Сотканный мир

      Ветер немного изменил направление. Причину этого первым понял ибн Талак.
      – Там! Там! – закричал он, указывая на песчаный вихрь, исчезающий за стеной в пятистах футах от них. Когда они подошли ближе, они увидели, что кусок стены рухнул, открыв проход.
      Шэдвелл вскарабкался на один из камней.
      – Что вы видите? – спросил Хобарт.
      Шэдвелл не отвечал, разглядывая то, что предстало его взору.
      На другой стороне стены не было ни дворцов, ни пирамид. Только песок, бесконечный песок.
      – Ничего, – ответил Хобарт сам себе, тоже влезая на камень.
      – О Господи... ничего.
      Шэдвелл спрыгнул с камня и пошел прочь от стены. Да, ничего. С чего он взял, что здесь кто-то есть?
      А может, то, что они ищут, находится под песком? Может, Бич похоронен здесь живым? Если так, то как его освободить?
      Повинуясь внезапному импульсу, он начал карабкаться на стену. Когда он, наконец, забрался наверх, он увидел ту же безжизненную пустыню и стену, уходящую за горизонт. Но не это привлекло его. Песчаные холмы по эту сторону стены соединялись в какой-то узор. Это напоминало изображения птиц и богов, созданные индейцами Южной Америки. Но кто сделал это?
      Может быть, ночью он узнает ответ.
      – Мы заночуем здесь, – объявил он, спустившись.
      – Внутри или снаружи? – спросил Хобарт.
      – Внутри.

IV
Уриэль

      Ночь упала, как занавес. Джабир разжег огонь у стены, вдали от ветра, и они поели и выпили кофе. Они слишком устали, чтобы говорить, и просто сидели и смотрели на огонь.
      Шэдвелл не мог уснуть. Ветер немного стих, его вой превратился в убаюкивающий шепот, и, наконец, глаза торговца сомкнулись. Навалилось забытье.

