Лорд Уэйт (№3) - Беспутный повеса

– Великолепный вечер, Мэри, – сообщил ей лорд Эдмонд, закрыв за собой дверь в комнату.

– Как вы могли! – Мэри с горящими глазами обернулась к нему. – Как вы могли так оскорбить меня и испортить мой вечер?!

– Если я правильно понимаю, эти вечера устраиваются для обмена мнениями, а не для произнесения монологов, – заявил он, удивленно глядя на Мэри. – Мне помнится, полковник Хайд с нетерпением ждал этого вечера, предвкушая, что полетят искры, если придет Магроув. Знаешь, Мэри, ради тебя сегодня вечером я избавил всех от скуки. Мне, кажется, удалось высечь несколько искр, или я ошибаюсь?

– Вы назвали его… – Мэри резко оборвала себя.

– Задницей? – закончил за нее лорд Эдмонд. – Но он и есть задница, лошадиная задница, если быть более точным. Мэри, неужели ты совершенно серьезно можешь слушать, как он несет такую чушь? Видимо, вежливость слишком глубоко укоренилась в тебе.

– Возможно, это и к лучшему, – напряженным от возмущения голосом согласилась Мэри, – иначе я высказала бы вам все, что думаю о вас.

– Нисколько не возражаю. – Улыбнувшись Мэри, лорд Эдмонд длинным пальцем щелкнул ее по щеке.

– Вы несказанно вульгарны. Вашим языком изъясняться только в сточной канаве.

– Я сказал бы, на скотном дворе, – после недолгого размышления поправил ее лорд Эдмонд. – Там можно найти и задницы, и коровье дерьмо. И утиные лужи. Мэри, ты когда-нибудь бывала в деревне?

– Надеюсь, вы уходите, – с ледяной вежливостью произнесла Мэри, не отвечая на его вопрос.

– Нужно свозить тебя туда, это пополнит твое образование, Мэри. – Он не отрываясь смотрел на ее губы. – Например, ты даже не представляешь себе, сколько различных назначений есть у стога сена. По крайней мере с одним из них я тебя познакомлю.

– Прошу вас, уходите, – взмолилась Мэри.

– Когда я снова увижу тебя? Поедешь завтра со мной в Кью-Гарденс? Там нет ни утиных луж, ни стогов сена, ничего, что оскорбило бы твои чувства. Поедешь?

– Спасибо, нет.

– Потому, что я в лицо назвал Бисли задницей, а за глаза лошадиной задницей? Приношу свои извинения, Мэри, но этот человек разозлил меня. Я прощен?

– Прошу вас, уходите, – снова повторила Мэри.

– Так ты не поедешь в Кью?

– Нет.

– Заметь, на этот раз ты даже не сказала «спасибо», – со вздохом упрекнул ее лорд Эдмонд. – Но так или иначе, мы скоро увидимся. Мне не нравится твоя чопорность, именно это мне всегда в тебе не нравилось. Мне нравится другая Мэри, настоящая. Всего доброго. – Он взял ее руку, и Мэри замерла, ожидая, что он поднесет ее к губам, но вместо этого лорд Эдмонд наклонился и поцеловал ее в губы жадным, горячим и коротким поцелуем.

– Убирайтесь, – со злостью прошипела она, боясь, что слуга, который стоял вне пределов слышимости у входной двери, готовясь открыть ее перед гостем, мог все видеть. – Если я никогда больше не увижу вас, я буду только рада.

– Мэри, шаблонные фразы тебя не украшают. – На короткое мгновение он впился в нее взглядом голубых глаз, а затем отпустил руку, повернулся и, больше не взглянув на нее, покинул дом.

Мэри казалось, что, если она будет продолжать злиться, ее разорвет на мелкие части, но она была… просто в бешенстве! Внутри у нее все трепетало, и она физически ощутила, как дрожь пробежала от ее губ через горло и грудь к животу и еще ниже, превратившись в неприятную пульсацию между ног, ставших словно ватные.

Мэри снова вспомнила то, что так ярко вспоминалось ей каждую ночь после произошедшего в Воксхолле, и, быстро повернувшись, поспешила вернуться в гостиную.

