А:Да, он говорил мне об этом.
В:Вы собирались предпринять что-нибудь?
А:Я сказал, что ему следует быть осторожнее.
В:Гм-м. В любом случае, ее можно разоблачить таким образом, хотя это и будет рискованно, а потом придется ее убить. На действия по дискредитации доктора перед королем может уйти больше времени, а если придется торопиться, то опасности будут ничуть не меньше, чем при реализации первого варианта.
А:Вы, похоже, немало размышляли над этим делом.
В:Конечно. Но если мы решим допросить ее в обход короля, то нам не обойтись без помощи начальника стражи.
А:Видимо, так.
В:Так что же? Вы участвуете?
А:Каким образом?
В:Дадите людей, может быть?
А:Пожалуй, нет. Может получиться так, что части стражников придется драться против своих товарищей. А из этого ничего хорошего не выйдет.
В:Ну, тогда иным образом?
А:Иным образом?
В:Черт вас побери, вы прекрасно знаете, о чем я говорю!
А:Закрыть глаза? Не заметить? Что-нибудь в этом роде?
В:Да, в этом.
А:Грех небрежения предпочтительнее греха деяния.
В:Называйте это как хотите. Действия или отсутствие действий, о которых мне должно быть известно.
А:Что ж, это возможно.
В:И не больше? Всего-навсего возможно?
А:А вы собирались сделать это в скором времени, дорогой герцог?
В:Возможно.
А:Ха! Теперь вы понимаете, что, если вы не…
В:Я не имею в виду сегодня или завтра. Я ищу взаимопонимания на тот случай, если это станет необходимым, чтобы подобный план можно было выполнить без промедлений.
А:Ну, если мне докажут, что дело не терпит отлагательств, тогда весьма вероятно.
В:Хорошо. Так-то лучше. Наконец-то. Слава Провидению, вы…
А:Но я должен быть уверен, что в противном случае жизнь монарха окажется под угрозой. Доктор Восилл назначена самим королем. Действия против нее могут рассматриваться как действия против нашего возлюбленного Квиенса. Его здоровье находится в ее руках, возможно, не меньше, чем в моих. Я в меру своих скромных сил делаю все возможное, чтобы не подпустить к королю убийц и всех прочих, кто может желать королю зла, тогда как она борется с болезнями, возникающими внутри него.
В:Да-да, я знаю. Она близка к королю. Он зависит от нее. Но когда ее влияние на короля достигнет своего пика, действовать будет поздно. Тогда мы сможем только действовать с целью ускорить ее падение. Но не исключено, что будет уже поздно.
А:Вы думаете, она собирается убить короля? Или хочет влиять на него? Или она просто шпионит и передает секретные сведения другой державе?
В:В ее задачу может входить и то, и другое, и третье, в зависимости от ситуации.
А:Или ничего.
В:Кажется, вас это беспокоит меньше, чем я думал, Адлейн. Она прибыла сюда с другого конца света, объявилась в городе всего два года назад, лечила одного купца и одного благородного – обоих очень недолго, – и вот она уже приближена к королю как никто другой! Клянусь Провидением, жена и то проводила бы с ним меньше времени!
А:Да. Возникает вопрос: исполняет ли она постельные обязанности жены?
В:Гм-м, думаю, что нет. Спать с собственным врачом как-то не принято, но это вытекает только из неестественности самой ситуации, когда женщина – прежде всего врач. Но я не заметил никаких признаков того, о чем вы говорите. А вам что-нибудь известно?
А:Я просто хотел узнать, неизвестно ли чего вам.
В:Гм-м.
А:Конечно, впечатление таково, что доктор она неплохой. По меньшей мере она не принесла королю никакого вреда, а это, по-моему, гораздо больше того, что ждут от придворного врача. Может быть, лучше оставить ее в покое, пока у нас нет ничего более определенного, чем ваши подозрения, пусть даже в прошлом они нередко оправдывались.
