Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Князь Пустоты (№2) - Воин кровавых времен

ModernLib.Net / Фэнтези / Бэккер Р. Скотт / Воин кровавых времен - Чтение (стр. 40)
Автор: Бэккер Р. Скотт
Жанр: Фэнтези
Серия: Князь Пустоты

 

 


Он уставился на узел, измазанный в земле и крови. Комнату наполнил резкий запах.

– Посмотри на это! – приказал Ахкеймион, протягивая сверток. – Посмотри! А потом отправь самых быстрых гонцов к Великим Именам!

Пройас отпрянул, вцепившись в одеяло. Внезапно он осознал то, что, казалось бы, знал всегда: Ахкеймион не смягчится. Конечно нет – он ведь адепт Завета.

«Майтанет… Святейший шрайя. Это то, чего ты хотел от меня? Это оно?»

Уверенность в сомнении. Вот что свято! Вот!

– Прибереги свои свидетельства для других, – пробормотал Пройас.

Он рывком сбросил с себя одеяло и нагишом подошел к столу. Пол был настолько холодным, что заныли ступни ног. По коже побежали мурашки.

Он взял послание Майтанета и сунул его нахмурившемуся колдуну.

– Вот, читай, – буркнул принц.

Небо над разрушенной Цитаделью Пса прочертила молния.

Ахкеймион отложил свой зловонный узел, схватил пергамент и просмотрел его. Пройас заметил черные полумесяцы грязи у него под ногтями. Вопреки ожиданиям Пройаса, колдун не казался потрясенным. Вместо этого он нахмурился и прищурился, вглядываясь в послание. Он даже повернул лист к свету. Комната содрогнулась от очередного громового раската.

– Майтанет? – спросил колдун, по-прежнему не отрывая глаз от безукоризненного почерка шрайи.

Пройас знал, о чем он думает. Невероятное всегда оставляет самый глубокий след в душе.

«Помоги Друзу Ахкеймиону, Пройас, хоть он и богохульник, дабы через эту нечестивость пришла Святость…»

Ахкеймион положил пергамент на колени, продолжая придерживать его за уголки. Двое мужчин задумчиво переглянулись… В глазах старого учителя сплелись замешательство и облегчение.

– Это письмо – единственное, что я вынес из пустыни, – сухо обронил Пройас, – не считая меча, доспеха и крови предков в моих жилах. Единственное, что я сберег.

– Зови их, – сказал Ахкеймион. – Собирай Совет. Золотое утро исчезло. С черного неба хлынул дождь.

ГЛАВА 24

КАРАСКАНД

«Они разят слабых и именуют это правосудием. Они распоясывают свои чресла и именуют это возмещением. Они лают как псы и именуют это рассудком».

Онтиллас, «О глупости людской»

4112 год Бивня, конец зимы, Карасканд


Из серых полос облаков сыпался дождь. Он стучал по крышам и мостовым. Он булькал в сточных канавах, смывая чешуйки засохшей крови. Он барабанил по обтянутым кожей черепам мертвецов. Он целовал верхние ветви древнего Умиаки и погружался в глубины его кроны. Миллионы капель. Они собирались в развилках ветвей, сливались в струйки, пронизывали темноту поблескивающими белыми нитями. Вскоре ручейки стекли по пеньковой веревке и принялись, словно стеклянные шарики, срываться с бронзового кольца и растекаться по коже – и по живой, и по мертвой.

В Калауле тысячи людей в поисках укрытия спрятались под шерстяные плащи или щиты. Другие причитали, протягивали руки, молились, пытаясь понять, что знаменует собой этот дождь. Молнии слепили их. Потоки воды хлестали их по щекам. А гром бормотал тайны, которые они не могли постичь.

Они протягивали руки в мольбе.

Спал он плохо. В сон его то и дело вторгались слова и дела Дунианина. «Великие все еще прислушиваются к тебе», – сказала эта мерзость. Серве обмякла в руках Сарцелла, потекла кровь. «Помни тайны битвы – помни!»

Найюр проснулся от дождя и шепота.

