Дуэт - Украденная любовь

Ана окинула девушку критическим взглядом.

— Умойся, — распорядилась она и, улыбнувшись, добавила: — Все уладится, Элиза. Я это чувствую вот здесь. — И хлопнула себя по груди.

Элиза выдавила улыбку, хотя и не разделяла уверенности Аны. Услышав шаги за дверью, она застыла, но при виде входящего Ксавье не смогла бы сказать, что чувствует — облегчение или разочарование.

— Элиза! Не ожидал найти вас здесь… — Африканец замолчал и взглянул на нее пристальнее. Затем бросил вопросительный взгляд на Ану.

— Милые бранятся, — снова улыбнувшись, ответила та на его невысказанный вопрос.

— Неправда! — взвилась Элиза. — Мы не… то есть… это не обычная ссора, — сбивчиво закончила она.

Ксавье поднял свои угольные брови, переводя взгляд с Аны на Элизу и снова на свою жену.

— Киприан рассказал ей о своем родстве с Обри, и теперь она собирается покинуть Олдерни, — объяснила Ана. — Ты можешь это устроить?

— Ах вот как, — понимающе кивнул Ксавье, потом нахмурился, остановившись перед Элизой. — Но вы не можете уехать, Элиза. Киприан будет очень зол…

— Я его ненавижу! — выпалила Элиза, и в тот момент ей казалось, что так оно и есть. Или почти так. Но она решила не обращать внимания на это «почти». — Я не могу здесь больше оставаться ни минуты. И не останусь!

— Думаю, Оливер мог бы отвезти ее в Лондон, — заметила Ана.

— Оливер? Оливер! — воскликнул Ксавье. — Да Киприан убьет парня, если он… — Он остановился, и они с женой обменялись долгим взглядом. Потом Ксавье улыбнулся. — Оливер, — повторил он задумчиво. — Но с ним она будет в безопасности.

— Я тоже так думаю.

— Я не хочу, чтобы Оливер ссорился с Киприаном, — вмешалась Элиза.

Ксавье пожал плечами и направился к столу.

— Олли постоянно ссорится с Киприаном. И Киприан всегда его прощает.

— Вы действительно думаете, что он поможет мне?

— Они с Обри сейчас придут, — объявила Ана. — Можешь спросить у него сама.

Когда вошли Обри и Оливер, сияя улыбками и в самом лучшем расположении духа, Элиза не могла заставить себя отвести глаза от своего юного кузена. Их сходство с Киприаном несомненно, поняла она.

Те же черные вьющиеся волосы, те же синие глаза, только у Киприана они темнее. И Киприан такой же высокий, как дядя Ллойд. И Обри наверняка будет таким же.

Она ничего не скажет Обри, тут же решила Элиза. Эту новость он должен узнать или от Киприана, или от дяди Ллойда. Вместо этого она завела разговор о своем отъезде.

К ее удивлению, Оливер вовсе не так горел желанием ей помочь, как она рассчитывала.

— Думаю, вы не должны убегать от Киприана из-за какой-то размолвки, — сказал он, когда все сели за стол. — Если бы Ана поступала так же с Ксавье, что бы с ними сейчас было?

Ксавье кивнул, Ана улыбнулась своей безмятежной улыбкой, но это только укрепило решимость Элизы.

— Это разные вещи. Я… меня ждет жених, — пояснила она, постаравшись подыскать достаточно веское оправдание для своего стремления покинуть остров. Собственно, таких причин было много. Ее родители. Ее братья. Не следовало забывать и о семье Обри. Сам Майкл, если уж на то пошло, к ее решению бежать не имел ни малейшего отношения. Особенно теперь. Элиза наклонилась вперед, твердо глядя на остальных. — Обри и я должны бежать, Оливер. Мы не можем оставаться…

— Но вы ничего не говорили про Обри, — прервал ее Ксавье.

— Я полагала…

— Я помогу бежать вам, Элиза, но Обри должен остаться здесь, — тихо сказал Оливер. Ксавье и Ана кивнули.

— Да ладно, Элиза. Со мной все будет отлично, — вступил Обри. — Мне здесь нравится! Я только надеюсь, что Оливер не будет отсутствовать слишком долго.

