Ликвидатор (Части 1-2)

      "Втома напада¤..."
      Проснувшись, я обнаружил рядом на табуретке блок "Честерфилда" и клочок бумаги, на котором Ходырев крупно написал:
      "БЕРЕГИ ЗДОРОВЬЕ!"
      5 августа 1986 г.
      С. Ораное, ХХ бригада химзащиты
      "...Для вручения высокой награды в бригаду прибыла делегация ЦК Компартии Украины. Воины-химики торжественно поклялись, что будут с честью нести знамя Родины, продолжая своим каждодневным ударным трудом вносить весомую лепту в ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Торжественным маршем прошли по плацу колонны батальонов химразведки, спецобработки и других подразделений бригады, многие из которых сразу же отправились на выполнение правительственного задания на ЧАЭС..."
      Из газеты "За нашу Советскую Родину", август 1986 г.
      - Добрейшее утро, сэр, - я церемонно отвешиваю поклон.
      - Как почивали, сэр? - отвечает Андрей, он же Дрюня, галантно повязывая вафельное полотенце на шее. Вместо сапог он обут в кеды; бушлат накинут прямо на голый торс. Его глаза за толстыми затемненными линзами очков едва расклеены - достает открывшаяся язва желудка и бессонница.
      - Спасибо, сэр, нехило. Дворецкий, скотина эдакая, повечеру опять надрался и забыл выгулять собак...
      Мы чинно направляемся к умывальнику.
      Человека, не искушенного в армейском быту, в лагерной действительности всегда поражает обилие зеленого цвета всех оттенков - палатки, деловито снующие войсковые, одетые в полевую форму, техника, плюс к этому лес на заднем плане, трава...
      Умывальник сподоблен без премудростей. К цистерне, снятой с АРСа, приделаны трубы-отводы с кранами над деревянными лоханками-стоками. По шестнадцать штук с каждой стороны. По энному количеству умывающихся душ на каженный, извините, сосок. Типичный армейский бытовой уклад. От стоячих луж под стоками пахнет смесью туалетного мыла и зубной пасты - запах, глубоко укоренившийся в памяти еще со времен пионер-лагерей. Скоро линейка, доклады старшему пионервожатому... Скептицизм ест глаза вместе с хлоркой. Медики здесь явно перестраховываются, опасаясь инфекций.
      Я бреюсь, с сожалением обозревая в кусочке зеркала, закрепленного в опорном стобе, вздувшиеся струпья солнечных ожогов на ушах. Не лучше обстоит дело и с шеей.
      Идет пятый день моего Чернобыля.
      Мысль о моей гражданской жизни, институт, химия не вызывают ничего, кроме тупого недоумения. Я стараюсь пореже смотреть на маленькую фотографию Лоры, спрятанную в кошельке. Слишком много эмоций связано с этим фото.
      Армейское искусство нивелирования индивидуальностей берет свое. Я вновь постиг секрет мастерства подшивания свежего подворотничка, а также лытания (укрывания) от начальства и отдания чести в движении. Я легко вспомнил традиционные армейские шутки-прибаутки типа: "Вы в карауле или кто? Вы часовой или где?", "Эй, вы трое, идите оба сюда, я тебе говорю!", и так далее. Вся эта нехитрая армейская лавочка для запасников-переростков все больше напоминала мне послевузовские сборы, для которых у каждого из нас, носителей синего диплома, "есть в сердце уголок".
      Я тщательно намыливаю щеки во второй раз.
      Дрюня теряет терпение.
      - Я пошел есть. Сегодня праздник у девчат, сегодня будут сырки.
      - Угум, - отвечаю я. - Надеюсь, имеются в виду не завонявшиеся носки. Надкуси парочку для меня, а то снова не достанется...
      Черт с ними, с сырками. Мне спешить некуда.
      По непонятным причинам, отцы-командиры держат меня на приколе. На станцию не отправляют, но зато уже дважды за четыре дня сделали меня дежурным по батальону. Совершенно дурацкая и кабальная миссия, как единогласно порешили мы с Дрюней и лейтенантом Серегой Ивановым, помначштаба разведбата. Дискуссия имела место вчера вечером все в той же штабной палатке, Серегиной вотчине.