«Тайны битвы…

Великие прислушиваются…»

Не найдя Пройаса в усадьбе, Найюр погнал коня ко дворцу сапатишаха на Коленопреклоненном холме – перепуганный управляющий сказал, что принца можно найти там. К тому времени, как скюльвенд добрался до первых построек дворцового комплекса, расположенных у подножия холма, дождь начал иссякать. Солнце рассыпало сверкающие лучи по темному небу. Погоняя изголодавшегося коня, Найюр бросил взгляд через плечо и увидел, как оно пробилось через клубящиеся черные тучи. От холма до холма, от мешанины построек Чаши и до самых Триамисовых стен, темных, теряющихся в дымке, лужи вспыхнули белым, словно тысячи серебряных монет.

Найюр спешился во внешнем дворе. Казалось, будто каждое мгновение в ворота с цокотом въезжает новый отряд вооруженных всадников. Кроме стражников-галеотов и нескольких кианских рабов, истощавших до состояния скелета, все принадлежали к кастовой знати, судя по одежде и манерам. Найюр узнал многих участников прошлых Советов, но почему-то никто не осмелился поприветствовать его. Он прошел следом за айнрити в полумрак Входной залы, где столкнулся с Гайдекки, облаченным в темно-красное одеяние.

Палатин остановился и возбужденно уставился на скюльвенда.

– Сейен милостивый! – воскликнул он. – С тобой все в порядке? Там что, новая схватка на стенах?

Найюр взглянул на свою грудь: белая туника вся пропиталась красным.

– У тебя разрезано горло, – удивленно сказал Гайдекки.

– Где Пройас? – отрывисто спросил Найюр.

– С другим мертвым, – загадочно ответил палатин, указав на цепочку людей, исчезающих во внутренних покоях дворца.

Найюр пристроился следом за отрядом буйных туньеров, возглавляемых Ялгротой Гибелью Шранков. Соломенные косы Ялгроты украшали железные гвозди, согнутые наподобие бивней, и сморщенные головы язычников. В какой-то момент великан резко повернулся и враждебно уставился на скюльвенда. Найюр ответил ему не менее свирепым взглядом; душа его выкипела при мысли об убийстве.

– Ушуррутга! – фыркнул туньер и отвернулся.

Его соотечественники разразились гортанным смехом, а Ялгрота ухмыльнулся.

Найюр плюнул на стену, потом яростно огляделся. И на кого бы ни падал его взгляд, люди поспешно отводили глаза – так ему казалось.

«Все они! Все они!»

До него словно бы донесся шепот его соплеменников-утемотов…

«Плакса…»

Сводчатый коридор закончился у бронзовых дверей, открытых нараспашку и подпертых, чтобы не захлопывались, двумя бюстами. Наверное, это были изображения былых сапатишахов или реликты времен нансурекой оккупации. Войдя в дверь, Найюр очутился в большом зале и принялся проталкиваться через толпу кастовых дворян. От множества голосов в зале стоял гул.

«Слюнявый мужеложец!»

Зал был круглым и куда более древним, чем большая часть дворца, – наверное, киранейский или шайгекский. Центр зала занимал роскошный ковер с медно-золотыми узорами, а на нем стоял стол, вырезанный из белого селенита. От края ковра начинали расходиться концентрические ярусы амфитеатра, позволявшие всем собравшимся видеть стол внизу. Сложенные из огромных глыб стены были увешаны канделябрами и украшены характерными драпировками в кианском вкусе. Стрельчатый купол из фигурно обточенного камня неясно вырисовывался над головой; казалось, он держится сам, наподобие известкового раствора. Через окна у основания купола в зал проникал свет, белый и рассеянный, а высоко над центральным столом висели языческие знамена, колыхаясь от сквозняка.

Найюр обнаружил Пройаса возле стола. Принц стоял, наклонив голову, и внимательно слушал приземистого человека. Его сине-серая одежда на коленях была испачкана в грязи, а по сравнению с угловатыми фигурами окружающих он казался почти непристойно толстым. Кто-то закричал с ярусов, и человек обернулся на звук; через его незаплетенную бороду тянулось пять белых прядей. Найюр уставился на него, не веря собственным глазам.