* * *

Лорд Эдмонд не отдавал себе отчета, почему так настойчиво преследует ее. Мэри, видимо, на самом деле не желала иметь с ним ничего общего, и ее мир был чуждым для него. Лорд Эдмонд не понимал, как она могла всерьез воспринимать таких людей, как Пипкин и Бисли, он-то всегда считал эти вечерние собрания интеллектуалов смешными и скучными. Неужели Мэри не видит, что там переливают из пустого в порожнее?

Когда-то лорда Эдмонда выгнали из Оксфорда из-за того, что он примерно то же самое сказал главе колледжа – правда, тогда его язык был более красочным и отличался от того, который употребляют на конюшне, но зато он разбил нос своему оппоненту. Если бы Мэри присутствовала при том разговоре, она раз десять упала бы в обморок, хотя, возможно, и нет, ведь она какое-то время прожила в полевых условиях со своим мужем-полковником и ей, несомненно, доводилось слышать все это, да, пожалуй, и не только это.

Конечно, в то время оксфордский эпизод не был для лорда Эдмонда типичным образцом поведения, просто тогда не прошло еще и месяца после смерти Дика, а жизнь его матери висела на волоске. Руководителю колледжа, этому тупому ханже, еще повезло, что лорд Эдмонд не свернул ему шею. Даже сейчас при воспоминании о тех событиях лорд Эдмонд едва сдержал стон.

Почему все-таки он преследует Мэри? Чтобы получить удовлетворение от преодоления такого откровенного сопротивления? Возможно. Те же причины побуждали его преследовать Фелисити. А может, потому, что так он мог унизить ее и выразить свое презрение к ее окружению? Нет, только не это. Он не питал к ней ненависти, а чувствовал лишь некоторое изумление, подозревая, что, вероятно, был единственным мужчиной, кроме, быть может, Клифтона, который знал, что под степенной и скромной внешностью скрывается более страстная и – черт возьми! – более интересная Мэри.

Значит, он не оставлял ее в покое потому, что поведение Мэри в постели вызвало у него жажду продолжения? Да, безусловно, поэтому. Женщины, которых он знал, не наслаждались сексом. Некоторые из них, холодные, как рыбы, покорно позволяли, чтобы им широко раздвигали ноги и овладевали ими, а потом улыбались, как святые мученицы, – таких лорд Эдмонд редко приглашал к себе дважды. Другие крутились, пыхтели и кричали в экстазе, а затем приводили в порядок прическу и протягивали руку за деньгами – такие женщины по крайней мере прилежным трудом зарабатывали себе на жизнь и обычно знали, как доставить мужчине изысканное удовольствие, и бывало, он к ним еще возвращался; дважды он брал таких женщин в любовницы, одна была его подругой полтора года, другая – больше двух лет.

Мэри не попадала ни в одну из этих двух категорий. Из всех женщин, которых имел лорд Эдмонд, она была единственной, кто, совершенно не стесняясь, откровенно наслаждался сексом. И только она одна доставила ему истинное наслаждение.

Всего лишь при воспоминании о том, как он в первый раз обладал ею в своей алой комнате, когда она попросила, чтобы все было медленно, и получила желаемое, его бросало в жар.

Да, только из-за этого он преследовал Мэри, никакой другой причины не было – он хотел ее, но не как случайную женщину в постели, с которой можно убить скучные часы бесцельного существования. Она нужна ему надолго, очень надолго, если будет такой же, как в ту ночь. Лорд Эдмонд хотел, чтобы день начинался с нее, чтобы она была десертом на завтрак, полуденным моционом, возбуждающей аппетит приправой перед вечерним развлечением, колыбельной песней перед сном и полуночным лекарством.

Он хотел научить ее многому, очень многому и самому научиться всему, чему она захотела бы научить его.

Он хотел Мэри, и она тоже должна хотеть его, потому что, как ему было известно, после разрыва с Клифтоном у нее никого не было, а такая страстная женщина с ненасытным аппетитом не может довольствоваться воздержанием. Нет сомнения, что репутация лорда Эдмонда отпугивала Мэри, многие леди избегали его еще до того, как он бросил Доротею, а уж после этой истории большинство дам вообще не замечало его – как миссис Хайд на днях в парке. Наивная женщина! Как будто его это волновало!