* * *

      Сквозь сон он услышал голос Джабира. Вернее, крик. Он нехотя открыл глаза.
      Ветер совсем стих. Вверху на безукоризненно ясном небе дрожали звезды. Костер погас, но при звездном сиянии было ясно, что арабов нет на месте. Он встал и разбудил Хобарта.
      В это время его глаза уловили невдалеке какое-то движение. Он пригляделся и не поверил зрению.
      Там росли цветы, густо покрывая песок. Он поднял голову, и его пересохшая глотка исторгла возглас удивления.
      Барханы исчезли. На их месте колыхались джунгли высотой со стену, протягивая к нему листья размером с человека.
      Какой-то миг он сомневался в своем здоровье, пока не услышал рядом шепот Хобарта:
      – Боже мой!
      – Вы тоже видите?
      – Вижу... сад.
      – Сад?
      Это слово плохо подходило к растительному хаосу. Но более внимательный осмотр удостоверил, что в кажущейся анархии присутствует порядок. Там были дорожки, лужайки, клумбы. Это действительно оказался сад, отличающийся от привычного только полным отсутствием пигмента в его листьях и цветах.
      Шэдвелл разглядел все это, когда из дебрей раздался новый крик. Голос принадлежал ибн Талаку, и Шэдвелл пошел на него, по щиколотку увязая в мягкой земле. Крик не умолкал.
      Ибн Талак замолчал, когда он проходил по одному из тенистых бульваров. Теперь было неясно, куда идти. В саду не шевелился ни единый листок.
      Его заставил оглянуться недоуменный возглас Хобарта. В Круговерти его шаги рождали жизнь, здесь – убивали. Там, где он ступал, трава просто исчезала.
      Глядя на белые пятна своих следов, он понял секрет сада и дотронулся до ближайшей к нему ветки с цветами. Она мгновенно осыпалась песком, как и ее соседка.
      Барханы не уступили на ночь место саду: они сталисадом, мертвым песчаным садом, мгновенно воздвигнувшимся по чьему-то приказу.
      Он почувствовал внезапный гнев и ворвался в гущу растительности, превращая ее в фонтаны песка.
      – Волшебство! – кричал он. – Грязное волшебство!
      Он бы не остановился, пока не вытоптал весь сад, но тут до него донесся зов Бича, тот же, что и раньше. Он повернулся к Хобарту.
      – Где он?
      – Не знаю, – Хобарт чуть отступил. – Везде.
      – Эй, где ты? – закричал Шэдвелл в гущу фальшивого сада. – Покажись!
      – Не надо, – взмолился Хобарт.
      – Это же ваш дракон. Нам нужно его увидеть.
      Хобарт покачал головой. Он не хотел видеть того, кто живет здесь. Но Шэдвелл поймал его за руку.
      – Нет, мы посмотрим на него вместе.
      Хобарт стал вырываться, но тут в конце аллеи начала вырисовываться какая-то фигура.
      Она поднималась выше деревьев. Ее белая костяная голова висела на высоте двадцати пяти футов. Она все еще выла, но рта у нее не было. Не было ничего, кроме огромного количества глаз. Без век и ресниц, они в несколько рядов расположились по бокам головы. Чудовище непрестанно меняло форму; казалось, оно состоит из жидкого огня. По бокам его вырастали крылья, горбы и другие причудливые образования. Оно выглядело то громадным и плотным, то рассыпающимся, как огненное конфетти.
      Вой стих так же внезапно, как и начался.
      Бич остановился.
      Шэдвелл отпустил Хобарта. От того исходил запах дерьма. Бывший инспектор упал на землю, чуть поскуливая. Шэдвелл оставил его там и стал смотреть на Бича, ищущего своей меняющей форму головой непрошеных гостей.
      Он не собирался бежать. Что толку? Вокруг лежали тысячи миль песка. Все, что он мог, – остаться на месте и принять свою участь.
      Прежде чем он успел сказать хотя бы слово, песок под его ногами задвигался. Похоже, Бич намеревался похоронить его заживо. Но песок обнажил только пространство в несколько футов, где лежало тело ибн Талака. Араб был обнажен и страшно изуродован – кисти рук сожжены до костей, то же произошло с гениталиями, вместо глаз зияли черные пятна. Рот раскрылся в последнем беззвучном крике.
      Шэдвелл отвел глаза, но Бич показал ему еще не все. Песок задвигался снова, на этот раз справа, и открылось другое тело, Джабира. Мальчик лежал на животе, его ягодицы были сожжены, шея свернута, как у цыпленка.