— Но Обри должен уехать со мной! — вскричала Элиза. — Ты должен, — повторила она, обращаясь к Обри и взяв его руки в свои. — Тебя похитили. Ты должен бежать.

Но ни Оливер, ни Ксавье, ни даже Ана не соглашались помогать бегству Обри. В конце концов Элизе пришлось сдаться, как ни бесило ее их неожиданное упрямство. Если позволит погода, решили мужчины, Оливер с Элизой отплывут на одномачтовой шлюпке Ксавье с началом отлива. Оливер легко справится один с этим крепким суденышком, и дня через полтора они будут в Портсмуте. Пока Ана собирала еду, одежду и прочие необходимые припасы, Ксавье с Оливером прокладывали курс. Элиза, оглушенная стремительным развитием событий, могла только сидеть, молча взирая на кипящую вокруг нее деятельность.

Обри, прихрамывая, подошел к своей кузине, и она снова взяла его руки в свои.

— Обри, мне невыносимо оставлять тебя здесь! Должен быть способ провести тебя тайком в лодку Ксавье.

Но десятилетний пленник только пожал плечами и покачал головой:

— Тебе не стоит беспокоиться, Элиза, со мной все будет хорошо. Правда. Только сразу отошли Оливера назад, ладно?

— Как только я вернусь в Лондон, я всем расскажу, где ты, — пообещала Элиза. — Твой отец тут же за тобой приедет! Я знаю, что приедет.

— Только не говори ни ему, ни маме, что я снова хожу, ладно? Я хочу сделать им сюрприз. — На мальчишеском лице появилась плутоватая ухмылка.

— Но они захотят узнать, как ты себя чувствуешь.

— Просто скажи, что я отлично провожу время. Видишь ли, — добавил он рассудительно, — когда я вдруг подойду к ним самостоятельно, думаю, папа так удивится и обрадуется, что и думать забудет сердиться на Киприана.

При упоминании имени Киприана Элиза моргнула и отвела глаза.

— Ну что ж, возможно, это неплохая идея, — пробормотала она. Дядя Ллойд, может быть, в конце концов и простит Киприана, но она сама вряд ли когда-нибудь сможет его простить. Чтобы скрыть внезапно подступившие слезы, Элиза привлекла Обри к себе и крепко сжала в объятиях, шепча: — Все кончится хорошо! Вот увидишь…

«По крайней мере, для него», — мысленно добавила она.

— Не так крепко, — запротестовал Обри, впрочем, вполне добродушно. — О, Элиза, вот еще что: обязательно скажи папе, чтобы выдал Оливеру хорошенькое вознаграждение. Очень большое вознаграждение.

Киприан наблюдал за их отплытием с вершины холма, возвышавшегося над домом. Ему хорошо были видны несколько маленьких фигурок на берегу, особенно две из них, садившиеся в парусную шлюпку Ксавье. Оливер увозил ее — и он позволял ему это.

Киприан пожал плечами и отвернулся, но, как он ни старался остаться равнодушным к происходящему, ему это не удалось. Внезапно, испустив проклятие, он резко повернулся на каблуках, схватил валявшийся под ногами обломок скалы и изо всей силы запустил им в их сторону. В сторону Элизы.

Она могла бы остаться. Они могли бы все уладить. Вместо этого она сбежала при первой же возможности.

Ну и черт с ней. Черт с ней, и с его отцом, и со всеми ними.

Чтоб им всем провалиться!

Беглецы отплыли вечером. Ксавье, Ана и Обри смотрели им вслед, но Киприана нигде не было видно. И это было хорошо, даже очень хорошо. Даже если бы он не заставил Элизу остаться, он наверняка устроил бы бурный разнос своим непокорным подчиненным, осмелившимся организовать побег его пленницы.

Элиза понимала это, но ей невыносима была мысль, что они с Киприаном больше никогда не встретятся. Она сидела на кокпите маленькой лодки, ухватившись обеими руками за борт, и не сводила глаз со скалистого берега Олдерни, медленно исчезавшего вдали.

