Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Идеальная жена (№3) - Любовная соната

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Бэлоу Мэри / Любовная соната - Чтение (стр. 6)
Автор: Бэлоу Мэри
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Идеальная жена

 

 


– Это – царство моей матери, – сказал он, – ее радость и гордость.

– А у тебя не осталось родных? – спросила Присцилла. – Она давно умерла, Джеральд?

Она отпустила его руку, чтобы бережно обхватить обеими руками нежно-розовый бутон и вдохнуть его благоухание.

– Она умерла, когда мне было тринадцать, – ответил он. – Но когда она умерла, я обнаружил, что она была жива все те последние годы, когда я считал ее умершей.

Присцилла посмотрела на него подозрительно.

– Она оставила нас с отцом, и он сказал мне, что она умерла, – пояснил Джеральд. – В тот момент мне было восемь лет. Присс, какая мать бросит своего сына в столь раннем возрасте? Я-то, глупец, думал, что она меня любит. А потом, когда мне было тринадцать, он сообщил мне, что ее везут домой хоронить, и мы оба лицемерно надели траур – спустя пять лет после того, как я по-детски глубоко пережил ее потерю! А оказалось, что все это время она жила у своих сестер.

– Мне очень жаль, – тихо сказала Присс.

– Почему? – Он бросил на нее холодный взгляд. – Разве ты виновата в том, что случилось?

Она покачала головой.

– И ты был единственным ребенком? – спросила она.

– Я был, если можно так сказать, единственным, кому удалось выжить. Насколько я понял, у нее было пугающее количество выкидышей и мертворожденных детей. Что-то около шести до меня и четырех после меня, хотя я могу и ошибиться в цифрах.

Она прикрыла глаза.

– Ох, бедная леди!

Он пожал плечами:

– Из-за этого ей легче было отречься от своих обязанностей. Кроме меня, никто из детей не выжил. Возможно, она бы осталась, если бы у нее на руках был младенец. Одни неудачные роды были всего примерно за полгода до ее первой так называемой смерти. – Он улыбнулся, сорвал розу и вплел цветок ей в волосы. – Казалось бы, она должна была любить единственного выжившего ребенка, правда?

– Ох, Джеральд! – Присцилла прикоснулась кот-вороту его сюртука. – А ты уверен, что она тебя не любила? Разве восьмилетний ребенок способен понять все сложности мира взрослых, которые его окружают? Может быть, у нее не было выбора и она вынуждена была тебя оставить.

– Возможно, ты права, – ответил он, резко отворачиваясь и проходя под аркой.

Присцилла догнала его и молча пошла рядом. Он заложил руки за спину и не стал подавать ей руку, чтобы она смогла на него опираться.

– Ты мудрая, Присс, – сказал он спустя какое-то время. – Ты знаешь, как оградить себя от рождения детей, мертвых или живых. Когдатебе захочется уехать, ты сможешь это сделать с чистой совестью, так ведь? И при этом ты избавишь нескольких несчастных смертных от необходимости воображать, будто в мире существует такая вещь, как любовь.

– Джеральд! – прошептала Присс.

И она не смогла бы сказать, чем были вызваны слезы, с которыми ей пришлось бороться, – жестокостью его слов или состраданием к его душе, в которой с тринадцати лет поселилось безрадостное разочарование.

Он очень серьезно относился к своей роли землевладельца. Присцилла убедилась в этом в первые же дни после их приезда. Он почти каждое утро выезжал верхом, чтобы посетить своих арендаторов и работников, и порой возвращался только после ленча. И, хмуря лоб, он обсуждал их проблемы, тревоги и предложения со своим управляющим, а порой и с ней. Но обычно после нескольких минут такого разговора он себя прерывал.

– Мне не стоит утомлять тебя мужскими разговорами, Присс, – говорил он в таких случаях. – Тебе следует просить меня замолчать, когда я начинаю тебе докучать.

– Но мне нравится слушать о твоих людях, Джеральд, – возражала она, и порой он благодарно ей улыбался и продолжал свой рассказ.