      – Зачем? – вырвалось у Шэдвелла.
      Медленный взгляд Бича заставил его замолчать. Он, казалось, не слышал или не понимал. Может, он выжил из ума в этом безмолвии?
      Потом где-то между бесчисленных глаз и огненных крыльев зародился ослепительный свет и поплыл к Шэдвеллу. Его стремительность позволяла надеяться, что смерть хотя бы будет быстрой. Удар смял торговца и бросил его наземь; череп был готов треснуть. Но смерть не пришла. Вместо этого боль мгновенно утихла, и в его мозгу всплыл образ огненного колеса, в центре которого пылали глаза Бича.
      Потом колесо исчезло, и его сменило другое видение – он плыл высоко над землей, над песчаным садом. Он понял, что видит все это глазами Бича, из его головы. Потом земля под ним стала стремительно приближаться.
      Там, на песке, стоял на четвереньках голый Джабир, сзади которого сосредоточенно двигался ибн Талак. Шэдвеллу сцена показалась малоприятной, но достаточно безвредной. Он видал – и делал – вещи похуже. Но он разделял с Бичом не только зрение, но и мысли, и в этих мыслях он прочитал гнев.
      Шэдвелл уже видел результат гнева Бича и не хотел наблюдать его снова, но у него не было выбора. Как в замедленном кино, он смотрел на летящий к злосчастной паре огонь, отрывающий их друг от друга и выжигающий согрешившие места. У них было время помучиться – он уже слышал их страшные крики, – и молить о пощаде, но огонь не знал снисхождения. Под конец Шэдвелл сам рыдал и кричал, умоляя прекратить пытку. Наконец все было кончено, и тела занесло песком. Лишь тогда Бич вернул ему его собственное зрение. Перед ним предстал песок, на котором он лежал, весь в следах рвоты.
      Он некоторое время не знал, где он и что с ним. Потом поднял голову и посмотрел на Бича.
      Тот опять сменил форму. Уменьшившись до размеров человека, он сидел на бархане, повернув свои бесчисленные глаза к звездам.
      Хотя образы в его мозгу померкли, Шэдвелл знал, что это существо все еще читает его мысли. Попытка обмана – и он повторит судьбу Джабира и ибн Талака.
       Шэдвелл...
      Он слышал свое имя, хотя новое воплощение Бича по-прежнему не имело рта. Но зачем ему рот, если он говорил в мозгу?
       Я вижу тебя.
      Сказал он, вернее, передал эту мысль Шэдвеллу.
       Я вижу тебя. Я знаю, кто ты.
       –Я этого и хотел, – сказал торговец. – Я хочу, чтобы ты знал, кто я. Поверь мне.
       Ты не первый, кто пришел сюда. Другие приходили. И уходили.
      Шэдвелл слишком хорошо знал, кудаони уходили. Глазами Бича он успел увидеть тела, похороненные в песке. Но весь его страх был израсходован во время экзекуции, и теперь он говорил свободно.
      – У меня была причина прийти к тебе.
       Какая причина?
      Вот этот момент. Клиент задает вопрос, на который нужно ответить. Незачем ловчить, набивая цену. Здесь требуется правда и ничего, кроме правды.
      – Чародеи, – сказал он.
      Раскаленные проволочки в его мозгу чуть дрогнули, но Бич молчал. Даже его огненные крылья на миг замерли.
      Потом, страшно тихо, он повторил в голове Шэдвелла:
       Чародеи.
      Тут же в черепе торговца плеснула волна энергии. Огонь, из которого, по всей видимости, состояла не только физическая, но и духовная природа Бича, заплясал перед его глазами.
      Чародеи.
      – Ты знаешь, кто они?
      Песок под ногами зашуршал.
       Я забыл.
       –Это было давно.
       И ты пришел сказать мне это?
       –Я пришел напомнить.
       Зачем?
      Проволочки снова вздрогнули. «Он может убить меня в любой момент, – вновь подумал Шэдвелл. – Нужно быть осторожнее».
      – Они прятались от тебя.
       Да.
      – Все эти годы. Ты не мог их найти.
       А теперь?
      – Теперь они проснулись. Живут среди людей.
       Я забыл. Но ты мне напомнил. Спасибо.Проволочки ослабли, и на Шэдвелла нахлынула волна почти непереносимой радости. А он приносит не только смерть, этот Бич, что он еще может?