      - В общем, так, - пояснял тезка-Иванов, - разведроты своих офицеров посылать на станцию не будут. Им и так не хватает народу на разведку. Ни водителей, ни командиров экипажа, свежих, с замены, не было почти неделю. Те, у кого доза выбрана или близка к выборке, ехать не могут. Остаются такие, как ты и Игорь, пришей-пристебайщики из придаточных взводов, а вас не так много, человека четыре-пять... Минус Игорь, завязан на прачечной. Из всех оставшихся ты - свежачок. Вот и прикинь, по идее тебя уже должны были запрячь по самые... сам знаешь. Твое время на подходе, пошлют, никуда не денешься...
      Я согласен.
      Но торчать в бригаде невмоготу. Первая ходка вспоминается уже почти как нечто киношное, случившееся не со мной. Напряжение, риск, азарт, явственно ощущаемые на станции, здесь, в бригаде, неосязаемы. Зато вполне реальны построения, прохождения с песней, суматошные приготовления к приезду высокой правительственной делегации - покраска всего, что красится, помывка всего, что моется... Если посмотреть со стороны, то жизнь в бригаде кипит. Только характер этого кипения явно наносной, неестественный, как и все, что связано в моем воображении со сборами для "партизан" - надо нас чем-то подгрузить, чтобы без дела не сидели.
      Вчера после утреннего построения бригаду гоняли по плацу три раза. Подготовка к прохождению торжественным маршем пред светлыми очами делегации. Ходили мы неважно. Нас погнали бы, наверное, еще и еще, но какому-то бедолаге из 1-го батальона спецобработки стало плохо на щедром утреннем солнце, и он хлопнулся в обморок, аккуратно раскроив при этом подбородок об асфальт...
      Палатки разведбата разбиты ближе всех к трассе. Это сделано с умыслом, поскольку из автопарка чаще других выезжает наша техника - разведброники и борты на станцию. Ответвление, ведущее с трассы в бригаду, разделяет разведбат и штаб бригады. Из штаба через наш батальон без конца курсируют "чины", поскольку за нами находится офицерская столовая и четыре офицерских же туалета на, пардон, одно отхожее место.
      История с постройкой индивидуальных гальюнов в бригаде имела определенные социальные последствия. Я позволю себе слегка развить эту тему.
      Публичность отправления естественных потребностей всегда была одним из наиболее мощных рычагов уничтожения человеческой индивидуальности в нашей родной армии.
      Я перечитал это и подумал, что написал с вывертом, но главное, правильно. В самом деле, если ты такая цаца, что стесняешься при своем же товарище погадить, почти что на брудершафт, как же тебе с ним в разведку идти?! Вот и строили - и сейчас, наверное, строят - сортиры на 10, 20, а то и 50 посадочных мест. В лучшем случае с перегородками. В худшем, как в бригаде - просто с прорубленными "очками". Эти самые отверстия во избежание распространения заразы истово посыпались хлорной известью, что автоматически сводило концентрацию кислорода к полуобморочному уровню. Поэтому в туалете особо не задерживались, разве что была, извините, особая нужда. В довершение ко всему под крышей вдоль прохода были привешены лампочки ватт этак в двести. Очень радостное мерприятие после заката солнца получалось. Люди мнимые, с определенными комплексами, да и просто стеснительные испытывали характерный шок. В один прекрасный день начальство, по-видимому, застеснялось, и приказало выстроить для себя отдельные кабинки. К ним сразу же потянулась муравьиная цепочка штабных, к неописуемой досаде наших разведбатовцев, поскольку конца этим культпоходам не было... В батальоне еще до меня был выработан своего рода "флотский шик" - пренебрежение к форме, своеобразный немой протест против закоснелости начальства, не желающего считаться со спецификой нашей жизни и работы и упрямо старающегося загнать нас в рамки рутинных войсковых сборов. Мой начальник Игорь, например, пользуясь тем, что он ежедневно вывозил команду на прачечную, по приезду со станции ходил по батальону в белом костюме, шапочке и бахилах оператора машзала. Разведка, та вообще старалась по возвращению с задания сразу же сбросить форму. Часто можно было видеть на офицерах странное сочетание армейских брюк и домашних тапочек без задников, или футболки "Сочи-85" с белыми штанами оператора. На то она и разведка, чтобы манкировать правилами...