Иногда ей мучительно хотелось сказать ему, что многие годы она помогала отцу управлять имением. Ей страстно хотелось говорить с ним, обсуждать разные вопросы, а не просто молча его выслушивать. Ей безумно хотелось отправиться с ним на утренние инспекции.

Однако она молчала. Ей не хотелось, чтобы Джеральд знал ее так, как она начала узнавать его. И конечно, не могло быть и речи о том, чтобы куда-то отправляться вместе, если при этом они встречались бы с другими людьми. Она была его содержанкой и жила с ним в его деревенском поместье без дуэньи. Она полагала, что в округе о ней уже идут пересуды и что его осуждают за столь неподобающий поступок. Привозить любовницу в фамильное поместье считалось дурным вкусом.

Он провел два дня в кабинете, разбираясь в бухгалтерских книгах поместья. При этом его брови постоянно были нахмурены.

– Хейзелвуд все объяснил мне этим утром, – сказал он Присцилле, когда она тихо вошла в кабинет после полудня и встала у него за плечом, глядя на аккуратные колонки цифр. – Но я никогда не умел понимать цифры. Мне еще предстоит с ними разобраться.

Он продолжал хмуро смотреть в гроссбух.

Присцилла просмотрела цифры через его плечо. Похоже, ему посчастливилось найти очень хорошего управляющего. Счета велись четко и очень тщательно. Уже через пять минут она прекрасно в них разобралась. Она смогла бы все объяснить Джеральду. Но она только легко прикоснулась к его голове, перебирая пальцами пряди волос, и ничего не сказала.

– Тебе не обязательно сидеть среди всего этого мужского хозяйства, – проговорил он спустя некоторое время, садясь прямее и обнимая ее за талию. – Почему бы тебе не надеть шляпку и не пойти посидеть в розовой беседке? Я тебя забросил?

– Если ты не возражаешь, – ответила она, с трудом справляясь с желанием наклониться и поцеловать его в лоб, – я принесу мою вышивку, Джеральд, и тихо посижу здесь с тобой. Можно?

Он повеселел.

– Твое прелестное личико будет вдохновлять меня, – сказал он. – Ты даже не представляешь, Присс, как тебе повезло, что ты женщина и можешь не тревожиться о подобных вещах.

– Знаю, – откликнулась она. – Я предоставлю тебе ломать голову, Джеральд.

У него ушло на это два дня, но в конце концов он смог проверить все дела, которые велись на его фермах за все время его отсутствия – с прошлого лета.

Присцилла узнала, что он ворочается и часто плохо спит. После самой Первой ночи он сказал, что ей стоит спать в его постели, чтобы избавить его от досадной необходимости перебираться с кровати на кровать. Она была не в восторге от такого порядка: при этом слишком подкреплялась иллюзия их близости, что могло грозить одиночеством в будущем. Однако этот приказ она выполнила без возражений.

Она привыкла просыпаться ночами, когда он начинал метаться и ворочаться рядом с ней или вовсе уходил из спальни. Один раз – уже занимался рассвет – она встала с кровати и, подойдя к окну, успела увидеть, как он галопом выезжает из конюшни. Часто, когда она просыпалась, он стоял обнаженный у окна и смотрел в темноту.

Иногда она оставляла его наедине с его мыслями, зная, как важна возможность побыть в одиночестве. Иногда она шла через комнату и вставала рядом с ним, шепча его имя или предоставляя ему самому либо принять ее успокаивающее присутствие, либо игнорировать ее, если он того пожелает.

Один раз он обхватил ее за плечи и привлек к себе.

– Тебе следует спать, Присс, – сказал он. – Я тебя разбудил?

– Я вполне довольна тем, что я здесь с тобой, – ответила она.

Он потерся щекой о кудряшки на ее макушке.

– Ты хорошая девочка.

Она молча стояла рядом, пока Джеральд не заговорил снова.