Это был колдун. Мертвый колдун.

Что здесь происходит?

– Пройас! – крикнул он.

Ему не хотелось подходить ближе.

– Нам нужно поговорить!

Конрийский принц осмотрелся и, отыскав его взглядом, нахмурился почти как Гайдекки. Колдун, однако, заговорил снова, и в результате принц раздраженно отмахнулся от Найюра.

– Пройас! – прорычал Найюр, но принц ответил лишь яростным взглядом.

«Идиот!» – подумал Найюр. Осаду можно прорвать! Он знает, что им нужно делать!

Тайны битвы. Он вспомнил…

Он нашел себе место на ярусе, где собрались Меньшие Имена и их вассалы, и принялся наблюдать за Великими Именами, устроившими перебранку. Голод в Карасканде дошел до таких пределов, что даже верхушка айнрити вынуждена была есть крыс и пить кровь своих лошадей. Вожди Священного воинства сделались костлявыми и изможденными, и на многих – особенно на тех, кто прежде был толстым, – болтались кольчуги, так что они напоминали юнцов, напяливших для игры отцовские доспехи. Они выглядели одновременно и нелепо, и трагично, с неуклюжим величием умирающих властителей.

Саубон, как титулованный король Карасканда, сидел на большом лаковом кресле во главе стола. Он подался вперед, вцепившись в подлокотники, словно знал за собой преимущество, которого не замечали другие. Справа от него расположился, откинувшись на спинку стула, Конфас; он смотрел по сторонам с ленивым раздражением человека, вынужденного вести себя на равных с теми, кто ниже его по положению. Слева от Саубона находился брат принца Скайельта, Хулвагра Хромой, который представлял туньеров с тех пор, как Скайельт умер от гемофлексии. Рядом с Хулвагрой сидел Готьелк, седой граф Агансанорский; его жесткая борода была такой же косматой, как и всегда, а воинственный взгляд сделался еще более грозным. Слева от него сидел Пройас; вид у него был настороженный и задумчивый. Хоть он и разговаривал с колдуном, устроившимся рядом с принцем на стуле поменьше, взгляд конрийца непрестанно скользил по лицам собравшихся. И последним, занявшим место между Пройасом и Конфасом, был чинный палатин Антанамерский, Чинджоза, которого, если верить слухам, Багряные Шпили назначили временным королем-регентом после кончины Чеферамунни.

– Где Готиан? – требовательно спросил Пройас.

– Возможно, – со странным сарказмом отозвался Икурей Конфас, – великий магистр узнал, что ты собрал нас, дабы мы выслушали колдуна. Боюсь, шрайские рыцари склонны подчиняться шрайе…

Пройас обратился к Сарцеллу; тот сидел на нижнем ярусе, с ног до головы облаченный в белые одеяния, которые обычно надевал на совет. Вежливо поклонившись Великим Именам, рыцарь-командор заявил, что не знает о местонахождении его магистра. Пока он говорил, Найюр смотрел на свою правую руку, не столько слушая, сколько запоминая ненавистный голос этого человека. Он смотрел, как вздуваются вены и шрамы, когда он сжимает и разжимает кулак.

Потом он моргнул и увидел нож, проходящий по горлу Серве, хлынувшую блестящую кровь…

Найюр почти не слышал последовавших за этим споров, законно ли будет продолжать совет без представителя Святейшего шрайи. Он наблюдал за Сарцеллом. Не обращая внимания на Великие Имена и их слова, этот пес принялся совещаться с кем-то из шрайских рыцарей. Паутина красных линий все еще покрывала его чувственное лицо, хотя по сравнению с тем, каким Найюр видел его в последний раз, линии эти изрядно поблекли. Лицо Сарцелла казалось спокойным, но большие карие глаза смотрели тревожно, взгляд был обращен куда-то вдаль, как будто шрайский рыцарь обдумывал дела, по сравнению с которыми разворачивающиеся события были сущей чепухой.

Как там сказал Дунианин? Ложь, обретшая плоть.