Возможно, Мэри слышала про Дика. Это был скандал пятнадцатилетней давности, похороненный почти так же много лет назад, как и сам Дик, но, возможно, до Мэри все же дошли какие-то слухи.

Нужно заставить ее понять, что нельзя судить о человеке по его репутации и навешенным на него ярлыкам. Мужчина, которого она видела и которого, по ее мнению, знала, не более реальная персона, чем та женщина, которую он сам видел в ней. Два человека, которые встретились и занимались любовью под аккомпанемент разбушевавшейся стихии, были совсем не теми людьми, которых знал высший свет, и не теми, кем они считали друг друга до той ночи. Лорд Эдмонд понимал это совершенно четко, и Мэри тоже должна это понять. А если нет, ну что же, тогда он заставит ее понять. Он хочет ее, она ему необходима, и он ее получит.

И лорд Эдмонд принялся размышлять, где бы он мог встретиться с Мэри на следующей неделе. Окольными путями, которые ему всегда без труда удавалось находить, он разузнал, что через два дня после состоявшегося у нее литературного вечера Мэри будет в театре с Бареттами и еще несколькими их общими друзьями и что она приняла приглашение на бал к Мензисам, который состоится через три дня после этого. Сам он не получил приглашения, но это не помешает ему отправиться на бал. Вряд ли хозяева станут поднимать шум, чтобы выпроводить его, а если все-таки его не пустят, что ж, тогда сплетники получат пищу для разговоров на несколько дней, пока не появится какой-нибудь очередной скандал, который развлечет их.

А леди Монинггон и не подозревала о его планах.

Глава 5

Мэри была почти уверена, что лорд Эдмонд явится на следующий день, чтобы уговорить ее поехать в Кью, и когда он не пришел, почувствовала себя почти счастливой, решив, что лорд Эдмонд понял ее намек – хотя слова, адресованные ему, вряд ли можно было назвать намеком – и смирился с тем, что она не желала иметь с ним никаких дел.

Жизнь снова вернулась в нормальное русло. Мэри чувствовала, что никто, по-видимому, не осуждал ее за хамское поведение лорда Эдмонда по отношению к мистеру Бисли. Когда она вернулась в гостиную, несколько человек признали, что небольшая стычка оживила вечер, а полковник и миссис Хайд, которых Мэри навестила в один из следующих дней, даже не вспомнили об этом инциденте, когда же в отсутствие мистера Хаббарда Мэри обедала с Пенелопой, ее подруга заметила, что этот эпизод был просто забавным.

– Хотя я и могу возразить против выбранных им слов, – сказала Пенелопа, – но не могу не согласиться с его мнением. По-видимому, он оказался единственным человеком, по-настоящему имевшим желание скрестить шпаги с мистером Бисли.

Собираясь в театр, Мэри решила навсегда забыть об этой кошмарной истории. Вечер должен был начаться обедом у Ханны, в компании из шести человек, а затем продолжиться в театре «Друри-Лейн», и для нее Ханна пригласила виконта Гудрича, который был лет на десять старше Мэри, то есть такого же возраста, как Маркус. Мэри была знакома с виконтом уже несколько лет, и ей всегда нравились его безупречные манеры и степенные разговоры. Ханна доверительно сообщила подруге, что виконт проявил определенный интерес, узнав, что «дружба» Мэри с Маркусом закончилась, и попросил своего друга, мужа Ханны, при случае свести его с леди Монингтон.

– Мэри, он уже восемь лет как вдовец, – добавила Ханна, – и готов снова жениться, если Джулиан его правильно понял. Для тебя это была бы просто великолепная партия.

Мэри склонна была с этим согласиться. После смерти Лоуренса она всерьез никогда не задумывалась о замужестве; сначала горевала по мужу, потом ей нужно было устраивать свою новую жизнь в Лондоне, а ее долгая дружба с Маркусом обеспечивала ей необходимую мужскую поддержку. Но ей уже тридцать, а она не имеет детей, и еще, как оказалось, у нее есть потребности, спавшие в ней с момента смерти Лоуренса и недавно пробудившиеся вновь.