– Мне следовало его продать после смерти отца, – сказал он. – Было глупо его оставлять, правда ведь? Здесь все равно нет ничего, кроме призраков.

– Брукхерст? – переспросила она. – Ты собирался его продать?

– Нет, не собирался. Это-то и странно. Только сейчас мне пришло в голову, что мне стоило бы это сделать. Продать его. Продать все воспоминания, всех призраков. Пусть бы с ними жил кто-то другой.

– Разве ты его не любишь, Джеральд? – изумленно спросила Присс. – А мне казалось, что любишь!

Наступило долгое молчание.

– Понимаешь, я никогда ничего не мог сделать как надо, – проговорил он наконец. – Никогда. Наверное, отцу казалось, что судьба жестоко подшутила над ним, раз выжил именно я, когда было около десяти других возможностей. Один раз он сказал мне, что большинство мертвых младенцев были мальчиками. Его сыновьями. Моими братьями. – Он беззвучно пошевелил губами, словно пытался сказать что-то. – Но выжил именно я. Так Бог подшутил над моим отцом.

– Джеральд, – сказала Присцилла, – я уверена, что он тебя любил.

– Я никогда не был особенно сообразительным, знаешь ли, – признался он. – Мои гувернеры даже не надеялись научить меня читать и считать. Особенно цифры всегда были моими демонами. Ты этого не знаешь, Присс, но мне надо было выучить столько всего, что это приводило меня в ужас, и я почти не продвигался вперед.

– Но я ведь видела, как ты проверял счета поместья, – возразила она. – И ты с этим справился.

– Ты в этом не разбираешься, – ответил он, – и, наверное, мне не следовало бы тебе признаваться. Наверное, надо было бы, чтобы ты и дальше восхищалась моей ученостью. Но многие люди просто просмотрели бы эти книги и моментально во всем разобрались. А у меня ушло на это два дня.

– Джеральд! – сказала она, кладя голову ему на плечо.

– Отец поначалу приходил в страшную ярость, – сказал он. – Пока я не повзрослел. Тогда он понял, что это бесполезно, и стало еще хуже. Он смотрел на меня с открытым презрением. Присс, ты даже не представляешь, как я пытался ему угодить, как я мечтал и стремился ему угодить!

Она подняла руку и смахнула со своей щеки слезинку.

– В школе я еле справлялся, – сказал он. – Я бы не пошел в университет, если бы… Ну, случилось нечто такое, из-за чего я отчаянно захотел вырваться из дома. Я поехал в Оксфорд – и это было для меня катастрофой. Китайской грамотой, хоть я и не учил китайский язык.

– Джеральд, – возразила она, – это не имеет значения. Не знания делают человека человеком.

Он тихо засмеялся.

– А как он злился из-за моей одежды! Сейчас в этих вопросах я полагаюсь на своего портного и камердинера. Присс, я никогда не знаю, что надо надевать с чем. Я никогда не мог понять, почему важно, чтобы что-то сочеталось с чем-то еще или чтобы что-то было по самой последней моде. Помнишь, я ведь не знал, что твое платье вышло из моды, пока ты сама мне об этом не сказала. Оно славное. Это все, что я вижу.

Она уткнулась ему в шею.

– Мой отец был человеком образованным, культурным и обладал непогрешимым вкусом, – добавил он. – А ему достался такой сын, как я!

– Я уверена, что он все равно тебя любил, Джеральд.

– Единственное, что мне в жизни хорошо давалось, – это музыка, – признался он. – А я очень рано узнал, что это занятие для женщин и никоим образом не будет поощряться. От джентльмена ожидается, конечно, что он будет ценить хорошую музыку и иметь тонкий музыкальный вкус, но он ни в коем случае не должен быть исполнителем.

Она подняла голову.

– Ты играешь на каком-нибудь инструменте?

– На фортепиано, – со стыдом признался он.