      – Могу я спросить?
       Спрашивай.
       –Кто ты?
      Бич поднялся со своего песчаного трона и засверкал ярче.
      Шэдвелл зажмурился, но свет проникал в самое его нутро, пока Бич изрекал свое вечное имя:
       Я зовусь Уриэлем.
      Он знал это имя. В детстве он заучил имена ангелов и архангелов, и Уриэль был одним из них, могущественным среди могущественных. Его звали Огнем Господним. Шэдвелл вспомнил похороненные в песке, сожженные тела. Ангельское пламя. Господи, зачем он пришел сюда?..
      Он вспомнил еще один из атрибутов этого ангела. Уриэль охранял врата Эдема.
       Эдем.
      При этом слове огонь вспыхнул с новой силой. Несмотря на века забвения и дикости, это существо все еще было ангелом и помнило свою славу.
       Были те, кто звал это место Эдемом. Но я никогда не называл его так.
       –А как?
       Рай, —ответил ангел, и в мозгу Шэдвелла вспыхнула новая картина. Он увидел тот же сад, только деревья в нем были не песочными, а живыми, во всем зеленом буйстве, напоминающем растительность Круговерти. Набухала завязь, раскрывались цветы, наливались соком фрукты. Но здесь не было торопливости Круговерти: во всем застыла спокойная, напоенная светом торжественность, и вспышки света проносились меж ветвей, как ожившие духи.
       Это место творения. Где все становится собой.
       –Становится?
       Обретает форму, чтобы выйти в мир.
       –И Адам с Евой?
       Я их не помню.
       –Прародители людей.
       Люди рождались из грязи в тысяче мест, но не здесь. Это обитель высших духов.
       –Чародеев?
      При этом слове образ сада содрогнулся, и меж деревьев появились чьи-то фигуры, крадущиеся, как воры.
       Они вышли отсюда, —сказал ангел, и на глазах у Шэдвелла из земли стали подниматься деревья с человеческими лицами. – Но они появились случайно. Мы, духи, не знали их. Они не наши.
       –Но они выросли.
       Выросли. И стали любопытными.
      Шэдвелл начал понимать.
      – Они захватили мир.
      Ангел вздрогнул, и на Шэдвелла обрушились новые образы. Он увидел, как праотцы Чародеев – нагие, всех размеров и цветов, кто с хвостом, кто с зачатками крыльев, – перелезают через стену.
      – Они сбежали.
       От меня не сбежишь. Когда духи ушли, я остался охранять ворота Рая.
      В этом Книга Бытия была права. Страж ворот с огненным мечом. Но ее писал человек, и он извратил все в соответствии с собственными моральными представлениями. Играл ли Бог здесь какую-то роль – сказать трудно. Во всяком случае, Шэдвелл сомневался, что Уриэля признали бы ангелом, появись он у ворот Ватикана.
      – А где эти духи?
       Я жду их.
      Он ждал их, пока не сошел с ума. Бесчисленные века одиночества, высохший сад, засыпаемый песком...
      – Ты пойдешь со мной, Я могу привести тебя к Чародеям.
       Ненавижу мир. Я однажды побывал там.
      Я отведу тебя прямо к ним. Ты закончишь свое дело и вернешься.
      Ненависть Уриэля к Королевству ощущалась почти физически. Но он не мог отказаться. Шэдвелл понял это и возликовал в душе.
       Может быть.
      Взгляд от Шэдвелла обратился к стене. Там стоял Хобарт: вернее, он цеплялся за стену, мертвенно-белый от ужаса.
       ...на этот раз... я пойду... в другом обличье.
      После этих слов свет вспыхнул ярче, и его лучи потянулись к Хобарту. Инспектор дико закричал, но свет вошел в него, не причинив вреда.
      Тут же фигура ангела на бархане исчезла, по земле прошла судорога, и песочные растения стали опадать. Через мгновение на месте упражнений Уриэля, пытавшегося воскресить былое великолепие Эдема, лежал ровный слой песка.
      Когда вихрь улегся, Шэдвелл оглянулся в поисках Хобарта. Тот стоял на стене, глядя вниз. На первый взгляд это был тот же Хобарт, с тем же бесцветным голосом. Но вопрос, который он задал, доказывал обратное.
      – Я теперь дракон? – спросил он.
      Шэдвелл взглянул на него. В глубине серых глаз инспектора притаилось сияние, какого он не видел с тех пор, как впервые внушил ему мысль об огне.
      – Да. Ты дракон.