Мэри подавила непрошеные воспоминания о том, как именно эти потребности были удовлетворены в ту незабываемую ночь после Воксхолла. Она понимала, что ей нужно больше, чем просто мимолетная физическая связь с мужчиной, это должны быть стабильные отношения. Быть может, виконт сможет дать ей то, в чем она нуждается, и она снова выйдет замуж. Хотя, конечно, еще рано было строить какие-либо планы, но уже сама такая возможность вселяла в нее радостное возбуждение, и, тщательно готовясь к предстоящему вечеру, Мэри надела любимое ею ярко-розовое шелковое платье.

Многие старались переманить повара Бареттов, но он оставался верен своим хозяевам; еда была великолепной, и обед был на высоте. Общество тоже собралось изысканное – третьей парой были Уоддингтоны, – и разговор получился интересным, а виконт Гудрич был предупредительно-внимательным без излишней назойливости.

– Леди Монингтон, вы всегда должны носить такие яркие цвета, – сказал он ей, как только Мэри вошла в гостиную, и, оценивающе взглянув на нее, добавил:

– Они вам очень идут.

С этого момента Мэри почувствовала, что вечер будет приятным.

В театре давали пьесу Уильяма Шекспира «Буря».

– Это одно из его самых интересных произведений, хотя и вызывает временами раздражение, – высказал за обедом свое мнение лорд Гудрич, – но если спектакль хорошо поставлен, смотреть его очень интересно. Разве вы не считаете Калибана одним из самых отвратительных шекспировских героев?

– Должна признаться, я всегда немного жалела этого человека, вернее, это создание, – ответила Мэри, – но в по-настоящему великой литературе подчас случается, что самые отрицательные характеры могут быть созданы так мастерски и выписаны так глубоко, что невозможно не сопоставлять себя с ними. Вы не согласны? Например, сам Сатана в «Потерянном рае». Вероятно, самовыражение через такие создания дает человеку возможность существовать милостью Божьей.

– К сожалению, – добавила миссис Уоддингтон, – зло часто оказывается для нас губительно-привлекательным.

Дискуссия пошла еще оживленнее, когда мистер Баретт стал возражать дамам, и Мэри захотелось поскорее увидеть эту заинтриговавшую ее пьесу. Прибыв в театр, она почувствовала, что это место и царящая в нем атмосфера, как всегда, уже сами по себе подняли ее настроение. Если бы ее жизнь сложилась по-другому, не исключено, что она стала бы актрисой.

– Мэри, – наклонившись к подруге, шепнула Ханна перед самым началом представления, – этот ужасный человек только что появился и смотрит в лорнет на нашу ложу – на тебя, я полагаю.

– Где? – У Мэри не было никаких сомнений в том, кто был «этот ужасный человек».

– Первый ярус лож, почти напротив нас, – ответила Ханна. – Ах, он опустил лорнет. Он не докучал тебе после того отвратительного скандала, который учинил в твоей гостиной? Должна сказать, ты проявила необыкновенное мужество, не упав в обморок. Если бы такое произошло в моем доме, я, несомненно, потеряла бы сознание.

Мэри не стала сразу же смотреть туда, куда указала Ханна, а чуть наклонилась к виконту, который хотел ей что-то сказать, приветливо улыбнулась ему и продолжила разговор с ним. Она чувствовала смущение и гнев, хотя и понимала, что это несправедливо, ведь лорд Эдмонд Уэйт имел такое же право приехать в театр, как и она.

Наконец, как только начался спектакль, Мэри взглянула в его сторону, и ее глаза сразу же нашли нужную ложу. Лорд Эдмонд сидел один и, не пользуясь лорнетом, смотрел через зрительный зал прямо на нее, словно на сцене не происходило ничего достойного его внимания, Резко отвернувшись, Мэри стала следить за развитием действия пьесы, при этом еще на долю дюйма придвинувшись к виконту, так что их плечи почти соприкоснулись. Через час Мэри обнаружила, что ей хотелось бы, чтобы это была какая-нибудь из более простых пьес Шекспира, потому что ей с трудом удавалось сосредоточиться.