В:Ну что ж, подождем. Вы сможете установить за ней наблюдение?
А:Более пристальное, чем сейчас, – нет.
В:Гм-м. Кроме того, я потратился на сбор данных, которые могут пролить свет на ее истинный облик.
А:Да? И что же?
В:Не буду утомлять вас подробностями, но у меня есть сомнения касательно некоторых ее заявлений, и я надеюсь в ближайшем времени предъявить королю человека, который сможет разоблачить ее, доказав, что она представила королю ложные сведения о себе. Это долгосрочные траты, но я надеюсь, что они оправдаются во время нашего пребывания в Летнем дворце, а если нет, то вскоре после возвращения.
А:Понимаю. Что ж, будем надеяться, что вы не выбросили деньги впустую. Вы можете сказать, что это были за траты?
В:Ну, это связано с человеком. А еще с землей и языком. Но свой язык я должен попридержать. Больше я ничего не скажу.
А:Пожалуй, я выпью еще вина. Составите мне компанию?
В:Нет, спасибо. У меня дела.
А:Позвольте мне…
В:Спасибо. Ох, мои старые кости… Что ж, по крайней мере, я еще могу ехать в седле, хотя на следующий год, видимо, придется пересесть в карету. Хвала Провидению за то, что обратный путь легче. И за то, что мы уже у самого Лепа.
А:Я уверен, герцог, что на охоте вы еще дадите сто очков вперед людям, которые вдвое моложе вас.
В:Да куда уж мне. Но ваши слова лестны для меня. Всего доброго.
А:Всего доброго, герцог… Эплин!
Все это я скопировал (сделав некоторые изъятия, чтобы разговор выглядел чуточку живее) из той части докторского журнала, которая написана по-имперски. Я никогда не показывал этого моему хозяину.
Могла ли она подслушать разговор? Это кажется невероятным. У Адлейна собственный врач, и я уверен, он никогда не прибегал к услугам доктора. Но что она тогда делала у герцогского шатра?
Может быть, они были любовниками и доктор все это время пряталась где-нибудь в постели за занавесками? Это представляется ничуть не более правдоподобным. Я нахожусь при ней почти все время, каждый день. И потом, она ведет со мной доверительные, искренние разговоры. Я в этом убежден. Просто она испытывала неприязнь к Адлейну. И даже чувствовала угрозу с его стороны. И как же она могла ни с того ни с сего оказаться в постели человека, которого опасалась, если до этого никак не проявила своих намерений, а после ничем не выдала своего поступка? Я знаю, что тайные любовники бывают крайне изобретательны, внезапно обнаруживают в себе запасы хитрости и способность к действию, о которых прежде и не подозревали. Но представить себе, что доктор и начальник стражи состоят в таком вот плотском заговоре, значит допустить большую натяжку.
Может быть, источником был Эплин? Может быть, она имела на него влияние? Не знаю. Они ведь, кажется, были почти незнакомы, но кто скажет наверняка? Возможно, они были любовниками, но вероятность этого так же невелика, как и предположение о союзе доктора с Адлейном.
Представить себе не могу, кто еще мог подслушать этот разговор. Я даже допускал, что это она сама все выдумала, записала самые темные свои подозрения относительно того, что могут на ее счет замышлять другие придворные. Но потом решил, что и эта мысль далека от истины. В конечном счете я пришел к выводу, что такой разговор все же состоялся, так и не поняв, как о нем узнала доктор.
Но тут уж ничего не поделаешь. Кое-что навсегда остается неразгаданным. Хотя какое-то объяснение должно существовать, и, возможно, оно немного похоже на Теорию Идеального Партнера. Мы должны удовольствоваться тем, что предназначенная нам женщина где-то существует, и стараться не слишком переживать из-за того, что, вероятно, никогда не встретим ее.
Мы добрались до города Леп-Скатачейс без происшествий.