* * *

      Они не стали медлить и тут же отправились в обратный путь, оставив Пустую Четверть еще более пустой, чем раньше.

Часть одиннадцатая
Время снов

       «Небо потемнело ясным днем, что-то пролилось с него дождем, непохожее на цветы...»
У. X. Оден «Двое»

I
Портрет героя в образе сумасшедшего

1

      Что случилось с Кэлом Муни? – гадали соседи: какой-то он странный, только молчит и улыбается. Хотя они всегда были со странностями, эти Муни. Старик, говорят, имел в родне поэта, а поэты, известное дело, все немного не в себе. Теперь и сынок пошел по стопам. Странно, как меняются люди, не так ли?

* * *

      В этих толках была доля истины. Кэл знал, что он изменился. И, может быть, вправду немного спятил. Когда он глядел по утрам в зеркало, он видел в своих глазах нечто, что отпугивало кассира в супермаркете или ту женщину, что пыталась заговорить с ним в очереди к окошку банка.
      – Вы живете один?
      – Да.
      – Вам, должно быть, нелегко одному в таком большом доме?
      – Нет, не очень.
      Потом он не смог удержаться и добавил: «Я люблю пыль». Ответом был удивленный и слегка испуганный взгляд. Да конечно, он превратился в Чокнутого Муни.

2

      На этот раз он ничего не забывал. Слишком многое в его душе осталось в этой потерянной Стране чудес. Забыть ее – означало забыть себя.
      Радости эти воспоминания не вызывали. Сильнее всего он чувствовал боль и горечь потери, настолько сильно, что не мог вспомнить толком случившееся в Круговерти. Битва на Узком Мосту, а потом – какие-то бессвязные образы, бурно расцветающая и гибнущая жизнь, пуля, ударяющая ему в плечо, и красный туман в глазах.
      Остальное было для него загадкой.

3

      Он знал, что нужно как-то отвлечься от своей печали, иначе она поглотит его, как Брендана. Поэтому он начал искать работу и в начале июля устроился в пекарню. Платили там не очень хорошо, но работа ему нравилась – она была противоположностью его прежней работе в страховой компании. Здесь не было никаких подсиживании и продвижений по служебной лестнице, только мерный труд у печей. Он нарастил мускулы и питался в основном горячим хлебом.
      Но это не могло надолго отвлечь его от недавних событии. Вернувшись с работы в свой одинокий дом, он снова и снова вспоминал Фугу и мучился от этого.
      В середине июля появилась Джеральдина. Вошла в дом, как будто ничего не случилось. Он был рад ее приходу. Теперь, правда, она не осталась у него, но приходила почти ежедневно, помогая по хозяйству.
      Недель пять она не задавала ему никаких вопросов, но потом начала с совсем неожиданного:
      – Мне говорили, что у тебя были неприятности с полицией.
      Он сидел в старом кресле Брендана у окна, а она расположилась на диване с кипой журналов.
      – Я им сказала: мой Кэл не мог сделать ничего такого. Ты просто попал в беду, ведь так? – она взглянула на него, явно ожидая ответа. Не дождавшись, она продолжала:
      – Я не понимаю, что тогда случилось, Кэл, и, быть может, лучше мне и не знать. Но, – она подняла на него глаза, – раньше ты никогда не разговаривал во сне.
      – А теперь?
      – Все время. Говоришь с какими-то людьми. Иногда смеешься, иногда кричишь. Ты ведь был где-то, правда? Видел что-то, чего никто не видел?
      – Я об этом говорил во сне?
      – И говорил тоже. Но, прежде всего, ты так выглядишь. Понимаешь?
      Сказав это, она снова уткнулась в журнал, перелистывая страницы.
      Кэл вздохнул. Она так добра с ним; нужно попытаться ей объяснить, как это ни тяжело.
      – Хочешь, чтобы я рассказал?
      – Хочу.
      – Ты не поверишь.
      – Все равно расскажи.
      Он кивнул и начал рассказ с самого начала:
      – Я видел Страну чудес...

4

      У него ушло больше часа на то, чтобы изложить ей в общих чертах то, что случилось с тех пор, как голубь вылетел из голубятни. Она слушала внимательно, иногда поглядывая на него, но в основном глядя в окно.
      Когда он закончил, она долгое время молчала.
      Наконец он сказал:
      – Я же предупреждал, что ты не поверишь.
      – Разве это важно?
      – Да. Для меня важно.
      – Но почему?
      – Потому что я не хочу оставаться один.
      Она улыбнулась и подошла к нему.
      – Ты не один, – сказала она, и больше слов не требовалось.