Найюр был голоден, очень голоден – он не ел уже несколько дней, – и постоянная ноющая боль в животе придавала странную остроту всему, что он видел, как будто душа лишилась роскоши жирных мыслей и жирных ощущений. Он чувствовал на губах вкус крови своего коня. В какой-то безумный момент Найюр поймал себя на том, что размышляет: а какова на вкус кровь Сарцелла? Может, у нее вкус лжи?

Есть ли у лжи вкус?

С момента убийства Серве все казалось нечистым, и как Найюр ни старался, ему не удавалось отличить день от ночи. Все переливалось через край, перетекало в нечто иное. Все было грязным – грязным! И Дунианин никак не затыкался!

А утром Найюр просто понял. Он вспомнил тайны битвы… «Я сказал ему! Я раскрыл ему тайны!»

И загадочные слова, которые Келлхус произнес у разрушенной цитадели, сделались ясными и простыми.

«Охота не должна прекращаться!»

Он понял план Дунианина – во всяком случае, отчасти… Если бы только Пройас выслушал его!

Внезапно гам вокруг стола стих, равно как и шепот на ярусах. В древнем зале воцарилось удивленное молчание, и Найюр увидел, что колдун Ахкеймион стоит рядом с Пройасом и смотрит на остальных с мрачным бесстрашием вымотанного до предела человека.

– Раз мое присутствие настолько оскорбляет вас, – произнес он громко и отчетливо, – я буду говорить начистоту. Вы совершили страшную ошибку, ошибку, которую следует исправить, ради Священного воинства и всего мира.

Он сделал паузу и оглядел хмурые лица.

– Вы должны освободить Анасуримбора Келлхуса.

И те, кто находился за столом, и те, кто сидел на ярусах, разразились негодующими воплями. Найюр, не поднимаясь со стула, наблюдал за воинственно настроенным колдуном. Возможно, в конечном итоге ему и не понадобится говорить с Пройасом.

– Выслушайте его!!! – хрипло выкрикнул конрийский принц, перекрывая хор голосов.

Пораженные яростью его вспышки, все присутствующие затаили дыхание. Но Найюр к этому моменту уже не дышал.

«Он старается освободить его!»

Но это означает, что они тоже знают план Дунианина?

На советах Священного воинства Пройас всегда вел себя сдержанно и рассудительно, особенно выделяясь этим на фоне прочих чрезмерно эмоциональных Великих Имен. И поэтому его крик – да еще такой – привел людей в замешательство. Великие Имена смолкли, словно дети, напуганные не отцом, а тем, на что они его вынудили.

– Это не издевательство, – продолжал Пройас. – Это не шутка, продиктованная злобой или стремлением нанести оскорбление. От того, какое решение мы примем сегодня, зависит нечто большее, чем наши жизни. Я прошу вас решать вместе со мной, и пусть выскажется каждый. Но я требую – требую! – чтобы вы выслушали, прежде чем принимать решение. И полагаю, что мое требование вовсе не является требованием, поскольку так поступил бы всякий разумный человек – выслушал, без предвзятости и фанатизма.

Найюр оглядел зал и заметил, что Сарцелл следит за происходящим столь же внимательно, как и все прочие. Он даже гневно махнул рукой своему окружению, веля им замолчать.

Чародей, стоящий перед великими лордами айнрити, выглядел изможденным и жалким в перепачканной землей одежде. Он заколебался, как будто лишь сейчас осознал, насколько далеко ушел от своей стихии. Но из-за полноты и сохранившегося здоровья он казался королем в обносках нищего. А Люди Бивня, наоборот, выглядели привидениями, нарядившимися в одежды королей.

– Вы спрашивали, – воскликнул Ахкеймион, – почему Бог наказывает Священное воинство? Что за язва поразила наши ряды? Что за болезнь духа навлекла на нас гнев Божий?

Но этих язв много. Для правоверных язвой являются колдуны – такие, как я. Но сам шрайя дозволил нам присутствовать здесь. Поэтому вы принялись глядеть по сторонам и обнаружили человека, которого многие называли Воином-Пророком, и спросили себя: «А что, если он самозванец? Не достаточно ли этого, чтобы гнев Божий испепелил нас? Вдруг он лжепророк?» Колдун помолчал, и Найюр заметил, что он сглотнул, не разжимая губ.