На следующее после прибытия утро мы с доктором еще до начала всех дневных дел явились в королевские покои. Как и обычно, обязанности короля (как, впрочем, и большинства придворных) состояли в выслушивании судебных дел, которые представлялись городским властям и маршалу слишком сложными или слишком важными. По опыту Циркуляции за три прошлых года я знал, что подобные судебные заседания королю не очень-то по душе.
Королевские покои располагались в углу дворца городского маршала; внизу, под окнами, террасы с бассейнами спускались к протекавшей вдалеке реке. Стрижи и ящерицы играли на теплом воздухе, носились и ползали за холодными камнями балконных перил. Суетливый, как всегда, камердинер Вистер впустил нас.
– А вы вовремя? Колокол уже был? Или пушка? Что-то я не слышал. А вы?
– Только что, – сказала доктор, следуя за ним по приемной в гардеробную короля.
– Хвала Провидению! – сказал он и открыл двери.
– А, добрый доктор Восилл, – воскликнул король. Он стоял на маленьком стульчике в центре огромной гардеробной, и четверо слуг одевали его в судейские одежды. Через одно из южных окон в комнату проникал мягкий тягучий свет. Рядом с королем стоял герцог Ормин, высокий, сутуловатый человек, одетый в судейскую мантию. – Как вы сегодня поживаете? – спросил король.
– Прекрасно, ваше величество.
– У вас сегодня замечательное утро, доктор Восилл, – сказал, улыбаясь, герцог Ормин.
Герцог Ормин был лет на десять старше короля, длинноногий, с очень широкой головой и на удивление крупным туловищем, которое всегда казалось (по крайней мере мне) словно набитым, будто он затолкал под верхнюю одежду пару подушек. Странного вида тип, но при всем том очень вежливый и добрый. Я имел возможность убедиться в этом на собственном опыте, поскольку состоял у него на службе, пусть и недолго. Впрочем, использовал он меня на самых грязных работах. Доктор тоже была у него на службе, уже после меня – перед тем как стать личным врачом короля, она побывала в этой должности у герцога.
– Герцог Ормин, – сказала доктор, поклонившись.
– Ага! – сказал король. – А я был удостоен «его величества»! Обычно мне достается только «государь».
– Я прошу прощения у короля, – сказала доктор, поклонившись теперь ему.
– Вы прощены, – сказал Квиенс, откинув назад голову, чтобы двое слуг собрали его кудри и прикололи тюбетейку. – Я сегодня утром в благодушном настроении. Вистер?
– Ваше величество?
– Сообщите нашим добрым судьям, которые ждут меня, что я пребываю в хорошем настроении, а потому им придется сегодня утром в суде проявлять беспощадную жестокость, чтобы уравновесить мое неодолимое милосердие. Примите это во внимание, герцог.
Герцог Ормин засиял, глаза его почти исчезли в складках лица, залоснившегося в улыбке.
Вистер помедлил, потом направился к двери.
– Немедленно, ваше величество.
– Вистер!
– Да, ваше величество? ~ Я пошутил.
– А! Ха-ха, – рассмеялся камердинер.
Доктор поставила свой саквояж на стул рядом с дверью.
– Слушаю вас, доктор? – сказал король. Доктор моргнула.
– Вы просили меня прийти к вам сегодня утром, государь.
– Просил? – недоумевающе посмотрел на нее король.
– Да, вчера вечером. (Это было истинной правдой.)
– Так значит, просил. – У короля был удивленный вид. Он стоял с поднятыми руками, судейская мантия, отороченная безупречно белым мехом, была накинута ему на плечи и застегнута. Он принялся переминаться с одной одетой в чулок ноги на другую, сжал кулаки и стал производить вращательные движения плечами и головой. Наконец он заявил: – Видите, Ормин, я в свои старческие годы становлюсь забывчивым.