Во время антракта Уоддингтоны пошли в другую ложу навестить знакомых, а Ханна с мужем вышли в фойе размять ноги. Спросив Мэри о ее впечатлении от постановки пьесы, виконт высказал свое мнение, и она пожалела, что не уделила спектаклю должного внимания. В этот момент дверь в ложу отворилась, и Мэри, ожидая увидеть возвратившуюся Ханну, повернула голову и вздрогнула.

– А, мои глаза меня не обманули, – произнес лорд Эдмонд Уэйт. – Добрый вечер, Мэри, Гудрич.

Мэри? Она от возмущения прикусила нижнюю губу.

– Здравствуйте, Уэйт, – произнес виконт ледяным тоном.

– Добрый вечер, милорд, – ответила Мэри, посчитав себя обязанной подать ему руку, когда он протянул ей свою, и лорд Эдмонд немедленно поднес ее к губам.

– Ты должна быть довольна, Мэри, два дня назад у тебя в салоне собралось много гостей, как всегда, ты пригласила интересных собеседников. Я зашел поблагодарить тебя за приятный вечер и извиниться за то, что вынужден был уйти так рано.

– Я понимаю, у вас была назначена встреча, – отозвалась Мэри.

– Жаль, вас там не было, Гудрич. – Лорд Эдмонд только теперь отпустил руку Мэри. – Вы пропустили великолепный вечер. Между прочим, литературные вечера Мэри пользуются известностью. Полагаю, тот, что будет на следующей неделе, станет таким же интересным. Вероятно, я смогу остаться дольше, чем в прошлый раз.

Его светло-голубые глаза откровенно ласкали Мэри, и она вспыхнула от возмущения. Что он старается продемонстрировать лорду Гудричу? Что между ними существуют какие-то отношения? Какая-то близость? Как он смеет называть ее Мэри в присутствии посторонних? Да и вообще, даже если бы этого никто другой и не слышал?

– Я давно собирался посетить один из приемов леди Монингтон, – сухо и холодно произнес виконт. – Вероятно, я сделаю это на следующей неделе.

– А как тебе нравится пьеса, Мэри? Не находишь, что она немного суховата? – снова обратился лорд Эдмонд к Мэри.

– Нисколько. По-моему, она наводит на размышления. – Слова прозвучали слишком высокопарно даже для ее собственных ушей, к тому же они совершенно не соответствовали действительности.

– Просперо упивается звучанием собственного голоса, – продолжал лорд Эдмонд, – а он должен бы дать возможность словам автора говорить самим за себя.

– Но разве основной смысл постановки драмы на сцене не состоит в том, чтобы вдохнуть жизнь в слова, которые на страницах мертвы? – спросил виконт, даже не стараясь скрыть своего презрения.

– Я никогда не считал мертвыми написанные слова, – на мгновение задумавшись, возразил лорд Эдмонд. – Вероятно, это только если таков разум, пытающийся их понять.

Это был блестящий, но абсолютно ненужный и в данной ситуации весьма грубый выпад. «Кто такой этот человек, чтобы рассуждать о скудости ума, да еще адресуясь при этом именно ко мне», – решил, видимо, виконт Гудрич и, пожав плечами, отвернулся, считая ниже своего достоинства отвечать на подобные замечания.

– Тебе не нравится Калибан, Мэри? – Лорд Эдмонд снова повернулся к ней. – Неужели тебе не хотелось бы, чтобы ему удалось подняться и нанести удар между глаз всем этим ханжам? Будь я Шекспиром, я сделал бы из него героя. – Он усмехнулся. – Вероятно, это к лучшему, что я не Шекспир.

– Вероятно. – Мэри не собиралась рассуждать о Калибане в присутствии виконта. Как она могла сейчас его осуждать, если за обеденным столом высказалась в его защиту?

– Не нужно смущаться, Мэри. По-моему, втайне ты ему симпатизируешь. Уверен, что женщины иногда восхищаются тем, что кажется отвратительным и жестоким. Красавица и чудовище, одним словом.