– В гостиной стоит инструмент, – сказала она улыбаясь. Ей уже много дней мучительно хотелось поиграть, и она чуть было не поддалась соблазну, когда его не было дома. Однако она опасалась, как бы кто-то из слуг не сказал ему про то, что она играла, и тогда ей пришлось бы отвечать на слишком большое количество неприятных вопросов. – А ты когда-нибудь для меня сыграешь, Джеральд? Пожалуйста!

– Я давно не играл, – сказал он, – но, наверное, я мог бы что-нибудь тебе сыграть, Присс, если тебе хочется.

– Мне очень хочется, – заверила она.

Он посмотрел на нее в тусклом свете, падавшем из окна, и ладонью погладил ее обнаженную грудь.

– Я не жалею, что взял тебя с собой, – сказал он. – У тебя доброе сердце, Присс. Мне не следовало говорить тебе все это. Теперь ты поймешь, что я совершенно обычный человек со множеством недостатков. Из меня героя определенно не получится.

«Ты – мой герой», – хотелось ей сказать. Но таких слов ей нельзя было произносить. Она всего лишь его содержанка. Она попыталась найти подходящие слова.

– Ты человек, Джеральд, – сказала она. – Не более и не менее героический, чем любой другой, кого бы ты ни назвал. Ты всегда был добр ко мне, а мне важно только это. Та доброта, которую мы выказываем по отношению к другим людям, – это на самом деле единственное, что важно, разве нет?

– Тебе холодно, – отозвался он, снова притягивая ее к себе, – а ты даже не накинула халата, чтобы не замерзнуть. Пойдем, я слишком много разговариваю и мешаю тебе спать. Но ты не будешь против, если я еще какое-то время не дам тебе заснуть, Присс? Я тебя хочу.

– Ты же знаешь, что для меня всегда радость дать тебе покой.

– Не просто обязанность? – спросил он, укладывая ее на кровать.

Обхватив ее лицо ладонями, он большими пальцами погладил ее по щекам и только потом лег рядом.

– Для меня это радость, – повторила она, протягивая к нему руки и открывая ему свое тело, чтобы подарить ему сокровище своей любви… в котором он увидит только удовольствие и удовлетворение желания.

Джеральд лучше узнал Присс, когда они переехали в деревню, хотя был отнюдь не уверен в том, что ему хотелось это сделать. Мало-помалу она становилась для него личностью – человеком с такими глубинами характера, о каких он прежде даже не мог подозревать, и со способностями, о которых не знал.

Она почти не имела дела с прислугой, стараясь держаться от нее как можно дальше и даже не пытаясь вмешиваться в жизнь поместья. И тем не менее в ней ощущалось тихое достоинство, благородство, которое, похоже, завоевало уважение слуг в первые же дни после их приезда. Они относились к ней почтительно, хотя, конечно же, ни для кого в доме не было тайной, что ночами она делит с ним постель.

Она принимала как данность то, что он навещает своих соседей и ездит к ним по их приглашениям без нее. И в тех немногих случаях, когда к нему в дом являлись гости, она тихо удалялась к себе в комнату, где ее никто не увидел бы, – ему не приходилось говорить ей, чтобы она это сделала.

Именно после одного из таких визитов последовало крупное открытие, которое Джеральд сделал в отношении Присс. Он не знал, куда она ушла, и пришлось спросить об этом у домоправительницы. Та сообщила, что мисс Присси сидит в оранжерее. Он отправился туда ее искать.

Наверное, она не заметила, что гости уехали. Или, может быть, она просто не ожидала, что он пойдет ее искать. Как бы то ни было, она с изумлением подняла голову, услышав его шаги, и поспешно спрятала какую-то книгу под подушку соседнего кресла.

– Присс? – спросил он, хмурясь. – Ты читала?

– Что? – переспросила она. Однако покраснела. Он оказался слишком близко, чтобы неправильно истолковать увиденное. – Да, читала.

– Ты умеешь читать? – удивился он, извлекая спрятанную книгу и садясь рядом с ней.

– Мисс Блайд меня научила, – ответила она чуть прерывающимся голосом. – Это просто маленькая причуда, мне это нравится.