В долгие часы их плавания Оливер учил Элизу управлять парусом, но она мало что могла усвоить: слишком погружена была в свои мрачные мысли. Молодой моряк объяснял ей, как ловить ветер, менять галс, как управляться с парусами и рулем, но ни разу они не коснулись того, что заставило Элизу бежать. Напрасным было и ее беспокойство по поводу его возможных притязаний. Если Оливер и заигрывал с ней, то это больше походило на простоватую галантность, необходимую в общении с дамой, как это понимал простой матрос. И если бы Элиза не испытывала некоторое облегчение оттого, что ей не приходилось отбиваться от его ухаживаний, она чувствовала бы себя совсем подавленной. Ксавье, Ана, а теперь и Оливер. Все они связывали ее с Киприаном, хотя кто-кто, а уж они-то должны были понимать, почему этот союз невозможен.

А он действительно невозможен, говорила себе Элиза. Даже если бы чувства Киприана к ней были хоть чуть-чуть искренними, даже если бы он влюбился в нее — ничего бы у них не вышло. Слишком они были разные, такие разные… Она пыталась убедить себя, что это даже хорошо, но теперь видела, что ошибалась. Скольким молодым людям отказали ее родители, людям, которые были бы для нее куда более подходящей партией, чем когда-либо мог стать Киприан!

И потом, непреложным и горьким фактом оставалось то, что Киприан ее не любил. Он… Слишком горько, горько и отвратительно было думать о том, какие чувства он испытывал к ней. Что он с ней сделал…

Пока море несло их суденышко на своих темных волнах все ближе к дому, Элиза проклинала тот день, когда она вздумала отправиться на Мадейру. Ей надо было удовольствоваться будущим, которое планировали для нее родители. А теперь… В будущее было страшно заглянуть!..

Они шли под парусом всю ночь, весь серый пасмурный день и всю следующую ночь. Близился рассвет, когда огни маленького городка указали им путь к берегу. Элиза беспокоилась, как они будут причаливать в темноте, но Оливер, по всей видимости, хорошо знал эту гавань. Когда он перенес Элизу на берег, она слегка пошатывалась от изнеможения и совершенно утратила ориентацию.

— На холме есть почтовая станция. Мы можем снять там комнату и потом сесть в первый же дилижанс на Лондон, — сказал Оливер, одной рукой поднимая их скудный багаж, а другой подхватывая ее под локоть. — Вы можете идти?

Она могла и дошла до места, но и только. В комнате, куда Оливер ее проводил, она свалилась, не успев до конца раздеться, и заснула мертвым сном. Его стук в дверь через несколько часов еле вырвал ее из сонного оцепенения.

Весь остаток дня прошел для нее как в густом тумане. Элиза делала то, что говорил ей Оливер, в том числе села в дилижанс, но ей казалось, будто она ходит во сне. На следующий день стало получше. Наверное, жестокий холод рассеял туман в ее мозгу. Как бы там ни было, к тому моменту, когда очередная перемена лошадей наконец привезла их в Лондон, Элиза вполне бодрствовала, хотя и чувствовала себя усталой и разбитой после долгой тряски в дилижансе.

Даймонд-Холл сиял огнями, как во время бала, на парадном крыльце стоял на страже лакей с фонарем в руке. Он ждал ее, поняла Элиза, потому что Оливер заранее известил об их приезде. Не успела карета остановиться, как вся ее семья высыпала из парадных дверей красного дерева, обитых медью.

Бывала ли она когда-нибудь прежде так счастлива, завидев родных? Невзирая на глубочайшую усталость последних трех дней, она бросилась в их объятия, смеясь, плача и обнимая каждого из них так, словно боялась отпустить.

— О, моя дорогая, — плакала ее мать, уткнувшись ей в шею, — моя милая девочка!

— Мы все время ждали!

— Вот это приключение! — кричал Перри. — Ты должна рассказать нам все до мельчайших подробностей!

Потом Элизу обнял отец.

— Элиза, — прошептал он и так стиснул ее, что она испугалась, как бы у нее не треснули ребра. — Элиза…

Когда она наконец вынырнула из его объятий, все Фороугуды гурьбой потянулись в холл, предводительствуемые сияющим дворецким Тонкинсом. И там она увидела родителей Обри.

