсе не обязательно мне угождать. Никакие особенные сюрпризы мне не нужны. Я хочу только, чтобы сюжет получился добротный и соответствовал тем требованиям, которые предъявляет к нему Магнус. Я выделю вам для работы съемочную группу и технику и, если понадобится, предоставлю павильон. – Макферсон обратился к Касси: – Насколько мне известно, вам впервые придется выступать перед телекамерой. Или у вас есть уже какой-нибудь опыт?

– Нет, на самом деле никакого, – ответила Касси, с трудом выдерживая буравящий взгляд Макферсона. – Но, думаю, я справлюсь. Уверена, что справлюсь.

– Ну ладно. – Шеф перевел взгляд на Шейлу. – Но я очень хотел бы знать, что вы задумали на самом деле.