– «Хроники чумного года», – прочитал он позолоченные буквы на корешке томика.

– Это Даниэль Дефо, – сказала она. – Мне эта книга понравилась меньше, чем «Робинзон Крузо», хотя и ее стоит прочесть.

– Я читал ее в школе. Я имею в виду «Робинзона Крузо». Это ведь он оказался на необитаемом острове и жил там так долго?

– Да, – подтвердила Присс. – Это великолепная картина того, как человеческий дух способен победить почти любые трудности, даже одиночество и отчаяние. И как он способен создать порядок из хаоса и нечто терпимое и осмысленное из пустоты.

Джеральд нахмурился.

– А я помню, что нашел ее скучноватой, – сказал. он. – Там было слишком мало персонажей, хотя начиналось достаточно хорошо – с кораблекрушения и прочего.

– Да, – согласилась Присцилла, – думаю, ты прав относительно малочисленности персонажей, Джеральд, хотя Пятница – персонаж интересный.

– Кит научила тебя читать? – переспросил он.

– Да. – Она улыбнулась ему немного неуверенно.

– А сколько ты пробыла у нее, Присс?

– В целом почти полгода. А потом ты меня оттуда забрал.

– Полгода, – повторил он. – Похоже, ты была способной ученицей.

Она рассмеялась, но тут же прикусила губу.

– Но у меня почти не было других дел, – сказала она и покраснела.

Джеральд вернул ей книгу.

– Здесь в библиотеке много книг, – сказал он. – Мой отец их собирал. Ты можешь заходить туда, когда пожелаешь, Присс.

– Благодарю, – отозвалась она.

Он нашел ее там в какой-то из дней, когда возвратился позже обычного после долгого разговора с одним из самых своих многословных арендаторов. Присцилла сидела за столом и писала.

– Джеральд! – воскликнула она, пряча л исток под пресс-папье и выходя из-за стола. – Я не слышала, как ты вернулся. Наверное, ты подъехал к конюшне с другой стороны. У тебя выдалось очень долгое утро. Надеюсь, ты поел. Ты очень устал?

Он сжал ее пальцы и едва успел вовремя остановиться, чтобы не наклониться и не поцеловать ее в щеку.

– Ты и пишешь, Присс. Можно мне посмотреть?

– Ах, это пустяки! – поспешно проговорила она. – Просто каракули. Дневник.

– О, дневник! Тайны. Тогда я не буду допытываться.

– Можно, я принесу тебе что-нибудь поесть или выпить, Джеральд? – спросила она.

– Пойдем погуляем по саду, – позвал он. – Только тебе понадобится твоя шляпка, Присс. Сегодня жарко.

Джеральд играл ей на фортепиано вечером того дня, когда признался, что умеет играть. Он повел ее в гостиную, которой редко пользовался из-за ее слишком большого размера, и усадил рядом с собой на скамейку.

– Я давно не играл, – предупредил он ее, – да и раньше не мог бы выступать с концертами, Присс. Не жди слишком многого. Если бы я попробовал сыграть Баха или Моцарта, у меня все пальцы запутались бы. Я сыграю кое-какие народные песни. Может, ты какие-то из них узнаешь. Ты когда-нибудь слушала музыку, пока жила дома?

– Иногда, – ответила она.

Он стал играть «Робина Адера», а она сидела неподвижно, наблюдая за его пальцами и слушая. Он с удовольствием обнаружил, что не ошибся ни разу.

Прошлым летом он почти каждый день садился за инструмент, прогоняя призраков, бросая вызов презрению, с которым отец относился к этому женскому занятию, погружаясь в ту единственную форму прекрасного, которая заставляла пылать его душу.

Он заиграл «Барбару Эллен». Присцилла тихо подхватила мелодию.

– Ты ее знаешь? – спросил он. – Да.

Когда он заиграл мелодию сначала, она спела первый куплет, а потом перешла на второй. У нее оказалось мягкое и благозвучное сопрано. Печальная история обрела жизнь под его пальцами и с ее голосом. А потом они оба замолчали.