– Я пришел не с целью сказать, что князь Келлхус – истинный пророк, и не с целью выяснить, является ли он князем. Я пришел, чтобы предостеречь вас против иной язвы… Той, которую вы проглядели, хотя некоторые знают о ее существовании. Среди нас, мои лорды, есть шпионы… – зал мгновенно наполнился гулом, – мерзость, носящая поддельные лица.

Колдун наклонился и достал из-под стола зловонный сверток. Одним движением он развернул ткань. На полированную поверхность стола выкатилось нечто, напоминающее почерневший кочан капусты, и остановилось, отбрасывая невероятную тень. Отрубленная голова?

«Ложь, обретшая плоть…»

Под сводом зала зазвенел беспорядочный хор выкриков.

– Уловка! Богохульная уловка!..

– … это безумие! Мы не можем…

– … но что это могло бы…

Пока его соседи вопили и потрясали кулаками, Найюр заметил, как Сарцелл встал и принялся прокладывать себе путь к выходу. И снова Найюру бросились в глаза воспаленные полосы, избороздившие лицо рыцаря-командора… Внезапно скюльвенд вспомнил, что уже видел этот узор. Но где? Где?

Анвурат… Серве – в крови, кричащая. Нагой Келлхус, его пах густо измазан красным, его лицо раскрывается, словно пальцы, сжимающие уголь… Келлхус, который на самом деле не Келлхус.

Охваченный волчьим голодом, Найюр встал и быстро двинулся следом за шрайским рыцарем. Наконец-то он понял все, что сказал Дунианин в тот день, когда Великие Имена вынесли приговор, – в день смерти Серве. Воспоминание о голосе Келлхуса перекрыло буйство толпы…

Ложь, обретшая плоть. Имя.

И имя это – Сарцелл.

Синерсес рухнул на колени перед высоким порогом, потом прижался лбом к узорчатому каменному полу, имитирующему ковер. Кианцы, подобно большинству других народов, считали некоторые пороги священными, но вместо того, чтобы умащать их по определенным дням, как это делали айноны, они украшали их искусной резьбой, изображающей плетенный из тростника ковер. Хануману Элеазар решил, что это – достойный обычай. Переход из одного места в другое следует отмечать в камне. Полезное напоминание.

– Великий магистр! – выдохнул Синерсес, подняв голову. – Я принес весть от лорда Чинджозы!

Элеазар ждал появления вестника – но не того, что он явится в таком смятении. По коже у него поползли мурашки. Великий магистр взглянул на секретарей и жестом велел им покинуть комнату. Подобно большинству влиятельных лиц в Карасканде, Элеазар весьма интересовался состоянием своих тающих припасов.

Казалось, в последние месяцы все было против него. Голод в Карасканде достиг такого размаха, что даже высокопоставленные колдуны ходили голодными – самые отчаявшиеся начали варить кожаные переплеты и пергаментные страницы книг. Величайшая из школ Трех Морей докатилась до того, чтобы есть собственные книги! Багряные Шпили страдали вместе со всем Священным воинством, страдали настолько, что уже обсуждали, не встретиться ли им с Великими Именами и не заявить ли, что с этого момента Багряные Шпили вступают в открытые боевые действия вместе с айнрити – идея, которая всего несколько недель назад показалась бы немыслимой.

Ставки все возрастали, и каждая была отчаяннее предыдущей. Пытаясь сохранить первую ставку, Элеазар дошел до того, что теперь вынужден был сделать вторую, которая подставит Багряных Шпилей под смертоносные Безделушки тесджийских лучников падираджи. И он понимал, что это может настолько ослабить Багряные Шпили, что они лишатся всякой надежды одолеть кишаурим.

Хоры! Проклятые хоры. Слезы Бога не оказывали ни малейшего воздействия на их обладателей, будь то айнрити или фаним. Очевидно, совершенно не обязательно понимать Бога правильно, чтобы уметь Им пользоваться.