      Лафа закончилась после разрезания красной ленточки на новых гальюнах. Частые хождения посторонних начальников через наш батальон привели к неминуемому итогу. Какому-то чину из штаба, может быть, даже самому комбригу, не приглянулись тапочки на ногах торопливо козырнувшего ему разведчика. Разнос был спорым.
      На вечерней летучке комбат, с багровым от злости лицом, прогудел:
      - Шоб ни одного заср...ца без формы снаружи палаток я не видел! Не армия, а пансионат, туда вас растуда... Б...дей скоро водить станут!
      Мы переглянулись. Кто-то тихо скзал:
      - Было бы клево...
      ...Торжественный день вручения бригаде Почетного Знамени ЦК КПУ приближался с неумолимостью тайфуна. Как всегда в таких ситуациях, начальство серьезно дрейфило, и старалось всеми способами успокоить себя, раздавая полубезумные наряды и задания по наведению порядка. Те, кто ходил в разведку или на станцию, естественно, от этого дурдома освобождались. Доставалось тем, кто "сидел". Например, мне. После завтрака я с двумя солдатами был занаряжен нарезать дерн в лесу и накрывать им "периметр палаток", как выразился комбат. Логика в этом была, поскольку пыль бесперестанно кочевала по территории бригады, не улучшая радиационного фона. Хотя начальство, отдавшее приказ, наверняка руководствовалось соображениями эстетики, а не радиационной защиты.
      Пока бойцы неспешно дефилировали с носилками туда-обратно, я резал лопатой жирный дерн на опушке леса и уныло упражнялся в математике. Среднепринятый фон в расположении бригады - 30 миллирентген в час. Это учитывается при вычислении общенакопленной дозы для каждого из нас. Значит, для того, чтобы набрать положенные 25 рентген, сидючи в бригаде, мне потребуется (за вычетом 1,75 рентген, начисленных в первую ходку) ровно 775 дней...
      Я сбросил куртку, оставшись в майке. Даже в тени деревьев жара не дает покоя. Дрюня авторитетно заявил, что за последние три недели в 30-километровой зоне не упало ни капли дождя: Госгидромет распыляет с самолетов раствор иодида серебра, предотвращая формирование дождевых облаков. Звучит красиво, но я все-таки сомневаюсь в эффективности. Реалии же остаются реалиями. Сильные проливные дожди могут привести к резкому подъему уровня подпочвенных вод, которые в Полесье и без того очень близки к поверхности. Как следствие, радионуклиды, осевшие на почве и смытые дождями, могут прорваться в Припять и Днепр, а там и в Черное море...
      Мои носильщики принесли бутылку минеральной воды. Теплая, соленющая "Миргородская" все же кое-как утоляет жажду. Обед не за горами. Я ловлю себя на том, что мыслю категориями отбывающего срок: "А в зоне сейчас ужин, макароны дают!"... Тошно.
      Видя мое настроение, бойцы тоже не рвут пупы. Мы проковырялись до обеда, не спеша поели. В таком же вялом темпе продолжили после обеда и, к моему удивлению, закончили отбортовку до пяти вечера - у меня была еще масса времени до ужина, и я пошел в автолавку.