– О чем вы говорите, государь, вы едва вышли из юношеских лет, – сказал ему герцог. – Если вы будете называть себя стариком, словно постановляя это указом, то что же делать нам, тем, кто гораздо старше вас, но продолжает лелеять мысль, что до старости еще далеко? Помилосердствуйте, ваше величество.
– Хорошо, – согласился король, величественно поведя рукой. – Я снова объявляю себя молодым. И вот еще, – добавил он; удивленное выражение вернулось на его лицо, когда он посмотрел на доктора и на меня. – Сегодня утром куда-то подевались все мои немочи и болячки, доктор, оставив вас без дела.
– Вот как? – Доктор пожала плечами. – Хорошая новость, – сказала она, поднимая свой саквояж и поворачиваясь к двери. – Желаю вам хорошего дня, государь.
– Постойте, – внезапно сказал король. Мы с доктором снова повернулись.
– Государь?
На несколько мгновений лицо короля стало крайне задумчивым, потом он покачал головой.
– Нет, доктор, ничего не приходит в голову, чтобы вас задержать. Можете идти. Я вас вызову, когда вы мне понадобитесь.
– Непременно, государь.
Вистер распахнул перед нами дверь.
– Доктор? – сказал король, когда мы были уже в дверях. – Мы с герцогом Ормином сегодня днем отправляемся на охоту. Я обычно падаю из седла или царапаюсь о колючий кустарник, поэтому для вас может найтись дело.
Герцог Ормин вежливо рассмеялся и покачал головой.
– Тогда я начну готовить снадобья, которые могут пригодиться, – сказала доктор. – Ваше величество.
– Спаси нас от этого, Провидение.
8. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ
– Неужели мне теперь настолько доверяют? – Или мне. Возможно, потому, что я ни у кого не стою на пути, не считая разве что самых отчаянных сорвиголов. Или потому, что протектор больше не собирается посещать меня и значит…
– Берегись!
ДеВар схватил за руку Перрунд – она чуть было не шагнула на дорогу, по которой несся десяток животных, впряженных в военную колесницу. Он притянул Перрунд к себе; мимо них пронеслись сначала тяжело дышащие, все в поту, животные, а потом – огромная пушечная колесница, сотрясая булыжники под их ногами. Их обдал запах пота и масла. ДеВар почувствовал, как Перрунд всем телом подалась назад, прижимаясь спиной к его груди. А его спина упиралась в каменный прилавок лавки мясника. Грохот колес высотой в человеческий рост раздавался между неровными, в трещинах, стенами двух– и трехэтажных домов, которыми была застроена улица.
На вершине огромного черного пушечного лафета стоял бомбардир, одетый в цвета герцога Ралбута, и изо всех сил нахлестывал скакунов. За колесницей следовали две повозки поменьше с людьми и деревянными ящиками. А уже за ними бежала стайка оборванных орущих детишек. Колесница прогрохотала через открытые ворота в стене внутреннего города и исчезла из вида. Люди на улице, разбежавшиеся при приближении повозок, вернулись на улицу, ругаясь и тряся головами.
ДеВар отпустил Перрунд, и она повернулась к нему. Он понял (и волна смущения окатила его), что, невольно откликаясь на опасность, схватил Перрунд за больную руку. Прикосновение к этой руке через рукав платья, повязку и складки накидки отпечаталось в его пальцах воспоминанием о чем-то хрупком, тонком, детском.
– Извини, – сказал он, сконфузившись.
Перрунд по-прежнему стояла почти вплотную к нему, потом сделала шаг в сторону, рассеянно улыбаясь. Капюшон упал с ее головы, открыв лицо под вуалью и золотистые волосы, собранные в черную сеточку. Она накинула капюшон на голову.