Ставка за ставкой. Безумие за безумием. Ситуация сделалась такой зловещей, положение вещей – таким напряженным, что любая новость могла переломить хребет его школе.

Даже слова этого стоявшего на коленях раба-солдата могли возвестить их рок.

Элеазар с трудом сделал вдох.

– Что ты узнал, капитан?

– Пройас привел на совет адепта Завета.

Элеазара пробрал озноб. С тех пор как он услышал об уничтожении их резиденции в Иотии, он то и дело ловил себя на мысли, что боится возвращения колдуна…

– Ты имеешь в виду Друза Ахкеймиона?

«Он пришел за возмездием».

– Да, великий магистр. Он…

– Он один? Или с ним есть другие?

«Пожалуйста, ну пожалуйста…» С одним Ахкеймионом они смогут совладать без особых проблем. А вот отряд адептов Завета окажется губителен для них. Потерь и так уже слишком много.

«Хватит! Мы не можем больше позволить себе терять людей!»

– Нет. Похоже, он один, но…

– Выдвигал ли он обвинения против нас? Клеветал ли он на нашу величественную школу?

– Он говорил о шпионах-оборотнях, великий магистр! О шпионах-оборотнях!

Элеазар непонимающе уставился на гонца.

– Он сказал, что они ходят среди нас! – продолжал Синер-сес – Он сказал, что они повсюду! Он даже принес голову кого-то из них в мешке – она ужасна, господин! Эта мерзость… п-простите, я забылся! Лорд Чинджоза лично отправил меня…

Он просит указаний. Адепт Завета требует, чтобы Великие Имена освободили Воина-Пророка…

Князя Келлхуса? Элеазар нахмурился, силясь отыскать смысл в лепете джаврега…

«Да! Да! Его друг! Они были друзьями до того, как… Этот демон Завета был его наставником».

– Освободить? – сдержанно проговорил Элеазар. – И каковы его доводы?

Глаза Синерсеса готовы были вылезти на лоб, и на изможденном лице это было особенно заметно.

– Шпионы-оборотни… Он заявил, что Воин-Пророк – единственный, кто способен видеть их.

Воин-Пророк. Со времени перехода через пустыню они следили за этим человеком с растущей тревогой – особенно когда стало ясно, насколько много их собственных джаврегов втайне разговаривали с Поглощающим и сделались заудуньяни. Когда Икурей Конфас пришел к нему, обещая уничтожить князя, Элеазар приказал Чинджозе поддержать экзальт-генерала. Хотя магистр все еще опасался войны между ортодоксами и заудуньяни, он думал, что судьба Анасуримбора Келлхуса наконец-то решена.

– Что ты имеешь в виду?

– Он заявил, что раз только Пророк способен видеть их, его необходимо освободить, чтобы очистить Священное воинство. Он сказал, что только так можно отвести от нас гнев Божий.

Как старый мастер джнана, Элеазар не любил открыто демонстрировать подлинные чувства в присутствии рабов, но последние дни были… очень тяжелыми. И потому Синерсес заметил, что великий магистр сбит с толку и озадачен – сейчас он казался стариком, который очень боится окружающего мира.

– Собери всех, кого только сможешь, – сухо приказал Элеазар. – Немедленно!

Синерсес кинулся выполнять приказание.

Шпионы… Повсюду шпионы! И если он не сможет отыскать их… Если он не сможет их отыскать…

Великий магистр Багряных Шпилей будет говорить с этим Воином-Пророком – святым человеком, способным видеть то, что скрыто. За свою жизнь Элеазар, колдун, умеющий заглядывать в самые потаенные уголки мира, не раз задумывался, что такое Святость. Теперь он понял.

Это злоба.

Тварь, именуемая Сарцеллом, жаждала. Жаждала крови. Жаждала совокупляться с живыми и мертвыми. Но более всего она жаждала завершения. Вся она, от ануса до того, что называла своей душой, была подчинена создателям. Все, что происходило в мире, было превращено в обещание оргазма.