      Приезд автолавки был одним из немногих развлечений, доступных брату-партизану в те дни. Ассортимент вещей и продуктов в ней не поддавался нормальной логике и уже поэтому заслуживал досконального изучения. Напрашивались аналогии с коробейниками, а также с европейцами в процессе оживленного натурального обмена с папуасами. Наверное, какой-то высокий военторговский начальник сжалился над нами, присылая дефицитный даже на гражданке товар: халву и соки, конфеты и китайские фонарики (последние были очень в ходу, поскольку свет после захода солнца периодически отрубался, и тогда в бригаде властвовала чернильная темнота), импортные лезвия и сигареты - последние были особенно востребованы, поскольку к нам попадали практически все болгарские, включая БТ, и даже "Честерфилд", подаренный мне Сашей. "Пепси-кола" тоже привозилась, но в ограниченных количествах, и ее разбирали в момент.
      Прикупив батареек к фонарику, я иду ужинать.
      По пути с легким флером грусти обозреваю РАСТ за колючкой автопарка, покоящийся на спущенных шинах. Наивно было предполагать, что кто-то будет использовать принципы и технику расчета доз прямого ядерного удара для прогнозирования радиационных полей, образованных выпадением радиоактивных осадков после взрыва станции. Пятнистость и полосатость - две функции, присущие этим полям. "Як та пантэра", говорили на ЧАЭС.
      Ужин был украшен дискуссией о том, светятся ли ночью сильно радиоактивные куски ТВЭЛов на крыше третьего реактора или нет. Мнения разделились, и отсутствие мяса в меню ужина отошло на задний план. Дрюня, приехав с маршрута, рассказал, что на Янове, железнодорожной станции, на запасных путях стоит самый обычный с виду грузовой вагон. На его стенке есть пятно размером с два-три квадратных метра, которое стабильно "светит" 50 рентген в час, хоть дозиметры на нем поверяй...
      Мы успели перекурить до вечерней оперативки, на которой комбат обыденным голосом сообщил, что завтра я с командой в десять человек еду на "объект Пикалова".
      Звучало таинственно и грозно.
      Я уснул под слаженный храп РАСТовцев, которых я пока не успел толком узнать; они ежедневно упирались на санпропускнике ЧАЭС, приезжая уже в потемках, к самому ужину. Игорь сказал, что большинство из них - донбасские шахтеры. Судя по храпу, шахтари обладали легкими солидного объема.
      6 августа 1986 г.
      ЧАЭС, 2-я ходка
      "...Работы по очистке территории проводили круглосуточно сменными экипажами общей численностью до 6 тыс. человек... В целях снижения уровня радиоактивного загрязнения почвы был осуществлен сбор фрагментов ядерного топлива... ...а на территории промплощадки - снятие слоя загрязненного грунта, засыпка территории щебнем и ее бетонирование. ...Толщина покрытия составляла в отдельных местах до 8 м. Территория, вплотную прилегающая к 4-му энергоблоку, была засыпана щебнем, песком, сухой бетонной смесью, были также выставлены объемные опалубочные блоки... По состоянию на 10 августа 1986г. было ...вывезено 25 тыс.куб.м грунта, территория площадью 187 тыс.кв.м покрыта железобетонными плитами."
      Из официального сайта, посвященного закрытию ЧАЭС
      ...За высокими, толстыми стеклами "отсидки" видна серая бетонная стена "тройки", третьего энергоблока. Рядом с ней, местами совсем вплотную, навороченные бульдозерами кучи грунта, вперемежку с кусками бетона, пронизанного арматурой, и прочим мусором. Сюда сгребали срезанную с территории промплощадки землю и все, что на ней находилось, включая куски разрушенного корпуса взорвавшегося реактора и части его "начинки".
      Объект Пикалова.
      От отсидки до ИМРа на гусеничном ходу, с ковшовым экскаватором вместо танковой башни, - около ста метров по прямой. ИМР заглушен. Водителя нет. Агрегат тускло поблескивает на солнце синими освинцованными оконцами. Рядом с ним на земле - несколько хаотически разбросанных металлических контейнеров, наподобие обычного мусорного бака, с крышкой на петлях. Их сбросил КамАЗ-самосвал. Мы пришли в отсидку около часа назад - какой-то маленький подсобный цех, их было предостаточно на территории промплощадки, и в период активной работы по очистке и дезактивации территории они были очень кстати.