– Ах, ДеВар, – распевно сказала она. – Ты спасаешь человеку жизнь, а потом извиняешься. Ты и в самом деле… я даже не знаю, – сказала она, поправляя капюшон. У ДеВара было достаточно времени, чтобы удивиться. Госпожа Перрунд впервые на его памяти не нашла слов. Капюшон, с которым она сражалась, снова слетел с ее головы, сорванный порывом ветра. – Проклятая штука! – сказала она, поправляя капюшон здоровой рукой. ДеВар начал было поднимать руку, чтобы помочь Перрунд справиться с капюшоном, но безвольно уронил ее. – Ну вот, – сказала она. – Так-то лучше. Дай-ка я возьму тебя под руку. Идем.
ДеВар окинул взглядом улицу, после чего они пересекли ее, тщательно обходя горки оставленного скакунами навоза. Между домов дул теплый ветерок, и на улице кружились вихри поднятой с мостовой соломы. Перрунд шла с ДеВаром под руку, легонько опираясь о него здоровой рукой. В другой руке ДеВар держал тростниковую корзинку – ее вручила телохранителю Перрунд, когда они вышли из дворца.
– Я определенно не гожусь для того, чтобы ходить по городу в одиночестве, – сказала она. – Слишком много времени провела я в комнатах и дворах, на террасах и лужайках, там, где нет уличного движения, а самое опасное, с чем ты можешь столкнуться, это евнух, который несет срочно понадобившийся тебе поднос с благовониями.
– Я не сделал тебе больно? – спросил ДеВар, скользнув по ней взглядом.
– Нет. Но даже если бы и сделал, это лучше, чем оказаться под железными колесами осадного орудия, несущегося по улице. Как по-твоему, куда они так спешат?
– Ну, на такой скорости далеко они не уедут. У скакунов уже был усталый вид, а они еще из города не успели выехать. Я думаю, это какая-нибудь демонстрация для местных. Но вообще-то я думаю, что они направляются в Ладенсион.
– Что, война уже началась?
– Какая война, моя госпожа?
– Война против мятежных баронов Ладенсиона, ДеВар. Я же не идиотка.
ДеВар вздохнул и оглянулся – не проявляет ли к ним кто-нибудь повышенного интереса.
– Официально она еще не началась, – сказал он, приближая губы к капюшону ее накидки. Наложница повернулась к нему, и он ощутил запах ее духов – сладковатый и пряный. – Но я думаю, можно не сомневаться в ее неизбежности.
– А далеко ли до Ладенсиона? – спросила она. Оба чуть наклонились, проходя под вывешенными у лавки зеленщика фруктами.
– До пограничных холмов дней двадцать езды.
– Протектору придется ехать туда самому?
– Не знаю.
– ДеВар, – тихо сказала она, в голосе ее послышалась нотка разочарования.
Он вздохнул и снова оглянулся.
– Не думаю, – сказал он. – У него много дел здесь, а генералов для этого вполне хватает. Эта… война не должна продлиться долго.
– Твоему голосу не хватает убедительности.
– Правда? – Они остановились на пересечении с узкой улочкой, пропуская небольшое стадо хавлов, направлявшееся к месту торгов. – Похоже, я нахожусь в меньшинстве, а точнее в одиночестве, полагая, что эта война… подозрительна.
– Подозрительна? – В голосе Перрунд слышалось недоумение.
– Жалобы баронов, их упрямство, нежелание вести переговоры – все это кажется слишком нарочитым.
– Ты думаешь, они хотят развязать войну из желания повоевать?
– Да. Нет, не только из желания повоевать. Так ведут себя только сумасшедшие. Но у них есть и более глубокая причина, чем желание отстоять свою независимость от Тассасена.
– Я не вижу никаких других мотивов.
– Дело вовсе не в их мотивах.
– А в чьих?
– За ними кто-то стоит.
– Их подстрекают к войне?
– Мне так кажется. Но я всего лишь телохранитель. Протектор окружен генералами, он теперь считает, что ему не требуется ни мое присутствие, ни мое мнение.
– А я благодарна тебе за компанию. Но у меня такое впечатление, что протектор ценит твои советы.