Но Зодчие, конструируя тварь, действовали практично, бессердечно и расчетливо. Мало что – редчайшее стечение обстоятельств! – могло доставить ей истинное удовольствие. Убийство той женщины, жены Дунианина, было как раз одним из таких моментов. Одного воспоминания об этом было достаточно, чтобы фаллос твари выгнулся в штанах и затрепетал, словно рыба…

И вот теперь этот адепт Завета – проклятый Чигра! – вернулся, требуя освободить Дунианина… Угроза! Ярость! Тварь мгновенно поняла, что должна сделать. Когда она вышла из дворца сапатишаха, воздух дрожал ее жаждой, солнце мерцало ее ненавистью.

При всей хитрости и изворотливости твари, мир, в котором она жила, был куда проще того, в котором жили люди. В нем не было ни войны спорящих между собою страстей, ни необходимости в дисциплине и самоотречении. Тварь жаждала лишь исполнять волю тех, кто ее сделал. Что утоляет ее жажду, то и хорошо.

Такой ее изобрели. Таково было искусство ее создателей.

Воин-Пророк должен умереть. Твари не мешали никакие чувства – ни страх, ни жалость, ни соревнующиеся между собой желания. Она убьет Анасуримбора Келлхуса прежде, чем его сумеют освободить, и тем самым…

Обретет экстаз.

Найюру достаточно было увидеть, по какой дороге Сарцелл спускается с Коленопреклоненного холма, чтобы понять, что у этого пса на уме. Он направлялся в Чашу, а значит – в тот храмовый комплекс, где расположился Готиан со своими рыцарями – и где на черной ветви Умиаки висели Келлхус с Серве.

Найюр сплюнул, потом кликнул коня.

К тому времени, как он выехал из внешнего лагеря, он уже не смог отыскать Сарцелла. Скюльвенд погнал коня вниз, через лабиринт построек на склонах. Невзирая на состояние лошади, Найюр хлестнул ее и послал в галоп. Они промчались мимо зубчатых стен дворца, мимо заброшенных лавок и громад многоэтажных домов, сворачивая там, где улицы уходили под уклон. Найюр вспомнил, что Ксокис расположен почти на самом дне Чаши.

Казалось, будто сам воздух звенит от предчувствий.

В сознании Найюра снова и снова вспыхивал мысленный образ Келлхуса. Он словно чувствовал руки Дунианина на своем горле, как будто тот снова держал его за шею над пропастью – там, в горах Хетанта. На какой-то пугающий миг Найюру померещилось, что он не может ни вздохнуть, ни сглотнуть. Ощущение это прошло лишь после того, как он провел пальцами, по запекшемуся порезу на горле – своему последнему свазонду.

«Как? Как ему удается так изводить меня?»

Но таков был урок Моэнгхуса. Дунианин превращает всех. вокруг в своих учеников, желали люди того или нет. Достаточно просто дышать.

«Даже мою ненависть! – подумал Найюр, – Даже мою ненависть он обратил себе на пользу!»

Он страдал от этого, но еще сильнее страдал от мысли, что может потерять Моэнгхуса. Много месяцев назад, в лагере утемотов Келлхус сказал правду: для его сердца существовала лишь одна намеченная жертва, и никакая замена не могла его насытить. Он был привязан к Дунианину, а Дунианин был привязан к трупу Серве – привязан режущими веревками несокрушимой ненависти.

Любой позор. Любое унижение. Он вытерпит любое оскорбление, совершит любую мерзость, лишь бы отомстить. Он скорее увидит весь мир сожженным дотла, чем откажется от своей ненависти. Ненависть! Вот в чем заключался источник его силы. Не в клинке. Не в могучем телосложении. Его ломающая шеи, поражающая жен, сокрушающая щиты ненависть! Ненависти сохранила для него Белый Якш. Ненависть покрыла его тела священными шрамами. Ненависть спасла его от Дунианина, когда они пересекали Степь. Ненависть заставляла его страдать от притязаний, которые чужеземцы предъявляли на его сердце.

Ненависть и только ненависть позволяла ему сохранять рассудок.

Конечно же, Дунианин знал об этом.