– Под этим, видимо, подразумевается, что женщины жаждут жестокости и оскорблений. Очевидно, ни сами женщины, ни их мировоззрение не вызывают у вас большого уважения.

– Ах, Мэри, это слишком заумно для меня, и я не помню, чтобы говорил об оскорблениях. Но кажется, я прервал вашу беседу. Я просто зашел засвидетельствовать свое почтение. До скорой встречи, дорогая, и всего доброго, Гудрич.

«Дорогая?» Глаза у Мэри округлились: виконт, смотревший вниз в партер, ничего не ответил, а лорд Эдмонд, снова взглянув на Мэри, подмигнул ей и вышел из ложи. Мэри отчетливо услышала собственный глубокий выдох.

– Леди Монингтон, – обратился к ней виконт, – я не знал, что вы поддерживаете знакомство с лордом Эдмондом Уэйтом. Вы уверены, что это разумно?

– Я очень отдаленно знакома с ним. – Мэри с некоторым удивлением взглянула на лорда Гудрича.

– Однако он называет вас по имени и на ты.

– Я никогда не давала на это своего согласия, это просто стиль его поведения.

– У этого мужчины неважная репутация, особенно с тех пор, как он так непростительно унизил леди Доротею Пейдж. Вы слышали об этой истории?

– Да, – ответила Мэри. – Уверяю вас, этот человек мне совсем не нравится.

– Рад это слышать. Если бы вы, мадам, подали мне хоть малейший знак, я недвусмысленно предложил бы ему немедленно покинуть ложу. Мне не по душе этот визит на глазах у половины Лондона.

«Вы беспокоитесь за себя или за меня?» – хотела бы узнать Мэри. Она вопросительно взглянула на собеседника, но не получила ответа на свой немой вопрос.

Позже, когда все зрители разошлись по своим местам, Мэри отметила, что ложа лорда Эдмонда пустовала и до конца спектакля он больше так и не появился.

Виконт Гудрич в своем экипаже отвез домой сначала чету Уоддингтонов, а потом Мэри, хотя ее дом был ближе к театру. Оставшись с ней наедине, виконт поинтересовался, собирается ли она на бал к Мензисам.

– Да, я с нетерпением жду его, – улыбнулась Мэри. – Я рада возможности потанцевать.

– Мы все в своей жизни имеем право на небольшие развлечения. Вы окажете мне честь, мадам, если разрешите пригласить вас на первый танец. И потом еще на вальс.

– Благодарю вас, с большим удовольствием.

– Но до этого бала еще три дня, могу ли я пригласить вас на прогулку? Например, прокатиться завтра в Кью?

– Не откажусь. – Кью. Мэри вспомнила еще одно предложение съездить туда же. – Мне нравится гулять в Кью-Гарденс.

– Тогда я заеду за вами после завтрака.

Когда экипаж остановился у дома Мэри, виконт помог ей спуститься на мостовую и, прощаясь, сжал ее руку.

Войдя в дом, Мэри отдала слуге верхнюю одежду и легко взбежала по лестнице, вполне довольная вечером, если не считать того досадного эпизода в ложе. Виконт был приятным, интересным спутником и, очевидно, хотел снова встретиться с ней – завтра ее ожидала прогулка в Кью, а потом два танца с ним на балу у Мензисов.

«Хорошо снова иметь кавалера, – подумала Мэри, – иметь человека, которому нужна только я, хорошо иметь мужчину, о котором можно помечтать, не отвергая и возможного замужества». Она была готова к повторному браку, не сомневаясь, что ее муж станет проводить все ночи с ней, в их уютном доме, где будет хорошо и им, и их детям.

Попытавшись представить себе приятные черты лица виконта, Мэри почувствовала на себе пристальный взгляд светло-голубых глаз лорда Эдмонда. «Что же, – сказала себе Мэри, – новый мужчина в моей жизни по крайней мере поможет мне стереть из памяти воспоминания». А в будущем, если лорд Эдмонд попытается навязать ей свое общество в присутствии виконта Гудрича, ему будет твердо сказано, что это совершенно нежелательно.