– Он их ценит, когда они совпадают с его точкой зрения.
– ДеВар, ты случайно не ревнуешь? – Она остановилась и повернулась к нему. Он заглянул ей в лицо, затененное, полускрытое капюшоном накидки и тонкой вуалью. Ее кожа будто светилась в темноте, как золотой клад в сумерках пещеры.
– Может, и ревную, – сказал он со смущенной улыбкой. – А может, в выполнении своих обязанностей снова вышел за очерченные для меня пределы.
– Как, например, в нашей игре?
– Как, например, в нашей игре.
Оба повернулись. Перрунд опять взяла его под руку, и они продолжили путь.
– И кто же, по-твоему, может стоять за мятежными баронами?
– Кизитц, Брейстер, Велфасс. Любой из них или все эти претенденты на императорский трон, вместе взятые. Кизитц будет при любом удобном случае строить козни. Брейстер предъявляет претензии на часть Ладенсиона и, возможно, предложит использовать свои войска в качестве третьей силы, которая встанет между баронской армией и нашей. Велфассу не дают покоя наши восточные провинции. Возможно, он намеренно провоцирует перемещение наших сил на запад. Фаросс хотел бы вернуть себе Заброшенные острова, и не исключено, что он использует ту же стратегию. И потом, есть еще Гаспидус
– Гаспидус? – сказала она. – А я думала, что король Квиенс поддерживает УрЛейна.
– Возможно, и так – пока ему выгодно показывать всем, что он за УрЛейна. Но Гаспидус расположен за Ладенсионом. Квиенсу будет легче, чем кому-то еще, поставлять баронам оружие.
– И ты думаешь, что Квиенс может пойти против протектора только потому, что питает к нему вражду короля к узурпатору? Потому, что УрЛейн осмелился пролить королевскую кровь?
– Квиенс знал прежнего короля. Он и Беддун были дружны, насколько могут быть дружны два короля, так что в его враждебности может заключаться и что-то личное. Но даже если отвлечься от этого: Квиенс вовсе не глуп, и в настоящий момент ничто срочное его не отвлекает. У него есть масса времени, чтобы хорошенько обо всем поразмыслить, и достаточно ума, чтобы понять: если УрЛейн остается безнаказанным, то его, Квиенса, желание передать корону наследнику исполнить непросто.
– Но ведь у Квиенса пока еще, кажется, нет детей?
– Во всяком случае, таких, которым можно передать корону. И он еще не решил, кого взять в жены. Но даже если короля волнует лишь собственное правление, то и тогда никто не отнесет его к доброжелателям протектората.
– Вот беда! Я и не думала, что мы вот так, со всех сторон окружены врагами.
– К сожалению, так оно и есть, моя госпожа.
– Ну, вот мы и пришли.
В старом каменном здании на другой стороне кишащей народом улицы размещалась больница для бедных. Именно сюда и направлялась Перрунд с корзинкой, полной еды и лекарств.
– Мой прежний дом, – сказала она, глядя поверх людских голов.
Из-за угла показался небольшой отряд солдат в цветастой форме – впереди шел юный барабанщик, сзади скакала стайка мальчишек, а по сторонам брели плачущие женщины. Взгляды всех, кроме Перрунд, повернулись к ним. Она же продолжала смотреть через улицу, на старые грязные стены больницы.
ДеВар проследил за направлением ее взгляда.
– И ты с тех пор ни разу не была здесь?
– Не была. Хотя и поддерживала с ними связь. Я посылала им всякую мелочь, а теперь решила, что хорошо бы явиться сюда и самой. Ой, кто это такие?
Отряд проходил как раз мимо них. На солдатах была яркая красно-желтая форма и блестящие металлические шлемы. Каждый на плечах нес, держа ее чуть наискось, металлическую трубку с деревянным прикладом, возвышавшуюся над сверкающим шлемом.