– Опять уроки Кит? – спросил он наконец.

– Я знаю эту песню, – сказала она. – Я слышала ее очень давно.

– Присс… – начал было он, но не стал продолжать.

Он заиграл короткий этюд Баха, с удивлением заметив, что его пальцы уже начали обретать прежнюю подвижность. По голосу Присс было заметно, что ее обучали петь.

Кем она была? Господи, кто же она? Но он не хотел этого знать, боялся… Ему хотелось, чтобы она оставалась Присс.

Он немного жалел о своем решении держать ее в своей постели каждую ночь. Но как он мог отправить ее обратно, не создав впечатления, будто она чем-то заслужила его неудовольствие? Ему ни за что не отыскать правильных слов.

Присс постепенно прогоняла одиночество и то чувство собственной неполноценности, которое преследовало его всю жизнь. Она была рядом, всегда рядом. Если он просыпался и не мог снова заснуть и начинал ворочаться и метаться, ища удобное положение, она была рядом и тихо спала подле него – воплощенные мягкость и тепло, которые его притягивали. И часто он придвигался к ней, клал голову ей на плечо или осторожно обнимал за талию – и внезапно обнаруживал, что ему покойно и снова хочется спать.

А если ему настолько не спалось, что он не мог больше лежать и вставал у окна, он знал, что она тихо спит совсем близко. Он знал, что, когда он утомится и будет снова готов заснуть, он сможет осторожно лечь и безмятежно согреться от ее тепла.

А в тех случаях, когда она просыпалась и вставала рядом с ним, ему удавалось облечь свои мысли в слова и иногда высказать ей вслух то, что не давало ему заснуть. И она прогоняла одиночество.

Но он жалел об этом. Потому что это была иллюзия, и в уголке разума у него постоянно жил страх, что одиночество, пустота и бессмысленность бытия нахлынут на него с еще большей силой, когда он в конце концов снова окажется один. А это обязательно произойдет, рано или поздно.

Она женщина. Мужчины не притворяются, что дарят любовь. Его отец никогда не притворялся. С отцом он хотя бы всегда знал, что к чему. Но женщины были большими обманщицами, они были очень опасны. Потому что существовали мужчины – такие доверчивые мужчины, как и он сам, – которые порой им верили.

Его мать тоже всегда была рядом, чтобы смягчить одиночество из-за того, что он оказался единственным ребенком, чтобы утешить его после суровых слов отца. Она всегда была рядом. Всегда. Пока ему не исполнилось восемь лет.

И Присс сейчас тоже всегда рядом. Когда бы она ему ни понадобилась, она была рядом с ним. И было так легко впасть в роковое заблуждение и поверить, что она всегда, всегда будет рядом. Даже сейчас ему легко было поверить тому, что Присс остается с ним, потому что он ей дорог, потому что она этого хочет.

«Для меня всегда радость дать тебе покой», – говорила она ему, когда он чувствовал себя особенно уязвимым.

«А не просто обязанность?» – спрашивал он у нее.

«Радость», – повторяла она.

И он позволял себе верить ей, погружаясь в ее мягкое тепло, представив себе, что она дарит ему любовь, и ответно даря любовь, хотя он никогда не учился дарить женщине наслаждение. А потом он лежал на боку, продолжая ее обнимать и положив голову ей на плечо, а ее пальцы тихо скользили по его волосам.

Это было необычайно приятно. Иногда очень приятно поддаваться таким иллюзиям.

При условии, что ты достаточно быстро вспоминаешь о том, что это иллюзия, а не реальность.

При условии, что ты вспоминаешь о том, что она получает очень хорошую плату за то, чтобы создавать такую иллюзию.

При условии, что ты вспоминаешь, что даже в борделе у Кит в тот самый первый раз, когда она увидела тебя впервые, она улыбнулась тебе так, словно ты – единственный мужчина в мире, и дарила тебе удовольствие так, как будто ты – единственный, кому она принадлежала.