После Моэнгхуса Найюр искал прибежища в законах Народа, думая, что они сумеют сохранить его сердце. С тех пор как его обманом отторгли от них, они казались еще более драгоценными, подобно воде во времена великой засухи. За годы он загнал себя в пути, которым следовали его соплеменники, – загнал, исхлестав плетью до крови! Быть мужчиной, твердили памятливцы, это значит брать и не быть взятым, порабощать и не быть порабощенным. Если так, то он станет первым среди воинов, самым яростным из мужчин! Ибо таков был первый из неписаных законов: мужчина – настоящий мужчина! – завоевывает и покоряет, а не страдает от того, что его используют.

В том-то и крылась мука его договора с Келлхусом. Все это время Найюр ревностно оберегал свое сердце и душу, плевал на слова Дунианина – но ему никогда и в голову не приходило, что Келлхус может управлять им, манипулируя обстоятельствами. Он лишил его мужественности точно так же, как и этих недоумков айнрити.

«Моэнгхус! Он назвал его Моэнгхусом! Моего сына!»

Был ли лучший способ уязвить его? Его использовали. Даже сейчас, когда он думал обо всем этом, Дунианин использовал его!

Но это неважно…

Здесь нет законов. Здесь нет чести. Мир среди людей так же лишен дорог, как и Степь - как и пустыня! Здесь нет людей… Одни лишь животные – гребущие под себя, жаждущие, ноющие, вопящие. Терзающие мир своими желаниями. Подхлестываемые, словно пляшущие медведи, то одним, то другим нелепым обычаем. Все эти тысячи, все Люди Бивня, убивали и умирали во имя иллюзии. Миром правит голод, и ничего более.

В этом заключалась тайна дуниан. В этом заключалась их чудовищность. И их притягательность.

С тех пор как Моэнгхус бросил его, Найюр считал себя предателем. Всегда одна и та же мысль, одно и то же вожделение, одна и та же жажда! Но теперь он знал, что предательство обитало в хоре осуждающих голосов, бросающих ему ненавистные имена!

«Она была моей добычей!»

Лжецы! Дураки! Он заставит их увидеть!

Любой позор. Любое унижение. Он будет душить младенцев в колыбелях. Он будет стоять на коленях под потоком горячего семени. Он увидит, как его месть осуществится!

Чести не существует. Только ярость и разрушение.

Только ненависть.

«Охота не должна прекращаться!»

Заброшенные дома остались позади, и Найюр очутился на одном из караскандских базаров. Конь несся через площадь галопом, оставляя за спиной трупы – раскисшие груды кожи и костей. На середине пути Найюр заметил обелиски Ксокиса за невысокими домами. Миновав квартал кирпичных складов – ветхих, готовых вот-вот развалиться, – Найюр обнаружил знакомую улицу и погнал коня вдоль ряда сгоревших домов. После резкого поворота конь по инерции перескочил через перевернутый таз для мочи, большую каменную чашу, принадлежавшую, должно быть, соседней прачечной. Найюр скорее почувствовал, чем услышал, как его эумарнский белый конь потерял подкову. Он заржал, споткнулся и поплелся еле-еле – видимо, попортил ногу.

Проклиная животное, Найюр спрыгнул и помчался бегом, понимая, что теперь не сумеет догнать рыцаря-командора. Однако после первого же поворота перед ним раскинулся белый Калаул, оплетенный лужицами воды, собравшейся в щелях между камнями брусчатки, и темный от многочисленной толпы изголодавшихся людей.

В первый момент Найюр сам не понял, то ли его привел в замешательство вид стольких айнрити разом, то ли приободрил. Наверняка большинство из них – заудуньяни, и они могли помешать Сарцеллу убить Дунианина – если тот действительно именно это намеревался сделать. Проталкиваясь между встревоженными зрителями, Найюр оглядывал толпу, силясь отыскать шрайского рыцаря, но тщетно. Он увидел в отдалении дерево Умиаки, темное и сутулое на фоне подернутых дымкой колоннад. Найюр вдруг решил, что Дунианин мертв, и едва не задохнулся.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43