      Задача нашей команды, как пояснил капитан-сапер, работающий с ИМР и забравший нас с развода, - подготовить контейнеры к вывозу:
      1. Пробежать от отсидки до места погрузки, выставить контейнер вертикально под погрузку и откинуть крышку. 2. Отсидеться, пока экскаватор наполнит контейнер грунтом. 3. Вернуться, закрыть крышку и зафиксировать ее куском проволоки, чтобы не откидывалась при транспортировке. 4. Если грунт мешает закрыть контейнер - счистить излишек лопатой. 5. Когда наполнятся все контейнеры, саперы подгонят автокран и машину для погрузки, надо будет поработать стропальщиками, обычное "вира-майна". Водители ИМР также будут работать посменно, но поскольку броня существенно ослабляет фон, их смена будет в несколько раз длиннее.
      Он все так и перечислял - первое, второе, третье... Просто.
      При условии, что ты работаешь с обычной землей, а не с высокорадиоактивными отходами.
      До начала работы дозер прошелся по кучам, обмерял фон на шести точках от десяти до пятнадцати рентген в час. Разрешенная разовая доза - два рентгена. По максимуму, можно работать не больше восьми минут на нос, посчитал я, но потом сделал поправку на остальное время пребывания на станции - отход, помывку, отъезд, во время которых доза прибавляется - и загрубил до пяти минут.
      Нас одиннадцать человек. Значит, общее время работы - около часу. Работаем.
      Прибежал водитель ИМРа, пулей влетел через верхний люк в машину, захлопнул крышку. Заурчал мотор.
      Я послал первого бойца, сделав засечку времени. Он сноровисто поставил контейнер, отбросил крышку, посигналил водителю рукой - можно грузить.
      Подготовка контейнера заняла всего лишь сорок секунд. Боец вернулся, тяжело дыша от возбуждения. Поразительно, как много пота выделяет человек под влиянием страха. Его пропитка темнела пятнами пота под руками, на спине, груди... Тем не менее, сдернув лепесток, он не смог сдержать улыбки:
      - Х..ня война, можно работать!
      Это сразу сняло напряжение.
      Грунт представляет собой смесь красноватой глины и песка. Строительный мусор - обломки бетонных плит, битый кирпич, шифер, трубы - мешает ИМРу работать быстрее, его ковш-захват не справляется с большими кусками, иногда роняя их обратно на землю. Но сапер-водитель работает классно, моментами виртуозно. Хуже приходится нам, потому что временами мусор торчит из контейнера, мешая накинуть крышку. Тогда приходится хватать его руками, "защищенными" обычными строительными рукавицами, и вытаскивать обратно, откидывая в сторону. Эти негабариты будут позднее вывозить на бортах.
      Когда все контейнеры, около дюжины, были заполнены, саперы подогнали автокран и КамАЗ. Водитель ИМР пошел сменяться, а нам теперь нужно цеплять контейнеры за приваренные проушины с тем, чтобы крановщик мог перенести их на борт. Затем вскарабкаться на борт и отцепить тали от контейнера. Опять же, звучит примитивно просто, но надо было видеть, с какой предельной концентрацией работали люди. Опасность неосязаема, это здорово бьет по нервам.
      ...Смена идет к концу, народ втянулся и успокоился. Мы затарили уже два борта по десятку контейнеров, и команда предвкушает скорый шабаш. Меня немного тревожит то, что наша подмена не появляется - на погрузку пошел мой пред-предпоследний боец, что отмеряло около десяти минут до конца нашей смены, а от АБК-2 в сторону нашей отсидки никто не спешил.