Тетя Джудит была смертельно бледна. Глаза у нее ввалились, и она так похудела, что платье висело на ней мешком. Дядя Ллойд тоже похудел и как-то съежился, стал как будто даже меньше ростом. В его синих глазах появилось выражение, которого Элиза никогда не видела прежде. Смертельно изматывающий, ежеминутный страх за своего пропавшего ребенка. Не поддающееся рассудку беспокойство. Элиза тут же вырвалась из объятий родных и бросилась к своим убитым горем дяде и тете.

— С ним все прекрасно, — обнимая их, сказала она в наступившей тишине. — Правда! Он здоров, счастлив…

— Счастлив? Как он может быть счастлив… — Ллойд Хэбертон осекся, когда его жена со слезами бросилась ему на шею. Элиза выругала себя за столь неудачный выбор слов. Лихорадочно подыскивая выражения, она поймала взгляд Оливера. Он вошел в дом вместе со всей толпой, но пока на него никто не обращал внимания. Увидев отчаяние в глазах Элизы, юноша пришел ей на помощь.

— С Обри все в порядке! — громко сказал он, перекрывая приглушенные рыдания тети Джудит. Взгляды всех присутствующих немедленно обратились на него.

— Это Оливер Спенсер, — пояснила Элиза. — Он увез меня от… — Она запнулась, не зная, как назвать Киприана. От ее похитителя. От ее любовника.

— От этого Киприана Дэйра, — подсказал дядя Ллойд язвительным, высокомерным тоном.

Элиза кивнула, а ее дядя уставился на Оливера:

— Почему же вы не увезли Обри тоже?

Оливер поднял брови, и Элиза испугалась, что он сейчас скажет какую-нибудь дерзость или выболтает то, что не следует. Например, что Обри снова может ходить и что он наслаждается происходящим как захватывающим приключением.

Однако Оливер, должно быть, прочел предостережение в ее глазах и, откашлявшись, обратился к Ллойду Хэбертону со всем почтением:

— Это было невозможно, сэр. Нам пришлось пересекать Ла-Манш на крошечной лодке. Я раз десять думал, что мы вот-вот перевернемся, — добавил он.

— Оливер — очень искусный моряк, — вставила Элиза, прежде чем юноша успел пуститься в подробности.

— Вы уверены, что с Обри не обращаются плохо? — дрожащим голосом спросила тетя Джудит. Страдание и надежда на ее лице поразили Элизу в самое сердце. Как тетя была бы счастлива услышать, что Обри снова ходит! Но мальчик взял с кузины торжественное обещание предоставить ему честь первым сообщить об этом. Кроме того, выздоровление Обри, безусловно, сыграет свою роль в отношениях Киприана с отцом.

— Ваш сын загорел, окреп и каждый день разрабатывает ногу, — сказал Оливер, ласково улыбаясь матери Обри.

— Его хорошо кормят?

— У него есть все, что нужно. Никто не обращается с ним плохо. Он поистине стал любимцем всей команды.

— Тогда почему… — Рыдание прервало слова Джудит, и она поднесла к лицу скомканный кружевной платочек.

— Вот именно — почему? — прогремел сэр Ллойд, за отсутствием Киприана перенося весь свой гнев на Оливера. — Почему, во имя господа, кто-то считает возможным использовать ребенка — калеку, чтобы повредить человеку, с которым даже незнаком?!

— Я могу объяснить. Но сначала, — вмешалась Элиза, — я бы хотела сесть. Не могли бы мы выпить чаю, мама?

Когда присутствующие перекочевали в парадную гостиную, ряды их поредели. Остались родители Элизы, ее дядя и тетя, Леклер, Перри, Оливер и она сама. Но и это слишком много, подумала Элиза.

— Я должна поговорить с дядей Ллойдом, — твердым голосом объявила Элиза. — Наедине, — добавила она, глядя только на дядю.

— Но почему? — Он покосился на пепельно-бледное лицо жены и не стал продолжать. — Мы можем воспользоваться твоим кабинетом, Джеральд?