– Мушкетеры, моя госпожа. И идут они под знаменем герцога Сималга.
– А это у них, значит, мушкеты. Я слышала о таком оружии.
ДеВар проводил отряд беспокойным, настороженным взглядом:
– УрЛейн не хочет держать их во дворце. Они могут быть полезны на войне.
Звук барабанного боя постепенно стих, и на улице снова воцарилась обычная торговая жизнь. В потоке карет и экипажей образовался разрыв, и ДеВар решил было воспользоваться этим и перейти на другую сторону к больнице. Но Перрунд задержалась на тротуаре. Она стояла, вцепившись в его руку, и разглядывала потемневшую от времени, украшенную резьбой каменную кладку древнего здания.
ДеВар откашлялся.
– Там остался кто-нибудь с твоих времен?
– Нынешняя старшая сестра тогда была сиделкой. С ней я переписывалась.
– И сколько времени ты здесь провела?
– Дней десять. Это было всего пять лет назад, а кажется, прошла целая вечность. – Она не могла оторвать глаз от здания.
ДеВар не знал, что сказать.
– Наверно, досталось тебе тогда.
Из того, что ему удалось выудить у Перрунд о прошлой ее жизни, ДаВар знал, что ее доставили сюда в страшном жару. Она и восемь ее сестер, братьев и двоюродных родственников бежали из района боевых действий – тогда был разгар войны за наследство, в ходе которой УрЛейн после падения империи установил свою власть в Тассасене. Они бежали с юга, где шли самые ожесточенные сражения, и направлялись в Круф вместе с немалой частью обитателей южных областей Тассасена. Перрунд родилась в семье коммерсантов в торговом городе, многие из них были убиты, когда армия короля выбила из города войска УрЛейна. Потом УрЛейн со своими людьми отвоевал город, но к тому времени Перрунд и ее оставшаяся в живых родня уже были на пути в столицу.
По пути все они заразились чумой, и в город смогли попасть только потому, что предложили немалую взятку стражникам. Те из них, кто еще держался на ногах, отогнали дорожный фургон к одному из старых королевских парков, где было разрешено останавливаться беженцам, и последние деньги были потрачены на врачей и лекарства. Большинство родственников Перрунд умерли от этой болезни. Ей повезло – нашлось место в больнице для бедных. Она была на волосок от смерти, но выжила. Затем отправилась искать родню, но поиски закончились у засыпанной известью ямы за городской стеной – там в то время ежедневно хоронили сотни людей.
Она подумывала о самоубийстве, но не решилась на этот шаг, и потом ей пришло в голову, что если уж Провидение не дало ей умереть от чумы, то, вероятно, ее смертный час еще не наступил. И кроме того, все чувствовали, что худшее уже позади. Война закончилась, чума стихла, и в Круфе снова настал порядок, возвращавшийся понемногу и в остальные области.
Перрунд осталась в больнице – она делала самую грязную работу, а спала на полу в одной из огромных открытых палат, где люди рыдали, кричали и стонали дни напролет. Она выпрашивала еду на улицах и отвергла не одно предложение приобрести пищу и все удобства, продав свое тело, но как-то раз больницу посетил евнух дворцового гарема, отныне принадлежавшего Ур-Лейну. Доктор, который нашел для Перрунд место в больнице, сказал о ней своему приятелю из придворных: есть, мол, у них писаная красавица. И евнух (когда Перрунд убедили помыться и переодеться) счел ее вполне подходящей для гарема.
Так она оказалась среди этой томной пышности, и протектор стал частенько наведываться к ней. Если за год до этого ей, молодой женщине, мирно жившей с семьей в процветающем торговом городке, гарем с его роскошью показался бы хорошо обставленной тюрьмой, то теперь, после войны и всего, что она с собой принесла, Перрунд увидела в нем желанное убежище.