При условии, что ты будешь помнить: она – женщина. Такая же, какой была его мать. И точно такая же, какой была Элен.

Иногда он жалел о том, что вообще привез Присс с собой из Лондона. И часто он жалел, что не оставил ее в ее собственной спальне, чтобы использовать только время от времени, когда его тело будет настоятельно требовать близости с ней.

Глава 8

Они пробыли в Брукхерсте почти месяц, когда как-то днем туда без всякого предупреждения заявился граф Северн.

– Матушка и Конни отправились провести месяц с Прю, Тео и детьми, – объявил он, энергично пожимая другу руку. – Я отказался их сопровождать под благовидным предлогом и приехал сюда в надежде, что ты окажешься здесь, Джер. Тебе придется развлекать меня пару недель, – ухмыльнулся он.

– Я бы тебя пригласил, – ответил Джеральд, – если бы мог предположить, что ты куда-то поедешь, пока не снял траура, Майлз.

Присцилла хотела тихо уйти. Однако когда она уже взялась за ручку двери, ее остановил голос графа.

– Присси? – сказал он. – А Джеральд и тебя сюда привез? – Обернувшись, она увидела, что он уже шагает к ней, протягивая руку. – Похоже, деревенский воздух тебе идет на пользу. Ты исключительно хороша.

Она посмотрела на его руку, судорожно сглотнула и положила пальцы на его ладонь.

– Благодарю, милорд, – сказала она и хотела было оставить их.

– Надеюсь, ты не уходишь из-за меня? – спросил он. – Ты не должна этого делать! Джеральд, будьдобр, прикажи своей даме остаться. И куда ты сегодня дел свои манеры? Я просто умираю, как хочу чаю!

– А не чего-то покрепче? – уточнил Джеральд. – Чаю, Майлз?

– В присутствии дамы – чаю, – ответил граф, широко улыбаясь.

– Сядь, Присс, – сказал Джеральд.

Лорд Северн дождался, пока она сядет, и только потом уселся сам.

Присцилла тихо сидела, положив руки на колени, пока друзья обменивались новостями и шутками. И постепенно успокаивалась. Графу удалось заставить ее снова почувствовать себя женщиной благородной, как было и в тот раз, когда он приходил к ней в гости с Джеральдом в Лондоне.

И она бесстрастно подумала, что он действительно самый красивый мужчина из всех, кого ей случалось видеть. Разумеется, женщины при первом же взгляде должны были безнадежно в него влюбляться. И при этом он совершенно не казался самодовольным. Конечно же, она сама к числу этих влюбчивых особ не принадлежала. У нее не осталось ни единого уголка сердца, который был бы свободен.

– Присси, – сказал лорд Северн, с улыбкой поворачиваясь к ней, – мы ведем себя крайне невоспитанно, разговаривая при тебе о людях, которые тебе незнакомы. Конни – это моя младшая сестра, а Прю – старшая. У Прю уже двое детей, и она клянется, что родит еще пятерых, прежде чем станет достойной пожилой особой. Я отнюдь не уверен в том, что у меня хватит сил играть роль дяди для семерых энергичных юнцов.

– Но несомненно, часть из них успеет дорасти до более спокойной стадии зрелости, прежде чем все семеро выйдут из колыбели, милорд! – отозвалась она.

– О! – воскликнул он. – Глас благоразумия. Она всегда такая серьезная и мудрая, Джер?

Джеральд молча ей улыбнулся.

– Джеральд, – сказала она той ночью, раздеваясь перед сном, – я чувствую себя очень неловко. Мне не следовало бы находиться здесь, когда у тебя гостит граф Северн, но я не знаю, куда мне следует деваться. Ты не хочешь, чтобы я вернулась в Лондон?

Он бросил на нее хмурый взгляд.

– Это мой дом, – заявил он, – и я счел нужным привезти тебя сюда, Присс. И тот, кому это не нравится, может сюда не приходить или уехать, как только узнает, как обстоят дела. Но насчет Майлза ты можешь не беспокоиться. Ты ему нравишься.