Оказавшись в отцовском кабинете со своим дядей, Элиза занервничала. Она не знала, как начать.

— Он… он сделал с моим мальчиком что-нибудь ужасное? — спросил Ллойд Хэбертон, и голос его невольно дрогнул.

Элиза сдвинула брови:

— Ужасное? Да нет, я ведь сказала вам, что Обри цел и невредим.

— Так что же? — взорвался он, расхаживая взад и вперед по кабинету и теребя густые бакенбарды. — Что такого ты не можешь сказать при всех? Даже при его матери?

— Он ваш сын! — крикнула Элиза ему в спину. Жалость к дяде сменилась в ней гневом. Он любил Обри, это было видно. А как же его первенец — Киприан? Почему же он не был достоин называться сыном своего отца?!

— Конечно, он мой сын! Он мой сын, и, калека он или нет, я готов пойти на убийство, чтобы вернуть его. Я убью ублюдка, который его похитил!

Элиза покачала головой:

— Нет, дядя Ллойд. Вы не поняли. Я не имела в виду Обри. Я говорила о Киприане. Киприан Дэйр — ваш сын. Как вы изящно выразились, — добавила она с тихой горечью, — он действительно ублюдок. Но это ваш ублюдок.

— Что? Что ты говоришь? — вскричал сэр Ллойд. Глаза его расширились, все краски сбежали с лица. — Что… что ты имеешь в виду? — закончил он почти шепотом.

— Я хочу сказать, что он — ваш сын, ваш старший сын, — повторила Элиза более спокойным и твердым голосом, устало глядя на своего дядю.

Ллойд Хэбертон, покачнувшись, рухнул на диванчик и недоверчиво уставился на племянницу:

— Но… но как это может быть? Кто… нет. — Он нахмурился. — Нет, я не верю.

— А я верю, — заявила Элиза. Гнев и возмущение послышались в ее голосе. — Он похож на вас. А Обри похож на него, — добавила она.

— Но как это может быть? — повторил сэр Ллойд, все еще не желая взглянуть правде в лицо.

— Как обычно появляются внебрачные дети? — с заметным сарказмом спросила Элиза.

Услышав эту колкую реплику, дядя накинулся на нее:

— Ты не должна говорить подобные вещи! Это непристойно! — Встретив ее свирепый взгляд, он закончил гораздо тише: — Непристойно…

— Я не думаю, что у вас есть право критиковать мое поведение, дядя Ллойд.

Он провел рукой по жестким седым волосам, озираясь вокруг безумным взглядом. Сообщение Элизы явно было еще одним чересчур жестоким ударом судьбы для дяди, обессиленного потерей Обри, и Элиза начала испытывать к дяде некоторое сочувствие.

— Вы не знали, что у вас есть еще один сын?

— Нет! Конечно, нет. Еще один сын? Но от кого?

Ее сочувствие тут же улетучилось.

— От кого? Вы так забывчивы? Или у вас было так много женщин, что вы не можете вспомнить всех? — Элиза тоже начала ходить по кабинету, пытаясь дать какой-то выход вспыхнувшему в ней гневу — и страху. Не станет ли и она спустя годы одной из женщин, забытых Киприаном? Ей не хотелось в это верить, но перед ее глазами, в двух шагах от нее сидел ее дядя… Она обхватила голову руками и выплеснула на него всю свою ярость и весь свой ужас: — Неужели на свете могут быть еще внебрачные Хэбертоны? О господи…

Он весь как-то съежился, втянув голову в плечи и сунув стиснутые руки меж колен.

— Никто никогда не говорил мне, что я… что она…

Сэр Ллойд поднял на племянницу глаза, являя собой воплощенное страдание, и Элиза вспомнила Обри после травмы. Он потерял способность ходить и был несчастным и растерянным. Обри понимал, что ведет себя постыдно, но ничего не мог с собой поделать. Со вздохом она пересекла комнату и опустилась на плюшевый коврик перед дядей.

— Киприан мстит вам за то, что вы бросили его и его мать. За их последующую участь! — Она помолчала. — Вы знаете, кто его мать, дядя?

Он знал. Элиза поняла это по его глазам. Но он упорно не желал признать очевидное.