Вспомнив, как лорд Эдмонд сказал, что мертвы не написанные на страницах слова, а разум, пытающийся их понять, Мэри невольно улыбнулась.

* * *

«Итак, отношения Мэри и Гудрича готовы стать очередной новостью?» – подумал лорд Эдмонд Уэйт, глядя на вальсирующую пару – рука кавалера, как и положено, обнимала даму, а дама улыбалась партнеру.

Сам лорд Эдмонд приехал поздно, ибо у него не было желания, не имея приглашения, проходить сквозь строй, хозяев, встречающих гостей. Он, правда, подозревал, что никто не станет препятствовать его посещению бального зала. И действительно, пожалуй, только несколько, мамаш обратили на него внимание и строго предупредили своих юных чад, чтобы они были осмотрительны, если не хотят в дальнейшем неприятностей.

Мэри заметила его и, вскинув голову, еще ласковее улыбнулась Гудричу. «Это многообещающий знак, – решил лорд Эдмонд, – во всяком случае, она не стала делать вид, что не заметила моего появления. Конечно, она настроена чертовски враждебно, но это лучше, чем безразличие».

Лорд Эдмонд даже не подумал скрыть насмешку, когда, поднеся к глазам лорнет, рассматривал танцующих. Мэри не смогла бы выбрать партнера более скучного и более порядочного, чем Гудрич, даже если бы очень старалась. Верх порядочности! Этот мужчина еще до смерти своей первой жены несколько лет содержал одну и ту же любовницу и, как говорили, не изменял ей – кроме, быть может, нескольких раз с женой; теперь эта любовница постарела, растолстела и была матерью пятерых отпрысков.

Но Гудрич был человеком положительным, и если он почувствовал, что ему нужна жена, то, разумеется, не будет помышлять о женитьбе на женщине, которая столько лет отдавала ему все без благословения церкви и произвела на свет кучу незаконнорожденных детишек. Нет, он женится на леди Монинггон, которая, как ни странно, сохранила репутацию добропорядочной дамы, несмотря на долгую связь с женатым мужчиной.

«Интересно, – подумал лорд Эдмонд, иронично улыбнувшись, – так ли жаждал бы Гудрич прикоснуться хоть кончиком пальца к Мэри, если бы знал, что меньше недели назад она страстно отдавалась некоему джентльмену, явно не находящемуся в фаворе у высшего света».

Вальс заканчивался, и лорд Эдмонд, наклоном головы поздоровавшись с леди Мензис, которая, увидев его, уже не выпускала из виду, видимо, чего-то опасаясь, двинулся в том же направлении, куда Гудрич вел Мэри, но прежде, чем он успел подойти к ним, виконт и леди Монингтон присоединились к Хаббардам и Баретгам.

– Большой сбор для конца сезона, – отметил лорд Эдмонд, поклонившись сразу всей группе.

– Да, мы тоже как раз об этом говорили, – отозвалась Пенелопа Хаббард.

– Ты позволишь? – обернувшись к Мэри, он дотронулся до карточки, которую она держала в руке.

– Этот танец мой, Уэйт, – решительно остановил его виконт.

– Который? – Лорд Эдмонд удивился.

– Любой, который вы собираетесь выбрать для себя. – Лорд Гудрич не сводил с него пристального взгляда.

«Черт возьми, – остановил себя лорд Эдмонд, – если я не буду осторожнее, на рассвете может состояться дуэль. Для моей репутации только этого не хватает, особенно если я всажу пулю в лоб Гудрича – хотя это чрезвычайно соблазнительно – и пятеро внебрачных детишек встретят рассвет сиротами».

– Да, конечно. – Взяв у Мэри карточку без всякого сопротивления с ее стороны, лорд Эдмонд открыл ее и пробежал глазами. – Ах, Гудрич, вы забыли вписать свое имя, и, я думаю, правильно сделали. Судя по карте, вы протанцевали с Мэри уже два танца. Не хотите же вы испортить ее репутацию, записавшись еще и на третий? – Взглянув на своего соперника, лорд Эдмонд понял, что сделал еще один шаг к дуэли.