– Правда? – спросила она.

Конечно, у графа были безупречные манеры. Но она не могла сказать, нравится она ему или нет. Но даже если она ему нравилась, это еще не означало, что он не испытывает отвращения при мысли, что гостит в доме, где живет содержанка его друга.

– На мне снова одна из этих проклятых рубашек! – раздраженно сказал Джеральд. – А я уже отпустил камердинера спать. Расстегни мне пуговицы, ладно, Присс?

Она подошла к нему.

– Ну вот, – проговорила она несколько мгновений спустя. – Тебе надо просто продевать их в петли, Джеральд, а не дергать их.

– Тебе легко говорить, – откликнулся он, смущенно улыбаясь, – когда тебе удается делать такие мелкие стежки натвоей вышивке! Мои пальцы не всегда делают то, что им я велю.

– А вот и делают! – заявила она. – По клавиатуре они двигаются без погрешностей, Джеральд. Я не желаю слушать, как ты постоянно себя принижаешь!

Взглянув на него, она обнаружила, что он смеется.

– Теперь я знаю, какдобиться от тебя комплимента! – сказал он, вытягивая рубашку из панталон. – Ты сказала это ужасно сердито, Присс!

– А я ужасно рассердилась, – ответила она, рассмеявшись. – Ты необыкновенный человек, Джеральд, а сам этого даже не видишь!

– Нам лучше скорее лечь, – отозвался он, – пока у меня нос не задрался настолько, что я на ногах не удержусь.

В течение нескольких дней ей удавалось не встречаться с графом, когда рядом не было Джеральда. Однако когда они оказывались втроем, он обязательно втягивал ее в разговор.

Она играла на фортепиано в гостиной как-то утром, когда Джеральд, как обычно, уехал по делам поместья, а лорд Северн отправился в деревню. Она все-таки поддалась соблазну поиграть: это случилось еще неделю назад, после того как несколько раз сидела и слушала Джеральда. Она надеялась, что у прислуги не будет повода сообщать об этом своему нанимателю.

Но когда она закончила сонату Гайдна, которую оттачивала уже несколько дней, то подпрыгнула на месте, внезапно заметив, что кто-то молчаливо стоит позади нее.

– Я тебя испугал, – с улыбкой сказал граф. – Прошу прощения. Двери на террасу были открыты, и меня привлекли звуки музыки. У тебя прекрасное туше.

Присцилла поспешно встала. Ее сердце отчаянно колотилось.

– Пожалуйста, милорд, – сказала она, – не говорите Джеральду!

Его брови удивленно поднялись.

– А он не знает?

– Он сам играет, – сказала она, – и очень хорошо.

– Да, я знаю, – подтвердил граф. – И это у вас с ним общее.

Он очень внимательно за ней наблюдал.

– Он считает себя совершенно лишенным способностей, – сказала Присси, – но они у него есть, и, мне кажется, он этим гордится, несмотря на то что отец презрительно относился к его таланту.

– А, конечно, – откликнулся он. – Покойный сэр Кристиан Стейплтон. Мне кажется, что в нем не было ни крупинки юмора. Ты боишься оказаться лучше Джеральда, Присси?

– О нет! – возразила она. – Он гораздо талантливее меня. Но, возможно, сам он этого не увидит. И потом…

– Ты не только невероятно добросердечна, – заметил граф, – ты еще и морочишь ему голову и не хочешь, чтобы Джеральд этот факт обнаружил.

Она судорожно сглотнула и неуверенно отступила назад.

– И ты к тому же поэт? – спросил он.

– Поэт?

– Под пресс-папье в библиотеке лежит любовное стихотворение. Увы, незаконченное, – пояснил он. – Я не смог поверить в то, что даже знакомство с тобой способно подвигнуть Джеральда на такие полеты фантазии, а домоправительница представляется мне слишком прозаическим созданием, чтобы попытать себя в чем-то столь чувствительном. Я решил, что это должна быть ты, Присси.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14