— Этот человек наверняка лжет. У него есть какие-нибудь доказательства? Ты говорила с его матерью?

— Она умерла.

— Что? Сибил умерла?

Сибил. Почему-то, обретя имя, эта женщина стала для Элизы как-то реальнее и ближе.

— Он сказал, что она была дочерью викария. О дядя Ллойд! Как вы могли соблазнить дочь викария?

— Я не знал! Я… я был молод — мне не было еще и двадцати — и очень глуп. Я… я приехал на каникулы и… и вообразил, что влюблен в нее.

Какая боль пронзила сердце Элизы, когда она слушала это признание! Сибил, Киприан, а теперь и дядя Ллойд — все пали жертвами безумия страстей. И она не в лучшем положении. Может быть, она уже носит ребенка Киприана. Неужели от нее отречется семья? И Киприан никогда не захочет узнать правду? И его ребенок вырастет, презирая собственного отца? И… захочет отомстить ему?!

О боже, она не вынесет, если история так чудовищно повторится снова!

— Но я не знал, что она родила, — почти прорыдал дядя, схватив Элизу за плечи. — Она говорила, что знает женщину в соседней деревне, которая… помогает девушкам, попавшим в беду. Я дал ей денег… — Он запнулся, увидев потрясенное лицо племянницы. — Это неважно. Теперь неважно. Но скажи мне, Элиза… — Он до боли сжал ее плечи. — Он — этот человек, мой… мой ублюдок… он не обидит Обри? Он вернет мне сына целым и невредимым? Элиза сбросила руки дяди и вскочила на нот. Слышать, как он называет Киприана ублюдком, тут же называя Обри своим сыном, было выше ее сил.

— Они оба ваши сыновья. Киприан не виноват в обстоятельствах своего рождения. Это ваш грех. А что касается его планов насчет Обри… — Она, помолчав, вздохнула. — Я знаю только, что он не обидит его.

— Но я хочу, чтобы мой сын вернулся!

Элиза зло взглянула на дядю, почти радуясь в этот момент, что Обри с Киприаном. Ллойд Хэбертон не заслуживал сына — ни одного из них.

— Киприан намерен воспитать Обри так, как воспитывался сам: научить его выживать в трудных условиях. Чтобы он стал сильным. Стал борцом.

— Но он не имеет права! И потом, Обри — калека.

— Вы забываете, что они братья, — заметила Элиза, с трудом удержавшись, чтобы не сообщить о выздоровлении Обри.

— Он хочет выкуп? Да?

— Нет. — Она опять вздохнула, на нее внезапно навалилась страшная усталость. Она повернулась к двери, но дядя перехватил ее:

— Должен быть какой-то путь, чтобы вернуть Обри. Этот человек должен хотеть чего-то, Элиза. Он ничего не говорил?

Элиза покачала головой, чувствуя, как гнев уступает место печали.

— Мне очень жаль, дядя Ллойд, но он ничего не говорил ни о выкупе, ни о какой-либо другой компенсации. Я не знаю, чего хочет Киприан Дайр. И никогда не знала.

21

Элиза выбралась из ванны, завернулась в толстое мохнатое полотенце и босиком прошлепала в спальню. Ее мать стояла у окна, глядя в безлунное зимнее небо. На улице стоял лютый холод, но в комнате Элизы было тепло. Тепло сейчас и на острове Олдерни, подумалось ей. Она решительно отогнала непрошеную мысль и слабо улыбнулась повернувшейся к ней матери.

— Ох, Элиза. — На лице Констанции Фороугуд на протяжении всего этого вечера дрожала счастливая улыбка, а глаза были подернуты влагой готовых пролиться в любую секунду слез. — Ты не представляешь себе, дорогая, как мы тревожились за тебя.

— Мама! — Элиза обняла мать со всей силой любви, которую она чувствовала в эту минуту к своим близким. Как же благословил ее господь! У нее были родители; были Перри и Леклер; были все ее дяди и тети. И ее дом. Она могла бы продолжать этот список бесконечно. А вот Киприан — и великое множество подобных ему — были лишены такого благословения. — Я люблю тебя, мама, — прошептала Элиза. — Люблю тебя и папу. Больше, чем вы можете вообразить.