– Ее карта заполнена вся, – медленно и отчетливо выговорил виконт, словно разговаривая со слабоумным, – для вас, Уэйт, там нет свободного танца.

– Быть может, это решит сама леди, – предложил лорд Эдмонд, услышав, как мистер Хаббард откашлялся, и почувствовав, что после такого заявления виконта всем стало не по себе. – Что скажешь, Мэри?

– Для вас она леди Монингтон, – поправил его виконт Гудрич. – И вы вернете ей ее карту, Уэйт, это в ваших же интересах.

– О, прошу вас, – вмешалась Мэри, заметив, что стоявшие поблизости гости уже поглядывают в их сторону, – я с удовольствием станцую один танец с вами, милорд.

– Мадам, уверяю вас, совсем нет необходимости уступать натиску, – вмешался виконт Гудрич.

– Вальс? – предложил лорд Эдмонд, просматривая карту и не обращая никакого внимания на виконта. – Второй танец после ужина.

– Хорошо, – согласилась Мэри, едва дыша. Вписав свое имя рядом с названием выбранного танца, лорд Эдмонд поклонился Мэри и отправился в игорную комнату. В этот вечер ему сопутствовала удача, и он выиграл подряд три карточные игры.

Во время ужина лорд Эдмонд в одиночку побродил по танцевальному залу, потом вышел на балкон, а когда снова начались танцы, вернулся в игорную комнату, но уже как зритель, а не игрок и, прислушиваясь к музыке, ожидал, когда закончится первый танец.

Одна, на этот раз без сопровождения друзей, Мэри целеустремленно шла вдоль стены танцевального зала, словно спешила по неотложному делу, но лорд Эдмонд догадался, что она просто решила не ставить себя в неудобное положение перед друзьями, и на его губах мелькнула недобрая улыбка.

– Мэри. – Он коснулся ее локтя. – Если не ошибаюсь, это мой танец?

– Да. – Ее лицо было бледным, губы крепко сжаты. – Я никогда не давала вам разрешения обращаться ко мне по имени и на ты.

– Мэри, – нежно сказал лорд Эдмонд, привлекая ее к себе, потому что музыканты уже готовы были начать играть, – я занимался с тобой любовью. Три раза. А ты со мной. Так неужели я должен обращаться к тебе со всеми формальностями?

– Вы что, никогда не дадите мне забыть об этом? – Мэри посмотрела ему в глаза.

Лорд Эдмонд в очередной раз удивился, почему он так настойчиво преследует эту женщину. Она была гораздо старше и некрасивее, чем большинство присутствующих на балу леди, во всяком случае, еще недавно он так считал. Но сейчас он уже не помнил, была ли сна хорошенькой или уродкой, старой или юной – она была Мэри.

– Ты хочешь сказать, что все забудешь, если я не буду напоминать об этом своим присутствием? Думаю, что нет. Думаю, ты вспоминаешь каждое из тех мгновений, каждую одинокую ночь ты вновь переживаешь наши встречи. Этого ты не сможешь отрицать, верно?

Заиграла музыка, и лорд Эдмонд повел ее танцевать. Мэри хорошо танцевала, она легко двигалась и подчинялась движениям партнера в танце, и он снова отметил, какая она маленькая – Мэри едва доставала ему до плеча – и какая тоненькая.

– Мне нравится это платье, – высказался лорд Эдмонд, глядя вниз на ее плечи, покрытые светло-зеленым шелком, – как и то, что было на тебе во время твоего приема. Тебе идут пастельные тона. Твоему сильному характеру нет нужды прятаться за яркими ширмами, вроде той розовой, которую ты надевала в театр.

Мэри, упершись взглядом ему в плечо, казалось, не собиралась разговаривать.

– Это ты просила Гудрича выпроводить меня?

– Да, я. – Этот человек вел себя просто несносно, и лицо Мэри снова вспыхнуло от гнева. – Вы же понятия не имеете, чего требуют приличия, не так ли? Если бы я отказалась танцевать с вами, разыгралась бы отвратительная сцена. Я предпочла обойтись без скандала.

– Очень рад. Мэри, мне было бы неприятно, если бы пришлось разбить виконту нос или завтра утром направить на него пистолет.