* * *

      Позже, когда они уже засыпали, она спросила:
      – Ты любишь ее? Сюзанну?
      Он ждал этого вопроса.
      – Да. Не знаю, как это объяснить, но это так.
      – Я рада, – прошептала она. Кэл не знал, правда ли это, но тоже был рад.

* * *

      Потом они об этом больше не говорили. Ее отношение к нему не изменилось; она как будто выкинула из головы все, что он ей рассказал. Она так же приходила каждый день. Иногда они занимались любовью, с переменным успехом.
      Лето прошло незаметно, и, не успели на щеках Джеральдины появиться веснушки, как уже наступил сентябрь.

5

      Осень – лучшее время года в Англии, и эта осень, пришедшая в шлейфе теплых дождей, не была исключением. Город словно вернул былую таинственность под синими тучами, среди которых белыми штрихами метались прилетевшие с моря чайки.
      Видя Королевство во всем его блеске, Кэл приободрился. Все чаще ему виделись среди туч знакомые лица, а в шорохе дождя за окном слышался неведомый код.
      Он вспомнил про Энтони Вирджила Глюка, охотника за аномальными явлениями, и даже думал связаться с ним. Но время шло, а он лишь смотрел на небо, днем и ночью. Он даже приобрел маленький телескоп и наблюдал созвездия и галактики. Это был иной мир, не такой яркий, как Фуга, но не менее чудесный.
      А в середине октября (точнее, 18-го, или, еще точнее, утром 19-го) ему снова начали сниться кошмары.

II
Встречи

1

      Через восемь дней после гибели Фуги остатки Четырех Семейств – не более сотни Чародеев, – собрались вместе, чтобы обсудить ситуацию. Хотя они выжили, радоваться было нечему. С исчезновением Сотканного мира они лишились своих домов, имущества, а многие – своих любимых. У них остались только чары, да и те сильно ослабли и никого не утешали. Чары не могли ни воскресить мертвых, ни скрыть их с глаз Королевства.
      Так что же им делать? Одна из партий, возглавляемая де Боно, предлагала открыться людям. В самом деле, безопаснее всего в человеческом мире было находиться на виду у всех. Но многие возражали, говоря, что скорее умрут, чем станут просить милости у Кукушат.
      Сюзанна не знала, кто из них прав. Конечно, многие люди отнеслись бы к Чародеям с интересом и сочувствием, но сколько это сочувствие продлится? Месяц, год? А потом про них забудут, и они вновь станут мишенью.
      Споры разгорались все жарче. Один из собравшихся, мужчина с серым усталым лицом, предлагал в первую очередь отомстить Шэдвеллу.
      – Нам все равно конец, – говорил он. – Так посмотрим напоследок, как подохнет эта сволочь.
      Раздались голоса, протестующие против такой обреченности, но мужчина, повысив голос, продолжал:
      – Мы все умрем. Так не лучше ли успеть отомстить тем, кто это с нами сделал?
      – Мне кажется, сейчас не время для вендетты, – сказал Нимрод. – Нужно подумать о будущем.
      Некоторые иронически засмеялись, но всех заглушил голос мстителя.
      –  Какое будущее?!Погляди на нас! – все потупились; они знали, что представляют собой жалкое зрелище. – Мы последние из Чародеев. У нас не будет потомков, и вы это знаете. Так что хватит болтать о будущем.
      – Но это не так, – попробовала возразить Сюзанна.
      – Тебе легко говорить.
      – Заткнись, Хэмел! – крикнул Нимрод.
      – И не подумаю!
      – Она здесь, чтобы помочь нам.
      – Хватит с нас ее помощи! – взвизгнул Хэмел.
      Многие поддержали его пессимизм.
      – Она Кукушонок! – закричал кто-то. – Пусть убирается к своим и оставит нас в покое!
      Сюзанне жутко хотелось и вправду уйти, чтобы не выслушивать оскорбления. Но она должна была остаться, ради Нимрода, де Боно и других, кто сохранил еще здравый смысл. К тому же она понимала, что в их словах есть доля истины. Она потеряла только свою мечту; они потеряли весь мир.
      Новый голос вмешался в спор. Она удивилась, услышав его: это была Аполлина.
      – Я не собираюсь идти на смерть ради кого-либо, – сказала она. – И особенно ради тебя, Хэмел.
      Она напомнила Сюзанне Иоланду Дор в Доме Капры. Всегда находилась женщина, защищающая жизнь.
      – А Шэдвелл? – спросил кто-то.
      – А что он? Хочешь убить его, Хэмел? Ладно, я подарю тебе лук со стрелами.
      Некоторые рассмеялись.
      – У нас нет детей, – сказал Хэмел. – Ты сама, сестра, не выглядишь способной к деторождению.
      Аполлина повернулась к нему.
      – Хочешь попробовать?
      – У меня есть жена, – скривился Хэмел.
      Аполлина сделала непристойный жест, и он плюнул в ее сторону. Она плюнула в ответ, куда удачнее. Он с криком ярости бросился на нее, кто-то вмешался, и цивилизованные дебаты закончились.
      Сюзанна с тяжелым сердцем наблюдала, как Нимрод пытается утихомирить собрание. Ей нужно было о многом поговорить с Чародеями, о многом их спросить, но не в такой обстановке.
      Хэмел с разбитым носом покинул комнату, громко проклиная Аполлину и Сюзанну. Две дюжины ушло вслед за ним.
      У оставшихся не было никакого желания продолжать обсуждение. Кое-как договорились, что они укроются в безопасных местах и подождут зимы.