Щекой она ощутила, как мать улыбается сквозь слезы.

— Я знаю, дорогая. Но ты только начинаешь жить! Тебе еще предстоит так много узнать о любви — о том, какой сильной она может быть. Любовь к мужу. Любовь к своему ребенку. — Констанция Фороугуд отстранилась и посмотрела дочери в глаза. — Я люблю тебя больше всего на свете. И… и я вижу, что ты изменилась, — добавила она с беспокойством. — Ты не хочешь со мной поговорить?

Элиза сразу поняла, что она имеет в виду. Неужели это так заметно? Но она притворилась, будто не понимает, и высвободилась из объятий матери.

— Изменилась? Полагаю, что да, — ответила она, сосредоточенно вытирая руки и ноги. Надела теплый фланелевый халат, сунула ноги в мягкие розовато-лиловые ночные туфельки и занялась поисками гребня. — Я чувствую себя куда более здоровой. Знаешь, у меня не было ни одного приступа, хотя я почти все время находилась на открытом воздухе! Доктор Смэлли будет поражен!

— Ты похудела…

Элиза покосилась на мать:

— Но я еще и окрепла. Мне даже не нужна больше комната на первом этаже. Когда столько времени проводишь на воздухе, на корабле…

— Элиза, ты должна мне все рассказать, — перебила ее мать с непривычной настойчивостью. — Я твоя мать, и неважно… неважно, что тебе пришлось вынести в руках этих людей, — мы встретим бурю вместе..

Элиза ничего не могла с собой поделать. В голосе матери слышались такая непоколебимая преданность, забота и участие, что она не выдержала и разразилась слезами. Почему у бедной Сибил не было такой замечательной матери, как у нее? Если бы родители Сибил больше любили свою дочь, скольких несчастий можно было бы избежать! Если бы они поддержали свою дочь так, как Констанция Фороугуд сейчас поддерживала свою.

— Чш-ш! Успокойся, дорогая. Детка моя! Все будет в порядке, вот увидишь. Все будет в порядке, — ласково приговаривала Констанция, склонившись над рыдающей Элизой. — Я с тобой! Я помогу тебе.

Рыдания Элизы постепенно стихали. В конце концов она рассказала матери все. Как настояла на том, чтобы остаться с Обри, когда его похитили. Как влюбилась в Киприана Дэйра.

— Это не любовь, — сердито возразила мать. — Ты не любишь его! Ни одна женщина не может полюбить человека, который… который изнасиловал ее, — выдохнула она.

— Но это не так! — Элиза, сидевшая рядом с матерью на кушетке, порывисто схватила ее за руки. — Все было совсем не так. Он не заставлял меня. Я сама хотела…

— Нет, дочка. Ты не права. Он старше тебя и гораздо опытнее. Он прекрасно знал, что делает! Он воспользовался твоей невинностью и заставил тебя захотеть его! Хоть тебе и кажется, что это не имеет ничего общего с насилием, на самом деле это еще хуже, еще гаже, чем просто насилие! — заявила Констанция, снова расплакавшись.

Вытерев глаза и подняв голову, Констанция погладила спутанные волосы дочери и выдавила слабую улыбку.

— Полагаю, теперь уже не имеет значения, как именно это произошло. Результат тот же. — Она вздохнула, словно вся тяжесть мира легла на ее узкие плечи. — Твой отец должен будет поговорить с Майклом.

Элиза опустила голову. Оправдывать Киприана перед матерью — это одно. А вот объясняться с Майклом…

— Я была бы рада увидеть его здесь сегодня, — прошептала она.

— Он хотел прийти, но твой отец решил, что будет лучше, если сначала я поговорю с тобой.

— Я… полагаю, ты все расскажешь папе?

— Ты его дочь. Он имеет право знать все, ведь именно ему придется решать, что нам теперь делать. — Констанция погладила руку дочери, потом взяла ее в свою, пальцы их сплелись. — Ты должна сказать мне, дорогая. Может ли… может ли так случиться, что у тебя будет… ребенок? — Последнее слово она произнесла страдальческим шепотом.