      Наблюдая за работой команды, я думал, что страх перед радиацией, перед облучением в наших условиях вызван не только самой возможностью облучения, но в большей степени неизвестностью - откуда, сколько, как долго? Физик-ядерщик, к примеру, знает, что кусок урана представляет существенную угрозу для его здоровья, но вместе с тем он прекрасно осведомлен о пределах этой угрозы, равно как и о том, как от нее защищаться. Мой боец ковыряется в контейнере с мусором, который "светит" десять-пятнадцать ренгтен, и через минуту вытаскивает оттуда почти голой рукой кусок ТВЭЛа - о котором, он, кстати, не знает ни хрена, в том числе откуда этот ТВЭЛ тут взялся и сколько он излучает - и может задержать его в руке несколько секунд, совсем не понимая, что его смерть - в этом куске. В то же время он трясется от страха, вытягивая из мусора какую-нибудь безобидную железяку, считая, что уж она-то светит будь здоров...
      Я закуриваю "Честерфилд". Странное ощущение. Привкус у сигарет на повышенном фоне другой. Наверное, виной тому наличие больших доз адреналина в организме. Не уверен, что это так, но другого объяснения у меня нет. Кроме того, я уже начал привыкать к легкому, едва ощутимому, щекотанию в легких, стоило лишь провести несколько секунд на фоне меньше рентгена в час. Такое ощущение, будто кто-то слегка дотрагивается к альвеолам птичьим пером. Я замечал такое раньше, во время прохождения флюорографии. Еще в первую ходку я усвоил, что малые поля -1-2 р/ч - сильно обостряют реакцию глаз на яркий свет. Я говорил об этом с мужиками из батальона за ужином, никто из них ничего подобного не испытывает. Но мне врать не к чему, что есть - то есть. Ходячий дозиметр, сказал Дрюня. Лестно и как-то не по себе.
      ИМР, замерший возле стены "тройки", выглядит игрушечным - огромное здание, объединяющее 3 и 4 блоки, грозно нависает над объектом Пикалова безоконными слепыми стенами. Размеры свороченных под здание гор грунта впечатляют. Кажется, что кто-то огромный вдавил оба энергоблока в землю, выдавив при этом грунт, словно пасту из гигантского тюбика.
      Высоко над четверкой висит грузовик МИ-26, поливая разрушенный реактор дезраствором из огромного бака на конце трала. Свистящий звук восьми лопастей, рассекающих воздух, слышен даже сквозь стекло отсидки. Полив производится ежедневно, но говорят, что толк от этого невелик - картина радиационных полей вокруг четверки, и особенно в непосредственной близости от него, сильно варьируется, временами совершенно непредсказуемо, даже в течение дня. Реактор "газит" микровыбросами, по нескольку раз в сутки, потому что ядерная реакция внутри него - даже под тоннами свинца, доломита, бора и песка - все равно продолжается и будет продолжаться еще много лет... Придумали было использовать звуковое оповещение - если общий фон на промплощадке прыгает вверх, подавать сирену ГО в моменты очередного микровыброса, но потом отказались от этой затеи. Нечего панику сеять, людей зря от работы отвлекать.
      По дороге на станцию я впервые увидел, как работает японский канавокопатель, по-моему, "Комацу". На коротком, бульдожьего вида, гусеничном тягаче укреплена мощная телескопическая "рука" с петлевой лентой на конце, унизанной небольшими ковшами, на манер роторного экскаватора. "Рука" раскладывается на впечатляющую длину, вернее, глубину, до 30 метров, как осведомленно заявил мой водитель, когда мы притормозили, чтобы понаблюдать за чудом западной техники. УС-605 спешит окольцевать всю станцию по периметру на такую глубину с тем, чтобы соорудить в грунте водонепроницаемую стену до начала осенних ливней. Тогда шансы прорыва зараженных стоков в подпочвенные воды будут сведены к минимуму. А пока Госгидромет исправно держал территорию 30-километровой зоны в сухости, рассеивая облака распыленным иодидом серебра.
      ...Мой последний "командо" вернулся. Подмены нет. Я отправляю своих на АБК, договорившись, что мы выедем в бригаду через час. Сбор - у главного корпуса. Обычно после смены дозер должен сдать схему фонов на рабочем месте в Опергруппу на станции, но сегодня я решаю сделать это сам. О бункере в подвале главного корпуса, где находилась в то время Опергруппа, рассказывали странные вещи. Хочу увидеть сам.