Наконец в один прекрасный день УрЛейн пожелал увидеть себя и своих придворных, включая и нескольких наложниц, изображенными на холсте и пригласил знаменитого художника. Художник привел с собой нового ассистента, чья роль оказалась куда существеннее, чем все полагали, – он не ограничился помощью художнику в точной передаче сходства, и если бы не Перрунд, вставшая между ножом убийцы и УрЛейном, протектор был бы убит.
– Так мы идем? – спросил ДеВар: Перрунд словно приросла к тротуару.
Она посмотрела на него так, будто только теперь обнаружила его присутствие, потом улыбнулась из глубин своего капюшона.
– Да. Идем.
Они направились на другую сторону улицы, и Перрунд крепко ухватилась за его руку.
– Расскажи мне еще о Богатилии.
– Что? Ах, о Богатилии. Дай-ка мне подумать. Так вот, теперь в Богатилии все умеют летать.
– Как птицы? – спросил Латтенс.
– Да, совсем как птицы, – подтвердил ДеВар. – Они могут прыгать со скал и высоких домов (а таких в Богатилии великое множество). А еще они иногда побегут по улице, а потом вдруг как подпрыгнут и взлетят в небо.
– А крылья у них есть?
– Крылья есть, только невидимые.
– А до солнц они могут долететь?
– Сами не могут. Чтобы долететь до солнц, им нужны корабли. Корабли с невидимыми парусами.
– И они не горят на солнцах?
– Паруса не горят. Они невидимы, и жар проникает сквозь них. Но вот деревянные корпуса коробятся от жара и чернеют, а если приближаются к солнцу слишком близко, то занимаются огнем.
– А далеко до солнц?
– Я не знаю, но говорят, что расстояния до них разные, а некоторые мудрецы утверждают, что солнца очень-очень далеко.
– Это те самые мудрецы, которых зовут математиками и которые говорят, что мир не плоский, а круглый, как шар, – сказала Перрунд.
– Те самые, – подтвердил ДеВар.
Ко двору прибыла бродячая труппа театра теней. Они обосновались в дворцовом помещении театра, на окнах которого имелись ставни, так что можно было прекратить доступ наружного света. На деревянную раму, нижняя граница которой находилась чуть выше голов зрителей, натянули белый холст. Под рамой повесили черную материю. Белый экран подсвечивали сзади с помощью сильной лампы, расположенной чуть поодаль. Двое мужчин и две женщины манипулировали двухмерными марионетками и всеми теневыми декорациями, приводя их в движение с помощью тонких палочек. Водопады и огонь изображались с помощью полосок темной бумаги и мехов, гнавших воздух, чтобы полоски развевались. Актеры рассказывали на разные голоса древние предания о королях и королевах, героях и негодяях, верности и предательстве, любви и ненависти.
Объявили перерыв. ДеВар заглянул за экран, чтобы убедиться, что два стражника, которых он поместил туда, не уснули. Они бодрствовали. Актеры театра поначалу возражали, но ДеВар настоял, и стражники остались за экраном. УрЛейн сидел в центре небольшого зала, представляя собой идеальную неподвижную цель для того, кто проберется за экран с арбалетом в руках. УрЛейн, Перрунд и все, кто знал о двух стражниках, решили, что ДеВар опять слишком уж скрупулезно отнесся к своим обязанностям, но он не мог спокойно смотреть представление, пока не посадил за экраном своих доверенных людей. Он поставил стражников и у ставень, приказав немедленно открыть их, если погаснет фонарь за сценой.
И только приняв эти меры предосторожности, он смог немного успокоиться и смотреть представление (сев за спиной УрЛейна), а когда Латтенс перебрался через спинку переднего сиденья и расположился у него на коленях, требуя новых подробностей о Богатилии, он уже успел расслабиться и с радостью выполнил просьбу мальчика. Перрунд, сидевшая через одно кресло от УрЛейна, повернулась, чтобы сделать замечание о математиках. Она весело и снисходительно смотрела на ДеВара и Латтенса.