Элиза содрогнулась, не только от страха, но и от какого-то странного томления, которое она не могла бы объяснить ни себе, ни матери.

— Я не знаю, — пробормотала она. Констанция сжала губы, чтобы не дрожали, а потом взорвалась:

— Я ненавижу этого человека! Ненавижу!

— Пожалуйста, мама, не надо. Как тебе объяснить?! — Тут в голову Элизе пришла нелепая мысль. — Ты же знаешь, он наш родственник. Мой кузен и твой племянник.

Констанция отпрянула, как от удара.

— Для нас он никто…

— Нет, мама, не говори так, — горячо прервала ее Элиза, вскочив с кушетки и плотнее запахнув халат, как будто ей вдруг стало холодно. Она прямо взглянула в лицо матери. — Ты можешь ненавидеть его, но не говори, что он никто. Только не для меня.

Мать изумленно уставилась на нее:

— Но, Элиза…

— Нет, послушай меня. Хорошо это или плохо, но я уже не та девушка, которой была. Для видов на замужество это, может быть, и плохо, но во всех других отношениях я изменилась к лучшему. Так что… — Она проглотила комок в горле. — Скажи папе, чтобы позвал Майкла. И скажи ему, что я хочу поговорить с Майклом сама. В конце концов, это дело касается только нас двоих, и никого больше.

Констанция повиновалась, но, пока шла к двери, не могла оторвать удивленного взгляда от своей дочери, загорелой и окрепшей, державшейся так прямо, изъяснявшейся так уверенно. Элиза изменилась, отчетливо осознала она. Девушка превратилась в женщину. Ее отцу это вряд ли понравится, зато, даст бог, понравится… Майклу Джонстону.

Джеральд Фороугуд заметно нервничал. Майкл и сам нервничал ничуть не меньше. Элиза вернулась, и он метался всю ночь, с ужасом думая о том, что с ней сделали. Кто мог сказать, как все это подействовало на такое хрупкое создание? Несомненно, именно поэтому ее отец и попросил его не приходить вчера. Однако поздно ночью лорду Джонстону принесли записку с приглашением прийти утром. Он с трудом дождался рассвета и явился в Даймонд-Холл очень рано, но, когда вошел вслед за дворецким в отделанный мрамором холл, Джеральд уже ждал его.

— Майкл! Хорошо, что вы пришли. — Джеральд потряс его руку и откашлялся. — Элиза…

— С ней все в порядке? — выпалил Майкл, пытаясь прочесть что-нибудь по лицу Фороугуда. Неужели ее все-таки… обесчестили?

— Она… хм, да. Все в порядке. Но она хочет говорить с вами сама. Так что… позвольте проводить вас в оранжерею.

Майкл не стал дожидаться, чтобы Джеральд Фороугуд показал ему дорогу. Он прекрасно знал, где находится оранжерея, и, не тратя лишних слов, поспешил туда. Дверь красного дерева была распахнута, но он, войдя, тщательно закрыл ее за собой. Элиза резко обернулась, заслышав звяканье тяжелой медной задвижки.

В первый момент Майкл ее не узнал. И не только потому, что солнце светило ей в спину, четко обрисовывая линии стройного тела и оставляя в тени лицо. Было в ней что-то еще, чему он не мог подыскать названия, и молодой человек почувствовал, как сердце заныло у него в груди.

— Майкл! Спасибо, что пришли. — Элизе, по-видимому, казалось, что она говорит спокойно, но в голосе ее заметно ощущалось напряжение.

— Я хотел прийти еще вчера вечером, но ваши родители просили меня подождать.

Что эти ублюдки с ней сделали?

— Да. Конечно.

Элиза отошла от высокого окна и принялась бесцельно бродить среди кадок с пальмами. Глаза Майкла сузились. Она стала другой; что-то новое появилось в ее осанке, в посадке головы.

— С вами все в порядке?

Она подняла на него глаза с какой-то страдальческой улыбкой.

— Я… да, все хорошо, — закончила она, чуть поколебавшись. — Но я думаю, будет лучше, если вы… возьмете назад свое предложение.