      Я проскакиваю до саперной отсидки на одном дыхании - надо сказать им, что мы пошабашили. Капитан меланхолично заявляет: пофиг, он тоже не будет передерживать своих; нет грузчиков в поддержку, ну и не надо, они сворачиваются. Проблема решается просто. В последний момент, как в кино, появляется обильно вспотевший прапор и говорит, что его команда прибыла для работы на объекте Пикалова. Они опоздали из-за поломки машины по дороге на станцию. Саперы раздосадованно галдят, они явно не прочь завязать на сегодня, но делать нечего...
      Помывка в АБК-2 приносит мне минутное облегчение, поскольку на выходе из корпуса солнце исправно принимается за прогрев моего распаренного душем тела. Путь назад, в главный корпус, узнаваем по главным ориентирам - трубе, гребням второго и первого блоков. Не скажу, что я уже освоился, но неприятное чувство психологического прессинга, испытанное в первую ходку, сегодня существенно слабее. Я выхватываю из традиционно-заводского пейзажа новые, незамеченные раньше, детали. Колет глаза обилие хлама, от непонятно откуда взявшихся деревянных помидорных ящиков до заброшенных машин - в том, что они брошены, и давно, сомневаться не приходится, они все "разуты". Часть дороги устлана железобетонными плитами, уложенными неровно, в спешке. Тем не менее швы между ними тщательно заделаны раствором. Ближе к главному корпусу плит становится больше, они покрывают почти всю площадку за главным корпусом, внутри станции.
      Навстречу спешит мужик, по виду явный "науковец", с лепестком, комически прилепленным поверх густейшей лопатообразной бороды. Респиратор едва прикрывает нос и рот, и борода, по всей видимости, выполняет роль дополнительного фильтра... Бородач, тем не менее, пребывает в хорошем расположении духа, тихо мурлыкая "ВсJ могут короли". В ответ на мой взгляд он вызывающе стаскивает лепесток на подбородок, обнажив шайтанскую свою бороду, покрытую белыми нитями фильтрационного материала, и закуривает на ходу. Я успеваю разглядеть на пластике пропуска название Курчатовского института. Понятно, откуда ухарство, эти с чертом в обнимку спят...
      На центральной площади полно запаркованных машин всех видов, от легковушек до БРДМов. Смотрю на часы. У меня еще минут двадцать-двадцать пять до отъезда, надо поторопиться - не хотелось бы, чтобы из-за меня мужики парились на солнце в ожидании.
      Вход в подвал ничем не примечателен. Спускаюсь ниже, прохожу через пару выкрашенных суриком металлических дверей, типичных для бомбоубежищ шестидесятых. В нашем институте такое и сейчас содержится в полном боевом, Областной штаб ГО и все прочее... Тускло светят лампочки в тяжелых проволочных плафонах, тенями вдоль стен скользят люди, голоса приглушены, слышатся словно сквозь вату. После очередной пары задраиваемых дверей вхожу в большую комнату, размеры которой оценить трудно из-за полумрака. В нос резко бьет запах пота, перемешанный с чем-то химическим - дезраствор? Формалин? Где-то рядом шумит вентиляция-приточка. Очень влажно, циркуляция воздуха почти не ощущается, мешают деревянные двухэтажные нары в несколько рядов. На них спят люди; я знаю, ребята говорили мне об этом - здесь расквартированы наиболее востребуемые кадры УС-605, крановщики, экскаваторщики, сварщики, те, кто всегда нарасхват, те, кто уже (по образному выражению Игоря) самостоятельно светится по ночам от постоянного переоблучения, поэтому им свет не нужен... Наверное, где-то здесь был и тот сварщик, которого я видел в первый выезд.
      Отдельные нары завешены простынями. Под края у многих подоткнуты сохнущие портянки, белье. Негромко жужжит электробритва. Мужик с неправдоподобно белым, упырьего вида лицом, сидит на нижних нарах, монотонно раскачиваясь вправо-влево. Увидев меня, он прекращает качаться и извиняющимся тоном говорит:
      - Сон потерял, разницу между днем и ночью уже не определяю, живу только от смены к смене. Число какое сегодня?