2

      Сюзанна рассталась с Нимродом, объяснив ему, как найти ее в Лондоне. Она была совершенно измучена и хотела отдохнуть.
      Просидев дома две недели, она поняла, что воспоминания могут довести ее до безумия, и вернулась к работе в студии. Неторопливый ритм гончарного дела успокаивал; к тому же, вылепливая горшки, она хоть как-то приближалась к творению миров, которое успела испытать, и по которому остро тосковала. Так ей удавалось сдерживать меланхолию.
      Скоро на ее пороге возник Финнеган, такой же элегантный, и пригласил ее на ужин. Он не забыл о ней, пока с ней происходили все невероятные приключения, и она была благодарна ему за это. Однако, когда он предложил ей незамедлительно выйти за него замуж, она сказала, что не сможет стать женой банкира. На следующее утро он прислал ей букет цветов и записку: «Готов сменить профессию». С тех пор они виделись регулярно. Его манеры и дружеская теплота отвлекали ее от все еще появляющихся мрачных мыслей.
      Иногда, хоть и редко, она встречалась с Чародеями. Они приносили неплохие новости. Многие из выживших устроились вполне благополучно.
      Еще лучше было то, что Шэдвелл с Хобартом не появлялись. Ходили слухи, что Хэмел пытался разыскать торговца, но потерпел неудачу.
      Что касается остатков его крестоносного воинства, то некоторые из них заслужили прощение сородичей. Другие, не выдержав разочарования, сошли с ума или даже покончили с собой. Она знала, что были и те, кто покинул Фугу, ни в чем не раскаиваясь и продолжая творить насилие. Но они не ушли далеко.
      Она слышала и о том, что Кэл постепенно приходит в себя, но сама с ним не общалась. Отчасти она не хотела привлекать внимания врагов, но больше боялась непонимания. Между ними стояло слишком много, чтобы быть любовниками. Они видели вместе Небо и Ад, и соскользнуть после этого в житейскую рутину казалось невозможным.
      Кэл должно быть чувствовал то же, поскольку не делал попыток разыскать ее. Да это было и не нужно: она и так постоянно чувствовала его близость. Иногда она жалела, что не может любить его, как обычные люди, но их соединяло большее, чем любую другую пару. Целый мир.