      - Шестое августа, - я протягиваю ему сигареты. Он тут же жадно закуривает, не скрываясь:
      - По барабану... Все тут шмалят. Все равно воздух тут поганый, я вот нюх почти потерял, хлорка или что там они пользуют для дезинфекции...
      Он моргает слезящимися глазами. Я спрашиваю:
      - У тебя сколько в сумме?
      - По бумагам, - с сарказмом говорит он, - около двадцати.
      - Значит, еще пять, и все? - уточняю я.
      - Слышь, ты давай, мужик, двигай, куда пришел... - Внезапно озляется упырь. И уже в догонку слышу: - Для нас ваши лимиты не писаны, нас держат, как рабов...
      Не знаю, врал ли он или нет. В бригаде говорят, что эти сменяются редко...
      После пары поворотов между нарами прохожу еще один тамбур. Свет становится ярче. На очередной двери - надпись "Группа дозконтроля", и ниже от руки на листе писчей бумаги: "Входи, садись, пей чай, заткнись!".
      Два стола с разложенными картами. Карты и эскизы на стенах пестрят карандашными отметками, многократно стиравшимися и переписанными поверху. У одного из столов сидят двое гражданских. Сильная настольная лампа выхватывает круг на карте, на которой они сосредоточенно выводят что-то карандашами. У другого стола седой подполковник в сером комбинезоне с шеей, обмотанной бинтом, склонился над телефоном. Я нерешительно останавливаюсь в дверях.
      - Ты когда п..деть перестанешь, Варфоломеев, - обыденно-скучно говорит "подпол", глядя на меня цепкими серыми глазами. - Вчера сколько было? Сто пятьдесят? А позавчера? Тоже сто пятьдесят? Так откуда у тебя, твою дивизию, сегодня триста получилось? Что значит на колесах натаскали? Кто в твой медвежий угол поедет?
      Он кивает мне головой на стул в углу. Я скромно присаживаюсь на край. Интересно...
      - В общем, так. Я заказываю тебе на завтра команды в две смены из расчета сто пятьдесят миллирентген, а не триста, потому что если завтра фон упадет, то народу делать будет не хрен, только хватать лишнюю дозу... Дальше. У тебя есть еще одна точка со стационарным радиометром на стыке с Назаренко, так ты скажи своему дозиметристу, чтобы не филонил, он знает, что я имею в виду - от него второй день по этой точке нет данных, понял? С меня требуют ежедневную сводку по всем двадцати восьми приборам, ты мне эти данные вынь да положь, ясно? Отбой!
      Он берет карандаш и помечает что-то на карте, разостланной на столе; ее углы придавлены обычными поллитровыми банками с каким-то черным порошком, в котором я с изумлением узнаю... Полимерный адсорбент!
      Моя кафедра работала с одним ящичным предприятием в течение нескольких лет, совершенствуя и переусовершенствуя эти адсорбенты под разные химические нужды - я прекрасно знал, как выглядят такие полимерные носители...
      Подпол говорит, кивая на банки:
      - Вот, медики приволокли, говорят, будет выводить радионуклиды. По столовой ложке в день, и будет вытаскивать и стронций, и технеций. Дерни ложку, лейтенант! Наши его водкой запивают, а то на сухую он, гад, в горло не лезет...
      Я отзываюсь:
      - Алкоголь не поможет, сделает только хуже...
      - Ты откуда взялся, грамотный такой? - Он щурится.
      - Я знаю, как работает эта штука, товарищ подполковник, ну, по крайней мере, теоретически... Я химик... В общем, запивать надо водой, и принимать натощак, чтобы был максимальный доступ к стенкам желудка и кишечника... Последнее - уже чистый импровиз, но по крайней мере, логичный.
      - Водку пьешь? - Подозрительно смотрит подпол. Чуть было не вырвалось киношное: "Да кто же ее, проклятую, не пьет?!" - но ответилось индифферентно:
      - По обстоятельствам...