3

      В середине октября ее работа приобрела новое звучание. По какой-то причине она забросила горшки и тарелки и занялась скульптурой, восхищающей ее новых почитателей.
      Тем временем Финнеган нажимал на нее все настойчивей. Она думала, что в его характере есть нечто мазохистское – после полудюжины отказов цветы и приглашения в рестораны продолжали поступать с прежней аккуратностью.
      Она много размышляла о том, какой из двух миров реальнее – тот, где существовала улыбающаяся Сюзанна, выпачканная в глине, или тот, где она стояла лицом к лицу с драконами. Конечно, так могут думать лишь Кукушата. Оба этих мира реальны, но иногда ей остро не хватало второй реальности. Обыденность мира, где она жила, порой становилась невыносимой.
      Менструм в ней тоже успокоился, хотя в Королевстве были места, где он начинал волноваться, где она чувствовала биение неведомой силы под землей. Кукушата тоже ощущали эту силу, окружая такие места суеверным поклонением; некоторых из них стояли церкви.
      Большую часть жизни она связывала власть с политикой или деньгами. Теперь она поняла, что истинная власть – воображение. Даже Финнеган, когда она просила его рассказать о своем детстве, как-то расцветал, и она видела, как ореол над его головой становился ярче. Тогда она вспоминала книгу Мими:
      «То, что можно вообразить, неистребимо».
      В эти дни она была даже счастлива.

4

      Потом в середине декабря, хрупкий покой неожиданно взорвался.
      В тот день, 17-го, землю сковало льдом. Сюзанна сидела у себя в студии, дрожа от холода в двух толстых свитерах и пыталась справиться с неподатливой глиной.
      Тут к ней без предупреждения явилась Аполлина, вечная вдова, с головы до ног в черном.
      – Нужно поговорить, – выпалила она с порога.
      Сюзанна расчистила для нее место среди гончарного хаоса. Но она не села, а остановилась у окна, глядя в него, пока Сюзанна мыла руки.
      – За тобой что, следят?
      – Не знаю. Может быть.
      – Хочешь кофе?
      – Лучше чего-нибудь покрепче.
      Сюзанна достала бутылку бренди и плеснула в чашку щедрую порцию. Аполлина осушила ее одним глотком и валила еще, потом спросила: – Ты видишь сны?
      – Какие сны?
      – Нам всем снятся сны.
      Поглядев на нее, Сюзанна усомнилась, что она вообще спала последние несколько дней.
      – Страшные сны. Похожие на конец света.
      – И кто их видит?
      – Кто их не видит? Все.
      Она хлебнула еще бренди.
      – Что-то должно случиться. Поэтому я здесь.
      Сюзанна думала о двух вещах: означают ли эти сны нечто большее, чем наследство пережитых кошмаров, и если да, то почему она их не видит. Аполлина прервала ее мысли.
      – Люди говорят, что это Бич. Что он возвращается. Он и в первый раз сначала появлялся в снах.
      – Думаешь они правы?
      Аполлина кивнула, одновременно глотая бренди.
      – И что мы можем сделать?
      – Не знаю. Они все сложили лапки и ждут. Меня это бесит. Как шлюхи, ждут, кто их употребит.
      Помолчав, она продолжала:
      – Кое-кто из молодых хочет вспомнить Древнюю Науку.
      – Зачем?
      – Чтобы покончить с этой дрянью!
      – А это возможно?
      – Один шанс из ста. Черт, я не знаю! Должны же мы были чему-то научиться за все эти годы. Некоторые отправились к местам, где заключена сила, попробовать разбудить ее.
      – Через столько лет?
      – Чары не стареют.
      – И что они ищут?
      – Знаки. Пророчества. Что-нибудь.
      Она подошла к окну и потерла пальцем замерзшее стекло. Потом повернулась к Сюзанне.
      – Знаешь о чем я думаю?
      – О чем?
      – Что ты что-то скрываешь от нас.
      Сюзанна промолчала.
      – Да, что мы больше всего вредим себе сами. Ты так думаешь и это правда. Ведь мы попались на удочку Шэдвелла. Во всяком случае многие из нас.